Фостер

СВОБОДА СЛОВА — МИФ И ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТЬ

Соединенные Штаты считались со дня своего основания самой свободной страной в мире. В особенности эта их слава возросла после победы Севера над Югом и окончательной отмены рабства негров. Действительно, американская конституция, американские законы были направлены на то, чтобы гарантировать гражданские права населения, в частности свободу слова, свободу не соглашаться с существующим порядком и критиковать его, вплоть до призывов свергнуть его.

Когда буржуазия провозглашала право на свободу слова, она в первую очередь пеклась о своих собственных интересах и мыслила его как право на критику феодальных и колониальных порядков, против которых она вела тогда революционную войну.

Отношение буржуазии к свободе слова резко изменилось, когда этой свободой стали пользоваться пролетарии, разоблачавшие классовый характер буржуазного общества и призывавшие покончить с капиталистической эксплуатацией. С такой свободой слова власть имущие никак не могли согласиться. Такую свободу слова они всячески ограничивали, притесняли, зажимали. В их распоряжении имелись тысячи способов добиться своих целей, официально не отменяя права на свободу слова. Будучи по своей натуре лицемерной и двуличной, буржуазная демократия вменяла функцию контроля и ограничения свободы слова полицейским властям, которые преследовали рабочих ораторов под предлогом «нарушения порядка», «сопротивления властям», «призыва к мятежу», «неуважения к закону» и т. п. В результате на всем протяжении американской истории, хотя гражданские свободы формально не отменялись, трудящиеся вели неустанную борьбу за право ими пользоваться наравне с буржуазией, борьбу нередко жестокую и кровавую, порождавшую немало героев и мучеников, на которых всегда была так щедра рабочая Америка.

Фостеру довелось принять непосредственное участие в одной из таких битв за свободу слова, охвативших западные штаты в 1909–1911 годах.

В те годы в западных городах, расположенных вдоль железных дорог, в зимнее время скапливалось большее число сезонных, или, как их называли, кочующих, рабочих. Предприниматели за гроши использовали их в сельском хозяйстве, на шахтах, лесоразработках. Особенно возмутительными были условия работы на лесоразработках. Питание скудное, в битком набитых бараках санитарные условия отвратительные. Рабочий день продолжался от зари до заката солнца, лесорубы, страдавшие от несчастных случаев, травм, не получали медицинской по мощи. Жизнь сезонников была скучной и однообразной, работа в лесу в течение года прерывалась только двумя праздниками — Днем независимости США и рождеством.

Лесорубы, как правило, одинокие люди, появлялись в городе, имея при себе значительные суммы денег. Но прежде чем они успевали приобрести необходимую одежду и обувь, их обкрадывали в кабаке или в доме терпимости.

Сезонников возмущали не столько условия труда, сколько грабеж контор по найму, незаконно взимавших за свои «услуги» комиссионные. Причем часто рабочих увольняли после первой получки, из которой высчитывались комиссионные за подыскание работы.

Ветеран рабочего движения Элизабет Герли Флинн, принимавшая участие в борьбе за свободу слова и ставшая впоследствии, как и Фостер, одним из руководителей Коммунистической партии США, пишет, что кочующие рабочие зло острили: «акулы» — агенты по найму — создали «великое движение»: один рабочий едет на работу, один работает и один уходит с работы.

Местные отделения ИРМ, свидетельствует Флинн, были единственным помещением, где сезонники могли получить приют, оставить свой нехитрый багаж, искупаться или, что более важно, прожарить свою одежду и одеяла, чтобы уничтожить вшей. Здесь они высказывали свои обиды и обменивались опытом, в результате чего некоторые особенно плохие места работы заносились в черные списки. Тут же устраивались лекции, дискуссии и даже вечеринки.

Но ИРМ не только предоставляли свои помещения сезонникам. Уоббли (так называли членов ИРМ) энергично выступали в их защиту на уличных митингах, разоблачая сговор посредников с работодателями и полицией. Митинги проводились прямо перед конторами по найму. Ораторы осуждали махинации посредников, сообщая, когда, где и сколько обмануто ими рабочих и их фамилии. Уоббли призывали к бойкоту контор и требовали, чтобы рабочих нанимали только через профсоюзную организацию.

Выступления уоббли доставляли немало беспокойства местным «акулам» — солидным бизнесменам, владевшим капиталом и недвижимым имуществом. Они называли сторонников ИРМ бродягами, босяками, котомщиками (из-за того, что сезонники носили за спиной свернутые одеяла). Выполняя волю «акул», местные муниципальные власти стали запрещать уличные митинги под предлогом «нарушения порядка», карая их устроителей тюремным заключением и штрафами.

Затыкая рот уоббли, власти и предприниматели стремились изолировать их от рабочей массы, лишить возможности пропагандировать свои взгляды, а заодно и права га организацию.

Уоббли приняли вызов и призвали своих единомышленников «заполнить тюрьмы». Их сторонники наводняли город, где объявлялась борьба за свободу слова. Избрав подходящее место, они устанавливали уличную «трибуну». Один за другим выступали ораторы, произнося характерное для уоббли обращение: «Братья рабочие и друзья!» — после чего полицейские их немедленно стаскивали с трибуны и отправляли за нарушение порядка в тюрьму. На место арестованных поднимались на трибуну новые ораторы, которые за речь из четырех слов подвергались той же участи, что и предшествующие. Участвовавший в борьбе за свободу слова известный писатель Эптон Синклер поплатился свободой за чтение на митинге Декларации независимости.

Когда местная тюрьма не вмещала нарушителей, власти приспосабливали под места заключения другие здания. Все это привлекало внимание к данному городу, превращалось в сенсацию. Город наполнялся репортерами, газеты на первых полосах сообщали о перипетиях борьбы, городские власти спешно выискивали средства на содержание заключенных, которые отказывались работать и платить штрафы. В городе Миссуле, штат Монтана, где был применен этот метод борьбы, власти не выдержали напряжения и отменили запрет на проведение уличных митингов. Но в Спокане, штат Вашингтон, где было свыше 30 контор по найму рабочей силы, власти не сдавались, продолжая преследовать мужественных и неугомонных уоббли.

Фостер принимал участие в событиях в Миссуле в качестве корреспондента социалистической «Газеты трудового люда», издававшейся в Сиэтле. Он уже давно писал в социалистические газеты статьи, хроники и заметки о различных событиях рабочего движения. Теперь редакция «Газеты трудового люда» поручила ему освещать борьбу рабочих за свободу слова.

Фостер переехал в Спокан, когда там разгорелась борьба городских властей с уоббли. Вскоре Фостер познакомился с Элизабет Герли Флинн. 50 лет спустя Флинн вспоминала: «Когда мы встретились в Спокане во время борьбы за свободу слова, ему было двадцать восемь лет. Он был высокий, стройный, с голубыми глазами и мягким голосом, гораздо более худощавый, чем сейчас, настоящий «тощий парень», как он сам себя называл».

Вскоре после прибытия Фостера в Спокан его арестовали во время одного из уличных митингов, хотя, по его словам, он находился «в самой гуще толпы». Фостера приговорили к 30 дням тюремного заключения, к штрафу в 100 долларов плюс судебные издержки. Эту сумму он должен был отработать на каменоломне. Его сковали цепью, к которой было привязано ядро весом около семи килограммов, с другими заключенными и повели на каменоломню, где сказали: «Работай — либо замерзнешь». Фостер, как и другие заключенные, категорически отказался «отрабатывать» штраф и… отморозил себе ноги.

Поэтому Фостер находился в тюрьме вместо 30 дней около двух месяцев. Заключенных, сообщал он в одной из корреспонденций в свою газету, били дубинками и запихивали в камеры в таком количестве, что они не имели возможности сесть. Если же уоббли начинали протестовать, их обливали ледяной водой из шланга, а затем устраивали «баню», направляя на них струю пара. Многие теряли сознание, но маленькая камера была так набита людьми, что они не могли упасть. Арестованных подвергали допросу и «третьей степени» обработки — то есть попросту истязали и пытали.

Когда тюрьма оказалась переполненной, заключенных стали помещать в заброшенное промерзшее здание школы имени Франклина, где от голода и холода погибло трое арестованных. Многие заключенные болели воспалением легких и другими болезнями.

Несмотря на террор, настроение заключенных оставалось боевым. «Члены ИРМ, находящиеся в городской тюрьме, объединились во временную организацию и регулярно, два раза в неделю, устраивали митинги, — сообщал Фостер в «Газету трудового люда». — В понедельник вечер посвящается пропаганде, и эта пропаганда оказывается отнюдь не бесполезной, ибо многие заключенные заявили о своем намерении по выходе из тюрьмы вступить в ряды ИРМ. Вечер в среду посвящен текущим делам, и даже удивительно, до какой степени у нас много дел. Мы постановили, что сигнал «гасить свет» должен раздаваться в 10 часов 30 минут вечера, выбрали секретаря и комитет по вопросам пропаганды, который будет ведать воскресной программой. Мы установили также десятки других правил и пунктов распорядка дня».

Сам Фостер вступил в тюрьме в ряды «Индустриальных рабочих мира».

Борьба в Спокане продолжалась около 16 месяцев.

Уоббли были полны решимости одержать победу. Их сторонники продолжали прибывать в Спокан. В газетах писали: «Путешествуя сквозь вьюги на буферах, крыше и тормозных площадках товарных вагонов, эти «коммивояжеры идеи» прибывали в город, хотя в конце пути их ожидали лишь кирка, каменоломня и тюрьма».

Подверглась аресту в Спокане и 19-летняя Элизабет Герли Флинн, Над ней устроили суд, но она, как и другие споканские борцы, мужественно выдержала все испытания и, выйдя на свободу, продолжала борьбу за интересы рабочего класса.

Стойкая борьба рабочих за свободу слова вынудила в конечном итоге городские власти отменить запрет на уличные выступления профсоюзных и социалистических деятелей. Фостер возглавил комитет рабочих, который вел соответствующие переговоры с властями. Соглашение было достигнуто 5 марта 1910 года.

Власти выпустили всех арестованных, вернули ИРМ помещение для собраний, разрешили издание их органа, но главное — уоббли вновь получили право проводить уличные собрания и демонстрации. Со своей стороны, ИРМ отказались от судебных исков против властей. Вскоре законодательная палата штата Вашингтон приняла закон, запрещавший агентам по найму взимать плату с рабочих за трудоустройство.

Победа уоббли в Спокане имела большое значение, ибо во многих других городах и штатах власти пытались запретить рабочим выступать на улицах в защиту своих прав, в то время как уличные выступления церковных и других реакционных ораторов ничем не ограничивались. Теперь власти были вынуждены и в других местах отступить.

И все же формальное признание за рабочими права на свободу слова вовсе не означало, что капиталисты и защищающие их интересы власти отказывались от репрессий по отношению к трудящимся. И после победы в Спокане полиция, национальная гвардия, войска разгоняли рабочие демонстрации и митинги, избивали их участников, заключали их в тюрьмы. Капиталисты боялись подлинно революционного рабочего движения, хотя в их руках была печать, школа, церковь и законодательная власть, обрабатывавшие общественное мнение в интересах эксплуататоров. Играло на руку фабрикантам и банкирам и то обстоятельство, что рабочее движение было расколото: имелось две социалистические партии — одна, возглавляемая Де Леоном, другая — Дебсом, два профсоюзных центра — Американская федерация труда и «Индустриальные рабочие мира», не считая многочисленных других менее влиятельных организаций анархистской, синдикалистской, мелкобуржуазной ориентации. Все они вели борьбу не только с предпринимателями, но и между собой, внося сумятицу в ряды рабочего класса, ослабляя его волю к сопротивлению.

Главной же слабостью американского рабочего движения было отсутствие правильной политической линии, четко разработанной подлинно марксистской стратегии и тактики революционной борьбы, следствием чего был хронический разлад между социалистами различных направлений и профсоюзным движением.

Американское рабочее движение никак не могло оправиться от трех своих недугов — политического сектантства, синдикализма и реформизма, и в этом была его трагедия.

Примером тому были события, разыгравшиеся в организации Социалистической партии Сиэтла.

Пока шла борьба за свободу слова в Спокане, в Сиэтле отношения в Социалистической партии между правыми сторонниками Брауна и левыми — последователями Титуса обострились до предела.

В 1909 году партийная организация раскололась. На очередной партийной конференции Брауну путем разных махинаций удалось получить перевес и добиться переизбрания. Возмущенные этим левые во главе с Титусом покинули конференцию, объявили ее незаконной и создали свою собственную партийную организацию. Однако ее не признало национальное руководство Социалистической партии. Титус и его сторонники были обвинены в нарушении партийной дисциплины и исключены из партии. В числе исключенных оказался и Фостер.

Вначале Титус и его сторонники думали присоединиться к Социалистической рабочей партии, возглавляемой Даниелем Де Леоном. Но его сектантские взгляды на политическую борьбу рабочих не находили отклика среди левых социалистов. Титус и его единомышленники решили основать новую партию, которую они назвали Партией рабочих наемного труда. Почему такое название? Потому что в новую партию решили допускать только рабочих. Сам Титус, чтобы стать достойным членом новой организации, отказался от профессии врача и стал работать лифтером.

Новая партия оказалась недолговечной. Сектантство загубило ее, как и многие другие социалистические организации. Не просуществовав и года, она распалась. Ее бывшие члены примкнули к другим группировкам: кто к Социалистической рабочей партии, кто к Американской федерации труда, кто к «Индустриальным рабочим мира».

Интересна дальнейшая судьба Титуса. Он многие годы агитировал рабочих добиваться четырехчасового рабочего дня. Титус брал у рабочих письменные обязательства объявить 7 мая 1925 года бессрочную генеральную забастовку за осуществление этого лозунга. Разумеется, когда настал этот день, никто из рабочих, подписавших такие обязательства, даже не вспомнил о них.

Фостер пришел к выводу, что правые социал-демократы не верят в способность рабочих завоевать и удержать политическую власть, справиться со сложным капиталистическим аппаратом управления. Более того, они вообще не видят необходимости в социалистической революции. Их линия заключается в «исправлении» и «усовершенствовании» капитализма.

Вместе с тем выход из Социалистической партии Фостер считал большой политической ошибкой в своей жизни. Ведь, покинув Социалистическую партию, он порывал не только с господствовавшими в ней соглашателями и реформистами, но и с ее левым крылом, отстаивавшим классовые позиции. Именно левые социалисты стали после Великой Октябрьской социалистической революции пропагандистами идей коммунизма, именно они стали зачинателями коммунистического движения в Соединенных Штатах. Фостер, отвергнув правых, повернулся спиной и к левым социалистам, по существу, своим единомышленникам.

Вступив в Спокане в организацию «Индустриальные рабочие мира», влившись в ряды боевых и неукротимых уоббли, Фостер, по существу, переходит на позиции синдикализма, становится приверженцем стачек как основного инструмента борьбы с капитализмом. Следуя за теоретиками синдикализма, он считает, что капитализм можно свергнуть только через всеобщую генеральную забастовку.

Такого рода рецепты оказались не менее губительными для дела рабочего класса, чем проповедь правых социалистов. Фостер смог преодолеть их только, по его словам, после двенадцатилетнего блуждания по бесплодной пустыне синдикализма.

В статье, опубликованной в 1935 году, Фостер подробно проанализирует ошибки синдикализма. Это сведение революционной классовой борьбы к экономическим лозунгам и деятельности профсоюзов, недооценка буржуазного государства, неспособность создать пролетарский авангард, непонимание его руководящей роли, отказ от политических форм борьбы, игнорирование союзников рабочего класса — мелких фермеров и городских средних слоев, отказ от единства действий с ними. Эти пороки синдикализма политически разоружали пролетариат в его борьбе с капитализмом и неизбежно приводили его к поражению в схватках с классовым врагом.

Синдикализм появляется в Соединенных Штатах в последней четверти XIX века и на протяжении последующих десятилетий превращается из «детской» в хроническую болезнь американского рабочего движения. Ею были заражены в той или иной степени как соглашательская Американская федерация труда, так и боевые «Индустриальные рабочие мира», а также левые элементы в обеих социалистических партиях, в том числе ведущие их лидеры — Де Леон, Дебс и Хейвуд.

Фостер выявил чисто американские корни синдикализма. Во-первых, более благоприятные по сравнению с Европой условия труда. Наличие на протяжении ряда поколений свободных государственных земель, возникновение многочисленной консервативной рабочей аристократии и продажной профсоюзной бюрократии, переход части рабочего класса в ряды средних слоев и даже в класс буржуазии в периоды быстрой промышленной экспансии. Эти явления способствовали порождению среди рабочих надежды на обогащение, с одной стороны, а с другой — к обострению классовой борьбы и предрасположению к синдикализму.

В своих работах Фостер приводит и другие обстоятельства, действовавшие амортизирующе на революционный порыв рабочих: федеральная система правительства, автономия штатов, ослаблявшие политические усилия трудящихся; наличие широких масс иммигрантов и «кочующих» рабочих, заинтересованных главным образом в заработках и настроенных если не антиполитически, то, во всяком случае, аполитически; этническая, религиозная, языковая пестрота рабочего класса, затруднявшая достижение классовой солидарности; продажность американских буржуазных политиканов, вызывавшая у многих рабочих отвращение к политике вообще; ультрареакционный режим внутри Американской федерации труда, отталкивающий от нее революционно настроенных рабочих, уход же из АФТ вел их к изоляции от основной массы организованных трудящихся; реформистская ориентация Социалистической партии, порождавшая недовольство левых и толкавшая их на позиции синдикализма, как это случилось с самим Фостером.

Но все эти особенности «американского образа жизни» создавали лишь объективные условия для укрепления синдикализма, субъективным же стимулом для его развития служила теоретическая ущербность левого крыла рабочего движения, его сектантство, проявлявшееся в непротивлении антиполитическим настроениям, в приспособленчестве к ним, в фактическом признании экономизма как главной задачи рабочего движения.

Фостер сожалел, что в Соединенных Штатах, к несчастью, не оказалось борца, который смог бы противопоставить экономизму действенную революционную политическую линию. Самые выдающиеся рабочие лидеры начала XX века — Де Леон, Дебс и Хейвуд — так и не смогли выбраться из синдикалистского болота, а некогда боевая и непримиримая к буржуазии организация ИРМ закончила свое существование в 20-х годах, захлебнувшись в позорном антисоветизме.

Но полностью осознать причины и следствия отсталости и слабости рабочего движения Фостер сумел, только встав на позиции марксизма-ленинизма. Во время же его вступления в ряды ИРМ до этого было еще далеко, хотя даже тогда он ощущал, правда смутно и скорее подсознательно, слабость и противоречивость синдикалистского учения. Может быть, именно это толкнуло его вскоре после присоединения к «Индустриальным рабочим мира» покинуть США и направиться в Западную Европу для ознакомления с теорией и практикой рабочего движения на старом континенте.