Ген подчинения

Глава 12. Иго инженера — 4 (фин)

На следующее утро я уговорила шефа заглянуть по дороге в Центральное управление. Не то чтобы шеф так уж возражал — похоже, он хотел о чем-то переговорить с Пастуховым.

Я же, пока он занимался своими делами, прошла знакомым коридором и попросила Петюню, который по-прежнему скучал там за конторкой, чтобы он разрешил мне еще раз увидеться с Волковым.

Признаться, я ожидала, что Петюня начнет артачиться: дескать, вчера было распоряжение инспектора Салтымбаевой, а сегодня нет! Но он только послушно потянулся за ключами.

Волков снова вскочил с койки, когда увидел меня, на сей раз с надеждой.

— Ну что? — спросил он в волнении.

— Эльдар, — начала я вместо ответа, — есть ли причина, по которой Кунов может желать вам зла?

Он явно растерялся.

— Понятия не имею! Я всегда все делал, что он мне говорил! Ну, поначалу, бывало, сырье портил, ну так он всегда у меня из зарплаты вычитал.

— Он сказал, что не видел вас с позавчерашнего полудня.

Глаза Волкова расширились, он побледнел.

— Врет он! — воскликнул он. — Врет! Я был…

Он уселся на койку с таким видом, как будто ноги его не держали.

— Я вам верю, — сказала я.

Волков не отреагировал.

Поколебавшись, я уселась рядом. В профиль он казался даже моложе, чем анфас. Поколебавшись еще немного, я взяла его руку, безвольно лежавшую на колене, в свою. Меня слегка удивило, что его ладонь оказалась больше моей — наверное, раза в полтора. У молодых людей так бывает: руки и ноги первыми идут в рост.

Из Волкова словно выпустили воздух. Он тихо пробормотал:

— Значит, он настолько жадюга. Зарплату как раз в понедельник должен был… Ради двухнедельного жалованья готов на виселицу меня…

— Вы не пойдете на виселицу! — горячо заверила его я. — Если вы не виноваты, то никто вас не осудит. В конце концов, против вас ведь все равно никаких улик, ну и что, что нет алиби.

— Боже, сколько вам лет! — воскликнул Волков раздраженно. — Порете чушь, как девочка!

— Знаете что! — я вскочила. — Между прочим, я пытаюсь вам помочь! И расследование еще только началось!

Он посмотрел на меня отчаянными, почему-то особенно синими сегодня глазами.

— Простите меня! — сказал он. — Простите, и… спасибо. Только они меня обложили. Все, наверное.

— Кто обложил? — мне показалось, что сейчас я выйду на след.

Волков пожал плечами.

— Несчастья, — сказал он. — Видно, на роду так написано. Ничего!

Внезапно он тоже поднялся, как подброшенный на пружинах, начал расхаживать туда-сюда по камере.

— Ничего! — повторил он с какой-то особенной тихой яростью. — Лучше на виселицу, чем в тюрьму! — потом посмотрел на меня, и лицо его приняло совсем другое, просительное выражение. — Только… можно вас попросить?

— Смотря о чем, — осторожно сказала я. Мысленно я гадала, как уговорить его сидеть смирно и не делать глупостей: а вдруг он вздумает напасть на охрану или попытается бежать?

— Те книги, которые я собой на кружок принес, они библиотечные. Срок во вторник кончается. Полиция их забрала. Вы там скажите им, что надо обратно сдать, адрес на карточках есть. Или в библиотеку сообщите, почему они задерживаются.

Я глубоко вздохнула.

— Конечно, Эльдар! Если до вторника мы вас не освободим, обязательно решим с книжками! — снова пожав ему руку, я горячо добавила: — Вы, главное, не переживайте так и не ставьте на себе крест! Вам нужно просто продержаться немного, и все встанет на свои места. Улик против вас по-прежнему нет, помните это! Если вы вдруг с кем-то тут подеретесь или что-то в этом духе, это вам никак не поможет, только повредит. Поэтому ведите себя спокойно, не злитесь на полицейских — они тоже пытаются помочь.

— Да сдался им я… — усмехнулся Эльдар. — Но ладно. Буду тише воды ниже травы.

И посмотрел на меня, как щенок, который хочет, чтобы его похвалили.

Мне казалось, что мы поедем в Дельту или даже на Верфи — я точно не знала, где именно работает Орехов-младший, на Ореховских складах или в здании кумпанства. Но, к моему удивлению, наш путь лежал в Опаловый конец. Очевидно, нас решили принять на дому.

Когда мы подъехали к роскошному особняку (по сравнению с ним особняк бывшего мэра Воеводина казался маленькой деревенской усадебкой), причина стала понятна: едва пролетка извозчика въехала на ведущую к дому изогнутую дорожку, прямо у крыльца приземлился полицейский аэромобиль с Салтымбаевой и Пастуховым на борту. Вчера у меня сложилось впечатление, что шеф договорился о личном интервью с Ореховым, но, видимо, на самом деле он будет просто присутствовать при том, как того расспрашивает полиция.

Увидев нас, Пастухов приветственно гавкнул.

— Доброе утро, Вася! Спасибо, что договорился за нас, а то его секретарь уперся клювом — мол, вызывайте повесткой, по-другому никак! Старый бюрократ! А повестку, конечно, зажали.

«М-да, — подумала я, — Эльдара бросили в тюрьму при одной тени подозрения, а беспокоить лишний раз могущественного богача, конечно, управление судебных приставов не захочет!»

— Фергюс действительно уже не молод, — мурлыкнул Василий Васильевич. — Надо знать к нему подход. После вас, дорогой друг.

Шеф сказал это только из вежливости: он никуда не шел, а ехал у меня на руках. Ступени были мраморные, а шеф не любит, как мрамор скользит под лапками.

У двери нас встретила дворецкая женского пола — сравнительно новая мода, большинство старых домов еще консервативны — и проводила в небольшую и очень уютную гостиную. Она даже не выглядела такой уж богатой, если не считать шелковых полосатых обоев. Обычная мебель, у шефа похожая.

Впрочем, присев на диван и коснувшись его рукой, я поняла, что ничуть не обычная: ткань обивки так и льнула к пальцам. И вышивка, кажется, была ручной, а не машинной. Ну и ну.

(Зачем заказывать ручную вышивку для диванного сиденья?! Не понимаю я этих богатеев.)

Дворецкая спросила, не угодно ли нам чаю, получила утвердительный ответ и удалилась.

Буквально через минуту горничная вкатила в гостиную столик с пятью чайными приборами (в том числе двумя явно рассчитанными на генмодов) и набором лакомств на многоярусном блюдце, которые источали совершенно умопомрачительный аромат. Я велела себе справиться со слюноотделением: после завтрака и трех часов не прошло, куда тебе еще есть!

Аудиенция была назначена на десять, и Орехов появился минуту в минуту (я еле успела положить на блюдечко недогрызенный кусочек печенья). Внешность его меня разочаровала. Я видела фотографии и гравюры Татьяны Ореховой в газетах: даже в свои годы она оставалась сногсшибательной красавицей. Такой бы блистать на театральных подмостках, а не руководить торговой империей! Сын же ее выглядел довольно невзрачно. Правда, как и его знаменитая мать, он был чрезвычайно высок, но, в отличие от нее, имел лишний вес: солидное брюшко не скрывал даже хорошо пошитый костюм. Простодушное розовощекое лицо больше подошло бы продавцу пряников, чем наследнику миллионов. К тому же, он носил крошечные мышиные усики, которые совершенно ему не шли.

— Здравствуйте, уважаемые гости! — воскликнул он напористо и дружелюбно, от чего сразу показался симпатичнее: у него оказался приятный, располагающий к себе голос. — Никифор Орехов, к вашим услугам. Можно просто Никифор. Как мне ни приятна ваша компания, мы все тут деловые люди, время дорого, — он подмигнул то ли мне, то ли Мурчалову (шеф по-прежнему сидел у меня на коленях). — Вы, видимо, старший инспектор Пастухов Дмитрий Николаевич? — тот кивнул, а я порадовалась, что теперь знаю отчество Пастухова. — Инспектор Жанара Алибековна Салтымбаева, сыщик Василий Васильевич Мурчалов и… — он вопросительно, с легкой улыбкой посмотрел на меня.

— Это моя помощница Анна Владимировна, — сказал Мурчалов.

— А! Наслышан, — в его обращенной ко мне улыбке появилась теплота. «Это от кого же, интересно?» — совершенно сбитая с толку, подумала я, но купец уже продолжал: — Матвей Вениаминович крайне высоко отзывался о вашем профессионализме! В своей манере, разумеется, — последнюю фразу он добавил немного заговорщицким тоном, как будто призывая нас разделить шутку.

Я тут же поняла две вещи: во-первых, что козел Матвей Вениаминович (он же профессор Медицинской Академии и наш с шефом клиент), скорее всего, ругал меня на чем свет стоит. И во-вторых, что Никифор Орехов — страшнейший человек, чье обаяние стоит целого морского флота.

— Я полагаю, вы здесь по делу несчастного Иннокентия Павловича? — продолжал Орехов. — Спрашивайте все, что считайте нужным, постараюсь ответить вам исчерпывающе.

— Приятно слышать, — склонила голову Жанара. — Для начала — нам известно, что вы вели с покойным переговоры по спонсированию его проекта. Это так?

— Совершенно верно.

— И что это был за проект?

— Иннокентий Павлович хотел запустить высокоавтоматизированную сборочную линию, на которой помимо работников-людей могли бы работать генмоды. Также мы говорили о возможном использовании тех же принципов для подгонки его оборудования для инвалидов — людей без рук, ног и так далее. Возможно даже, для слепых — в очень отдаленной перспективе.

Надо же! Я даже не представляла, что изобретение Стряпухина настолько полезное. Сколько людей получили бы возможность заработать себе на хлеб.

— Но ведь ваша компания не занимается производством, — полуутвердительно прговорила Салтымбаева.

— Да, не занимается. Испокон веку мы торговали. Но времена меняются, — Орехов пожал плечами и вдруг сделался очень серьезным. — Необходимск завоевал свое богатство и независимость благодаря торговле. Однако если не вкладываться в производство, мы скоро потеряем свой статус на международной арене. Мы в Ореховском кумпанстве считаем своим долгом развиваться в ногу со временем.

«Он как будто уже в мэры баллотироваться собрался», — подумала я с удивившей меня саму смесью неприязни и некоторого восхищения. Я не любила политически заряженные речи — а кто любит? Однако Орехов, как мне показалось, говорил искренне.

Разговор потек дальше. В основном вопросы задавала Жанара, порой вклинивался Пастухов.

По словам Орехова, переговоры со Стряпухиным шли давно, уже несколько месяцев. Основное препятствие состояло в том, что инженер никак не мог изготовить рабочий прототип: его идея требовала оборудовать полноценную автоматическую линию, а это влекло значительные расходы. Причем расходы, которые Орехов не мог утвердить самостоятельно.

Все это время они дорабатывали идею, готовили чертежи, которые должны были убедить Татьяну Орехову, искали экспертов-инженеров, которые согласятся поручиться своей репутацией, что этот проект заработает… В общем, хлопот было множество.

— И теперь все пропало, — вздохнул Орехов.

— Почему пропало? — спросил Мурчалов, хотя мне показалось, что шеф на самом деле понимал, почему, а спрашивал для того, чтобы привести разговор туда, куда ему хотелось — есть у него специальная испытующая интонация для таких случаев. — Чертежи полиция, конечно, пока забрала как вещдоки, но рано или поздно отдаст. Договоритесь с наследниками, найдете других талантливых инженеров…

— Боюсь, без Иннокентия Павловича ничего не выйдет, — Орехов покачал головой. — Он был двигателем этого проекта, он не боялся угроз. На него я мог положиться, мог быть уверен, что он воплотит его и не дрогнет. Кто-то другой на его месте… — он сделал многозначительную паузу. — Боюсь, я не смогу санкционировать такие траты. А даже если бы я мог, моя матушка на это точно не согласится. С Иннокентием Павловичем она встречалась лишь один раз, но успела проникнуться к нему симпатией. Он был крайне энергичным и заразительным человеком.

— Так, а вот насчет угроз давайте поподробнее! — вступил Пастухов. — Что за угрозы? Кто-то угрожал Стряпухину?

— И Стряпухину, и мне, — кивнул Орехов. — Нет, то были не угрозы физической расправы, скорее… скажем так, намеки, — он мимолетно скривился. — Видите ли, его изобретение несло не одно сплошное благо, как может показаться. Среди прочего оно обещало оставить без работы многих сотрудников.

— Но почему? Вроде бы наоборот…

— Там, где раньше для сборки, скажем, той же печатной машинки требовалось десять человек, теперь справятся двое, приглядывающие за автоматами… Ну, может быть, не двое, но пятеро, — тут же поправился Орехов. — Разумеется, будет какой-то переходный период, оборудование нужно довести до ума, и оно, согласно нашим расчетам, будет стоить очень дорого, в краткосрочном периоде — значительно дороже найма. Но мы знали, что последуют социальные потрясения. Иннокентий Павлович имел несколько неприятных разговоров с представителями профсоюзов после того, как информация о нашей сделке просочилась в прессу. Я же подвергался давлению с другой стороны: многие промышленники дали мне понять, что если Ореховы собираются войти в производство, то им стоит играть по установленным правилам, а не пытаться задать свои.

— И что вы им сказали? — заинтересовалась Салтымбаева.

— Одному господину посоветовал нового портного, — уголок рта Орехова дернулся вверх. — Другому предложил еще кофе. Кстати, не хотите ли еще чаю? Я смотрю, ваша чашка совсем опустела.

Инспектор кивнула, и Орехов подлил ей чаю.

— Материал о готовящейся сделке опубликовала Виктуар Хвостовская, насколько я помню, — заметил шеф. — Как она получила эту информацию?

— Если бы знал, постарался бы этого не допустить, — Орехов развел руками. — Мадам Хвостовская, к несчастью для меня и моих коллег, дивно хороша в своей работе. Уже не первый раз от нее страдаем.

Вот это новость! Оказывается, это Виктуар опубликовала информацию о сделке. Как же мне это на глаза не попалось, я слежу за всеми ее публикациями. Если бы я могла так же складно говорить и так же легко располагать к себе людей, как Хвостовская, я бы пошла в журналистику, честное слово.

В этот момент в полуоткрытую дверь гостиной влетел огромный черный ворон — безошибочно ворон, а не грач, не галка и не иная черная хищная птица. Он опустился на плечо Орехова и уронил конверт, который держал в клюве, ему на колени. На груди у ворона красной каплей горел небольшой рубин на серебряной цепочке: многие птицы-генмоды любят украшения.

— Здравствуйте, господа, — сказал ворон холодным бесцветным тоном, в котором чувствовался слабый иностранный акцент. — Прошу прощения за вторжение, но Никифору Терентьевичу необходимо увидеть это незамедлительно. К тому же, сообщение имеет касательство до вашей беседы.

— И я рад вас видеть, Фергюс, — сообщил ему Василий Васильевич. — Как я вижу, вкус вам не изменяет. Это «Краса Арсаина», не так ли?

Я поняла, что шеф говорит о рубине. И еще я поняла, что передо мною тот самый непроходимый секретарь Орехова.

— Именно, — Фергюс посмотрел на Василия Васильевича крайне холодно.

Шеф, тем не менее, выглядел довольным, хотя обычно он не любит никого раздражать. Я начала догадываться, что «подход», который имел к Фергюсу шеф, выражался в каком-нибудь небольшом компромате.

Орехов вытащил из конверта небольшую фотокарточку и нахмурился, глядя на нее.

— Да, господа, — сказал он. — Фергюс, как всегда, прав. Это касается нашей беседы, и вам небезынтересно будет это увидеть.

Он передал карточку Салтымбаевой, которая показала ее Пастухову. Я тоже нагнулась, чтобы посмотреть, а Василий Васильевич ради лучшего обзора даже залез мне на плечо.

На фотокарточке был снят инженер Стряпухин, лежащий навзничь в луже собственной крови. Рядом с ним на полу стояло пресс-папье в виде фрегата.

Салтымбаева перевернула карточку. К ее обратной стороне была приклеена бумажная лента, на которой машинописным шрифтом кто-то отпечатал: «Цена прогресса слишком велика».

Когда мы выходили из особняка Ореховых, я держалась позади. Мысль моя напряженно работала. Я пыталась сообразить, может ли Волков быть связан с профсоюзами, и не потому ли они попытались свалить вину на него. Ведь только профсоюзам могло быть до него дело! Вряд ли богатые промышленники даже знали, что существует такой Эльдар Волков, который увлекается интересными математическими задачками, психует из-за необходимости учиться танцам и мечтает стать инженером.

И они так быстро успели прознать, что Эльдара арестовали, и заплатить Кунову за ложь! Как это у них получилось?

За этими мыслями я чуть было не пропустила разговор шефа и Пастухова.

— …теперь-то ты понимаешь, что парнишку можно выпускать? — спросил шеф.

— Да я это раньше еще понял, когда следы масла на пожарной лестнице нашли, — буркнул Пастухов. — А теперь, с этой карточкой, ясно стало.

Я удивленно захлопала глазами. То есть как это Пастухов знал, что Эльдар не виноват, еще когда нашли масло? Это же вчера было! Ну… наверное. Зачем они тогда еще ночь в тюрьме его продержали? И как Эльдар связан с маслом?

— Ну, не обязательно, — скептически произнесла Салтымбаева. — У парня может быть сообщник, который так отводит от него подозрение… — она вздохнула. — Но это уже если совсем придираться.

Этот момент был мне понятен: естественно, если Эльдар сейчас в тюрьме, он не мог послать письмо с угрозой. Но как все-таки его имя очистило перцовое масло?

Об этом я и спросила.

— У него ботинки на ладан дышат, — объяснил Пастухов. — Вряд ли хотя бы одна пара на смену есть. Если бы это он перцовым маслом побрызгал, обязательно бы что-то к подошвам пристало. Это такая гадость, от которой вовек не избавиться.

— Мог, конечно, и переодеться, и переобуться, — вступила Салтымбаева. — Но мы уже к нему домой успели заглянуть, никаких улик. Ни одежды, ничего. В общем, против него только то, что он последним вышел и вел себя нервно. Но вышел он в девять вечера, что вахтер и подтвердил, а Стряпухина убили не раньше десяти. А если бы странное поведение в нашем городе каралось по закону, мы бы две трети населения пересажали.

— Зато порядка было бы больше, — хмыкнул Пастухов, и было непонятно, шутит он или всерьез.

— А почему вы его тогда вчера вечером не выпустили? — спросила я.

Салтымбаева посмотрела на меня с таким видом, как будто я очевидных вещей не понимала.

— Ну и как бы это выглядело, если бы мы выпустили его в тот же день, что посадили? Не волнуйтесь. Чуток времени в тюрьме провел, в другой раз поосторожнее будет.

У меня вертелась на языке резкая отповедь, что Эльдар в принципе не сделал ничего неосторожного, разве что не успел получить наше гражданство да огрызнулся на несмешную шутку. И что единственное, чего добились полицейские, взяв его под стражу — это продемонстрировали начальству свое рвение. Но я промолчала. Пастухов и Салтымбаева были старше, опытнее и куда значительнее меня. Дерзить им не стоило, можно было заработать отповедь от шефа и испортить отношения с его хорошими друзьями.

— Лет через пять он об этом будет с гордостью рассказывать собутыльникам как о приключении, — со смешком добавил Пастухов. — Не переживай, Анна Владимировна.

У ворот особняка мы расстались: полицейские улетели в своем аэромобиле, а мы с Василием Васильевичем стали ловить извозчика. Поймали без труда, хотя цену здесь, в Опаловом конце, тот заломил куда выше, чем если бы вез нас из любого другого района города. Но шеф согласился, почти не торгуясь: верный признак, что его отвлекали посторонние мысли.

Об этом я его и спросила, когда мы заняли место в экипаже:

— Пытаетесь вычислить, кто же заказчик, шеф?

— Нет, кто заказчик — мне более-менее ясно, — вздохнул Василий Васильевич. — Я пытаюсь понять, что с этим делать.

— Как ясно? — поразилась я.

Василий Васильевич покосился на спину извозчика, наклонившегося над вожжами, и проговорил очень тихо, чтобы за шумом улицы было слышно только мне:

— Тот, кто делал дело, не только обстряпал его максимально профессионально — он еще пронес с собой дорогую и громоздкую фотографическую камеру. Или привел помощника с камерой. Это совсем другой уровень оплаты. Плюс заказчик, несомненно, знал… э-э-э… вторую сторону в переговорах лично, — я поняла, что он говорит об Орехове, и даже поняла, почему: письмо Орехова по-настоящему напугало. — Значит, это был кто-то из состоятельных и высокопоставленных лиц. И хотя большинство из них люди безжалостные, мало кто решится на такие рискованные меры. Но мы знаем по крайней мере одного человека, который связан с промышленными кругами, недолюбливает генмодов и по крайней мере один раз пошел на преступление, которое уже сошло ему с рук.

Тут я не сразу поняла, о ком он, и шефу пришлось куснуть меня за палец, чтобы стимулировать мыслительный процесс.

Тогда я наконец вспомнила о депутате городского собрания Ольге (Лоле) Соляченковой, которая организовала похищение контрольной булавки якобы генмодом этой весной. Правда, то, что она была связана с промышленными кругами, стало для меня новостью. Но ничего удивительного: многие депутаты пользуются поддержкой промышленников.

— Вы говорите о мадам Со… — начала я.

— Тише! — возмутился шеф. — Никаких имен, пока мы на улице! Я не могу быть стопроцентно уверен, что это именно она, но это рабочая гипотеза не хуже любой другой. Ее, разумеется, необходимо проверить: тут не получится так легко, как с делом барона Гляссера. Потребуется время.

Я кивнула. Про то, что убийцы ловятся либо по горячим следам, либо очень долго, нам также рассказывали в Школе сыщиков, да и на примере дел, с которыми иногда обращались к шефу, я это тоже видела.

Ну, подумала я, по крайней мере, Эльдара мы из этой каши вытащили. Уже хорошо.

Но почему все-таки соврал Кунов? Неужели просто по подлости натуры? Ведь тот, кто отправил карточку, явно показывал: убийца на свободе, бойтесь! Этому человеку подставлять Эльдара совершенно не нужно: какой смысл бояться, если предполагаемый убийца уже в тюрьме? Значит, он не подставлял.

Значит, Кунов соврал, что Эльдара не было на его складе, по причине, совершенно не связанной с убийством! Может быть, он там у себя какие-то махинации ведет?

Только я дошла до этой мысли и хотела озвучить ее шефу, как извозчик остановился у нашего дома.

Я взяла шефа на руки, спустилась с подножки и удивленно замерла: подход к нашему крыльцу перегородил знакомый аэромобиль Управления правопорядка.

Перед аэромобилем, скрестив руки на груди, стояла инспектор Салтымбаева. С таким выражением лица, что, даже не зная за собой никаких преступлений, я захотела съежиться и уползти куда-нибудь в канаву.

— Мурчалов, — сказала она, сверля шефа этим неописуемым взглядом. — Аллах мне свидетель, если я еще раз увижу ваш хвост в этом деле, вы останетесь без него!

— Жанара Алибековна, — промурлыкал шеф. — Может быть, пройдем в дом и выпьем чаю? К чему говорить на улице?

— У меня нет времени чаевничать, — очень тихо и очень ядовито процедила инспектор. — Потому что ваш протеже, которого мы собрались отпускать, час назад сбежал из-под стражи, попутно убив трех человек.

Мне показалось, что тротуар уходит у меня из-под ног.