El creador en su laberinto

Отцы всех зол

В своё время Лопе испытывал нестерпимое отвращение к Лондону. Туманный город, где от вечной сырости скрипели суставы и не проходил натужный кашель. Тело ведь уже не такое, каким было в лихой молодости… Но всего нескольких дней в Санто-Доминго хватило, чтобы затосковать по прохладе тёмных улиц британской столицы.

Влажная жара Нового Света, от которой Лопе успел совершенно отвыкнуть, оказалась куда хуже пресловутого климата Альбиона. Воздух был похож на горячий пар, он живо напоминал турецкие бани. Пот почти не испарялся с тела: от того днём было невыносимо жарко, а к вечеру влажная плёнка на коже заставляла мёрзнуть. Самый глубокий вдох не позволял насытить лёгкие. Омерзительно.

А ещё эти мухи — размером чуть ли не со стрекозу, и мелкая доставучая мошкара. Плотно затворённые ставни кое-как спасали от насекомых и палящих солнечных лучей. Но не полностью, внутри-то — парилка как есть.

— Я целюсь не глазом. — вдруг раздался из дальнего угла голос, хриплый от дешёвой выпивки и ещё более паршивых сигар. — Я целюсь…

— Ой, вот только не начинай! — Лопе раздражённо всплеснул руками. — Избавь меня, Ролдан, от изумительных историй про лицо твоего отца и зад твоей матери. Уже в печёнках сидят, не могу больше весь этот бред слушать!

— Но ты-то помнишь лицо своего отца?

— Я не помню даже лица бабы, на которую вчера залез. И твоё, Ролдан, мечтаю позабыть!

Сказать, что Ролдан был странным, означало бы допустить сильное преуменьшение. Сам себя он именовал на английский манер, но двое из троих в этой комнате от рождения говорили по-испански, потому имя произносили привычным себе образом. Из всех этих чужестранцев, третьего дня прибывших в Санто-Доминго, только сам Ролдан в полной мере знал историю Ролдана. Откуда его вытащили большие начальники — Madre de Jesus ведает…

Странный, одно слово. Одевался он, словно американский вакьеро. Лопе постоянно забывал, как в Северной Америке называли погонщиков скота (когда те земли ещё пребывали под властью сынов и дочерей Божьих), так что применял испанское слово. Какие-то «коровьи мальчики», как-то так… Плотные штаны, кожаная безрукавка поверх рубахи, шейный платок и широкополая шляпа, бросающая тень на лицо. У Ролдана имелись револьверы чрезвычайно искусной работы, которыми он безумно гордился.

Вакьеро вечно нёс бред про лицо отца, про убийства сердцем и всё такое прочее. Одна отрада: как доходило до перестрелки — револьверы Ролдана всегда покидали кобуру первыми. И били врагов Господа без промаха.

— Зато я хорошо понимаю, о чём он говорит.

— Ну вот, ещё один голос со стороны нужника…

Теперь заговорил второй спутник Лопе. То был худощавый паренёк, при любой погоде одетый в длинное плотное пальто: будто ему всегда ни жарко, ни холодно. Ничего особенного нельзя было сказать о Захарии по внешности, кроме его очевидных корней — из народа, погубившего Христа.

— Я сам убиваю сердцем. — продолжал Захария. — Сердцем, полным боли от судьбы моего народа. И я помню лица всех своих отцов, избранных Богом и гонимых глупыми людьми. Я…

— Эту песню я тоже слышал сотню раз. Не начинай своё любимое дерьмо. А то подойду и заткну твою поганую глотку!

Ролдану всегда было плевать на грубость командира: он воспринимал это как данность. А вот ранимый Захария каждый раз вёл себя иначе. Как всегда, он направил в сторону Лопе две пустые чёрные глазницы: дульный срез своего обреза.

— Подойди. Видит сам Саваоф, Господь Воинств Израилевых: набью тебе полную задницу дроби.

Лопе сдвинул длинные волосы, прилипшие ко лбу, и широко развёл руки.

— Знаешь… давай, попробуй. Сколько мы работаем вместе, столько ты грозишься убить то меня, то этого юродивого. Валяй, жидовская морда! Сам знаешь, что меня давно ни свинец, ни сталь толком не берут. А что касается Ролдана — я вообще не уверен, что он человек.

Их загадочный соратник только пожал плечами. Он в очередной раз возился с револьвером, забросив на стол ноги, обутые в крепкие сапоги с каблуком и шпорами. Ролдану было плевать на ссоры, в которых каждый раз звучали одни и те же слова. Уже который год… чуть ли не через день одно и то же.

— Не стану поверять. — вдруг смягчился Захария. — На самом деле, в этом есть прелестная ирония. Кто защищает сынов и дочерей Господних на переднем рубеже, борясь с отвратительной нечистью? Один — подозреваю, бес из Преисподней. Другой — воскресший мертвец. И только один человек.

— Человеком ты себя называешь?

— А что?

— Ты же еврей. Выходит, среди нас ни одного человека.

— Пошёл в задницу, Лопе. Когда-нибудь я всё-таки тебя пристрелю. Просто не сегодня.

Перебранку прервал стук в дверь, которая еле держалась на петлях.

Не сговариваясь, не подавая друг другу никаких знаков, трое чужестранцев действовали чётко и слаженно, подобно даже не солдатам в строю — хорошим танцорам. Сей же миг Захария встал в угол за дверью, держа обрез наготове, а Ролдан отступил вглубь комнаты, страхуя Лопе.

Командир не спрашивал, кто там: он распахнул дверь, ткнул стучавшему стволом в лицо и грубо втащил его в комнату — едва убедившись, что визитёр одинок.

Тот ещё святоша, конечно… по виду — очередной бандит в рясе, но без подобных людей в дивном новом мире не обойтись.

— Какие вы тут расслабленные… — прохрипел священник.

— Да не особо.

— И хвала Господу, что так. На Эспаньоле хватает глупцов и бездельников — не хватало присылать других из Старого Света... Я так понимаю, ты — Лопе де Агирре?

— Он самый.

— А эти двое — Ролдан Дискено и Захария Коэн Моралес?

— Да.

— И который из них кто?

Лопе едва сдержался, чтобы не врезать гостю рукояткой. Ещё один болтун …

— А какая разница?

— Меня зовут Захария.

— А того, выходит, Ролдан?

— Нет, мать твою, дон Хуан Австрийский! Сказали же…

Лопе разжал пальцы, освободив визитёра. Тот вытер рукавом покрасневшее лицо, поправил одежду.

— Славно, славно. А меня величают Фернандо. Я к вам по делу. Пора идти.

***

Встреча, на которую Фернандо отвёл эмиссаров Святой Инквизиции, не заняла слишком много времени — и не имела слишком много смысла. Практически всё, что Лопе и его люди услышали под сводами местной церкви, было известно им ещё прежде, чем цепеллин поднялся в небо над Мадридом и взял курс на запад. Скудные сведения о ситуации, но священники Эспаньолы к ним почти ничего не добавили.

Теперь все трое сидели в кабаке неподалёку от рыночной площади: заведение было паршивое, зато под каменными сводами ощущалась прохлада. Ничто сейчас не могло доставить Лопе де Агирре большее удовольствие.

— Как я понял, мы снова разгребаем дерьмо.

Захария поднял тему дерьма как раз вовремя: едва Лопе примерился к не слишком аппетитной на вид, но определённо очень сытной кесадилье.

— Для человека, чудом избежавшего костра, ты слишком сильно всем недоволен. Вечно недоволен.

— А тебе наша служба нравится?

Лопе провёл рукавом по пышным усам, испачкавшимся начинкой.

— Мне вообще всё по-своему нравится с некоторых пор… кроме погоды. Даже эта жратва. Что уж там: я иногда бываю рад и вашей компании, парни. Воины, мать моя женщина, Христовы…

Когда-то очень давно Лопе де Агирре понёс справедливое наказание за свои преступления в Конкисте. И муки Ада, суждённые после жестокой смерти от рук бывших товарищей, он принял стоически. Точно понимая, чем именно заслужил их: помутнённый при жизни разум обрёл после смерти удивительную ясность и остроту. Каково же было удивление печально знаменитого конкистадора, когда именно такой человек потребовался церкви! Здесь, на грешной земле, минуло около двух веков: в Преисподней время тянулось ровно в сорок раз медленнее…

Оказалось, что Папа Римский не просто так именует себя наместником Господа: ему многое под силу. Достали ведь откуда-то и этого Ролдана Дискено? Такое ощущение, будто вовсе из иного мира. Всё ради победы!

— Я думаю, местные зря грешат на гаитянских лоа. Это на них не похоже, вуду здесь абсолютно ни при чём. — наконец-то Захария сказал что-то по делу.

— Согласен. — Ролдан был по обыкновению лаконичен.

Остров Эспаньола остался одним из последних оплотов людей в Новом Свете. Кто мог сказать лет двести назад, что так сложится? Европа вступала в век Просвещения, и почти никто уже не верил ни народным сказкам, ни чему-то вроде «Молота ведьм».

Так было ровно до 1666 года, когда Сатана отказался от идеи убеждать добрых верующих, будто его не существует. Он явился миру вполне зримо и осязаемо.

Говорят, что Пришествие затронуло весь мир. Теперь, когда перевалил за середину XIX век, мало кто в Европе хорошо представлял себе ситуацию восточнее Иерусалима. Всё, что творилось в пустынях Ближнего Востока и далее, было бедой да печалью неверных. Европейцев же, кое-как отстоявших Старый Свет в борьбе против тварей Преисподней, беспокоил теперь только Новый.

Карибские острова и немногочисленные города на материке ещё не были захвачены адскими созданиями. Но вся остальная Америка находилась в их власти — и кто знает, что там готовилось? Новый поход через океан, в старую Европу?

— Вы оба такие умные… — снова заговорил Лопе. — И кто же, по-вашему, убивает уважаемых людей Эспаньолы?

— Да кто угодно. Это может быть вообще не наш профиль: обычная уголовщина… А лоа отлично устроились: они нам враги не более, чем друзья Дьяволу. Похожи на демонов, но их сущность — от столкновения языческих обычаев со словом Божьим. Пусть и в вашей, католической интерпретации… зачем всё портить?

В словах Захарии был смысл. Действительно: полубожества, порождённые нелепой верой негров, стояли где-то между Светом и Тьмой. И христианского в них имелось точно не меньше, чем сатанинского — пусть любой святой символ на Карибах умудрялись извратить. Крест, на котором погиб Спаситель, превратился здесь в символ перекрёстка, на котором взывали к Папе Легба.

Да, в Ватикане ясно говорили: Полутьма — уже не Свет. Но Ватикан лежал очень далеко от этих земель, да и еврей Захария был для католиков такой же «полутьмой».

— Хрень это всё. — заявил Лопе, немного подумав. — Нам вредно слишком много думать. Мы лишь молотки, которые забивают гвозди, а что есть гвоздь — указывает церковь.

— То есть собственным глазам ты не доверяешь?

— Лично я целюсь не глазом…

— Спасибо, что напомнил! А то я прямо позабыть успел и твои бредни, и лицо своего отца, и всё на свете! Ролдан, послушай сюда: давай-ка на время текущей миссии ты избавишь коллег по опасной службе от подобного? Вернёмся в Европу, я накурюсь опиума и уж тогда послушаю, если тебе будет невмоготу.

— Ты ведь сам спросил меня об отце.

Лопе де Агирре взревел и запустил остатки кесадильи в товарища: брызги начинки обдали и сидевшего рядом иудея, а кусок лепёшки повис на шляпе Дискено.

— Год назад! Год назад, Ролдан!.. Год назад я спросил тебя об отце, и ведает Nuestra Señora, жалею об этом каждый Божий день! Твою мать… стреляй больше, говори меньше — это всё, о чём я прошу!

— Может, вы успокоитесь? Я единственный здесь, кто способен вести себя профессионально?

— Да уж конечно, единственный! Кому ещё быть профессионалом… Присудим тебе, Захария, особую награду за профессионализм: золотую залупу коня Сида Кампеадора! Что скажешь на это?

— Ничего я тебе не скажу, пока не успокоишься и мы не перейдём к делу.

Лопе сам понял, что порядком перегибает. Троица могла сколько угодно ругаться в свободное время, но работа есть работа. Хотят они делать её вместе или нет — никто в Святой Инквизиции не спрашивал. Раз там решили, что воскресший конкистадор, помилованный иудей и невесть кто должны делать дело вместе — значит, так тому и быть. Значит, в этом был какой-то смысл…

— Ну хорошо, давай по делу. А дела наши, сеньоры защитники добрых христиан, очень плохие. Информации об убийствах больше не стало, имеем только добрый совет: ищите-ка, мил люди, ветра в поле. Я пока вообще не представляю, как нам выйти на след. Вряд ли местные негры с нами станут говорить охотнее, чем священники.

— Лоа практически невозможно найти.

— Да. Связаться с ними будет очень трудно. Так что…

Лопе не успел закончить фразу. Вот уж правда: пусть Ролдан болтал много ерунды, но револьвер всегда извлекал первым. И теперь ствол оказался направлен на незнакомца раньше, чем конкистадор с евреем вообще заметили его приближение.

— Pardonne-moi, господа эмиссары… — произнёс с типичным креольским акцентом молодой негр. — Франсуа вам не враг. Франсуа пришёл передать предложение о встрече.

— И чьё же это предложение?

— Самого Папы Легба. Лоа желают говорить с вами.

***

Найти ночью безлюдный перекрёсток оказалось совсем нетрудно: зная и общую обстановку на Карибах, и последние мрачные события в Санто-Доминго, горожане не горели желанием показываться на улице затемно. А если бы появился какой случайный прохожий — так на что ему приближаться к весьма мрачного вида троице?

Веве — потребный лоа нечистый символ, начертили углем на мостовой в соответствии со словами Франсуа. Спичка несколько раз гасла на ветру, но черная свеча всё-таки загорелась. Захария прочитал необходимые слова; Лопе наотрез отказался произносить нечто подобное, а Ролдана просить… фи.

Ничего не происходило.

Агирре заложил пальцы за ремень, на котором висела кобура с револьвером. Товарищи молча обступили свечу — нечего было и обсуждать нелепость ситуации. А затем командир понял, что Захария с Ролданом смотрят уже не на него.

— Дайте угадаю: этот хрен прямо у меня за спиной, да?

— Верно, Лопе. Как чёрт из табакерки.

Конкистадор обернулся: позади действительно стоял человек — если это существо можно было назвать человеком, конечно. Фигура его была вполне антропоморфной, но негр оказался невероятно высоким: скрюченный силуэт навис над Лопе. Чёрное лицо было перемазано чем-то навроде светлой глины, из-под цилиндра почти до земли свисали пыльные дреды, а в глазах на белом фоне виднелись только зрачки. Без какой-либо радужки.

Лопе сплюнул под ноги Папе Легба.

— Охренительный фокус, чернявый. Тебя бы в мадридский цирк — цены не будет! Знаешь, я тоже знатный фокусник: бабах — и отправлю прямиком в Ад, где тебе самое место.

Агирре не был уверен, что даже его оружие — особым образом освящённое в Ватикане, опасно для Легба. Посредника между мирами людей и духов. С другой стороны — и сам он лоа тоже особо не боялся. Эмиссаров Инквизиции от нечистых сил защищали самые могучие обереги. Не так-то просто их убить, хотя и вполне возможно…

— Я прощаю твоё непочтение. Ты слишком глуп и молод. — Папа Легба отвечал совершенно ровно, утробным голосом. — Вы искали встречи с нами, и эта встреча состоится. А мой долг в том, чтобы сопроводить смертных на неё.

— За ручку можешь не вести. Давай, покажи новый фокус…

— Никаких фокусов. Дверь у тебя за спиной.

Лопе опять пришлось обернуться — и дверь в самом деле оказалась прямо позади него. Она не была проделана в какой-то стене: просто возникла посреди улицы, будто кто-то притащил сюда, как театральный реквизит.

Папа Легба отворил её.

За дверью оказалось большое, но полутёмное и душное помещение, воздух в котором отдавал плесенью и был страшно покурен. Вытянутая форма и своды напоминали церковь, даже что-то вроде алтаря виднелось вдали — но если это и был дом Господень, то абсолютно извращённый.

По середине зала тянулся длинный стол, и Лопе прекрасно понимал, какие существа за ним сидят. Десятки лоа, большинство из которых конкистадор узнать не мог: разбирался в вопросе довольно поверхностно. Ему бросился в глаза краснолицый Калфу, Эзили Данто — осквернённый образ Богородицы, Маринетт — легко узнать по сове на плече, Эрзули Фрида — белая женщина в богатых одеждах, покрытый водорослями и ракушками Агве, повелитель моря. Остальные… чёрт их знает.

Лопе в этой компании отнюдь не было уютно, но он постарался сохранять невозмутимый вид. Захария тоже держался уверенно, и скорее всего — также ценой определённых усилий. Ну а Ролдану-то всё нипочём, это понятно.

Эмиссары Инквизиции заняли места за столом, на которые указал полуистлевший слуга.

— Очевидно, господа, что вы вините нас в происходящем на Эспаньоле… — начал Легба.

— Звучит как начало речи о невиновности.

Все вокруг курили сигары и хлестали ром, стол был завален самыми разнообразными и дорогими закусками — так в лучших домах Мадрида редко накрывают. Из-под потолка, громко хлопая крыльями, спустился здоровенный разноцветный попугай: он уселся на стол перед Захарией.

— Нет, господа. Это начало рассказа о том, что происходит на самом деле.

— Ух ты, как любопытно!.. Шучу, не очень.

Ролдан держал ладони на краю стола, но было прекрасно видно: они в любую секунду готовы сорваться в сторону револьверов. Захария и вовсе не стеснялся поглаживать лежащий на коленях обрез, отказавшись от предложенной выпивки. Лоа знают, чем оружие троицы заряжено — на рожон никто не полезет, в этом Лопе был уверен. И всё равно стрёмно. Так себе ситуация. Да ещё разговорчики эти… в действительности, мол — всё не так, как на самом деле…

— Думаю, сладкие мои… — Фрида вытащила из длинного мундштука самокрутку и вставила новую. — Вы знаете далеко не обо всех убийствах последнего месяца.

— Хм. Продолжай.

— Уверен, церковники поведали вам о смерти капитана Монроя… — Легба продолжил вместо неё. — О коррехидоре, о нескольких высокопоставленных священниках. Но ни слова о других жертвах, так?

— И кто же другие жертвы?

Захария задал этот вопрос, опередив командира. Будто что-то почуял.

— Например, столь же загадочными образом погиб один из хунганов, наших жрецов. Самый, на мой взгляд, толковый среди них. Очень уважаемый в общине. И все местные бандиты понесли урон: это сначала можно было списать на их разборки, на делёж власти… но нет, от смертей никто ничего не выгадал. И авторитетных ирландцев убивают тоже. А индейцы — те вовсе словно в осаде сидят.

На Эспаньоле нашли приют многие краснокожие, бежавшие из Мексики. И действительно — про ирландцев-то Лопе не задумывался, потому что о них совсем не беспокоились в Старом Свете. Эти черти, сосланные англичанами на Карибы, быстро вспомнили о своих старых богах. Не все, но многие.

Картина обрастала интересными подробностями. Если полудемоны не лгали, конечно. Однако к чему им лгать? Подобная информация проверяется просто. Уж опытными инквизиторами — так точно. А главное, несмотря на всё собственное напряжение — никакой враждебности со стороны лоа Агирре не ощущал.

Хорошо бы свериться с мнениями товарищей, но не сейчас.

Возможно, в этом тёмном, заволочённым дымом зале многое могло проясниться. Неспроста же инквизиторов позвали сюда?

— А вот про «загадочность» смертей… — Лопе всё-таки хлебнул рома. — Я в курсе, что нет явных улик. И про жестокость убийц тоже знаю. Но это само по себе не так уж загадочно. Вы, чернявые, что имеете в виду?

— Хотя бы то, что многих жертв очень хорошо охраняли. Достаточно хорошо, чтобы без улик и свидетелей точно не обошлось… однако же обошлось. Ирландцы болтают: мол, убийства совершает призрак. Но мы-то с вами прекрасно знаем, что призраки никого погубить не могут при всём желании. Кем бы ни были убийцы, они или существа материальные… или куда более могучие.

— Такое ощущение, будто подозреваемый у вас есть.

— О, как раз об этом… — томно протянула Фрида.

Тут Лопе наконец увидел тех, чьё отсутствие за столом могло показаться странным. Из густой тени показались две фигуры: худющий негр в пижонском фраке и рыжеволосая бледная женщина. Да-да, как же без этих клоунов…

— Можете довериться моей теории, amigos!

Барон Самди, одной рукой приобняв Маму Бриджит, а в другой держа тлеющую сигару, широко улыбался. Уж на что все лоа — типы мутные, но этот — самая скользкая тварь из всех. Агирре в иной ситуации последнему восточному морфинисту доверял бы больше, но теперь послушать интересно…

— И что за теория?

Самди водрузил свою задницу на стол, бесцеремонно отодвинув Захарию и стряхнув пепел в скатан Ролдана.

— Во всём виноваты евреи.

Захария закатил глаза, даже Дискено фыркнул — а он редко реагировал на чьи-либо слова. Вот уж идея, подкупающая новизной! Агирре затруднялся вспомнить в своей практике инквизитора хоть одно загадочное злодеяние, в котором кто-нибудь не попытался бы обвинить евреев. И зачастую это имело смысл, иногда даже оказывалось чистой правдой, но тут — как-то уж очень просто.

— Никогда такого не слышал, да вот опять. Ну и зачем это нужно евреям?

Нет, понятно — евреев на Карибах полно с давних пор. Многие ещё во время первой, настоящей жизни Лопе бежали от инквизиторов сюда. Некоторые даже не особо скрывали, кем являются: Новый Свет есть новый, тут закон — джунгли, алькальд — ягуар. Какие уж там эдикты против иноверцев… формальности, которые на фронтире почти не работают.

— А зачем они распяли вашего боженьку? Евреи, друзья мои — суть отцы всех зол. Но я свою теорию не на этом основываю, конечно. То, что происходит на Эспаньоле — не случайные совпадения, не проявление чьего-то пустого желания пустить кровь. Это, друзья мои, заговор. Каждое убийство — явно часть плана.

— И в чём состоит план?

— В том, чтобы лишить остров людей, способных хоть кого-то организовать. Отсечь голову. Оставить каждый местный народ без предводителей. Вы заметили: не было ни слова о жертвах среди иудеев? Не было, потому что их и нет. Совпадение? Я так не думаю.

Логично, конечно, да уж больно белыми нитками шито… Мама Бриджит положила руки на плечи Лопе. Не очень-то мило вышло: скорее холодок по спине.

— Если вы, доблестные инквизиторы, желаете совет — я бы предложила обратить пристальное внимание на родню сеньора Захарии. Уж простите, сеньор, но из такой песни не выкинуть слов. В это сложно поверить, полагаю, но ни один лоа вам сейчас не враг. Думаю, выражу общее мнение: нас устраивает сложившийся порядок. Меньше всего мы хотим, чтобы он разрушился.

— И поэтому… — продолжил Самди. — Мы с моей возлюбленной супругой тоже постараемся кое-что выяснить. Хорошо, что вы приехали, хоть и странно такое говорить. Ведь это именно я, друзья, желал организовать встречу. Уверяю: прочие из моего племени вас видеть рады не более, чем вы их. Но такие уж настали времена… мы сейчас слабее, чем кажемся. Не стану этого скрывать.

Оно и понятно: полубожки, продукт нелепых негритянских суеверий. Всемогущих и всеведущих под этой крышей не водится, пусть обычные люди куда слабее и глупее. Зато Лопе и его парни — люди отнюдь не обычные. Командир эмиссаров не проникся особым доверием к лоа и заранее предвкушал, как на тему возможной вины иудеев будет говниться Захария.

Но проверить эту версию однозначно стоило.

***

Улицы Санто-Доминго по вечерам, как инквизиторы уже заметили, нынче не бывали полны народу. Однако еврейский квартал оказался совершенно безлюдным: плотно затворённые двери и ставни, никаких звуков, ни души.

Можно было истолковать это каким угодно образом, но Лопе решил не пускаться в пустые размышления.

Захария, пряча обрез под плащом, шагал впереди. Эмиссары рассудили, что если уж какой случайный прохожий попадётся — иудей вернее найдёт с ним общий язык. Лопе и Ролдан шли вровень, оба держали руки на оружии и не старались придать себе миролюбивый вид. Никто не ждёт в гости Святую Инквизицию — и никто не радуется встрече с ней. Особенно евреи.

Какого-то конкретного плана действий не было: сначала нужно осмотреться.

Узкая улочка петляла, забиралась на крутой холм. Дома здесь сплошь были в два или даже три этажа, весьма добротные, многие — зажиточного вида, как и следовало ожидать. Так что стены буквально нависали над головами инквизиторов. Иногда они всё-таки слышали что-то из-за дверей и ставней: неосторожный шаг на скрипучую половицу, звон посуды, плач младенца. Но местные жители явно скрывались, а ещё Лопе не отпускало одно ощущение…

— Как думаешь, Ролдан: жиды за нами следят?

Коль скоро Дискено — скорее всего, вовсе не человек, то чувствовать может больше. И точнее. Лопе подозревал, что так и обстоит, но до сих пор не убедился в полной мере.

— Они знают, что мы здесь.

Агирре поправил перевязь с эспадой, погладил рукоятку револьвера. Наблюдают, это точно. Не самое отрадное знание, но лучше всё-таки ведать такие вещи, чем вовсе не подозревать о них.

— Ежели так никого и не встретим да везде будет затворено — пойдём к дому раввина. Захочет он открывать, не захочет, всё одно: войдём. И зададим вопросы. Я не думаю, что на нас решатся напасть, даже если евреи и правда виновны. Нет, первыми не нападут. Поэтому важно держать себя в руках, ты понял?

В том, что Захария не станет палить без нужды, Лопе не сомневался, а вот Ролдана решил всё же предупредить. Загадочный спутник обратил на командира недоумённый взгляд из-под полей шляпы.

— А я разве дёргаюсь?

— Ну, вроде бы нет.

Тем временем Захария вдруг замер. Товарищи ускорили шаг и мигом настигли его.

— Слышите?..

Лопе слышал. Мерный звук, будто сваю в землю забивают, но ритм совсем другой. Ритм точно как у… шагов? Да. Чёрт возьми, да. Это были шаги. Гулкие, тяжёлые: некто приближался, пока не показавшись из-за очередного угла на крутом вираже улочки. Чем ближе становился незнакомец, тем отчётливее становилось ясно: он больше и тяжелее обычного человека.

Кажется, гораздо больше и тяжелее. Вот уже стало слышно, как от его поступи дребезжат окна.

— Это что?.. — проговорил Лопе, пихнув в бок Ролдана.

— Возможно, это…

— Боюсь, мы думаем об одном и том же?..

Из-за угла показалась огромная тень: она легла на освещённую луной мостовую и растянулась по стене. Ночные тени обманчивы, но Лопе был готов поклясться: в этом существе росту метра четыре, не меньше. Догадка определённо блеснула в головах у всех, но озвучил её лишь Захария.

— Это, мать его, голем!

Колосс почти показался из-за угла: сначала нога — толщиной с хорошую корабельную сосну, потом часть тела и голова. Голова с горящими во мраке глазами.

Щелк, щёлк: Ролдан взвёл курки револьверов.

— Мы сможем его убить?

— Не уверен. Это же, етить, Каббала. Наши примочки могут не…

— А он нас?

— О, это запросто.

Дискено поднял свои револьверы на вытянутых руках, направил их на голема, но рукотворное чудище это не впечатлило совершенно. Оно по-прежнему приближалось, без спешки, однако совершенно неотвратимо.

Захария прав. Магия Каббалы — то, с чем и инквизиторам не стоит шутить шуток. Как ни крути, а христианство произошло от иудаизма: более древняя, изначальная сила иной раз может оказаться неподвластной. И ладно ещё, когда речь о простых людях.

А вот когда перед тобой великан из глины, в которого подлые неверные вдохнули жизнь…

— Что делаем?

— Бежим!

Только этого приказа Захария и ждал. Он припустил вниз по улице со всей возможной прытью — и Лопе бросился следом, не оглядываясь. Ролдан всё же выстрелил — дважды, но очевидно, что это не возымело ни малейшего эффекта. И теперь Дискено тоже бежал.

Инквизиторы неслись со всех ног: Захария круто оторвался вперёд, да и за Ролданом командир еле успевал. Голем, с адским грохотом совершая широченные шаги, сокращал дистанцию. Лопе казалось, что его уже почти настигли, ещё мгновение — и от эмиссара инквизиции останется только мокрое пятно на брусчатке.

А куда тут бежать?

Захария свернул в переулок, скорее по наитию, и товарищи последовали за ним. Аггире подумал, что для голема тут может быть слишком узко, и не ошибся. Великану пришлось протискиваться между домами, да ещё осторожно: он не хотел повредить жилища своих хозяев. А потому удалось немного оторваться.

Немного.

Ролдан, хотя время от времени стрелял на бегу, уже вырывался вперёд: Захария порядком выдохся, а Лопе и подавно. Голем, понятное дело, не уставал — и подбирался всё ближе. Агирре мог бы сказать, что глиняным исполин дышал ему в затылок, если бы творению каббалистов требовалось дышать.

Но нет, конечно, оно не дышит. И запыхаться не может, а вот конкистадор уже едва не выплёвывал куски лёгких. Жутко кололо в боку, горло саднило, но оставалось только бежать изо всех сил. Огромная тень покрывала мостовую перед глазами командира: своей тенью голем эмиссаров уже настиг. И чтобы размазать любого из них по каменной стене, ему уже всего ничего оставалось. Вот ещё пару шагов…

А свернуть с очередной улочки еврейского квартала уже совершенно некуда! Если бы факты имели вкус, сейчас Лопе наверняка ощутил бы вкус дерьма. Что на старой, что на новой службе повидал он всякое, однако эта ситуация точно была одной из самых паршивых.

Когда ноги в конец отяжелели и воздуха совсем не стало, перед инквизиторами распахнулась крепкая дверь. Разумеется, они нырнули в спасительный тёмный проём, ни о чём не задумываясь.

Наверное, добрую минуту Лопе простоял на коленях, глядя в пол и пытаясь отдышаться. Захария надрывно кашлял, а Ролдан вовсю матерился по-английски — хоть обыкновенно от него лишнего слова не услышишь.

Когда Агирре наконец пришёл в себя, он увидел именно тех, кого ожидать и стоило: евреев.

Народу в просторном помещении было полно, и хоть все от Колена Иудина — в остальном какие угодно. Старики с лысинами и пышными бородами, мужчины в расцвете, женщины — от дряхлых старух до едва расцветающих, дети и младенцы.

Конечно, что это не служба в синагоге. Очевидно: люди прячутся. Не менее очевидно и то, что не от голема…

— Ваша поганая тварь нас чуть не угробила!..

— Не стоило приходить без приглашения. Но мы рады, что вы пришли.

Когда еврей рад, что к нему в гости нагрянула Святая Инквизиция — ситуация явно нетривиальная.

За всех собравшихся здесь людей, в безмолвии и с испугом смотрящих на визитёров, говорил один старик — с жиденькими седыми пейсами и очень усталыми глазами.

— Вы ведь Лопе де Агирре, верно? А это Захария Коэн Моралес, так?

— Так. Назовись.

— Лопе, полегче. — Захария, конечно, не мог не встрять.

— О, кого забыл спросить! Молчи. А ты, старик, назовись!

— Меня зовут Шмуэль. И я знаю, зачем вы пришли сюда.

— О, ты готов к чистосердечному признанию? Не уверен, что оно спасёт иудейскую душонку.

— Лопе, дай ему сказать.

— Молчи!

— Я тоже думаю, что мы должны выслушать их. — заявил Ролдан, перезаряжающий револьверы.

Пустые гильзы зазвенели по полу. Красивая женщина, сидевшая рядом — с огромными глазами и пышными угольными кудрями, вздрогнула. Дискено, конечно, нагонял на людей страху: вроде и не с голема размером, и на рожу обыкновенный мужик, но холодок от него пронимал, помнится, даже исландцев…

— Мы не желали вам никакого зла. Голем неспроста ходит по улицам: мы нуждаемся в охране не меньше, чем любые другие люди Эспаньолы. А скорее и больше. Он принял вас за врагов. И едва ли можно винить его за это.

— Едва ли? Да он нас чуть не порешил!

— Если бы вы предупредили о визите, ничего бы не произошло. Сеньор Агирре, пожалуйста, соблаговолите выслушать меня. Если для вас моё слово, слово раввина, не имеет довольно веса, то доверьтесь хотя бы Захарии. Желай я зла эмиссарам Инквизиции — просто не открыл бы дверь.

Как ни крути, а прозвучало разумно.

— Ну хорошо. Только вот давай без этой вашей жидовской болтовни! Сразу по делу. Раз уж ты, Шмуэль, нас знаешь — то верняк в курсе, что мы расследуем убийства уважаемых в колонии людей. Так вот: мне очень любопытно, что ты о них знаешь. Потому что…

— …потому что в убийствах винят нашу общину. Я понимаю. Но голем потому и нужен, что мы сами боимся.

Умом-то конкистадор понимал: сгрудившийся в этой комнате люд выглядит именно как очень, очень чего-то боящийся. И, пусть то противно природному испанскому фанфаронству — но едва ли местных иудеев так напугали именно инквизиторы.

Однако привычка — вторая натура. Верить иудеям Лопе всего было трудно. Даже Захарии, а что уж про этих говорить…

— Дешёвый трюк.

— Нет никакого трюка. Возможно, вы до сих пор не в курсе: убивают и иудеев тоже. Несколько уважаемых, важных для нас людей, уже погибло. Я понимаю, сеньоры инквизиторы, каким образом вы смотрите на нас. Как на отцов всех зол. Но коль скоро сеньор Коэн Моралес в вами…

— Сам погляди, Лопе. — уж конечно, Захария рад был поддержать единоверца. — Они же до смерти напуганы!

— Херня! Я эти разводки жопой чую. Ролдан, ты давай: не расслабляйся. И вы, нехристи, тоже не расслабляйтесь. Вам при случае никакой голем не поможет. Мне нужны все подробности. Мне нужны доказательства. Я…

Лопе так и не договорил. Ситуация, конечно, накалялась — однако случившееся далее вывело её на новый виток безумия.

В дальней стене имелся небольшой очаг, выходящий на печную трубу. И когда что-то посыпалось из трубы, покатилось по полу — обернулся каждый. И евреи, и инквизиторы.

Лопе не первый год служил на своей должности и повидал всякие козни Дьявола, однако такого до сих пор не встречал.

Из трубы сыпались человеческие останки. Головы, руки, ноги, куски туловищ — старательно расчленённые. С глухим звуком они выпадали их очага, один за другим. Это уже было не самым обыкновенным зрелищем: но, коснувшись пола, останки почти сразу приходили в движение.

Отрубленные руки ползли к плечевым суставам, головы сами собой становились на положенные места. Бабы заверещали, мужики зажались к углам. Вот из кусков плоти, что была сильно тронута тленом, собрался один живой мертвец. А за ним и второй, и третий. А за ними…

Бах! Больно бьющий по барабанным перепонкам звук, ослепительные вспышки. Конечно же, это стрелял Ролдан: две головы умертвий разлетелись вмиг. Другому неупокоенному оторвало только что вернувшиеся ноги: Захария метко пальнул из обреза.

Может, эти твари и убивали уважаемых людей Эспаньолы?

Лопе не стали посвящать размышлениям много времени. За одно мгновение он опустошил барабан револьвера (ко своей чести, без промаха), а затем выхватил эспаду и бросился на врага в рукопашную. Клинок легко рассёк гнилую шею, следом и вторую. Агирре заметил атаку из-за плеча, отскочил, но колоть противника клинком не пришлось: Захария успел перезарядиться и дал дуплетом.

По крайней мере, тщетно уповавшие на своего голема евреи не путались под ногами. Кто прятался по углам, кто сбежал. Ролдан лупил без промаха, посылая каждую пулю точно в очередную гнилую голову: вот уж верно, он целится не глазом. Лопе, как когда-то в душных джунглях, неистово рубил эспадой направо и налево. А потом полутёмное помещение залило ярким светом, слепящим сильнее самого солнца.

Это Захария пустил в ход кое-что получше обреза.

Яростная схватка завершилась так же внезапно, как и началась. Кто-то хныкал из-под лавок и столов, кто-то верещал на богомерзком языке, кто-то молился. Однако умертвий и след простыл.

***

Три человека по одну сторону стола, три — по другую. И взгляды у всех были тяжёлые.

Яркий дневной свет падал в комнату через высокое, но узкое окно, закрытое витражом. Он окрашивался всеми цветами радуги, в протянувшейся сквозь полумрак полосе света горели мелкие пылинки.

Епископ Рамон Падилья имел именно такой вид, какой должен быть у человека, управляющего церковью на жалких клочках земли по эту сторону океана: далеко от Европы и бок о бок с демонами Преисподней. Иными словами, выглядел он нервно и вообще весьма неважно.

Викарий Фернандо — тот, что первым встретился с троицей эмиссаров Инквизиции, смотрелся бодрее. Но и ему не понравился только что состоявшийся разговор. Что же касается Алонсо Саласары Айялы, руководителя карибского трибунала Святой Инквизиции, то он был зол.

Три неприятных старика, в которых Лопе де Агирре ничего достойного, кроме церковных санов и должностей, разглядеть не мог. Что за земля? Тут и воздух — дрянь, и люди, которые дышат им — не лучше ни на йоту.

— Ваши слова, сеньоры эмиссары, вызывают некоторое недоумение.

— А я нахожу всё это совершенно возмутительным!

Фернандо, в отличие от остальных, промолчал. Но до его мнения Лопе не было никакого дела. Епископ и глава трибунала — пускай не прямое начальство, однако в определённой степени отчитываться перед ними эмиссарам было нужно. А вот этот… плевать на него.

— Я, сеньоры эмиссары, не могу сказать вам ровно ничего сверх прозвучавшего при первой нашей встрече. Как и прежде, отвратительные Господу порождения языческих негритянских культов кажутся мне вполне очевидными виновниками происходящего. Не понимаю, почему их ложь показалась вам достаточно убедительной: ужели вы запутались, кому и чему служите? Хотя признаю, что предполагать замешанность в этих убийствах иудеев — естественно и разумно. Однако вы пытаетесь убедить нас в ошибочности таких предположений. И…

— Я никого ни в чём не убеждаю. — перебил его Лопе. — И уж точно я не забыл, кому служу и для чего я здесь. По крайней мере, в одном лоа не солгали точно: относительно жертв, о которых я ничего не услышал от вас. А уж то, что произошло в доме евреев, я видел собственными глазами. И поэтому возникают вопросы.

— А вы здесь для того, чтобы найти ответы! — голос Айялы звучал весьма пискляво. — И вопросы должны задавать не нам! Спрашивайте тех, кого есть все основания подозревать в злом умысле против добрых христиан. Пока же вы попусту тратите наше время. Я…

— И вовсе не попусту. Хорошо: оставим все вопросы, кроме одного. Меня интересуют останки.

— Какие, сеньор Агирре, останки?

— Те самые, из которых возникли твари в жидовском доме. Я кое-что понимаю в дьявольских делах, да и вы, руководя трибуналом Святой Инквизиции, тоже понимаете. Поболе моего, надеюсь. Всякие демоны и подобная мерзость — да, они являются прямо из Преисподней. И призраки приходят в наш мир извне. Но вот трупы, ожившие или нет… трупы — это наш мир. Их нет в Аду, уж поверьте: я там побывал. Думаю, и на небесах их нет. Все трупы лежат в земле.

— И к чему же вы клоните?!

— К тому, что кто и каким образом ни оживил бы фрагменты тел — прежде он откуда-то достал их. Из могил или хотя бы из морга. В обоих случаях, безусловно, остались улики. Потому я спрашивал о вскрытии могил или чём-то подобном. И это, при всём уважении, не пустой вопрос! Он прямо связан с сутью расследования!

До сих пор только больше закипавший Айяла осёкся, едва произнеся первый звук какого-то слова, и задумался. На его красном, сально блестящем лице напряжённая работа мозгов (явно не самых светлых в Святой Инквизиции — а то не торчал бы на Карибах) отразилась явно.

Задумчивой сделалась и обрюзгшая рожа епископа Падильи. Лопе, возможно, почудилось — но в этом тяжком мыслительном процессе было что-то подозрительное. Как будто Айяла и Падилья не над самим вопросом думали — а над тем, чего в ответ на него говорить не стоит.

Мимолётное ощущение.

— Вероятно, это связано с индейским кладбищем. — заявил наконец епископ.

— Индейским кладбищем?

— Да, Агирре! — председатель трибунала снова вспылил. — Знаете, это как обычное кладбище, только для индейцев!

Эмиссары переглянулись. Папа Легба говорил, что индейцы нынче буквально сидят в осаде. Так что, выходит — неведомая сила, оживляющая человеческие останки и превращающая их в составного монстра, угрожает и краснокожим.

Однако это ещё не значит, что тела действительно не взяли именно из индейских погребений.

— И где находится кладбище?

— За северной стеной города.

Узнать от верхушки местной церкви нечто иное, по-видимому, было невозможно. Зато имелось что обсудить на обратном пути — к задрипанной комнатушке, в которой эмиссаров из Старого Света поселили.

— Если честно, мне не понравилось, как лихо начальство перевело стрелки на индейцев. — рассуждал Захария. — Все только и делают, что пинают нас туда-сюда. То лоа, то евреи, но индейцы.

— Ты прав, я тоже об этом подумал.

— Это вообще может быть ложный след. — заявил Ролдан.

— В каком смысле?

— Мы расправились с тварями, но что именно они виновны во всех убийствах — знаем только со слов евреев. Я не доверяю евреям.

— Ну да, ну да! — Захария всплеснул руками. — Конечно! Если мы что-то узнали от евреев, то это явно ложь! То ли дело три церковных козла! Ролдан, если у тебя есть мозги, в чём я частенько испытываю сомнения, то попробуй их использовать. Ты когда-нибудь видел что-то подобное?

— Нет.

— Вот и я нет. А ты, Лопе, видел?

— Не видел.

— Ну вот! Загадочные убийства и странная магия, с которой ни один из нас до сих пор не имел дела. О да, конечно же, простое совпадение!.. Ты веришь в такие совпадения, Ролдан?

— Я не верю в совпадения. Я целюсь…

— Нет! Только не это! — оборвал его Лопе. — Только не очередная история про твоего отца!

В чём Агирре был уверен — так это в том, что индейцы встретят инквизиторов не ласковее, чем иудеи. А если и они каким-то образом прознали, кто именно руководит эмиссарами Инквизиции… В прошлой жизни у Лопе с индейцами дела не очень клеились. Это мягко говоря. Очень мягко. Ещё до безумной и кровавой истории в джунглях… индейцы всегда его ненавидели, и если уж говорить начистоту, то ненавидели по делу.

На их кладбище можно ожидать чего угодно, но только не хорошего. Всё обязательно пойдёт не по плану, а самым дерьмовым образом.

Однако не по плану всё пошло ещё раньше, чем конкистадор ожидал.

***

— Пришли дни посещения, пришли дни воздаяния. Да узнает мир, что глуп прорицатель, что безумен выдающий себя за вдохновенного: по причине множества беззаконий меж людей и великой враждебности меж сил высших.

— Чего, мать твою?..

Того, кто сидел в тёмном углу комнаты, разглядеть толком было нельзя. Ясно лишь, что он в целом похож на человека — хоть это ещё ничего не значит. Однако раз забрался в жилище инквизиторов, но не стал нападать исподтишка, то…

…тоже поговорить хочет?

— Только без всего этого бреда. Мне хватает одного любителя рассуждать про лицо отца. Ты кто таков? Чего надо?

Хотя на визитёра были нацелены три револьвера и обрез, беспокойства он не выказывал. А это тоже не самый добрый знак, если честно.

— Кто я такой?.. О, обо мне говорят по-разному. Что я льстец Божий, что я великий искуситель рода людского и карающая рука Господня. Что я есть отец всех зол. Но в сущности… я лишь делаю для Господа то же самое, что вы — для церкви. Грязную работу.

— Что-то понятнее не стало.

— Да всё понятно. — в голосе Захарии особой радости не прозвучало. — Это Мастема.

— Мать моя женщина…

Лопе был не так догадлив и, что уж греха таить — не настолько сведущ в различных тонкостях, как Захария. За то он проклятого еврея и ценил. Захария, конечно, догадался сразу — однако имя Мастемы, ангела бедствий, было Агирре знакомо. Воистину это правда: Мастема делает для Господа то же, что Лопе со своими подчинёнными творят на благо церкви. Некоторые рубежи — не для хороших парней.

Так не Мастема ли во всём этом повинен?

— Зачем ты пришёл?

— Сейчас поведаю. Но сначала… вы бы убрали своё оружие и присели. В ногах правды нет, а пуль я не боюсь. Даже ваших пуль. Я ведь не какой-нибудь негритянский полубожок. Я старше вашей великой и прекрасной веры, если на то пошло.

Ролдан и Захария, конечно, оружие не опустили. Они, одного глаза не спуская с Мастемы, вопросительно глянули на командира.

— Он прав. Уберите пушки, только недалеко. Присядем.

Мастема по-прежнему оставался чёрной тенью в углу. Возможно, он выглядел бы точно так же и при ярком свете. Ни одна книга, насколько знал Лопе, не описывала его внешность: очень может быть — это потому, что нечего описывать.

— Я пришёл рассказать вам, что на самом деле происходит на этом несчастном острове. Уверен, вскоре и лоа догадаются, но пока не догадались. Уверен — или вы, или евреи, или даже индейцы тоже раскрыли бы эту загадку. Да только, боюсь, слишком поздно. Вы ведь поняли, что трупы должны были откуда-то взяться, правильно? И убеждён: ответы иерархов церкви не показались вам убедительными.

— Не показались.

— Конечно. Ведь это была весьма жалкая, глупая ложь. Истинные виновники творящегося на Эспаньоле полчаса назад сидели от вас на расстоянии удара кинжалом.

Лопе де Агирре, конечно, к словам церковников отнёсся с большим скептицизмом, однако так далеко его сомнения не зашли. Прозвучало, мягко говоря, дерзко — чего и следовало ожидать от великого искусителя, вечно морочащего людей то ли в интересах Господа, то ли совсем наоборот. Тут уж ни у кого не было единого мнения: ни у еврейских, ни у христианских богословов…

— Лжёшь.

— Пфф… Вряд ли о моей лжи ходило бы столько легенд, будь она очевидной. Отец всех зол… интересный титул, хотя я и не считаю, что заслужил его. Его не заслужил даже Люцифер, можете поверить: я с ним… немного знаком. С довольно… давних времён. Люди — вот кто отец всех зол в мире. Ваши соратники, местные иерархи, продали свою веру вместе со святой церковью и всем родом людским. Ради того, что Люцифер и его демоны охотно обещают. Именно эти людишки — единственные, кому падение Эспаньолы сулит выгоду. А вы ведь уже догадались, что именно к тому дело идёт. Именно это готовится.

Верилось с трудом, конечно. Но дураки и предатели встречаются везде: на этой войне тоже. И сама церковь, увы, не была исключением — в конце концов, на что ей иначе Святая Инквизиция? Сад необходимо пропалывать. Нарывы — вскрывать. Омертвевшие ткани — иссекать.

— Допустим. И что, у тебя доказательства найдутся?

— Ты, Лопе де Агирре, в подобном деле ничему не поверишь, кроме собственных глаз. А равно и твои друзья. Особенно этот… который целится не глазом. Я, кстати, знаю, откуда взялся ваш Ролдан. Может, когда-нибудь расскажу. Ты ведь не возражаешь, Ролдан?

— Я помню…

— Молчать!.. Так что там про доказательства?

— А всё очень просто. Не ходите сегодня на индейское кладбище: вас там ждёт только засада. И ничего больше. Подите на другое: то, что возле благословенной церкви. Главное в городе. Вот там-то вы, эмиссары, убедитесь во всём лично. Вас ведь неспроста попытались спровадить куда подальше, за стены Санто-Доминго.

Что же... В одном с Мастемой нельзя было не согласиться: обладатель репутации великого лжеца должен обманывать как-то более изощрённо. А потому казалось, что он говорит правду. Или хотя бы что-то вроде правды — остаётся только проверить самим.

— Ты сам-то с нами пойдёшь?

— Я? Ни за что. Зачем мне это? Я даром времени не трачу, у меня есть дела поважнее. А тут ваш рубеж, любезные. Помнится, Агирре, ты когда-то в одиночку объявил войну всей Испанской империи, правда? Нарёк себя Гневом Божьим?

— Было дело, только я этим не горжусь.

— Понятное дело, гордость из тебя в Аду должны были выбить. Но с твоим-то опытом пойти против нескольких порочных испанских церковников… Ерунда. Сам справишься.

Лопе, конечно, прекрасно помнил ту историю. Письмо королю, написанное в глубоком безумии. Остров, на котором он казнил испанского губернатора, провозгласив себя Князем Свободы. Быть может, за способность на нечто подобного Папа Римский и вытащил его из Преисподней? И тогда всё сказанное справедливо.

Если Мастема, конечно, не лжёт. Но это очень скоро станет ясно. Даже если задумана какая-то ловушка — на этой службе иногда нужно сознательно идти в подобную ловушку. Иначе мир никак не спасти.

***

Кладбище в центре города было обнесено высокой глухой стеной, так что со стороны не просматривалось совершенно. Тяжёлые ворота на ночь запирали, однако сорвать замок особого труда не составило.

Подготовились эмиссары серьёзно: Захария полвечера посвятил малопонятным Лопе заговорам и ритуалам на стыке христианского с еврейским, командир достал из багажа рычажную винтовку системы Альвареса. Оружие новомодное — и посерьёзнее револьвера будет. Про кирасу Агирре тоже не забыл, как и его товарищ-иудей, а вот Ролдан подобной защитой пренебрегал. Зато свои револьверы, начищенные до зеркального блеска, извлёк загодя.

— Ну, с Богом.

Ближе ко входу стояли склепы богатых горожан — как старые, порядком потрёпанные временем, так и вполне новые. Они тоже мешали обзору. Эмиссары шли осторожно, стараясь не выдать своего присутствия, хотя понимали: за ними могут наблюдать таким образом, против которого красться бесполезно.

Тропа тянулась между обросших плющом стен склепов, а затем резко сворачивала. Там, за поворотом, инквизиторам и открылась картина, ради которой Мастема направил их сюда.

В глубине кладбища было полно старых могил, с покосившимися крестами и потрескавшимися надгробиями. Лопе не удивился, увидев, что многие из захоронений теперь раскопаны. Лунный свет отлично освещал всю сцену: посреди неё стояли сам епископ Падилья, держащий в руках старую книгу, и викарий Фернандо.

Понятное дело: не молитвы за души умерших читать они сюда явились.

— Доброй ночи!

Лопе вскинул винтовку. Щёлкнули курки револьверов Ролдана.

Фернандо отреагировал на это вполне спокойно: только голову повернул в сторону эмиссаров. А вот Падилья взвизгнул, выронил книгу и полез рукой к поясу. Судорожно пытался нащупать оружие, похоже.

Лопе даже позволил ему вытащить из-под церковных одежд револьвер. А едва Падилья всё-таки поднял вооружённую руку и начал целиться, как конкистадор мягко нажал на спуск. Ба-бах! Череп епископа раскололся, полетевшие туда-сюда мозги забрызгали лицо викария — который так и остался совершенно невозмутимым. Тело епископа рухнуло в разрытую могилу.

— Не двигаться!

— Я и не собирался.

Фернандо поднял раскрытые ладони, вроде бы демонстрируя покорность — но Агирре обладал достаточным опытом, чтобы вмиг раскусить притворство. Можно было, конечно, сразу выстрелить и в викария, но Лопе так поступать не стал. Во-первых, Фернандо не грозил ему оружием, что в случае Падильи сделало выстрел совершенно законным деянием, несмотря на его высокий сан.

Во-вторых, кому-то всё-таки придётся отвечать на вопросы. Кстати… а где Айяла? Замешан ли он во всём этом дерьме?

Викарий задумчиво посмотрел в яму, куда свалился Падилья.

— Мда, какой-то горький финал. Но на старого дурака плевать. Он тут всё равно ничего не решает.

— Это было чистосердечное признание?

— В каком-то смысле да.

Лопе краем глаза заметил, что Ролдан двинулся полукругом, стал заходить к Фернандо с фланга, не сводя с него револьверы. Разумный манёвр.

— Ну раз так, Фернандо, то самое время для упоительных историй. Давай-ка, рассказывай, что к чему.

— Лучше, Лопе, сам расскажи: кто тебя надоумил явиться сюда? Раввины? Или… ой, а ведь я уже догадываюсь. И думаю, ты подозревал ловушку? Ну, поздравляю. Ты в неё угодил.

— Вот только не выделывайся, дьяволов прихвостень! Мой загадочный друг с револьверами как-то сказал: люди делятся на два типа. На тех, у кого ружьё — и тех, кто отвечает на вопросы. Ты ведь так говорил, Ролдан?

— Говорил.

Фернандо только рассмеялся. Он совсем не походил на хоть сколь-нибудь напуганного человека.

— Агирре, можешь попытаться меня застрелить. Но уверяю: от пули, даже твоей, я теперь уже не умру. А что касается трёх идиотов из старушки Европы — ни один из вас отсюда не уйдёт. И если ты надеешься на помощь жидов или их грязного ангела, то очень напрасно. Даже сам Мастема не войдёт теперь на это кладбище, дорога ему закрыта. Твой Захария и не слыхал о подобной магии. А я не стану ничего объяснять. Только герои дурных книжонок в такой ситуации что-то объясняют.

— Лопе!

Это выкрикнул Ролдан, и командир сразу догадался: тот, кто всегда больше прочих эмиссаров держал ухо востро, заметил нечто. Конкистадор оглянулся по сторонам, пытаясь понять, что происходит. Понял быстро.

Что-то шебуршилось во вскрытых могилах, и нетрудно вышло догадаться, что именно. Мертвецы выбирались наружу: вот восстал один, второй, третий… их пока было не так уж много. Громыхнул обрез Захарии: один из оживших трупов отправился обратно в яму, смешно всплеснув руками. Всё это было ещё не особенно страшно — не настолько здесь много могил, но…

…но Ролдан-то смотрел не на могилы, а куда-то вверх. Лопе поднял глаза.

— Дерьмо!..

В тёмных небесах, прямо вокруг полной Луны, словно завертелся смерч. Только это была, конечно же, не туча: полнеба заволокло подобие водоворота, составленное из мёртвых тел, отдельных рук, ног, туловищ и голов. Почти то же самое, что видели эмиссары в еврейском доме, да только масштаб уже совсем иной. Сколько их? Сотни?

Многие сотни!

Поток мёртвой плоти сгущался и закручивался. Тут и там от вихря отрывались сплетённые сгустки останков, превращающиеся в антропоморфные фигуры. Они падали на землю и восставали составными великанами — не меньше недавно встреченного голема. А из тех, что продолжали кружиться в небе, собирался поистине исполинский монстр.

Одна из тварей, уже спустившихся на землю, бросилась к инквизиторам. Ролдан начал стрелять: пули вырвали из богомерзкого подобия тела куски, но толком не остановили. Захария, успевший перезарядить оружие, выстрелил дуплетом по ногам: их разорвало, чудовище рухнуло на землю. Но продолжило ползти.

А главное — приближались другие монстры. И обычные трупы из могил, пошатывающиеся и щёлкающие челюстями — тоже. Лунный свет померк: жуткий циклон из мёртвой плоти, бешено вращающийся над головами эмиссаров, закрыл ночное светило.

— Вот она, Судная ночь Эспаньолы! — возгласил Фернандо, высоко подняв руки.

Он, конечно, торжествовал. Лопе попятился назад, выстрелил, передёрнул скобу, выстрелил ещё раз… а что толку? И сучий Мастема сюда, похоже, действительно не придёт.

Однако лицо викария Фернандо, предателя веры и человечества, вдруг утратило ликующее выражение. Он резко побледнел, глаза округлились, руки задрожали. Подлец испугался — и не на шутку.

Куда он смотрит? Куда-то за спину Лопе. Там…

Позади была лишь ещё одна развороченная могила, однако выбирался оттуда не оживлённой дьявольской магией мертвец. В первое мгновение Агирре не поверил своим глазам. Он бы много кого мог ожидать в такой момент, однако…

— Как?!

Это слово, хрипло и надрывно произнесённое, вырвалось из глотки Фернандо. Видимо, он не лгал о том, что теперь некому прийти на помощь инквизиторам, что какие-то силы надёжно закрыли кладбище — даже от существа, подобного по могуществу самому Мастеме. Может быть, худшему из ангелов, но равному всем прочим в силе.

— Как ты сюда попал?..

Высоченный худой негр выпрямился. Отряхнул свой роскошный, но совершенно безвкусный фрак от сырой земли.

— Как-как… Идиот. Ты продумал всё, кроме самого простого: это же Эспаньола. Здесь на каждом кладбище моя могила — первая!

Барон Самди блистал белоснежной улыбкой — яркой, словно полуденное солнце, тогда как рожа Фернандо сделалась бледнее лунного света. Лоа, стоя в посвящённой ему могиле, вытаскивал нечто из-под земли. Блеснувшее латунью. Это… ха!

Лопе де Агирре рассмеялся в голос — наверное, больше от нервов, чем от самой ситуации. Барон Самди водрузил на край могилы новёхонький пулемёт — шестиствольную картечницу. Вставил в горловину короб с патронами и взялся на рукоятку. Принялся вращать.

Тра-та-та-та!!!

Изрыгаемые картечницей пули оказались для умертвий даже страшнее, чем благословенные снаряды оружия инквизиторов. Каждая вспыхивала при попадании, словно звезда на небе, и разрывала чудищ изнутри. И трупы, и собранные из останков големы оказались бессильны — это Лопе понял сразу. Они падали и разваливались на части, один за другим.

Тем временем Фернандо бросился бежать.

— За ним!

Надо отдать викарию должное: несмотря на короткие ноги и тучную фигуру, припустил он прочь очень лихо. Ловко вилял между надгробиями, перепрыгивал через могилы — даже Ролдан никак не мог его догнать. Издалека, из-за спин инквизиторов, слышались раскатистый смех Барона Самди и такой же громогласный стрекот пулемёта. Об этом больше волноваться не стоит. А вот поймать подонка…

Бегство Фернандо закончилось вполне бесславным образом: попытавшись перелезть через ограду, он получил от Захарии заряд дроби в задницу и рухнул. Лопе приставил носу предателя ствол рычажной винтовки.

— Вам меня не убить!.. — взвизгнул викарий, смешно размахивая руками.

— А тебя, говноеда, убивать никто и не собирается. Готовься к неблизкой дороге!

Вскоре Фернандо, закованного в кандалы, расписанные известными одному Захарии символами, уже волокли по улице. Он пытался сопротивляться, пусть без всякого толка: с Ролданом в силе викарию не тягаться. За ближайшим углом, неподалёку от здания трибунала Святой Инквизиции, эмиссары застали интересное зрелище.

А именно — Айялу, болтающегося в петле, ещё дёргающего ногами. Люди, вздёрнувшие его на первом попавшемся дереве, узнавались легко: тут половина носила пейсы. Похоже, что Мастема поделился информацией не только с Лопе и его коллегами.

Рав Шмуэль и Лопе де Агирре посмотрели друг на друга. Тут не требовалось озвучивать вопрос, всё и без слов совершенно понятно. Конкистадор только пожал плечами.

— Ну, это… мы все видели, что глава трибунала повесился. Не выдержал, так сказать, груза вины перед святой церковью и добрыми христианами. Всего хорошего!

***

Лопе полулежал в великолепном кожаном кресле — может, даже излишне мягком, буквально обнимающем, подобно нежной женщине. Он смотрел вверх, видя искусно украшенный потолок и огромную хрустальную люстру. Конкистадор поднёс с губам мундштук, затянулся. Вода в колбе забулькала, рот и горло наполнил ароматный дым. Не опиум, конечно, но пойдёт — тем более что лауданума, не указанного в меню, услужливый официант всё-таки плеснул. Для особых гостей он имелся.

Движение дирижабля над Атлантикой было таким плавным, что вовсе не ощущалось. Да уж, это не корабли с их мерзопакостной качкой… никогда Агирре не любил море. Цепеллины гораздо лучше. Конкистадор лениво повернул голову: в соседнем кресле Захария ворковал с двумя прелестными девицами. Узкие корсеты, кринолины, искусно уложенные волосы… хороши, чертовки!

— Учтите: мой друг-то иудейского племени! Если вы обрезы не любите, то…

— Лопе, шёл бы ты!..

— Ай, ладно… не мешаю.

Ролдана в роскошном зале не было. Он веселье совсем не любил, да и стоит кому-то присмотреть за Фернандо. Скрасить его горькое одиночество в клетке метр на метр, помещённой в багажное отделение… Хотя едва ли бывший викарий Дискено разговорит, никому это никогда не удавалось.

Иногда Лопе всё-таки нравилась служба инквизитора. Случаются приятные моменты… как этот шикарный дирижабль, следовавший из Нового Орлеана в Мадрид. Музыканты тут были, конечно, похуже римских — но вполне приличные. Скрипки и виолончели услаждали слух. Лопе прикрыл глаза. Он, чёрт возьми, всё это полностью заслужил.

— Повторить, сеньор?

— А?

Над конкистадором навис прилизанный официант.

— А… абсента, пожалуй. И кальянщика позови, будь добр! Догорает…

Надо расслабиться. А то как прибудут — отдыха, скорее всего, не жди. Работы у инквизиторов в дивном новом мире всегда хватало.