Эстеты из Кукановки

СЕМЬ ЦВЕТОВ РАДУГИ

Море о чем-то шушукалось с берегом, а пальмы лениво подслушивали. Солнце жарило во все лопатки. И не только лопатки, но и животы, и плечи, и спины граждан, лежащих на пляжном песке.

Подставив лучам солнца все, что только можно было, не нарушая приличии и соединяя приятное с полезным, самозабвенно играла в книг небольшая компания:

1. Иван Акимович, сухонький старичок в полосатых трусах до колен.

2. Арсений (до отчества не достарился), знатный шахтер, смахивающий телосложением на Лаокоона, но баз трагического антуража оного Лао.

3. Надина Васильевна, дама безразмерного возраста, в нахлобученной на зеленовато-желтую прическу войлочной шляпе «джигит».

4. Кока, абориген. Вечером он играет на аккордеоне в доме отдыха «Лотос», а днем фотографирует всех желающих. Кока — известный модник и пижон: у него не только плавки, но даже носовой платок из джинсовой ткани.

Игра шла мирно и спокойно. И вокруг все было тихо. Пляжники от зноя разомлели, и разговаривать им было лень.

Но вот мимо нашей четверки прошел новый человек. Он расположился поодаль, бросил на песок газету и начал раздеваться.

…Первым очнулся и подал голос Иван Акимыч:

— Позвольте… Это что же за странный цвет кожи у него? Малаец он, что ли? Или, может, канак?

— Какой там малаец? Что вы! Сейчас малайцев нет, их уже давно отменили…

— Не отменили, а переименовали, только не помню в кого, — сказала Надина Васильевна, — и канаков тоже…

— …Как это кунаков отменили? — возмутился Кока. — Быть не может…

— …Скорее всего у него загар такой, — не слушая, продолжала дама-джигит. — Есть такие жуки, по полгода в отпуске. То у него аспирантский, то академический, то творческий, то секретный, то декретный… Он и шастает. Из Крыма в Юрмалу, из Прибалтики в Одессу. Загар на загар набегает, и получается вот такая… канарейка.

— И все-то вы знаете! — с восхищением прогудел Арсений. — Но поскольку он мужик, то, выходит, он не канарейка, а канарей… Кока, чего засмотрелся, тебе сдавать.

На другой день канарей пришел не один, с ним было еще пятеро. Все они расположились на канареевом лежбище и начали раздеваться. Тут уж у кашей четверки от изумления глаза на лоб полезли. Все новоприбывшие оказались разных цветов. Один напоминал раздавленный помидор, другой излучал таинственное голубоватое мерцание, третий нежно зеленел, как весенняя травка, четвертого до самых ушей покрывала оранжевая апельсиновая кожа, а пятый щеголял телом изысканного модного цвета кобальт.

— Вот так натюрморт! — бормотал Арсений. — Интересно, как они этого добились? Или, они, может, представители разных стран?

— Каких разных, если они ругаются на чистом русском языке? — возразил Кока. — Неужели не слышите?

— А может, такая мода появилась, — встревожилась дама-джигит, — а мы и не знаем? Так все на свете проворонить можно. Нет, правда, чего вы смеетесь? Красят же веки в зеленый и коричневый цвета, а волосы в фиолетовый или даже перванш. Но, извините, чтобы все тело, да еще если краска импортная — это в трубу вылететь можно. На одну зарплату так не выкрасишься…

— Всякие чудеса бывают, — поддержал Кока, — я сам видал у одного отдыхающего на спине некоторые изображения. При женщине не могу расшифровать — какие. А на шее у него висел маленький череп. Я думаю, он был не совсем настоящий. Я думаю, он был обезьянский. Он был в четыре раза меньше, чем ваша голова, Надина Васильевна. Примерно вдвое меньше, чем Ивана Акимыча… Но это не мода! Нет! Я бы обязательно знал. Неужели, по-вашему, я бы не сумел достать такой черепок или даже побольше?

— По-моему, просто дурью маются, — сварливо заметил Иван Акимыч, — желают привлечь к себе общественное внимание и возбудить нездоровую зависть. Выпороть бы…

— Кого? — осведомилась Надина Васильевна.

— Всех! — кровожадно сказал старичок. — Подумаешь, достали где-то несмываемую краску и финтят дефицитом.

Но шахтер Арсений высказался против таких крайних мер.

— Ну что вы, товарищи, вот так сразу, не разобравшись, и пороть! — примирительно сказал он. — А может, они не виноваты? Может, это у них такое заболевание? Есть же краснуха и желтуха. А тут, может, синюха или зеленуха. Пигмент, в общем, нарушен. И приехали люди полечиться…

— Никогда не слышала о зеленюхе, — заявила Надина.

— А я вот завтра подойду к ним, — придумал Арсений, — и прямо спрошу: мол, почему вы, мужики, безобразничаете? Тут на вас всякие подозрения. Сходите, скажу, в баньку да пивка прихватите, и всю живопись как рукой снимет. В общем, дам им добрый совет. Как мужчина мужчинам.

— А если они больны пигментацией, — встрял Иван Акимыч, — то это будет опасно и для нас. Может, оно прилипчивое. И будем мы с вами, Надина Васильевна, как зебры или, скажем, леопарды…

— А вы не заметили, — задумчиво сказала Надина Васильевна, — что им чего-то не хватает? Да, да, Иван Акимыч, нечего хихикать. Я не в том смысле. Посмотрите и прикиньте: здесь почти все цвета радуги. Кто помнит какие?

— Это я со школы зазубрил, — заявил Арсений. — «Каждый охотник желает знать, где сидит фазан».

— И еще есть, — добавил Акимыч. — «Как однажды Жак-Звонарь голубой стащил фонарь».

— Так вот среди них мы недосчитались фазана или фонаря! — воскликнула дама. — Все остальное налицо: помидор, апельсин, канарей, огурчик, незабудка и василек.

— Шесть, — подсчитал Кока, — а фиолетового нету. Фазана то есть. Но, наверное, он еще придет… Завтра увидим.

Но тут раздался гонг, призывающий к обеду, и компания отправилась в родной «Лотос». На сегодня с пляжем было покончено.

На другой день прогнозы не оправдались: седьмой цвет радуги, он же фазан-фонарь, не появился. Все остальные были в сборе. Артем сказал, что он все-таки отправится к цветным людям для выяснения вопроса. Иначе он снова не уснет после обеда.

— Только не контактируйтесь физически, — предупредил Кока, — попросите у них спички, а близко не подходите.

— Самое главное, — наставляла Надина, — узнайте, мода это или не мода. И откуда она. И где их седьмой товарищ.

Арсений поднялся, отряхнул песок с трусиков и направился к группе «цветных», которые о чем-то оживленно судачили, кого-то всячески хуля и порицая.

— Мир на стану! — бодро приветствовал Арсений. Он совсем недавно прочитал уральские рассказы Мамина-Сибиряка, и это наложило свой отпечаток на его манеру разговаривать.

Сидящие приветствовали его на чистом русском языке и пригласили садиться.

Прикурив, Арсений дипломатично осведомился, откуда прибыли гости, как у них обстоит со здоровьем, надолго ли сюда и так далее.

Но тот, что получил название Канарей, ухмыльнулся:

— Брось, старик, темнить. Скажи прямо, вам хочется узнать, почему мы такие… ну, не совсем как все.

Арсений сконфузился, но с прямотой и мужеством шахтера признался, что так оно и есть и что он, Арсений, командирован на предмет выяснения всех обстоятельств, и почему радуга у них неполная, то есть не хватает фазана.

— Правильно, — сказал Канарей. — Есть такой. Вернее, будет. На днях ждем его сюда. А о себе расскажем все как есть.

Вот короткое изложение этой истории. Она сокращена за счет исключения вздохов, междометий и излишне крепких слов.

Недалеко от города Безрыбинска, вверх по течению реки Стеклянной, стоял химический комбинат. Он вырабатывал красители, а все отходы отправлял в реку Стеклянную.

А люди, купавшиеся в реке, приобретали несвойственную человеческой коже окраску, в зависимости от того, какого цвета краску вырабатывал в тот день комбинат.

— А чего же вы лезли в крашеную воду? — резонно спросил Арсений.

— Так ведь кто его знал! — сказал зеленый человек, прозванный Огурчиком. — Идешь купаться — река чистая. Лезешь, естественно, в воду. Плаваешь себе спокойно. И вдруг… трюх! Тебя накрывает волна какого-нибудь цвета. И готово, ты окрашенный.

— Но надо было протестовать, добиваться, писать в газету! — горячо сказал Арсений, прослушав рассказ до конца.

— Пытались! — махнул оранжевой рукой Апельсин. — Писали во все инстанции. Ничего не помогло. Заплатит директор штраф из государственного кармана и опять за свое… Мы вот, все шестеро, встретились в редакции городской газеты, куда каждый принес свое заявление. Ну, горе сблизило нас, решили вместе ехать отдыхать. Говорят, на миру и смерть красна.

— И очень стойкая эта краска?

— Хоть зубами грызи! — горько сказал Василек. — На ткани она не очень-то держится, а на человеке — вроде бы ты в этой шкуре родился. Вот хожу, мерцаю, пугаю добрых людей.

— По секрету скажем вам, — добавил канарей, — мы приехали сюда не просто так. Мы узнали через соответствующие организации, что сюда должен приехать директор комбината Белкин. Вот здесь и состоится наша с ним встреча.

— Вы что, — испугался Арсений, — убить его хотите?

— Нет, нет. Мы не душегубы. Мы другие меры примем, — сказал Незабудка. — Жив-здоров останется. Хотя, если по справедливости, лучше бы он здесь утонул. Он нас из кабинета выгнал да еще издевался, мол, жалуйтесь куда хотите, я вас не боюсь, я за эту краску премию получил.

…И действительно, через два дня после этого разговора на пляже появился новый отдыхающий: дородный, важный гражданин в шелковом белом костюме. Но, как нарочно, на лежбище разноцветных в этот день было пусто. Канарей и его приятели не явились. Новичок загорал в гордом одиночестве, подставляя солнечным лучам свою белую жирную спину, пышные дебелые плечи и остальные части тела, такие же пухлые и холеные.

…На следующее утро в центральное отделение милиции этого курортного города, отдуваясь и дрожа от волнения, прибежал этот самый пухлый и розовый гражданин. Он, потеряв всю важность и достоинство, заикаясь и путаясь в самых простых словах, сделал заявление дежурному о том, что на него, Александра Семеновича Белкина, вчера вечером было совершено бандитское дерзкое нападение.

— Конкретно, в чем выразилось нападение? — спросил дежурный. — Вас ограбили?

— Н-нет, — заикаясь ответил Белкин.

— Избили? Убили?

— И не избили и не убили.

— Так в чем же дело? — Дежурный уже начал сердиться.

— Они… они, — хлюпая носом, бормотал Белкин, — они… меня… выкрасили.

Уже немолодой, видавший всякие виды дежурный от изумления приподнялся на стуле.

— Вы это что? Как выкрасили?

— Так. Обычным способом. Кистями и краской. Все тело.

Дежурный внимательно посмотрел в лицо посетителю и понял, что тот не шутит. В нем заговорило вполне понятное любопытство.

— Это я должен проверить. А ну, предъявите, то есть предъявитесь, — скомандовал он. — Ну, не понимаешь, что ли? Скинь одежду. Валяй, ничего. Женщин тут нет. Впрочем, трусы можешь оставить.

Когда толстяк сбросил свое одеяние, дежурный не удержался и взвизгнул от восторга: вся кожа посетителя была покрыта блестящей густо-фиолетовой краской. Он был похож на большой, толстый баклажан.

— Ну, допустим, — сказал дежурный. — Допустим, я вам верю, что вы не сами выкрасились. Но почему вы не пришли тотчас же после нападения?

— Я… пробовал… отмыться, — проплакал толстяк. — До утра провозился, и без толку.

— Послушай, браток, — сжалившись над ним, сказал дежурный, — попробуй-ка ты керосином. А то вот, говорят, ацетон…

— Не поможет, — безнадежно махнул рукой толстяк. — Я уже понял, в чем дело. Эта краска повышенной стойкости. На моем комбинате вырабатывается. Мы за нее и премию получили. А я директор этого комбината.

— Так чего же тебе от нас надо? От милиции? У нас ведь не химчистка. Химчистка на улице Рабиндраната Тагора, восемь.

— Я… лучше… на вокзал, — пробубнил директор химкомбината. И начал одеваться. — Домой. Там доотдыхаю…

Дойдя до двери, он обернулся.

— Вот еще мне засунули в карман какую-то непонятную записку. Он положил на стол перед дежурным смятую бумажку. На ней печатными буквами было написано:

«Каждый охотник желает знать, где сидит фазан». Причем слово «фазан» было подчеркнуто.

Дежурный в недоумении поднял глаза на посетителя. Но того уже не было в кабинете.