Двойной генерал

Глава 27. Провал блицкрига

26 июля, суббота, время 03:05

Небо над Варшавой.

— Саша, не дури, отваливай в сторону и садись. Мы тебя вытащим.

— Кха-кха… не вытащишь, командир. Меня насквозь пробило, кх-х-х, — командир не видит, а кровь уже с микрофона стекает. И сознание вытекает опасно бодрой струйкой.

— А-к-х-х-х-а! Цель… цель сейчас выберу…

— Мост, Саша! Мост через Вислу! Отворачивай влево, увидишь! — командир группы вовремя принимает решение. Если не можешь больше ничего дать, дай последнюю цель и осознание не зря прожитой жизни.

— Вижу-к-х-х-х…

Виляющий в разные стороны и разбрасывающий клубы дыма от горящего двигателя тяжёлый Пе-2 выравнивает полёт в последнем манёвре. Дымный след делает видимой идеально прямую траекторию, конец которой упирается в Мост. Цель № 2 боевого задания группы тяжёлых бомбардировщиков.

Пилот видит быстро занимающее панораму взгляда автомобильное полотно. Успевает усмехнуться прошившим его самолёт ещё раз зенитным снарядам. Бесполезно, фрицы…

От удара детонирует всё. И оставшаяся почти тонна топлива и шесть стокилограммовых бомб. Гулко охнувший мост обрушивается точно посередине.

— Первый, Второй — в резерв! Треть… Четвёртый — добить мост! Остальные — по железке! Пятый, дальний конец! Остальные за ним по порядку номеров, — раздаёт команды командир. Третий это Саша, он уже ударил по мосту.

Две пешки отваливают в сторону, остальные шесть выходят на пикирование, каждый на свою цель. Уже горящий во многих местах железнодорожный узел после ковровой бомбёжки мелкими бомбами тяжко сотрясается от ударов стокилограммовыми бомбами. Опасаться зениток уже не надо. Скудная зенитная защита уже попала под бомбовый ковёр.

Командир группы делает вираж над городом и сбрасывает свою бомбу. Без взрывчатки. Вся группа из семи бомбардировщиков и одного истребителя ложится на обратный курс. На восток. На город бесшумно оседает расширяющееся облако листовок.

Господа немцы!

Хотите взять Москву и победить большевисткую Россию? Вот вам!

(и брутальный с трудом узнаваемый генерал на рисунке тычет кукиш прямо в глаза читателю)

Подпись: генерал Павлов (по поручению Иосифа Сталина).

26 июля, суббота, время 08:25

Полесье, бронепоезд «Геката».

— Паша, какого хрена! — выпускаю в трубку контролируемое негодование. На самом деле, я почти не злюсь, это же Паша. Точнее даже, Пашка.

— Дмитрий Григорич, ну не мог я такого пропустить, — чисто, как мой в детстве нашкодивший Борька ноет.

— Паш, тебя собьют, кто мне воздушную армию создаст?

— Мне слово «флот» больше нравится, Дмитрий Григорич, — выправляет тон Рычагов, — я создам, создам, вы даже не думайте! Дмитрий Григорич, ну, вы сами подумайте! Бомбят-то ребята, а я наверху. Меня и не видно. Что мне могло угрожать? И я всё сделал, как вы учили.

— Чего ещё? — подозрительно спрашиваю я.

— Испытал цельнометаллический Як. Як-7 ему название присвоили.

Наши авиастроители наконец-то что-то родили? Чешуйчато-шершавый гребешок им в…

Как-то неожиданно охватило таким опасливо-трусливым ожиданием, что холодно в желудке стало.

— Докладывай уже, не тяни, — недовольно бурчу в трубку.

— Докладываю. Поднялся на одиннадцать тысяч, где-то начинает сифонить. Герметизация не идеальная, пришлось спуститься на девять тысяч. На десяти тысячах утечка воздуха вроде прекратилась, но не поручусь. Приборы нужны.

— Дальше. Покрутил самолёт в воздухе. Управляемость на фигурах высшего пилотажа близка идеальной. Тут надо оговориться, что там есть моменты…

— Я знаю, продолжай!

— В общем так, максимальная скорость на высоте восемь-девять тысяч метров — 674 км/час.

— Как ты определил? — представляю, как работает спидометр на автомобиле, но ведь на самолёте колёс нет.

— Рванул на максимуме от Белостока до Барановичей. Ну, и время засёк.

Принимается. Осторожно будем считать, что высотная скорость — 670 км/час. Управляемость хорошая. Слушаем дальше.

— Я попробовал выход на вертикаль. По ощущениям мессер не уйдёт, но ещё проверю. Маневренность такая же или чуть хуже, чем у мессершмитта, но я кое-что придумал. В общем, пробовать надо.

Меня прорывает, когда я кладу трубку. Генеральское тело само пошло вприсядку. Я-то так не умел никогда.

— У меня есть самолёт! — раз-два, руки в стороны. — Самый лучший в мире самолёт!

Саша и Сергачёв смотрят на меня, раскрыв глаза и рты. Не понимают! Ничего, сейчас объясню. Дайте мне только несколько секунд попрыгать. У-ф-ф-ф! Плюхаюсь на скамью, переполненный весельем.

— Цельнометаллический Як сделали. По мнению Рычагова способен обштопать мессер. Скорость, по-крайней мере, выше. То есть, удрать они уже не смогут. А наши — запросто.

За счёт одной скорости ситуация переворачивается. Теперь мои истребители будут решать, вступать им в бой или нет. И будут поступать так же, как сейчас фрицы. Увидит шесть мессеров три ишачка — нападают. Увидят восемь или десять — уходят. Теперь всё наоборот. И бомбить нас станет сложнее. Яки нападают и безнаказанно сбивают лаптёжников. При виде мессеров уходят. Или принимают бой, если их в два раза больше. На асов люфтваффе наступит чёрная полоса. Ногою в чёрном грубом сапоге.

— Присаживайся, Константиныч, — приглашаю за расстилаемую Сашей карту Рокоссовского.

Мы с ним который день обсуждаем план локального удара по немцам. Большого значения он иметь не будет во всеобщем масштабе, но курочка по зёрнышку клюёт.

— Чем сегодня удивите, Дмитрий Григорич?

— Кофием разве что, но позже. Хотя нет, есть ещё кое-что. Прибыл кабелеукладчик и много километров трофейного и отечественного кабеля. Радиостанции опять же. Тебе надо ставить службу связи…

В очередной раз сам удивляюсь, насколько мы отличаемся от остальной РККА. Рисую ему элементарную схему телефонной связи по Полесью «лесенкой», у него вид такой, будто я ему схему кладов эльдорадо расписываю.

Середина июля (точная дата неизвестна), время — примерно 9 часов утра.

Вюндсдорф, OKH (верховное командование сухопутных сил, фактически Ставка Гитлера).

— Вы считаете, что Фёдор фон Бок способен справиться с Павловым? — голос фюрера переходит в змеиное шипение, а фамилию «Павлов» выплёвывает ядом в лицо Вальтера фон Браухича.

Сдержанный главнокомандующий всеми сухопутными силами не сдвигается и не меняется в лице. Не сдвигается во всех смыслах.

— Если не справится генерал-фельдмаршал фон Бок, не справится никто, — твёрдо заявляет фон Браухич.

Присутствующие при этом несколько высших чинов армии, — Вильгельм Кейтель, Вильгельм Канарис, Альфред Йодль, Франц Гальдер, — держат рот на замке. Самый скромный из них специально вызванный сюда генерал-майор Ганс фон Грейфенберг, начальник штаба группы армий «Север». Судя по непроницаемым лицам, все разделяют точку зрения коллеги, но их никто не спрашивает. Адмирал Канарис поглаживает свою папочку.

— Мы не знаем, кто справится лучше фон Бока, зато я знаю, кто справится лучше вас, — с мрачной злостью заявляет Гитлер. Лицо фон Браухича остаётся непроницаемым.

— Сдавайте дела, генерал-фельдмаршал, вы больше не главнокомандующий.

— Да, мой фюрер, — видимого горя на лице уже экс-главнокомандующего фюрер не находит. — Кому сдавать дела?

— Мне, — коротко заканчивает тему Гитлер, — пока садитесь.

Гитлер сам помещает своё тщедушное тело во главе длинного поблёскивающего лаком дубового стола. Молчит. Все молчат. Все понимают, что фюреру надо прийти в себя, не стоит лезть ему под горячую руку. Немецкая армия, а с ней и весь рейх, попала в дроби. И как из этого выпутываться, кажется, не знает никто. Может быть, кроме адмирала, который как-то загадочно спокоен.

— С Павловым надо кончать, — фюрер решительно хлопнул ладонью по столу и обвёл всех придирчивым взглядом. — Но первым делом я хочу знать, что происходит. Вальтер, хоть вы уже не командующий, но наверняка сделали какие-то выводы.

— Главный вывод очевиден, мой фюрер, — вставший фон Браухич приступает к сдаче дел своему преемнику и вождю. — Павлов — талантливый генерал на уровне наших лучших военачальников. Фактически генерал-фельдмаршал фон Бок воюет с русским…

Фон Браухич обводит взглядом окружающих и заканчивает неожиданным для всех.

— …например, с русским Вильгельмом Кейтелем или Альфредом Йодлем. Предлагаю, мой фюрер, самим решить, кто может переиграть наших лучших генералов? И как это сделать?

Фон Браухич, иногда обращаясь за подтверждением к фон Грейфенбергу и неизменно его получая, принимается излагать. Всё, как обстоят дела с Павловым. Кое-что пропускает. О том, что Белоруссию единственную не удалось атаковать неожиданно, знают все. Наступление на всех участках наткнулось на сильную многоэшелонированную оборону. Господство в воздухе захватить не удалось.

— Войска генерала Павлова принципиально отличаются от остальной армии большевиков, — рассказывает фон Браухич. — Если на Украине и в Прибалтике прорыв обороны заставлял русских паниковать и отступать из страха окружения, то ничего подобного в Белоруссии не происходило. Соседи отступающей части немедленно разворачивают линию обороны, как бы сжимая наши войска в кокон.

— Отступают они тоже организованно. Наши колонны быстро передвигаться не могут. Русские минируют дороги, устраивают засады, обстреливают пушками и миномётами войска на марше. Первым делом в Белоруссии понесли огромные потери… фактически, были уничтожены мотоциклетные разведывательные батальоны. По мере продвижения наши наступающие части быстро теряют энергию удара. Приходится отвлекать значительные силы на охрану и оборону флангов. Далее русские находят слабое место, усиливают с флангов место прорыва и отрезают от главных сил наступающие войска.

— Нарушить управление, уничтожить линии связи не удалось. Из опыта боёв и допросов пленных картина вырисовывается примерно такая. Павлов выстроил трёхканальную систему связи. Первый канал это гражданские телефонно-телеграфные линии. Второй — собственные телефонно-телеграфные линии, которыми пользуются только военные. Третий — развитая радиосвязь. Вся авиация у Павлова радиофицирована.

— Получить господство в воздухе мы не можем ещё и потому, что Павлов, пользуясь возможностями линий связи, наладил эффективную систему оповещения. Сейчас ещё более мощную. По некоторым признакам можно заключить, что у него есть дальнодействующие радары. Проникнуть на территорию Белоруссии с воздуха теоретически возможно, на небольшой высоте, если знать схему расположения наблюдательных постов, и только ночью.

— В Витебской, Смоленской и Могилёвской области военной телефонной сети нет, — уточнет фон Грейфенберг. — Но это временно. Они просто не успели сделать.

— Им хватит и радиосвязи, — продолжает фон Браухич. — Из показаний пленных следует, что у всех частей строгий приказ не отступать при прорыве фронта. Павлов специально обучал войска действиям в положении окружения, чему способствует сильная лесистость Белоруссии. В целом можно заключить, что многократно испытанная и доведённая до совершенства тактика прорывов обороны с молниеносным вводом туда танковых групп с Павловым не срабатывает.

— Мы оказались в сложном положении. Удержать мощную группировку Павлова могут только сильные заслоны по всему периметру. Не только со стороны Польши, но и Литвы и Украины. Это потребует не меньше половины всех сухопутных сил вермахта и люфтваффе.

— Какой вывод? — испросив взглядом разрешения фюрера, спрашивает Кейтель.

— Окружить Павлова целиком невозможно. Мы могли бы, форсировав Западную Двину, продвинуться на восток и отрезать Белоруссию и Смоленск от центра. Но даже если группе армий «Юг» удастся взять Киев и выдвинуться навстречу, чтобы замкнуть кольцо, быстро задушить Павлова мы не сможем. А вот он способен прорвать блокаду во многих местах. Теоретически он может даже ударить в сторону Варшавы.

— Сорвать мобилизацию мы не можем. Ни для Павлова, ни для всего Советского Союза. Поэтому группировка Павлова будет продолжать усиливаться, как и вся остальная армия русских.

Фон Браухич вбил последний гвоздь во все надежды расправиться с таким неудобным для всего рейха генералом. Сложное наследство принимает от него фюрер. И что делать? Блицкриг — единственный способ покончить с Москвой. На нём надо ставить крест? Но это окончательный проигрыш всей войны и конец рейху!

— Разрешите, мой фюрер? — Адмирал Канарис готовится встать по первому движению фюрера.

— Да, мой адмирал.

— У меня есть план, как убрать с доски генерала Павлова, — начинает Канарис сразу после перехода в вертикальное положение, и глаза Гитлера вспыхивают надеждой. — Мы все знаем, насколько подозрителен Сталин и если ему попадёт в руки компромат на Павлова, то он сам его уберёт.

Канарис развязывает папочку и пододвигает её в сторону Гитлера. Сидящий между ними Кейтель помогает ему доставить документы под милостивый взор фюрера.

— План «Троянский конь», мой фюрер. Основан на известном факте: в 1916 году унтер-офицер Павлов попал к нам в плен, где находился два с половиной года.

Справку Канарис привёл для присутствующих, пока фюрер изучал материалы. Адмирал уже по выражению лица Гитлера, с которого уходила тревога и отчаяние, понимает, что план будет принят.

30 июля, среда, время 06: 40

Ж/д станция г. Ковель. Волынское Полесье.

— А этого зачем? — смотрю на уткнувшегося лицом в стол, заваленный бумагами, человека в в форме немецких железнодорожных войск. Средних лет лейтенант. Кем-то вроде главного диспетчера грузовых эшелонов он тут в небольшом строении за двести метров от Ковельского вокзала.

— Вы ж сами приказали, всех, того… — капитан, лет за тридцать, ротный командир диверсионной роты, пожимает плечами. Это не мои диверсанты, Рокоссовского. Неопытные ещё, потому я и приказал им перебить всю немецкую охрану станции. Вручную. Им надо вражескую кровь на вкус попробовать. Перестарались. Персонал можно было просто захватить.

— Можно ведь и не сразу, — бурчу под нос, стаскивая за шиворот упокоенного, по всей видимости, прикладом по затылку, — языки тоже нужны. Разбирайся теперь тут…

Непринуждённо отбрасываю труп в сторону, не удерживаюсь от брезгливой гримасы. Накапал тут слюнями на бумаги… Саша протягивает какую-то чистую ветошь.

Как говаривал Косой из «Джентльменов удачи», немецкий я знаю. Причём заметно лучше, чем Косой английский. Будем разбираться…

Наступление усиленного корпуса Рокоссовского на украинскую территорию на карте выглядит, как прыжок сверху с нависающего балкона Полесья. Скучная и не очень любимая мной подготовка наконец-то завершена. Это не только штабная работа, но вопросы снабжения, обучения, пополнения частей и формирования новых. Хорошо, что всё обкатано. К примеру, обеспечение диверсантов расписано до запятой. Формируем эти части, ставлю инструкторов из ВДВ и вперёд, обучение в реальных боевых условиях. Отличия от своих армий вижу на каждом шагу. Хоть бы и около вокзала полчаса назад несколько зелёных проблевавшихся красноармейцев. Первый раз в жизни кого-то убили собственными руками.

Затребовал инструкторов из центра обучения имени Никитина. Скупердяй Никитин прислал всего двух. По нескольким оброненным ими фразам понимаю, что майор и капитан, носители новых военных технологий, достали генерал-майора рапортами об отправке на фронт. Собственно, и меня принялись терзать тем же. Я не против, пусть готовят замену. Причём двойную, Рокки тоже свой центр надо создавать.

Наше наступление обрушилось на огромную территорию одновременно, мои парни и части Рокки сейчас работают по обширной зоне, которую мы ограничили линией Червоноград — Броды — Новоград Волынский — Коростень. Не строго ограничили. Наказ был прост и расплывчат: хапайте столько, сколько можете прожевать.

Реальным началом операции можно считать штурмовку железнодорожных путей и бомбёжку мостов по хитрой схеме. С таким расчётом, чтобы увеличить интенсивность движения эшелонов по захваченному сейчас региону. Оно и увеличилось, раза в полтора. Больше, конечно, немцы увеличили поток на юге, но пропускная способность железных дорог не бесконечна, потому и ветке Ковель — Ровно — Житомир тоже обломилось. Мне на радость.

Всё по заветам нашего Учителя — вермахта. За пару дней до наступления выбрасываем в немецкий тыл полк десантников. Частично на транспортных самолётах, частично ушли своим ходом. К железнодорожным узлам, аэродромам, складам ГАУ. Складов планируем прибрать к рукам четыре штуки. Надеюсь, немцы не всё оттуда выгребли. У нас всё-таки калибры разные. Вот на запасы ГСМ там я особо не надеюсь.

Десантники это не всё. Рычаговские курсанты и кобринские ребята (10-ая авиадивизия) прошлись по всем обнаруженным аэродромам. При общих потерях в восемь самолётов в хлам уничтожено пять аэродромов. Вне зоны планируемой деоккупации. В зоне с началом наступления, — сегодня утром, — десантники и диверсанты атакуют четыре аэродрома с целью захвата. На трёх из них есть наши самолёты. Летать на них немцы не пытаются, но и уничтожать рука не поднимается. Так что несколько десятков самолётов опять достанется Пашке Рычагову. Ишачки, чайки, СБ. Досадно, что пешек нет. Зато немецкие аппараты в наличии. Сколько, пока не знаю. Но зреет, зреет в голове пакостливая мыслишка.

Сначала не хотел брать Ковель, сил маловато. Но он в Полесье, а оно должно быть нашим повсеместно. Опять же сильно облегчает дело неожиданность удара. Сейчас мои, а вернее, Рокоссовского, бойцы рассекают по городу на лёгких танках, добивая стоящий здесь охранный полк. Забавно. Их и двух батальонов не наберётся, вот что неожиданность и стремительность животворящего удара делает. Ну и что, что полк? Сейчас мои нагло носятся по городу, поливая всё, высунувшее голову, из пушек и пулемётов. Создаётся полное впечатление, что дивизия в город вошла.

«Геката» им в помощь. Уже ухала главным калибром по указанным целям. Тоже, кстати, немецкая методика. Передовые части прорыва всегда гаубичная артиллерия прикрывает.

— Иди сюда, — подзываю старшего железнодорожного лейтенанта, у него полурота в подчинении. — Вот это транзитные эшелоны, проверь наличие согласно документам…

Смолкаю, видя растерянные глаза. Вздыхаю.

— Ладно, подожди, — ждать ему приходится минут пятнадцать. Снабжаю каждый документ четвертинкой бумажки с кратким переводом. Идентификатор эшелона, количество вагонов, номера последнего и первого, краткое описание груза.

— Дай ему взвод для огневого прикрытия, — капитану диверсантов. — Мало ли что. И разыщите машинистов, у нас их не так много.

Так я начал заниматься своим любимым делом, грабежом грабителей. Лозунг «экспроприация экспроприаторов» заиграл новыми и свежими красками. Пришли нас грабить? Так сами без штанов останетесь.

1 августа, пятница, время 09: 40

Вокзал г. Луцк. Волынское Полесье.

— Лаврентий Фомич! Наконец-то! — иду, приветственно раскинув руки, навстречу мрачного вида крепышу, от взгляда которого, казалось, даже деревья и кусты пригибаются. Без всякого ветра.

Мрачность Цанавы заметно блекнет, когда я не ограничиваюсь крепким рукопожатием и обнимаю его за плечи. Самый злобный и подозрительный ко всем мизантроп не сможет не ответить приветливостью на взрыв восторга по своему адресу. Лицо комиссара госбезопасности немного забавно движется. Хохочу, пряча под искренней радостью веселье совсем другого рода. Смешно от того, что Цанава хочет, но не может улыбнуться. Разучился, ха-ха-ха…

Перрон кишит высыпающими из вагонов бойцами НКВД. Сразу вычисляю бывших пограничников.

— И собачек с собой взяли?! Какие ж вы молодцы! — Натурально, молодцы. Сам-то я не догадался затребовать, чтобы их прихватили.

Поймав мой восхищённый и обожающий взгляд, крупный собакен на ходу машет мне хвостом и приветственно гавкает. Звучат обычные в таких случаях команды. Надо построиться, провести перекличку и так далее. Мы выходим на привокзальную площадь. Это мой ответ на вопрос Цанавы:

— Куда нам сейчас?

На площади Лаврентий Фомич внимательно изучает обстановку. Одобряю. Лично я просто наслаждаюсь. Лето, всё цветёт и пахнет. Полудневная жара, которая в этих широтах не так беспощадна, ещё далеко. Каштаны, обозначающие начало прилегающих улиц, увешаны маленькими зелёными бомбочками. Прямо перед помпезным зданием вокзала, с башенками, сплошь арочными окнами, на зелёной площадке, которую окружает проезжая часть, виселица. На четыре персоны. У начала улицы слева у грузовика клубится какая-то толпа, которую несколько красноармейцев время от времени приводят в порядок. Вдыхаю вкусно пахнущий воздух. Лепота!

Цанава останавливается у виселицы. Выражение лица его расшифровать не могу, да оно и меняется ежесекундно. Потому спрашиваю прямо:

— Нравится? Специально к твоему приезду старались, — это правда. Развешивали вчера, практически ночью. Выбрали тех, кто покрепче. Многие из полицаев натурально обгадились. Пришлось на месте пристрелить. Местные евреи очень одобряли.

Цанава стоит и внимательно изучает натюрморт. Есть и натюр и много морта. Презренные коллаборационисты одеты в гражданское, и оружия у них по понятным причинам нет. Зато есть белые повязки с чёрной свастикой. Вместо оружия снабжены табличками, которые Цанава сейчас читает.

«Мы служили фашистам», «Мы стреляли в спину Красной Армии», «Мы убивали советских граждан». И последней горжусь особо, моя придумка: «Мы лизали задницу гитлеровцам».

— Воняет от них, — морщится Цанава. Это он не о реальном запахе, которому пока неоткуда взяться. Понимаю, но не соглашаюсь.

— Не скажите, Лаврентий Фомич. Трупы врагов пахнут приятно.

Я его проводил до здания, в котором ему предстоит обосноваться. Да тот же городской отдел НКВД, который, что забавно, занимала и укронацисткая полиция. По дороге вкручивал и вкручивал про обстановку в городе и на территории.

— А что там за люди оружие у вокзала получали? — перебивает меня и меняет тему Цанава. — Характерной внешности.

— О-о-о, Лаврентий Фомич, это отдельная песня, — покладисто переобуваюсь на ходу. — Члены Юденрата, жители еврейской резервации, которую гитлеровцы тут устроили…

Это вчера как раз было… в местном клубе.

— Вы так спокойно заявляете, что можете нас бросить ещё раз?! — разоряется пожилой, колоритный как с картины, еврей. С пейсами и шапочке. Какой-то их авторитет. Присутствующие согласно шумят. Многие в одежде с жёлтыми звёздами Давида. Немцы заставили так ходить.

— Советую и вам успокоиться, — запрещающим жестом пытаюсь остановить, готовый взорваться, вулкан. Не помогает.

— Тысячи наших друзей, соседей и родственников убили! — выкрикивает авторитет.

— От меня чего хотите? — спрашиваю с максимальным хладнокровием. — Чтобы я их оживил?

— Мы хотим, чтобы вы не бросали нас на произвол судьбы! — согласный гул голосов всего зала.

— Слава небу! — возношу вверх руки. Немного несерьёзно себя веду, так и претензии глупые. Ничего не хотят слышать. Может, просто надо выкричаться и эмоции выплеснуть.

— А я здесь зачем? — мой вопрос заставляет слегка задуматься. — Вы меня будете слушать или вам покричать без толку хочется. Тогда я пошёл. Вы мои звёзды видите? Я генерал армии, командующий Западным фронтом, под моим началом почти миллион бойцов. Вы что, думаете, мне больше делать нечего, как ваши истерики выслушивать?

Кажется, что-то до них доходит. Началось с того, что я всего лишь плечами пожал на вопрос, надолго ли я к ним.

— Сил моего фронта здесь всего лишь капля. Почти все красноармейцы, которых вы видите, это остатки разгромленных соединений Юго-Западного фронта. Да, я с ними работаю, снабжаю их, командую ими. Но их мало. А с юго-востока уже надвигаются не меньше двух регулярных немецких дивизий. На востоке не всё спокойно.

В зале шум, взволнованные голоса. Не сразу понимаю… а, они пугаются наступления двух дивизий!

— Две дивизии, это мелочь, — успокаивающе поднимаю руку, — уверен, что мы отразим их нападение. Но гитлеровцы могут подтянуть ещё пять или десять. И что тогда?

— Сколько у нас времени? — уже спокойно спрашивает авторитет. Задумываюсь на полминуты.

— Недели две точно есть.

После этого разговор пошёл спокойнее. Дал им два варианта. Предложение эвакуации энтузиазма не вызвало. Энтузиазм вспыхнул после предложения вооружить их. Авторитет оценил возможности общины примерно в тысячу-полторы бойцов.

— Оружие получите трофейное, — извещаю присутствующих. У меня свои резоны, про некоторые говорю, про другие умалчиваю. Трофейного оружия у меня завались и вооружить еврейцев — неплохой способ с толком его пристроить. Про то, что я исподтишка подталкиваю их к переходу на немецкое снабжение, помалкиваю. Сами дотумкают. Больше немцев перебьют, больше оружия и боеприпасов получат.

— Артиллерию дадите? — от такого вопроса слегка подвисаю. Ишь, чего захотели!

— С ума сошли? Мне несложно вам и танки дать и даже самолёты. Только что вы с ними делать будете? Обращаться с пушками, надо учиться не меньше двух месяцев. У нас нет столько времени. Так что получите карабины, автоматы, пулемёты. Это всё. Ну, гранаты ещё. Бутылки с зажигательной смесью сами сделаете.

После этого начались организационные вопросы. Воодушевлённые евреи, как мне доложили, не спали всю ночь. Наметили строения для казарм, составили предварительные списки. А ещё стрясли с меня обеспечение ополчения пайками и денежным довольствием. Зря я надеялся, что забудут. Отплатил им тем, что озадачил их помощью в уборке урожая в окрестных хозяйствах. На удивление, согласились легко. Это в моё время народу было не интересно. А сейчас работа в селе автоматически давала массу весомых плюсов. Главных два: кормёжка и оплата. Пусть не деньгами, а в натуральном виде. Мукой, каким-нибудь горохом и прочим съедобным. Так даже лучше.

Итогом и была та раздача оружия рядом с вокзалом. Еврейская община сформировала три батальона ополчения. Теперь их не страшно и оставлять, если придётся. Оуновцы и гитлеровцы кровью умоются, когда попытаются их прижучить. Не получится угнать их на бойню, как овец.

И то, что Луцк оставлять не собираюсь, я им не сказал. Нечего расслабляться.

А сейчас стоим с Цанавой напротив здания горотдела милиции.

— Понимаешь, Фомич, — минуту назад смолчал, когда я его так назвал, так что продолжаю, — тебе здесь будет удобно отработать методы следствия. Ошибки не так страшны, как в мирное время.

— Это почему?

— Мы все из гражданской войны. Привыкли шашками махать и никак не отвыкнем. Наше НКВД частенько как поступает? Если знает, что среди десятерых двое-трое точно виноваты, то загребает всех десятерых. Это с натяжкой можно оправдать только в крайне экстремальных ситуациях.

— А ты не оправдываешь? — мрачно усмехается Цанава.

— Ни в коем случае. Исхожу из простой арифметики. За уничтожение двух врагов Советской власти расплачиваемся восемью нашими людьми. Если б я так поступал, то немцы уже в Смоленске были бы. Тебе этого хочется?

— Нет.

— Вот и я не хочу, чтобы ты так воевал. Тут на Украине много народу до войны репрессировали. И что в итоге? Пришли немцы, и половина хохлов тут же на их сторону перебежала. Украинский национализм голову поднял. Что это значит? А то и значит, что ваши методы не сработали. Ищите новые. Старыми вы настоящих врагов не выявили.

— Прямо так? — Цанава немного злится. Никому не интересно, когда его критикуют и поучают.

— А откуда они взялись? В очередь на службу к немцам выстроились. Те им даже оружие доверяли. Так что давай. Выводи следственное искусство на новый уровень. С личным составом работай.

— Ладно, — прощаюсь крепким рукопожатием, не удерживаюсь напоследок, — специально тебя сюда выдернул. Когда много работы, легче учиться. И цена ошибки не так велика.

Это я ему ещё не всё сказал. Старыми методами врагов не выявили. Вон их сколько выползло. А кого тогда расстреляли? И за этим маячит совсем неприятная тема: на кого работаете, суки?

2 августа, суббота, время 10:35

На подступах к г. Дубно. Позиции 20-ой танковой дивизии.

— Вас, блять, чему учили? — спрашиваю без напряжения, злости и нагнетания голосом. — Ладно, атака не сложилась, батальон отступает… где заградительный, сука, огонь?

Непроизвольно голос всё-таки лязгает. Мгновенно побелевший лицом комполка почти прыгает к телефону. Оставляю стереотрубу, скептически наблюдаю, как комполка орёт команду миномётной батарее. Когда он кладёт трубку на место и поднимает голову, наталкивается на мой дружелюбный взгляд.

— Скомандовал? А зачем? Батальон… то, что от него осталось, — сгущаю краски, вряд ли потери больше четверти, — уже в окопах.

Снаружи и в отдалении бумкают разрывы. Молчу. Молчу и смотрю на комполка. На НП моя тень по имени Саша, местный комбат с политруком, моя охрана… народу много, но никого не слышно. Все смотрят на комполка. Надо отдать должное, он чересчур суетится, — видимо, моё присутствие сковывает, — но реакция есть. Снова срывает трубку. Отворачиваюсь, когда слышу:

— Прекратить огонь!

— Ну, не знаю, — голос мой смирён и задумчив, — может, наоборот, самое время второй раз атаковать?

Самое главное, чтобы не подтолкнуть их действительно к новой атаке ради угождения высокому начальству, то бишь, мне. Не готовы они, не умеют. Шли поначалу неплохо, двумя цепями, первые и вторые, перемещаясь попеременно на сорок-пятьдесят метров. Коротко такой способ называем «пошаговым на раз-два». Но артиллерия им никак не помогала, огневых точек не подавляла. Отступать начали вроде правильно, но задолго до своих окопов было утрачено даже подобие порядка. О том, чтобы бежать зигзагами, тоже забыли.

— А что? — оглядываю присутствующих. — Может получиться. Пока фрицы от хохота валяются на дне окопов. Я бы и сам на их месте веселился. Атака не удалась, бойцы отступили, неся потери от огня вдогонку. И как только достигли родных позиций, артиллерия проснулась и рьяно бросилась прикрывать их отступление.

— Блестяще! — издевательски несколько раз хлопаю в ладоши. Очень тянет продолжить потоптаться на самолюбии командиров, но надо знать меру. Мне нужны уверенные в себе инициативные люди, а не зашуганные дристуны.

— Ладно. Давайте к делу. Если атака не удалась, то, что это было? — оглядываю всех, ответа не дождался.

— Это была разведка боем.

Комбат уходит в батальон выяснять подробности. Из чего и откуда стреляли. С остальными склоняемся над картой.

2 августа, суббота, время 15:10.

Там же, но уже на взятых немецких позициях.

Мне всё пофигу, я в танке. Хорошем танке, немецком Т-III. В дивизии их всего несколько штук, но это уж я сам так распорядился. И уж мне-то его выделили. С пушкой 50-мм, далеко не все такие.

20-ая танковая дивизия пока только по названию танковая. Танков у них кот наплакал. Но работа движется, подбираются наши подбитые и сожженные. Тут их много и не все немцы успели утилизовать. Несколько Т-34 в одном захваченном в плен рембате заканчивают ремонтироваться. Т-26 мне не нужны, их отправляют на переработку. Инженеры на месте пусть думают, что с ними делать. Они мне ни в каком виде не потребны.

Открываю боковой люк. Мы нырнули в пологую низинку за немецкими позициями, в которых сейчас орудует пехота. Не мои пехотинцы. Мои взломали оборону, причём почти без потерь. В качестве урока бойцам Роккосовского. Мои, это взвод охраны и рота ВДВ. Кучкуются рядом.

— Где-то там у них огневая точка должна быть, — показываю головой в сторону ближайшему сержанту. — Аккуратненько выгляни и найди их.

Сержант — молодец, не стал козырять, просто еле заметно кивает и, сначала пригибаясь, а потом ползком осторожно выдвигается на наблюдательную позицию.

Подготовка атаки велась несколько часов. Всё из-за неопытности командиров. Каждый чих приходилось не только объяснять, но предлагать на зуб. Вопросы «Что будем делать в этом случае?», «Как решим здесь?» устал задавать. Эти ухари сразу предложили использовать танки, которых и так мало.

— Танки, как кавалерию, лучше всего вводить в готовый прорыв, — тычу в карту. — Вот тут у них зенитки стоят, наши танки тут же попадут под фланговый огонь, как только ворвутся на немецкие позиции.

Откуда я это знаю, никто не понимает. Откуда, откуда… генерал я или турист на экскурсии? Возможно, не зенитки, а батарея ПТО. Она просто должна быть там, исходя из рельефа местности и общей высокой военной грамотности фрицев. Это слева. А справа огневую точку всё-таки засекли пехотинцы в той неудачной атаке. Сложно не заметить флангового отсекающего огня, когда сражёнными падают твои товарищи. Классика, известная ещё по финской кампании. Две огневые точки или узлы, взаимно перекрывающие подходы друг к другу и недоступные для поражения прямой наводкой за холмами и даже небольшими выпуклостями ландшафта.

Позиции мы взяли с потрясающей для служивых дивизии лёгкостью. Потери в пять человек, из которых убит только один из моих охранников, полнейший мизер для вскрытия позиций, на которых находилось до двух рот. Правда, я свой бронепоезд озадачил. Филин отогнал «Гекату» на пару километров назад, — во-первых, есть дистанция максимальной точности, а во-вторых, позицию надо всегда менять, — и обработал подозрительные места тяжёлыми гаубицами. Вряд ли подавил в ноль, но урон наверняка нанёс.

Саму атаку мы организовали по-умному, а не тяп-ляп. Моя усиленная рота рванула без всяких «на раз-два».

— Не надо постоянно действовать по шаблону, — комментирую командирам дивизии каждый шаг. Мои ребята несутся рысью без всяких залеганий, переползаний и зигзагов. Им можно, пока миномёты, часть из которых 50-миллиметровые, не дают высунуться немцам. Те, небось, думали, что это артподготовка. Отсекающий огонь с правого фланга блокировали дымовыми минами. Хрен они что увидят.

Когда до немецких окопов остаётся метров сто пятьдесят, миномёты переносят огонь чуть глубже, затем смолкают. И я со своего танка прекращаю огонь прямой наводкой по пулемётным точкам. Зря я что ли внимательно наблюдал за «разведкой боем»? А мои парни, вытаскивая на ходу гранаты, переходят с рыси на галоп. Фрицы не успевают всем составом вылезти из своих щелей, как их накрывают гранатами и автоматным огнём. Автоматами я свою охрану снабдил и распределил их по всей цепи. Для ближнего боя лучший вариант.

Охрану свою сразу отправляю в тыл с полусотней пленных. Относительно спокойно доехав до немецкой линии. Относительно, потому что фланговая огневая точка то ли подавлена, то ли нет. Артобстрел по площади гарантии не даёт. Поэтому один сектор проезжаю на максимальной скорости.

Как при таким образом организованной атаке получить заметные потери? Я просто таких вариантов не вижу. Кроме авиаудара, но самолётов у немцев в округе почти нет. А мой наблюдатель на ТБ-7 висит в небе почти весь день.

— Товарищ генерал, — ко мне подбирается сержант, — там замаскированный танк вкопан. Похожий на ваш.

Рождается каскад вопросов, которым наступаю на горло. Если не определил тип танка, значит, трудно разглядеть…

— Точно такой же, как у вас, товарищ генерал, — рядом оказывается лейтенант, который тоже панораму снял. Командир танка, которого я временно заменяю.

— Спасибо, лейтенант, — не то, чтобы прямо камень с души снял, но всё-таки «четвёрка» опаснее.

— Заряжай бронебойный, — это я экипажу командую, а сержанту с лейтенантом отдаю другой приказ.

Через пару минут мой танк взрёвывает мотором и выскакивает наверх. Не останавливаясь переваливает пригорок и спускается на средней скорости вниз. Пока не отдаю команду «стоп!». Я напряжённо жду, когда прицел совместится с чужим танком. Только что лейтенант наметил линию, по которой мне надо выскочить, чтобы засадный танк сразу оказался у меня на мушке. Мне только чуть отрегулировать…

— Огонь! — бронебойный трассер мгновенно вычерчивает красную линию, которая утыкается точно под башню. Её поворот тут же останавливается. Но застывать нельзя.

— Вперёд! Налево! Полный вперёд! Стой! — я опасаюсь, что танк не один. И не зря. Машина содрогается от сильного удара. Чужой снаряд бьёт в зад ходовой части. Хм-м, похоже на фугасный, но гусеничку он нам сорвал. Доворачиваю башню, танк чуть развернуло. Ловлю дерзкого на мушку. Х-ха! Чешский легковес, куда же ты, дурашка?

Подошедшие шесть разномастных танков, Т-34 из них только два, отправляю с десантом в город. Один танк в помощь пехоте на взлом немецкой обороны, пока они не перегруппировались. Тут каждая секунда на счету. А если дерзкий танковый прорыв удастся, то город, считай, взят. Куда направить главный удар, альтернативы нет. Если есть возможность проломить врагу череп или сломать руку, выбор понятен. В городе — склады, штаб, резервы. Риск, конечно, но оправданный. Как только танковая группа с десантом окажется в черте города, оборона фрицев посыпется. Тело не способно сопротивляться, когда голова отрублена.

3 августа, воскресенье, время 09:10.

Луцк, штабной вагон «Гекаты».

— Дмитрий Григорич, срочное сообщение из штаба, — Саша кладёт мне на стол ещё одну бумагу. И что там у нас? Всего лишь требование Ставки прибыть на совещание. Завтра, в 16:00? У-ф-ф-ф! Я уж думал, фрицы к Минску подошли, пока мы тут развлекаемся.

Сергачёв, которого я по внешности окрестил Филином, улавливает моё выражение лица. С удовольствием смеётся. Отмахиваюсь от его предложения закурить немецкую сигарету. Мы опять с трофеями. Поразительно щедро снабжается вермахт. У нас в плену им сразу скучно становится, к чёрному хлебу они не привычны. Надо бы дать им поблажки по нормам питания.

Занимаюсь тем, что отслеживаю и управляюсь со своим хобби. Испытываю какое-то порочное наслаждение в организации комплекса мародёрных мероприятий. Что меня сильно забавляет, фрицы колхозы не распустили. Чем я сейчас и злоупотребляю, реквизирую у них урожай. По твёрдым советским ценам, с одним уточнением. Деньги — как-нибудь потом, когда власть окончательно установится. Пока под расписку.

— Колхоз «Новая заря» Ровненского района Ровненской области сдал 203 тонн зерновых, из них 118 тонн в виде муки…

Ну, и так далее. Крупный рогатый скот, свиней с овцами тоже реквизируем под расписку. Деньги давать бесполезно. Немецких у нас нет, а советские в зоне оккупации не ходят. На занимаемых нами территориях частично расплачиваемся деньгами. За урожай. Скот у «своих» не забираем, только налог накладываем. Народ должен кормить свою армию. А то чужая вон она, рядом.

Логистика вещь непростая. Основной транспорт предпочитаю железнодорожный. Паровозы и на дровах ездить могут, а бензин нынче дорог.

С немцами намного проще. Всё забрал и душа не болит. Военный трофей — дело святое. Захваченный Дубно дал богатые трофеи. Тут охранный полк стоял, к которому стянулись окрестные части, увеличив численность супостатов до дивизии. А степень обеспеченности транспортом у немцев на голову выше, чем у нас. Несмотря на порчу части ценного имущества, одна дивизия Рокоссовского сейчас, считай, на колёсах.

С военными делами, что любопытно, заканчиваю быстро. Всё отработано. Мы засекли выдвижение крупных немецких сил со стороны Бердичева. Навстречу послано до батальона диверсантов. Моих из бригады ВДВ только рота. Задержим продвижение обычным порядком. Остановим где-нибудь за Шепетовкой. Как уже привычно, пару сотен метров железной дороги разберём. А саму Шепетовку, прежде всего, ж/д узел уже бомбить должны. Лёгкой дороги фрицам не обещаю. А кому сейчас легко? Война идёт, между прочим.

Слегка посмеиваюсь.

— Что, Дмитрий Григорич? — Сергачёв пододвигает мне стакан кофе.

— Майор, ты заметил, что немецкой авиации почти нет? Во-о-от! — поднимаю палец. — Они крупные воздушные силы перебросили на север, сейчас давят на Минском направлении…

— Тришкин кафтан латать не успевают? — находит лаконичную формулировку Сергачёв.

— Да, Коля, именно так.

Покурить мы выходим на волю. Мы стоим не у самого вокзала, в одном из тупичков, под маскировкой. Пейзаж обычный, неказистые служебные строения, унылая трава, угнетаемая сажей и мазутом. Провожаем взглядом очередной эшелон в сторону Белоруссии. Ещё одна материализация лозунга «Грабь награбленное», аж на душе становится теплее.

Есть один тонкий момент. Если мы забрали у немцев то, что они успели реквизировать у местного населения, мы ничего не возвращаем, не платим и расписок не даём. Что с возу упало, то пропало. В Пинске и Лунинце работают службы Мерецкова. Пополняют армейские склады, магазины военторга, которые расширяют свою сеть. Это тоже моя целенаправленная политика укрепления советского рубля. Сельский скот распределяют по колхозам, на сохранение. После войны вернут, но весь доход от них — в колхозы и армию. Корма тоже есть. Ячмень, овёс, некондиционная пшеница.

Начинаю смеяться. Майор смотрит вопросительно и весело.

— Понимаешь, Коль, — делаю последнюю затяжку, — кому война, а кому — мать родна. Это про нас.

Ржём вместе.

— Как-то смешно получается, — рассуждаю я, — с началом войны мы усилились. Скоро вместо четырёх армий будет семь. Наш фронт становится всё мощнее. А вот теперь ещё и наш крестьянин станет богаче.

— Нет, ты подумай, — вклиниваюсь в весёлый смех майора, — сколько выгод мы получаем от войны с немцами! Впору им спасибо сказать.

— Они ещё и урожай нам соберут, — майора перегибает от хохота.

— Точно! Надо отдать распоряжение, — спасибо майору, напомнил, — а то не по-хозяйски будет несколько тысяч фрицев задарма кормить.

— Товарищ генерал! Они ж хотели нас в рабство, а мы их, как негров, на плантации? — майор аж слезу пускает от смеха.

4 августа, понедельник, время 08:15.

Минск, штаб Западного фронта.

— Николай Павлович, я твоей работой полностью удовлетворён, — прерываю доклад Анисимова и поворачиваюсь к начальнику по кадрам. — Товарищ полковник, подготовьте приказ об утверждении генерал-майора Анисимова командующим 11-ой армией.

Мой разъездной генерал сильно затормозил Гудериана и теперь готов приступить к полной блокировке прорыва и уничтожению дивизий Шустроходного. Мне его план очень понравился. Настолько, что я не стал ожидать результатов и решаю утвердить его командующим. Ему, кстати, это поможет. Всем нижестоящим покажет, что я ему доверяю.

У Никитина тоже относительный порядок. Фон Бок окончательно увяз в его обороне, и продвижение его осталось мизерным. Хотя потери 13-ая армия несёт не в пример больше. Потери убитыми и ранеными приближаются к семи тысячам.

До 11 часов я в штабе, разгребаюсь с делами, а потом домой. Надо пообедать, пообщаться с Адочкой и супругой, — Борька в училище на ускоренных курсах, — и в Москву.

После обеда — на аэродром. Из бронеавтомобиля многого не увидишь, но мельком замечаю: Минск стал серьёзнее. По улицам то и дело проходят колонны вооружённых ополченцев и новобранцев. Только что призвавшихся узнаю за километр. Жена, — хотя и без неё в курсе, — говорит, что несколько бомб на окраину города всё-таки упало. Восемь человек ранено. Немцы заплатили сбитым у всех на глазах юнкерсом, так что паники не было. В магазинах, — опять-таки, по словам супруги, — ни очередей, ни дефицита. Так что мой Минск — в порядке.