Двойной генерал

Глава 5. Непустые хлопоты

22 марта, суббота, время 19:55

Аэропорт Минск-1, дальняя площадка.

Кирилл Арсеньевич.

— Здравия желаю, товарищ генерал армии! — мне, вернее, моему генералу ловко козыряет майор Рукавишников, замначальника разведотдела. Бравый у Блохина заместитель. Сегодня он помощник дежурного по штабу. Лениво, но не без шика, делаю ответную отмашку. Сам-то я не умею, но генеральские рефлексы не подводят.

По пути к машине майор протягивает мне пару скреплённых листков. Список происшествий за время моего отсутствия.

— Тактическое спецподразделение номер NN успешно «ликвидировало» охранение складов в/ч № ХХХХХ, — сначала хотел назвать их диверсионно-разведывательными группами. Они у меня численностью до роты. В каждой дивизии, а надо бы в каждом полку. Назвал всё-таки нейтрально, потому что у них отдельные взводы разведки и диверсантов. Они все немножко лошади, то есть, разведчики и диверсанты, но состав разнообразен — снайперы, пулемётчики, миномётчики. Есть сапёры и танкисты.

Далее идёт ряд таких же подразделений, тоже удачно поработавших. С ними понятно. Диверсантов премировать, лопухнувшиеся караулы и командиров частей — наказать. Не сильно. Той же премии лишить, опять же в неприятные наряды кому-то ходить надо.

— Спасибо, товарищ майор. Передайте дежурному, чтобы до утра понедельника меня не беспокоил, кроме самых крайних случаев. Моя охрана пусть тоже отдыхает. Свободны, товарищ майор.

Охрана всё равно будет, но негласная, в гражданке. И я гражданский костюм надену, поживу сутки мирной жизнью, а то совсем забегался. Но бумажки почитаю, пока еду. От меня не убудет. Как раз за выходные всё в голове уляжется, с утра в понедельник выпущу приказ.

О, как интересно!

— Отряд НКВД № YYY сумел обнаружить и заблокировать спецподразделение № ХХХХ… Ого! Молодцы какие. Так, что за подразделение? Ага, отметились удачным «снятием» часовых. Извините, ребята, плакала ваша премия горючими слезами. Уйдёт доблестным энкаведешникам.

Вот ещё интересный пункт. Дежурный самолёт авиаразведки засёк перемещение спецподразделения в таком-то квадрате. В штабе посмотрим, кто в этом квадрате по этому маршруту бегал. И тоже премии лишим. Лётчикам она не повредит. Или лётчику. Экономия выйдет, то ли целому подразделению премию, то ли одному пилоту.

Через сорок минут мой генерал дома. Увольнительную ему даю, ха-ха-ха! Всё, как всегда. Адочка кидается с разбега на шею, жена прислоняется на пару минут, потом сын солидно жмёт руку. Все здоровы и веселы, все дома. Отдыхай, генерал! А мне надо пораскинуть мозгами.

Полетал над Союзом не зря. ТБ-7 будет, партия У-2 будет, киностудия будет! Но мне ещё много чего надо. Не буду рвать на себе волосы по поводу целого ряда проблем, к которым во время поездки я даже не прикоснулся. Нельзя объять необъятное. Ну, так вот сразу.

Мне нужны тяжёлые бронепоезда с крупнокалиберными гаубицами или хотя бы 120-мм миномётами, способными стрелять прямо с платформы. 152-миллиметровая гаубица МЛ-20, у меня их почти четыре сотни и обещают поставить ещё. Классная пушка! Но тяжёлая, зараза, почти восемь тонн. Утяни-ка её хотя бы на километр. Трактор нужен или танк. Или упряжка из шести лошадей. О, может, мне тяжёлые пушки кавдивизиям отдать? Надо подумать, но сразу встают противные минусы, их мобильность тут же упадёт. А ещё снаряды придётся таскать. Каждый сорок-пятьдесят килограмм. Полсотни — уже две с половиной тонны.

Не только бронепоезда мне нужны. С началом войны надо организовывать зенитное сопровождение каждого эшелона. Без пары броневагонов с зенитными автоматическими пушками 25-мм или 37-мм ни один поезд, гражданский, военный, санитарный ли отправляться не должен. Один вагончик в хвост поезда, второй в голову, сразу за паровозом. Такие зенитные орудия могут и с танками бороться. Даже со средними, тяжёлых-то у немцев ещё долго не будет. 37-миллиметровка-то точно лобовую броню Т-4 пробьёт, а 25-миллиметровая, если в лоб не возьмёт, то уж гусеницы и всё остальное в хлам превратит за полсекунды. С остальными танками ещё проще. Обе пушки их в решето превратят с любого ракурса. Так и танковые атаки можно отражать. Четыре выстрела в секунду, что выдаёт 25-миллиметровая 72-К, это настоящая огненная метла. Фланговым огнём за несколько секунд с десяток танков остановит.

Укрепрайоны. Поглядел их на подробной карте, жалкое, надо сказать, зрелище. Как-то смотрел на карту начала войны, помню, как меня удивило, что синие стрелочки с запада проходят прямо сквозь УРы, будто не замечая их существования. А денег сколько вбухано! Давно надо прекращать, как раз зампотылу жалуется на дефицит денег. Проблему надо решать как-то по-другому.

У меня есть на руках козырной туз, который немцам никак не побить. Есть у них свои сильные карты, но этот козырь — неубиваемый. Правда, он требует отчаянной решимости, но я думаю, что этого-то у наших солдат найдётся в избытке.

Меня, начитавшегося великого множества книг о войне, с одного момента стало удивлять маниакальное стремление окружённых частей выйти к своим. Ладно, если несколько человек, тут много не навоюешь. Но если хотя бы взвод с командиром? Почему не перейти в режим диверсионного отряда в тылу врага? Нет обеспечения продуктами, боеприпасами и оружием? А немцы на что? Это бесконечный и дармовой источник любых ресурсов. Машина едет по лесной дороге? Валим дерево, водителя с сопровождением в расход, машину вместе с грузом — себе. Людей мало? Выискивай таких же окруженцев или освобождай пленных. А там глядишь, вас целый батальон или полк обстрелянных, хорошо вооружённых, бывалых и злых солдат.

А если бы все себя так вели? Да приготовиться заранее. Когда окруженцы устремляются всей душой на восток и ломятся туда, как лососи на нерест, они становятся предсказуемыми. Немцы заранее знают, в каком направлении пойдут окруженцы, и лениво их перехватывают. А если сломать шаблон? И окружённая часть вдруг перестаёт переть на восток через плотный ружейно-пушечный огонь, а бьёт немца в незащищённое подбрюшье. На юг, север или даже на запад. И там громит тыловые небоевые части и подразделения поддержки. Ремонтные батальоны, батареи дальнобойной артиллерии, аэродромы, склады с боеприпасами и ГСМ.

Передовые немецкие штурмовые части неожиданно почувствуют, что их крепко взяли за яйца, и начинают отпиливать сокровенное ржавой ножовкой. Больно, кроваво и быстро обессиливает.

И ещё у меня вопрос. Почему мы так легко отдавали города? Ну, побомбят немного немцы, из пушек постреляют, но в целом они входили чуть не парадным шагом в неразрушенные столицы республик и областные центры. Нам жалко было громить своё? Так позже всё равно пришлось, обратно мы получали развалины. Что говорить военная наука о потерях наступающих? Четыре к одному при обычном полевом наступлении. И семь к одному, в горных и, — внимание! — в ГОРОДСКИХ условиях.

Так что Минск и другие города фон Бок от меня не получит. Исключительно развалины, щедро политые кровью арийцев. Ты у меня кровью не умоешься, мой дражайший спарринг-партнёр! Ты в ней искупаешься!

А когда ты гордо вступишь в Минск, вернее, в его развалины, где-нибудь 1 сентября, тебе эту гордо задранную головёнку Гитлер-то и открутит. Потому что ты триста километров преодолеешь за два с лишним месяца, а до Москвы тебе ещё 675. Что? Ещё пять месяцев? — грозно спросит фюрер. Мы выйдем к Москве только к февралю, два месяца проведя в условиях зимней кампании, когда к войне в зимних условиях у вермахта нет НИЧЕГО? А ведь Советы спать не будут!

И полетит голова фельдмаршала, грустно помаргивая в такт постукиванию по кочкам. И шмякнется на землю его труп с растерянно разведёнными руками.

Будут у Советского Союза и при самом благоприятном развитии событий заметные потери. Культурного плана. Не будет сражения за Кавказ, не будет Сталинградской битвы, не будет победы под Москвой. Под большим сомнением героическая оборона Севастополя. Народ лишиться огромного культурного пласта, во многом определяющего его менталитет. Но это ничего. Будет великое Минское сражение или Смоленское. Сгинет один культурный пласт, появится другой. Оно и лучше будет. Двадцати миллионов погибших не случится, и великая Победа лишится отвратительного привкуса пирровой.

23 марта, воскресенье, время 14:25

Минск, кинотеатр «Победа».

«Майская ночь». Смотрю с интересом. Исследовательским. Мой генерал почти с детским. Его отношение тоже не оставляю без внимания. Мне странно видеть такую сосредоточенность взрослого человека, почти восторг, который он, — какая прелесть! — старательно прячет. Он же не просто взрослый, он генерал, очень важный дядя. Супруга и старший сын мало отличаются от малолетней Ады. Не отрывают глаз от экрана. Один я тут чужой на общем празднике жизни. Избалованный интернет-канальным ТВ, 4G и 3D технологиями. Чего не отнять, так это небывалой искренности игры артистов. Живут, а не играют.

Когда один из центральных персонажей хлопец Левко начинает втирать красавице Ганне страшную сказку, Адочка немедленно перелезает ко мне на колени. Не удерживаюсь от улыбки. Эдакий привет из детства, переживаю острый приступ умиления. Тут же вспоминаются рассказы про чёрную руку. Из той же оперы песня. Вот нападает на бедную падчерицу большая, злая, чёрная кошка с железными когтями. Сумела рубануть смелая девушка злого зверя саблей по лапе, и злобно зашипев, исчезает кошмарная тварь во мраке. Три дня после того не выходит мачеха из комнаты, а когда вышла, — ну, конечно, а как же? — глядь! А рука у неё перебинтована! Гы-гы-гы!

Сердечко Адочки колотится так, будто вырваться хочет. С трудом удерживаюсь от смеха. Дети это такая прелесть!

Дальше девочка развеселилась, от восторженного смеха ёрзает и прыгает на коленях. А к концу фильма снова пересаживается на своё место. Комедия всё-таки, а на сиденье скакать удобнее, места больше.

Идут финальные титры, публика, гомоня, неторопливо начинает тянуться к выходам. Потихоньку идём и мы. Взглядом ищу двух молодых и дюжих мужчин, постоянно пасущихся неподалёку. Генеральский выходной кому-то совсем не выходной. Хотя как сказать. Кино-то они тоже посмотрели.

Погодка для Белоруссии замечательная, шубы давно можно не носить. В гардеробную, однако, приходится очередь выстаивать, в демисезонной одежде в зрительном зале упреешь. Чувствую, что моему генералу уже непривычно пребывать в статусе гражданского, зато я успел соскучиться.

— Папочка, папочка! — дёргает меня Ада, — а тебе не было страшно, когда мачеха в страшную кошку превращалась?

— Лапонька, — аж смеюсь от умиления, — с кошкой даже девчонка справилась. А твой папа — генерал, у меня больше полумиллиона солдат и командиров, пушки, танки, пулемёты, истребители, бомбардировщики. Любой мой полк одним залпом стаю драконов на землю спустит. А ты меня какой-то муркой запугиваешь.

— Да-а-а-а… — тянет девочка, — но падчерица-то была одна.

— Не волнуйся, — мы обходим подтаявшую лужу с остатками льда, — уж с одной-то кошкой твой папа как-нибудь справится.

Жена с сыном улыбаются, Адочка, как обычно, всё внимание стягивает на себя. Всем приятно слушать её щебет.

— Пап, а почему этот дяденька, как его… папа Левко к Ганне лез? Он же старый!

— Видишь ли, дочка, — влезаю в разговор, отстраняя генерала, «не боись, не обижу», — индивидуальные тактико-технические характеристики Ганны таковы, что по степени бронебойности в отношении мужчин она может конкурировать с крупнокалиберной гаубицей.

— Ди-м-а-а! — якобы осуждающе тянет жена. Борька ржёт, глядя на округлившиеся глазёнки сестры.

— Инди-двальные харк… — Адочка пробует выговорить, но запинается, требовательно смотрит.

— Красивая она очень, — поясняю с готовностью, ребёнок ждёт, — мужчинам очень нравится.

— Когда вырасту, тоже буду красивая, — мгновенно решает Адочка.

— Конечно, — подтверждаю и немедленно пользуюсь моментом исполнить родительский долг, — если папу с мамой слушаться будешь.

Адочка слегка скучнеет, кривя губки. Как это скучно, всё время всех слушаться. Объясняю:

— Вот представь. Ты нас не слушаешься, и всё время ешь только конфеты и варенье. Какой ты вырастешь? Толстой, некрасивой и прыщавой!

О-о-о, девочка аж останавливается от такой безрадостной перспективы. Добиваю.

— И зубы у тебя будут не такие беленькие и красивые, как сейчас, а гнилыми пеньками.

Поникшая от такой грустной картины будущего уродливого существования Ада снова начинает шагать, что-то бурча под нос на присоединившегося ко мне Борьку.

— Правда-правда, пап! Всё время конфеты у меня ворует и выпрашивает.

Долго дочка не грустит. Не умеет. На асфальтовой дорожке попадается рисунок из расчерченных линий. Классики, надо же! Подпиннываю ей подходящую ледышку, Ада тут же начинает технично переадресовывать её из квадрата в квадрат. Останавливаемся. Борька делает скучное лицо, но под действием моего взгляда терпит. Но недолго он скучает. Через минуту тоже принимается хохотать на пару с матерью.

Хохочут они после того, как Адочка заставляет меня сыграть с ней. В голосе сына слышатся злорадные нотки. После первого неловкого движения ледышка улетает метров на восемь в сторону. Адочка с хихиканьем возвращает спортивный инвентарь на исходную позицию. Пыхчу под весёлыми взглядами всей семьи, кажется, от старания даже язык высовываю. И что-то получается, до домика кое-как допрыгиваю. Оттуда, подумав и вспомнив золотое детство, ухожу намного легче. Бью по ледышке не с наскока, как Ада, а боком, сдвигая ступню. Намного проще контролировать силу удара.

— Так не честно, пап! — дочка дует губы.

— Почему не честно! — возмущаюсь я, окончательно и с наслаждением впадая в детство, — я на вторую ногу опирался? Нет. Бил по ледышке ногой? Ногой. На черту наступал? Нет. Какие правила я нарушил?

— А я видел! — вступает Борька, — она сама два раза боком ледышку пододвигала.

Под суженным прицельно строгим и обвиняющим взглядом брата Ада теряется.

— Спасибо, сын, — благодарно трясу ему руку, — всегда знал, что на тебя можно положиться.

Супруга, улыбаясь, берёт дочку за руку, приседает, что-то нашёптывает ей в ушко. Ада быстро утешается. Идём дальше. Домой. Нас ждёт ужин, настольные игры, несерьёзная болтовня. Хороший сегодня день.

24 марта, понедельник, время 10:40

д. Стригово в 10 км на север от Кобрино.

123 ИАП, 10-ой САД*.

Стою на аэродроме полка и чувствую лёгкое раздражение. До этого немного прошёлся вдоль поля, оборвав попытки комполка Сурина** что-то объяснить. Моё недовольство носит безопасный для него характер, но пусть побегает и понервничает. Генерал я или кто? У всяких там майоришек и даже полковнишек, — наверняка ведь уже сообщил Белову** в Кобрино, что высокое начальство прибыло, иначе какой ты командир? — должны при виде меня поджилки трястись и дыхание от страха спирать. С утра в штабе я быстренько подписал все нужные приказы, наставил кучу резолюций и отправился в инспекцию. По вверенным мне, как говорится, войскам. Правильно я сделал, что отдохнул в воскресенье. Как-то всё хорошо в голове улеглось. Порядок действий какой-то наметился.

А вот и полковнишка, то бишь, полковник Белов, топ-менеджер 10-ой смешанной авиадивизии к нам поспешает. Молодец Сурин, подсуетился, известил комдива. Мне так интереснее и командиров полезно в тонусе держать.

Местная дивизия — смешанная, это хорошо. Я обдумываю вместе со своим генералом и другими, тем же Копцом, возможности реорганизации ВВС. Структуры управления и состава частей. Чисто бомбардировочные полки — лёгкая добыча для вражеской авиации. Бомбардировщики — главная ударная сила РККА, все остальные — обслуживающий персонал. Это я, конечно, для красного словца. Истребители защищают наземные войска от вражеских бомбардировщиков, штурмовики — фактически наземный род войск, своего рода воздушные огневые точки. Но бомбардировщики это ударный кулак армии, и никогда они у меня без прикрытия летать не будут.

Из внутренних диалогов.

Генерал: О чём ты?

Я: О том, что в состав бомбардировочного полка должна входить эскадрилья истребителей. Для сопровождения.

На самом деле, надо думать. Возможно, хватит на уровне дивизии, как здесь. Есть истребители, есть бомбардировщики, есть штурмовики. И-153 я на роль штурмовиков ещё хочу сосватать. Остановлюсь, пожалуй, на варианте смешанных авиадивизий. Как в этой. Полки всё-таки должны быть однородными. Так их обслуживать легче. О техническом персонале тоже нельзя забывать.

А то получается так. Бомбардировочная дивизия или отдельный полк будет нести потери, а виноватых нет. Соседняя истребительная часть найдёт способ увильнуть от ответственности. А в такой дивизии попробуй! Летчики-истребители, конечно, попытаются оправдаться, если облажаются, но я же знаю, как всё устроено. Комдив сначала стружку с них снимет во всех позах, и только потом будет разбираться, так ли уж они виноваты.

К дальним бомбардировщикам, если я задумаю бомбить удалённые объекты, сопровождение уже не подцепишь. Радиус действия у истребителей во много раз меньше. Поэтому на такие самолёты и вешают кучу вооружений. Для самообороны.

Стою у края леса и только здесь, на земле, вижу там ряд спрятанных машин. Сверху я их не заметил, специально аэродром облетел. Ещё один ряд, поменьше, стоит на виду. Стоят рядом и мнутся, как в длинной очереди в туалет, мои лётные командиры. Наверное, хватит их мучить.

— Кто додумался разместить машины под деревьями? — нагоняю на них страху побольше.

Белов кивает на Сурина, тот напрягается, но комдив тут же его выгораживает.

— Было указание из штаба округа позаботиться о маскировке.

Конечно, было. Я же эту директиву сочинил и отправил, почти месяц назад.

— Это правильно, это хорошо, — командиры слегка светлеют лицами, но расслабляться я им не дам, — а эти, почему открыто стоят?

Я, а вслед за мной вся свита, иду к машинам стоящим на другом, безлесном краю. С разрешения Белова и моего, пояснения даёт комполка.

— Товарищ генерал армии, все самолёты, стоящие открыто, не исправны. Во исполнение вашего приказа о маскировке. Ложные цели.

— Ложные цели, говорите? — стучу костяшками по носу самолёта, трогаю винт, ухмыляюсь, — моторы сняли?

— Так точно! — бодро отвечает уже сияющий Сурин.

— Пулемёты тоже? — задумываюсь и рожаю «гениальную» мысль. Так и строится авторитет высшего начальства, которое приедет и одарит ценными указаниями. Без всякого сарказма ценными.

— Выточите длинные палки по размеру, выкрасите в чёрный цвет. Хоть как выкрасите, даже на костре обуглить можно. И сымитируйте пулемётные стволы. Время от времени передвигайте машины, чтобы создать впечатление, что это рабочие машины. Время от времени, особенно, когда над вами висит немецкий наблюдатель, ставьте боеспособные машины рядом. Ночью или в нелётную погоду убирайте на своё место.

Командиры внимательно слушают. Внимательно и благоговейно. Всё-таки здорово быть генералом!

— За инициативу одобряю, — роняю небрежно доброе слово и тут же восстанавливаю статус грозного и строгого начальника, — но маскировка проведена не в полном объёме. Самолёты надо выкрасить в камуфляжный цвет. Знаете, как это делается? Тёмно-зелёные разводы и пятна перемешаны со светло-зелёными, немного коричневого для имитации коры деревьев и грунта.

— Краски хорошей нет, товарищ генерал армии, — сетует майор Сурин. Мы идём к штабу полка.

— Посчитайте сколько нужно. Нужна густо-зелёная и белая, чтобы развести её, немного коричневой. Десять процентов — коричневой, пятьдесят — белой, сорок — зелёной. Прикиньте, сколько вам надо краски и отправляйте в штаб.

— В штаб округа? — спрашивает Белов.

— В штаб округа вы пошлёте заявку на всю дивизию, — поправляю я, — по тому же принципу. Исправные красим, неисправные — нет, и держим их на виду. Потребное количество увеличьте на… четверть. Новые машины тоже надо выкрашивать.

— Будут новые машины? — загорается Сурин. Мы уже у штаба, но входить не спешим. Мой генерал долго терпел и я разрешаю ему выкурить папироску.

— Будут, наверное, — пожимаю плечами, — страна непрерывно работает. Вам Як-1 пришлю, если такие будут. Сколько, не скажу, не знаю. Постараюсь парочку хотя бы выделить. Ваш полк мне понравился, товарищ комполка.

Делаю паузу, пока комполка и комдив страшным усилием воли подавляют восторг, и признаюсь.

— Вы меня немного разочаровали. Я готовился разнос устроить, а тут на тебе! Не за что! Даже раздражает слегка…

Идём в штаб, и там я рисую на листе бумаги эскиз. Ряд самолётиков быстро и схематично нарисованных. Мои командиры, кроме Белова и Сурина, пришли комэски и начальники служб, сгрудились вокруг стола.

— Противник может догадаться отбомбиться по краю леса. И тогда любая бомба повредит не меньше двух самолётов. Надо сделать так!

Между самолётами рисую разделительные чёрточки, соединяю их с тыла. Получается такая гребёнка, в пазах которой сидят самолётики.

— Строите стенки. Высотой метр — метр двадцать…

— Стройматериалы… — заикается Белов.

— Никаких стройматериалов не нужно. Может, кроме горбыля или бракованных досок.

Дальше объясняю способ строительства защитных сооружений. Ставится два ряда столбиков из жердей на расстоянии метр. Ряды увязаны между собой. Тросами, верёвками, жердями, чем угодно.

— Жердями можно связывать так, — показываю на пальцах, — два столбика вплотную, перемычка на концах имеет расширение или выемки, в которые входят столбики. Потом связываете столбики верёвками, проволокой, чем угодно. Поперечина зажимается.

Перевожу дыхание, объясняю дальше.

— Столбики, каждый ряд перевязываете ветками, досками, прутьями. Знаете, как иногда ограды делают? Вот и вы сделаете две связанные ограды, а потом заполните их грунтом. Грунт возьмёте тут же. Каждый самолёт окажется ниже уровня земли на 20–40 сантиметров. Продумайте дренаж, чтобы дожди не посадили ваши самолёты в лужу. Например, две канавки по краям, у выстроенных стенок.

Откидываюсь на стуле, подутомился рисовать и объяснять. На меня смотрят, как на мессию. Вот так, на голом месте, эффективные защитные сооружения практически из ничего! Не моя, между прочим, придумка. Немецкое изобретение. Как-то читал, что они так под Ленинградом такие редуты оборудовали. Танки не пройдут, гаубицы даже крупных калибров и прямой наводкой не пробьют. Пехотинцам взять тоже морока, только большой кровью.

— При заполнении грунтом не забывайте утрамбовывать. Накидали земли с четверть метра, ногами походили, пока проваливаться не перестанет, затем дальше можно.

Сурин это сделает, по горящим глазам вижу, ему идея понравилась. Когда он сделает, поощрю его и проведу обучающие занятия на базе его полка. Если он такой толковый, то пусть пример подаёт. А за мной не заржавеет. Да прямо так и скажу.

— Товарищ майор, организуете это за две-три недели, буду просто вынужден вас поощрить. Вместе с вашим комдивом, который сумел воспитать такого командира.

— Мало времени, товарищ генерал армии, — крутит головой майор. Комдив Белов откровенно сияет.

— А не надо всё сразу. Даже лучше будет, если какие-то капониры (да, это своего рода капониры) будут полностью готовы, а другие на разных этапах. Наглядно будет для ознакомления командиров других полков. Ну, и выкрасить самолёты надо. Хотя бы один. Я позабочусь о краске. Вы пишите заявку и ко мне в штаб отправляйте.

— Кстати, — чуть не забыл о важной мелочи, — красить надо только сверху. Вид снизу должен оставаться белым. Понимаете, для чего?

Кивают, не совсем же они тупые. Добавляю, потому что нет уверенности, что сами сообразят.

— Граница между крашеным и некрашеным посередине борта не должна быть резкой и чёткой. Плавные хаотические пятна заходят на белый фон и наоборот. Главный цвет сбоку — светло-зелёный.

Командно-лётный состав совсем расслабился перед тем, как мы пошли на обед. Обедать, кстати, у лётчиков лучше всего. Соперничать с ними могут, гы-гы, только генералы. Кормят их разнообразно, как на убой, без всяких лимитов. Не жалеет для них страна ничего.

— Саша, дай-ка мне заветную фляжку, — обращаюсь к своему адъютанту, майору Пилипченко. От комполка требую две стопки и наливаю туда на треть. Ему и комдиву.

— Грузинский марочный коньяк, 10 лет выдержки, повезло достать, — презентую напиток, — даю попробовать. Ну, вроде как поощрение за образцовую службу.

Остальные, обделённые запашистым напитком лётчики, завистливо втягивают носами воздух. Но я железной генеральской рукой неумолимо закручиваю крышечку и возвращаю адъютанту.

Самым главным подарком для Белова были мои слова в столовой.

— Остальные твои полки сейчас проверять не буду. На обратном пути загляну. Может быть. Что делать, ты уже знаешь. И чтобы никаких гражданских на территории городков не было! Семьи должны жить отдельно. Лётчикам хватит денег, чтобы жильё снять.

— У меня такого нет, — с облегчением реагирует Белов.

— Значит, не зря тебя похвалил, — пожимаю плечами и принимаюсь за пахучий рассольник.

У комдива будет время подготовиться. Меня устроит даже незавершённый, но развёрнутый во всю силу фронт работ. Если всё будет кипеть, моё генеральское эго будет ублажено. Конечно, я выражу недовольство, почему, де, раньше не. Но кроме раздражённого брюзжания других оргвыводов не будет.

Отличившихся надо поощрять, хотя бы похлопыванием по плечу. Проштрафившихся — наказывать, хотя бы матерной руганью. Это базовые основы руководства любым делом. Не будешь так делать, — а находятся ухари, поступающие наоборот, — развалится всё к чертовой матери.

Справка-примечание от автора.

* ИАП — истребительный авиационный полк. Комплектовались ИАПы самолётами И-15, И-153, И-15, МиГ-1, МиГ-3, Як-1. Штатная численность авиаполка — до 60 машин.

САД — смешанная авиадивизия. В упомянутой 10-ой САД состояли: легко-бомбардировочный полк, легко-штурмовой и два истребительных.

**Упомянутые комдив Белов и комполка Сурин — реальные люди. Известно о них вот что:

Полковник Белов Николай Георгиевич — с сентября 1940 года по октябрь 1941 года командир 10-ой сад. Штаб дивизии — г. Кобрино.

Сурин Борис Николаевич. Майор. Командир 123-го истребительного авиационного полка (10-ая сад). Погиб на самолёте И-153 в воздушном бою в районе д. Именин 22 июня 1941 года. Это был его четвёртый бой. За свою славную и короткую боевую карьеру сбил пять немецких самолётов. Никаких наград за это не получил. Не успел.

По некоторым данным (тщательно этот факт не проверял. Автор) вверенный ему полк сбил 22 июня до 30 немецких самолётов, в основном, бомбардировщиков. Есть среди сбитых, как минимум, один мессер, взятый на таран. После этого полк практически перестал существовать. Остатки перебазировались на переформирование.

24 марта, понедельник, время 13:15

г. Белосток, лесной массив юго-западнее города.

41 ИАП, 9-ой САД.

— Грёбаная скотоферма, блядь! — со вкусом выдаю я, совместно с генералом, и пользуясь общим запасом слов. Свита вокруг меня резко притормаживает и прислушивается. Нецензурное ликование переполняет меня и генерала. Павлов — настоящий советский генерал в этом смысле. Вздрючить подчинённых с помощью лексики, где не только союзы и местоимения, но и знаки препинания матерные, любимое занятие.

Сразу по прилёту понимаю, что здесь-то я оторвусь всласть. Это Сурина не за что было, а тут есть, ох, как есть! Да ещё комдив генерал-майор (Черных*), такому есть куда звание опускать. «Маскировка» для них неизвестное слово на чужом языке, судя по всему. Самолёты стоят ровными рядами, как на параде. Понимаю теперь, почему мы в первый день войны столько машин на земле потеряли. Зайдёт пара юнкерсов или даже мессеров, которые могли небольшой запас бомб нести, и за пару минут весь этот парадный строй превратит в свалку разбитой техники. Формальные показатели, между тем, у полка и дивизии краше некуда. Не зря комдив генеральское звание носит. Ну, это не надолго…

Развешанное на просушку кое-где бельё заметил ещё с воздуха. Разок прошмыгнули в стороне гражданские. Бабьё. А сейчас стайка детишек метнулась от нас между строениями и теперь из-за угла осторожно выглядывают детские мордашки. Выглядывали. Сейчас исчезли, гаркнул-то я в их сторону.

— Что за прыткое стадо сперматозоидов-переростков? Сучковатое дышло вам через семь потных портянок в вонючее гузно, — холодно интересуюсь у местного командования. Комдив Черных, совсем молодой и симпатичный парень, краснеет. Кто-то сзади крякает восхищённо. Только у моего майора Саши каменное лицо. Отвечать никто не спешит, да мне и не нужен ответ. Риторический вопрос, зависающий над нами лёгкой дымкой.

Комдив Черных

— Ты что там рисуешь, опездол?! — рявкаю, только на самых верхних аккордах осознаю внезапную вспышку бешенства. Вопрос к полковому комиссару, внешне похожему на Черных, типичный представитель нынешнего замечательного советского поколения, до тридцати лет. Что-то записывает в блокнот.

— Товарищ генерал армии… я это… так, в общем… — растерянный лепет. Протягиваю руку, забираю блокнот. Хм-м, «сучковатое дышло…» и так далее. Про сперматозоиды тоже есть, но…

— Сперматозоид через «А» пишется, — успокоенно бурчу я, возвращая блокнот, — спермАтозоид.

Примечательна реакция местных командиров. Заставляет задуматься. Мой рык вызвал у них тщательно скрываемое лёгкое злорадство. Похожие чувства испытывает толпа дворовых пацанов, когда видят, как записного хулигана, постоянно портящего им жизнь, взрослые таскают за уши. Комиссаров хоть и отодвинули от командования, ряд преимуществ они имеют. Как и рычаги воздействия на непосредственного командира. Они же в большинстве коммунисты, а раз так, есть воинская партячейка. И кто там парторг? Какие могут быть варианты?

— Ну-ну… — окончательно «смягчаюсь», подкупил он меня конспектированием моих речей. Я-то думал, он нагло, прямо на месте, кляузу на меня сочиняет, но нет. Полный восхищения записывает, чтобы не забыть. Хотя… одно другому не мешает. Ладно, будем смотреть.

— Хотел тебе звание на две ступени опустить, — малость лукавлю, понизить в звании политработника не так просто. Только пусть попробует Фоминых возразить, на стадионе сгною.

— Ладно. Только одной шпалы лишишься. Будешь стараться — восстановишься. За что — не спрашивай! — возвышаю голос, — потом всё и всем объясню! Ты, кстати, тоже с ним в одной лодке.

Это я Черных предупреждаю. Идём к ряду самолётов. Стоят так ровно, что радуют глаз. Хлопаю сбоку по тупому носу И-16. Сразу чувствую, мотор на месте.

— Исправный?

— Так точно, товарищ генерал армии, — рапортует комполка, майор с рыбной фамилией Ершов (Виктор Сергеевич)**.

Ершов Виктор Сергеевич

— Неисправные есть? — из дальнейшего выяснения узнаю, что исправные и нелетающие стоят вместе. Ко второму ряду можно не идти, он копия первого.

— Лётчика мне, самого лучшего, только не командира, вы мне здесь нужны, — опускать подчинённых надо по-умному. Хороший военачальник это сочетание интеллекта шахматиста-гроссмейстера с ухватками держиморды.

Приводят мне ещё одного бравого парня. Подтянутый старлей, шатён с серыми глазами. Девчонки от таких тают. Чулков Иван Денисович***, командир звена. И опять чем-то похож и на комдива Черных и на замполита Кольцына. Это им в плюс, красавцы, прямо цвет нации. Неожиданно щемит в груди. Они, все эти красавцы погибли. В том варианте разгрома, что ждёт нас всех, если я не смогу изменить ход событий… встряхиваюсь. Сойдёт старлей. В командный состав полка не входит, а раз командир звена, значит, лётчик хороший.

Чулков Иван Денисович

Отвожу его в сторонку, ставлю задачу. В конце вспоминаю кое-что. На войне мелочей нет.

— Рация есть?

— Так точно! У большинства звеньевых они есть, — рапортует старлей, — у рядовых нет.

— Тогда возьмёшь самолёт своего подчинённого, без рации, — приказываю я, — заодно и проверишь его машину. Теперь иди молча и жди команды.

— Мне надо машину подготовить.

— Только на моих глазах, — предупреждаю особо, — и к командирам своим не подходи. Без меня.

Вместе с нами неотлучный адъютант, что бы я без него делал?

— Проследи, Саша. Потом оба к нам.

Топча начинающую пробиваться зелёную травку, возвращаюсь к местным командирам.

— Выпускайте Чулкова, — командую Ершову. После этого идём в штаб. Молчком, негромко стуча сапогами, все заходят в тесное для стольких человек помещение комполка. Кабинетом его язык не поворачивается называть, но осуждения у меня нет. Функциональное и ладно.

— У вас десять-пятнадцать минут, — привольно разваливаюсь сбоку, место командира занимать не стал. Для комдива тоже место нашлось, напротив. Все остальные стоят.

— Служба оповещения и предупреждения у вас же есть, — не спрашиваю я, — ваша задача, как можно раньше засечь приближение вражеского самолёта, роль которого сейчас играет Чулков. Его задача — подобраться незаметно. Действуйте.

— Вообще-то в случае объявления боевой готовности мы держим в воздухе дежурный самолёт, — комполка Ершов берётся за телефон.

Обдумываю его слова. Люфтваффе в 41-ом году взяли нашу авиацию тёпленькой. Не было приказа?

— Приказ может не дойти, — лениво излагаю возможные обстоятельства, — запоздать, есть время реакции на его исполнение…

Комполка вынужден меня слушать, поэтому замолкаю. Ему командовать надо. Вот и для себя обнаруживаю ещё одну дыру в командовании округом. Сообщения с границы о нападении сначала пойдут в штабы корпусов и армий, оттуда в штаб округа. Если командующий (я) среагирует моментально, что невозможно, приказ о приведении частей в боевую готовность пойдёт вниз по такой же цепочке. Допустим, всё произойдёт очень быстро. Но есть ещё время на выполнение приказа. Юнкерсы, тем временем, уже ходят по головам приграничных частей. Так не пойдёт! В голове зреет текст будущей директивы по округу. Реакция должна быть мгновенной. Мало ли что я знаю, когда немцы нападут, армия должна быть готовой всегда!

Ждём. Четверть часа ожидания прерывает звонок, комполка срывает трубку.

— Есть! Подходит с юго-запада! — торжествующе кричит он. Смотрю демонстративно на часы, засекаю положение секундной стрелки.

За окном слышится звук мотора. Я велел Чулкову пройти на бреющем. Два раза, туда и обратно. Время сорок секунд. Показываю часы командирам.

— Сорок секунд времени у вас было на приведение части в боевую готовность. За какое время ваше дежурное звено поднимется в воздух? Не меньше пяти минут, так?

Это я сильно им польстил, очень сильно. Истребители только высоту столько времени набирать будут. Лётчику надо добежать до машины, запустить двигатель, выйти на взлётную площадку, разогнаться. А на взлёте самолёты сбивать тоже удобно. Вниз точно не сманеврирует, вверх уже и так идёт. Свернуть? Значит, потерять скорость или задеть крылом о землю.

— У противника четыре с половиной минуты, за которые все ваши самолёты превратятся в живописный хлам, замечательный фон для художников батального жанра. Ну, ладно, может, не все. Но половину точно противник себе в актив запишет.

Делаю паузу, а потом добиваю:

— Вывод для вас пакостный. Боеготовность полка строго равна нулю. А это боеготовность всей дивизии. Ведь бомбардировщики вы не будете поднимать для отражения авианалёта. Вот поэтому вы, — смотрю на генерал-майора Черных и комиссара полка, — и вы понижаетесь в звании. Причем здесь комиссар? А кому недавно задачу ставили постоянно работать над боеготовностью вверенных подразделений? Насрать на ваши тупые черепушки через подмышку и налево… — лениво и неожиданно выдаю в конце.

— Слушайте мою команду. Гражданских убрать из части в три дня. Но в целях маскировки прикажите женскому составу полка ходить в гражданке. Строевой устав не выполнять, они наряду со своими служебными обязанностями должны изображать штатских на территории части. С этой же целью время от времени вывешивайте какое-нибудь тряпьё на просушку. Вероятный противник, — слегка киваю на запад, — не должен знать, что гражданских на аэродроме больше нет.

— Другие мероприятия по маскировке будут проводиться централизованно. Поэтому никаких в этом направлении действий самостоятельно не предпринимать. Кроме одного. Скрытной подготовки резервного аэродрома…

— У нас есть, — несмело замечает комполка Ершов.

— Даже не знаю, хорошо это или плохо. Все строения должны быть защищены и замаскированы. Весь аэродром сверху и с земли должен быть незаметен. С целью сэкономить ваше время, советую запастись некондиционными пиломатериалами, горбылём, а также прочным шпагатом, любыми верёвками.

— Вопросы есть? — обвожу всех тяжёлым взглядом.

— Товарищ генерал армии, — тяжело вздохнув, обращается ко мне комдив Черных, — мы выполняли все указания командования. Все проверки проходили успешно…

— И вдруг вас наказывают? — заканчиваю за него, — дайте-ка мне материалы двух последних проверок. Саша, выпиши оттуда результаты, кратко, и состав инспекционных комиссий. Проверку, проведённую генералом Мерецковым, выписывать не надо. На словах он мне сказал, как дела обстоят.

— Инспектора тоже будут наказаны, — извещаю после паузы, — так что не волнуйтесь. Все получат честно заслуженное. Про свои звания особо не переживайте. Исправите недостатки, восстановитесь. Но исправить вы должны с запасом и попасть в число лучших.

В другие авиаполки этой дивизии я не полетел. И так дел полно. Меня ждут ещё шесть авиадивизий и несколько отдельных полков. Это, не считая отдельного авиакорпуса и корпусных авиаэскадрилий. Глядский потрох! Не буду по эскадрильям таскаться. Поручу какому-нибудь толковому офицеру. Тому же Сурину. Хотя нет, Черных пусть помотается, звание назад отработает. И не дай бог ему что-то упустить! Авиакорпус на Копца спихну, а уж после него загляну, проверю по-быстрому.

Историческая справка.

*Командир 9-ой САД.

С. А. Черных, генерал-майор (08.08.1940–1941), арестован 8 июля, 16 октября 1941 года расстрелян после расследования и суда. Реабилитирован в 1958 году.

**Командир 41-ого ИАП

Майор Ершов Виктор Сергеевич.

Приказом Командующего Волховским Фронтом № 019/н от 20 февраля 1942 года, будучи командиром полка, награждён орденом Ленина. Есть и другие награды. Провоевал до конца войны.

***Иван Денисович Чулков (1918 — 2 февраля 1942) — командир звена 41-го истребительного авиационного полка, старший лейтенант. Герой Советского Союза. Погиб в воздушном бою, будучи в составе сил ПВО Москвы.

22 июня бомбовыми ударами, огнём артиллерии и малой частью в воздушных боях было уничтожено 347 самолётов авиадивизии из 409. Лётчики 9-ой САД смогли сбить не более 10 самолётов противника. 25 июня уничтоженное соединение было отведено на переформирование. Расформировано 3 августа 1942 года.

27 марта, четверг, время 9:25.

Район 68-го Гродненского УРа.

— Почему не замаскирован? — оглядываю внушительное бетонное сооружение. Что-то меня при виде его, несмотря на весь его основательный и надёжный вид, начинает в желудке холодеть.

— Планируем закрыть маскировочной сеткой, товарищ генерал армии, — бодро докладывает полковник с шаблонной фамилией Иванов. Энергичный мужчина, с усиками, как у Павлова, пока я ему их не сбрил. Интересно, Иванов после того, как увидел меня без усов, сбреет их или нет? При взгляде на его лицо возникает навязчивая ассоциация с треугольником, хотя и подбородок не узкий и форма головы правильная. Скулы резкими очертаниями вниз сходятся.

Смотрю на него, не мигая, холодным взглядом. Обалдуй! — не собираюсь скрывать этого выражения. Устало вздыхаю.

— Зря вы это планируете, товарищ полковник. Сетка скрывает только от воздушного наблюдения, а ваши огневые точки для чего предназначены? Для непосредственного огневого контакта. Вас и с земли не должно быть видно. Поэтому делайте обваловку, сверху дёрн, какие-нибудь кусты посадите. Не перед амбразурами, конечно.

Остальные командиры пока стоят в стороне. Вызвал сюда командование 56-ой стрелковой дивизии и командарма Кузнецова, который прибыл с начальником штаба и прочей свитой.

А хорошо тут! Вокруг ДОТа всё чисто, но рядом лесок, птицы щебечут. Захожу внутрь, за мной заходят только комендант, комдив и командарм со своим начштаба. Места мало. ДОТ пушечно-пулемётный, оценил сектор обзора и обстрела. Сначала, конечно, пришлось выслушать доклад командира огневой точки. Слегка дрожащим от волнения голосом, но бодрый.

Комендант всё нудит и нудит…

— …степень готовности на данный момент…

— Никакая у вас степень готовности, — обрываю я, — знаю, товарищ полковник.

— Товарищ генерал армии, — комендант волнуется, — строительство отстаёт от плана. Можем ли мы рассчитывать…

— Мы ни на кого рассчитывать не будем, — снова обрываю его, иду на выход. Уже на воле сообщаю. Всем.

— Строить и комплектовать УР будем, — морщусь, будто съел что-то кислое, — раз уж начали. Но планы, схемы и всё прочее надо менять. На данный момент оборонительной линии фактически нет.

Больше я ничего смотреть не стал. Делать мне больше нечего, восемьдесят километров УРа исследовать! Еду со всей компанией обратно в Гродно, в штаб 3-ей армии.

— Ты, полковник, свободен пока, — говорю коменданту напоследок, — но пару дней будь на связи, чтобы тебя долго искать не пришлось.

В штабе я допустил ошибку, позволил выплеснуться наружу всеобщему беспокойству. Понимаю и вижу, как смутная тревога овладевает многими и заверения Москвы, что всё спокойно и хорошо только усиливает её.

— Дмитрий Григорич, вы нам можете прямо сказать, что происходит? — Кузнецову по негласному правилу разрешается обращаться по имени-отчеству. Привилегия генералов и ближнего окружения. Этот тоже с усиками а-ля Павлов двухмесячной давности. Забавный мохнатый перевёрнутый треугольник на его лице они совместно с мохнатыми бровями образуют.

— А что происходит? — беззаботно спрашиваю я.

— Ну, как же, Дмитрий Григорич, — поднимает подбородок Кузнецов. Самолёты немецкие постоянно летают, наверняка с фотоаппаратами. По нашим данным и сообщениям пограничников концентрация войск на той стороне растёт! Неужто Москва не знает?

И хочется им сказать и нельзя. Прерываю нарастающий гомон.

— Вас не это должно заботить. Вы намекаете, что немцы готовятся напасть?

— Конечно!

— К бабке не ходи — нападут!

— А для чего тогда?!

Меня забрасывают насыщенными эмоциями. Поднимаю руку, дожидаюсь, когда волна спадёт.

— Вы считаете, что немцы могут напасть. Замечательно. Тогда у меня вопрос: почему у вас боеготовность на нуле?

Вот тут мне и всыпали, условно говоря. Мой Саша замучился записывать. Лидером, конечно, Кузнецов себя показывает, но и другие камней накидали.

— У наших артиллеристов полтора бэка. Это на сутки боя. Красноармейцам на день боя хватит. Дальше — всё. А склады стоят закрытые…

— Автомашин и тракторов кот наплакал…

— Дивизии не укомлектованы…

— Восемьдесят километров на две дивизии, это как? — Кузнецов бьёт точнее всех, — это тоненькая гнилая ниточка, нашу оборону парой батальонов пробить можно.

И без того знаю, что все присутствующие, исключая высших командиров, смертники. Если ничего не делать, их в мокрый фарш перемелют. Про склады очень точно замечено. С ними отдельная история. Помню, как я за голову схватился, когда узнал, что склады с огромным стратегическим запасом оружия и боеприпасов были уничтожены или достались немцам в первые же дни войны. Два числа запали в памяти. Тридцать миллионов снарядов и мин и шесть миллионов винтовок было потеряно. Это всей стране надо год или два работать, чтобы произвести. Потому нам их и не хватало.

Стратегические склады подчиняются только центру. Только нарком Тимошенко может их открыть. Я — нет. В старых советских фильмах о начале войны можно найти фрагменты, когда военные отстраняют или даже обезоруживают часового, если тот не успел сбежать, срывают пломбы и добираются до несметных запасов. Патроны для всех видов оружия, гранаты, автоматы, винтовки, артиллерия, обычная и зенитная. Всё там было! И всё пропало! Почти всё.

И что делать?

— Решим вопрос со складами, — обнадёживаю командиров, — в ближайший вылет в Москву поговорю с наркомом. И с техникой решим. С укомплектованием сложнее, но тоже подумаем. Кстати…

Совещание переходит в конструктивное русло. Реализую старую задумку. Прибрать к рукам МТС. Не, пусть работают, но в военном режиме. Всех механизаторов записать в отдельные дивизионы, ввести воинскую дисциплину, провести сборы, закрепить за каждым требуемое оружие и имущество.

— С теми, кто служил, просто, — задумчиво говорит начштаба армии Кондратьев (генерал-майор), — они под присягой. А как быть с теми, кто нет?

— Откажутся подчиняться — уволить, — пожимаю плечами. Вряд ли такие будут… хотя, есть местные, тут и поляки живут и бывшие хозяйчики. НКВД вроде раскассировали всех, так что открытого саботажа не ожидается.

Так, пора устроить дискотеку, но сначала обед. Задержусь я тут. До вечера всё прикинем, а завтра начнём. Утро всегда вечера мудренее. Догадался по ходу дела, что меня так напугало. Потому и предпринимаю лихорадочные меры. Линия УРов это хитиновый панцирь, стоит его пробить в одном месте, как вся линия становится бесполезной. Круговую оборону они вести в принципе не могут. Даже стволы в ту сторону не разворачиваются. Резон в этом есть. Захватывать нет смысла, они работают только в одну сторону, только разрушать. Но как только один ДОТ уничтожен, подходи к остальным с тыла прогулочным шагом и сбивай, как кегли. Одним выстрелом или плевком огнемёта. Точно не скажу, но кажется одно из правил современной войны выглядит так: долговременные и протяжённые дорогостоящие защитные сооружения важной роли сыграть не могут.

Историческая справка.

68-ой Гродненский УР.

Полоса прикрытия и оснащение: 80 км — ширина обороны, 5–6 км — глубина, 9 опорных узлов, 98 ДОС (ДОТы) из них боеготовых — 48, планируется построить ещё — 606, степень готовности — 14 %. Из требуемых 8 пулемётно-артиллерийских батальонов в наличии только 2.

На момент проверки Павловым готовых ДОС существует только 87. Ещё 11 должны были построить к 22 июня. Оговариваюсь, что это отсебятина, сколько было построено в конце марта, не известно. Полагаю, что зимой бетонные работы не вели. Автор.

В первом эшелоне войск находились 27-я и 56-я стрелковые дивизии, во втором — 85-я стрелковая дивизия и 11-й механизированный корпус. Армейский резерв составляли 24-я стрелковая дивизия, 7-я отдельная противотанковая артиллерийская бригада и 124-й гаубичный артиллерийский полк РГК. Управление армии дислоцировалось в Гродно, командный пункт находился в Мостах, связь обеспечивал 942-й отдельный батальон связи.

РУКОВОДЯЩИЙ СОСТАВ 3-ей АРМИИ

Командующий генерал-лейтенант Кузнецов Василий Иванович.

Член Военного совета армейский комиссар 2 ранга Бирюков Н.И.

Начальник штаба генерал-майор Кондратьев A.K.

Начальник полковник оперативного отдела Пешков[10]

Начальник артиллерии генерал-майор Старостин И.М.

Начальник инженерного отдела подполковник Иванчихин С.И.

Начальник связи полковник Соломонов

Начальник авиации комбриг Зайцев A.C.

Начальник ПВО полковник Гаврилов B.C.

Кузнецов Василий Иванович родился 1 января 1894 г. в селе Усть-Усолка Пермской губернии. Призван на военную службу в 1915 г., в Красной Армии с 1918 г. Окончил школу прапорщиков (1916), курсы «Выстрел» (1926), курсы усовершенствования высшего командного состава РККА (1929), Военную академию им. М.В. Фрунзе (1936). Участник Первой мировой войны (подпоручик), Гражданской войны (командир роты, батальона, полка). В дальнейшем проходил службу в должностях командира стрелкового полка, дивизии, корпуса, командовал Витебской армейской группой войск. В сентябре 1939 г. принял командование 3-й армией ЗапОВО.

56-ая стрелковая дивизия.

Командир: Евстигнеев, Михаил Сергеевич (27.08.1937 — 12.06.1941), генерал-майор

судя по кратким обрывочным воспоминаниям сослуживцев, он был вспыльчив, строг, требователен.

Состав дивизии.

37-й стрелковый полк184-й стрелковый Краснознамённый полк213-й стрелковый полк113-й артиллерийский полк247-й гаубичный артиллерийский полк59-й отдельный истребительно-противотанковый дивизион277-й отдельный зенитный артиллерийский дивизион38-й разведывательный батальон79-й сапёрный батальон22-й отдельный батальон связи107-й медико-санитарный батальон131-я отдельная рота химический защиты50-й автотранспортный батальон73-я полевая хлебопекарня188-я полевая почтовая станция191-я полевая касса Госбанка.