Фостер

ЮЖНОАМЕРИКАНСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ

Это случилось в чилийском порту Талькауано, куда зашел английский парусник «Графство Кардигана», шедший из Тумбео (Перу) за грузом пшеницы для Ирландии. Фостер плавал тогда под фамилией Тома Донахю. К тому времени он уже был известен как агитатор, подбивающий матросов бастовать в защиту своих прав. От таких возмутителей спокойствия шкиперы пытались избавиться любым способом. Это заставляло Фостера наниматься под вымышленной фамилией.

На «Графстве Кардигана» подобралась команда почти сплошь из бунтарей. Большинство матросов парусника бежало с других кораблей до истечения трехлетнего срока, предусмотренного договором. Они опасались, что их жалованье за службу на «Графстве Кардигана» будет конфисковано в виде возмещения за «ущерб», якобы понесенный компаниями в результате их «дезертирства» с других парусников. У матросов не оставалось иного выхода, как затребовать у шкипера причитающиеся им деньги и, получив их, наняться на другие корабли, сменив фамилии.

Матросы избрали Фостера своим полномочным представителем для переговоров со шкипером. Фостер потребовал выплаты морякам жалованья в полном объеме и «списания» их на берег. Капитан возмутился. «Это бунт!» — заорал он и, приказав коку не кормить команду, поспешил в город к чилийским властям с требованием усмирить бунтовщиков.

В Чили в начале века правительство находилось в руках помещиков и капиталистов, раболепствовавших перед английскими компаниями. Английский консул в Талькауано был чуть ли не верховной властью в городе. Консул предоставил шкиперу взвод чилийских солдат. Полицейские арестовали наиболее рьяных бунтовщиков во главе с Фостером.

Стража доставила арестованных к консулу, который потребовал немедленно приступить к работе, угрожая в противном случае упрятать бунтовщиков в тюрьму. Матросы отказались подчиниться и были немедленно заключены в местную кутузку. В камерах этого заведения вонь, грязь, насекомые. Тюремные помещения были забиты ворами, грабителями, бродягами. Арестанты шумели, дрались. Ночью в камере, где сидел Фостер, двое чилийцев затеяли поножовщину. В камеру ворвались солдаты и стали избивать заключенных. Один из них был убит ударом приклада по голове. Матросы просидели в этом аду два дня. Их морили голодом. Они понятия не имели, чем все это может для них кончиться.

Только на третий день консул сообщил матросам, что в городе находится британский посланник в Чили, который соизволит с ними встретиться.

Вскоре всех арестованных моряков доставили в помещение, где находились шкипер, консул и полный, важный господин, назвавшийся британским посланником. Фостер изложил ему требования матросов о выплате жалованья, выразил протест по поводу скудной и плохой пищи на корабле. Но его прервал консул, заявив, что жалобы матросов «неслыханны» по своей дерзости и что все они отъявленные бунтовщики и возмутители спокойствия. Причем он проявил большую осведомленность о каждом матросе, указав даже имена кораблей, на которых они раньше служили.

После консула слово взял посланник. Он сказал, что выплата жалованья матросам до истечения срока найма противоречит британским законам и правилам торговой палаты. Посланник призвал матросов отказаться от их требований и вернуться на корабль. Фостер, выступая от имени матросов, настаивал на немедленной выплате всем жалованья и расторжении контракта.

Видя упрямство Фостера, представители власти посоветовались и предложили бунтовщикам вернуться к работе, гарантировав, что зарплата будет им полностью выплачена в Англии, что никто из них не понесет наказания за свои «безобразные» действия и что питание на корабле будет улучшено.

Администрация вынуждена была пойти на уступки: в порту стояли на якоре другие парусники с недовольными матросами, которые могли присоединиться к забастовке. Это была хоть не полная, но все же победа.

Матросы прекратили забастовку и вернулись на корабль. Позже они узнали, что джентльмен, выдававший себя за британского поел шпика, вовсе таковым не являлся, а был всего лишь местным протестантским проповедником. «Нам было обидно, что нас обманули, — писал впоследствии Фостер, — однако мы вовсе не были удивлены союзом консула, шкипера и проповедника». Это еще одно подтверждение тому, что власти и церковь стояли на страже интересов эксплуататоров. Хотя справедливости ради следует отметить, что условия соглашения, достигнутые в Талькауано, были соблюдены судовладельцами и команде по прибытии корабля в Англию жалованье полностью выплатили.

Плавание вокруг берегов Латинской Америки, посещение ее портов и пребывание, хотя и краткосрочное, в некоторых из них позволили еще в начале XX века Фостеру ознакомиться с социальной действительностью этого региона, привлекавшего все большее внимание правящих кругов Соединенных Штатов.

Победив Испанию в войне 1898 года, захватив в качестве трофея Пуэрто-Рико (не считая Филиппин) и оккупировав Кубу, Соединенные Штаты стали помышлять о дальнейшей экономической и территориальной экспансии в Латинской Америке. В первую очередь их интересовал Панамский перешеек, через который они намеревались прорыть канал, соединяющий Атлантический и Тихий океаны.

Колумбию, которой принадлежал перешеек, писал впоследствии Фостер в «Очерке политической истории Америки», не устраивали условия, предложенные ей Соединенными Штатами, в 1903 году она отвергла их. Нимало не смутившись этим, американские империалисты спустя несколько месяцев состряпали в Панаме поддержанную флотом США «революцию», результатом которой было отделение перешейка от Колумбии. Президент Теодор Рузвельт немедленно признал «революционное» правительство Панамы и вскоре заключил с ним договор, передававший Соединенным Штатам «навеки» полосу земли шириной в 16 километров, пересекавшую перешеек, по которой и был затем прорыт межокеанский канал.

Теодор Рузвельт, которому американский империализм был обязан этим ловким ходом, потом хвастался своими самочинными действиями: «Я забрал зону канала и предоставил конгрессу заниматься дебатами…» Рузвельт дерзко потребовал, чтобы народы признали претензии Соединенных Штатов на роль гегемона в западном полушарии. Он заявил, «что приверженность США принципам доктрины Монро может заставить их, несмотря на все их нежелание, пойти на вмешательство извне в ярко выраженных случаях несправедливых действий или бессилия правительства той или иной страны в западном полушарии».

Угроза Рузвельта возмутила народы Латинской Америки своим шовинистическим и откровенно империалистическим духом. Но Соединенные Штаты не считались с общественным мнением. Они направили военно-морской флот к берегам Панамы. Панамское побережье оказалось негостеприимным местом для морских пехотинцев янки: здесь свирепствовала желтая лихорадка. Чтобы дать проветриться своим «доблестным» воинам, а заодно показать свою военную мощь другим латиноамериканским странам, Рузвельт отдал приказ флоту идти в перуанский порт Кальяо и бросить там якорь.

В Кальяо тогда находился Фостер. За несколько дней до прихода американских военных кораблей он покинул парусник «Алаянс» вместе с тремя другими матросами, с которыми намеревался направиться пешком вдоль тихоокеанского побережья Южной Америки по направлению к Панаме, а оттуда возвратиться в Соединенные Штаты. Этому предшествовали следующие события.

Не успел «Алаянс» бросить якорь в порту Кальяо, как море закипело и земля задвигалась. Началось землетрясение. В городе поднялась паника, точно ошалелые, метались люди, бешено лаяли собаки, земля зияла трещинами, стены домов покосились, а некоторые постройки рухнули, похоронив под развалинами своих обитателей. Но прошло несколько дней, и Кальяо вновь обрел свой прежний полусонный вид. Землетрясения здесь случались столь часто, что к ним привыкли.

Этот год, по-видимому, выдался несчастливым для жителей Кальяо. Прошла неделя после землетрясения, и город постигла новая беда: в гавань вошла американская эскадра. Ее командование предоставило увольнительную на два дня почти двум тысячам моряков, которые сошли на землю с карманами, полными долларов, и твердой решимостью всласть повеселиться в свойственном им стиле — с чудовищными пьянками, дебошами, кровавыми драками. Предвидя ход событий, капитаны находившихся в том же порту английского и французского крейсеров, отозвали из города своих матросов и стали выжидать «сообщений с фронта». Они не замедлили последовать.

Американские моряки набросились на местную водку из сахарного тростника — «писко», — и скоро по всему городу шли потасовки и кулачные бои между самими моряками, между ними и местными жителями. К вечеру ошалевшие от алкоголя и обретенной свободы моряки стали разносить в щепы бары, салуны, публичные дома и им подобные заведения. Затем начались грабежи и всякого рода насилия, пожары. Город казался захваченным варварами или карателями. Отовсюду неслись вопли, стоны, проклятия.

Прошло два дня, и на корабли вернулась только половина отпущенных в город матросов. Чтобы вернуть остальных, американская военная полиция вместе с перуанскими солдатами потратила около двух недель, прочесывая чуть ли не каждый дом в поисках дезертиров; некоторых находили в горах или других городах, хотя было не очень понятно, как и почему они там очутились. И все-таки многих обнаружить не удалось. Около ста моряков пропали.

Американские корабли наконец покинули Кальяо, оставив после себя полуразрушенный город и массу искалеченных людей. Таков был «дружеский» визит военных кораблей в Перу.

Из Кальяо Фостер со своими тремя товарищами, как уже было сказано, задумал пешком направиться к северу по древней земле инков вдоль тихоокеанского побережья в надежде дойти до Панамы. Они хотели увидеть своими глазами жизнь туземных народов, познать их быт, обычаи и привычки, ознакомиться с местной фауной и флорой. Они жаждали новых впечатлений и встреч, забавных приключений. Им грезились по пути банановые и ананасовые рощи, очаровательные и доступные креолки, изобилие дичи и рыбы. Их вовсе не смущало то обстоятельство, что они не говорили по-испански и не имели за' душой ни гроша, не располагали даже какой-нибудь картой местности, по которой им предстояло путешествовать.

В Австралии, куда он однажды пришел на паруснике «Черный принц», Фостер задумал со своим товарищем, матросом того же корабля Жаком Гаррисом, совершить бросок из Сиднея в Мельбурн, расстояние между которыми по прямой линии равняется 750 километрам. Но осуществить этот проект не удалось. Путешественники пробыли в пути неделю, изнывая от зноя, пыли и насекомых, и в конце концов должны были отказаться от своей романтической затеи.

Фостер решил пересечь Латинскую Америку. Теперь его товарищами по путешествию были уже знакомый нам янки Жак Гаррис, индеец Фред Лэйт из США и швед Карл Хансон.

Четверка отважных бодро покинула Кальяо и направилась пешком в Лиму, столицу Перу, известную своими величественными соборами, построенными еще в колониальное время. Не задерживаясь в столице, путешественники продолжали свой путь и к вечеру следующего дня прибыли в городок Анкон, жители которого радушно их встретили, ведь в этих местах так редко появлялись чужестранцы. По крайней мере в три дома моряки были приглашены поужинать. Такой прием наполнил их оптимизмом и вселил надежду, что путешествие к Панамскому перешейку будет приятной и вовсе не обременительной прогулкой. Правда, в окрестностях Анкона они натолкнулись на поле, сплошь усыпанное человеческими костями, что несколько подпортило им настроение. От местных жителей они узнали, что здесь двадцать лет тому назад сражались перуанцы с чилийцами во время так называемой Тихоокеанской войны между Чили и Перу.

Когда Фостер и его товарищи объяснили жителям Анкона, что намереваются пешком продолжать свой путь на север, изумлению перуанцев не было предела.

— Дальше на север пути нет, — уверяли они моряков. — Дальше непроходимые пески.

— А как же вы сами путешествуете?

— Только морем — на шлюпках.

Теперь пришлось изумляться американцам.

Но Фостер и его товарищи были не из робкого десятка. Им не были страшны океанские штормы, тем более они не намеревались отступать перед песками. Однако перуанцы оказались правы. Матросы просто вязли в песках. К тому же одолевал нестерпимый зной. В этих местах дождь не выпадал годами. Казалось, путешественники попали в Сахару. К вечеру путники достигли селения, жители которого, узнав, что они прошли сушей, взирали на них как на пришельцев с другой планеты. И эти крестьяне стали отговаривать от путешествия пешком, утверждая, что дальше путь еще хуже, а точнее — никакого пути нет. Но упрямцев, вошедших в спортивный азарт, невозможно было переубедить. Только вместо дня Фостер и его друзья решили идти ночью, надеясь, что будет не так жарко. На этот раз пошли босиком, в обуви шагать по песку было очень трудно.

Перуанцы пришли в ужас.

— Вас покусают скорпионы! — предупреждали местные старожилы матросов, но те только смеялись в ответ.

Вышагивая ночью по тихоокеанскому побережью, преодолевая все новые и новые песчаные барханы, наши герои достигли расположенной на океанском берегу индейской деревушки, где был праздник. Как раз в этот момент за огромной статуей Христа, которую несли на своих плечах самые почетные жители, следовали остальные крестьяне.

«Мы попали в средние века», — заметил Фостер спутникам.

До следующего населенного пункта было около 70 километров такого же адского пути, каким матросы шли до сих пор. Путешественники решили преодолеть его за двое суток. Индейцы снабдили их водой и пищей, хотя предупредили: пускаться в такую дорогу равносильно самоубийству.

Но смельчаки пошли дальше. За две ночи и день матросы не встретили никаких признаков жилья. Не миновали ли они очередное селение, не заметив его в потемках?

Так в действительности и оказалось. Это подтвердили индейцы, направлявшиеся на близлежащие соляные разработки. Индейцам было легче — они восседали на ослах.

В новом селении Фостеру и его товарищам сообщили, что расстояние по суше до следующего населенного пункта около 350 километров по безводной территории. Что делать? Путники решили задержаться здесь, подработать и на сэкономленные средства купить парочку мулов, нагрузить их съестными припасами и водой и двинуться дальше в путь. Но найти подходящую работу в заброшенном богом перуанском селении оказалось не так-то просто. С большим трудом удалось устроиться на соляных копях Фостеру и Гаррису, да и то только на неделю. Лэйт и Хансон остались на пляже загорать…

На копях работали индейцы. Они таскали на себе стокилограммовые блоки соли, за что получали всего восемьдесят перуанских центов в день. Столько же получили Фостер и Гаррис. Условия труда на копях были варварскими. За неделю Уильям и его товарищ заработали ровно столько, чтобы оплатить проезд на шлюпке обратно в Кальяо, куда уже отплыли, воспользовавшись первой же оказией, Лэйт и Хансон. Из Кальяо Уильям направился в Англию.

Итак, Фостеру и его попутчикам не удалось пешком пройти из Перу до Панамского перешейка. Но зато они повидали много новых мест, встретили много добрых людей, познакомились с жизнью и трудом индейцев. И еще раз испытали себя. А ведь это так важно, в особенности для молодого парня: проявить волю, решимость, отвагу, не сдаться, не растеряться перед неожиданным, неведомым, грозным. Не спасовать перед холодом, жаждой, зноем.

Такие испытания выдержал с честью и молодой Фостер. Избороздил океаны, прошел через штормы и бури, участвовал в забастовках, бродил по далеким и неведомым ему дотоле землям, испытал голод и холод, жажду и зной. Он хорошо закалил себя за эти три года. Познал Дену дружбе и товариществу.

Когда Фостер нанимался матросом на парусный флот, он мечтал изучить искусство навигации, побывать в экзотических странах. Но теперь его неудержимо тянуло в Штаты. Он истосковался по родной земле и большим городам, шумным улицам. Фостер жаждал активной Деятельности.

Настал час вернуться домой.