Его Величество бомж (СИ)

Глава 20

— Можно, но не нужно! — у меня реакция отменная, а на соседа ещё и стойкая аллергия.

Но он, всё равно заходит. Костик тут же поднимается с дивана и, несмотря на свой израненный вид, выглядит гораздо внушительнее Дениса. Да, что и говорить, ещё немного, и головой в потолок упрётся.

— Не кипятись, соседка, я с миром! — торопится заверить незваный гость и, расстегнув молнию на куртке, достаёт из внутреннего кармана конверт, — здесь деньги на лечение мужика твоего, — взглядывает опасливо на Костика, — ну и, за моральный, как говорится.

Отхлестать бы по роже его этим конвертом, да предложить встретиться в суде, но по здравому размышлению, понимаю, что Костика, который считает себя герцогом Оберонским или ещё, хрен знает каким принцем, лучше не светить, да и паспорта у принца нет.

А, поскольку Денис честно наработал себе карму, почему бы не позволить искупить её сполна?

— Сколько там? — киваю с холодным безразличием, словно у меня этих фантиков самой девать некуда.

— Сотка деревянных! — горделиво кладёт на стол. Нет уж, дорогой Иа, я тебя сейчас огорчу,

— Маловато будет, забирай и уматывай! Встретимся в суде!

— Как знал, — хитро подмигивает, — понял сука, что можем договориться. Вынимает из-за пазухи ещё один конверт, — удваиваю ставку.

Реально сознаю, что возьму, просто, это — самый лучший вариант в данной ситуации, но мне ещё, кое-что нужно,

— Забор вернёшь на место!

— Верну, — вздыхает, — по лету, сейчас сложновато, — ни слову не верю, поэтому мне всё равно, как он будет это делать,

— В ближайшие дни, сроку неделя!

— Запись сотрёшь? — вот что ему надо! Дело не в компенсации за увечья, ни в моральном вреде и осознании своей неправоты! Дело в том, что в моём кино запечатлелось, как Денисова свора гнала ребёнка, и буквально чудом, а вернее Костиными стараниями, он остался в живых!

И замути я это дело, свидетели найдутся, сам видел, что соседи уже на грани! А там одно к одному, приплюсуются все остальные обиды, не одну меня задеть успел.

— Сам сотрёшь, если на память не захочешь сохранить! — он даже не понял, о чём я,

— Как это?

— А, так это: купишь мне новый смартфон, а этот, так и быть, я тебе подарю.

— Ну, ты и стерва! — крысится Денис, вроде бы даже восхищённо, мол, знай наших!

Костя, наблюдающий исподлобья деловые переговоры, заподозрив его агрессию, выдвигается вперёд, но молчит. Ему, наверное, не трудно, он уже привык обходиться одним только угрожающим видом.

Зато я за словом в карман не лезу,

— С волками жить, по-волчьи выть! Кстати, собаки привиты? Или приплюсуем на уколы от бешенства?

— Обижаешь, Татьяна, с этим у меня порядок! Могу сертификаты показать!

— Обязательно…

— Надеюсь, это весь райдер? — а мне кажется уместным, если бы Денис сейчас добавил, — моя богиня! — но он почему-то замолкает и глядит на меня в ожидании. Подбрасываю ещё небольшую, но существенную гирьку на весы его терпения, играя на грани фола,

— Почти…

— Ещё что?

— У соседей был? Им за моральный вред возместил? Там мать чуть ли не с инфарктом валяется, — это уж, я сгущаю, конечно, — и мальчонка заикой стал!

— Бля!.. — частично матерится Денис, но делать нечего, — сейчас пойду!

— Я проверю, — напутствую, — и вот, что ещё, — он уже в дверях, но послушно застревает, добавляю вслед, — собак твоих, чтобы больше не видела и не слышала, чтобы никто не слышал!

— У меня одна осталась, — печаль на лице, — твой мужик — нелюдь, какой-то! — Костик лишь хмыкает невесело.

— Не буди лихо, Денис, сам ты нелюдь, хотя и живёшь среди людей! Рискнёшь спустить, считай, пса похоронил.

— Да понял я, запись сотрёшь?

— Мы, кажется, обо всём договорились? — напоминаю, — забор, смартфон, к соседям с извинениями. А деньги можешь забирать, когда всё выполнишь, тогда и приноси.

— Нет, оставь себе, мне так спокойней, — и уходит…

Костя провожает соседа тяжёлым взглядом, а потом спокойно так, по-философски резюмирует,

— Повесить бы его…

— Чего?! — у нас, чем дальше, тем страшней! Вдруг уйду на работу, вернусь через сутки, а злосчастный Денис висит, на какой-нибудь берёзе перед моим домом!

— Если бы мы сейчас были в Абекуре, я повелел бы повесить эту сволочь, — поясняет, не моргнув глазом герцог Оберонский. Именно, что герцог, уж никак не мой душка Костик! — или отдал бы на расправу собакам, таким же, какие у него были…

— Слава Богу, что мы не в Абекуре! — выдыхаю, а Костик удивляется,

— Какого бога славишь, Всесильная? Над тобой же никого нет! И почему золотом с виновного не взяла? Что значат эти два пакета резаной бумаги?

— Это, вообще-то, деньги, — оправдываюсь, — с паршивой овцы хоть шерсти клок! Думаешь, мы бы по суду больше получили? Одна морока, дело бы развалилось ещё до слушаний. А так, пока он в панике, надо пользоваться. Погоди, ночь переспит и будет жалеть, что погорячился!

— Это не деньги, это цветные бумажки, — сомневается мой странный герцог, открывая конверт и, развернув веером, рассматривает пятитысячные купюры.

— Ну, да, — припоминаю из какого-то старого кино, — кожаный мешочек с золотыми пиастрами смотрелся бы куда убедительней, но поверь, мой доисторический, это тоже деньги.

— Но, как такое возможно? Они же могут порваться, вымокнуть, сгореть, наконец? Это не деньги — обман!

— Если в этот обман верят все, то он становится правдой, — до чего мы договорились? Никогда не думала, что дойду до такого открытия, — если иллюзия становится массовой и узаконенной, то все принимают её за истину! Как бы объяснить попроще?

— Не объясняй, богиня, я знаю, кто такие иллюзоры, — вздыхает.

— Зато, я не знаю!..

— Я мог бы рассказать, но это как-то чудно! Тебе, Наимудрейшая, известно обо всём во всех мирах, а мне лишь малая крупица! — как надоели эти напоминания про моё божественное происхождение! Но зато ловлю себя на том, что на богиню уже отзываюсь! Прикольно!

— Так, хватит набивать цену, Константин, давай обратно на диван и рассказывай! — он аккуратно устраивает свою раненую ногу, хмурится при этом, значит, боль, всё-таки, тревожит. Укрываю одеялом, как маленького, и он вдруг просит,

— Зови меня Берти, пожалуйста, хочется иногда слышать собственное имя, знаешь, как приятно? Хотя бы наедине, сможешь? — так это трогательно звучит из уст сурового огромного мужика, голыми руками победившего стаю разъярённых псов три часа назад. Потом он, как обычно, спохватывается, и затягивает привычную песню, — прости, моя богиня, — вот бедняга!

Ладно уж,

— Хорошо, Берти, но взамен, ты будешь звать меня Таней, договорились? — уточняю, — мне тоже этого не хватает, зато богинь с избытком!

— Договорились, моя бо… Таня!

— Ну, насчёт ботани, это вряд ли, — смеюсь, — вполне практичная, в меру циничная, наученная жизнью девушка, далеко не отличница, зато выживаемость в полевых условиях выше среднего. И хватит извиняться, Берти, — уже вижу, как приготовился, — расскажи, что такое иллюзор!

— Так-то живой человек, хотя ты права, Таня, — секундная заминка, привыкает, как надо обращаться к своей богине, — можно уже говорить о нём не «кто», а «что». Иллюзор — живой труп. У наших магов есть специальный ритуал, при помощи которого они могут создать живую копию любого человека, использовав для этого другого, уничтожив его личность, и никто не узнает, не поймёт.

— Бред! — не удерживаюсь, надо же как его правдоподобно клинит и так обстоятельно!

— Берт! Берти! Мы же договорились: ты — Таня, я — Берт!

— Берт, ты несёшь бред! Так понятней?

— Ты знаешь об иллюзорах что-то другое? Расскажи!

— Ничего не знаю, потому что их нет в природе!

— Это точно, в природе нет, они ей не нужны, а вот иным людям бывает необходимо заместить себя или кого-то двойником, поставив на его место иллюзора.

— Хочешь сказать, что можно вот так просто поймать на улице любого гражданина и превратить в кого угодно?

— Нет, это по-другому работает, — а дальше все тонкости подбора, — иллюзор изначально должен быть примерно такого же возраста, роста и фигуры и, конечно же, пола. Из женщины нельзя создать мужчину, а из мужчины женщину. Старика не превратишь в младенца и наоборот. Чем ближе объект по сходству с оригиналом, тем лучше.

— Откуда ты знаешь? Видел иллюзоров когда-нибудь живьём?

— Их каждый видел, только ведь на лбу не написано, что он — иллюзор.

— Мне, как-то привычней двойник или клон, — припоминаю, — был какой-то бразильский сериал под таким названием, там вырастили клона взамен погибшего героя.

— Сериал? — повторяет, и мне ясно, что парень не в курсе. Хотя, как такое возможно?

— Ну, кино в котором много-много серий, особенно, если оно бразильское.

— Это, как? — о Боже, вот и думай, прикидывается человек, или и правда, из прошлого занесло, каким-то сквозняком!

— Смотри сам, — включаю телевизор, — когда на работе была, ты же смотрел?

— Нет, я не знаю, куда смотреть, странная штуковина, — может Костик старовер? Из глухомани выбрался, а та глухомань называется Абекур? Честно говоря, в географии не сильна, но память у меня цепкая, и вот такой точки на карте Родины, не припомню.

Перещёлкиваю каналы, Костя — Берт смотрит заинтересованно, натыкаемся на мультик, он просит,

— Остановись! — ну, думаю, сейчас залипнет надолго, а мне же надо выяснить про иллюзоров, возвращаю к разговору,

— Не отвлекайся, мы говорили о двойниках! — оказывается, он прекрасно помнит на чём остановились,

— А, зачем выращивать, как ты сказала, клон, когда можно взять готового? У каждого уважающего себя короля или властителя есть в заначке такой сходный человек, который при необходимости, на какое-то время, может заменить оригинал.

— У тебя тоже? — попробуй найди такому амбалу заместителя.

— У меня нет, но я пока и не король, а всего лишь наследник, — чувствую, сказок этих мне хватит надолго, не переслушать, а у него свои мысли, — представь я здесь, а меня там дома, наверное, уже искать перестали.

Если все его россказни принимать всерьёз, можно и головой двинуться, а хотелось бы пожить в здравом уме и твёрдой памяти, мне всего лишь двадцать пять. Да и мой, вдруг оживший совершенно лишённый романтики желудок, требует что-то в него забросить, поэтому, закругляюсь,

— Может, поедим. Ты как, Берт? Не проголодался ещё?

— Давно уж, — тут же соглашается. Ну, вот! Мужик, как мужик! Как о еде заговорили, сразу стал нормальным.

Жить на кусках и бутербродах, честно говоря, уже надоело, зато страшно захотелось жареной картошки.

— Герцог Оберонский, ты картошку умеешь чистить? — вопрос риторический. Он приполз за мной на кухню и глядит с большим сомнением, как я ловко управляюсь картофелечисткой, вздыхает,

— По части корнеплодов я не мастер.

— Я почему-то так и думала, — смеюсь, а он на полном серьёзе предлагает,

— Может, лучше схожу на охоту? Завалю оленя или косулю, или хотя бы кабана? — какой полезный мужик мне достался! Если что, не пропадём, обязательно кого-нибудь завалит!

— Ты уж, поохотился сегодня, — успокаиваю, — я же шучу, куда с такими ранениями работать! Зачем за мной притащился, ложись, мультики смотри, я сготовлю и всё принесу.

— С тобой хочу, — улыбается. А мне становится так приятно. Его синие озёра лучатся нежностью и, как-то не хочется верить, что это только из-за поклонения.

— Берти, я тебе нравлюсь хоть немного?..

— Зачем спрашиваешь, Дадиан? — изумляется и опять называет меня странным именем, — на всё твоя власть, — и снова эти подчинённые нотки пробиваются.

— Неужели ты видишь во мне только божество? — с коим я даже рядом не стояла, — и сразу, ещё там, в больнице, ты тоже благодарил меня и радовался, когда приходила, только потому, что принял за богиню?

— Не сразу, к своему стыду, — винится, — сначала решил, что повезло. Не нашлось никого до тебя, кто бы помог, и подумалось, что наконец-то удача ко мне повернулась. Ты такая!.. — в голосе мечтательность и тоска.

А в глазах так много всего, что даже мне не подобрать подходящих слов, куда уж моему полиглоту с его несоответствующим кругом понятий! Но так хочется услышать те самые, которые бальзамом на душу ложатся любой женщине и, всё-таки, не удерживаюсь,

— Какая?

— Живая! Как мне было разглядеть сразу в тебе богиню, когда сама, не чураясь и не брезгуя, повела отмывать грязь, стричь волосы, когда чуть не расплакалась, принеся еду. Когда защищала от своей суровой работницы…

— Анна Никитична не моя работница, — поправляю, — санитарка… Она хорошая!

— Я понял, просто у неё жизнь тяжёлая, — наблюдательный мой, и говорит абсолютно здравые речи! А в остальном, хочешь, верь, хочешь, не верь!

Я за разговором уже начистила картошки и как раз принимаюсь за готовку. На сковороде шкворчит и опасно постреливает масло. Переворачиваю деревянной лопаткой золотистую соломку, она, пропитавшись, становится почти прозрачной, молотый перец и специи витают ароматами по кухне, и уже хочется прямо сейчас начать есть со сковороды.

А он своё продолжает,

— Почему не ушла тогда? Почему осталась? Разве пристало богине заниматься чёрной работой? Разве должно ей опускаться до того, чтобы приносить недостойному, да хоть и достойному смертному еду, одежду? Заступаться? Боги всегда свысока лишь наблюдают за судьбами целых народов!

— Сам спросил, сам и ответ знаешь, — пора бы и догадаться. Жду, выискиваю в глазах догадку.

— Временами я забываю, что ты — божество и тогда, творю не весть, что, прости Наидобрейшая! Ведь перед тобой — лишь простой смертный, а не волевой железный муж с каменным сердцем, исполненный только честью и долгом! — добавляет со вздохом, — тяжело удержаться, когда так вот смотришь на меня! — самое время для откровений, но мне становится неловко, я смаргиваю и поворачиваюсь к сковороде.

Пока суть, да дело, картошка пожарилась, надо кормить своего пришельца,

— Всё, всё! Не смотрю! Давай поедим, наконец! Словами сыт не будешь!

Выкладываю Косте практически всю сковороду картошки, оставив себе немного, строгаю побольше сала, которое принесла тётка Вера, как раз и огурцы маринованные, к месту. Хлеба напахиваю сразу половину буханки,

— Давай, герцог, отведай, чего Бог послал!

Он берёт вилку, накалывает сразу несколько картошек и в рот, ещё не прожевал толком,

— Ты — богиня! — фиг знает, что сейчас имел в виду: то ли по привычке упорствует, то ли хвалит стряпню. Надеюсь, второе.

Несмотря на раны и боль, потерей аппетита мой герой явно не страдает. Как миленький подчистил всю тарелку, и сало тоже пришлось ко двору, и огурчики.

— Вот и молодец! — нахваливаю, — а теперь, пойдём-ка в кроватку, героям надо много отдыхать, тогда и боевые ранения скорей затягиваются, и боль во сне легче проходит.

Он искренне счастлив от моей заботы, глаза лучатся неподдельной благодарностью, и, кажется, любовью. А я уверена, что в этот самый момент, когда он сначала целует мою руку, а потом за неё же тянет на себя и припадает к губам в нежнейшем, трепетном поцелуе, то опять сбивается со своей программы и забывает, что я типа, богиня!

Но ненадолго. Уверенный многообещающий мужской поцелуй и сильные объятия, которые дарят тепло и защищённость, довольно быстро сменяются смущением и очередными извинениями в стиле «прости, Наидобрейшая»!

Если бы не ранение, обиделась, но сейчас понимаю, что пора оставить Костика в покое, ему явно нужна передышка после сегодняшних стрессов и покой ранам. Поэтому, останавливаю все его порывы,

— Всё, всё! Никаких извинений, просто спи, — укрываю одеялом, провожу рукой по высокому открытому лбу, он опять накрывает мою ладонь своей, а мне кажется, что лоб то у героя горячеват.

Ладно, пусть отдохнёт, а там посмотрим, что дальше делать…