Глава двенадцатая

Мисс Мидлтон и мистер Вернон Уитфорд

Не удивительно, что прелестная головка, окруженная слепящим нимбом белых цветов, показалась человеку, еще не совсем очнувшемуся от дремы, видением; не удивительно также, что он не спешил расстаться с этой иллюзией даже и после того, как рассудок вышел из оцепенения и расставил все по местам.

Вернон медлил так долго, что зыбкое видение опаснейшим образом переплелось с реальностью. Объятия Мелюзины{22} никому не сходят безнаказанно — дайте только волю этой фее, и она завладеет всеми вашими помыслами. Только начните с ней заигрывать, и микроскопически малое начнет казаться чудовищно большим. Вернон вскочил на ноги, насупил брови и с решительной миной зашагал по земле, навеявшей на него столь диковинные грезы; он хотел разогнать кровь по жилам, дабы живительный ее поток прилил к мозгу.

И вдруг он увидел удаляющиеся фигуры мисс Мидлтон и юного Кросджея — так это был не сон! И все же мысль о фантастическом видении, как ни гнал эту мысль разум, снова и снова стучалась в дверь, требуя, чтобы ее впустили. Фатовство было несвойственно Вернону, и он не придал никакого значения тому, что юная девушка так низко над ним склонилась, изучая его лицо во время сна; а ведь она и в самом деле похожа на Горное эхо, только и подумал он. Всякий человек, — мужчина ли, женщина, все равно, — которого застали спящим на открытом воздухе, вызывает к себе любопытство и желание подойти на цыпочках и разглядеть его получше. Известны случаи, когда застигнутого в этом состоянии мужчину подвергали жестокому поцелую; не давая бедняге никаких прав, поцелуй этот лишь томил и терзал его смутным восторгом; рассказывают, что он подчас даже не понимал толком, что же с ним случилось, и так, до конца своих дней, ходил как потерянный. Иное дело — видение; оно ваша личная собственность, вы можете отложить его до времени, а потом на досуге извлечь и любоваться им, сколько захочется, и никто не вправе попрекнуть вас тем, что вы прячете у себя такое сокровище. Оно золотой ключ, открывающий перед вами целые миры неограниченных возможностей. На расстоянии какого-нибудь полушага от действительности оно озаряет ее своим светом, обогащает и смягчает ее. Но, разумеется, предпочитать всю эту фантастику обыкновенным фактам есть первейший признак душевной слабости. Такого рода рассуждением и закончилась коротенькая фантасмагория Вернона. В его характере была некоторая склонность к фантазерству (у кого из нас, людей мало-мальски порядочных, ее нет?), и, зная это за собой, он не давал своей фантазии воли. Сейчас, впрочем, ему не понадобилось гигантских усилий, чтобы ее подавить, страсть в нем покуда дремала, а тщеславия он был лишен почти начисто. Следует помнить к тому же, что это был неутомимый ходок, а быстрая ходьба — лучшее средство избавиться от тумана в голове и всяческих глупостей. Он это испытал не раз.

В конце парка его нагнал юный Кросджей и, пройдя несколько шагов рядом, в тщетном ожидании расспросов со стороны своего наставника, наконец не выдержал.

— Послушайте, мистер Уитфорд, мисс Мидлтон зачем-то вытирает глаза платком, — выпалил он.

— Что же это значит, брат? — спросил Вернон.

— Не знаю. Вдруг взяла и села на землю. То ли дело — мальчишки! Вот смотрите — идет сюда как ни в чем не бывало, а ведь я своими глазами видел, как она схватилась за сердце!

Клара на ходу, в знак протеста, покачала головой.

— Я совершенно здорова, — сказала она, подойдя. — Я так и поняла, для чего Кросджей побежал к вам; бестолковый мальчишка, зачем только он сует нос, куда не надо? Просто я устала и присела на минутку отдохнуть.

Кросджей украдкой покосился на ее веки. Вернон спросил, глядя в сторону:

— Не хотите ли пройтись? Или вы устали?

— Отчего же? Я уже отдохнула.

— Как пойдем — быстро или медленно?

— Как вы, так и я.

Уитфорд зашагал своим широким шагом, заставляя юного Кросджея на каждый свой шаг делать два; Клара же без труда шла вровень с ним, и он мысленно посетовал, что изо всех девушек на свете именно ей предназначено сделаться светской дамой.

— Не бойтесь, я не устану, — сказала она в ответ на его взгляд.

— Вы мне напоминаете маленьких пьемонтских стрелков{23} в походе.

— Я видела, как они приближались к озеру Комо по дороге из Милана.

— Они могут пройти очень много по ровной местности. Для гор требуется другой шаг.

— Да, я бы не рискнула подыматься в горы вприпляс.

— В горах быстро рассеивается романтическое представление о них.

— Вы хотите сказать, что наши пышные мечты должны уступить место упорству — только тогда достигнешь вершины? Понимаю. Я согласна. Я готова на все — лишь бы подняться!

— Да! Идти вперед, упорно и не спеша, не растрачивая при этом первоначального пыла, — вот и вся наука в любом деле.

— Для тех, у кого в жизни есть цель.

— Она есть у каждого.

— И у того, кто в тюрьме?

— У него — больше, чем у кого бы то ни было.

О, невежда! А жены, вступившие в брак без любви? Какую цель могут ставить себе эти злополучные узницы? Позор и ужас обволакивают их саваном, и сквозь складки этого савана багряным румянцем просвечивают еще более тяжкий позор и ужас.

— Вернемся к вашим горам, мистер Уитфорд, — сказала мисс Мидлтон почти сердито. — Узники жаждут смерти, но вряд ли это можно назвать целью.

— А почему бы узникам не стремиться к свободе?

— При тиране она невозможна.

— Положим, что так. Но ведь и тиран умирает.

— Да, и тогда раскрываются ворота тюрьмы и оттуда выползают скелеты. Но зачем говорить о скелетах, когда можно говорить о горах? Одно упоминание гор для меня животворно!

— Уверяю вас, — начал Вернон с жаром, как бывает, когда человека вдруг прорвет и он делится своим самым заветным, — уверяю вас, я уже давно понял, что в Альпах вы чувствовали бы себя как дома! Вы бы шагали среди них и взбирались на их вершины так же легко, как танцуете.

Ей нравилось, что разговор идет о Кларе Мидлтон, что о ней, оказывается, думали, и даже «давно». И, подарив его приветливым взглядом, не замечая, что и он весь загорелся, она сказала:

— Когда я вас слушаю, мне начинает казаться, будто мы с вами вот-вот начнем восхождение.

— Как бы это было хорошо! — воскликнул он.

— Мы можем осуществить нашу мечту, хотя бы на словах.

— Ну что ж — начнем!

— Ах! — вырвалось у Клары. Сердце ее так и подскочило от восторга.

— Какую же гору мы изберем? — самым серьезным топом спросил Вернон.

Мисс Мидлтон предложила для начала избрать небольшое предгорье, посильное для женщины. «А затем, — сказала она, — если я выдержу это испытание, споткнусь не больше двух раз и не больше десяти раз спрошу, много ли осталось до вершины, вы поведете меня на какого-нибудь гиганта».

Поднявшись на две-три вершины швейцарских и штирийских гор средней высоты, они обосновались в Южном Тироле — молодая путешественница пожелала свои первые серьезные восхождения совершить посреди итальянской природы. Мистер Уитфорд в душе сочувствовал такому предпочтению.

— Впрочем, вы больше француженка, чем итальянка, — прибавил он неожиданно и в ответ на высказанную ею надежду, что она все же больше всего — англичанка, протянул: — Англичанка… ну да, разумеется…

Она спросила, почему он как бы не уверен в этом.

— Видите ли, — ответил он, — в вас очень много французского: французская форма ступни, острота ума, нетерпеливость и, — здесь он понизил голос, — чисто французское обаяние.

— И любовь к комплиментам?

— Возможно. Впрочем, я не намеревался их делать.

— И склонность к мятежу?

— Во всяком случае — к неповиновению властям.

— Странную, однако, вы даете мне рекомендацию!

— Зато настоящую.

— Вы считаете, что человек с такой рекомендацией может быть принят в товарищи для восхождения на Альпы?

— Он может быть отличным товарищем — в любом деле.

— Одного он все же не может — это служить украшением гостиной! — с сокрушенным вздохом произнесла Клара.

Если б мистер Уитфорд проявил желание развивать эту тему дальше, она бы с восторгом его поддержала; так долго была она обречена на копание в самой себе, что возможность взглянуть на себя со стороны была для нее сущим праздником. Но в разговоре наступила пауза, Клара не решалась его возобновить, а Уитфорд, определив ее как иностранку, был, по-видимому, вполне удовлетворен результатом своих изысканий. Праздник кончился. На короткий срок ей удалось забыть о сэре Уилоби. Теперь она вновь о нем вспомнила.

— Мистер Уитфорд, вы знали мисс Дарэм? — спросила она.

Он ответил односложно:

— Знал.

— Она была…?

Горячий вопрос рвался наружу, но так и остался недосказанным.

— Очень хороша, — сказал Вернон.

— Похожа на англичанку?

— О да. Из породы стремительных англичанок, знаете? С блеском.

— Очень смелая?

— Пожалуй, у нее была своего рода смелость.

— Но ведь она поступила дурно.

— Не спорю. Она нашла более подходящего для себя человека, и, к счастью, не слишком поздно. Мы все во власти…

— Но ведь она недостойна никакого снисхождения.

— Этого я не стал бы утверждать ни о ком.

— Но вы согласны, что она поступила дурно?

— Быть может. Впрочем, она исправила собственную ошибку. Если бы она не спохватилась вовремя, она совершила бы еще большую ошибку.

— Но способ…

— Да, он был нехорош — насколько мы можем судить. Впрочем, свет не вправе ее порицать. Людям подчас случается начать с ложного шага. Я бы не стал придавать этому слишком большого значения.

— Как вы сказали: мы все во власти… чего?

— Случайных влечений, своей природы. Ну, да не мне читать лекции на эту тему. Молодая девушка для меня явление загадочное. Казалось бы, инстинкт подсказывает, кто ей подходит, кто — нет, и — при наличии известного мужества — она выбирает себе друга по сердцу.

— И ей не следует задумываться о том, что она, быть может, причиняет боль другому? — спросила мисс Мидлтон.

— Почему не задумываться? Задумываться никогда не мешает.

— Но нарушить слово!

— Хорошо, как девушка чувствует себя в состоянии его сдержать. А если нет?

— А жестокость, страдание, которое она причиняет другому?

— Если бы девушка, с которой я был помолвлен, объявила мне, что вынуждена взять свое слово назад, я — правда, я говорю о том, чего не испытал, — но мне кажется, что я не стал бы обвинять ее в жестокости.

— Но девушка, способная на такой поступок, должно быть, небольшая потеря для мужчины.

— Я не стал бы винить ее в жестокости, и вот почему: ведь, прежде чем прийти к окончательному решению, девушка, наверное же, давала понять своему… словом, человеку, с которым была обручена… что такое решение в ней зреет. Я считаю, что помолвки следует заключать незадолго до бракосочетания — одной-двух недель довольно, чтобы сделать все необходимые приготовления и известить всех, кого это может касаться.

— А если человек так полон собой, что не замечает знаков, о которых вы говорите?

Вернон промолчал, и мисс Мидлтон поспешно прибавила:

— Все равно, это жестоко. Свет именно так и смотрит на подобные поступки. Ведь они — проявление непостоянства.

— В том случае, если жених и невеста знали друг друга достаточно хорошо до своей помолвки.

— Вам не кажется, что вы чересчур терпимы?

Вернон ответил легко и непринужденно:

— Иной раз целесообразнее судить по результатам; оставим суровость историку, которого профессия обязывает быть моралистом, не делая скидки на человеческую слабость. Особа, о которой идет речь, возможно, и достойна осуждения, но ничье сердце не было разбито, а в итоге все в выигрыше: вместо двух несчастных — четверо счастливых.

На его лице было написано упорное благодушие, он как бы призывал ее подтвердить правильность его суда по результатам, и она кивнула и дрогнувшим голосом повторила: «Четверо».

С этой минуты — до той, когда к их ногам, на поросшую травой аллею, внезапно обрушился с дерева юный Кросджей, — она чувствовала, что с таким же успехом могла бы шествовать одна по пустыне — общество спутника не доставляло ей больше ни малейшего удовольствия. Клара и Вернон помогли подняться ошеломленному своим падением юнцу. Из губ его сочилась кровь, а все лицо походило на освежеванного ужа.

Оказание первой помощи общему любимцу необычайно сблизило их. Природная доброта помогла Кларе превозмочь девичью застенчивость, и они вели мальчика, поддерживая его с обеих сторон, словно врач и сестра милосердия.

Загрузка...