Габриэль-сатаноборец. Хроника времени папы Льва XIII

6

Скоро Пажес сидел уже в своей парижской квартире и с усердием, которого вполне заслуживало значение предпринятого им великого дела, с утра до вечера трудился. Его преданная и любящая, тихая и заботливая Жаннета была счастлива тем, что он дома и что она может периодически приносить ему чашку кофе, который он прихлебывает, быстро исписывая своим мелким и уверенным почерком лежащие перед ним стопки бумаги. Габриэль составлял для Жаннеты центр мироздания. И спокойней всего бывала она тогда, когда этот центр находился рядом и упорно, спешно работал; меньше гулял он с приятелями по бульварам и набережным, меньше навещал кафе и бистро.

В той войне, которую непрестанно вел Пажес — Таксиль, его наблюдательным пунктом был обычно ресторанчик на углу улицы Вожирар и бульвара Сен-Мишель. После трудового дня он отправлялся туда и занимал свой обычный столик, где проводил время за кофе, ужином и газетами, заодно утренними и вечерними. Это у него были и приемные часы: приходили друзья, просто приятели, единомышленники и соратники, противники и любопытствующие. Из-за этого столика раздавались возбужденные голоса собеседников и диспутантов, пламенных ораторов и скрипучих скептиков, слышались изъявления восторгов и проклятия, угрозы и патетическая декламация. Во всем хоре доминировал звонкий тенор Таксиля, проповедующего и хохочущего, сентиментального и издевающегося.

После приезда из монастыря Таксиль изменил свой распорядок. Как и раньше во времена, когда можно было ждать наплыва собеседников, он уходил фланировать по Елисейским полями Большим бульварам. Здесь найти его было, конечно, трудней. Но все же бывшие соратники по Ассоциации свободомыслящих врач Бержье и сотрудник «Le Frondeur» Карборан нашли его. Вот они идут вместе по широкому тротуару, оба выше его ростом, один — толстый, другой — худой, и, бурно жестикулируя, перебивая друг друга, убеждают его, опровергают, укоряют.

— Будем же хоть немного последовательны, — увещевает Пажеса Бержье. — Из газет мы знаем, что вы собираетесь разоблачать масонство как церковь дьяволопоклонничества в духе энциклики, — разумеется, безошибочной, как непогрешим ее автор, «Humanum genus». Но картина в этой и других энцикликах, посвященных масонству, получается странная. Как вы можете не видеть…

— Мало того, мало того, — перебил собеседника Карборан. — Картина, полностью опровергающая религию!

— Такие утверждения, — с бурным негодованием возразил Пажес, — надо суметь доказать. Вы, господа, декларируете, а не аргументируете. Вы в плену предубеждений…

Это подлило масла в огонь. Оба «свободомыслящих» заговорили сразу, намереваясь выложить свою аргументацию и повергнуть ниц отказавшегося здраво мыслить оппонента. Но он остановил их:

— Стоп-стоп, друзья. На той стороне улицы хорошо знакомый нам «Боевой петух». Не зайти ли нам туда и не продолжить ли разговор за легким ужином?

Компания заняла столик в уютной полутемной глубине кабачка. Спор продолжался, причем графин хереса, постепенно опорожняемый, не способствовал снижению эмоционального накала полемики.

— …С вашей точки зрения, — говорил Бержье, — человечество, а с ним и весь мир разделены на две половины: одна подчинена богу, другая — Сатане. Где же единобожие? Где единый и единственный бог, создавший мир по наилучшим мыслимым рецептам и управляющий им совершеннейшим образом, ибо сам он до крайней, абсолютной степени совершенен и благ?! Он не властен, оказывается, над целой половиной человечества!

— Нет, извините, — вмешался Карборан, — приходится вести речь не о половине человечества, а о значительно большей его части. Не подвержены власти Сатаны, как учит Ватикан, только католики, а все остальные люди — протестанты, православные, всякие прочие схизматики, иудеи, магометане, буддисты, индуисты, шаманисты и идолопоклонники африканские и другие, а уж тем более те из всей этой массы, которые привержены к масонству, все — под Сатаной. Католиков — двести миллионов, а остальные — миллиард с лишним. Люцифер, оказывается, имеет куда больше подданных, чем господь наш во всей его троичности…

— Ну, — проворчал Пажес, — это вы поднатянули. Непосредственно подданными Люцифера считаются лишь масоны, а всякие там схизматики и язычники не очень ясно, чьи…

— Не говорите так, не говорите, — ответил Карборан, — я вас могу побить цитатами из самых достоверных источников.

— Попробуйте, попробуйте!

Карборан стал торопливо рыться в своем портфеле, полном всяких материалов для очередного номера газеты. Что-то нашел.

— Вот, пожалуйста: «Никто не может спастись вне католической церкви». И дальше: «Те, кто упрямо пребывает в отчуждении от римского папы, лишены вечного „блаженства“». Это из энциклики Пия IX «Quanta Conficiarum» от августа 1863 года. Стало быть, пять шестых человечества обречены на вечную гибель. Это и есть не боговы люди, а дьяволовы.

Пажес не сдается:

— Не упускайте из виду, друг мой, что ко времени Страшного суда, когда окончательно будет определено, кто спасется от адских неприятностей и кто навеки обречен подвергаться им, может многое измениться. Вдруг окажется, что католиков на свете миллиард и сто миллионов, а всяких неверных, вроде вас, какая-нибудь стомиллионная кучка. Это особенно возможно в том случае, если мы, верные католики, будем изо всех сил проповедовать нашу единоспасающую веру, а вы, нечестивцы, по божьему изволению, будете каким-либо способом лишены этих возможностей…

Посмеялись, выпили. Бержье все же возобновил спор:

— Ну, хорошо, не будем подсчитывать соотношение сил бога и Сатаны. Остается все-таки фактом глубочайшее и нелепейшее противоречие в том церковном учении, которое вы, дорогой Габриэль, теперь разделяете и проповедуете. Один бог или два — добрый и злой?

— Дети мои, — ответил Пажес, — оба вы старше меня, но сохранили юношескую наивность. Советую: будьте мудры, как змеи, и просты, как голуби. Последнее, впрочем, необязательно.

Бержье взорвался от этих иронических наставлений:

— Габриэль, вы, конечно, мудры и просты, поэтому вы не можете не признать, что святому делу свободомыслия вы изменили, притом не из высоких побуждений!

Пажес сохранил полное спокойствие:

— Анри, это не то слово. Не изменил этому святому делу — я отделился от него. Пройдет некоторое время, и все мы кое-что поймем…

— Вздор, — сердито сказал Бержье, — вы пытаетесь отыграться на словах. Попам служите.

— Ладно, не будем ссориться. Вы хороший человек, Бержье, я тоже, а в остальном разберемся…

Наутро Таксиль продолжал с упоением строчить свою благочестиво-антимасонскую книгу. Жаннета вошла в кабинет и, глядя на хохочущего мужа, тоже засмеялась.

— Ты послушай только, послушай! — говорит он ей и читает большой кусок, в заключение опять взрываясь смехом.

Но она не смеется, — наоборот, пугается:

— Никто тебе не поверит, это так нелепо! И не знаю, почему ты смеешься, ведь совсем не смешно… Неужели это у них так и бывает?

— Поверят, поверят. А кто не поверит — тоже хорошо.

Размашистым жестом опускает Пажес перо в чернильницу и продолжает свободно, без помарок, исписывать бумагу. Жена стоит некоторое время, молча глядя на него. Потом не выдерживает:

— Дорогой, может быть, ты бы врал немножко правдоподобней?

Он отмахивается от нее и продолжает работу.

Истекает месяц, другой, третий. Через день приходит мадемуазель Леже, она приносит перепечатанные ею на машинке листки рукописи. Это очень некрасивая старая дева лет пятидесяти, болтливая и жизнерадостная. Почему-то ее именуют мадемуазель Фифи, хотя настоящее ее имя Катрин. Она обожает Пажеса и очень дружит с Жаннетой. Обменяв перепечатанные части рукописи на вновь написанные, она усаживается с Жаннетой в гостиной, и они ведут долгие задушевные женские разговоры. По вероисповеданию Фифи — протестантка, а к делам веры относится с полным равнодушием. Жаннета же — католичка, и богохульная деятельность мужа первые годы их совместной жизни ее пугала, но потом она втянулась в круг его мнений и интересов. Последний поворот в работах мужа ее тревожил.

Наступил момент, когда манускрипт ушел в печать, а через месяц он уже поступил в продажу, произведя впечатление взрыва бомбы. «Полное разоблачение франкмасонства» — широковещательно и грозно гласило заглавие всего пухлого многосотстраничного труда. Для начала читателю предлагались две первые части под общим, несколько загадочным и тем более интригующим названием — «Братья трех точек». Это было, однако, только началом могучего шквала атак против масонства, предпринятых бывшим масоном и бывшим безбожником. Став неутомимым разоблачителем и неукротимым истребителем масонства, Таксиль возглавил католическую церковь на этом театре ее идеологических и политических военных действий.