Его Величество бомж (СИ)

Глава 18

— Мария Семёновна!

— Танюшка, ты сегодня рано…

— Всё потом, дайте Вашу стерильную укладку!

— Что случилось?

— Там! Там собаки человека подрали! Надо шить! Вы умеете шить, Мария Семёновна? — у меня только практика в училище, а больше ни разу не довелось!

— Приходилось, но теперь не смогу, руки не те! Вот глянь, — вытягивает вперёд, и я замечаю мелкий тремор, — годы, Танюшка, годы! Хорошо хоть уколы пока делаю. Да там не трудно, — достаёт стерильный бикс с шовным материалом и инструментом, хоть и не шила сто лет, а на всякий случай укладку обновляет регулярно, — рану обработаешь, края смотри, чтобы тоже чистые были, поле не забудь йодом погуще… Вот тебе йод, вот пластырь, вот так, продеваешь через край и нитку протягиваешь, вяжешь узел, обрезаешь, потом следующий… так, что ещё?

— Да помню я! Боюсь только!

— Не бойся! Обезболить бы! Где-то было что-то, погоди! А… Антибиотик кольни, это обязательно! — копается в стеклянном шкафчике, добывает упаковку антибиотика, растворитель, — шприцы-то есть?

— Есть! Что я сапожник без сапог?!

— Слушай! Обезбол закончился! Давеча у Кузьмича зуб нарывал, я и позабыла, что всё на его нерв истратила! Вот, дура старая! Башка совсем дырявая! Хотела же заказать! Пополнить!

— Ладно, Мария Семёновна! Я побегу! — толку больше не добьюсь, надо всё самой.

— Стоять, торопыга!

— Что такое?! — я уже на одной ноге!

— Травмы не забудь зафиксировать, лучше сфотографируй, я потом, если потребуется, всё оформлю, как полагается!

— Потребуется, Мария Семёновна! Ух, как потребуется! Я теперь всё фиксирую!

Наконец за порог.

— Танюшка, — кричит Семёновна вслед, — не ходи сегодня, я сама справлюсь, там только укол Иванычу, так он мой сосед, я сама по пути!

— Спасибо! — уже не слышит, наверное, потому что я на улице…

Обратный путь позволяет остыть и собраться. Раз в училище практика была, то и здесь справлюсь, не на выставку! Вот только обезболить нечем…

И тут осеняет: если ему всю спину расшили, и не умер, то и здесь выживет!

Иду домой собранная, уверенная, главное, чтобы руки не тряслись, я же не Семёновна, мне до паркинсонизма ещё далеко!

Захожу, всё бросаю и в кухню. Он прислонился спиной к стене, голова откинута. Услышал, открывает глаза, губы растягивает в подобие улыбки, но вижу за ней боль. А сейчас снова бередить, и анестетика нет, как назло!

— Костик, потерпеть надо! Будем зашивать. Ты потерпишь? — кивает. А, куда деваться! Шей сколько хочешь, орать всё равно не сможет, даже стона лишён. Может, ему и спину так же разукрасили? Молча…

Перемещаемся к окну. Господи, он в валенках остался!

— Давай снимать! Вот и моё время пришло тебя разувать, — плохая шутка, тем более, что пытается сам. Да как тут?! Рука перевязана, ногу тревожить больно. С горем пополам разулись. Беру ножницы, штаны жалеть смысла не вижу, отстригаю прямо над дырой,

— Теперь будут шорты, — освобождаю рану от всех покровов, потом делаю фото на память. Он в недоумении, приходится оправдываться, — так надо, родной, кое-кому пора прищемить одно место! В следующую перевязку ещё и руку сфоткаем! — вряд ли Костику интересна моя война с Денисом, но сосед реально достал, а сегодня я испугалась не на шутку!

Мою руки. Приходится всё снова открыть и вычистить, знаю, что больно, вижу по нему, но что делать!

Потом ватным тампоном, смоченным в йоде, крашу вокруг раны. Но сколько не тяни, надо приступать к кройке и шитью, — Костик, ты готов?

Одной рукой как ухватился за край табурета, другой раненой, за край стола, так и держится, челюсти сжаты, кивнул.

— Поехали! — на него даже не гляжу, так лучше, спокойней, мне надо собраться, сосредоточиться. Скруглённая лигатурная игла позволяет, не поднимая кожу, прихватить оба края раны. Она так остра, что плоть поддаётся хорошо, почти без сопротивления. Руки сами откуда-то вспоминают то одно-единственное занятие, когда я в учебной анатомичке изучала это ремесло. А теперь вот второе мое занятие. На живом теле! На моём любимом!.. Не раскисать!

— Прокол, прокол, узел! Соединяю кожу и край лоскута. Прокол, прокол, узел… — диктую себе мысленно, — прокол, прокол, узел… Кажется вечность!.. Скорей бы закончить!..

Дошила! Теперь могу голову поднять!

Он весь мокрый, бледный, губа закушена, руки мёртвой хваткой держаться за те же опоры и едва заметно дрожат. Глаза закрыты, глубокая вертикальная складка над переносицей! Больно! Очень больно! Даже ещё не понял, что закончила! Не видит!

Как мне помочь? Как снять эту скорбную морщинку? Что сделать, чтобы в открывшихся глазах проснулись счастливые искры, а не озёра боли? Знаю только одно средство!

Неслышно приподнимаюсь и целую в губы! Первый наш настоящий поцелуй! Прямо в эти сжатые закушенные губы. От неожиданности Костя распахивает глаза, рот приоткрывается, и он, удивлённо помедлив, принимает, отвечает, а потом и руки уже обвивают меня, а не цепляются за табурет!

Этот поцелуй вперемешку с болью, такой солёный и такой сладкий! Такой глубокий и бесконечный, что сразу легчает, отодвигается на второй план кошмар предыдущего часа, неравная схватка, кроваво-снежная каша во дворе, остаёмся только мы двое! Я и мой любимый! Кем бы ни был, мой герой!..

Не знаю, что в это время чувствует Константин, но руки его не спешат отпускать меня, а губы не торопятся проститься с моими…

И так до самых последних атомов кислорода в крови, когда вдох становится, жизненно необходим…

А дальше, когда поцелуй всё-таки заканчивается, судорожно вдыхаю и слышу,

— Благодарю тебя, Светлейшая богиня! — сначала хрипло с непривычки, а под конец вполне благозвучно, приятным баритоном, — прости наглеца! — и я оседаю на пол!

Он рвётся меня поднимать, но куда уж инвалиду, я и сама могу,

- Костя! Ты заговорил?! Урра! — подскакиваю, кидаюсь обниматься, стараясь не задеть рану, нам ещё повязку накладывать, — наконец-то!

— Благодарю тебя, о Великая Дадиан, за то, что вернула мне речь! — точно бы плюхнулся сейчас на колени, да рана не даёт!

— Ктооо?! — не понимаю, что он такое говорит?

— Прости! — почти ловлю Костика в попытке полёта мне в ноги, — самая Великая и Всемогущая, Всеславнейшая из Пантеона богов, Прекраснейшая Дадиан!

— Я этих сук точно посажу! Что они тебе вкололи, идиотки?! — парень явно потёк крышей!

— Не знаю… — пожимает плечами. Я спохватываюсь: рука, перетянутая моим самодельным жгутом, уже посинела,

— Так, давай-ка для начала закончим процедуры, а потом поговорим.

— На всё твоя единоличная воля, моя богиня!

— Богиня, так богиня, мозгами займёмся чуть позже! Сначала развяжем пояс, потом наложим повязку на бедро, и кольнём антибиотик. Да, ноги как? — они за всеми заботами и стрессами, отошли на задний план.

— Ноги не болят, Светлейшая, — зато явно приболели мозги!

Справившись со всеми задачами, даю таблетку обезболивающего, видно же, что терпит, и за радостью от возможности заговорить, никуда не делась боль.

— Прими вот это, станет полегче.

— Из твоих рук, всё что угодно, Наимудрейшая, хоть яд!

— Будешь нести такую пургу, точно придётся отравить, — ворчу. Потом отстригаю вторую штанину,

— Дома можешь ходить так, и вообще, ложись, хватит на сегодня подвигов! А я пойду к собаководу, надо выяснить прививал ли псов от бешенства, — а сама из головы не могу выбросить: он от стресса свихнулся? Или сразу был таким странненьким, просто пока молчал, за умного сходил?

— Псы не были бешеными, богиня, это нормальная агрессия подобных животных.

— Давай-ка, Костенька, я узнаю это из первых рук, а то не прошло и двух часов с момента укуса, а у тебя уже горячка! Только бы порадоваться, что заговорил, а тут такой бред!

— Берт…

— Что?

— Ты назначила мне новое имя, Наимудрейшая, я понял, зачем так сделала! — у него аж глаза заблестели, — но пока мы одни, могла бы обращаться ко мне по-настоящему! — потом спохватывается, — прости Всемогущая, на всё — твоё право!

— Нет, уж! Как тебя звать? Назови своё настоящее полное имя!

— Роберто Гаурелли Ригондо герцог Оберонский наследный принц Абекура! — встаёт навытяжку. Были бы ботинки, сто пудов, щёлкнул бы каблуками. А сейчас прикольно смотрится: в обрезанных шортах и носках, да ещё и перевязанный весь.

Хотя мужественности не отнять и в таком виде.

— Идика-ка ложись, герцог, как там тебя, Абекура, и поговорим! — командую. Раз уж богиня, так почему бы и нет? Вроде бы приятно, когда богиней называют, но как-то тревожно с ненормальным мужиком оставаться под одной крышей. Не подаю вида, но стоило бы понять глубину его сумасшествия.

— Принц Абекура, — поправляет, но послушен, впрочем, как и всегда.

— Почему ты играл столько времени в молчанку?! — первый наиглавнейший вопрос. Розыгрыш? Может, угадал Ник Ив, — на спор?

— Разве вправе я — простой смертный обсуждать твою божественную волю?

— Вот только меня не впутывай! С чего именно сегодня решил заговорить?

Он явно в замешательстве, только улёгся, тут же делает попытку сесть, останавливаю,

— Лежать! Говори так!

— Ну, как же, Всемогущая? Ты сняла чары, я заговорил!

— И, как я их сняла?

— Поцелуем, конечно! Сняла с губ печать молчания! Твой божественный поцелуй бесценен, но до меня, недостойного, ты снизошла! Благодарю, о Светлейшая! — всё время дёргается вскочить и, дай волю, пасть ниц.

— Если всё так просто, давно бы поцеловал в губы, возможности были! — не понимаю, чего тянул?

— Были… — соглашается, — твоей воли не было!

— А, с чего ты взял, Абекура, что сейчас это моя воля?

— Абекур — моё королевство, вернее, моего отца, Светлейшая, я — Роберто. Ты по-прежнему играешь со мной в странные игры! — вздыхает, — но значит так надо! Я приму всё! Ты можешь щёлкнуть пальцами, и печать молчания снова ляжет на мои уста, можешь ещё что-нибудь сделать, она спадёт! Твоя необсуждаемая воля на всё!

Вот как?! Башка у человека, точно не в порядке! Но он так увлекательно несёт бред, что хочется ещё чего-нибудь узнать!..