Не удивительно, что прелестная головка, окруженная слепящим нимбом белых цветов, показалась человеку, еще не совсем очнувшемуся от дремы, видением; не удивительно также, что он не спешил расстаться с этой иллюзией даже и после того, как рассудок вышел из оцепенения и расставил все по местам.
Вернон медлил так долго, что зыбкое видение опаснейшим образом переплелось с реальностью. Объятия Мелюзины{22} никому не сходят безнаказанно — дайте только волю этой фее, и она завладеет всеми вашими помыслами. Только начните с ней заигрывать, и микроскопически малое начнет казаться чудовищно большим. Вернон вскочил на ноги, насупил брови и с решительной миной зашагал по земле, навеявшей на него столь диковинные грезы; он хотел разогнать кровь по жилам, дабы живительный ее поток прилил к мозгу.
И вдруг он увидел удаляющиеся фигуры мисс Мидлтон и юного Кросджея — так это был не сон! И все же мысль о фантастическом видении, как ни гнал эту мысль разум, снова и снова стучалась в дверь, требуя, чтобы ее впустили. Фатовство было несвойственно Вернону, и он не придал никакого значения тому, что юная девушка так низко над ним склонилась, изучая его лицо во время сна; а ведь она и в самом деле похожа на Горное эхо, только и подумал он. Всякий человек, — мужчина ли, женщина, все равно, — которого застали спящим на открытом воздухе, вызывает к себе любопытство и желание подойти на цыпочках и разглядеть его получше. Известны случаи, когда застигнутого в этом состоянии мужчину подвергали жестокому поцелую; не давая бедняге никаких прав, поцелуй этот лишь томил и терзал его смутным восторгом; рассказывают, что он подчас даже не понимал толком, что же с ним случилось, и так, до конца своих дней, ходил как потерянный. Иное дело — видение; оно ваша личная собственность, вы можете отложить его до времени, а потом на досуге извлечь и любоваться им, сколько захочется, и никто не вправе попрекнуть вас тем, что вы прячете у себя такое сокровище. Оно золотой ключ, открывающий перед вами целые миры неограниченных возможностей. На расстоянии какого-нибудь полушага от действительности оно озаряет ее своим светом, обогащает и смягчает ее. Но, разумеется, предпочитать всю эту фантастику обыкновенным фактам есть первейший признак душевной слабости. Такого рода рассуждением и закончилась коротенькая фантасмагория Вернона. В его характере была некоторая склонность к фантазерству (у кого из нас, людей мало-мальски порядочных, ее нет?), и, зная это за собой, он не давал своей фантазии воли. Сейчас, впрочем, ему не понадобилось гигантских усилий, чтобы ее подавить, страсть в нем покуда дремала, а тщеславия он был лишен почти начисто. Следует помнить к тому же, что это был неутомимый ходок, а быстрая ходьба — лучшее средство избавиться от тумана в голове и всяческих глупостей. Он это испытал не раз.
В конце парка его нагнал юный Кросджей и, пройдя несколько шагов рядом, в тщетном ожидании расспросов со стороны своего наставника, наконец не выдержал.
— Послушайте, мистер Уитфорд, мисс Мидлтон зачем-то вытирает глаза платком, — выпалил он.
— Что же это значит, брат? — спросил Вернон.
— Не знаю. Вдруг взяла и села на землю. То ли дело — мальчишки! Вот смотрите — идет сюда как ни в чем не бывало, а ведь я своими глазами видел, как она схватилась за сердце!
Клара на ходу, в знак протеста, покачала головой.
— Я совершенно здорова, — сказала она, подойдя. — Я так и поняла, для чего Кросджей побежал к вам; бестолковый мальчишка, зачем только он сует нос, куда не надо? Просто я устала и присела на минутку отдохнуть.
Кросджей украдкой покосился на ее веки. Вернон спросил, глядя в сторону:
— Не хотите ли пройтись? Или вы устали?
— Отчего же? Я уже отдохнула.
— Как пойдем — быстро или медленно?
— Как вы, так и я.
Уитфорд зашагал своим широким шагом, заставляя юного Кросджея на каждый свой шаг делать два; Клара же без труда шла вровень с ним, и он мысленно посетовал, что изо всех девушек на свете именно ей предназначено сделаться светской дамой.
— Не бойтесь, я не устану, — сказала она в ответ на его взгляд.
— Вы мне напоминаете маленьких пьемонтских стрелков{23} в походе.
— Я видела, как они приближались к озеру Комо по дороге из Милана.
— Они могут пройти очень много по ровной местности. Для гор требуется другой шаг.
— Да, я бы не рискнула подыматься в горы вприпляс.
— В горах быстро рассеивается романтическое представление о них.
— Вы хотите сказать, что наши пышные мечты должны уступить место упорству — только тогда достигнешь вершины? Понимаю. Я согласна. Я готова на все — лишь бы подняться!
— Да! Идти вперед, упорно и не спеша, не растрачивая при этом первоначального пыла, — вот и вся наука в любом деле.
— Для тех, у кого в жизни есть цель.
— Она есть у каждого.
— И у того, кто в тюрьме?
— У него — больше, чем у кого бы то ни было.
О, невежда! А жены, вступившие в брак без любви? Какую цель могут ставить себе эти злополучные узницы? Позор и ужас обволакивают их саваном, и сквозь складки этого савана багряным румянцем просвечивают еще более тяжкий позор и ужас.
— Вернемся к вашим горам, мистер Уитфорд, — сказала мисс Мидлтон почти сердито. — Узники жаждут смерти, но вряд ли это можно назвать целью.
— А почему бы узникам не стремиться к свободе?
— При тиране она невозможна.
— Положим, что так. Но ведь и тиран умирает.
— Да, и тогда раскрываются ворота тюрьмы и оттуда выползают скелеты. Но зачем говорить о скелетах, когда можно говорить о горах? Одно упоминание гор для меня животворно!
— Уверяю вас, — начал Вернон с жаром, как бывает, когда человека вдруг прорвет и он делится своим самым заветным, — уверяю вас, я уже давно понял, что в Альпах вы чувствовали бы себя как дома! Вы бы шагали среди них и взбирались на их вершины так же легко, как танцуете.
Ей нравилось, что разговор идет о Кларе Мидлтон, что о ней, оказывается, думали, и даже «давно». И, подарив его приветливым взглядом, не замечая, что и он весь загорелся, она сказала:
— Когда я вас слушаю, мне начинает казаться, будто мы с вами вот-вот начнем восхождение.
— Как бы это было хорошо! — воскликнул он.
— Мы можем осуществить нашу мечту, хотя бы на словах.
— Ну что ж — начнем!
— Ах! — вырвалось у Клары. Сердце ее так и подскочило от восторга.
— Какую же гору мы изберем? — самым серьезным топом спросил Вернон.
Мисс Мидлтон предложила для начала избрать небольшое предгорье, посильное для женщины. «А затем, — сказала она, — если я выдержу это испытание, споткнусь не больше двух раз и не больше десяти раз спрошу, много ли осталось до вершины, вы поведете меня на какого-нибудь гиганта».
Поднявшись на две-три вершины швейцарских и штирийских гор средней высоты, они обосновались в Южном Тироле — молодая путешественница пожелала свои первые серьезные восхождения совершить посреди итальянской природы. Мистер Уитфорд в душе сочувствовал такому предпочтению.
— Впрочем, вы больше француженка, чем итальянка, — прибавил он неожиданно и в ответ на высказанную ею надежду, что она все же больше всего — англичанка, протянул: — Англичанка… ну да, разумеется…
Она спросила, почему он как бы не уверен в этом.
— Видите ли, — ответил он, — в вас очень много французского: французская форма ступни, острота ума, нетерпеливость и, — здесь он понизил голос, — чисто французское обаяние.
— И любовь к комплиментам?
— Возможно. Впрочем, я не намеревался их делать.
— И склонность к мятежу?
— Во всяком случае — к неповиновению властям.
— Странную, однако, вы даете мне рекомендацию!
— Зато настоящую.
— Вы считаете, что человек с такой рекомендацией может быть принят в товарищи для восхождения на Альпы?
— Он может быть отличным товарищем — в любом деле.
— Одного он все же не может — это служить украшением гостиной! — с сокрушенным вздохом произнесла Клара.
Если б мистер Уитфорд проявил желание развивать эту тему дальше, она бы с восторгом его поддержала; так долго была она обречена на копание в самой себе, что возможность взглянуть на себя со стороны была для нее сущим праздником. Но в разговоре наступила пауза, Клара не решалась его возобновить, а Уитфорд, определив ее как иностранку, был, по-видимому, вполне удовлетворен результатом своих изысканий. Праздник кончился. На короткий срок ей удалось забыть о сэре Уилоби. Теперь она вновь о нем вспомнила.
— Мистер Уитфорд, вы знали мисс Дарэм? — спросила она.
Он ответил односложно:
— Знал.
— Она была…?
Горячий вопрос рвался наружу, но так и остался недосказанным.
— Очень хороша, — сказал Вернон.
— Похожа на англичанку?
— О да. Из породы стремительных англичанок, знаете? С блеском.
— Очень смелая?
— Пожалуй, у нее была своего рода смелость.
— Но ведь она поступила дурно.
— Не спорю. Она нашла более подходящего для себя человека, и, к счастью, не слишком поздно. Мы все во власти…
— Но ведь она недостойна никакого снисхождения.
— Этого я не стал бы утверждать ни о ком.
— Но вы согласны, что она поступила дурно?
— Быть может. Впрочем, она исправила собственную ошибку. Если бы она не спохватилась вовремя, она совершила бы еще большую ошибку.
— Но способ…
— Да, он был нехорош — насколько мы можем судить. Впрочем, свет не вправе ее порицать. Людям подчас случается начать с ложного шага. Я бы не стал придавать этому слишком большого значения.
— Как вы сказали: мы все во власти… чего?
— Случайных влечений, своей природы. Ну, да не мне читать лекции на эту тему. Молодая девушка для меня явление загадочное. Казалось бы, инстинкт подсказывает, кто ей подходит, кто — нет, и — при наличии известного мужества — она выбирает себе друга по сердцу.
— И ей не следует задумываться о том, что она, быть может, причиняет боль другому? — спросила мисс Мидлтон.
— Почему не задумываться? Задумываться никогда не мешает.
— Но нарушить слово!
— Хорошо, как девушка чувствует себя в состоянии его сдержать. А если нет?
— А жестокость, страдание, которое она причиняет другому?
— Если бы девушка, с которой я был помолвлен, объявила мне, что вынуждена взять свое слово назад, я — правда, я говорю о том, чего не испытал, — но мне кажется, что я не стал бы обвинять ее в жестокости.
— Но девушка, способная на такой поступок, должно быть, небольшая потеря для мужчины.
— Я не стал бы винить ее в жестокости, и вот почему: ведь, прежде чем прийти к окончательному решению, девушка, наверное же, давала понять своему… словом, человеку, с которым была обручена… что такое решение в ней зреет. Я считаю, что помолвки следует заключать незадолго до бракосочетания — одной-двух недель довольно, чтобы сделать все необходимые приготовления и известить всех, кого это может касаться.
— А если человек так полон собой, что не замечает знаков, о которых вы говорите?
Вернон промолчал, и мисс Мидлтон поспешно прибавила:
— Все равно, это жестоко. Свет именно так и смотрит на подобные поступки. Ведь они — проявление непостоянства.
— В том случае, если жених и невеста знали друг друга достаточно хорошо до своей помолвки.
— Вам не кажется, что вы чересчур терпимы?
Вернон ответил легко и непринужденно:
— Иной раз целесообразнее судить по результатам; оставим суровость историку, которого профессия обязывает быть моралистом, не делая скидки на человеческую слабость. Особа, о которой идет речь, возможно, и достойна осуждения, но ничье сердце не было разбито, а в итоге все в выигрыше: вместо двух несчастных — четверо счастливых.
На его лице было написано упорное благодушие, он как бы призывал ее подтвердить правильность его суда по результатам, и она кивнула и дрогнувшим голосом повторила: «Четверо».
С этой минуты — до той, когда к их ногам, на поросшую травой аллею, внезапно обрушился с дерева юный Кросджей, — она чувствовала, что с таким же успехом могла бы шествовать одна по пустыне — общество спутника не доставляло ей больше ни малейшего удовольствия. Клара и Вернон помогли подняться ошеломленному своим падением юнцу. Из губ его сочилась кровь, а все лицо походило на освежеванного ужа.
Оказание первой помощи общему любимцу необычайно сблизило их. Природная доброта помогла Кларе превозмочь девичью застенчивость, и они вели мальчика, поддерживая его с обеих сторон, словно врач и сестра милосердия.