Его Величество бомж (СИ)

Глава 21

Подозрения оправдались. Пока я подкидывала дровишек в печку, пока её растапливала, грела воду, чтобы вымыть посуду и занималась мелкой уборкой, Костик заснул, но вскоре ровное дыхание сменили тяжёлые стоны и горячечный бред.

Уже свечерело, темно, включаю ночник, что тут у нас?

Прикоснулась ко лбу — огонь! Да и так видно, лицо раскраснелось, губы пересохли, и дыхание стало прерывистым и рваным.

— Вот только этого нам и не хватало!

Вываливаю свой нехитрый медицинский арсенал на кухонный стол. Хорошо хоть, кое-какие запасы имеются, сейчас будем сбивать жар, а ближе к ночи ещё антибиотик добавлю. Навожу большой бокал морса, туда закидываю шипучку анальгетика, иду поить Костика и останавливаюсь…

Он что-то говорит, присматриваюсь, парень явно в бреду. Пытаюсь разобрать слова. Сначала речь кажется бессвязным набором и сочетанием звуков, она отрывиста, но не груба, много рокочущих перекатов. Ни одного знакомого слова, бросаю тщетные попытки разобраться и просто прислушиваюсь к мелодике. В лингвистике я так же сильна, как слон в балете. Кажется, что-то из итальянского, испанского, но с более чётким проговором. Возможно, сильно устаревшее или с примесями иных диалектов, но я бы подумала, что Роберто из тех краёв. И Костиком сейчас, как-то не вяжется его называть. А, что отрывисто, так видимо, он в данный момент сильно взволнован.

Выходит, не врал?! В бреду не станешь прикидываться и бегло болтать на несуществующем языке. Да и не болтает. Он командует, требует, какого-то Тео! Несколько раз повторяет это имя, что-то торопливо втолковывает, интересно, что?

Подхожу ближе, надо будить, надо приводить в порядок человека, пока не сгорел в своём пожаре,

— Костик, э-эй, Костя! — ноль эмоций. Ну, конечно, сейчас надо по-другому, — Берт, Берти, очнись! — он схватывает моё запястье и продолжает говорить на своём птичьем. Глаза горят нездоровым блеском, торопится рассказать что-то очень важное.

Была бы Наимудрейшей Дадиан, поняла бы, разумеется. Но я же Татьяна — обычная медсестра приёмного отделения, не имеющая, никаких сверхспособностей, могущая в данной ситуации только обнять, погладить разгорячённый лоб прохладной ладонью, поцеловать горячую щёку, прошептать на ухо,

— Берти, не волнуйся! Всё будет хорошо! Ты поправишься и сумеешь вернуться в свой Абекур! Разберёшься во всём! Потому что иначе и быть не может! Потому что ты самый классный, и потому что я верю и буду с тобой!

Странным образом, этой вовсе не магической магии оказывается достаточно, чтобы мой пациент утих, а потом открыл глаза, и сумасшедшего огня в них уже не оказалось,

— Выпей вот это, — подаю бокал с шипучкой. Он немного приподнимается, принимает, жадно пьёт, я придерживаю, чтобы не выронил, а другой рукой за плечи, понимая, что ему тяжело.

Забираю опустевший бокал. Футболка, в которой спал, сырая, хоть выжимай,

— Давай-ка снимем, пока не озяб, — помогаю осторожно высвободить раненую руку, избавляя от одежды, переворачиваю подушку, и он бессильно валится обратно на постель.

А я прибегаю к старому проверенному бабушкиному способу: наливаю в миску холодной воды, немного уксуса и принимаюсь обтирать горячее тело.

Несмотря на тревогу, не могу не заметить, что он уже в достойной форме, под влажной кожей чувствуются литые жгуты мышц, не скажешь, что недавно был — кожа да кости.

Касаться его приятно, он очень хорош и притягателен, одно удовольствие на женский взгляд. Не зря же Катька глаз положила!

Но только не сейчас думать об этом! Сейчас надо преодолеть очередную напасть! Такое чувство, что мой странный избранник просто создан, чтобы собирать неприятности!

Костик лежит спокойно, дыхание понемногу выравнивается, и он, кажется, засыпает. Напоследок ещё раз смачиваю марлю в уксусной воде и кладу на лоб. Трудно удержаться, чтобы не поцеловать, касаюсь его губ своими, они сладковатые от морса, мягкие, тёплые… скорей бы поправился!

Ближе к полуночи колю повторно антибиотик, он даже не проснулся толком от того, что потревожила. Послушно перекатился на бок, позволив сделать укол, а заодно поменять наволочку и простыню. С удовлетворением замечаю, что жар уже не такой сильный. Если температура и не совсем в норме, то явно спадает…

Собираю смененную постель и одежду. Эх, сколько же у меня набралось стирки! Когда одна, то можно и руками в тазике, а постельное обычно в прачечную сдаю раз в месяц той же тётке Вере. Когда они вдвоём с дядей Колей жили, то она иной раз полупустую стиралку гоняла, а тут я ей подкидываю для полного комплекта. Не бесплатно, конечно, но у неё водопровод и машинка подключена, так что и хозяйке выгодно, и мне удобно. Но сейчас там целый табор обитает, возьмёт ли?

Надо что-то ещё с мытьём придумать. Баня рядом с домом, два шага. Вполне нормальная, ещё, когда с мамой жили, нам её построили. И правильно, мама нечистоплотности не терпела. Но мне одной куда? Воду натаскать, протопить, столько мороки! Каждую смену на работе могу душ принять в цивилизованных условиях, а мелкие процедуры или голову вымыть лишний раз можно и в тазике из чайника.

С Костиком вариант с тазиком не пройдёт. Если к утру очухается, придётся всё-таки истопить и отправить его мыться, раны прикроем…

На следующий день мой многострадальный герцог проснулся огурцом. Я ещё в постели, но сквозь истончающуюся предутреннюю дрёму слышу шаги, хлопнувшую дверь и поднимаюсь. Надо пойти посмотреть пациента.

Он возвращается через некоторое время со двора, походы в туалет никто не отменял.

— Как ты, Берти? — подхожу поближе, вглядываюсь, вроде ничего. Привстав на мыски, дотягиваюсь до лба, — в норме.

Он тут же прихватывает мою ладонь своей могучей лапой и привычно приникает губами,

— Ты снова спасла меня, Наидобрейшая Дадиан!

— Да я то причём! Подумаешь антибиотик и жаропонижающее, не велико волшебство, — смеюсь, — сейчас попу подставишь снова, от уколов пока не отказываемся.

— Не понимаю, о чём ты, но твои чудесные зелья вернули мне жизнь, а ещё скромничаешь, когда называю Всемогущей! — вот и поспорь тут! Опять, видите ли, чудо сотворила! Что ж, отпираться нет смысла,

— Ты как насчёт, помыться?

— Очень хочу! Сейчас был бы дома, в пенную купель кинулся и провалялся там целый час! — размечтался.

— Купели у меня для тебя нет, да и раны мочить нельзя, а вот баньку устроить можно.

— Баньку? — переспрашивает, похоже, парень не в курсе. И теперь уж не удивляюсь, какая баня, когда наш герцог Оберонский в купелях привык нежиться. Ну, ничего страшного, в душе больничном, как миленький мылся, значит, и тут помоется, я ему помогу…

После завтрака затеваю баню. Нетоптаного снега у меня за двором и по огороду в высоту метра два не меньше, так что таскаться с вёдрами на колонку, смысла не вижу. Котёл греется, а я только снежные кубики подбрасываю, да горячую воду отливаю, чем больше, тем лучше, моему богатырю много надо.

Рвался помогать, но я скоренько его осадила,

— Швы разойдутся, по новой шить будем. Хочешь?

— Нет, — сразу успокаивается. А я думаю, надо у него про красоту на спине выспросить, не забыть бы…

Когда банька протоплена, и горячей воды уже вдоволь, забираю купальщика с собой. Париться не очень люблю, а ему и вообще, сейчас не положено, так что смысла устраивать жаркий ад не вижу, нам и ночью его хватило, но вот берёзовым веничком пройтись не помешает. А то, что герои должны быть чистыми, это точно!

Костик, осмотревшись в предбаннике и заглянув дальше, спокойно раздевается. Причём совсем! А чего, таиться-то? Я его во всей красе уже видела, помниться… Да ещё и богиней потом оказалась, а какие тайны у простых смертных могут быть от богов?

Но вот у богов тайны, всё-таки кое-какие есть, я не Катька — Чичолина, так что жертвую майкой с трусами, вымокнут и, фиг с ними. Повязки у пациента на руке и ноге предусмотрительно обмотаны пищевой плёнкой. Отправляемся в заплыв.

— Как? — интересный вопрос, самой бы знать, когда выясняется, что высота потолка в парной ниже Костиного роста. Нам с мамой он казался вполне высоким, а на таких банщиков, как герцог Оберонский никто не рассчитывал.

— Ложись на лавку, пока лоб не расшиб, — командую, — а то никакого здоровья не хватит, травмы твои лечить.

С богиней никто спорить не собирается, укладывается спиной вверх. Ноги конечно свисают. Окатываю его горячей водичкой из тазика и начинаю усердно мылить крепкой мочалкой, избегая художеств. Только покряхтывает от удовольствия. Отдраив с головы до пят, беру подварившийся разбухший веник и предупреждаю,

— Ну, теперь держись, герцог, сейчас всыплю тебе по первое число!

— На всё воля твоя, моя богиня, — кайфует, судя по голосу.

А я хорошенько прихлопываю его по ногам, пояснице, крепкой мужской попе, плечам и лопаткам и по красоте тоже, макаю веник в кипяток и возвращаюсь снова. Пройдясь вдоль тела несколько раз, уляпав его всего берёзовыми листьями, вижу, что порозовел, как поросёночек, не переусердствовала ли? Ополаскиваю прохладной водичкой, он ахает от неожиданности и распластывается совсем, даже руки повисают безвольно до пола по обе стороны скамьи.

— Не спать, переворачивайся! — нехотя, но послушно выполняет приказ.

Вот тут всё гораздо сложнее, одно дело любоваться на симпатичную, но всё же нейтральную задницу, и совсем другое, на богатство, которое предстаёт теперь моему взору. Но поскольку Костику, кажется, всё по барабану, он на расслабоне, то мне и подавно заостряться не стоит.

Повторяю весь комплекс процедур, осторожно обходя повязки и всё самое ценное.

Но на то оно и ценное, чтобы притягивать к себе невольный взгляд украдкой и ненароком лёгкое касание.

Ну, а что? Я не женщина что ли? Не Катька, конечно, но мне же не пятнадцать! И вот, что поделать, когда руки сами чешутся, приласкать такого соблазнительного мужчину, не мочалкой и не веником уж, точно!

Тут ещё второй голос откуда-то просыпается и нашёптывает,

— Уж мыть, так всего!

Гель на ладонях скользит хорошо, по его груди и животу вообще, отлично. Его тело притягательно, чувствительность моих пальцев усиливается многократно, а Костина кожа просто становится для них магнитом. Да я сейчас готова его ласкать не только ладонями, мне всей поверхностью собственной кожи хочется ощущать и обязательно касаться губами. Особенно, когда тугие жгуты мышц расслаблены, а он так открыт.

Взглядываю на лицо: лежит, дремлет, что ли? Глазки закрыты, лоб весь в бисеринках пота, на губах гуляет лёгкая улыбка. Точно прибалдел…

Но мне-то этого маловато будет! Что если спущусь пониже? Совсем немного, сантиметр, и ещё сантиметр, и ещё…

Костик, пребывавший до этого практически в нирване, по мере моего приближения к главному достоинству, которым, кстати, вполне можно гордиться, просыпается. По утяжеляющемуся дыханию, каменеющему прессу и рукам, вдруг цепляющимся за края скамьи, понимаю, что парень уже в теме, но пока мест молчит и не двигается.

Зато я двигаюсь, вернее, руки двигаются очень прекрасно! И это заводит! Даже не знаю, что больше: то, что под ладонями вздыбливается, или вот эта его реакция, по которой понимаю, что сдерживается с трудом. Мне уж самой непросто, отклик в теле ещё какой! Но, главное не представляю, что с этой игрой дальше делать?!

Вернее, не так! Конечно, представляю прекрасно, что должно последовать, но не следует! Не самой же на него прыгать! Когда уже совсем теряюсь, слышу хрип,

— Всё! Больше не могу! — одним махом переворачивает меня на своё место, а сам уже сверху! Стаскивает мешающее бельё и, взглянув прямо в глаза совершенно ошалевшим взглядом, что-то очень серьёзно произносит на своём тарабарском, а после этого приступает к самому главному мужскому предназначению.

Он неистов, идёт к намеченной цели, не особо обращая внимания на мои желания и потребности, всё что-то бормочет, потом спрошу перевод, сейчас не до этого…

Если судить по Косте, в Абекуре мужчины не очень церемонны со слабым полом! Помедлив совсем немного, будто решаясь «Быть или не быть», Костик чуть ли не со звериным рыком окончательно набрасывается на меня, так что кажется, уже жалею, о своих провокациях. Называется, доигралась!

Если бы можно было просочиться сквозь лавку, просочилась бы! Но я же не богиня! Так что ничего не остаётся, как расслабиться и получать удовольствие, мать его!

Но моё лицо, похоже, не выражает никакого удовольствия! Что оно сейчас выражает, даже не представляю, но видно что-то драматическое, а тело вместо расслабления сжалось в камень, и мой разогнавшийся чудо-любовник, почуяв неладное, как-то резко сникает. Ещё не выровняв дыхания, съезжает на пол и, прислонившись спиной к скамье, хрипло выдавливает,

— Прости, богиня… — и такой исход мне тоже не нравится. Не клеится у нас.

Наверное, в Абекуре женщины как-то по-другому устроены, или вот эта дичь у них в порядке вещей, но я же ему не абекурица какая-нибудь! И теперь у меня два варианта: послать его ко всем чертям или выправлять положение.

Что-то подсказывает, попробовать второй…