Эстеты из Кукановки

НЕБО В АЛМАЗАХ

— Довольно! — сказал Владимир Петрович Кулижкин. — С меня хватит. Целую неделю работаешь, а придет выходной, и мы проводим его бездарно, пошло, попросту убиваем. Я устал от такого отдыха.

— И мне довольно, — сказала его жена Антонина Васильевна. — И мне хватит. В прошлое воскресенье я стирала. В позапрошлое перешивала пальтишко Вадику. Стирать — пошло. Шить — бездарно.

— А что делал я? — задумался Кулижкин. — Вспомнил! Заклеивал окна. Сдавал пустую посуду и торчал в очереди два часа. Ходил за картошкой… Интересно, почему на дом доставляют маленькую бутылку молока или тощее, легкое письмо, а такую тяжелую поклажу, как картошка, по домам не додумались развозить!.. Да. Надоело. Знаешь что, Антоша? Давай в воскресенье отдыхать, и никаких стирок. А, старуха? Мы отдохнем, как сказал чеховский дядя Ваня, мы увидим небо в алмазах.

— Алмазы на небе мне ни к чему. А вот отдохнуть я не прочь. Белье можно и в прачечную сдать. Погода сейчас хорошая. Днем съездим в лес. Захватим бутербродов…

— Пива, — ввернул дошколенок Вадюшка, сидевший на полу и озабоченно откручивавший какой-то винтик.

— Молчи, старик! — сказал папа. — А вечером посидим у телевизора. Что-то мы его давно не включали. Может, там что-то такое изменилось? Может, будут теперь показывать не совсем старые фильмы и спектакли?

— Хм… — недоверчиво хмыкнула Антонина Васильевна. — Вряд ли.

— В воскресенье я не пойду в садик, — про себя бормотал Вадюшка. — К нам придут дядя Владя и дядя Хламушкин. Папа пойдет за водкой. А меня уложат спать пораньше, чтобы я не вертелся под ногами и не мешал играть в карты.

— Молчи, старик! — сердито оборвал папа. — И оставь в покое мою электробритву. Сломаешь ведь.

— Я ее уже сломал, — невозмутимо сказал Вадюшка. — А теперь починяю. Папа, куда ты спрятал топорик?

— А может, пойти в театр? — задумался Владимир Петрович.

— Папа пойдет в театр за билетами, — тихонько бурчал Вадюшка, — на улице встретит Никомида Иваныча…

— Никодима, — поправил папа.

— Миконила Иваныча и пойдет с ним «сообразить пульку по маленькой». А утром у папы будет трещать голова.

Мама вздохнула и нервно крутнула колесо швейной машинки. Папа тоже вздохнул и сказал:

— Никаких таких. Весь день проведем в тесном семейном кругу. Ты, я и Вадюшка… Только ты испеки мой любимый пирог. Яблочный.

— Вот. Испеки. Да поджарь. Да дай взопреть хорошенько, — сказала мама голосом Петра Петровича Петука из «Мертвых душ».

— Антон! — нежно промурлыкал Владимир Петрович. — Ведь отдыхать не жрамши тоже нельзя. Живо малокровие заработаешь. Да ты не волнуйся. Все приготовим в субботу с вечера. Я закуплю продукты. Картошку, черт бы ее взял, яблок, масла. Колбасы.

— Пива! — сказал Вадик.

— Молчи, старик! Оставь в покое пылесос. Сам сварю щи и кашу. Даже яблоки натру.

— Ладно, — вяло сказала Антонина Васильевич. — Попробуем.

Владимир Петрович пошагал по комнате. Посвистал. Глянул в окно. И вдруг ужасная мысль закралась ему в голову. Ведь завтра должен позвонить Никодим Иваныч. Он так и сказал: «Я тебе звякну насчет выходного». И тогда…

— Антон! А… а как быть с телефоном?

Антонина Васильевна побледнела и без сил опустилась на стул.

— А вы его под пудуську, — посоветовал сын, упорно не желавший говорить «подушка».

— Молчи, старик. И оставь в покое мясорубку. А то сейчас шлёпки получишь.

— Оставь его в покое со своими шлёпками! — рассердилась Антонина Васильевна. — Привязался к ребенку! Он, между прочим, дело говорит. Подушку не подушку, а просто не будем подходить к телефону.

Воскресенье порадовало солнцем, ясной, сухой погодой. В лес не ездили: как раз подошло тесто, нужно было печь пироги, чтобы оно не перекисло. Духовка пекла как-то странно: один бок у пирога подгорал, а другой оставался сырым. И пришлось его несколько раз переставлять. Владимиру Петровичу тоже не везло: очередь в прачечную была особенно многолюдна, и он успел прочитать сорок страниц из мемуаров Талейрана — книги, незаменимой для такого рода времяпрепровождения.

Перед обедом все же решили пройтись. Но дошли только до магазина готовой одежды.

— Плащи! — с тихой радостью сказала. Антонина Васильевна, жадно глядя на витрину. — Надо тебе купить. А то ходишь в каком-то обдергайчике…

— Лапсердончике, — поправил Вадик.

Кулижкин сначала примерил плащ модного болотного цвета.

— Что-то левая пола задирается, — сказала жена. — Попробуй вон тот. Цвета маренго.

— Длинноват. Я сам вижу. Товарищ продавщица, а что у вас есть еще на пятьдесят второй размер?

Продавщица оторвалась от интересного разговора с коллегой из парфюмерного отдела и лениво сказала:

— Да вы все женские меряете… А мужских у нас вообще нету…

После этого гулять расхотелось. Вернулись домой. Немного отдохнули. Неистово звонил телефон, но к нему никто не подходил. Посмотрели по телевизору «Оленеводство в Якутии».

— Слава богу, уже и обедать пора! — сладко промурлыкал Кулижкин, выключая телевизор с особым наслаждением.

Антонина Васильевна стала накрывать на стол. Владимир Петрович поставил на стол пиво и четвертинку. Со вкусом открыл коробочку селедки в горчичном соусе. Красиво нарезал обдирный хлеб. Все сели за стол. Кулижкин налил жене бокал пива, нацедил себе «маленькую», мастерски сделал «пыж» из черного хлеба, масла, селедки, и все это покрыл кружочком лука. Взял рюмку, разинул рот…

— Дзиннь! Дз-зынннь!!!

Супруги переглянулись.

— Кто там? — глухим шепотом спросил хозяин.

— Телеграмма! — раздался из-за двери писклявый голос.

Кулижкин откинул цепочку, открыл дверь, и… о ужас! На пороге возникла монументальная, как статуя Юрия Долгорукого, фигура Никодима Иваныча. Радостно хихикая, он протиснулся в дверь. За ним следом протиснулись дядя Владя и дядя Хламушкин.

— Вот это вовремя! — загудел Никодим Иваныч, оглядывая стол. — А чего так мало водки? Хорошо, что с собой захватили. Телефон ваш, господа, не отвечает. Испортился, наверно! Ну, сажайте нас за стол. Жрать хотим, как волки или там носороги. А после обеда самый раз пулечку сгонять. А? Как ты на это смотришь, Петрович?

— Смотрю, как на небо в алмазах, — пробормотал хозяин.

— Молчи, старик! — шепнула ему жена. И, напустив на лицо радушное выражение, громко сказала:

— Ах, как кстати! Садитесь за стол, дорогие гости! Очень, очень рады!