Двойной генерал

Глава 20. Даугавпилс и всё, что рядом

27 июня, пятница, время 09:35.

р. Западная Двина, небо над Даугавпилсом. Борт № 1 ЗапВО, ТБ-7.

Что-то меня равнодушие какое-то охватывает. Отчётливо осознаю один из главных военных секретов науки побеждать. Надо подловить противника, когда он на горшке сидит. Со спущенными штанами он беззащитен. Именно так вермахт всё время и поступает. А теперь и я. Только с ними.

Внизу, близ автомобильного моста, в полном соответствии с методикой вермахта и люфтваффе точно так же делает эскадрилья ишачков. Прихватывает лаптёжников за яйца. Фрицы до того обнаглели, что отправили их без прикрытия. Юнкерсы пытаются сбросить бомбы хотя бы на наш берег, уже не помышляя о пикировании и прочих манёврах, кроме уклонения от густых плетей шкасов.

Не помогает. Шлёпаются кувырком один за другим. Кто-то сегодня звёздочек под кабиной пририсует.

— Товарищ генерал! — лейтенант-наблюдатель и корректировщик огня показывает головой на север. Понятно. Как припекло, так и думать забыли, как бы со стороны солнышка зайти. На помощь штукам поспешает полтора десятка мессеров.

— Связь с летунами! Быстро! — команда запаздывает, связист уже орёт позывные в трубку.

Несколько секунд и тёплая эбонитовая трубка у меня в руках.

— Я — Ворон, приём.

— Я — Карась, на связи, Ворон.

— Карась, к тебе на свидание бегут. Худенькие такие. Десятка полтора красоток с Севера. Приём.

— Ворон, вас понял. Отбой связи.

— Отбой.

— Стриж, я — Ворон, приём.

Стриж это восьмёрка Мигов, привычных к взаимодействию с ишачками. Пасутся за рекой на небольшой высоте. Направляю их в примерную точку встречи ишачков и мессеров. Худенькие красотки это они. Помню по прошлой жизни, что мессершмитты окрестили «худыми». И Стриж подойдёт по канону, со стороны солнца.

Пять лаптёжников, которым повезло, улепётывают. У истребителей с обеих сторон свои развлечения, и под шумок подлетают СБ. Первая волна. Я уже чуть в стороне. А это что там? М-дя… совсем мои немецкие оппоненты расслабились. Чуть не в открытом поле в паре километров от города стоит крупная группировка. Там всё, и машины, и танки… зениток не вижу. Ага, кажется вот они, а почему в походном состоянии? И вот у того лесочка должны стоять. То есть, я бы там поставил. Чтобы прикрыть со стороны реки.

— Селезня-2 мне! — требую у связиста.

Вторую волну СБ брошу на то скопление. Хрен с ним с железнодорожным мостом! Там кто-то, — подозреваю, что наши, — поставил посередине моста подозрительный вагон. Подозреваю, заминированный. Остроумно! Немцы боятся его трогать. Можно попробовать сдвинуть, но это шумно, надо паровоз подгонять. Или хотя бы танк. Тогда нашим достаточно ударить из пушки. Даже не заминированный вагон при этом самотрансформируется в неслабую баррикаду, сойдя с рельсов.

Что у нас там с шоссейкой через речку?

— Товарищ генерал!

— Фердаммтэ шайсе! — успеваю и без крика лейтенанта заметить в последний момент, как на мост рушится СБ и тут же исчезает в яркой даже среди яркого дня вспышке. Видимо, бомбы сдетонировали. От одного горючего такого взрыва не будет.

Лейтенант косится на меня с огромным недоумением. Изнутри поднимается волна шалого веселья вместе с мыслью: вот так глубоко законспирированные разведчики и палятся. Отвечаю ему подозрительно суженными глазами. Так-так-так, а ты откуда у меня взялся? Ага, совсем недавно из училища пришёл, волну онемечивания всего округа не застал. А я хорош, скоро думать по-немецки начну. Это же у меня непроизвольно вырвалось.

— Что я сейчас сказал, товарищ лейтенант?

Пожимает плечами, подозрение в глазах не тает, а куда-то прячется.

— Очень плохо, товарищ лейтенант, — в моих глазах скорбь и осуждение. — Как ты будешь подслушивать немецкие переговоры, если языка не знаешь? Я тебе скажу прямо и ответственно: какой бы ты подвиг не совершил, ты даже старшего лейтенанта не получишь без знания языка.

— Сержант, что я сказал? — он связист, должен знать.

— Ругательство, товарищ генерал, но с точным переводом затрудняюсь, — бодро докладывает сержант, — слишком много вариантов. Блядский высер, например, подойдёт.

Совместно уже с сержантом осуждающе глядим на лейтенанта. Зажали бедного в коробочку, снизу и сверху. Лейтенантик теряется. А моё не самое любимое, но самое частое ругательство сержант запомнил, надо же…

Ладно, это всё весело, конечно… а лётчик молодец, надо его посмертно к награде представлять. Программу минимум мы выполнили, у автомобильного моста обрушен пролёт. Под постоянным огнём они его не отремонтируют. Гляжу на железнодорожный. Он всего лишь повреждён, пешком пройти можно. Но только пешком, в середине дыра, в которой застряли остатки заградительного вагона.

По итогу налёта я потерял пять СБ, три ишачка и восемь лётчиков. Неприятно, но с противоположной стороны семь юнкерсов и четыре мессера. Та группа красоток сбрызнула сразу, как только на них сверху обрушились Миги. По самолётам 11:8 в мою пользу. Бросил удовлетворённый взгляд на разгромленное скопление техники. Там считать трудно, сфотографировали и улетели.

— Товарищ генерал, шифрограмма от 49-го полка, — докладывает связист и отдаёт текст мне. За расшифровку берусь сам, сержанту некогда, он в эфире.

Что у нас там? Ага, передовые части 21-го мехкорпуса вошли в город. Просят связи со мной. Охо-хо, зашифровывай теперь ответ…

«Командующему 21-м мехкорпусом. Частота для временной связи 2.48 мгц, резервная — 2.80 мгц. Жду до 11:00. Генерал армии Павлов».

Связист с пулемётной скоростью отстукивает ответ. Телеграфная связь надёжнее и дальнобойнее в два раза, но такая тягомотная. А теперь ещё и ждать придётся.

27 июня, пятница, время 14:10.

г. Минск, учебный полигон 20-го корпуса.

— Вас зум тойфл ист дас? (что это за хрень? — вольный перевод), — показываю рукой немцам на Т-III.

Всё трофейное, и танки и немцы. Кое-что я заметил, наблюдая за немцами в бинокль. Но издали подробно не разглядишь, а тут Анисимов, — не тот Анисимов, что директор авиазавода, а полковник, начальник боевой подготовки, — трофейный батальон танков подогнал. Не весь, в основном, он ещё в пути, только первая партия прибыла. Шесть танков Голубеву отдал, по два самых серьёзных: Штуг, Т-III и Т-IV, пусть изучает и пользует.

Итак, почти батальон танков понемногу прибывает к Никитину. И что я, сука, вижу?!

— Это что за поеботина, я вас спрашиваю?! — распаляюсь на жмущихся к родной машине троицу немцев. Один механик-водитель, второй — командир танка и третий — гауптман.

Немчура растерянно переглядывается.

— Ферштеен ду нихт? — Не понимаете? Подскакиваю к танку, хлопаю по люку в башне танка, — Вас ист дас, суки?! Что за херня, я вас спрашиваю?!

Делаю знак нашему механику, танкисты тоже крутятся рядом. Шустрый сержант понимает без слов, запрыгивает в машину. Через пару секунд открывается боковой люк в башне.

— Комм цу мир, морда фашисткая! — грубо, за плечо подтаскиваю гауптмана ближе к башне.

— Это что, блядь, за хуйня?! — ору ему в морду. Немец растерянно хлопает белёсыми ресницами. Опять не понимает. Перевожу дыхание, надо успокоиться…

Мои командиры, моя свита, свита Никитина, сам Никитин, генерал Михайлин с адъютантом, — вызвал и его, как главного по новым вооружениям, — стоят с непроницаемыми лицами, но откуда-то сзади уже раздаются сдавленные смешки.

— Хий зи мал! Сюда гляди, Фриц! — тычу пальцем в люк. — Машиненгевер, цвёльф унд зибен, пробьёт, сука, насквозь!

Люк, действительно, тонкий. Всего сантиметра полтора, сталь такой толщины прошьёт любая пушка любым снарядом. И ДШК пробьёт.

Обхожу танк с другой стороны и ахаю. С другой стороны тоже, блядь, такой же люк. Это полный пиздец! А внизу они такой же люк не прорезали? Чтобы любая мина весь танк просквозила? От нижнего люка до верхнего? А подать мне сюда немчуру! Два конвоира из погранцов подтаскивают немцев ко мне, как нашкодивших щенков. С трудом сохраняют непроницаемое лицо.

— Найн, найн, — лопочет гауптман на мой вопрос и начинает что-то долго рассказывать. Внимательно слушаю, остальные тоже напряжённо прислушиваются, а я внимательно присматриваюсь. Тот, кто слушает — пытается что-то понять, значит, с языком знаком. А у кого лицо отстранённое, с теми я при случае разберусь.

По мере длинного рассказа с жестами и возгласами типа «пух-пух!», — стрельбу изображает, — начинаю натурально багроветь от праведного гнева.

— Нет, вы слышали? — обращаюсь к своим. — Вы это слышали?! Для стрельбы, блядский высер, из личного оружия! Ты понимаешь, морда фрицевская, что несёшь? Вы на утиную охоту сюда приехали?! Что, блядь, за неуважение к Красной Армии?! Фердамтте шайссе!

Хватаюсь за голову и снова, мешая немецкую и русскую речь, ору на немца. Двое его подчинённых давно забились бы в уголок. Энкавэдэшники не дают.

— Это такой хитрый план Гитлера? А что? Снаряд ба-бах в бок! И насквозь через всю башню, даже взорваться не успеет. Главное, пригнуться вовремя…

Мои командиры уже не могут сдержать улыбок. Кто-то за их спинами уже подвывает от восторга. Что-то я своего Саши не вижу…

— А что, товарищи? — обращаюсь к своим ребятам. — Классная штука на охоту ездить. Картечница есть, пуля броню не пробьёт, а то мало ли. Вдруг соседний охотник сдуру в твою сторону шмальнёт. От медведя можно спрятаться. Хулиганов всяких шугануть.

Немчура исподтишка переглядывается. Полностью русскую речь они не понимают, но общий смысл им уже известен. Русский генерал считает, что их танк — шайссе.

Никитин оказался самым смешливым, не выдерживает, начинает мелко трястись. Восприняв это, как разрешение, начинают открыто ржать все остальные.

Кто-то может сказать, что де не достойно многозвёздного генерала такой цирк устраивать. Но, во-первых, само попёрло и это не главное. Главное — во-вторых. Невозможно боятся того, над кем хохочешь. Что, немцы наступают? Щас мы их! Такое отношение должно быть у моих ребят. И оно таким будет!

А вот штуг мне понравился. Немецкое штурмовое самоходное орудие. Никаких излишеств, повышающих комфорт и уязвимость, нет. Серьёзная вещь.

— Гут машине, — сижу на башне, предварительно облазив изнутри и снаружи.

Приободрившиеся немцы наперебой рассказывают, расхваливают самоходку. Ключевые места перевожу для своих. Не все всё понимают.

— Товарищи, вещь хорошая. Конечно, со свойственными самоходкам ограничениями, но это понятно. Вращающейся башни нет, горизонтальный угол наведения — двадцать пять градусов…

Ну, и всё остальное. Закончивший обстоятельный рассказ гауптман почти победно оглядывает моих командиров. Оправдался за немецкую оборонку.

— Ну, хоть здесь всё в порядке! — шумно выдыхаю я. Командиры опять хихикают.

— Товарищи! — хлопаю рукой по броне. — Письменного приказа не будет. Но вы знайте, тот, кто пригонит мне такую хорошую вещь, целенькую, получит Героя. Рядовой или сержант. От командиров жду партию в пять машин. Если меньше, тогда орден.

— Товарищ генерал, — ко мне обращается лейтенант из свиты Никитина, — немцы спрашивают, что вы говорите. Перевести им?

— В общих чертах, — мгновенно решаю я, — и скажи им спасибо за такой подарок.

Немцы внимательно слушают, «я-я», затем расцветают в улыбках. Немного глупых. А что с них взять? Гансы.

Всё в порядке оказалось и с танком Т-IV. За исключением наличия дурацких люков на боках башни. На этот раз я просто ткнул пальцем, немцы смущённо понурились. Ничего больше не сказал, мои командиры опять сдавленно хихикали. Не зря прошёл сегодняший день.

27 июня, пятница, время 16:20.

г. Минск, штаб округа.

Генералов и штабных разогнал по делянкам, сам заканчиваю с бумажными делами. С особым удовольствием подписываю представление на Анисимова. Два представления, на Героя и на следующее, уже генеральское звание. Честно заработал. Операцию по ликвидации прорыва провёл блестяще. И я же обещал сегодня Героя каждому, кто мне пяток штугов пригонит. А он до сотни танков и бронемашин мне обеспечил. Если у меня будет такой приток трофейной техники, там ещё полторы сотни автомашин, и это только уцелевших после всех обстрелов и бомбёжек, то я и без центральных поставок проживу. На одних трофеях.

Лётчиков надо наградить. И тех, кто Паневежский ж/д узел обнулил и тех, кто мосты в Даугавпилс разбомбил. За сбитые самолёты не беспокоюсь, там Копец озаботиться, у лётчиков жёсткая шкала. Двадцать сбитых самолётов — пожалте к Герою. Ордена за другие подвиги.

Кладу подписанные представления в папку, при случае закину в наркомат. В Москву всё равно должны вызвать, дела в целом на фронте идут не очень. Не так плохо, как хотелось бы немцам, но не блестяще.

Лелюшенко, командир 21-го мехкорпуса выпросил мой 49-ый полк. Два дня, пока он будет обживаться в городе, полк простоит в городе. Полоцкая дивизия уже сооружает понтонный мост через Двину. Им надо закрывать брешь в восточной обороне округа. 49-ый полк сразу двинет за ними, как снимется с позиций. НКВД тоже забирает своё подразделение. Вернее, его перебрасывают охранять тылы Полоцкой дивизии. Так я буду 50-ую дивизию называть. Не официально.

Поближе к Вильнюсу перебрасываю кавдивизию из Белостока и батальон десантников, которые сейчас разместились южнее Слуцка. Есть у меня насчёт Вильнюса планы и опасения.

У-ф-ф-ф! Вроде всё. Откидываюсь на стуле, с наслаждением потягиваюсь.

Шифрограмма в наркомат обороны № …

Западный фронт. От 27 июня 1941 года

Докладываю, что сегодня, примерно в 11 часов утра был разбомблен ж/д узел г. Паневежис. Ожидаемое время восстановления работоспособности железной дороги в районе г. Паневежис — не меньше недели. Было уничтожено пять эшелонов с грузом. Вследствие этого прогнозируем паузу в военных действиях в центре Северо-западного фронта. Просим учитывать этот факт при планировании действий Севзапфронта.

Командующий Западным фронтом, генерал армии Павлов.

27 июня, пятница, время 19:05.

г. Минск, квартира генерала Павлова.

— Папочка, а когда ты Гитлера убьёшь?

От неожиданности на мгновенье останавливаю ложку у рта. Мы все сидим, ужинаем. Борька пока дома, усиленно готовиться к экзаменам в артучилище. Всё по заветам отца.

— Дочь, ну ты чего? — отмираю наконец. — За ужином такие вещи серьёзные спрашиваешь.

Борька хихикает, жена улыбается.

После ужина неторопливо пьём чай. Адочка перебралась ко мне на колени.

— Мы, Адочка, пока только отбиваемся. Какой там Гитлер? Поди доберись до него.

— Хорошо отбиваемся?

— Мы-то хорошо, а вот соседи не очень… — тяжело вздыхаю, — Литва почти вся под немцами. Слышала небось по радио, что Вильнюс три дня назад взяли?

Адочка так усиленно кивает, что чуть чай не расплёскивает.

— А рядом с нами бомбоубежище строят, — докладывает дочка.

— Вот и будешь там прятаться, если что.

— Пока не приходилось, пап, — встревает Борис.

— Потому что ваш папа, — глажу Аду по пушистой головке, — хорошо командует, а красноармейцы хорошо воюют.

Жуть, как я соскучился по мирной семейной обстановке. Хотя мой генерал устроен так, что через какое-то время в семье начинает скучать по армии и наоборот. Но армия ему надоедает медленнее, а за ним и я.

— Из нашего класса четверо в артиллерийское идут, — в свою очередь сообщает Борька.

По глазам вижу, страсть, как не терпится повоевать. Терпи и учись, друг мой, и будет тебе ратное счастье. Если оно вообще существует.

Переходим в комнату, снаружи светлый день, свет включать не нужно. Одобрительно гляжу на заклеенные бумажными полосами окна, свернутые кверху плотные шторы. Их опустим, когда стемнеет. За режимом светомаскировки строго следят военные патрули, ночью в каждом доме дежурная смена из жильцов. Тоже присматривают.

— Мама с Боркой вчера дежурили, — Адочка трещит, не переставая. Надо успеть выложить все новости папе, а то опять на несколько дней исчезнет. Отпускаю генерала, пусть общается, а мне надо подумать.

Как уже отмечал про себя, нет худа без добра. Фон Боку ничего не остаётся, как ударить с севера. Близ реки Двины, рядом с Даугавпилсом не очень удобно. Места, где можно ввести танки, наперечёт. Такая редкая сеточка дорог. Их перекроет Полоцкая дивизия, которая уже топчет ногами, гусеницами и колёсами понтонный мост в пятидесяти километрах к востоку от Даугавпилса. Передвижения и контроль воздушного пространства над переправой — за эскадрильей воздушных наблюдателей. Десятки фотоснимков просматриваю каждый раз, когда прихожу в штаб. Самый важный пакет дублируется, полный комплект — в Барановичи. Собственно, там эскадрилья и базируется, это основной элемент авиаразведки. Все самолёты — Як-4. Их сейчас не выпускают, но мотор сменить на новый всегда можно.

Итак, фон Бок у реки Двина действовать не сможет по многим причинам. С той стороны реки сформируется новый рубеж обороны, подтянутся войска. Кто там знает, с какой ноги очередным утром встанет товарищ Сталин? Вдруг прикажет ударить во фланг, отомстить за отнятую Литву? Опять же генерал Павлов неожиданный ход может сделать. А коммуникации растянуты и под постоянной угрозой авиаударов ВВС западного фронта.

Местность тоже не располагает для массированного удара. Болота, низины, большое количество озёр, как луж на плохо асфальтированной дорожке, речки с огромным количеством притоков. Там её величество Двина собирает водную рать с изрядной территории.

Нет, Полоцкой дивизии массированный удар не грозит. А вот полуторакалечной 11-й армии, что разместилась на удобных и сухих возвышенностях, грозит. Ни одного фактора, усиливающего оборонительные позиции Полоцкой дивизии, там нет. Кроме одного, и то сомнительного. Они все — обстрелянные бойцы, а за одного битого двух небитых дают. Это, конечно, но они отступающие. Есть чувство победителя, а есть проигравшего. У них могла появиться вредная привычка проигрывать.

На месте фон Бока я бы присмотрелся к этой возможности. Одно плохо, чего он не может не понимать. Слишком близко к моему округу, в какой угодно момент могу перерезать эту веточку, почти в любом месте.

Значит, в эту ловушку, а это может стать именно ловушкой для ударной группы, он не полезет. Не будем на этой возможности окончательно ставить крест, но жирный знак вопроса тут маячит.

А вот что должно быть для него соблазнительно, так это удар со стороны Вильнюса. Я давно к этому готовлюсь, и как бы ни берёгся, наверняка он об этом знает. И что ему делать? Ясно, что будет концентрировать большие силы. Ему нужно не менее пятисот танков. И самолётов штук восемьсот. Тогда мне станет жарко. Соразмерных воздушных сил противопоставить не могу, мне ещё границу на западе держать надо и за югом наблюдать. У меня всего самолётов осталось тысяча с хвостиком в сотню. Не за счёт потерь, что обидно. Потерял я всего пару сотен. Но ещё почти столько же стоит на приколе. Моторесурс исчерпан, а Родина пока… не то, чтобы молчит, но пара десятков Яков это ни о чём.

В итоге фон Бок легко обеспечит полуторный перевес в воздушных силах, примерно такой же в танках, про личный состав вообще молчу. По численности и в три раза перевес может быть. После этого связав мои силы у Минска в обороне, ударит вскользь в направлении юго-востока, в обход города. Выйдет на свободное пространство и начнёт громить мои тылы.

Концентрация таких сил обойдётся ему дорого. Фон Лееб останется без поддержки и остановит наступление. Или хотя бы не так весело будет продвигаться.

Мне придётся устраивать кучу малу, собачью свалку. Он ударит по моим тылам, а я ударю ему в хвост. Жарко будет обоим. Но у меня бродили в голове какие-то смутные идеи. Не зря же я разнёс Паневежис. Тем самым оставил немцам на ближайшую неделю только два направления движения войск. На север, в сторону Риги, и на юг, в сторону Вильнюса. А что, если…

Так и сделаем…

— Папочка, зачем ты так улыбаешься? — Адочкино недоумение заставляет стирать с лица непроизвольную гадкую ухмылочку.

— Адка, а чего ты не рассказываешь, во что вы во дворе играете? — в словах Бориса неприкрытое ехидство.

— Ничего интересного… — бурчит Адочка и хмуро смотрит на брата. Борис хихикает, перевожу вопросительный взгляд с одного на другую.

— В войнушку они играют, — поясняет сын, — мальчишки воюют, а девчонок определили в санитарки, они раненых вытаскивают.

— Хорошее дело, — Ада чуть светлеет лицом от моих слов.

— Есть у нас во дворе Стёпа Коваленко, розовощёкий такой пузан… — рассказывает Борька.

— Короче, типичный Стёпа, — мой комментарий веселит всех.

— Да, — подтверждает Борька, — типичный Стёпа и хитрован.

Из рассказа Бориса, который пару раз случайно наблюдал детские игры и бурчания Ады, вырисовывается картинка.

— Бы-Дыщь! — выкрикивает парнишка, выглянувший из-за угла и «выстреливший» из «винтовки». — Убит!

— Ранен! — категорично возражает толстопуз и, картинно зажав плечо рукой, с героическим стоном, долго и драматично «падает» на землю.

— На помощь! Я ранен! — через пару секунд взывает «раненый».

К нему подбегают две девочки с белыми повязками на рукаве, — это Ада и её подружка Вилена, — с трудом приподнимают страдальчески стонущего пухлощёка. Потом, запинаясь и шатаясь под тяжестью объёмного тела, волокут в сторонку. В «госпиталь».

— Что характерно, — комментирует Борис, — два раза я мимо проходил. И оба раза они этого толстяка тащили. Как только у них пупки не развязались? Этот пухляш то и дело прямо виснул на них, лебедь умирающий.

Переглядываюсь с Шурой, давлю смешок.

— А что? Всё правильно. Бойцы воюют, медсёстры раненых вытаскивают, — раздумываю я. — а что дальше в госпитале делаете?

Выяснилось, что ничего особенного. Пузан отдыхает, девочки его строго развлекают. «Лежите спокойно» и тому подобное.

— Так не пойдёт, — решительно заявляю дочке, — лечение это серьёзное дело. Нельзя к нему относиться так безответственно. Во-первых, надо сделать несколько уколов…

В процессе интеллектуального штурма выясняем, что невдалеке растёт шиповник. Так что есть, чем колоть.

— …потом надо сделать операцию, а для этого зафиксировать раненого. Привязать его за руки и за ноги. Сделать дренаж… — покопавшись в памяти, рассказываю, что могу вспомнить. Может, и не точно. Пришлось объяснять, что такое дренаж. Знать бы ещё… ничо, выкрутился.

— Потом вытащить пулю и зашить рану…

Пришли к выводу, что для этого надо, прищипывая кожу, колоть иголкой — шипом в места наложения швов.

— В конце забинтовать (любой тряпкой) и отправить в тыловой госпиталь.

— Куда это? — морщит лобик Ада.

— Да домой же, — вразумляет Борис.

— …выписываете сопроводительный документ…

— Даёте пинка, — расшифровывает Борис. Я не спорю.

— Всё, — заключаю я, — и больше в этот день он не играет. Пусть сидит дома и лечится. А то понравилось ему, видишь ли, на девочках кататься. Хитрая толстая морда.

— Стёпа, одним словом, — заливается хохотом Борька. Адочка заводит глаза под потолок, старательно запоминает процедуру «спасения» тяжелораненого.

— Запомни, дочка, главное. Должно быть страшно и больно, — даю последние наставления моей юной боевой санитарке, — а то всем так захочется, лежать под приглядом заботливых красавиц. Вместо того, чтобы воевать.

28 июня, суббота, время 08:10.

г. Минск, штаб округа.

— Ого! — глаза могут сразу охватить список техники, затребованной генералом Михайлиным. Глаза могут, а Никитина кондрашка хватит. Почти всю трофейную технику, захваченную Анисимовым, отписал ему.

— Так ему же всё и вернём, — смотрит на меня честными глазами Михайлин.

— Хорошо, Иван Прокофьич, делай приказ, я подпишу, — почему нет, дело хорошее. И, конечно, всё вернёшь, это не первая партия трофейной техники, я надеюсь. И на Никитина у меня особые планы.

Михайлин занимается самоходными зенитками. Мы получили сотню 37-мм на базе Т-26, но это только первая ласточка. В СССР ассортимент автотехники крайне скуден, возможностей комбинировать, практически нет. Вот он и положил глаз на трофейные броневики и зенитные автоматы. Действующих ЗСУ, что интересно, у немцев не обнаружилось.

— Пришла первая партия двигателей М-63, двадцать пять штук после капитального ремонта, — поняв, что с Михайлиным всё, докладывает зампотылу и поясняет, — это для ишачков.

— Для чаек подходят? — Получив утвердительный ответ, решаю быстро. Температура военных действий в ближайшее время будет расти на севере.

— Всё в Лиду, в 11-ую авиадивизию.

— Прямо всё? Может, в 10-ую подбросим? — это он молодец, помнит, что в Кобрино базируются мои любимчики. Но нет.

— Там сейчас спокойно. Несколько дней затишья у них точно есть, — обосновываю своё решение. И-16 и И-153 у них тоже есть. Но следующая партия движков запросто может прийти новых, вот их они и получат. Любимчики же.

— Что ещё?

— Сегодня прибывают Миг-3 из Москвы, — продолжает зампотылу, — наши лётчики вчера прибыли на завод. К обеду ожидаем их в Мачулищах. Эскадрилья в дюжину штук.

На этот раз думаю дольше. Через пару минут:

— Перегнать в Барановичи, в учебный центр. Обучить пилотов, сформировать эскадрилью. Создать в 11-й авиадивизии ещё один авиаполк, срочно построить для них аэродром или задействовать резервный, если такой есть. Авиаполк будет состоять из новых истребителей, Мигов и Яков.

Опыт надо совершенствовать и расширять. 11-ая авиадивизия подходит идеально. Смешанная дивизия, есть штурмовой полк и два истребительных с ишачками. Теперь будет ещё один с Мигами. Использование истребителей сразу двух типов в одном бою оказалось таким эффективным, что я был крайне удивлён. Ожидаемое соотношение потерь 2:1 в пользу немцев или даже 3:1 не состоялось. В реальности: 1:1 или 1,5:1 в нашу пользу, есть чему удивляться.

Отношу успех не только к эффекту неожиданности. Видимо, немцам трудно мгновенно перестраивать манеру боя, когда приходится иметь дело с совершенно разным противником. Ошибаться стали чаще. И любимый уход на вертикаль не срабатывают. Именно на этом манёвре их наверху ловят Миги. Как есть кобра. Или крокодил, с нижней (И-16) и верхней (Миг-3) челюстью. Кобра это когда есть чайки, плюющиеся эрэсами.

Позже обрадую Копца этими цветистыми названиями тактик воздушного боя. И приходит в голову ещё одна мысль. Как-то смотрел фантастический фильм и очень запали в память кадры залпа реактивными снарядами «крокодилом», вертолётом Ми-24.

https://youtu.be/5QehZKBAi24?t=286

Так что есть у меня для Михайлина ещё одна задумка. Рисую ему этот многоствольный авиационный блок НУРС. Авось поднимется точность стрельбы.

— Идея вот в чём, Иван Прокофьич. Сначала включается ракетный движок и спустя долю секунды — вылет. Плюс вектор скорости самолёта и траектория эрэса более прямая и предсказуемая. Попробовать бы ещё стабилизаторами снабдить…

Задумываюсь, а Михайлин тут же возражает, зануда.

— Отверстие круглое, не пройдёт…

— Не ваша забота, Иван Прокофич. Об этом пусть инженеры думают. Первое, что на ум приходит — расправляющиеся при освобождении маленькие крылышки. То есть, вжимающиеся в тело ракеты при нажатии и выходящие наружу при снятии давления.

— Пилить будут изнутри направляющие стволы… — не унимается нудила с генеральскими звёздами.

— Это не наше дело. Вы задачу инженерам поставьте. Нам нужно повысить точность стрельбы. Всё. Направляющие — бесспорный фактор. А они пусть думают, что добавить. Таубин же и другие инженеры у вас? Вот пусть и занимаются. А то этот Таубин никак свой гранатомёт забыть не может, будто свет клином на нём сошёлся.

Следующий у меня Блохин и на время разговора с ним выставляю из кабинета всех. Каждый должен знать только то, что должен. Это не к одной нашей Адочке относится. Собственно, мне никто и не нужен кроме Анисимова.

— Сделаешь так, — объясняю идею шефу разведки.

— Не уверен, что у нас в штабе есть крыса, — улыбается полковник.

— В ресторан какой-нибудь ходишь?

До полковника что-то доходит. Продолжаем обсуждать.

— Всё понял? — Блохин кивает. — Тогда выполняй. И зови Николая Павловича обратно…

Анисимов у меня сегодня на десерт. Решил, что представления на него, на звание и на Героя, покажу ему позже.

— Николай Павлович, мне понравилось, как ты управился с немецким прорывом, — улыбаюсь, кажется, у меня появляется ещё один любимчик, — и я как хитрец из анекдота, где поужинал, туда и завтракать иду. Хочу сделать из тебя разъездного генерала…

У-п-с-с-с! Проболтался! А ладно, но про Героя пока умолчу. Зато полковник еле сдерживает радость.

— Смотри, товарищ будущий генерал, — тычу пальцем в карту, она всегда на столе, — тебе надо перекрыть железную дорогу Вильнюс — Даугавпилс. Тут такое дело. Если бы требовалось сделать это быстро, то я бы просто бомбардировщики и штурмовики послал. Или диверсионную группу. Но у нас есть время, и мне понравилось, как ты сработал у Бреста. Не просто ликвидировал группу войск, а взял богатые трофеи. Пленные это тоже огромный плюс…

— Да какой плюс, Дмитрий Григорич? Корми их, бараки им строй… — поразился будущий генерал.

— Не разочаровывай меня, — грожу пальцем, — не по-генеральски рассуждаешь. Слишком узко. Во-первых, нам нужны спецы по немецкой технике. Во-вторых, консультанты по тактике вермахта. В-третьих, кто будет собирать урожай на полях? Молодёжь призываем в армию, технику отобрали. Мы, конечно, в пиковый момент поможем, но это если на передовой будет спокойно. А тут трудовой десант, которым и платить не надо.

— Хотели из нас рабов сделать, а теперь сами на нас поработают? — сияет от удовольствия Анисимов.

— Да. Пришли за шерстью, а мы их самих пострижём. Теперь слушай. Само по себе перекрытие дороги — задача-минимум. Тебе надо сделать так…

— 44-й стрелковый корпус в твоём распоряжении. Организуешь оборону округа в районе Островец — Ворняны и далее вплоть до границы с Витебской областью. Учти, что в Островце и тех же Ворнянах замечены немцы. Но в небольшом количестве, до полка не дотягивают, что там, что там. По паре батальонов, скорее всего. Но ты их пока не трогай, сначала сделаешь вот что…

Заканчивал постановку задачи через час.

— Вот такие разнообразные задачи тебе нужно решить, кроме обороны этого участка округа. 11-ую армию надо восстанавливать, с ними тоже разберись. От каких частей что осталось, посмотри. Хоть номера от них возьмём, если полковые знамёна уцелели. Но это только после того, как я решу вопрос об их переподчинении. Всей 11-ой армии. Для прикрытия такой территории только армии хватит.

— Полоцкую дивизию в неё включим?

— Из наших только её. Стержневая часть будущей новой армии. Присмотрись там к генералам и старшим командирам. Кто инициативнее и энергичнее.

В генштаб тем временем летела шифрограмма.

Шифрограмма № …

Генштаб, разведупр.

Западный фронт. От 28 июня 1941 года

По мере возможностей управления просим пустить по своим каналам следующую дезинформацию: бомбёжка ж/д узел г. Паневежис 27 июня была произведена по приказу наркома обороны маршала Тимошенко. С целью облегчить положение Северо-западного фронта. Командование Западного фронта опасается бомбить вражеские объекты в Вильнюсе вследствие сильной ПВО.

Западному фронту это требуется для сокрытия нашего противодействия планам немецкого командования нанести удар по Западному фронту со стороны Литвы.

Командующий Западным фронтом, генерал армии Павлов.

В одном из ресторанов, облюбованных командирами РККА, два командира из состава штаба округа беседовали, не особо таясь от соседних столов и подошедшей официантки.

— Не пойму, какого рожна мы Паневежис разбомбили? — недоумённо вопрошает один. — Как будто ближе целей не нашлось.

— Не догадываешься? — второй подтягивает одну из тарелок, выставляемых официанткой.

— О чём?

— Нам не нужно, но мы бомбили. Что это значит? — второй, более компетентный или более умный, с удовольствием строит вокруг себя оборонительную линию из вкусно пахнущих блюд. — Приказ сверху был, голова два уха! Кузнецову помощь потребовалась.

Первый делает понимающее лицо, показывает пальцем вверх, обозначая место, откуда пришло высочайшее повеление. Первый чуть заметно кивает и принимается за еду.

Нечто подобное в течение дня происходит в нескольких других местах. В том числе, в штабе. Есть у нас крысы и прочие грызуны или нет, точно всё равно не скажешь. И ПВО в Вильнюсе действительно сильное.

28 июня, суббота, время 20:55.

Позиции 56-й дивизии, блокирующие Сопоцкинский плацдарм с юго-запада.

— Отказ выполнять боевой приказ в военное время, — по-жабьи сжимает губы насупившийся комдив.

Ничего этот твердолобый понимать не хочет! Давлю очередную вспышку гнева. Днём я занимался проработкой операции 36-й кавдивизии, что притаилась на двадцать км восточнее Друскининкая.

Что-то у меня страсть просыпается к звучным названиям. Эту я обозвал «Бумерангом». Сегодня ближе к ночи должны начать. И вот выдернули меня сюда по поводу ЧП. Комдив пристрелил ротного командира за отказ выполнять приказ. По мере вникания в ситуацию свирепею всё больше.

Мы на НП, я внимательно изучаю место планируемой комдивом атаки. Осмотр местности, беседы с присутствовавшими при происшествии взводными, доброжелательные по виду расспросы комдива выявляют следующую картинку.

Точно неизвестно, заминирована ли местность перед высоткой, занятой немцами. Но я бы на месте немцев заминировал. Дивизия не мгновенно подошла к месту прорыва. У немцев было не менее нескольких часов, чтобы закрепиться. И небольшой овражек сбоку этому способствует. Удобно в нём скрываться при подходе наших сил. И сам овраг, скорее всего, заминирован и под контролем. Немцы не дурнее меня, и это я у них учусь, не наоборот.

Комдив приказал роте атаковать высотку. Ротный заартачился. Сначала комбату всё на пальцах объяснил. Несведущему может показаться, что такого быть не может. Может! Действует мой приказ: в бессмысленных атаках красноармейцев не палить, беречь личный состав. И пример наступления через минное поле прямо-таки канонический образец, как нельзя поступать. Я на выпуске прямо угрожал новоиспечённым лейтенантам штрафбатом за такие вещи.

Чуть-чуть, совсем чуточку в пользу комдива небольшая тонкость. Точно всё-таки не известно, заминировано ли поле или нет. Если нет, его решение можно списать на эфемерное, но, тем не менее, существующее обстоятельство. Интуиция командира.

Темнеет. Оборачиваюсь к напряжённому комбату, что непрерывно есть меня глазами.

— Разведчиков с сапёрами высылаем? Или подождём, когда окончательно стемнеет? — У меня просто нет таких навыков, которые можно получить только на передовой.

— Лучше подождать с полчаса, товарищ генерал армии! — Комбат энергичен и бодр.

— Если надо, мы и час подождём, товарищ капитан, — надо развеять его желание угодить вышестоящему начальству, — а то ведь в случае потерь, ответственность на вас.

— Уже темнеет, товарищ генерал армии. Через полчаса никто ничего не увидит.

— Тогда вот что, — принимаюсь за обеспечение операции. Это всё не просто так, послал людей и жди результат. Когда заканчиваем, — мы напрягли миномётную батарею, если что, они врежут, — иду смотреть разведгруппу.

Осмотр меня удовлетворяет. Трое парней, один с миноискателем, двое — на прикрытии и подстраховке, все в маскхалатах, с привязанными веточками, пучками травы и листьев. Погляжу ещё на них со стороны, насколько они незаметны.

Пока справляюсь со злостью, а ещё мне грустно. В этих ребят душу вложил, весь опыт, случайным образом накопленный за всю жизнь и соединённый с реально боевым опытом генерала. Кто-то спросит, как может мирный человек чему-то научить профессионального военного, пусть из армии семидесятилетней давности? Да элементарный ответ. К примеру, мы космическая держава и многие даже дети кое-чему могли поучить того же Королёва и Глушко. На основе опыта существования космонавтики в течение многих десятилетий. Например, я, ни разу не спец в космической технике, хотя одно время активно ей интересовавшийся, точно знаю, по какой причине началась цепочка аварий космического корабля, на котором в итоге разбился Комаров. Попробуйте найти причину, почему не раскрылась одна из панелей солнечных батарей. По итогу всего полёта обнаружился целый комплекс причин, аппарат был «сырой», но почему панели не раскрылись?

Ответ прост, и обыщите весь интернет — вы его не найдёте. Моё предположение такое: при раскрытии панели неизбежно в каких-то местах металлические части трутся друг о друга. Скользят. И если на Земле в условиях атмосферы с неизбежной влагой в ней содранная корка окислов моментально восстанавливается, то в космосе такого не происходит. Металлические поверхности, даже на мгновенье прижатые друг к другу такими «обнажёнными» частями, тут же свариваются. Механизм стопорится. Потому панель и не раскрылась.

Я не прав? Да запросто. Только в отличие от гражданина не космической державы у меня есть правдоподобная научная или хотя бы наукообразная версия. Это всё само как-то заходит. С военным делом так же. Многие в армии служили, все смотрим военные фильмы с детства, читаем книжки и разбираем АКМ в школе.

Я многому сумел научить этих мальчишек… смотрю в бинокль. Парни — молодцы, будто растворяются в темноте, пытаюсь найти их, и у меня получается с трудом. Но я близко и знаю, где высматривать.

Мальчишек многому научил. Не я один, конечно, но главное направление — за мной. Эти мальчики — мой самый ценный ресурс.

Разведка возвращается, с лёгким шорохом сыпется в окоп земляная труха, и мне уже можно не слушать рапортов. Слишком быстро вернулись. Слова сапёра подтверждают мою уверенность.

— Поле заминировано, товарищ генерал армии, — докладывает младший сержант, — обнаружено три мины на участке примерно восемь метров. Выемку производить не стал, приказа не было.

— Всё правильно сделал, товарищ сержант. Молодец.

— Он младший сержант, товарищ генерал армии, — осторожно подсказывает комбат.

— Это уже ваша недоработка, товарищ капитан. Надеюсь, будет исправлена.

Луна скудна, но звёзды ярки. Мы покидаем НП, уходим за полкилометра в ближний тыл. Там есть овражек, который накрыли сверху слегами и брёвнами в пару слоёв, короче штаб дивизии оборудован замечательно. В двух шагах рядом пройдёшь, не заметишь.

— Итак, что выясняется? — оглядываю разместившуюся за длинным столом компанию. Командование дивизии, корпуса, моя охрана по периметру, Саша за плечом.

— Очень нехорошая вещь. Ротный командир, лейтенант Игорь Гатаулин фактически спас свою роту от уничтожения, а своего комдива от трибунала. И что он за это получил? Пулю в грудь. Даже если жив останется, будет комиссован.

— Он не выполнил приказ, — бурчит комдив неизменное. Комкор помалкивает (генерал-майор Егоров Евгений Арсентьевич, в моей истории завтра, 29 июня, попал в плен).

— Вы тоже нарушили приказ, — уличаю его, — уже мой. Было приказано: не ликвидировать Сопоцкинский плацдарм до особого распоряжения. Вы поставили своего ротного в двусмысленное положение. Выполнит ваш приказ — нарушит мой. И даже два моих. Есть ещё приказ, да даже в уставе об этом сказано: беречь личный состав. Выполнит мой приказ — нарушит ваш. За свой отказ лейтенант наказан. Но теперь вы должны быть наказаны за нарушение уже двух моих приказов.

— Я не собирался силами роты ликвидировать весь плацдарм. Всего лишь разведка боем, — генерал-майор бурчит, буровя дощатый стол рыбьим взглядом.

— Разведка боем мера, как правило, вынужденная и только перед непосредственным наступлением, которого мы пока даже в мыслях не держим, — накаляюсь, но пока держусь.

Что же с ним делать? Под трибунал отдавать генерала рука не поднимается. И не потому, что корпоративная солидарность, де, это мы — генералы. Опасно это. Как-то читал про Тимура, железного Хромца, древнего правителя и завоевателя. Взяв в плен какого-то султана, он не стал его казнить. Наоборот, усадил за свой стол, как гостя. Потом отпустил. За выкуп, конечно. Но убивать своего многолетнего врага не стал. Подданные любой страны не должны думать, что высших правителей тоже можно повесить или четвертовать. Так и до тебя самого доберутся.

Мы, конечно, не древность, но звание генерала обладает особой аурой для красноармейца. Не должен он даже заподозрить, что генерал может оказаться дураком или изменником. Огромный авторитет высших командиров — стратегическое оружие. Цемент, скрепляющий армию.

Вот и стою между двух огней. Идиота нельзя оставлять на должности. Ни на какой. И сделать с ним ничего нельзя, только нервы потрепать. Трибунал его… нет, не оправдает, но наказание будет мягким. Типа понизить в должности или что-то такое. И меньше полка ему не дашь. Только полк мне тоже жалко.

— Назначайте комиссию по этому делу, Евгень Арсентич, оформляйте бумаги и отправляйте в Минский трибунал. Там решим, что с ним делать… — смотрю на «отличившегося» генерала, раздумываю. Это половинчатое решение. Предвижу, что трибунал решит. Тот мальчишка, если выживет, может считать, что легко отделался. Трогать его я не дам.

— Товарищ генерал-майор, — да, к этому фрукту обращаюсь исключительно официально, — отойдёмте на два слова.

Отходя на несколько метров в сторону, ближе к выходу, дружески приобнимаю его за плечи.

— Вы мне просто скажите, — смотрю проникновенно в рыбьи навыкате глаза, — вы ж должны понимать, что кругом не правы.

— Я могу быть десять раз не прав, товарищ генерал армии, — опять неприятно сжимает узкие длинные губы генерал, — но лейтенант обязан был выполнить мой приказ…

Тум-д! И сразу за характерным звуком удара другой: д-дум! В первом звуке виноват я, во втором голова брякнувшегося на пол генерала. Сидящие за столом вскакивают, вытаращив глаза. Мой Саша телепортируется за моё правое плечо. Не сдержался и незачем. А рука у моего генерала тяжёлая. Челюсть этому рыбоглазому точно свернул.

Отлетевший на пару метров генерал-майор, — пока генерал-майор, — спустя несколько долгих секунд начинает слабо возиться.

— Саша, пистолет, — адъютант тут же обезоруживает комдива.

Комкор и остальные командиры смотрят на меня, в их глазах — ничего, одно ошеломление. Небось думают, сорвался командующий, опустился до рукоприкладства. Сейчас. Три раза. Не, руки давно чесались, но…

— Евгень Арсентич, вызывай медиков, — комкор бросает взгляд-приказ адъютанту, капитан уносится из штаба.

— Теперь дальше. Оформляйте ему боевую травму. Ну, что-то вроде близкого разрыва и удар в лицо каким-нибудь обломком. Засуньте его в госпиталь. Пусть врачи найдут у него какую-нибудь болезнь и комиссуют нахрен. Мне такие командиры даже в комбатах не нужны.

Торопливо входят парень с девушкой с медицинскими знаками в петлицах, оба сержанты. С носилками. Начинают хлопотать вокруг слабо стонущего генерала. Им уже что-то вкручивает мой адъютант. Понятно что.

Когда уходим, — задержался я тут, — комкор, два других комдива, их адъютанты и начштаба корпуса смотрят на меня задумчиво и с уважением. Задумчивость понятна. Им наглядно показали, что их ждёт, если что. И уважение понятно. Самое лучшее решение, достигающее главной цели: убрать негодного генерала из армии.

У меня не заржавеет. Командарм Кузнецов уже спрыгнул с генерал-лейтенанта до генерал-майора. И один из присутствовавших (комдив-85) генеральской звезды лишился. Зато будет, хм-м, куда расти…