НА ЧУЖОМ ПОЯСЕ

— Я не буду встречать у вас Новый год, — сообщила по телефону теща Борису Петровичу Белкину.

— Почему? — осведомился зять с преувеличенным неудовольствием.

— Я приглашена в другое место, — ответила теща. — Но пироги я для вас испекла. С капустой. И с яблоками. Приезжайте и заберите. Ждать буду строго до десяти. Потом уйду.

Ясно. Тещу пригласили на преферанс. Ясно. Теща больше не желает мыть посуду большого застолья. Ну, это ее дело. А тащиться за пирогами в Панки — фиг. Перебьемся.

Но тут теща добавила:

— У меня еще кое-что для вас припасено. Свежий судак. Колбаса сервелат. И… коробка крабов. Заодно захватите.

— Это меняет дело, — сказал Борис Петрович жене. — Возьмем такси туда и обратно. Сервелат стоит мессы.

— А если гости придут? — спросила Зинаида Сергеевна.

— Повесим записку на дверь. Чтобы подождали… Сама ты и виновата. Пирогов испечь не в состоянии.

— А ты не умеешь ловить судаков и крабов, — огрызнулась жена.

На препирательства времени не было. Поехали в Панки.

Туда добрались благополучно. Но на обратном пути началось великое предновогоднее столпотворение, и Белкины попадали из пробки в пробку. Плелись хуже, чем пешком. Зинаида Сергеевна сидела с каменным лицом. Борис Петрович, бодрясь, чувствуя коленями как остывают пироги, начал потихоньку напевать «Как хорошо быть ген-нералом…» Потом перешел на художественный свист.

— Перестань свистеть, — сказала жена. — Нашел время… Гости, небось, на лестнице сидят…

Но гости не сидели на лестнице. Они сидели в других местах. Нина Ивановна Петухова сидела в парикмахерской под колпаком, сушила завивку. И надо же было, чтобы именно в этом салоне погас свет. Скажете, не бывает? В нашем доме седьмого ноября перестала течь вода. Мы сидели без воды до самого вечера. Нет такой шутки, которую бы не сыграли с нами коммунальники.

Муж Нины Ивановны Илья Васильевич Петухов, которого все называли кратко Илюша, в это время сидел в другом ателье. Ему срочно дошивали брюки, которые пролежали здесь целый год. Теперь Илюшу заставили за них расписаться, чтобы включить брюки в план четвертого квартала. Оставить их недошитыми было нельзя: заваляются еще столько же.

Анечка и Коля Ведровы стояли в гастрономе за тортом. Очередь была удавообразная и толстая. Такая бывает только за норковыми воротниками.

А Белкины все тащились, и пробкам не было конца. Наконец, машина прочно остановилась. Шофер вылез и, откинув капот, стал ковыряться в металлических кишочках своей «Волги», поливая разными словами качество «капиталки» и запасных частей. При чем особенно часто употреблял выражение «паразиты».

Когда прошло сорок минут, он повернулся к своим оцепеневшим от горя пассажирам и сказал:

— Поздравляю…

— Починил? — слабо обрадовались Белкины.

— Не-ет. Это я вас с Новым годом. Уже двенадцать.

Зинаида Сергеевна заплакала. Борис Петрович снова запел «Как хорошо быть ген-нералом…»

Наконец, шофер исправил машину, а к тому времени и пробки кончились. Белкины подъехали к своему дому, опоздав лишь на 15 минут. Почти одновременно подкатило такси с супругами Петуховыми. На дверях поверх хозяйской записки была мармеладом приклеена другая. Ведровы сообщали, что они поцеловали пробой и отправились в заводской Дом культуры.

— А дома еще ничего не готово, — сказала Зинаида Сергеевна, отдирая обе бумажки. — На кухне одни «натюрморты» лежат.

— Ничего. Управимся. Теперь спешить уже некуда. Вот только, братцы, мало нас, голубчики, немножко, — загрустил общительный Илюша. — Ну, что это, вчетвером праздновать. Подраться не с кем.

Взбалмошная капризная Нина Ивановна заявила другое:

— Я хочу встречать Новый год ровно в двенадцать, а не в какое-то неведомое время. Что мы, не люди, что ли?

— Да, — согласился Илюша. — Получился какой-то тайм-аут. Встреча в Кривоколенном переулке по Гринвическому времени.

— Эва! — удивился хозяин. — Что значит высшее образование! А не смотаться ли нам, братцы, в Гринвич? Где мой серебристый лайнер?

— Нечего острить, — сказала Нина Ивановна. — Илюша прав. Переведем часы и встретим по среднеевропейскому. Всего час разницы.

— Не возражаю, — сказал хозяин. — Но уж если встречать по чужому часовому поясу, не худо бы иметь оттуда хоть одного представителя.

— Правильно! — поддержал Илюша. — Давайте позвоним в гостиницу и пригласим кого-нибудь с тех широт. Ну, чего, чего? Выйдет — хорошо, а не выйдет — не повесят же нас. К тому же дружба народов, личные контакты и прочее.

Первая гостиница сказала:

— Выпили, так дуйте в том же направлении. И не морочьте людям голову. При чем тут иностранцы?

Но тут Петухов солидным голосом объяснил ситуацию. Мы, мол, трезвые до сих пор, как собаки, по таким и по сяким причинам. И представитель чужого пояса нужен просто позарез. Гостиница перестала удивляться и сказала:

— Есть у нас всякие пояса, но все разошлись встречать. Остался один японец. Но он спит.

— Японцев мы уважаем, — осторожно сказал Петухов. — Способная нация. Техничная. Дзюдо. Но ихний пояс не подходит. Нам бы с другой стороны. Скажем, скандинавов. Какого-нибудь Гамлета. Оттуда, где новый год еще только будет. Посмотрите, пожалуйста, на глобус и…

— Вот сейчас я буду таращиться на глобус! — снова рассердилась гостиница.

Но Илюша уломал ее, и она, записав адрес, пообещала прислать кого-нибудь. Однако это было не наверняка. Решили звонить дальше. Вторая гостиница ответила по шаблону:

— Вы пьяны.

Но после объяснения сказала, что, возможно, будет австралиец. Он еще не приехал, но для него забронирован номер.

— Я хочу жрать и пить, — заявил Илюша. — А зачем нам, собственно говоря, из такого далека? В нашей стране разве не найдется другой пояс? Давайте звонить дальше.

Третья гостиница предложила гагауза. Но его решили не беспокоить, поскольку по-гагаузски никто говорить не умел. Гостиница взамен давала тофалара. Но какого он пояса — было неизвестно. Поторговавшись, сошлись на курде и грузине. И мужчины побежали на улицу ловить такси.

Теперь машин было сколько угодно, и через семь минут гонцы прибыли в третью гостиницу. Курд, правда, не совсем понимал, зачем он понадобился, но к москвичам относился с доверием и ему было скучно. Так почему бы не поехать в гости? Зато видавший всякие виды кавказец ничуть не удивился. Он был дьявольски элегантен, и его портфель пузырился в обе стороны.

И вот они доставлены в уютную квартирку Белкиных. Хозяин предложил срочно занимать места, а знакомиться после первого тоста, поскольку время подпирает. — Цейтнот, — сказал Илюша.

Кавказец вытащил из портфеля бутылки, высыпал на стол гору фруктов — яблок и груш. Илюша переводил стрелки на час назад.

Тут раздался звонок. Хозяин пошел открывать дверь. На пороге стояли разные люди. Они хором гомонили «Отель… нови год…» и совали Белкину под нос бумажки с его собственным адресом.

— Остальные гостиницы сработали, — понимающе сказал Борис Петрович. — Зина, принимай гостей. Четверо. Заходите, хлопцы. Пермете! Плиз! Бите шён!

— Вот теперь полный комплект! — восхитился общительный Илюша. — Товарищ из Грузии, наливай шампанского и будь тамадой. Через полминуты двенадцать по среднеевропейскому.

Кавказец встал и, поправив ослепительный галстук, предложил:

— С Новым годом!

Все закричали ура и полезли чокаться и целоваться. Курд колотил в поднос, изображая куранты. Все было нормально.

Через несколько минут обстановка создалась самая типичная. Петухов разговаривал с каким-то высоким блондином:

— Пей, братец, твиши. Самое чудесное вино. И вообще, как твоя фамилия и инициалы? Вот я — Петухов. А ты?

Блондин, ласково улыбаясь и жуя капустный пирог, отвечал:

— Карашо.

Борис Петрович спрашивал у курда:

— Сейчас это, конечно, все равно. Но, может быть, ты вовсе не откуда надо, а пробился фуксом? Какой у тебя пояс?

С недоумением глядя на свой живот, курд отвечал:

— Кожаный…

Двое из вновь прибывших пели «Эсперанцу», притопывая в такт. Краснолицый толстяк неизвестно какого пояса танцевал с Ниной Ивановной хали-гали. Потом перешли на лезгинку. Ясно, что грузин заслужил бурные аплодисменты.

Иностранцы пришли в полный восторг, а когда он сиял туфли и пошел по кругу на носках — поднялся невообразимый гвалт.

После танца высокий блондин стал хватать грузина за ноги и ощупывать пальцы, бормоча:

— Пуант… Пуант…

— Какой тебе пуант? — сказал танцор. — Я не балерина. Мои ноги — вот и весь пуант.

— Дорогой! — с умилением сказал Петухов, — давай пить на брудершафт. Как тебя зовут? Какой-нибудь швили?

— Зачем швили? — удивился гость. — Я Махарбек Халагов. Осетин.

— К-как осетин? — страшно удивился Петухов. — А по какому поясу вы встречаете Новый год?

— Мы — как в Москве! — скромно сказал Махарбек. — В Грузии, правда, на час позже. А мы по-вашему, то есть вы по-нашему, то есть…

Петухов, не дослушав, побежал к хозяину, который утюгом разбивал орехи и кормил ими курда.

— Слушай, Борис Петрович! — взволнованно зашептал он, — у нас тут осетин попал вместо грузина. В гостинице, знать, перепутали. Он же по московскому времени… Вот незадача!

Белкин озадаченно поглядел на Петухова. Потом поискал глазами кавказца. А тот уже кружился в бешеном танце, поставив на голову хрустальный бокал с красным вином, и с двумя кухонными ножами в зубах. Иностранцы яростно хлопали в ладоши и вопили что-то одобрительное, каждый на своем языке.

— Брось! — сказал Белкин. — Пояс там еще какой-то… Пустяки все это. Ты можешь оценить ситуацию? С такой лезгинкой на любом поясе примут на ура…

Танец кончился, и танцор, он же тамада, снова пригласил всех к столу.

— Пусть каждый нальет соседу, — скомандовал он. — Тамада будет говорить… Разрешите, друзья мои, поднять этот красивый хрустальный бокал с этим красивым золотым напитком за то, чтобы все народы мира жили одной семьей как бы по одному поясу…

Говорил он долго и красиво. Его перебил телефонный звонок. Звонили из первой гостиницы:

— Японец проснулся, — сообщила дежурная. — Можем прислать. И еще есть товарищ с острова Фиджи…

Время близилось к нулевому часовому поясу.

Загрузка...