Фостер

ВЕЛИКАЯ СТАЧКА

В связи с победой рабочих мясохладобоен авторитет Фостера заметно возрос среди трудящихся не только Чикаго, но и всей страны. Этого не мог не учитывать Гомперс. Он стал обхаживать Фостера, предлагая ему разные посты в бюрократической машине АФТ в надежде таким образом приручить и обезвредить его. Нов этом «брат» Гомперс (в АФТ было принято такое обращение) потерпел решительное поражение.

Вот что, по словам Фостера, произошло тогда: «В 1917–1920 годах Сэм Гомперс соблазнял меня хорошо оплачивавшимся постом главного организатора АФТ, а председатель моего профсоюза — Братства железнодорожников Америки — Мартин Райан предложил мне работать редактором газеты этой организации. Но мои левые взгляды не позволяли мне соглашаться на такую работу. Я никак не мог представить себя винтиком огромной бюрократической машины, командовавшей профсоюзным движением».

Вскоре после арбитражного решения, увенчавшего победой борьбу рабочих хладобоен, Фостер с присущим ему энтузиазмом и решительностью стал агитировать за организацию сталелитейщиков. Здесь, как и в других отраслях промышленности, имелось несколько десятков цеховых профсоюзов, входивших в АФТ и не проявлявших особой активности. Главная же масса рабочих — около полумиллиона, если считать всех, кто имел какое-либо отношение к металлу — от рудокопов и железнодорожников до станкостроителей и металлургов — была неорганизованна и лишена каких-либо прав. На заводах за рабочими следили сотни явных и тайных охранников, полицейских, бандитских шаек. Они подавляли террором любую попытку рабочих оказать сопротивление предпринимателям. Дело доходило до того, что многие руководители карликовых цеховых профсоюзов являлись платными агентами полиции или предпринимателей.

Поднять сталелитейщиков на борьбу за свои права, пробудить в них классовую сознательность — вот какую цель поставил перед собой Фостер и его единомышленники.

И на этот раз Фостер решил опереться на Чикагский совет Американской федерации труда и его председателя Фитцпатрика. От имени профсоюзов железнодорожников и некоторых других он внес на одном из заседаний совета предложение обратиться к руководству АФТ с требованием начать кампанию по привлечению сталелитейщиков в профсоюзы. Совет поддержал Фостера и направил его предложение Гомперсу, который прохладно отнесся к этой идее. Но это отнюдь не обескуражило Фостера. Он добивается подтверждения решения Чикагской федерации труда, которая направляет его делегатом на очередной съезд АФТ с поручением отстаивать предложение о кампании среди сталелитейщиков. В июле 1918 года на съезде в Сент-Поле Фостер вопреки откровенному саботажу Гомперса сумел убедить делегатов созвать специальную профсоюзную конференцию в Чикаго для выработки конкретного плана агитации среди сталелитейщиков.

Хотя съезд АФТ постановил созвать конференцию в течение ближайших шести недель, Гомперс под разными предлогами затянул ее созыв на четыре месяца. Было очевидным, что профбюрократы пытались оттянуть реализацию предложения Фостера на послевоенный период, когда капиталистам было легче оказать сопротивление рабочим. G другой стороны, Гомперс не решался открыто возражать против предложения Фостера.

На конференции в Чикаго приняли участие представители 15 профсоюзов. Явился на нее и Гомперс, но только для того, чтобы спустить на тормозах все предложения Фостера. Открывая конференцию, Гомперс высокомерно потребовал: «Ну, брат Фостер, выкладывайте ваши предложения…» Фостер предложил начать массовую агитацию среди рабочих-сталелитейщиков по всей стране путем митингов, демонстраций, походов рабочих, воззваний, объявлений в газетах и т. д.

Вся кампания была рассчитана на шесть недель. Она должна была вызвать массовый приток сталелитейщиков в профсоюзы. Затем предпринимателям были бы предъявлены соответствующие требования, повторявшие в основном то, что было уже завоевано рабочими мясоконсервной промышленности. В случае отказа предпринимателей удовлетворить требования рабочих их заставили бы сделать это путем генеральной забастовки. Для проведения этой кампании Фостер потребовал от руководства АФТ выделить 100 платных организаторов и фонд в 50 тысяч долларов.

Гомперс и его сторонники подняли Фостера на смех. Его план, заявил президент АФТ, нереален, непрактичен, неосуществим. Контролируемая Гомперсом конференция постановила ассигновать на агитацию среди сталелитейщиков вместо просимых Фостером 50 тысяч всего 1500 долларов, а вместо 100 платных организаторов выделить на это дело всего лишь шесть человек! И это для вовлечения в профсоюзы полумиллиона рабочих!

— Можно было подумать, — с возмущением комментировал Фостер, — что мы собирались организовать несколько ларьков для продажи орехов…

На следующий день Гомперс покинул конференцию, как бы подчеркивая этим свое отрицательное отношение к предложениям Фостера.

И все же полностью провалить предложения Фостера профбюрократам не удалось. Конференция избрала Национальный комитет по вовлечению сталелитейщиков в профсоюзы, назначив его председателем Гомперса, исполнительным секретарем Фостера. Гомперс демонстративно отказывался выступать на митингах или предоставлять какую-либо помощь работе комитета. Когда сталелитейщики поднялись на борьбу и в воздухе запахло забастовкой, Гомперс отказался от председательства в Национальном комитете. На его место был избран Фитцпатрик, разделявший тогда взгляды Фостера.

Национальный комитет находился в Чикаго — центре пролетарского движения в Соединенных Штатах. Здесь у Фостера было много единомышленников. Рабочие доверяли ему. Бескорыстное служение делу пролетариата, скромность и самоотверженность, стойкость и революционный оптимизм снискали Фостеру любовь и уважение среди трудящихся самых различных профессий.

Первые же митинги показали, что рабочие повсеместно поддерживали ораторов Национального комитета, тысячами вступали в профсоюзы. Если бы первоначальный план Фостера был принят АФТ, то действительно в течение нескольких недель можно было бы поднять полумиллионную армию сталелитейщиков на борьбу против предпринимателей.

Успех Фостера и его единомышленников по вовлечению рабочих в профсоюзы вызвал беспокойство как в правительственных кругах, так и среди баронов стали и железа. Опасаясь худшего, владельцы предприятий в короткий срок четырежды увеличивали зарплату рабочим и согласились на восьмичасовой рабочий день. Но эти уступки, сделанные перед угрозой генеральной забастовки, носили призрачный характер: ведь предприниматели отказывались подписать коллективный договор и признать право рабочих на профсоюзную деятельность. А это означало, что с такой же легкостью, с какой капиталисты делали свои уступки, они могли при желании отказаться от них. Вот почему борьбу следовало продолжать во все возрастающем темпе.

Закончилась вторая мировая война. Усилился террор. Профсоюзных пропагандистов и агитаторов арестовывали, избивали. Свыше 30 тысяч рабочих было выброшено с работы в наказание за вступление в профсоюз. Банды куклуксклановцев и заводских громил, полиция нападали на рабочие собрания. В рабочих городках и поселках местные власти в нарушение конституции запрещали уличные митинги. Вновь возродилась и повсеместно шла борьба за свободу слова.

Гомперс со своей стороны пытался не допустить забастовки. Он предложил руководителям комитета посетить президента Вильсона и просить его посредничества в переговорах с владельцами заводов и шахт. Вильсон принял Гомперса, Фостера и Фитцпатрика в Белом доме. Гомперс заискивающе, как бы извиняясь за свой визит, чуть ли не умолял Вильсона уговорить предпринимателей сделать хоть какие-либо уступки рабочим. Фитцпатрик и Фостер, к явному неудовольствию Гомперса, предупредили президента, что рабочие не сдадутся и будут бороться за свои права вплоть до генеральной забастовки.

Между тем предприниматели и власти готовились силой подавить движение сталелитейщиков. В те дни газета «Нью-Йорк уорлд» писала: «Какую картину мы наблюдаем в предвидении забастовки? В районе Питтсбурга на нескольких крупных предприятиях завербованы тысячи вспомогательных полицейских. Полиция штата Пенсильвания сосредоточена в важнейших пунктах штата. В других местах власти сформировали из демобилизованных солдат полицейские отряды специального назначения. В одном только Мак-Киспорте 3 тысячи граждан были приведены к присяге. В случае надобности они подлежат немедленному призыву для использования в качестве вспомогательных полицейских специального назначения. Все это носит такой характер, как если бы шла подготовка к войне».

Сам Фостер неоднократно подвергался бандитским нападениям, громилы на службе компаний постоянно угрожали ему расправой. Предприниматели и полиция наводнили профсоюзы своими провокаторами и тайными осведомителями. Особенно их много было среди профбюрократов АФТ. Саботируя деятельность Национального комитета, они выполняли прямые указания владельцев шахт и заводов.

Однако лозунг забастовки встречал повсеместную поддержку не только среди сталелитейщиков, но и других отрядов рабочего класса. Было очевидно, что успех поднял бы на новую высоту классовую борьбу в стране, нанес бы серьезный удар по реформистским и соглашательским элементам типа Гомперса. Стачки уже не пугали рабочих. Достаточно сказать, что в 1919 году в США бастовало около 4 миллионов рабочих самых разных профессий.

Когда Национальный комитет принял решение начать забастовку 22 сентября 1919 года, президент Вильсон немедленно потребовал отложить ее до решения созванной им на 6 октября национальной конференции о взаимоотношениях между трудом и капиталом. Это был маневр правительства, чтобы выиграть время и ослабить тем самым революционный порыв рвавшихся в бой рабочих. Этого же добивались Гомперс и его сторонники, располагавшие большинством голосов в Национальном комитете. Они телеграфировали Вильсону, что принимают его требование.

Впоследствии в своей автобиографии Самуэль Гомперс откровенно признавался, что его пугало влияние русской революции на американских рабочих и что он боялся, как бы забастовка сталелитейщиков не приняла революционный характер и не распространилась на всю страну.

В ответ на штрейкбрехерские маневры Гомперса и его креатур в АФТ Фостер, поддерживаемый Фитцпатриком, обратился в низовые отделения профсоюзов, которые единодушно высказались за начало забастовки в намеченный срок. Фостер, опираясь на мнение местных профсоюзных отделений, сообщил Гомперсу, что «отсрочка забастовки означала бы полную деморализацию и полный разгром нашего движения».

Гомперс не отважился возражать, и 22 сентября забастовка началась.

Требования рабочих состояли из 12 пунктов. Вот важнейшие из них:

Право на заключение коллективного договора.

Восстановление на работе всех уволенных за профсоюзную деятельность рабочих с выплатой им содержания за вынужденный прогул.

8-часовой рабочий день.

Один день отдыха в неделю.

Отмена 24-часовой смены.

Установление твердой шкалы заработной платы для рабочих всех специальностей и квалификаций.

Двойная оплата за всякую сверхурочную работу и за работу в праздничные и воскресные дни.

Упразднение «желтых» (хозяйских) профсоюзов.

Отмена медицинского осмотра при найме на работу.

Забастовка охватила 50 городов в 10 штатах. В ней приняло участие 365 тысяч рабочих, а с семьями — свыше полутора миллионов человек. По своим размерам и продолжительности — она длилась три с половиной месяца — это самая грандиозная забастовка из всех когда-либо имевших место в Соединенных Штатах.

Орган Чикагской федерации труда «Новое большинство» писал, что Фостер — это «один из наиболее ясных мыслителей, мудрых стратегов и лучших организаторов в современном рабочем движении», а буржуазная «Чикаго трибюн» предупреждала своих читателей, что «Фитцпатрик и Фостер стремятся разрушить нашу нынешнюю организацию и систему общества. Они настроены против консервативного рабочего руководства, и, если выиграют битву со стальными корпорациями, они его сместят».

Никогда еще американские капиталисты не пускали в ход таких колоссальных сил, пишут в книге «Нерассказанная история рабочего движения в США» Ричард О. Бойер и Герберт М. Морейс, никогда еще ни одну забастовку так не поносили, как «красную революцию», и вместе с тем редко когда стачечники боролись с большим мужеством. Против рабочих в городе Гэри, где располагалась штаб-квартира сталелитейного треста, были двинуты регулярные войска под командованием генерал-майора Леонарда Вуда, бывшего военного губернатора и усмирителя Кубы. Агенты министерства юстиции сотнями арестовывали бастующих, главным образом выходцев из Европы, угрожая им высылкой за участие в «антиправительственном заговоре».

Против стачечников были мобилизованы полицейские силы, вооруженные уголовники, «помощники» шерифа (гражданские лица, получавшие право на арест, разгон демонстраций и т. д.), тысячи штрейкбрехеров. Во время столкновений погибло 22 рабочих, сотни получили ранения, подверглись избиениям, были заключены в тюрьму.

«Помощники» шерифа убили неутомимую профсоюзную активистку Фанни Селлине, вдову рабочего, мать четверых детей. Она вела пропаганду в пользу забастовки в горняцких поселках штата Пенсильвания.

Элизабет Герли Флинн рассказывает, что в жаркий августовский день Фанни Селлине вызвали в горняцкий поселок Нартона. Там был арестован молодой забастовщик, бывший участник войны. В поселке она увидела «помощников» шерифа, размахивавших револьверами перед группой возбужденных мужчин, женщин и детей. Чувствуя, что надвигается недоброе, она попыталась увести детей в ближайший двор за ограду. «Помощники» шерифа открыли огонь и убили шестидесятилетнего безоружного Джозефа Старзелесского, выстрелили в спину Фанни Селлине. Когда она упала, в нее всадили еще несколько пуль. Один из убийц надел ее шляпу и, кривляясь, выкрикивал: «Теперь я Фанни Селлине!»

Обе жертвы были похоронены в общей могиле, на которой в 30-х годах профсоюз сталелитейщиков поставил памятник с надписью: «Вечно верны рабочему классу».

Фостер с большим уважением отзывался о Фанни Селлине: «Она была одной из лучших из всей нашей группы организаторов во время великой забастовки сталелитейщиков 1919 года. В Нью-Кенсингтоне она одна подняла на борьбу около 20 тысяч сталелитейщиков. У Фанни Селлине была огромная вера в рабочих… Она взяла на себя инициативу во время разгула террора и развернула работу. Ее убили потому, что она организовывала эти тысячи сталелитейщиков».

Пожалуй, нет более драматичной и увлекательной, романтической и одновременно опасной работы, чем работа революционера-агитатора, бросающего вызов могущественному капиталистическому строю. Она требует от человека глубокой убежденности и беспредельного мужества, подлинной любви к своим братьям по классу и готовности пожертвовать во имя их интересов своим благополучием, здоровьем и даже жизнью.

Рабочее движение Соединенных Штатов держалось на таких революционерах-агитаторах, какими были Фанни Селлине и Джо Хилл, Том Муни и Элизабет Герли Флинн, Дебс и Большой Билл — Хейвуд и тысячи им подобных верных сынов рабочего класса.

Таким был и сам Фостер. На него тоже неоднократно совершались покушения. Зная это, рабочие встречали его на вокзалах, провожали на собрания, обратно на поезд, предупреждали о готовящихся нападениях. Руководители реакционного «Американского легиона» в штате Вирджиния публично поклялись бросить Фостера в реку Огайо. Рабочие помешали легионерам совершить задуманное. В Джонстауне, штат Пенсильвания, вооруженные головорезы, которые находились на службе компаний, пытались заставить Фостера под дулами пистолетов подписать приказ рабочим вернуться на работу. Фостер им ответил: «Вы можете убить меня или сделать со мной все что угодно, но я никогда не подпишу этот приказ». Рабочие и на этот раз выручили его. Не удались попытки расправиться с Фостером в Питтсбурге и других городах.

Его мужество и бесстрашие восхищали рабочих. «Фостер — высокий, мускулистый, красивый мужчина, — рассказывают Бойер и Морейс, — разъезжал по всем десяти штатам, выступая на митингах бастующих под носом у полицейских и нанятых компанией вооруженных бандитов. Много раз угрожали ему смертью за эти выступления перед бастующими сталелитейщиками, но он снова и снова выступал на митингах».

Продажная пресса, реакционные конгрессмены требовали расправы над Фостером. Его вызывали для дачи показаний в специальную сенатскую комиссию по изучению причин забастовки. Сенаторы пытались спровоцировать рабочего руководителя на ультралевые заявления, которые подтвердили бы, что забастовка сталелитейщиков всего лишь прелюдия к социальной — «красной» — революции, главным застрельщиком которой якобы является Фостер. Сенатор Майерс назвал Фостера «известным революционером, врагом правительства и всего существующего строя». Сенаторы обвиняли Фостера в том, что он стремился использовать забастовку «для свержения американского правительства и установления в стране советской власти».

Фостеру при даче показаний пришлось скрывать свои подлинные политические взгляды, чтобы не дать основания властям использовать их для борьбы с забастовщиками. «Я счел, что куда более важно оградить бастующих рабочих от новых нападок, чем рекламировать мои революционные убеждения перед сенаторами», — пишет Фостер в своих воспоминаниях.

Выступая перед сенатской комиссией, он делает упор на экономические требования бастующих, ссылаясь на мнимую поддержку Гомперса и других руководителей АФТ, отрицает революционную роль профсоюзов, о чем он настаивал в своих брошюрах «Синдикализм» и «Тред-юнионизм — дорога к свободе», и даже заверяет сенаторов, что он одобрял войну. Последнее не отвечало истине. «Ошибка в моей позиции во время войны, — писал Фостер, — заключалась в том, что, согласно моим тогдашним синдикалистским взглядам, я считал решающей революционной задачей развитие профсоюзов. Мне тогда казалось, что именно этой задаче следовало подчинить все остальное, включая антивоенную агитацию. Правильно было бы действовать наоборот, считать главной задачей борьбу против войны, подчинив ей все остальное. Я был решительно против вступления США в войну, но когда это произошло, я ошибочно посвятил себя всецело организации неорганизованных рабочих».

Фостер надеялся, что обострение классовых боев, проведение крупных забастовок, создание низовых профсоюзов приведет кратчайшим путем к свержению капитализма. Фостер не участвовал в действиях, направленных на поддержку войны, но и не выступал прямо против нее. Косвенно — да, ведь вся его деятельность была направлена на борьбу против политики «классового мира» и запрета забастовок, которую осуществляли правящие круги США совместно с Гомперсом и его клевретами в рабочем движении.

Уловка Фостера перед сенатской комиссией не принесла ожидаемого результата. В стране господствовала поощряемая властями и капиталистами антикоммунистическая истерия. На забастовщиков оказывалось все возрастающее психологическое, материальное и физическое давление. Правители Соединенных Штатов любой ценой пытались сломить их, заставить отступить.

Жесточайший террор против забастовщиков сопровождался антикоммунистической и антисоветской истерией. Глава треста «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн» Элберт Гэри утверждал, что забастовка является попыткой «советизировать сталелитейную промышленность». Стальному королю подпевала буржуазная печать. Она ежедневно пугала обывателя сообщениями, что забастовка — «заговор красных» с целью свержения американского правительства и замены его «большевистскими советами». Продажные писаки намекали, что за забастовкой стоит «красная» Москва.

Но самым опасным врагом рабочих оказались не полицейские и не бандиты, открыто нападавшие на них, а лживые «друзья» рабочих в лице Гомперса и компании, которые сделали все возможное, чтобы провалить забастовку. Гомперс и его сподручные не выступили ни на одном из митингов бастующих, хотя официально они поддерживали забастовку. Они не подписали ни одного заявления, ни одного воззвания в пользу бастующих. Они делали вид, что никакой забастовки не происходит. В профсоюзы АФТ вступило около 50 тысяч сталелитейщиков, они внесли в кассы профсоюзов взносов на полмиллиона долларов, значительная часть которых поступила в распоряжение руководства АФТ, то есть Гомперса. Кассы гомперсовских профсоюзов ломились от долларов. Так, например, профсоюз рабочих железа, стали и олова имел в кассе 206 тысяч долларов, а выделил на кампанию по привлечению рабочих в профсоюзы и в забастовочный фонд только 11811 долларов. Всего же 24 профсоюза, находившихся под влиянием Гомперса и непосредственно связанных со сталелитейной промышленностью, передали Национальному комитету лишь 101 тысячу долларов, в то время как три левых профсоюза швейников, не входивших в АФТ, пожертвовали в фонд бастующих 180 тысяч.

Немаловажную роль в деле запугивания и террора сталелитейщиков сыграли массовые аресты левых профсоюзных активистов и деятелей социалистического движения по обвинению в большевистском заговоре. Аресты были произведены в ночь на 2 января 1920 года под руководством министра юстиции Палмера и его помощника Дж. Эдгара Гувера, будущего директора ФБР.

Во время облав Палмера и Гувера было схвачено 10 тысяч человек, среди них старики, женщины и даже дети. Арестованных избивали, пытали. В Бостоне их заковали в кандалы и водили по улицам на потеху толпы. В Филадельфии, где было схвачено 200 человек, почти всем пришлось испытать так называемые «допросы третьей степени» — пытки. В Детройте 800 заключенных морили шесть дней голодом, в Форт-Уэйне жен и детей заключенных избивали у них на глазах. В Нью-Йорке арестованных отдали на расправу уголовникам. Многие из арестованных иммигрантов были высланы из США, что не могло не повлиять на забастовщиков — выходцев из Европы.

Забастовка сталелитейщиков закончилась поражением. После трех с половиной месяцев борьбы рабочие были вынуждены вернуться к работе, хотя 18 января 1920 года еще бастовало 100 тысяч человек. Предприниматели согласились на многие из экономических требований рабочих, но в основном — признание профсоюзов и права на стачку — они не уступили. Рабочие сражались как львы, показали себя грозной силой, но устали от борьбы, их семьи голодали, надежды на поддержку АФТ не было никакой. Левые силы были раздроблены, многие их вожди томились в тюрьмах или скрывались в подполье. Сталелитейщикам пришлось временно отступить.

Всемирный совет церквей, объединявший в основном американские протестантские культы, в котором в то время преобладали либерально настроенные церковные деятели, в специальном докладе о забастовке писал: «Юнайтед Стейтс стил корпорейшн» была слишком сильна, чтобы ее могли победить 300 тысяч рабочих. У нее было слишком много денег и слишком много союзников в других отраслях производства, она располагала слишком большой поддержкой со стороны правительственных чиновников — местных и федеральных, имела слишком большое влияние на такие социальные институты, как печать и церковь, она господствовала на слишком большой территории — неизменно сохраняя абсолютно централизованный контроль, — чтобы ее могли победить распыленные силы рабочих с их различными настроениями, различными опасениями, неодинаковыми средствами, к тому же действовавших под более или менее импровизированным руководством».

Фостер считал, что главную ответственность за поражение забастовки несут лидеры АФТ. Если бы они оказали хоть небольшую поддержку рабочим, последние выиграли бы борьбу, несмотря на все усилия стального треста помешать этому. Самой важной причиной поражения, писал Фостер, был предательский отказ следовавших за Гомперсом руководителей цеховых профсоюзов от вовлечения в стачечное движение более широких слоев рабочих этой промышленности, вследствие чего многие квалифицированные белые рабочие начали возвращаться на предприятия. Шовинистическая политика гомперсовской клики во многих случаях способствовала возникновению расовых беспорядков, столкновений между белыми и негритянскими рабочими в этот период.

В провале забастовки сыграло свою роль отсутствие у американского пролетариата влиятельной марксистско-ленинской партии, мощь американского капитализма, еще больше окрепшего в результате победоносной войны. И все же, пожалуй, нигде и никогда так выпукло и убедительно не сказалась порочность синдикалистской ориентации с присущими ей голым экономизмом и игнорированием политических факторов, как на примере забастовки сталелитейщиков — этой крупнейшей в истории американского пролетариата битве. Конечно, Фостер исходил из революционных побуждений, его синдикализм был пропитан непримиримым духом классовой борьбы, все помыслы его были направлены на сокрушение твердыни капитализма. Но революционная страсть, владевшая Фостером, еще не делала из его синдикализма алгебру революции.

Заслугой Фостера является то, что он сумел понять это, сделать правильные выводы, извлечь нужные уроки из забастовки сталелитейщиков.

Другие синдикалисты или продолжали упрямо и слепо отстаивать свои ошибки, или отрекались от революции, ополчаясь на коммунизм, переходя прямо на службу к капиталистам, смыкаясь с реформистами и проповедниками классового сотрудничества. По такому пути после первой мировой войны пошли Жуо, Крипе и другие корифеи французского и английского синдикализма, перед которыми некогда преклонялся Фостер. Такую же траекторию совершили и некоторые американские последователи синдикализма — например, соратник Фостера по забастовке сталелитейщиков Джон Фитцпатрик, ставший одним из обычных профсоюзных боссов АФТ.

Фостер пойдет другим путем…