Фостер

СВЕТ ОКТЯБРЯ

В первую очередь было необходимо разобраться в причинах поражения, проанализировать события как внутренние, так и внешние, связать их в единое целое, постараться уяснить их значение для рабочего движения и сделать соответствующие выводы.

А события следовали одно за другим с калейдоскопической быстротой, меняя привычное, знакомое лицо мира. В Европе рушились троны, раскалывались империи, возникали новые государственные образования. Но самым грандиозным событием из всех был триумф русских рабочих — победа Великой Октябрьской социалистической революции, знаменитые 10 дней, которые потрясли мир и которые воспел для грядущих поколений в своей знаменитой книге их свидетель, американский журналист Джон Рид.

Октябрьская революция, писал Фостер, в отличие от всех других революций свергла эксплуататоров и передала власть в руки самого революционного класса трудящихся, в руки пролетариата. Под его руководством была ликвидирована вековая система эксплуатации и создана новая, социалистическая система, в которой нет места угнетению и произволу.

С победой Октябрьской революции весь мир заговорил о Ленине. Его труды стали появляться на иностранных языках, проясняя многие сложные и запутанные вопросы социалистического движения, указывая путь к победе рабочего класса. Статьи, книги, выступления Ленина внушали непоколебимую веру в грядущий триумф социализма во всем мире.

Распался, обанкротился в результате предательских действий оппортунистических вождей II Интернационал. В Петрограде, колыбели первой в истории социалистической революции, возник новый, Коммунистический Интернационал.

Повсеместно в капиталистических странах создавались коммунистические партии, признававшие в Ленине своего вождя и учителя. Этот процесс не миновал и Соединенные Штаты. Большинство членов Социалистической партии выступало за переход на позиции Коммунистического Интернационала.

Весной 1919 года во время перевыборов в партийные органы за левых проголосовало 80 процентов членов партии. Но правые не сдавались. Контролируя руководство партии, они исключили из ее рядов «за нарушение устава и платформы партии» 55 тысяч членов — почти половину состава. Среди левых не было согласия, как действовать дальше. Часть исключенных во главе с Джоном Ридом надеялись одержать победу на чрезвычайном съезде партии, который был назначен на 30 августа. Другая же часть окончательно порвала с Социалистической и образовала Коммунистическую партию Америки. Ее возглавил испытанный борец за рабочее дело Чарлз Рутенберг.

После того как надежды Джона Рида получить большинство на съезде Социалистической партии не оправдались, его группа, в свою очередь, образовала Коммунистическую рабочую партию Америки. Понадобилось некоторое время, чтобы обе эти партии объединились в единую Коммунистическую партию США. Это произошло в декабре 1921 года.

Американское правительство пыталось, действуя в союзе с другими империалистическими державами, задушить молодую рабоче-крестьянскую власть в России. США послали войска на территорию Республики Советов для оказания помощи силам контрреволюции, но победы Красной Армии и протесты американских трудящихся вынудили Вильсона в конце концов отозвать своих вояк. Оказавшись бессильными подавить «крамолу» в России, американские власти принялись искоренять ее у себя дома, преследуя забастовщиков и бросая в тюрьму «красных».

Фостер приветствовал Октябрьскую революцию. Ленинизм открывал ему глаза на многие вопросы теории и практики рабочего движения. Но прозрение наступило не сразу.

После окончания забастовки сталелитейщиков Фостер в течение нескольких месяцев пишет ряд работ об исторической битве с баронами стали. В книгах и брошюрах «Великая забастовка сталелитейщиков и ее уроки», «Организуя профсоюзы среди сталелитейщиков», «Организационные методы профсоюзной работы в сталелитейной промышленности» Фостер подводит итоги событиям, в которых ему довелось участвовать.

Фостер приходит к выводу, что проводимая им линия на ликвидацию дуализма в профсоюзном движении и концентрация всех усилий на работу в массовых профсоюзах АФТ полностью себя оправдала и является единственно верной в условиях Соединенных Штатов. И все же даже теперь, когда эта линия подтвердилась двумя мощными движениями в мясоконсервной и сталелитейной промышленности, руководители ИРМ продолжали отстаивать свои традиционные сектантские взгляды.

Позиции дуализма в профсоюзном движении отстаивали тогда и руководители обеих коммунистических партий, выступавшие в поддержку ИРМ, что не могло не насторожить Фостера. Он вновь с группой своих единомышленников учреждает в Чикаго Лигу профсоюзной пропаганды.

После забастовки сталелитейщиков Фостер остается без работы. Он включен в «черный список» компаний, его никуда не принимают на работу. Он вынужден жить случайными заработками. Скромный и неприхотливый в своих личных потребностях (Фостер не пил, не курил, был очень сдержан в еде), поддерживаемый своей верной подругой Эстер, полностью разделявшей его взгляды и чаяния, он продолжает отдаваться с прежним энтузиазмом делу борьбы рабочего класса за свое освобождение.

Фостер внимательно следит за событиями в Советской России, читает «Письмо к американским рабочим» и другие работы Ленина, но их пока что очень мало на английском языке. Что думает Ленин о профсоюзном движении, каковы его взгляды на параллельные профсоюзы? Пока это остается загадкой для Фостера.

И вот словно его услышал Ленин! Из Советской России приходит «Детская болезнь «левизны» в коммунизме», отдельные страницы которой точно написаны специально, чтобы рассеять сомнения Фостера.

«В этой книге, — писал Фостер, — я обнаружил, что революционный профсоюзный дуализм осуждался, а политика «завоевания изнутри» профсоюзов поддерживалась более ясно и решительно, чем мы когда-либо это делали в прошлом. Действительно, Ленин обвинял «левых» немецких коммунистов в «глупости» за отказ от работы в профсоюзах, возглавляемых реакционными и контрреволюционными лидерами. Такая политика, писал Ленин, непростительная ошибка и самая большая помощь, которую могут оказать коммунисты буржуазии. Отказ от работы в реакционных профсоюзах (предупреждал Ленин) означает оставить недостаточно развитые или отсталые трудящиеся массы под влиянием реакционных вождей, агентов буржуазии, рабочих аристократов или «обуржуазившихся рабочих». Ленин говорил: «Нет сомнения, господа Гомперсы, Гендерсоны, Жуо, Легииы очень благодарны таким «левым» революционерам, которые подобно немецкой «принципиальной» оппозиции (упаси нас боже от этакой «прппципиальностп»!) пли некоторым революционерам из числа американских «Промышленных рабочих мира», проповедуют выход из реакционных профсоюзов и отказ от работы в них»[2].

Когда стало известно, что II конгресс Коммунистического Интернационала полностью одобрил эту ленинскую позицию, обе американские компартии пересмотрели свои сектантские установки и высказались против профсоюзного дуализма. Все это не могло пе порадовать Фостера. Теперь можно было надеяться на новые успехи в американском рабочем движении.

Фостер ищет и усердно изучает произведения Ленина. Для него, км; и для других американских коммунистов, слово Ленина вносило ясность в сложные и запутанные проблемы рабочего движения США. В «Истории Коммунистической партии США» Фостер писал впоследствии: «Внезапный толчок, данный глубокими и всеобъемлющими произведениями Ленина, подтвержденный грандиозным опытом русской революции, революционизировал сознание марксистских сил в США. Левые быстро двигались к познаниям научного коммунизма».

Энтузиазм Фостера еще более возрос, когда весной 1921 года он получил приглашение принять участие в первом учредительном конгрессе Красного Интернационала профессиональных союзов, пли Профинтерна, как он известен в нашей литературе. Вместе с Фостером в Москву поехала Элла Рив Блур, матушка Блур, одна из старейших участниц социалистического движения в Соединенных Штатах и активный член Лисп профсоюзной пропаганды, а также делегация ИРМ во главе с Большим Биллом — Хейвудом.

Фостер направился в Советскую Россию через Лондон, где он пробыл некоторое время, знакомясь с местным профсоюзным движением. В Лондоне он стал свидетелем поражения так называемого «тройственного союза», в который входили профсоюзы шахтеров, железнодорожников и транспортников. «Тройственный союз» вел с предпринимателями борьбу за повышение зарплаты и другие требования.

Рабочие были полны решимости бастовать. Стачка крупнейших профсоюзов в Англии парализовала бы ее экономику и заставила капиталистов удовлетворить требования рабочих. По их единый фронт был подорван предательством реформистских лидеров железнодорожников и транспортников, согласившихся за мелкие уступки отказаться от борьбы, в то время как шахтеры объявили забастовку. Хотя забастовка длилась 13 недель, шахтерам, оказавшимся в изоляции, не удалось одержать победы. Как в Соединенных Штатах, так и в Англии правые лидеры больше всего боялись развертывания революционной классовой борьбы. Они сотрудничали с властями и капиталистами, предавая интересы рабочего класса.

Путь в Петроград Фостер проделал через Прибалтийские страны, стараясь сбить с толку следивших за ним полицейских шпиков. Фостер прибыл сперва в Лиепаю, откуда перебрался в Ригу, из Риги — в Тарту.

И вот долгожданный Петроград, сердце революционной России. Первые знакомства, первые встречи с русскими товарищами. На Фостера производит большое впечатление спартанская скромность граждан рабоче-крестьянской России, с мужеством и стойкостью переносивших трудности переходного периода.

Республика Советов, которую так ненавидели капиталисты и их пособники социал-оппортунисты всех мастей, победоносно заканчивала гражданскую войну, залечивала раны, нанесенные ей контрреволюцией и иностранными интервентами. Следы военной разрухи еще виднелись повсюду. Внимание Фостера привлекала решимость партии Ленина претворить в жизнь великие идеалы социализма. «Первая в мире свободная федерация будет жить!» — к такому выводу приходит Фостер, ознакомившись с советской действительностью 1921 года.

В Москву Фостер прибывает в мае. Он посещает IV Всероссийский съезд профсоюзов. Делегаты съезда, представляющие 7 миллионов членов профсоюзов, обсуждают проблемы перестройки экономической жизни. Они убеждены в том, что рабочие России способны совершить «чудо» — покончить с разрухой и отсталостью и построить новое, социалистическое общество. Они верят в дружбу и солидарность рабочих всего мира. В свою очередь, делегаты съезда, отмечает Фостер в одной из своих корреспонденций из Москвы, постановляют пожертвовать 200 тысяч золотых рублей из средств советских профсоюзов бастующим углекопам в Англии.

17 июня Моссовет объявил праздничным днем. На Красной площади состоялся парад частей Красной Армии и демонстрация трудящихся в честь делегатов предстоявшего конгресса Коминтерна. С семи грузовиков, оборудованных под трибуны, ораторы, делегаты и гости конгресса, среди них Фостер, приветствовали москвичей.

О том, какое впечатление произвела демонстрация на Фостера, можно судить по корреспонденции, которую он послал в американскую профсоюзную газету «Голос труда». Она была опубликована 26 августа 1921 года под заголовком «Красная демонстрация глубоко взволновала Фостера». С тех пор прошло больше пятидесяти лет, но корреспонденция и сегодня привлекает искренностью. Читая ее, мы точно смотрим кинохронику того героического времени, когда по Красной площади печатали шаг бессмертные творцы и участники Великого Октября, опаленные огнем гражданской войны и озаренные верой в грядущую эпоху социализма:

«Иногда доведется пережить такое, чего не забудешь до конца жизни. Сегодня (17 июня 1921 г.) это выпало на мою долю. Я был свидетелем в Москве грандиозной массовой демонстрации. Мне казалось, что передо мной раскрылась душа революции.

Демонстрация, состоявшаяся в честь конгресса III Интернационала, который откроется через день-два, происходила на исторической Красной площади в Москве. Нельзя даже представить себе более подходящего места для революционной манифестации…

…Когда видишь Красную площадь, заполненную волнующейся толпой революционного пролетариата, как это было сегодня, переживаемое чувство описать невозможно.

День начался с парада Красной Армии. Около 20 тысяч солдат Московского гарнизона строем вошли на Красную площадь, запрудив ее целиком. Представлены были все рода войск, в том числе пехота, кавалерия, артиллерия, связь, офицерские школы и т. д. Наверху, над собором Василия Блаженного, висела огромная «колбаса» аэростата наблюдения; два десятка самолетов то взлетали, то выскальзывали из-за тяжелых туч над головами. Точно в назначенное время вместе с двенадцатым ударом больших кремлевских часов церемония началась.

…Войска стояли по стойке «смирно», и каждый полк хором приветствовал принимавших парад: «Служим трудовому народу», когда они к нему подходили. А громадный сводный оркестр продолжал играть волнующую мелодию «Интернационала». Это была незабываемая сцепа.

Когда я глядел на эту простую, но в высшей степени впечатляющую картину, я не мог не сравнивать ее с пышными парадами империалистических армий, которые я видел в других европейских городах. Как различно их содержание: этот служит типичным примером борьбы за свободу, справедливость и человечество, а те — за тиранию, рабство и жестокое кровопролитие.

На парадах империалистических войск обычно видишь офицеров из иностранных государств, которых приглашают инспектировать войска. На этом параде имело место аналогичное явление, только вместо иностранных капиталистических офицеров, приглашаемых для наблюдения и изучения, это были делегаты рабочего класса…

Особенно интересно было наблюдать внешний вид войск. Их моральное состояние поразило делегатов, многие из которых воевали на фронтах великой войны. Солдаты выглядели сытыми, хорошо обученными и тщательно экипированными. На большинстве из них было обмундирование цвета хаки, хотя на солдатах одного специального рода войск были красные брюки, а на солдатах другого — черные. У некоторых других на груди были нашиты красные полосы. Форма их состояла из мягкого шлема, гимнастерки с тяжелым кожаным поясом, обычных галифе и высоких кожаных сапог. В целом выглядят они щеголевато. Мне не удалось узнать, какого образца у них винтовки, но мне сказали, что большинство из них французские, захваченные у Врангеля. У солдат был очень деловой вид, который еще усиливался тем, что у них неизменный обычай носить винтовку с примкнутым штыком.

Офицеры удивительны в своем роде. Они обращали на себя внимание полным отсутствием характерного для военных чванства и хвастовства. Держались они спокойно, и видно было, что они квалифицированны и человечны. Это полная противоположность офицерам старой царской армии. Большинство офицеров Красной Армии совсем молоды, но они опытные ветераны…

После речей состоялась грандиозная демонстрация. В строю было не менее 60 тысяч человек. В демонстрации участвовали сухопутные войска, моряки и гражданские лица. В других странах военные редко или даже никогда не снисходят до того, чтобы шагать плечом к плечу с гражданскими. Это происходит потому, что они оторваны от жизни народа. Но в России дело обстоит по-другому. Красная Армия — это ярко выраженная народная армия. Она действительно организация рабочего класса в такой же мере, как, например, в других странах профсоюзы. Народ гордится ею, она — народом. Поэтому на этой демонстрации войска оказались между большой группой гражданских организаций, шедшей во главе демонстрации, и другой группой позади. Они вклинились в середину демонстрации, двинувшись прямо с Красной площади, где были выстроены для парада.

Процессия по разнообразию напоминала калейдоскоп. Солдаты, матросы, курсанты, школьники, студенты университета, милиция, рабочие с производства, профсоюзы и т. д. и т. п. Это был истинный поток пролетариата…

Для меня самым интересным в демонстрации были группы коммунистов из разных организаций. Многие из них — это новообращенные коммунисты из военнопленных. Там были немцы, австрийцы, поляки и представители других национальностей. Даже Америка была представлена группой русских, живших в Соединенных Штатах. Коммунистическая партия — мозг и становой хребет русской революции и, уж конечно, ее душа. Всюду, где нужно выполнить долг или отразить опасность, действуют коммунисты. При любом критическом положении независимо от его характера они принимают на себя главный удар. В демонстрации их группы большей частью выглядели довольно просто. Состояли они из простых рабочих в гражданском платье, поголовно вооруженных винтовками с примкнутыми штыками. Все до последнего убежденные революционеры и энтузиасты, это ударные войска революции…

В России коммунисты впереди на войне и во всем остальном. За всю свою жизнь я не наблюдал за какой-либо группой людей с таким интересом, как за ними, когда они проходили маршем, а их было много тысяч.

Эта грандиозная пролетарская демонстрация произвела на меня такое глубокое впечатление, что, возвращаясь домой, я чувствовал, что если я приехал сюда лишь для того, чтобы ее увидеть и не сделаю здесь больше ничего, то и в этом случае мое долгое путешествие из Чикаго в Москву вполне оправданно».

Фостер принял участие в III конгрессе Коммунистического Интернационала, который открылся 22 июня в Большом театре. Конгресс заседал, когда революционная волна пошла на спад в странах капитала. Революционные выступления во многих местах были подавлены. В Италии поднимал голову фашизм. Конгресс призвал коммунистов повернуть лицо к массам, развивать массовую борьбу вокруг экономических и политических требований. В решениях конгресса были заложены основы тактики единого фронта с другими рабочими организациями, тактики, которой и в дальнейшем неуклонно придерживались коммунисты в своей политической деятельности.

Фостер слушал доклад делегации РКП (б) на конгрессе. Республика Советов, представлявшая собой высшее достижение и оплот международного рабочего класса, писал затем Фостер, смогла доложить конгрессу о достигнутых ею к концу 1920 года великолепных успехах в разгроме основных организованных вооруженных сил контрреволюции. Накануне конгресса она подавила мятеж в военно-морской крепости Кронштадте — эту отчаянную вылазку анархистов. Конгрессом была одобрена генеральная линия Советского правительства — введение новой экономической политики. В результате семи лет империалистической и гражданской войны Советская Россия оказалась экономически обессиленной. Ее промышленность и сельское хозяйство были почти разрушены войной, экономической блокадой и действиями контрреволюционных сил. И как раз в тот момент, когда страна собиралась приступить к восстановлению хозяйства, ее постигло еще одно ужасное бедствие — страшный голод в Поволжье.

Здесь, на конгрессе, Фостер впервые увидел и услышал Ленина. Об этой встрече он будет неоднократно вспоминать и писать.

«Я увидел его, — рассказывает Фостер в книге «Страницы из жизни рабочего», — скромно стоящим у ступеней, ведущих на ораторскую трибуну в сверкающем убранством царском дворце, внимательно слушающим выступления делегатов. Это был один из самых вдохновенных моментов в моей жизни. Передо мной, несомненно, стоял великий лидер миллионов угнетенных людей всего мира, человек, ставший настоящим кошмаром для эксплуататоров на всем протяжении земного шара. Я с таким напряжением наблюдал за ним на конгрессе, что весь его облик, его жесты оказались точно выжженными в моей памяти.

Мой интерес к Ленину был тем более глубоким, что в это время он оказывал решающее влияние на мою идеологию и на всю мою жизнь. Привлеченный сперва к коммунистической партии ленинской позицией по профсоюзному вопросу, я во время III конгресса Коминтерна усердно изучал его произведения. На протяжении многих лет я читал самых разнообразных писателей социалистического, анархистского и синдикалистского толка и уже имел довольно широкий опыт в различных массовых рабочих движениях, но ленинское теоретическое мастерство поразило меня своей новизной и завоевало своей убедительностью. Мне было легко согласиться с его сокрушающей критикой ревизионизма, синдикализма и анархизма и принять общую программу коммунизма — все это подтверждалось живой действительностью русской революции и тогдашней обстановкой в мире».

На конгрессе Фостер познакомился с видными деятелями мирового коммунистического движения — Эрнстом Тельманом, Гарри Подлитом, Георгием Димитровым.

В дни конгресса Фостер выступил в «Правде» со статьей «Рабочее движение в Америке». Объясняя в этой статье причины отсталости и инертности американскою профсоюзного движения, Фостер критиковал американских «левых» деятелей, считавших, что существующие профсоюзы обречены на гибель, а поэтому свою главную задачу видевших в создании новых, революционных профсоюзов. Фостер, следуя точке зрения Ленина, отмечал, что такая политика нанесла вред профсоюзному движению, так как вынудила уйти из тред-юнионов наиболее преданных борцов за дело рабочего класса. Теперь, писал он, американские революционеры решили работать внутри старых профсоюзов. Эта статья появилась в «Правде» 28 июня под псевдонимом В. Ферстер.

5 июля произошла встреча делегатов Американской компартии, участников III конгресса Коминтерна, с В. И. Лениным. Ленин высказал мнение, что американские коммунисты используют далеко не все легальные возможности для работы в массах, и советовал начать издание ежедневной газеты, активно участвовать в избирательной кампании. Ленин осудил бойкот коммунистами президентских выборов 1920 года.

Конгресс Профинтерна открылся в Москве в Доме Союзов 3 июля. На нем присутствовали 880 делегатов от профсоюзов 41 страны. Как и предвидел Фостер, на конгрессе развернулась борьба между сторонниками ленинской политики в профсоюзном движении и их противниками в лице последователей дуализма, представленных, в частности, делегатами ИРМ.

Конгресс Профинтерна принял ленинскую платформу. Он осудил выход революционных рабочих из массовых профсоюзов, возглавляемых реформистами.

Конгресс призвал членов ИРМ вступить в профсоюзы АФТ. В соответствующей резолюции говорилось: «Чем дольше члены ИРМ будут держаться в стороне от АФТ, тем большие будут страдания и тем труднее будет процесс избавления неорганизованных рабочих…»

Конгресс рекомендовал организовать революционные ячейки и группы в профсоюзах АФТ. Нет другого пути, ведущего к завоеванию трудящихся масс в Америке, как только вести систематическую борьбу в профсоюзах, — таково было решение конгресса Профпнтерна.

Большинство делегатов ИРМ на конгрессе возражало против этих решений, как и против установления дружественных связей между Профинтерном и Коминтерном, они даже пытались осудить диктатуру пролетариата в России С ними солидаризировалось руководство ИРМ, отказавшееся присоединиться к Профинтерну и проводившее с тех пор резкую антисоветскую политику.

Хейвуд, однако, одобрил решения конгресса. Большой Билл, которому угрожало в США 20-летнее тюремное заключение за активную антивоенную деятельность, остался в Советской России, вступил некоторое время спустя в Коммунистическую партию США. Хейвуд умер в Москве в 1928 году. Прах его был захоронен в кремлевской стене и на кладбище в Чикаго, рядом с могилами хеймаркетских жертв.

Конгресс Профпнтерна принял фостеровскую Лигу профсоюзной пропаганды в качестве американской секции, а самого Фостера избрал в руководящие органы нового профсоюзного Интернационала. «Наша делегация, — вспоминал Фостер, — была в восторге. Мы были уверены, что наконец заложили основы для правильной революционной политики профсоюзного единства в Соединенных Штатах, и мы верили, что можно будет добиться больших успехов. Последующие события убедительно показали, что наш оптимизм был обоснован».

Три с половиной месяца провел Фостер в молодой Советской республике. Он посещал заводы и фабрики, культурные учреждения, встречался с деятелями революции, рабочими, крестьянами, много читал, вел подробнейший дневник, послуживший ему основой для книги «Русская революция», изданной в Чикаго в конце 1921 года.

В Москве Фостер знакомился с работой железных дорог, условиями труда железнодорожников, деятельностью их партийной и профсоюзной организаций. Он посещает фабрику готовой одежды, военный завод, вырабатывающий порох, он выступает на фабриках и заводах, на собраниях в честь героев труда, вечерами посещает театры, присутствует на представлении «Мистерии-Буфф» Маяковского в Первом госцирке, спектакле по рассказу Джека Лондона «Мексиканец» в Центральной студии Пролеткульта.

Фостер гостит в подмосковном доме отдыха, где его учат играть в городки (в «говоритку», как он пишет в своей книге.)

«Одной из наиболее поразительных особенностей русской революции является необыкновенный расцвет театра, — писал Фостер в книге «Русская революция», — хотя народное хозяйство в целом отстает, театр процветает, как никогда прежде. Везде оперы, балеты, спектакли, концерты и т. д. И уровень их весьма высок, потому что русские — прирожденные актеры.

В Нью-Йорке и Лондоне, несмотря на их богатство и процветание, нет спектаклей такого высокого класса, какие ежедневно предлагаются революционным рабочим Москвы. Коммунисты великолепно понимают воспитательную роль театра — интересно, что по повой схеме организации общества они поставили его под эгиду отдела народного образования и не упускают ни одной возможности популяризировать с его помощью революционные взгляды». В качестве примера Фостер описывает спектакль в «Теревсате» — Театре революционной сатиры, который произвел на него неизгладимое впечатление.

Это было эстрадное представление, рассказывает Фостер, состоящее из нескольких отделений. Первой была показана трагикомедия в трех действиях, изображающая переход семьи на сторону революции. Цель пьесы, помимо предоставления рабочим отличного развлечения, заключалась в том, чтобы разоблачить зло, с которым приходится сталкиваться новому обществу, — саботаж, воровство, лень и т. п. — и подчеркнуть нехватку преданных граждан и квалифицированных рабочих на производстве. «Герой» пьесы — молодой коммунист, а «злодей» — глупый рабочий, настроенный прокапиталистически, стоящий во главе семьи.

Кульминационный пункт наступает в третьем действии. Жена «злодея», устав от его антиобщественного поведения, решает уйти от него. Она уложила вещи и, взяв ребенка, собирается уходить. Он энергично возражает против этого, заявляя о своем праве на нее, как и в старое время. Но достигает он этим лишь того, что его шурин-коммунист прочитывает ему лекцию о правах женщин при рабочей власти. В конце концов «злодей», разгромленный по всем пунктам, капитулирует и заявляет, что отныне будет вносить свой вклад в построение нового общества.

Рабочая публика была в восторге и следила за всем представлением с неослабным вниманием. В выведенных героях и в содержании пьесы она видела отражение собственной жизни. Не могло быть ни малейшего сомнения в том, что зрители извлекли из пьесы нужный урок.

Больше всего Фостеру понравилась пантомима под названием «Весы», изображающая борьбу революционной России против ее многочисленных врагов.

Пьеска начиналась с пролога, в котором темную фи-^ГУРУ, изображающую старый режим, а позднее — весьма активную как контрреволюция, изгоняло Время. Затем поднимался занавес над основной сценой. Большую часть сцены занимали колоссальные весы. На одной стороне их находился человек, Керенский, а на другой — еще один, Капитализм. Между ними завязалась борьба, причем каждый старался перетянуть чашу весов на свою сторону. Прекрасная девушка, вся в красном, — Россия — с интересом наблюдала за этой борьбой. Но Керенский проиграл, и Россия отбросила его. Он немедленно перешел к Капитализму по другую сторону весов. Тогда на сцепе появился красивый молодой человек, Коммунизм. Он сразу же добился расположения России, встал с ней на весы и отправил в воздух ту чашу весов, где были Капитализм и Керенский.

Следовал великолепный танец, в котором приняли участие фигуры, изображающие Скоропадского, Петлюру, Деникина, Колчака, Врангеля, Юденича и всех остальных известных контрреволюционных генералов. Они вступали в танец в том же порядке, в каком выступали против революции…Они также заняли свое место на весах рядом с Капитализмом.

Затем вступили фигуры Англии, Франции и Соединенных Штатов. Дядюшка Сэм разбрасывал огромные доллары, которые хватали Деникин и другие, что позволило им протанцевать немного дольше. В танце великих держав были изображены все конференции и все другие важные события, имевшие отношение к России. После того как они выдохлись и заняли место рядом с Капитализмом, появилась, демонстрируя свою боевую мощь, Польша, поддержанная всеми врагами России, а вслед за нею — Кронштадтский мятеж в виде матроса. Сначала матрос был показан как жертва уловок Контрреволюции (которая все время вертелась тут же, подбадривая своих агентов), к нему ласкались Капитализм, белогвардейские генералы и великие державы. Однако в конце концов он перешел на ту сторону весов, где была Россия. На мгновенье показалось, что Коммунизм, имея столько врагов, проигрывает, его сторона весов начала подниматься. Но на нее стали наваливать книги и бумаги (просвещение народа), и она снова пошла вниз, и многочисленные враги России были побеждены.

Последней появилась фигура чернокожего человека — Восток. За него шла упорная борьба. Все контрреволюционные элементы прилагали отчаянные усилия, чтобы перетянуть его на свою сторону. Он хотел присоединиться к России, изо всех сил боролся за это, но другие в конце концов утащили его с собой. Так окончилась эта прекрасная историческая пантомима.

Все представление продолжалось полных четыре часа, с семи до одиннадцати, и рабочая публика наслаждалась им с начала до конца. Театр был полутемным (из-за нехватки топлива), а рабочие полуголодными (из-за нехватки продовольствия), но представление принималось прекрасно. «Русские, которые были с нами, — заканчивал Фостер свой рассказ, — довольно неодобрительно отозвались об игре актеров, назвав ее второсортной. Что касается меня, то мпе она показалась великолепной. Но если вспомнить, что приехал я из варварской, некультурной Америки и был воспитан на бродвейской театральной дряни, то для меня вполне естественно принять русских второсортных актеров за звезды».

Все, что он видел, слышал, читал, наблюдал, убеждало Фостера в том, что в России совершился величайший из всех социальных переворотов, которые когда-либо имели место в истории человечества. Республика Советов была первым в мире государством рабочих и крестьян, государством без эксплуататоров — капиталистов и помещиков. До сих пор люди только мечтали о таком государстве, теперь оно существовало, и Фостер не сомневался, что новую Россию ждет великое будущее, что ее примеру последуют со временем все народы мира. И хотя страна переживала острейшие экономические трудности, на всем была печать разорения, энтузиазм рабочих был поразителен, вера в счастливую жизнь владела миллионами людей.

«До моего приезда в Москву, я должен признаться в этом, — пишет Фостер, — меня одолевали сомнения, сможет ли удержаться русская революция. Я еще не освободился от распространенной оппортунистической концепции, согласно которой социализм может восторжествовать только в высокоразвитой промышленной стране. Но прямой контакт с революцией сразу же подорвал это ошибочное мнение. Мне вскоре стало ясно, как дважды два — четыре, что в Советской России произошла подлинная социалистическая революция, именно та, за которую я боролся на протяжении всей моей сознательной жизни. Меня не страшили трудности русской революции. Мой класс ведет отчаянную революционную борьбу, и мое место в его рядах, мой долг — всеми силами содействовать его победе. Я должен вместе с русскими трудящимися сражаться за победу».

Лидер исторической стачки сталелитейщиков, Фостер знал по своему собственному опыту, какие огромные трудности приходится преодолевать в борьбе с капитализмом, какие тяжкие испытания ждут трудящихся на пути к их освобождению. Но он с первого же посещения Республики Советов проникся глубоким убеждением, которое не покидало его на протяжении всей его жизни, в способность русского рабочего класса осуществить великие ленинские предначертания. В книге «Русская революция» Фостер писал:

«Революция — это ожесточенная борьба, но я не отчаиваюсь в отношении результатов. Своими героическими, великолепными достижениями в прошлом русские рабочие внушают веру в свое будущее. Хотя весь мир говорил, что сделать этого нельзя, они разрешили политическую проблему организации правительства и контроля над ним: несмотря на большие разногласия, они разрешили военную проблему, создав огромную армию и разбив своих многочисленных врагов. И колоссальную проблему промышленности они разрешат также. По моему мнению, русская революция будет жить и выполнять свою великую задачу основания первой в мире свободной рес-п\ блики».

Но если революция — чудо, писал там же Фостер, то творец чуда — Российская коммунистическая партия. Эта организация одна из самых поразительных в истории человечества. Некоторые называют ее мозгом революции. Так оно и есть, и более того, это мозг и нервы, сердце и душа революции. Это организованный разум, движущая сила, отвага и высший идеал, истинный жизненный центр революции. Без нее все движение давным-давно потерпело бы крах, а возможно, его и не было бы.

Фостер приходит к выводу, что коммунизм — это будущее человечества, что рабочие могут победить, если руководствуются принципами марксизма-ленинизма. Придя к такому выводу, Фостер становится коммунистом.

«Основной причиной, побудившей меня сделать этот серьезный шаг, — говорит Фостер, — были величайшие события русской революции, а также усиленное чтение трудов Ленина. Вступление в коммунистическую партию было для меня логическим завершением всего моего предыдущего жизненного опыта. До этого я девять лет боролся в рядах социалистической партии и около 12 лет участвовал в синдикалистском движении, около 20 лет я был членом различных профсоюзов, все это дало мне широкий теоретический и практический опыт, опираясь на который я принял решение о вступлении в коммунистическую партию…»

Полон светлых надежд, горящий желанием поскорей вновь окунуться в атмосферу борьбы у себя на родине, покидал Фостер Советскую Россию. На обратном пути в Соединенные Штаты он побывал в Германии, Франции и Италии, которую намеревался посетить еще во время своего первого — довоенного — пребывания в Европе. Теперь он смог осуществить это желание.

В этих странах рабочий класс перестраивал свои ряды, укреплялись молодые компартии, очищаясь от оппортунистов, сектантов и леваков, крепло массовое профсоюзное движение. Но и враг не дремал. Повсеместно буржуазия находилась в наступлении, используя услуги ренегатов — вождей II Интернационала. В Италии же рвались к власти фашисты — наймиты крупного капитала. Их возглавлял бывший ультралевый социалист, предавший дело рабочего класса, — Бенито Муссолини.

О том, что Фостер увидел в Западной Европе во время своего путешествия в 1921 году, он расскажет в книге «Революционный кризис 1918–1921 гг. в Германии, Англии. Италии и Франции», изданной в Чикаго в том же году.