El creador en su laberinto

Тьма, пришедшая со Средиземного моря

Год едва-едва перевалил на середину, а лето в окрестностях Неаполя обыкновенно бывает жарким, что способствует всяческой праздности. К тому же времена сделались довольно спокойными: конфликт между Францией и Испанией, оспаривавшими лакомые апеннинские земли, притих. Итальянские войны начались ещё в XV веке, а теперь уже недалеко было до середины шестнадцатого.

Прибрежный городок Ланченцо в эти дни спал мирно. Если под покровом темноты и происходило нечто будоражащее, то это никак не противоречило нормальному укладу жизни: ну, чего не бывает в летнюю ночь?

Как оказалось, бывает в летнюю ночь очень многое. Даже такое, что не каждый представит себе в трезвом рассудке. Но ночи предшествует вечер, и пока ещё никто в Ланченцо не подозревал о грядущих страшных событиях. Пусть и оставалось до них каких-то несколько часов.

Бурная жизнь тут обычно начиналась именно на закате, когда наконец-то спадала жара. Трещали цикады, в воздухе явственно ощущались запахи цветов и фруктовых деревьев. Возблагодари Господа за то, что прожил ещё один день, и скорее наливай!

По спускающейся с вершины холма улочке, мощёной очень крупными камнями, без особой спешки шли двое. Тихое место. Улица почти не освещалась, а звуки музыки и нетрезвых песнопений доносились издалека. Что до единственных людей здесь, то даже по едва различимым в ночи силуэтам легко было догадаться: это испанский военный и некий юноша.

Капитан Иньиго Хуан де Родомонте-и-Алава вышагивал важно. Одет он был, что обычно для испанцев, в чёрное; плечи покрывал красиво расшитый плащ. Правда, в нескольких местах этот самый плащ имел крупные заплаты, а нижний его край был безнадёжно чем-то запачкан. Но кого это смущало? Уж точно не самого Родомонте! Он шёл, гордо задрав голову; над шляпой покачивались два слегка облезлых пера, усы капитана были лихо закручены, борода — пострижена идеально ровным клинышком. Офицер благоухал чем-то диковинным, а левую руку держал на рукояти меча.

В другой руке у капитана была закупоренная бутылка вина. Он имел вид человека, бесконечно уверенного в себе и пребывающего в волнующем ожидании чего-то необыкновенного.

— Знай, Джузеппе: сам король Карлос предлагал в награду за подвиги, которые совершил я на полях бесчисленных сражений, титул гранда и имение подле Толедо! Но я отвечал отказом, ибо убеждён, что всё ещё не совершил достаточно героических свершений: без истинной славы мне в Кастилии не житьё!

Спутник капитана еле заметно хмыкнул. На Родомонте он смотрел с искренним уважением, но беспредельное бахвальство иной раз становилось откровенно комичным.

Джузеппе был худощав и по-юношески нескладен. Его смуглое лицо несло отчётливый след благородного происхождения, и пострижен он был хорошим цирюльником, по самой последней неаполитанской моде. За спиной у юноши болталась шестиструнная виуэла, но главную ношу составляла довольно длинная лестница.

— Знаю, капитан. — отвечал он. — И именно так вы оказались в Неаполитанской терции, которая…

— …которая вскоре объединит Италию под властью истинного католического короля, после чего настанет черёд султана Сулеймана! А ты, Джузеппе, если будешь служить с честью, удостоишься права подняться на стены Константинополя в первых рядах воинов Священной Лиги! Ты ведь мечтаешь об этом, верно?

— Верно...

— Превосходно! Раз ты преисполнен таким честолюбивым желанием — то живее тащи эту проклятую лестницу!

Лестница была очень тяжёлой, а главное — Джузеппе совершенно не понимал, зачем капитан потребовал взять её с собой. Но молодой итальянец старался изображать воодушевление.

— Ты должен как следует окрепнуть… Впереди нас ждут великие дела, требующие не только холодного разума и горячего сердца, преисполненного верой в Господа и любовью к Испании, но также твёрдой руки! Если бы ты видел, Джузеппе, как я дрался при Бикокке под началом самого маркиза Пескара! Тогда я, подобно великому Сиду Кампеадору…

— Синьор Раньери, кстати, рассказывал нам о битве при Бикокке… — Джузеппе отлично знал, что упоминание этого человека тотчас собьёт капитана с настроя.

— Раньери! — Родомонте вспылил, сверкнув глазами и шевельнув одним усом. — Даже не упоминай при мне эту миланскую собаку! И никогда не верь ни одному его слову. Едва мы вернёмся в Неаполь, как я вызову Раньери на поединок, и Господь свидетель: подлец в этот день замолчит навсегда. Мне же, Джузеппе, ты должен верить беспрекословно. И знаешь, почему?

— Потому что вы — капитан нашей роты?

— И это верно, но не только. Прежде всего, я — испанец, причём родом из самой Кастилии. А кастильцы, чтобы ты знал — самые честные люди на свете!

Между тем они наконец-то добрались до нужного дома. Ставни были плотно затворены, но через щели пробивался слабый свет. Дом выглядел не совсем уж богатым, однако вполне зажиточным: сложили его из хорошего привозного камня, а не местного мягкого песчаника.

— Положи лестницу на землю. — велел капитан, подкрутив ус и поправив шляпу. — И начинай играть!

Играть на виуэле Джузеппе не любил: при своём превосходном музыкальном образовании этот инструмент считал низким. Но приказы не обсуждаются, так что одна из хорошо знакомых неаполитанских мелодий полилась по улице.

— Что за чушь! — воскликнул Родомонте. — По-твоему, к кому я нынче пришёл: к дочке трактирщика? Сыграй настоящую мелодию, достойную благородной дамы! В испанском стиле!

Пусть так. Тихо выругавшись (и тут же укорив себя за это), Джузеппе заиграл уже на испанский манер. Очень скоро ставни на втором этаже распахнулись. Темнота не позволяла рассмотреть женщину, показавшуюся оттуда, но юный итальянец охотно верил: это дама благородная. В конце концов, Родомонте постоянно твердил ему, что у кастильцев — самый лучший в мире вкус.

— Капитан! — со смесью волнения и раздражения выпалила она. — Что это за шум, зачем? Вас услышит весь город! Ради всего святого, просто поднимайтесь сюда!

Только этого Родомонте и ждал.

— Джузеппе, бросай свою бренчалку: у тебя есть дела поважнее. А ну-ка, приставь к окну лестницу!

Абсолютная нелепость ситуации была одинаково очевидна как юноше, так и даме наверху. Тем не менее Джузеппе подчинился.

— Madonna mia, да что вы делаете?! — запричитала женщина. — Капитан, оставьте эти глупости: дверь не заперта!

Но Родомонте не желал ничего слушать. Он решительно полез в окно по приставной лестнице, словно на ту самую стену Константинополя — зажав бутылку вина подмышкой. На полпути до заветной цели капитан обернулся к своему подручному:

— Теперь ступай прочь, займи себя чем-нибудь: до утра ты свободен. Только прежде забери лестницу!

На что потратить остаток вечера и ночь, Джузеппе уже знал превосходно. Ложиться спать он точно не собирался.

***

Отец Паоло, в ведении которого пребывала местная церковь, свои вечера проводил однообразно. Часы, не занятые насущными заботами и молитвами Господу, он посвящал всего лишь двум занятиям. Первым была, разумеется, выпивка. Вторым же — воспоминания о лихой молодости, за которую священник ожидал ныне не то награды от Господа, не то вечных мук в Аду.

Правда, с каждым годом события прошлого всё более меркли в памяти. Напоминала о годах, проведённых в наёмной компании под руководством известного кондотьера, всего одна вещь. А именно — старая пушка, которая стояла на колокольне церкви. Историю о том, каким образом орудие попало в храм Господень и личную собственность бывшего наёмного артиллериста, Паоло уже сам порядком позабыл: если и рассказывал кому, то каждый раз на новый лад.

Нынче функция у этой пушки была одна: отец Паоло имел обыкновение чокаться с её стволом, когда распивал граппу на колокольне, наслаждаясь пейзажем. Именно тем он был занят в означенный вечер, пока ещё не знакомый ему капитан Родомонте забирался в спальню местной прекрасной дамы.

Окна на верхушке церковной башни были проделаны прямо в пол, так что Паоло имел отсюда превосходный обзор. Ланченцо, до уныния сонный днём, вечером начинал шуметь, как и пристало итальянскому городку; зажигались огни, внизу различалось оживлённое движение вечно стремящихся к веселью горожан. Тем более что нынче перчинки Ланченцо добавила испанская рота; священник не имел ни малейшего понятия, для чего военных прислали сюда. Только слышал, что солдаты относятся к большому войску нового образца, которое нынче формировалось в Неаполе. «Терция», как теперь говорили.

По счастью, дела военные его давно не занимали.

Ночь выдалась лунной, отблески ночного светила поигрывали в морских волнах. С колокольни прекрасно просматривалась местная пристань, усыпанная рыбацкими судами; главным же украшением водной глади позади города служил парусник. Паоло удивился: он ведь сидел здесь не первый час, но при том не заметил приближения корабля. Сейчас же судно почти подошло к берегу.

— Добро пожаловать в Ланченцо, синьоры! — Паоло поднял чарку, обращаясь к незнакомому кораблю.

И немедленно выпил.

А после этого перевёл взгляд на колокол, про себя рассуждая, что тот давно пора хорошенько начистить. Мысли на эту тему как раз заняли время, потребное для наполнения чарки новой порцией. После священник опять обернулся с кораблю — и тотчас нечаянно выплеснул граппу себе на рясу.

Корабль, что мгновение назад был красивым современным парусником, ужасающе преобразился. Его паруса почернели, покрылись дырами и бессильно повисли — словно ветер теперь свободно проходил сквозь них. Само судно, очень хорошо освещённое луной, лишилось немалой части обшивки: по воде шёл теперь полуобнажённый остов. Вялые паруса отнюдь не мешали этому деревянному трупу продолжать движение.

Да, трупу: именно так Паоло и сказал бы. Моряки часто спьяну болтают о кораблях-призраках: священник же отчётливо видел корабль-нежить.

— Господь всемогущий, Святая Дева!..

Священник зажмурился от внезапно охватившего его страха. Паоло был не из пугливых, повидал на своём веку вещи действительно ужасающие. Ощущение, которое он испытал сейчас, казалось совершенно незнакомым: сердце наполнил страх не внешний, но какой-то внутренний. Через миг отпустило.

Снова подняв веки, отец Паоло уже не увидел перед собою ничего необычного. По волнам скользило самое обыкновенное судно, и столь ясная только что жуткая картина уже казалась каким-то бредом. Видение, морок. Надо меньше пить, что ли?

— Что за бред я несу? — сам себе сказал Паоло, пусть мысль об отказе от хмельного вслух и не произносил. — Пить нужно больше!

Он налил себе ещё граппы и принял спонтанное решение: взглянуть на этот корабль поближе. Почему-то Паоло ощутил, что ему стоит спуститься с колокольни, покинуть свою церковь и добраться до берега. А доверять интуиции он за годы на войне крепко привык.

Интуиция не раз спасала и его, и товарищей.

***

Должно быть, вечер уже сменился самой настоящей ночью — но Джузеппе в окно местной таверны, чтобы проверить это, не выглядывал. Поди оторвись от зрелища, ради которого он сюда пришёл! В захолустном Ланченцо художественных выставок и пышных театральных представлений не проводилось, зато было кое-что получше.

Это мысли капитана Родомонте занимала знатная провинциалка. Несмотря на образованность и чуткость к искусствам, вкус на женщин у Джузеппе был попроще: вероятно, в силу молодости. Его пленяла Мари — вечерами танцевавшая в этой таверне цыганка, которую охваченный страстью юноша громогласно именовал «царицей всех цыган». Мари звонко смеялась в ответ, совсем не возражая против этого.

Она вообще ни в чём Джузеппе не отказывала.

Искусным танцем Мари он, попивая довольно паршивое вино, насладиться успел сполна. В полутёмном зале, под чувственные струнные переборы двигалась она с удивительной пластикой. Джузеппе казалось, что подрагивающий свет свечей нарочно ложится так, чтобы выгоднее подчеркнуть достоинства фигуры цыганки, которые он готов был сравнить красотой античных статуй. Всё это было великолепно: так же, как и в предыдущие дни.

Продолжение вышло менее приятным, и юноша сразу понял, что его дальнейшие планы на вечер пребывают под великой угрозой.

Эта угроза не выражалась каким-то мрачным предзнаменованием, громовым пророчеством: напротив, заключалась она в совершенно конкретном человеке, что стоял теперь перед Джузеппе.

— Меня зовут Иаго. Иаго Карвасса.

Иаго был значительно старше итальянца. Он носил довольно длинную бороду, густоте и черноте которой позавидовал бы любой осман. Одет был как опытный солдат: наверняка не рядовой, как минимум в чине капо. За его спиной стояли друзья, но стояли на благоразумном расстоянии: ясно давали понять, что вмешиваться в разговор не собираются.

— Ну а меня зовут Джузеппе. Моя фамилия, боюсь — слишком известная, чтобы я называл её в таком месте.

— Я знаю, как тебя зовут. И знаю, что ты служишь капитану Родомонте, а потому говорю сразу: это не производит впечатления. Я хочу, чтобы ты ушёл.

Джузеппе не уродился с горячим нравом; однако время, проведённое при капитане, успело сыграть свою роль. Юноша превосходно усвоил, как ему стоит себя вести. Возможно, не с точки зрения рассудительных людей: но рассудительные люди редко совершают великие подвиги, на которые Джузеппе рассчитывал в будущем.

Он невозмутимо сделал глоток вина (с таким видом, будто пил лучшее тосканское, а не какую-то кислятину) и отвечал:

— Да? И почему же ты хочешь, чтобы я ушёл?

— Потому, что Мари — моя, а тебе здесь не место.

К горлу подбирался комок, а в животе неприятно заурчало — но своё волнение итальянец скрыл. Над каждым словом Джузеппе тщательно размышлял.

— Ты говоришь, что я должен уйти… и делаешь это, держа руку подле меча. Это намёк на то, как далеко ты готов зайти?

— Для итальянца ты на удивление догадлив.

— А ты, даже для испанского солдата, слишком безрассуден… раз тебе не важно, что я человек самого капитана. Драться со мной глупо, это выйдет тебе боком при любом исходе.

В глубине души Джузеппе надеялся, что Иаго и сам это поймёт. Но солдат, похоже, от красоты Мари одурел ещё больше, чем сам юноша. Понемногу Джузеппе набирался храбрости: напускная уступала место вполне искренней, потому что кровь с вином смешались в нужной пропорции. Нехитрая алхимия.

— Если не уйдёшь по-хорошему, Джузеппе, то уж предоставь мне самому заботиться о будущем. Ведь для тебя исход будет только один, и моего ты уже не увидишь.

Улыбка юноши более не выглядела натянутой. Иаго же вовсе не улыбался: он был предельно серьёзен.

— Иаго, по самоуверенности и акценту я рискну угадать твоё происхождение. Бьюсь об заклад: ты откуда-нибудь из Барселоны? А оттуда в армию идут только бандиты и глупцы. Бандит зарезал бы меня исподтишка, так что выбор невелик, верно?

Похоже, Джузеппе выразился слишком витиевато, чтобы Иаго в полной мере его понял — так что вместо ярости на лице каталонца отразились мучительные попытки подобрать хлёсткий ответ. Лезть в драку посреди таверны он всё-таки не собирался.

Мари не видела этой сцены. Она всё ещё кружилась по залу, в такт хлопкам и ударам по струнам — и почти все в таверне следили именно за ней, не придавая значения затевающейся дуэли. Да кто в Италии, с её растягивающимися на десятилетия вендеттами, вообще обращал внимание на подобные случаи? Дурное дело не отличается сложностью: слово за слово да клинком под рёбра.

Джузеппе подумалось: видать, далеко не с ним одним приезжая цыганка сошлась в этом городке. Но он и не строил иллюзий о моральном облике Мари; пусть повод пустяшный, однако драться итальянец был готов в большей степени, нежели уйти.

Родомонте усердно внушал юноше, что именно так стоит жить: спеши навстречу смерти, пока другой храбрец не занял твоё место! До сих пор Джузеппе плохо понимал его наставления, а может быть, просто не мог их принять. Но теперь, совершенно неожиданно, всё сделалось для него таким же прозрачным, как воды Неаполитанского залива.

***

Отец Паоло споро преодолел то небольшое расстояние, что отделяло его церковь от побережья. Всего-то несколько поворотов по узким улочкам Ланченцо, которые были столь сонными под жарким дневным солнцем — и так оживлялись в ночи. Как раз в это время Джузеппе и Иаго затевали свою схватку; Паоло об этом, разумеется, не знал — даже не был знаком с обоими.

В вечернее разгулье затянуло и самых простых местных жителей, и людей благородных кровей, и прибывших в городок солдат: всякие барьеры между людьми, которые прилично уважать при свете дня, ночью теряют смысл. Повсюду звучала музыка, а многоголосье уже никак нельзя было назвать трезвым. По пути и самому Паоло несколько раз протягивали выпивку: все предложения от отверг, благословляя добрых граждан крестным знамением.

Сейчас ему было совершенно не до того. Священник стремился скорее добраться до набережной, всё более ясно ощущая тревогу. Видение, явившееся ему на колокольне, оказалось мимолётным — но священник всё укреплялся во мнении, что дело не в помутнении рассудка.

Нечто страшное приближалось к Ланченцо, в этом он был уверен.

Возможно, корабль-умертвие стал своеобразным предзнаменованием мусульманской атаки, ниспосланным Паоло? Но в такую лунную ночь вражеская эскадра никак не могла подойти к берегу незамеченной. Сколько бы жители Ланченцо ни веселились летними вечерами, стража-то сохраняла должную бдительность: ещё буквально вчера времена были военными, а уж берберы с османами угрожали итальянскому побережью постоянно...

Господу ни к чему обращаться к жителям через священника, чтобы предупредить о такой опасности. Дело в ином? Паоло перестал задаваться этими вопросами, едва морская набережная открылась перед ним.

Народу здесь было полно: и извечный портовый люд, и случайные зеваки, и стража. Но стояла необыкновенная тишина, никто из собравшихся не издавал ни звука. Очевидцы картины, развернувшейся в порту Ланченцо, совершенно оцепенели. Паоло не видел лиц, обращённых к заливу, но мог догадаться, каково их выражение.

Сквозь неплотную толпу были хорошо видны разрезающие водную гладь пирсы, полная луна заливала светом множество небольших судов, пришвартованных к причалам. Это был прекрасный вид, вполне достойный кисти модного художника — но то, что виднелось выше мачт рыбацких лодок и ниже луны, выглядело безобразным пятном на холсте.

Мёртвый парусник загромождал собой открывающуюся перед взором картину. Он не то теперь казался гораздо больше, чем прежде — не то Паоло со своей колокольни неверно оценил размеры судна. Исполинский корабль превосходил размерами любой венецианский галеас, и уже только поэтому казался бы совершенно фантастичным. Но луна позволяла рассмотреть и всё прочее.

Над гаванью возвышалось полусгнившее судно, густо облепленное ракушками — будто оно долго пролежало на дне. Обнажённый тут и там остров придавал ему сходство с разлагающимся трупом, рёбра которого показались наружу. Гнилые паруса обвисли, а сохранившиеся орудийные порты выглядели как омерзительные отверстия, проделанные в теле паразитами. Ни на палубе, ни на готовых рассыпаться мачтах не было ни души.

Священник только теперь понял, сколь верна мысль, пришедшая ему в голову ранее. Корабль-труп, именно так, точнее сказать невозможно. Не покинутый командой в океане, не поднятый с морского дна: именно умерший ранее и обратившийся в нежить теперь. Словно когда-то был живым.

Парусник-умертвие продолжал неспешно двигаться, не нуждаясь в помощи ветра; вскоре отец Паоло смог прочесть его название. Золотистые буквы, никаким тленом и порчей не тронутые, ярко горели на почерневшем борту. Этот свет не был отражением ночного светила или огней порта: он шёл изнутри.

«Персефона». Именно это слово, написанное знакомым ему греческим алфавитом, прочёл Паоло.

Паоло впал в оцепенение не только из-за страха, хотя зрелище и наполняло разум ужасом; атмосфера этого ужаса, охватившего всех людей в гавани, физически ощущалась липкой. Прежде всего Паоло просто не понимал: что происходит, как теперь быть?

На носу корабля-трупа показалась одинокая фигура.

Издалека трудно было судить уверенно, но священнику показалась, что это женщина. Женщина, облачённая в красное: не изящное платье, но и не бесформенный плащ. Её одеяние могло бы сойти за саван, пожалуй.

До сих пор люди на берегу сохраняли испуганно-растерянное молчание — но последующее событие заставило многих закричать.

Что-то нарушило тот естественный порядок, которым двигались волны вокруг «Персефоны» — и по всему заливу, насколько его можно было рассмотреть. Словно под водой началось какое-то движение. В первый миг священник представил, будто ужасный парусник — это тело исполинского спрута. Кракена, который теперь зашевелил своими толстыми и длинными щупальцами, скрытыми под волнами — и вот-вот омерзительные отростки разметают утлые судёнышки в гавани, вцепятся в сторожевые башни, присосутся к прибрежным домам…

В какой-то мере Паоло оказался прав. Из-под воды тут и там показались мачты: сначала лишь самые верхушки, но корабли всплывали стремительно. И не узнать очертания этих судов было невозможно для любого жителя Ланченцо: ведь здесь почти каждый хоть как-то, но был связан с морским делом.

Вокруг гнилого парусника-колосса, призываемый женщиной в красном саване, восставал из моря османский флот. Да, без сомнения: это были именно такие корабли, на которых жестокие враги христиан совершают свои набеги. Небольшие и юркие, пригодные для разбойного промысла, а не крупного морского сражения. Сколько их было, десяток? Уже два, нет — наверное, все три… Паоло не мог сосчитать. За какую-то минуту на поверхность поднялась настоящая пиратская армада.

И все эти суда были такими же умертвиями, как «Персефона».

***

Если в таверне Джузеппе был неожиданно твёрд и спокоен, то едва выйдя за двери — явственно ощутил мурашки. Всё это были уже отнюдь не шутки, хотя о решении идти на принцип из-за ветреной цыганки юноша ничуть не жалел.

Видал он в войсках и более пустые поводы для дуэлей: к примеру, однажды двое ландскнехтов повздорили из-за своих несуразно крикливых одеяний — словно были дамами высшего света, а не солдатами императора. Извиняла их, конечно же, нечеловеческая степень опьянения, что была вызвана обилием трофеев и недостатком сражений. Но всё равно закончилось двумя трупами, а после передрались между собой друзья спорщиков и нескольких в итоге повесили за нарушение дисциплины. Никто, впрочем, особенно не расстроился — включая, вполне вероятно, и самих погибших. Всё веселее, чем помереть от чумы, не правда ли?

— Не убивай дурака, дерьма-то не оберёмся… — сказал Иаго один из его друзей, принимая шляпу каталонца. — Ранить и всего делов.

— Не жалко мне таких парней... — Иаго передал кому-то перевязь с ножнами.

— Моё жалование побольше ваших. — заявил итальянец. — Подкину пару монет, чтобы схоронили друга как следует!

Джузеппе предполагал, что посмотреть на их схватку соберётся целая толпа зевак — но ничего подобного. Из таверны вышло, быть может, с десяток человек, половина из которых пришла вместе с Карвассой. Ну, решили двое, что меч их рассудит — и что с того?

Они с Иаго встали друг против друга. Каталонец был старше, очевидно опытнее, а ко всему прочему — значительно выше и шире в плечах, чем Джузеппе. Юноша не сомневался, что ставки делают не в его пользу. Иаго держал в правой руке весьма добротную скьявону, эфес которой превосходно защищал кисть; на левую же намотал свой плащ.

У итальянца меч был менее внушительным. Фехтовать с плащом он не умел, так что во вторую руку взял кинжал. Таверна располагалась на углу двух улиц, посему места им с Иаго было отведено достаточно, и Джузеппе счёл это своим преимуществом. Драться с таким здоровяком в узком переулке, а уж тем более в помещении, было бы куда сложнее.

— Ушёл бы ты от греха подальше: ещё не поздно сбежать. — Иаго принял высокую испанскую стойку.

Он едва ли особенно рассчитывал, что противник к нему прислушается.

Джузеппе ничего не ответил: вместо этого он нанёс укол, прямо с опущенной руки, не выдавая своего намерения никакой стойкой. Вместо крика боли послышался звон стали о сталь: Иаго парировал атаку. Его ответный удар был весьма быстрым, но слишком бесхитростным, и Джузеппе не составило труда уклониться.

Каталонец, по-прежнему гордо выпрямившись, начал обходить итальянца слева, удаляясь от его основного оружия. Юноше этот стиль был не в новинку — ведь он много упражнялся с капитаном Родомонте, который также владел испанской дестресой. Сам же Джузеппе действовал, конечно, как учили его в Неаполе. Кружить вокруг Иаго он не собирался, будучи привычным двигаться линейно. В стойке опустился низко, сжавшись пружиной: от этого их разница в росте стала ещё больше.

Джузеппе попытался соединить свой клинок с оружием противника, что дало бы ему хорошие возможности, но Иаго легко этого избежал. Затем каталонец решительно пошёл в атаку: ударил дважды, с разных направлений, и взмахнул свисавшим с левой руки краем плаща. От меча Джузеппе защитился без проблем, а вот ткань едва не сковала его оружие. Если бы не взмах кинжалом, который заставил Иаго отступить, могло выйти дурно.

Немногочисленные зрители бурно реагировали на каждое движение, в отличие от самих фехтовальщиков, которые сосредоточенно молчали. Джузеппе с самого начала не сомневался, что Иаго — опасный противник; каталонец же, похоже, ожидал куда от врага куда меньшего. Спесь с него сошла вмиг, Карвасса теперь опасался рисковать. Его опыт и физическое превосходство не компенсировали плохого представления о том, как фехтуют итальянцы.

Джузеппе снова предпринял решительную атаку. Он выбросил вперёд обе руки, кинжалом зацепив кончик клинка каталонца, освободив пространство для удара мечом. Иаго защитился обмотанной рукой; если и получил какое-то ранение, то совсем ерундовое. В следующий миг он ловко порхнул полукругом и нанёс мощный рубящий удар. Юноша еле-еле сумел отклониться: кожа шеи почувствовала, как меч рассёк воздух в самой опасной близости.

К возгласам и неуместным советам окружающих он не прислушивался, вообще не замечал этих звуков: а вот стук каблуков почему-то различил очень чётко.

— Прекратите, глупцы!

Решительности Мари было не занимать. Она не только растолкала друзей Иаго, но и выскочила на самую середину импровизированной арены, встав между фехтовальщиками — которые от такого поворота событий растерялись. Цыганка яростно сверкала глазами; похожа сейчас была не на предмет страсти двух дуэлянтов, а на мать, разнимающую задиристых детей.

— Что за глупость?! Солдаты одной терции, черти вас раздери! А я всё равно не люблю ни одного из вас, потому что у меня на сердце другой. Из-за таких ссор когда-нибудь погибнет вся империя вашего Карлоса! Остановитесь, пока не умерли ни за что!

Эти слова Мари подкрепила, плюнув на мостовую. Иаго застыл с раскрытым ртом: он хотел что-то сказать, но слова застряли на полпути. Джузеппе понял, что причина этому — совсем не дерзкие слова цыганки. Нет! Каталонец изумлённо смотрел на нечто, находившееся за спиной юноши. И не он один: смесь удивления с испугом исказила лица многих.

Это не могло быть подлой уловкой для нанесения смертельного удара. Джузеппе обернулся… и сам тотчас утратил дар речи.

Из-за ближайшего угла вытекала людей в восточных костюмах: широкие штаны, тюрбаны и расшитые кафтаны — этот стиль одежды узнавался легко. Юноша мог подивиться, откуда в городе взялись османские пираты (ведь никто не бил тревогу!), но этот вопрос отступал на дальний план перед иным обстоятельством.

Джузеппе прекрасно видел ближайших к нему мусульман, потому что ночная улица недурно освещалась. Наполовину оторванная челюсть одного из них болталась возле шеи; правый глаз горел ярким светом, как у кошки — только красным. В пустой левой глазнице копошились насекомые.

— Матерь моя!..

— О Сантьяго, что это?!

Другой турок выглядел ничуть не лучше. Лицо его оставалось целым, пусть и имело серый мертвецкий оттенок: зато кишки вываливались из распоротого живота, волочась по земле. А чуть правее шёл осман с головой, вертикально разрубленной надвое: его глаза тоже пылали. Еле-еле удерживающиеся вместе половинки черепа сильно раскачивались, при каждом движении красные огни оставляла в воздухе шлейфы.

Мертвецы шагали неспешно, однако эта медлительность оказалась обманчивой. Пусть ноги они переставляли вяло, но оказавшегося слишком близко испанского солдата изрубили такими молниеносными ударами сабель, что Джузеппе глазам своим не поверил. Скорость, с которой умертвия размахивали оружием, удивила больше самого их существования.

Неупокоенный турок с выпущенными кишками двинулся прямо на Джузеппе, быстро клацая зубами и поднимая свой шамшир. Перепуганный юноша не придумал ничего лучше, как вытянуть вооружённую руку, пронзить грудь мертвеца мечом. Совершенно неудивительно, что это не возымело эффекта: кривой клинок османа свистнул в воздухе, нацеленный на голову Джузеппе. Он успел подставить кинжал, но не-мёртвый противник молниеносно повторил атаку под другим углом — и тут защититься было уже невозможно.

Однако сабля не достигла цели: вместе с отрубленной рукой она полетела в сторону. Через миг Иаго, столь вовремя подоспевший, снёс мертвецу ещё и верхнюю половину черепа: тот не упал, но утратил ориентацию и интерес к Джузеппе.

— Бежим, дурак!

— Что это?!

— Mierda de mil diablos, вот что! Бежим!

Иаго изрыгал ещё какие-то ругательства на кастильском и каталане, но их Джузеппе разобрать не смог. Толпа живых мертвецов навалилась на людей, стоявших возле таверны — Карвасса же волок Джузеппе в сторону, и на них более просто не обратили внимания.

Бешено зазвенело оружие, но за жизни солдат Джузеппе сейчас и ломаного медяка не дал бы: умертвия успели подойти вплотную, а испанцев оказалось слишком мало. Похоже, Иаго просто спасал того, кого уберечь от гибели ещё было возможно.

Двое солдат, минуту назад пытавшихся убить друг друга, теперь вместе спасались бегством по ближайшему переулку. Живые мертвецы, некогда подданные султана, оказались и тут — но всего несколько. Иаго рубанул одного из них в колено, и неупокоенный упал.

Пусть сталь их не убивает, но без конечностей не повоюешь — Иаго смекнул это первым, но теперь и Джузеппе понял, без лишних объяснений. Оглянувшись назад, он увидел, как мертвецы волокут куда-то Мари — окровавленную, но живую. Неужто привычки не изменяют османам и после смерти?

— Что же: теперь двое храбрецов не погибнут из-за бесчестной женщины… — процедил Иаго с самой горькой иронией.

Оставалось всего-то ничего: спастись от умертвий, что даже при жизни были страшным врагами Карлоса, короля и императора, а равно всех его добрых подданных. Теперь они точно не сделались лучше.

***

— Любовь, синьора Изабелла, подобна войне: там и там успеха достигаешь только в ближнем бою!

После того самого «ближнего боя» капитана Родомонте завсегда тянуло к подобным разговорам. Хотя на слова он вообще не привык скупиться — тратил их направо и налево ещё легче, чем жалование. Сейчас, лёжа на широкой кровати в обнимку со своей новой пассией, капитан ощутил особенный прилив вдохновения к нехитрой философии. И даже жалел, что некуда записать.

Изабелла уткнулась в его широкую грудь, волосы на которой уже начинали седеть.

— От мужчины ваших лет я ожидала меньшего… — как положено итальянке, свой комплимент она не могла не приправить колкостью.

— Моих лет? Лет мне совсем мало: жалких пятьдесят три, да разве это возраст для истинного кастильца? Припоминаю по этому поводу прелестную историю! В день битвы при Павии, когда мы наголову разбили французов и пленили их гнусного короля Франциска, один мой старый товарищ, достойнейший человек великой отваги, старый христианин и уроженец Гвадалахары…

Многословное изложение истории прервалось. Шум, доносившийся с улицы, давно уже беспокоил Родомонте: но раньше он звучал совсем издалека, и капитану было недосуг толком прислушиваться. Теперь шум отчётливо напоминал звуки битвы, как бы глупо это ни звучало. Какое сражение, с кем? Французов нет даже близко: поджав хвосты, бежали они куда подальше от неаполитанских земель. Что же до берберских пиратов — Родомонте знал, что сильная испанская эскадра сейчас находится неподалёку. Тоже невозможно…

Но как раз к тому моменту, когда кастилец начал рассказывать итальянке о своём старом друге из Гвадалахары, прозвучали военные сигналы. Сомнений не осталось; к тому же это была не тревога в порту. Это…

— Моя рота!..

Родомонте вскочил, словно ошпаренный, и через миг уже стоял у окна. Обзор отсюда был весьма посредственный, но капитану хватило и увиденного.

— Что там, Иньиго?!

— Османы.

В этом Родомонте не сомневался: даже с большого расстояния, по одним лишь мелькающим силуэтам, но ненавистных турок он узнал бы всегда. Вот только почему не было общей тревоги, почему город за четверть часа погрузился в настоящий хаос? Судя по зареву, в Ланченцо уже полыхал большой пожар. Ориентируясь на слух и то, что мог разглядеть, старый командир оценил ситуацию: ни о какой организованной обороне речь сейчас не идёт. Почему же, чёрт побери? Если уж не в местной страже, то в своих людям кастилец был уверен.

— Я нужен на улицах. А вы, синьора Изабелла, должны оставаться здесь, накрепко заперев двери и окна.

— Но я… но вы…

— Накрепко заперев! Где моя эспада? Подайте немедленно сюда. И шляпу!..

О шляпе и клинке Родомонте вспомнил прежде, чем прикрыл срам — и не похоже, чтобы синьору Изабеллу его поведение удивило. Капитан ещё толком не успел одеться, кое-как нацепив на себя части пышного, но изношенного облачения, как новый громкий звук послышался уже не издалека. Кто-то барабанил в двери дома.

— Не иначе, вестовой ко мне.

— К вам? Но ведь тогда…

Изабелла гневно свела брови; вопросы чести беспокоили её и в момент атаки на город. Подумаешь, турки!

— Сидите наверху. Я сам спущусь… к окну не подходить!

Командный голос есть командный голос: он и на поле боя творит чудеса, а уж Изабелла-то вмиг подчинилась. Она осталась на кровати, прикрыв свои завидные формы простынёй; в сторону окна, как велел Родомонте, даже не смотрела. Капитан поспешил вниз.

Про камзол он позабыл, но перевязь с мечом через плечо перебросил. Ругаясь по-испански на каждом шагу, Родомонте преодолел лестницу и быстро пересёк прихожую дома. В дверь колотили самым бесцеремонным образом, но не было слышно никаких голосов.

— Кто тут? Джузеппе, стервец, надеюсь — это ты?!

Действительно, мальцу стоило бежать к капитану лично: не раскрывать лишним людям, где капитан проводил ночь. Хотя Родомонте прекрасно понимал, что слухи в роте, как и среди горожан, поползут очень скоро, но всё же… Он отворил дверь и увидел перед собой нечто куда худшее, чем мог ожидать.

— Puta mierda!

Рефлексы опередили мысль: совершенно неосознанно капитан врезал кулаком по жутком лицу, на котором губы давно сгнили, провалился нос, а язвы на щеках обнажали почерневшие зубы. Ходячий мертвец в восточном костюме кубарем полетел с крыльца. Со звоном ударилась об каменные ступеньки турецкая сабля.

Потусторонний визитёр явился к дому не в одиночку. Мёртвые мусульманские пираты, в разной степени изуродованные ранами и разложившиеся, уже поднимались на крыльцо. Разодетые в дряхлые турецкие одеяния, потрясающие оружием, они хранили пугающее молчание — только горели дьявольским красным глаза. Родомонте захлопнул перед ними тяжёлую дверь и повалил поперёк неё шкаф — для верности.

Какую бы чертовщину он только что ни увидел — пока не время пускаться в размышления. Родомонте действовал так, как полагается настоящему офицеру: если кто-то и думал, будто он бессовестно врёт о своих подвигах на каждому углу — то совершенно напрасно.

В мгновение ока капитан метнулся наверх, схватил Изабеллу (всё ещё одетую в одно покрывало) за руку и потащил за собой вниз.

— План меняется! Где вход для прислуги?

Нужно было как можно скорее добраться до своих солдат; как можно скорее, но всё-таки не в первую очередь. Родомонте полагал своим долгом позаботиться о безопасности женщины, так что теперь лихорадочно соображал: куда в такой ситуации вести гражданских?

Очевидно, что туда же, куда отводят их солдаты Родомонте (капитан надеялся, что этим уже озаботились). Но те действуют без приказа, по собственному разумению. Куда же? На ум сразу пришла местная церковь. Прочное каменное здание на холме, окружённое оградой: не крепость, конечно, но в критической ситуации сойдёт за таковую.

Грешным делом, в церкви Родомонте давненько не бывал, а уж местную не посещал ни разу. Что сказать? Если человек не идёт в храм Господень по доброй воле — рано или поздно его вынудят к тому обстоятельства.

***

Отец Паоло просто не мог поверить, что всё-таки добрался до церкви. Окружённый дважды дьявольскими созданиями — ожившими мертвецами, бывшими врагами христиан при жизни — он обнаружил, что умертвий отпугивает крест. Не обращает в бегство, конечно, но очень сильно мешает им атаковать. Словно причиняет сильную физическую боль. По крайней мере, в руках священника.

Размахивая то распятием, то подобранным на улице тесаком (ещё вопрос, к чему привычки имел больше), он почти пробился к холму. Но вернувшихся с того света турок вокруг сделалось слишком много; старый наёмник готов был прощаться с жизнью, когда Господь явил ему свою милость. В виде двух молодых людей — каталонца и итальянца, которые умело использовали своё преимущество в подвижности.

Втроем, с огромным трудом и получив по несколько лёгких ранений каждый, они всё же достигли ворот дома Господа. Паоло надеялся, что идея отступать сюда придёт в головы многим, но ошибся. Чуть позднее троицы появились у ограды лишь ещё двое.

— Капитан! Вы целы? — Джузеппе сразу бросился к нему.

— Ничего, я в порядке… ветерана великого множества кампаний так просто не взять! Проклятые османы… думают, что раз вернулись с того света — так испанцам больше нечем крыть? Ха! Если подлый враг добрых христиан воскресает, то мой святой долг убить его ещё раз — только и всего!

Немолодой мужчина сильно кашлял, очевидно выбился из сил, но его меч был густо покрыт неестественно чёрной кровью — да и держался капитан не просто твёрдо, а с выдающейся бравадой. Насмерть перепуганную женщину, почти обнажённую, Паоло торопливо проводил внутрь церкви.

Уже через несколько минут капитан Родомонте, его подручный Джузеппе, капо Иаго Карвасса и отец Паоло держали военный совет на вершине колокольни. Синьору Изабеллу хотели оставить где-нибудь подальше, в подсобных помещениях — но она впадала в истерику от мысли, что останется одна. Потому теперь, закутанная в свою простыню и плащ Иаго, сжалась в углу неподалёку от мужчин.

— Оружие этих тварей не убивает. — с тезисом Иаго молчаливо согласились все. — Но они боятся креста: быть может, благословлённый клинок способен против них на большее?

— Быть может. — взял слово капитан. — Но четырёх мужей, даже таких славных, таких верных делу Господа и короля Кастилии, слишком мало. Джузеппе мудро отметил, что с рассветом нечистые твари могут утратить свою силу: вот только ночь ещё в разгаре, и до утра мы здесь можем не продержаться.

— Они не слишком ловкие, помимо владения оружием. — теперь заговорил священник. — А ограда церкви высокая, и им непросто будет перебраться. Но твари могут и высадить ворота… Мы продержимся здесь какое-то время. Какое-то. Я помолился бы Господу о том, чтобы солнце взошло ранее положенного часа: но боюсь, для грешных рабов своих он не сотворит такого чуда.

С колокольни было прекрасно видно, сколь плохи дела в городе. Местные стражники и солдаты терции пытались сопротивляться: они ещё удерживали многие улицы и здания, но силы слишком неравны. Ланченцо заполонили многие сотни, а то и тысячи умертвий: хорошо различимы были их тёмные толпы, что ползли по городу медленно, но совершенно неумолимо. Простые жители разбегались в панике; Паоло видел, как спешно покидает город экипаж главы местного подестата.

Градоначальник малодушно сбежал, бросив Ланченцо на произвол судьбы. Всем, кто оставался в городе, приходилось теперь рассчитывать лишь на самих себя. Включая и людей на колокольне.

— А что, если… — неуверенно начал Джузеппе. — Отец Паоло, эта пушка… она пригодна для стрельбы?

— Вполне пригодна, и у меня здесь даже есть пара-тройка ядер. Однако, разумеется, нет пороха. Но зачем…

— Корабль. — капитан подхватил мысль своего подручного.

Мужчины уставились на «Персефону». Громадная фигура мёртвого парусника, призвавшего такую же мёртвую эскадру с мёртвыми пиратами, по-прежнему высилась у берега. Пламя горящего порта освещало дьявольское судно ярко, и даже жуткую женщину в красном саване можно было различить.

— Вы полагаете, пушка причинит ему какой-то вред? Да и возможно ли попасть отсюда?..

— Попасть возможно. — уверенно ответил Паоло. — Уж поверьте моему опыту: я не всегда был священником. Если я благословлю пушку, а для верности — ещё и ядра… это может прогнать нечистую тварь.

— Возможно благословить орудие здесь и сейчас, вы уверены?

— Святая вода имеется, молитвы прочесть не составит труда, а мой сан позволяет сделать всё в одиночку. Но пушка без пороха не стреляет.

В размышлениях над этой проблемой прошло около минуты. Все без слов понимали, что пытаться пробиться к городскому арсеналу или лагерю испанцев — абсолютное безумие. Молчание прервал голос синьоры Изабеллы, прозвучавший неожиданно ровно, будто и не было только что истерики с реками слёз.

— Порох, заготовленный для неаполитанской армии, есть на складе моего брата. И этот склад не в порту, потому что Винченцо поскупился… он гораздо ближе.

— Так что… — обвёл собравшихся взглядом Джузеппе. — Пробьёмся мы к этому складу? Или без толку погибнем?

Капитан Родомонте отвечал юноше с той лаконичностью, что свойственна хорошему командиру в подобной ситуации:

— Попробуем.

***

За порохом пошли втроем: капитан Родомонте, Джузеппе и Иаго. Одному с этим делом было не справиться, а оставлять в церкви кого-то, кроме Изабеллы и занятого ритуалом Паоло — не имело смысла.

Женщина отлично объяснила дорогу, Иаго хорошо знал улицы и переулки: троица ловко петляла по ним, избегая встречи с противником, лишь при великой необходимости вступая в бой. Кругом сильно пахло дымом. Джузеппе хотелось заткнуть уши — чтобы не слышать криков тех, кто умирал от рук молчаливых мертвецов. Хотелось кому-то помочь, попытаться хотя бы кого-то спасти, однако увы: нельзя. Их миссия гораздо важнее.

До склада добрались благополучно, забрав с собой два тяжёлых бочонка, но на обратном пути ситуация сложилась самая скверная. Мертвецы уже почти полностью заняли город, один из их отрядов шёл буквально по пятам троицы — клацая зубами и звеня ржавым оружием. А двигались военные, отягощённые своей ношей, немногим быстрее нежити.

В конце концов Родомонте схватился за сердце. Он наверняка упал бы, не подвернись стена дома под плечо.

— Капитан!..

Джузеппе бросился к нему, чтобы помочь — но Родомонте юношу решительно оттолкнул.

— Славная нынче вышла ночка… таким, как мы с вами, любая драка в радость. А кто из воинов Испании похвастается, что сражался с подобным противником? Вы двое — молодые. Вам ещё лезть на стену Константинополя… А я, похоже, на такое уже не гожусь.

— Капитан, вы же не… — Джузеппе не смог произнести этих слов, хотя всё понял.

Родомонте улыбнулся и отечески похлопал юношу по щеке. Умертвия приближались — уже чувствовалось страшное зловоние, исходящее от них. Время на разговоры истекло, а спорить с командиром недопустимо в любой ситуации. Уж это юноша успел усвоить: именно железной дисциплиной одерживало войско Карлоса, короля и императора, свои великие победы на полях Италии.

Обо всём этом Джузеппе молчаливо напомнил Иаго, просто прикоснувшись к его плечу. Люди войны обошлись в этом горьком положении без лишних сантиментов, которые уместны в книгах. На войне — как на войне.

Джузеппе и Карвасса бежали к церкви с драгоценными бочонками, не оборачиваясь. А позади них громко и чётко звучал голос Иньиго Хуана де Родомонте-и-Алавы.

Капитана Родомонте — прошедшего Бикокку, Сезию и Павию, жавшего руку маркизу Пескара и видевшего шевалье Баярда на расстоянии выстрела. Человека, над чьей неуёмной бравадой так часто смеялись — но слова которого на поверку ничуть не разошлись с делом. Возможно, некоторые мужчины просто не рождены для того, чтобы входить через дверь: им необходимо окно второго этажа. Ведь принцессы-то ждут рыцарей именно в башнях. И никак иначе.

— Вы, безбожные hijos de putas! Ну же, идите ко мне! Подходите, и я покажу: пусть Папа Римский нынче родом из Рима, но зато сам Господь — испанец!

***

— Капитан не добрался. — сухо ответил Джузеппе на немой вопрос заплаканных глаз.

Было не до скорби, поминаний и утешений. Отец Паоло завершил свой ритуал над пушкой и несколькими ядрами: теперь можно было робко надеяться, что «Персефоне» благословенное оружие придётся не по вкусу.

Джузеппе помогал заряжать: опыта в делах артиллерии у него не было никакого, но всё главное ловко проделывал священник. Руки Иаго здесь не требовались: он бы только помешал, а потому и стоял чуть поодаль, мрачно глядя на город в огне. Город, который ещё можно было спасти, если поможет Господь. Или же уповать стоило не на Господа?

— Вот оно как выходит: молись богам войны — артиллеристам…

Паоло не возмутился такой богохульной фразе в церкви. В конце концов, если каким-то путём Господь ныне и мог даровать избавление несчастному Ланченцо — то только через дуло старой пушки.

Парусник-нежить покачивался на волнах, и женщина в красном саване наблюдала за творившимся в городе кошмаром. Паоло теперь смотрел только туда — на «Персефону», с досадой размышляя, сколь далеко расположена цель. То, что бесчисленная османская нежить уже ломает ворота церковной ограды, он понимал по звуку — ни к чему отвлекаться.

— Раз они боятся креста, то им нелегко будет войти в церковь?.. — с надеждой в голосе произнесла Изабелла.

— Они преодолевают этот страх, хотя и с трудом. — отвечал Паоло, стараясь правильно навести орудие, чему старый лафет не способствовал. — Думаю, едва мы выстрелим по «Персефоне», как они примутся очень, очень стараться нас достать.

По уму здесь требовался хотя бы один пристрелочный залп. А лучше и все два. Но заряжать пушку без опытного расчёта, почти в одиночку — дело слишком непростое. Паоло понимал, что почти наверняка успеет совершить лишь один выстрел.

Женщина в красном саване наверняка торжествовала. Кто она: Дьявол или жестокий бог иных, более далёких времён? Тварь из бездны? Это сейчас не главный вопрос. Даже если ядро поразит «Персефону», можно ли рассчитывать на успех? Опасен ли для существа такой страшной силы этот простой чугунный шар, наспех благословлённый далеко не самым достойным из священников?

Оставалось только проверить. Паоло взялся за длинную палку, на которую был насажен тлеющий фитиль; Джузеппе он знаком велел отойти в сторону.

— Этот выстрел я произвожу во имя святого Иакова Зеведеева, самого Сантьяго Мавроборца! Как направил он против сарацин копья добрых христиан под Клавихо, так пусть направит своею рукой и это ядро! Пускай не я, грешник, но сам Господь поразит нечистый корабль и изгонит Дьявола прочь из Ланченцо!

Перекрестившись, отец Паоло привычно опустил фитиль к затравочному отверстию. Маленький огонёк в нём, такое милое уху старого пушкаря шипение добротного пороха и…

Грохот выстрела раскатился над прибрежным городком, словно гневный голос свыше; яркая вспышка на миг ослепила четверых людей, что глядели с колокольни на залив. В тёмной южной ночи этот выстрел легко могли заметить издалека, за многие лиги.

Слышал ли Паоло, перековавшийся в священники наёмный артиллерист, когда-либо более приятный звук, чем треск гнилого дерева «Персефоны»? Чем безумный крик женщины в красном саване, пронзительный и отчаянный, поднявший высокие волны вокруг корабля?

Пожалуй, нет. Собственный богатый опыт или милостивая помощь свыше тому залог, но Паоло послал ядро точно в цель.

Иаго выразил свою бурную радость грязнейшим ругательством: а лучших слов, наверное, и нельзя было подобрать. Джузеппе крепко обнял Изабеллу — не задумавшись об уместности подобного жеста, просто по искреннему порыву души.

И корабль ещё не исчез, и осаждающие церковь мертвецы ещё не начали отступать, и избиение в городе пока не прекратилось. Но отец Паоло в этот момент обрёл абсолютную уверенность: их план сработает. Потому что такой меткий выстрел просто не мог оказаться обыкновенной удачей. Нет, в нём было нечто куда большее.

Ночь над Ланченцо достигла своего самого тёмного часа. Но самый тёмный час — перед рассветом.