Двойной генерал

Глава 24. Вильнюс. Миттельшпиль, переходящий в эндшпиль

В качестве эпиграфа ода пулемёту МГ-42: https://vk.com/video120594437_170605892

6 июля, воскресенье, время 21:30

Минск, штаб Западного фронта.

Скорость реакции, принятия и исполнения решения на войне первое дело. Когда-то и где-то услышанная истина «В бою удовлетворительное решение, мгновенно исполненное, намного лучше отличного, но выполненного с запозданием».

Диверсанты 44-го корпуса меня задержали в штабе. Так-то смена Болдина с восьми вечера. Задержался на полчаса, а тут такая новость.

— Занимайся текучкой, Иван Васильевич, аэродром на себя возьму, — и ухожу в комнату связи. У меня там несколько дел.

1. Перегнать пару тяжёлых бомбардировщиков ДБ-3 в Барановичи из Смоленска (207 БАП). Без бомбовой нагрузки.

2. Поручить Паше Рычагову набрать 35 пилотов на ишачки и дойче машинен.

3. Как прояснится время вылета группы пилотов, отдать команду диверсантам на взятие аэродрома. По их сигналу авиагруппа вылетает. Сделать это надо ночью. ДБ-3 днём лёгкая мишень для мессеров. Не приспособлен самолёт для перевозки людей, ничего, молодые люди, потерпят чуток.

— Сам полечу! — безапелляционно заявляет Паша через четверть часа, как только включается в дело. Морщусь. Вот что с ним делать? Но аргументы, надо признать, выдвигает железные.

— Лётчиков — ночников у нас почти нет…

— Тот район ты тоже не знаешь.

— Тот район никто не знает. Буду вместо штурмана. Там на аэродроме сяду в немецкий самолёт. Молодого туда не посадишь, с ходу не разберётся. И обратно дэбэшки и всех остальных выведу. Самолёты мне отдашь?

— Самолёты твои. Кроме транспортника.

Уже шкуру неубитого медведя делит. Пашка никаких суеверий не признаёт. Не воевал ещё толком.

Договорились, что на моей резервной тэбэшке вывезет всю гоп-компанию в Мачулищи. Хорошо, что сначала с ним связался. Первый пункт с ДБ-3 отменяю. Совсем забыл, что у меня есть ТБ-7. Пять я раздал командармам и Никитину. Два пока придерживаю и ещё один — мой, самый первый. И они как раз оборудованы для перевозки людей. Кто-то и на полу посидит, но уместятся все. И самолёт серьезнее, его сбить не так просто.

Кстати, с ДБ-3 надо что-то решать. Переделать его в транспортник и обучить лётчиков ночным полётам. У меня бригада ВДВ без дел томится.

6 июля, воскресенье, время 22:15

20 км от Вильнюса, почти точно на север.

Дилетанту может показаться, что подобраться к посту на краю лесочка через поле невозможно. Даже ночью, месяц ведь, как люстра светит, хоть и ночная. Не всё так грустно. Местность никогда не бывает идеально ровной. И прикрываясь еле заметными пригорочками, высокой травой, подобраться можно. Ползти почти полкилометра, но дело это привычное.

Может выдать след от сбитой росы, но она ещё не выпала, есть ещё минут пятнадцать. Хотя трава уже влажнеет. Проволочка, хитро натянутая среди кустов и травы, тоже не препятствие. Голой рукой по миллиметру в секунду ощупать пространство перед собой, затем передвинуть тело на треть метра. Пара диверсантов медленно вползает в лесок. Выход на еле заметную тропинку, по которой приходит смена, и вот уже к посту подкрадывается враг со стороны, откуда его не ждут.

Два сдавленных хрипа раздаются почти одновременно. Крик, который мог бы всполошить остальную охрану, застревает в горле. Диверсант фонариком под прикрытием ствола дерева и попавшегося под руку подсумка даёт сигнал своим. Один пост ликвидирован. Через четверть часа, после второго сигнала, подразделение диверсантов в полном составе, где пригибаясь, где на четвереньках, быстро достигает леса. С этой стороны их уже некому заметить.

Время 23:20.

— Зачем у вас тут транспортник стоит? — комроты допрашивает своего коллегу лейтенанта. Хотя какой он коллега, из технического обеспечения-то?

— На случай появления раненых, которым требуется срочная эвакуация, — лейтенант-техник отводит глаза.

— Прострелить тебе ногу? — ротный вертит в руках парабеллум, голос очень спокойный. — Вильнюс — столичный город, там наверняка всё для самых сложных раненых найдётся.

— Так нам сказали…

— А на самом деле?

— На самом деле кого-то ждём. Обычно такие самолёты используют, когда хотят забросить диверсантов во вражеский тыл.

— Каковы запасы топлива?

— Примерно треть от того, что было сначала.

— Хватит заправить все наши самолёты?

— Яволь.

Пока ротный беседует с персоналом, никто не сидит без дела. Охрана уже организована. Связист разбирается с местной радиостанцией, хотя чего с ней разбираться? Наша радиостанция. Рачительные немцы используют всё, что им в руки попадётся. Только вот ишачки к рукам прибрать не могут. Сложно заводить и управление какое-то странное, — поясняет технический лейтенант.

— Они все исправны?

— Не могу знать, герр лейтенант, — ротный в немецкой форме, так что затруднений в определении его звания пленный не испытывает.

— Сейчас заправишь все самолёты, и наши и ваши. Спицын! Займись! Боеприпасы не забудьте.

Радист уже отстукивает шифрограмму, что аэродром готов к приёму. Бойцы раскладывают костры по обе стороны полосы, около каждой пара человек с бутылкой бензина и спичками.

7 июля, понедельник, время 01:10

Аэродром в 20 км от Вильнюса.

— Вылитый фашист! Молодец, лейтенант! — на ротного шалыми, весёлыми глазами глядит генерал Рычагов.

Позади хлопоты по принятию борта на полосу. Опытный пилот посадил тэбэшку с первого раза. Из неё высыпала целая толпа лётчиков и техников. Рычагов уже выслушал доклад о том, что машины заканчивают заправлять и можно их заводить.

Через минуту Рычагов с огромным интересом оглядывает транспортный юнкерс-52.

— Немецкий лётчик цел?

Ротный оглядывается на двоих сопровождающих. Один из них тут же срывается и через минуту приводит немецкого лётчика. Всем кагалом лезут в самолёт, где Рычагов дотошно выспрашивает назначение приборов и ручек управления. Садиться на место пилота. Решение принимает неожиданное.

— Думаю, что справлюсь, но лучше пусть он сам ведёт. Как думаешь, лейтенант?

— Bring das Flugzeug dorthin, wo der General es sagt (Отведёшь самолёт туда, куда скажет генерал), — на строгие слова лейтенанта, пилот трясёт головой «Я, я…».

— Он сделает всё, как надо, товарищ генерал, — лейтенант ещё раз с угрозой смотрит на пилота.

Суета на аэродроме нарастает, один за другим начинают работать моторы ишачков и немецких самолётов. Все баки заливают по самую горловину.

— Зря я полные баки дома залил, — расстраивается лётчик ТБ-7, — сейчас бы на дармовщинку поживился.

Он улетает первым, за ним в небо выпрыгивают ишачки и чайки, последним на полосу выруливает юнкерс-52. Три ишачка завести не удалось.

— Лейтенант, взрывай здесь нахер всё! — кричит в дверь Рычагов и захлопывается.

Через полчаса рота частично на двух машинах уходит из аэродрома. Арьергард, отойдя подальше, стреляет зажигательными пулями по бочкам с топливом. Их возле оставшихся самолётов поставили, и штабное помещение не забыли. Ротный подосадовал, что не подумали погрузить в ТБ-7 радиостанцию. Хорошая вещь зазря пропала.

7 июля, понедельник, время 00:15

Минск, штаб Западного фронта.

Прямо праздник какой-то! Если ещё и Паша самолёты пригонит, то, считай, полк у него уже есть. По зёрнышку мы когда ещё на дивизию наклюём, а вот так он быстро вырастет. Тридцать самолётов подарок замечательный, но полтысячи вагонов всяческих грузов в Вильнюсе как бы не лучше.

Из-за этого ложусь спать только сейчас. Приказал немедленно все эшелоны отправлять в Минск.

— Как все? — удивляется Никитин, чьи танки через колено ломали сопротивление гитлеровцев в левобережной части города. Там, где и сходятся все железнодорожные пути.

— Не тупи, генерал! За Вильнюс мы цепляться не будем. Даже пустые вагоны с паровозами — ценнейший трофей. Немцы за него костьми лягут. Так что давай, шнеля, шнеля! Пока ночь не кончилась!

Вешаю трубку. Чувствую, что Никитин проникся. Выхожу из узла связи, сержант — связист тут же заныривает на своё место. По коридору выхожу в холл, открываю окно на южную сторону. Меня обдаёт ночной свежестью, весело смотрит месяц, а я принимаюсь портить воздух дымом «Казбека».

Сорок танков Т-III и T-IV, это только то, что на виду. Наверняка боеприпасы всех видов, продовольствие. Армию ведь надо кормить. Себе-то могу признаться, этот шкурный мотив разжиться у фашистов вооружениями и деликатесами в моём броске на Вильнюс — не последнее дело. Почти получил то, что хотел. Буду обдирать вермахт, как липку, при малейшей возможности. Так, надо ещё железнодорожникам позвонить, предупредить. Это легче. По городскому телефону.

7 июля, понедельник, время 06:10

Вильнюс, штабной вагон 20-го корпуса.

Генерал-майор Никитин Иван Семёнович.

— Ты хорошо понимаешь, о чём просишь? — голос Копца был напряжённым. Отлично его понимаю, мне это ливонско-фашисткое гнездо тоже поперёк горла.

— Не получится, попробую домашними средствами. Нас могут выдавить, понимаешь?

— Ладно, попробую…

У-у-у-х! Кажется, уболтал. Надо разгон связистам дать, когда уже связь человеческая будет? Перестукиваемся морзянкой, словно дятлы, а когда по-человечески говоришь, то не дай бог что-то конкретное ляпнуть. Фашистов предупреждать — последнее дело, понимать надо.

Ближние мосты заблокированы, спасибо «Авроре». Тяжёлые гаубицы на колёсах — чудесная вещь. И командир толковый, идею разделить бронепоезд понял сразу. Зенитные платформы сейчас рядом стоят.

Понастроили мостов, ливонцы херовы. Если б он вовремя не подошёл, 64-ую стрелковую в пыль бы размолотили. Покрепление сразу оттуда попёрло. Да и на этом берегу до танкового батальона стояло.

Лаздинайский, Жверинский, Гележинский и Зеленый мосты обработали гаубицы «Авроры». Полностью непроходимым стал только Зелёный мост, пролёт обрушился на вражеском правом берегу. Через остальные может пройти только пехота.

Никогда не бывает хорошо всё время. Мосты обрушены или повреждены, левобережная группировка немчуры без подпитки с правого берега начинает скучать, вроде всё хорошо. Но нет, намного выше по течению быстро сооружён понтонный мост. Один час поработает и уже заскучает 64-ая дивизия, а потом и ему станет жарче. Понимать надо.

Копца прямо корёжит, когда просишь его про авиаподдержку. Городские условия тот десерт, которым отравиться можно. Зенитки ставят и на крыши и между домами, как в ущельях. Траспортная городская сеть не белорусские болота, ехай в любую сторону с любой скоростью. Те же зенитки сместить руками за пять минут можно. А ударить по ним с любой стороны невозможно, здания мешают. Сам знаю. У меня та же история с танками. Мне двух сожженных из огнемётов танков хватило, чтобы перевести их во вторую линию. Это в поле пусть за них пехота прячется. В городе — наоборот. Хорошо, Дмитрий Григорич разрешил не оглядываться на разрушения. С пониманием у нас командующий. Действуйте, говорит, будто это не наше. Вот мы и действуем.

7 июля, понедельник, время 05:05

Вильнюс, улица на въезде Жверинского моста.

Танковая рота 38-ой танковой дивизии со взводом пехотной поддержки тряханула эту часть города с бесшабашной удалью. Устав много чего требует, но бывают моменты, когда приходится о нём забывать. Не обо всём.

Не обо всём надо забывать. Поэтому и до проспекта Гедиминиса, или как его там правильно называть, и на нём самом танковая колонна шла, как положено, выстроив нацеленные в разные стороны стволы пушек «ёлочкой». Душа командира передового танка лейтенанта Свиридов пела. Встречающиеся поначалу, — на проспекте уже никого не было, — немецкие танки они просто растаптывали, почти не замечая сопротивления.

Повозиться пришлось близ какого-то парка, четыре панцера, «тройки» и «четвёрки» не успели спрятаться. Пришлось применить бронебойные. Свиридовский танк, как передовой, занял более выгодную позицию немного сбоку. И золотой запас бронебойных тратить не стал. «Разул» левофланговую тройку обычным осколочным. Уже целился в боковой люк башни, как из остальной колонны кто-то не пожалел золотого запаса и жахнул прямо в лоб. 76-мм бронебойный на расстоянии сто-двести метров не выдержит ничего. Только толстая бетонная стена.

Бронебойных выдали всего по пять штук, воистину на вес драгметаллов снаряды. Даже дороже. Кровь дороже золота, особенно собственная.

По проспекут Т-34 помчался во всю прыть. Если где-то вражеские противотанковые силы что-то злоумышляли, то успеть ничего не могли. Свиридов замечает движение на противоположном берегу и спешит на рандеву.

— Четвёрочек мне ещё не попадалось… — бормочет лейтенант. — Бронебойный!

Тридцатьчетвёрка притормаживает на полном ходу, качнувшись сначала вперёд, и чуть отпрянув, как неожиданно что-то увидевший человек, выплёвывает сноп огня в сторону

— Промазал? — с тайным упрёком произносит заряжающий.

— Бронебойный! — лязг задвигаемого снаряда чуть ли не опережает команду…

Б-дум!

— С-сука! — аж во всём теле отзывается, машина схлопотала удар по левой скуле. Б-дух! Есть! Четвёрка жалко поникает кургузым стволом, из щелей вьётся дымок. Свиридов с натугой, — советские танкисты самые сильные танкисты в мире! — приоткрывает люк. Дымы от выстрелов вытягиваются извилистой полосой. Глаза расширяются от приступа гнева. Это кто, Мишка?

Следующий за ним танк, остановившийся в опасной, как выяснилось, близости к трёхэтажному зданию из крайнего окна, смотрящего на улицу, накрывает огненная волна.

— Осколочный! — Свиридов довольно сложным и ранее долго тренируемым движением включает поворот башни.

Танк угрожающе «оглядывается» назад и начинает всаживать снаряд за снарядом в окна здания. Развернуться назад не успевает. До «подзатыльника» не успевает. Только для подкравшейся из-за убитой «четверки» «тройке» башня Т-34 и с кормы не по зубам. Теперь панцеру приходится пятиться, прикрываясь дымящимся панцерным собратом.

— Осколочный! Давай назад! С поворотом вправо! — На эту херню, которая для его тридцатьчетвёрки вовсе не танк, он бронебойные из стратегического запаса тратить не будет.

По следам лихого забега броневой роты идут серьёзные силы. Серьёзные по количеству, намерениям и скорости, которая уже не быстрота продвижения, а темп освоения прилегающих территорий. Да и всего района, чего тут мелочиться.

Война — та же драка. Опытный боец уже на автопилоте после удара ставит блок. Ответный удар долго ждать не приходится. Где-то начинают захлёбываться злобным лаем зенитки. Пулемётчики от них отстают не надолго. А вот танкам приходится прятаться, благо в городе это делать легче. На тебя пикирует лаптёжник? Не беда! По газам, до перекрёстка и за угол. Попадётся сквер, ещё лучше, камуфляжная раскраска там работает.

Охоту без особого успеха за краснозвёздными танками, — два повреждённых танка и одна машина в щепки, — лаптёжники прекращают, как только появляется стайка тупоносых ишачков. Появляется и тут же кидается в погоню за улепётывающими юнкерсами. Уже за Вильнюсом И-16 сталкиваются с мессерами, которым тоже приходится быстро ретироваться. С учётом навалившихся сверху Мигов перевес не на их стороне. Два лаптёжника, изрешечённый в дуршлаг мессер, ещё два, слегка дымя, уходят в сторону. Таковы потери люфтваффе против двух ишачков и одного Мига.

На правом фланге миномётную батарею 64-ой дивизии накрывает гаубичный огонь немецкой артиллерии. Первая попытка разрушить понтонную переправу не удаётся.

Попытка № 2. Время 06:40.

Эскадрилья СБ подходит на небольшой высоте и густо высаживает бомбы по реке и берегу. Обоим берегам. На одном войска подходят, на другом — расходятся таким же веером. Массового сосредоточения техники на небольшой территории нет. В Вильнюсе плотная застройка. Но мост разрушен. Немцы берут за него относительно небольшую плату, всего один самолёт.

Части 64-ой дивизии при поддержке танков Никитина немедленно ввязываются в огневую рубку с успевшим переправиться моторизованным полком и остатками гарнизонных подразделений. Зоны, контролируемые немцами в Западном районе левобережья, уже утром рассечённые на несколько частей, истают одновременно с концом длинного, солнечного дня. РККА настойчиво брала южную часть Вильнюса под полный контроль.

7 июля, понедельник, время 08:25

Минск, штаб Западного фронта.

Удовлетворённо выслушиваю доклад Болдина и дополнения от остальных. В целом, всё нормально. Довожу до сведения генералов и старших офицеров, — когда уже разрешат их так называть? — своё отношение к происходящему. Не я придумал, но нагло присваиваю себе. Меня никто не уличит, а репутация командующего это стратегическое оружие.

— Товарищи, мне всё равно, как вы воюете, пока вы побеждаете, — генералы на мои слова весело переглядываются.

Первая и самая ответственная часть совещания посвящена моей тайной страсти, неисправимому пороку, сладкому соблазну, который не мог реализоваться в мирной жизни. С генералом понятно, он из крестьян. У меня, откуда это маниакальное желание пограбить и помародёрить? Особенно блаженное по причине совпадения с интересами моих войск, Красной армии в целом и даже общегосударственными.

За ночь выкатили из Вильнюса двести двадцать вагонов. Меньше половины. Вот после того, как вычищу свою половину города от всего, что может пригодиться, можно и покидать это место и идти в другое.

Жизнь заставляет поднимать статус железнодорожных войск. Пока я их подчинил инженерному управлению, вроде естественное решение, но будет видно.

— Что скажет товарищ Куликов? — обращаюсь к полковнику, заму генерала Васильева. — Почему так медленно выводятся трофейные эшелоны? Не дай бог, немцы сообразят и отбомбятся по ж/д узлу.

— Товарищ генерал, пропускная способность…

— Я знаю, что такое пропускная способность, — действительно про все эти отговорки знаю, но знаю и то, что если Родина прикажет, то и синус будет равняться четырём. Полковник пока не знает, как такое может быть, придётся учить.

— Кто вам мешает спаривать паровозы? Их в Вильнюсе до чёрта и их тоже надо выводить. Тогда вы не по тридцать-сорок вагонов будете эшелоны формировать, а по семьдесят-восемьдесят. Зенитные платформы цепляете?

— Ночью нет, — растерянно отвечает полковник. Лет под пятьдесят ему, виски седые, общий вид интересный. Военный флёр на начальника цеха или главного инженера завода среднего калибра и вот передо мной полковник инженерных войск. Потянет? Посмотрим.

— Правильно, — моё одобрение снимает напряжение у полковника. — Теперь вот что. Днём не знаю, стоит ли. Полагаю, окно можно найти. Когда наши истребители над городом, в этот момент и надо выводить эшелоны. С зенитками, разумеется. Это ночью можно без них.

А ещё я вызвал Мерецкова. Его полководческие таланты у меня вызывают большие сомнения, а вот повышенная педантичность выдаёт чисто штабного работника.

— Кирилл Афанасьич, нашёл я тебе важное дело. Будешь начальником пока не оформленного трофейного управления на правах моего второго зама. Твои начальники: я, Болдин, Климовских. Все эти вагоны — твои. Инвентаризация и учёт — на тебе. Пока тебе железнодорожники помогут, а ты собственный штат формируй. Можешь из минского гарнизона кого-то привлечь.

— Теперь слушай, что нужно делать. Все трофейные танки и технику в этих эшелонах, вместе с боезапасом, отправляй в Смоленск, в новый формирующийся корпус…

— Товарищ генерал! — вскидывается начальник АБТУ. — У нас четыре мехкорпуса почти без танков. Давайте хоть 17-му мехкорпусу что-то дадим?

— Для мехкорпуса сорок танков — ерунда, — не поддаюсь хотелкам главного, если не считать меня бронетанкиста, — усиленная танковая рота. Для стрелкового или моторизованного корпуса в самый раз. А ты, раз такой жадный, займёшься той разбомблённой группой. Они там до сих пор без присмотра. Бери своих ремонтников, нужную технику, и туда. Всё, что сможешь найти целым или отремонтировать — всё твоё. Куда хочешь, туда и суй, слова против не скажу. И вот что…

Задерживаю на полковнике долгий взгляд.

— Если я через трое суток увижу там хоть одну не «раздетую» в ноль машину, ты мне очень сильно не понравишься. Автомобиль в клочки? Уцелевшие колёса собери. Алюминиевые обломки двигателя, хоть танкового, хоть автомобильного. Все гусеницы — снять! Весь боезапас — изъять. Пулемёты — демонтировать! Прицелы, триммеры, всё остальное — снять! Башни с пушками… ну, это как успеешь. Будет достаточно времени, надо и негодное всё в переплавку вывезти, но этим пусть инженеры занимаются. Всё понял?!

— А как нам делить поляну, если мы оба трофеями займемся? — Вылезает Мерецков.

— Да очень просто. Твоя главная забота — небоевые трофеи. Боеприпасы и вооружения, попадись они тебе в руки, тоже прибирай. Но по первому требованию отдаёшь полковнику Иванину. Аналогично, полковник. Ты тоже обмундирование, инструменты и оборудование, продовольствие, всё такое, отдаёшь Мерецкову.

— Автомобили, тягачи… — полковник смотрит вопросительно.

— Твоё, — с ответом оглядываю задумавшихся конкурентов, подыскиваю критерий, — принцип такой: если что-то можно отдать или продать гражданам, это к Мерецкову. Остальное — твоё, товарищ полковник.

— Кстати, Кирилл Афанасьевич, чуть не забыл. Если есть скоропортящиеся продукты, какие-нибудь фрукты, раскидай их по пионерлагерям и госпиталям. Что останется — лётчикам. И подумай о снабжении лётчиков, диверсантов, передовых штурмовых частей дополнительными сухими пайками оттуда.

На волне отличного настроения можно и военно-практическими делами заняться.

1) Прибыли «Редуты». На это у нас начальник связи есть. Совместно с авиаразведкой. Гружу полковника, зама генерала Григорьева.

— Поставите здесь и здесь, — тычу пальцем в карту на две точки. Одна близь Минска, другая — у Барановичей. Выбираю места повыше.

— Им мощный источник питания нужен… — вопросительно смотрит полковник.

— Это инженерная служба. Они генераторы делают из немецких авиадвижков. Срочно им заказ, я подпишу. Докладную — в НКВД, в список стратегических объектов.

2) В Гомеле заработала присланная с Пермского моторного инженерная группа. Есть контакт! Авиаторам тут нечего командовать, они сами, как на иголках. Планируемая производительность — тридцать моторов в неделю.

— Этого мало, — категорически не соглашаюсь, — пусть переходят на круглосуточный режим работы в две или три смены. Объект тоже перевести в разряд стратегических. Пусть готовят кадры. Гомельский военкомат им в помощь. Можно свободных авиатехников им перебросить, как временную меру.

Кстати, продовольственное снабжение кадров на стратегических объектах повышено на четверть. Пока. А там, если будет возможность, ещё подниму.

3) Начальника связи ещё озадачил. Больше, конечно, Крайкова. У нас нет сети ВНОС восточнее Минска.

— Полковник, — обращаюсь к Куликову, вот такой он сегодня у меня крайний получился, — капитан Крайков тебе в помощь. Технология ему знакома. Немецкие телефонно-телеграфные провода наверняка в трофеях тоже есть. Всё это ваше. Всё в дело.

11 июля, пятница, время 07:45

Минск, штаб Западного фронта.

— Да какого хрена?! — Блядский высер! Как мой свежеиспечённый генерал пропустил такое? Сглазил я его что ли?

— Ничего особо страшного пока не случилось, — пытается меня успокоить Болдин.

Забыв, что в руке карандаш, сжимаю пальцы в кулак. Раздаётся треск.

— Ничего не случилось? — Бросаю обломки карандаша на карту, тычу пальцем между ними, — Что видишь?

— Да ничего такого… — Болдин старается не смотреть мне в глаза.

— Вот именно, ничего! У нас там нет ничего! Знаешь, как это называется? Противник вышел на оперативный простор! С-сука, мотал я на ржавом болту его дойче мутер!

Немцам не удалось навести понтонный мост в районе Вильнюса, так они отвели свои мототанковые части восточнее и спокойненько переправились там. Это я домысливаю. В небе организовали такую высокую плотность присутствия своей авиации, что авиаразведка спасовала. Воздушное логистическое плечо сказывается, аэродромов в том районе у меня нет. Разворачивать сеть ВНОС Крайков только начал, поэтому система предупреждения и оповещения пока не работает. Персонал Редутов только осваивает технику.

— Какого хрена Анисимов не отступил?!

— Он отступил, но в Пабраде не успел. Не будут же они под огнём уходить…

Немецкую танковую группу гарнизон городка Пабраде долго не удержит.

11 июля, пятница, время 06:50

Узел обороны на линии Вильнюс — Пабраде близ реки Нярис.

Лейтенант Гатаулин.

— И далеко ли, насрать на ваши бритые черепа, вы собрались? — насмешливо спрашивает невысокий и с виду щуплый лейтенантик. И немного подумав, добавляет:

— О доблестные, сцуко, бойцы Красной Армии?

Запыхавшиеся «доблестные, сцуко, бойцы», только что побившие все собственные рекорды по забегу на километровую дистанцию, в количестве не больше четырёх десятков ошеломлённо смотрят на неубедительной комплекции командира. Мнутся с ноги на ногу и прячут глаза. Калибром лейтенантик не вышел, но вполне убедителен ТТ в его руке и ещё более внушает верзила — пулемётчик рядом. Верзила держит увестистый дегтярёв чуть ли не двумя пальцами, и чуть повыше голов тяжело дышащей толпы.

Именно толпы. Всё, что осталось от роты первой линии обороны. Почти полутора сотни человек. Они и сейчас нервно оглядывались, — пологий вытянутый холм, зимой пригодный для покатушек на санках детя младшего возраста, — надёжно прикрывал их всех от вражеского огня. Только обманчиво ласково посвистывают пули на безопасной высоте. Чужие пули.

— А ты кто такой? Где вторая линия обороны? — вдруг с непонятной дерзостью спрашивает широколицый детина, но тут же роняет винтовку и в страхе приседает. Тут не только присядешь, но и ещё кое-что сделаешь, не успев снять штаны. В опаляющей близости от уха вжикает пуля от ТТ.

Никто не заметил прицеливания, которого, впрочем, и не было. Не было и предупреждения, сам выстрел — предупреждение, о чём тут же любезно сообщает лейтенант.

— Не думай, что я промахнулся. В следующий раз, только вякни, пуля точно твоё лупоглазье пробьёт. Вы только что покинули назначенную вам линию обороны. Вы — трусы и дезертиры. Я — лейтенант Гатаулин. Как единственный здесь командир Красной Армии всех вас назначаю штрафной ротой. Будете кровью вину перед Родиной искупать. Прямо щас. От края до края холма — занять оборону! Дистанция пять метров! Бегом!

Презрительным взглядом лейтенант наблюдает, как суетливо и бестолково воинство распределяется по холму.

— Помоги им, — лейтенант показывает на них головой неизвестно откуда взявшемуся сержанту.

— Ты! Лупоглазый! — лейтенант носком сапога ловко подкидывает случайный камешек в дерзкого детину. — Фамилия!

— Рядовой Николаев, — бурчит детина.

— Товарищ лейтенант, разрешите обратиться, — поворачивает веснушчатое лицо мелковатый красноармеец через пару человек от дерзкого.

Лейтенант поощрительно улыбается, наконец-то эти придурки хоть что-то сделали по уставу. Хоть один. После разрешения красноармеец спрашивает:

— Там немцы наступают. Нам стрелять или как?

— Вы — все придурки, — громко сообщает своим новым подчинённым лейтенант. — В армии ничего без приказа не делается. Только попробуйте кто-нибудь без команды шмальнуть. Следующий выстрел будет из моего ТТ. Прямо в дурную голову. На первый — второй рассчитайсь!

— Запомните, кто первый, кто второй. И все хорошенько запомните: вы по краю ходите. Позорный расстрел вы себе уже честно заработали. Приговор вам отстрочен, но я в любой момент могу привести его в исполнение.

Лейтенант стоял поодаль, там, где мог позволить себе стоять.

— Эх, и вояк нам бог послал… — Гатаулин сдерживает ругательство.

— Новобранцы, сразу видно, — подаёт голос сержант.

Лейтенант не отвечает. Думает. Новобранцы новобранцам рознь. Он сам-то кто? Реального боевого опыта почти нет, но грустное сие обстоятельство мало его волнует. Птенцы гнезда Павлова вышли из такого адова тренажного круга, что реальные боевые действия кажутся приятными каникулами. Гатаулин до сих пор с содроганием вспоминает, как их заставили атаковать по мокрой пашне. С залеганием, перекатами и прочими хитростями. Зачем так издеваться? Так Генерал тут же объяснил:

— Теперь вы знаете, что такое идти в атаку по грязи. Это не только противно, грязно, мокро и холодно. Это ещё и бесполезно. Оружие, как вы не берегитесь, неизбежно забивается грязью. Стрелять не можете и становитесь беспомощными целями для противника, сидящего в сухом оборудованном окопе.

— Всем поставить прицел на сто метров! — кто-то с удивлённым испугом оглядывается, но все послушно ковыряются с винтовками.

Откуда-то сбоку раздаётся длинная очередь, с последующим завыванием, — т-р-р-р-р-р-а-а-а-у-у-у. Цепочка залёгших солдат оживляется. Гатаулину не надо смотреть, что происходит. И так знает. И второй его пулемётчик с трофейным МГ-34 своё дело тоже знает.

— Первые номера! Разобрать цели по секторам! Огонь! Вторые номера — не стрелять!

Кто-то из вторых всё-таки выстрелил. Лейтенант морщится и лезет чуть сбоку вперёд. Оглядеть поле битвы всё-таки надо. Что у нас там? Веселящая сердце окружающих новобранцев, которые по документам и какому-то недоразумению считаются красноармейцами, картина вовсе не радует лейтенанта. Немцы отступают и отступают грамотно и так же методично, как шли в атаку. Вот сейчас лейтенант мрачнеет, ему приходится усилием воли гнать холодок из желудка. Он видел, как разделались с первой линией обороны. То же самое сейчас будет и с ними.

— Внимание, взвод! — лейтенант командует, отползая назад. — Все сдали назад!

Подразделение так себе, но и тратить его попусту не след. Сейчас будет миномётный обстрел, надо выводить людей. Тут нет никаких укрытий и окопов отрыть никто не успеет. И вообще, побегать сегодня придётся.

11 июля, пятница, время 06:25

городок Пабраде на линии Вильнюс — Швенчонеляй — Даугавпилс.

407-ой стрелковый полк 108-й стрелковой дивизии, частично базирующийся в Пабраде, сдавать город не собирался. Ещё чего! И местность очень способствует обороне. Сам городок находился западнее и железной дороги и речушки, протекающей вдоль неё. Даже взятие городка не избавляло гитлеровцев от трудностей, и взять его ещё надо.

«Чистая» ликвидация дальних постов специальными егерскими подразделениями немцам не особо помогает. Один пост успел пустить вверх красную ракету и внезапное нападение в полной мере не удаётся.

— Мне защищать город до последней возможности? — комполка спрашивает по телефону напрямую командующего Анисимова.

— Нет. Твоя задача: нанести фашистам максимальный урон и сберечь личный состав. Урон обязателен и если он по-настоящему велик, то и за потери я тебя ругать не буду. Всё понял?

— Да, товарищ генерал.

Вот и началось веселье. Танки немцы использовали не во всех точках атаки. В Пабраде танки применялись. Комполка просматривает все доклады и морщит лоб. Один из постоянных приказов Анисимова: внимательно изучать немецкую тактику и строить свою контртактику.

С запада вермахт быстро зацепился за окраину. Два танка стоят на поле, испуская грустные дымки, зато остальные четыре, бодро тарахтя гусеницами, подступают всё ближе. От батареи полевых 76-мм пушек целой остаётся одна. Бойцы с лихорадочной быстротой закатывают её в чей-то садик, мимоходом ломая штакетник.

Удачная позиция последней пушки обходится наступающим ещё в один танк. Сунувшийся вслед автоматчикам по соседней улице Т-III с расстояния сотню-полторы метров получает убийственно точный фугасный снаряд прямо в боковой люк. Атака тут же захлёбывается. Ударная группа автоматчиков, теряя камрадов, откатывается назад.

На северной окраине жмётся к забору поближе к стоящим за ним деревьям немецкий Ганомаг с притороченным к нему же трофейным эрликоном.

— Тащ сержант! — тревожно кричит солдат из расчёта. На близкий перекрёсток выбегает группа красноармейцев и прячется за угловым домом. Стучит танковый пулемёт. Завершить манёвр удаётся только пятерым, трое падают на асфальт, заливая его кровью.

«Тащ сержант», он же командир и наводчик зенитного расчёта уже крутит ручки, опуская задранный ствол пушки. Так что, когда грозно гремящий Pz.t(38) выползает на перекрёсток, по нему хлещет густая стальная метла. Зенитные пушки вещь в наземном бою жуткая. Созданные для стрельбы по высотным целям, они мечут снаряды с немыслимой для обычной артиллерии частотой и скоростью. Калибр 20 мм маловат будет? Чёрта с два! С близкого расстояния в борт любой танк будет пробит. Какая там броня? 30 мм? Слабо. Даже 12,7 мм ДШК пробьёт.

Попавший под раздачу чешский танк не имел ни бортовой брони в 30 мм и никаких других шансов. Снаряды эрликона яростно рвут его в куски. И не только его. В сторону, разобранный на части, отлетает неосторожный пехотинец в серо-зеленой форме. Потерянно стучит по дороге откинутый карабин, который ещё держит рука, отделённая от тела.

Первая атака с наскока худо-бедно отбита. Но потом прилетают юнкерсы…

14 июля, понедельник, время 08:45

Минск, штаб Западного фронта.

— Хватит баловаться с Вильнюсом, — заявляю Болдину, — готовимся к отходу.

— Что, просто бросим и всё?

— Ну, ща-а-а-з-з! — Нетушки. Пусть фашизмусы попотеют. Кровавыми слезами. Стрелковая дивизия № 100 введена пару дней назад, пусть потренируется. Что я и объясняю своему доблестному заму.

Сначала я хотел заменить введённую в город 38-ую танковую дивизию Никитина его же танковой 26-ой. Но решил, что лучше сделать по-другому. Бронетанкистам Никитина надо переварить полученный опыт, поделиться и поучить товарищей из соседних частей корпуса. Способы действия в городе совсем другие и навыки требуются иные. Среди простых приёмов маскировки, к примеру, есть такой: танк въезжает сквозь какую-нибудь витрину в магазин. Нормальному человеку, только севшему за рычаги боевой машины, такое в голову не может зайти. Как это, въехать на танке в магазин, да сквозь витрину или даже стену?

На самом деле очень рабочее решение. Десант, который должен сопровождать танк всегда, проверяет строение и организует охрану тылов. А то подберётся какой-нибудь отважный враг с гранаткой. Сразу получается замаскированная огневая точка. Бомбардировщик сверху не увидит. Пехота посуху не подберётся. Танк это не только гусеницы, это ещё и пушка и быстростреляющий пулемёт.

За время городских боёв у танкистов и пехотинцев выработалась система условных знаков. Штабисты танковой дивизии сейчас сводят всё в систему.

И ещё по одной причине пришлось убирать из города танки. И думать об отводе войск. Не хочется об этом думать и крайне противно вспоминать… мы проиграли борьбу за господство в воздухе. Над Вильнюсом — безнадёжно. Ответ будет. Многоплановый и крайне неадекватный. Многократно неадекватный, я бы так сказал.

12 июля, суббота, время 15:10

Левобережный Вильнюс.

Попытку люфтваффе отбомбиться по расположению частей 20-го корпуса и 64-ой дивизии пресекают две эскадрильи истребителей.

Не все бойцы и командиры Западного фронта имели удовольствие наблюдать воочию «атаку кобры», когда вражескую стаю зажимают одновременно снизу и сверху. Юнкерсы почти мгновенно теряют два самолёта и прыскают в сторону. Но легко уйти от обрушившихся сверху Мигов не могут.

Опытный человек сразу заметил бы неестественную резвость лаптёжников. Только постфактум командующий догадался о том, что бомбовая нагрузка юнкерсов была символической. На потерявшие высоту Миги откуда-то сбоку наваливается пара десятков мессеров, которые с первой же атаки сравнивают счёт. Юнкерсы благополучно удаляются, а над Вильнюсом разгорается ожесточённая воздушная грызня.

Вызванная помощь не успевает. Зато к мессерам присоединяется ещё одна эскадрилья, сумевшая подойти незаметно. Люфтваффе тоже использует камуфляжную расцветку. Разница в классе подготовки была заметна даже пехотинцам на земле. Миги на средней высоте достойного сопротивления оказать не могут и падают один за другим, перемежаясь с И-16.

— На таран, ребята! — в полнейшем отчаянии командует последний оставшийся в бою командир звена. Оставшаяся «на плаву» семёрка бросается в самоубийственную атаку. Три ишачка, сцепившись с попавшимися неудачниками в огненных объятиях, падают на город. Остальные мессеры отскакивают, и, пользуясь секундной передышкой, тот же звеньевой орёт по общей связи:

— Уходим! Быстро! За мной! Под прикрытие зениток!

Четыре истрёпанных, но боеспособных ишачка на вираже со снижением уходят на юг. Где и в каком количестве находятся способные прикрыть их зенитки, звеньевой и ведать не ведал. Зато был в курсе, что немцы их внимательно слушают.

Генерал Павлов и генерал Копец долго ругались. Друг на друга, каждый про себя и выпуская огнедышащие очереди проклятий в небо. Счёт 20:7 не в нашу пользу, это чересчур. А если юнкерсы не считать, то вообще 20:5. Генералы исходили желчью.

После того случая, второй день советские истребители ведут себя с крайней осторожностью. Противоположно им наглеет люфтваффе.

14 июля, понедельник, время 14:05

Восточная окраина левобережного Вильнюса.

— Танки! — раздаётся крик над батареей сорокопяток. Командир батареи всматривается в бинокль. Тройки и четвёрки, его пушечкам не по зубам. Он берётся за трубку, докладывает:

— Я их не удержу, придётся отступать. Хорошо, я понял…

— Сматывайте всё хозяйство и уходите в тыл, — приказ связистам и всем остальным. Гуманный и заботливый приказ. Сам комбат получает совсем другой.

Он быстро обходит все пять пушек, инструктируя расчёты. Остаётся рядом с правофланговой пушечкой.

— Приготовились. Огонь!

Все пять пушек одновременно стреляют по левой гусенице передовой четвёрке. Неизвестно, кто попал, и сколько наводчиков проявили снайперские способности, но совместный залп батареи «разувает» четвёрку. Её разворачивает боком и тут же о борт хлопают разрывы от второго залпа. И кому-то везёт, один снаряд попадает точно в боковой люк. Взрывом люк сминает и рвёт на части. Экипажу сейчас не позавидуешь. Жестокая цена за комфорт иметь боковые люки, такие удобные для танкистов. И дождём не заливает и на ходу можно свежим воздухом дышать.

Начинается совместная охота за вторым танком. Его тоже «разувают», но он успевает остановиться, а затем танки отползают назад. Разутый добивается совместными залпами.

Война — жестокий экзаменатор. Красноармейцы клянут строгих командиров, внимательно глядящих на секундомер: «У-у-у, злыдни!». Реальный бой быстро доносит истину: быстрый, значит, живой.

Один расчёт не успевает сменить позицию, его накрывает вражеским снарядом. Передовая военная технология вермахта в действии. Проявила себя вражеская артиллерия? Подавить.

Впереди длинный и тяжёлый день, в конце которого не уцелеет ни одной сорокопятки. Измождённый боем комбат уходит с двумя оставшимися в живых сводными расчётами. Приказ командования драться до последней возможности он выполнил. На поле боя дымится три вражеских танка, только «разутые» немцы спешно ремонтируют.

— Не жалей свои орудия, комбат, — так сказал ему комполка, — слабенькие они. Разменяешь по две пушки на один танк, и то хорошо будет.

Он разменял, как приказали. Но всё равно жалко. И немецкая танковая группа вгрызается в Вильнюс. Неужто придётся уходить отсюда?

14 июля, понедельник, время 19:55

Минск, штаб Западного фронта.

Моя смена кончается. Вместе с Болдиным рассматриваем фото авиаразведки.

— «Аврору» ночью выводи. Хватит с неё, — Болдин согласно кивает.

Моему любимому бронепоезду, — они все у меня любимые, — досталось не слабо. Одна зенитная платформа уничтожена прямым попаданием тяжёлого снаряда. Они отдельно стояли. И в середину бронепоезда бомба угодила. Платформа с тяжёлой пушкой разбита вдрызг. Надо восстанавливать мою любимую игрушку.

Ожесточение боёв всё нарастает. Несколько раз отражали попытки форсировать Нярис. Мои войска держаться с трудом, пора их отводить. Почти все свои цели я достиг. Самая главная — срыв неожиданного и мощного удара по Минску.

Те разбомбленные вовремя двести танков — ядро, насколько могу судить, второй ударной группы. Южной. Северная начала своё движение, а южный клин отсечён. Северная группа это мой старый знакомый, «быстроходный Хайнц», генерал Гудериан. Наконец-то он проявился. Узнал это из нескольких источников. И пленные были, и Анисимов распознал на танках знакомые тактические символы.

У меня почти всё получилось. Удар в сторону Минска ослаблен не меньше, чем вдвое. А я почти ничего не потерял. Тридцать шесть самолётов над Вильнюсом? Так я в трофеи тридцать штук взял! Полтора десятка танков Никитин оставил? Х-ха! А сколько нам оставили немцы? И не просто оставили, а целыми мне подарили. Вместе с отремонтированными штук семьдесят. Десять тысяч красноармейцев в санитарные потери? У вермахта не меньше.

Нет, я очень доволен. И не только танками и самолётами. Есть ещё мелкие мужские радости.

— Будем отступать, Иван Васильевич. Всё, как полагается. Пусть оставленные позиции минируют и уходят. И не забывают брать плату за каждую улицу, каждый квартал и каждый дом.

Чьи-то радости на войне обязательно оборачиваются огорчениями для противоположной стороны. Очень я «рад» за своего визави фон Бока. И надеюсь «порадовать» его ещё много раз. За шерстью пришёл? Так я тебя самого остригу.

Стою у окна, выпускаю клубы папиросного дыма. Очередной день неторопливо заканчивается в почти мирном Минске. Чистое небо сияет глубокой синевой. Чистое не только потому, что его не закрывают тёмные облака, но и от чужих самолётов чистое. Мирный облик изредка нарушают только иногда проходящие по улицам армейские части или отряды ополченцев.

Так, что у нас там? Возвращаюсь к столу и карте. Пододвигаю на северо-восток фишку из-под Вильнюса, 26-ую танковую, из Минска 161-ую стрелковую к ним за компанию. Речку Вилию надо со своей стороны прикрыть. Игнорировать «быстроходного Хайнца» не стоит.

Оглядываю генералов. Инженеров тут нет, все в разгоне. Зато Климовских на месте.

— Владимир Ефимович, мне нужны аэродромы. Здесь, здесь и здесь. Пусть даже временные, для подскока. Срочно нужны, иначе Гудериана мы не удержим.

Размышляю. Так не пойдёт.

— Владимир Ефимович, давайте задачу расширим. Для наших ВВС нужно организовать соответствующую службу быстрого оборудования новых аэродромов. Как раз на этом задании и обкатаете всё.

На самом деле, всё это есть. Но для мирного времени. Война меняет правила. Эту службу надо реорганизовать, оснастить и подчинить Копцу.

Вильнюс. Эндшпиль. Вариант Пирровой победы.

16 июля, среда, время 16:10

Левобережный Вильнюс, район ж/д узла.

— Вас ист дас? — фон Боку докладывали о запредельно подлом поступке генерала Павлова, он не обратил особого внимания. А сейчас генерал-фельдмаршал стоит среди своей свиты и тупо таращится на то, что раньше было железнодорожным узлом со множеством полос движения, огромным парком паровозов, многочисленными тупичками для сортируемых и разгружаемых составов.

Там, где раньше кипела паровозно-вагонная жизнь, не было НИЧЕГО. Ничего кроме валяющихся вразброс сломанных шпал и перекрученных взрывами рельсов. Все целые рельсы исчезли. Все целые шпалы испарились. В депо нет ни одного паровоза и ни одного рабочего.

Полтысячи вагонов с разнообразными трофеями вороватому генералу показалось мало. На такое самые гнусные жиды не способны. Словно подлая цыганская обезьяна он даже шпалы с собой забрал! Ш-шайссе!