Габриэль-сатаноборец. Хроника времени папы Льва XIII

18

В двадцатых числах сентября в Тренто стали съезжаться делегаты. Судя по тому, что утром в день открытия конгресса железнодорожные власти зафиксировали прибытие в город 18 000 человек, собрались не только участники конгресса, но и те, кого мы теперь называем болельщиками, сочувствующие, любопытствующие, ротозеи. Делегатов же было около 1500. Среди них: 7 кардиналов, 36 архиепископов и епископов разных рангов и должностей, прелаты и аббаты, просто монахи, профессора теологии, благочестивые знатные миряне, например немецкий князь Левенштейн, и десятки других итальянских, немецких, австрийских и испанских графов и баронов. 50 епископов из разных стран, не имея почему-либо возможности приехать самолично, прислали на конгресс своих представителей. Ход конгресса должен был освещаться в печати 61 корреспондентом газет и журналов. Прислали свои приветственные письма конгрессу: папа Лев XIII, 22 кардинала, 23 архиепископа, 1116 епископов, претендент на испанский престол дон Карлос. Все отели и монастыри в городе и его окрестностях были переполнены. Приехавшие за два-три дня до открытия знатные персоны отсиживались в своих временных резиденциях, а на улице появлялись либо в роскошных экипажах, либо если пешком, то в сопровождении викариев, послушников-монахов, секретарей, слуг в ливреях. Всюду шныряли и брали интервью корреспонденты-газетчики из разных стран.

Лишь вечером накануне открытия в сопровождении Марджиотты приехал Таксиль. Комнаты в лучшем отеле города были им приготовлены заранее, и всему городу было известно, где остановится Таксиль, когда прибудет.

Конгресс начался 26 сентября мессой в кафедральном соборе, которую служил архиепископ трентский Валюсси вместе с целым синклитом прелатов и аббатов. Потом делегаты прошли торжественной процессией по улицам города. В центре процессии, полный достоинства и серьезности, с большим бантом и лентой через плечо, шествовал Таксиль. Общая картина, расцвеченная фиолетовыми, красными и черными сутанами духовных лиц и по-летнему светлыми штатскими костюмами мирских участников конгресса, была живописна и внушительна.

Собравшиеся с обеих сторон улицы на тротуарах зрители больше всего интересовались Таксилем; на него указывали пальцами и сообщали друг другу:

— Да, да, это Таксиль, тот самый, да, это он, главный разоблачитель масонов и Сатаны, да, да, вот этот полный человек в пенсне…

Процессия вернулась в собор, из которого вышла; делегаты постепенно разместились в этом импровизированном зале заседаний. Таксиль оказался одним из последних, проходивших в собор. Площадь была заполнена людьми. Когда знаменитый сатаноборец проходил, они почтительно расступились и приветствовали его аплодисментами и возгласами: «Эвива Таксиль!» Он остановился, снял шляпу, низко поклонился толпе и смиренно, но громко произнес:

— Возносите хвалу не мне, но богу, который меня обратил!

Разразилась буря аплодисментов. Слышались возгласы:

— Он святой, святой!

Таксиль проследовал в церковь. Он прошел на тот клирос, где были оборудованы ложи для представителей прессы, и сел на свободное место. Вскоре к нему подбежал монашек, посланный архиепископом Валюсси из президиума, с приглашением занять место за столом руководства. Таксиль встал, поклонился посланцу и сказал:

— Прошу выразить отцу архиепископу мою искреннюю благодарность, но я хотел бы остаться, мое скромное место здесь…

Монашек удалился, а разыгранная Таксилем сцена не осталась незамеченной всем залом: посланец указал выразительным жестом в сторону стола президиума, куда просили пересесть Таксиля, и следившие за этой пантомимой делегаты поняли суть дела — они должны были оценить скромность Таксиля.

Конгресс открылся. В своей вступительной речи радушный хозяин, трентский архиепископ Луиджи Валюсси, не преминул напомнить о славной традиции города, обессмертившего себя наименованием знаменитого исторического вселенского собора; он призвал, конечно, делегатов конгресса столь же воинственно сокрушать сатаномасонство, как сокрушал Тридентский собор протестантизм. С большим чувством под ликующие возгласы делегатов огласил председательствующий благословляющее послание папы, потом занялся организационными вопросами работы конгресса; сообщил, в частности, о том, что, помимо пленарных заседаний, будут работать четыре секции: «масонское учение», «масонская деятельность», «масонская молитвенная практика», «антимасонская борьба». Отметим, что первой секцией был назначен руководить знакомый нам каноник Мустель, а второй — один теолог из Канады.

Первым выступил с речью, встреченный громовой овацией и воплями «Эвива!», не кто иной, как инициатор и духовный отец конгресса Таксиль. Речь его была довольно заурядна по содержанию, ибо что он мог сказать нового по сравнению с тем, что многократно писал в своих книгах? Но она была достаточно патетична по своему тону, чтобы вызвать новый взрыв аплодисментов и выкриков.

Потом рекой полились еще речи. Миссионер из Западной Африки рассказал о кознях масонов в африканских джунглях и о сатанинских мастерских, в тех джунглях функционирующих. В выступлениях последующих ораторов излагался материал исторический, догматический, библейский, патристический и всевозможный иной — все в доказательство того, что масонство есть церковь и синагога Сатаны, каковой когда-то, правда, был побежден архангелом Михаилом по поручению господа, но по соображениям, только ему, богу, известным, оставлен в живых и при исполнении своих тлетворных и пагубных обязанностей. Обильно цитировались писания Таксиля, Батайля, Марджиотты, Морэна и больше всего — Дианы Воган. О ее разоблачениях говорил почти каждый выступавший, причем неоднократно делались ссылки на письма, в которых самые высокопоставленные деятели курии передавали ей благословение папы и свое собственное и выражали всяческое одобрение ее деятельности. Особую роль играли актуальные сообщения делегатов с разных концов земного шара о том, как орудуют палладисты на их территории. Оказывалось, что сатанинские промышленные предприятия и мастерские, отапливаемые адским пламенем, существуют и работают не только под гибралтарской скалой, но и во многих других пунктах земного шара. Все это должно было вызвать у делегатов конгресса, у церкви, да и у всего благонамеренного человечества страшную тревогу за судьбу последнего и за судьбу всего мироздания, сотворенного Всемогущим, ибо создавало убедительное впечатление того, что антибог мобилизовал в своей борьбе против бога колоссальные силы, и если оставшиеся верными Всемогущему не придут ему на помощь, то неизвестно, чем дело кончится.

На третий день конгресса в его плавном течении начались осложнения.

Открыл заседание и председательствовал на нем кардинал из Зальцбурга Халлер. Таксилю было известно, что этот церковный сановник пользуется особым расположением папы Льва и что святейший обязал его пребывать на конгрессе от начала до конца и уехать только после полного его окончания. Кардинал начал заседание с того, что, сославшись на приветственную телеграмму, которую папа прислал конгрессу, еще раз призвал его делегатов вооружиться духовным оружием для искоренения масонской чумы. После этого французский аббат Брюжион долго рассказывал о том, как в римском палаццо Боргезе масоны занимаются осквернением освященных гостий. За ним немецкий священник Шварц, депутат Вюртембергского ландтага, во всеоружии логической и богословской аргументации неопровержимо доказал, что атеизм неминуемо ведет к сатанизму, и наоборот. Потом на трибуну поднялся представитель кельнского архиепископа монсеньор Грацфельдт. В корректной и сдержанной манере на хорошем итальянском языке этот больше похожий на профессора, чем на прелата, человек произносит речь, вызывающую почти всеобщее возбуждение и даже возмущение.

— Многоуважаемые и досточтимые отцы и господа! — начинает многоученый доктор канонического права. — Не может быть никаких сомнений в том, что девять десятых всего того, что здесь говорилось о доктринальной и культовой стороне масонства, соответствует истинному положению вещей. Отсюда вытекает наше безоговорочное отрицательное отношение к этому движению, являющемуся врагом католицизма и христианства в целом.

Зал насторожился: во-первых, в самом тоне речи и в выражениях, употребляемых оратором, нет той остервенелости, к которой за два дня конгресса привыкли делегаты. Во-вторых, «девять десятых», почему же не все десять? Какие резервы для возражений и оговорок оставляет себе архиепископ?

Воздав публикуемой антимасонской литературе несколько комплиментов, правда довольно сдержанных, оратор продолжает:

— Мы не можем, однако, забывать, дорогие отцы и господа, слов нашего спасителя о пшенице и плевелах. И если даже только одна десятая всего урожая может состоять из плевел, хороший хозяин будет их отсеивать. Я имею в виду писания, появляющиеся в печати под именем Дианы Воган. Удивительно, что по поводу разоблачений, которые делает автор, до сих пор не раздалось ни одного призыва к их проверке. Между тем недоверие к ним вполне обосновывается тем, что личность Дианы Воган покрыта некоей мистической тайной: никто не знает, кто она, где и при каких обстоятельствах она пришла в лоно церкви, кто крестил ее и кто приобщал в первый раз святых тайн, да и где она вообще пребывает.

В зале поднялся шум. Было ясно, что подавляющее большинство делегатов с возмущением отвергает позицию оратора. Взоры многих устремились на ложу прессы, но Таксиля там не было — в этот день он с утра почему-то не пришел на конгресс. Оратор, однако, оставался невозмутимым. Он выждал, когда зал затих, и спокойно заговорил снова:

— Что касается меня, то я убежден, что Диана Воган — личность мифическая, ее не существует.

Тысяча пятьсот делегатов затаили дыхание. Как, неужели это происходит наяву?

— Диана Воган и все ее писания вымышлены некиим мужчиной или группой мужчин. Для чего? — спросите вы. Для того чтобы потом выпустить новую книгу, в которой заявить, что все разоблачения выдуманы авторами, как и сама мисс Воган, что даст возможность злоумышленникам высмеивать католиков и антимасонов как легковерных и неумных людей.

Раздался громкий возглас одного из делегатов конгресса:

— Чего вы хотите, монсеньор Грацфельдт?

На это последовал ответ:

— Не только от моего имени, но и от имени его высокопреосвященства архиепископа Кельнского я предлагаю проверить личность мисс Дианы Воган и аутентичность ее писаний.

Оратор сошел с трибуны при всеобщем смятении. В явном затруднении был и председательствующий кардинал Халлер. На помощь пришел один из руководителей конгресса немецкий князь Левенштейн. Он поднялся на трибуну и внес расплывчатое обтекаемое предложение об избрании комитета, который должен будет выслушивать показания тех масонов, которые обратятся к церкви с покаянными заявлениями, и будет сообщаемые ими факты проверять. Это, правда, касалось будущего, а не прошлого и настоящего, оставляло в стороне вопрос о Диане Воган, но какая-то видимость решения и формула перехода к очередным делам все-таки получались.

В тот момент, когда председатель предоставил слово французскому аббату Бессонье, в ложе прессы появился Таксиль. Аббат увидел это и потом уж на протяжении всей своей речи не спускал с него глаз. Создавалось впечатление, что он обращает свою речь именно к Таксилю.

Оратор обладал темпераментом Савонароллы. Коренастый, с толстой короткой шеей, апоплексически багровевшей в особо экстатических местах речи, аббат Бессонье не столько говорил, сколько рычал, бурно притом жестикулируя:

— И я и мои коллеги в парижском духовенстве свято верим в существование Дианы Воган и в истинность ее сообщений. Кто отрицает это, тот выступает против непогрешимого отца нашего, посылавшего мисс Воган свои благословения, тот обвиняет кардиналов Пароччи и Верциччи в легковерии и в потворстве обману. Как можно с высокой трибуны всемирного антимасонского конгресса выступать с такой крамолой?! Мы должны ясно сказать, что всякое сомнение в существовании мисс Воган и в истинности фактов, о которых она рассказывала, споспешествует Сатане в исполнении его коварных замыслов и есть великий грех против нашего славного антимасонского антисатанинского движения…

В таком духе аббат продолжал еще довольно долго и ушел с трибуны, провожаемый овацией всего зала. Неожиданно встал со своего места и вскинул руку монсеньор Грацфельдт. Председательствующий кивнул ему, и он поднялся на трибуну. Зал враждебно-выжидающе молчал. Оратор сказал спокойно и внятно:

— Я хочу сообщить высокому собранию, что после моей речи с этой трибуны ко мне подошли два господина — итальянский священник и парижский мирянин и заявили мне, что они имеют не одно, а сто доказательств существования мисс Воган и что они даже состоят с ней в знакомстве и дружбе. Свое мнение о ее религиозно-нравственном облике они выразили словами — она святая! Не имею оснований не верить этим почтенным господам. Больше того, полагаю, что если они знают мисс Воган лично, то остальных 99 доказательств ее существования им не требуется. При всем этом представилось бы еще более убедительным, если бы мисс Воган почтила своим присутствием наш конгресс или, по меньшей мере, удостоила бы своим милостивым приемом небольшую группу его делегатов.

Сошел с трибуны в атмосфере враждебного молчания зала. Таксиль из своей ложи весело поблескивал стеклами пенсне. В дальнем углу зала поднялась фигура очередного делегата, просившего слова. Это был прелат из Рима, носивший немецкую фамилию Баумгартен. Рослый и представительный, он сказал с трибуны хорошо поставленным внушительным баритоном:

— К заявлению двух делегатов конгресса, сообщенному здесь монсеньором Грацфельдтом, я могу еще прибавить, что каноник Мустель, директор журнала «Ревю Католик де Кутанс», руководящий первой секцией нашего конгресса, показал мне визитную карточку мисс Дианы Воган. Мне представляется, однако, и это доказательство столь же недостаточным, как и свидетельство, о котором говорил здесь монсеньор Грацфельдт. Я хочу обратиться к досточтимому господину Таксилю, великие заслуги которого несомненны и абсолютно общепризнанны, с тремя вопросами, касающимися его прославленной сотрудницы, госпожи Дианы Воган. Первый: у какого священника мисс Воган впервые исповедовалась после своего обращения?

Не успел еще прелат сформулировать свой первый вопрос, как в зале прозвучал резкий до пронзительности, почти визгливый выкрик:

— Да нет никакой Дианы Воган! Ее не существует! Вам просто голову морочат…

Мгновенно все повернулись в тот угол, из которого раздался выкрик. Там сидел тщедушный монашек лет тридцати, кажется сам испугавшийся своей дерзости. Поднялся невообразимый шум. Часть делегатов вскочила со своих мест, неслись крики:

— Как он смеет?! Вон его отсюда! Это масон! Атеист! Кто он такой? Вон!

Кое-кто даже двинулся к тому углу, где находился возмутитель спокойствия. Тот, благо был близко к выходу, вскочил с места и нырнул в открытую дверь. В зале еще некоторое время бушевали. Потом все перекрыл возглас:

— Да здравствует Диана Воган!

Он потонул в аплодисментах и в новых выкриках такого же рода.

Баумгартен благодушно улыбался и, когда буря поутихла, продолжал:

— Я понимаю ваши чувства, отцы и господа, но в интересах выяснения истины прошу вас обратить внимание на два вопроса, которые я не успел еще огласить. Второй вопрос: какого числа, месяца и года состоялось обращение достопочтенной мисс Воган? И наконец, третий: кто родители уважаемой мисс?

Здесь попросил слова сам Таксиль. Пауза, которую он выдержал, заняв место на трибуне, была заполнена мощной овацией зала. Аплодировали и за столом президиума. Вид у Таксиля был очень довольный, даже радостный. Вот он поднял правую руку в знак того, что начинает свою речь. И при всеобщем благоговейном внимании спокойно и внушительно заговорил:

— Я не существую! Вы не существуете! Мисс Воган не существует! Не первый раз в истории человеческого рода и нашей пресвятой церкви появляются такого рода мотивы и настроения. Нечестивый и дерзновенный разум может сомневаться во всем, страшно даже сказать в чем!

Выдержав многозначительную паузу, Таксиль перешел потом на почти доверительный тон:

— Монастырь, в котором укрывается мисс Диана Воган, я указать не могу, ибо кинжал масонов угрожает ей ежеминутно. О самой личности Дианы Воган и о ее месте в системе наших современных религиозно-католических ценностей я мог бы вам рассказать очень много. Ограничусь одним примером. Когда Диана в день тела божия присутствовала впервые на литургии, об этом по телеграфу было сообщено ее парижским друзьям, причем было еще сказано, что она останется в монастыре до вечера субботы. Среди людей, посвященных в содержание депеши, находился парижский аббат Деляпорт; он был растроган и воодушевлен полученным сообщением и громко заявил, что за обращение мисс Воган он, если бы это понадобилось, охотно пожертвовал жизнью. И как раз в субботу, в тот момент, когда мисс Воган выезжала из ворот монастыря, — точное совпадение во времени этих моментов было документально зафиксировано, — патер Деляпорт скончался!

Зал охнул. Таксиль затянул паузу, явно сам подавленный значительностью этого факта.

— Если говорить о документах, связанных с мисс Дианой Воган, то могу сообщить, что у меня имеется целый портфель совершенно неопровержимых материалов, официально засвидетельствованных.

И, обратившись лицом к тому месту, где сидел Баумгартен, прямо указывая на него пальцем, Таксиль своим звонким голосом закончил:

— Но вам, милостивый государь, я их не покажу, ибо вы чересчур любопытны. Вы не сознаете, сударь, какой вред вы причиняете, ставя публично свои вопросы. Мы не должны проявлять излишнюю нескромность, иначе мы подвергаем святую опасности. Комиссии из достойных доверия лиц я представлю все нужные доказательства, но не вам!!!

Эффектная концовка была увенчана неистовыми рукоплесканиями. Таксиль вернулся в ложу прессы, аплодисменты продолжались. Он встал со своего места, вытер платком пот со лба и многократно раскланялся во все стороны. Потом заседание было закрыто и вопрос о реальности мисс Дианы Воган, по видимости, был благополучно и положительно решен.

Общая и главная идея конгресса была сформулирована в конце его австрийским делегатом, тессинским регирунгспрезидентом советником А. Респини. Он заявил в своей речи:

— Как бы здесь ни говорили о масонах и что бы плохого ни говорили, всего этого мало, чтобы выразить наше действительное отношение к ним, чтобы правильно оценить всю мерзость их сущности и деяний…

Овация, которая последовала за этим, была почти такой же, как те, которые раздавались по адресу Таксиля. Долго гремели возгласы: «Эвива иль Тичино каттолико, эвива Респини!»

И все же по поводу сомнений, связанных с Дианой Воган, руководству конгресса пришлось сманеврировать. Было принято решение передать их рассмотрение специальной комиссии римского организационного комитета по подготовке конгресса.