Ген подчинения

Глава 8. Сучья совесть — 3 (фин)

Обладательница ученического почерка жила в моем же Рубиновом конце — не пришлось ехать далеко. Более того, всего в двух кварталах от дома шефа!

На мой взгляд, очень удачное обстоятельство, поскольку я смогла купить два пирожка с мясом у знакомого лоточника. И вовремя — мой живот давно уже подвывал.

Мы с Пожарским остановились у здания, очень похожего на наше: узкое, стоящее в ряду одинаковых каменных домов, с высоким крыльцом, палисадником и узорчатым фонарем над входом. Только у нас в палисаднике Антонина высадила люпины и флоксы, потому что они не требовали особого ухода, а здесь хозяева растили кусты гортензии, которые цвели огромными белыми соцветиями.

Еще одно сходство: так же, как у нас, кнопок электрического звонка было две — одна у меня на уровне плеча, другая на уровне колена. Это для того, чтобы генмодам легко было позвонить.

Такие есть у многих домов в Необходимске, но далеко не у всех. Некоторые хозяева отделываются тем, что вешают снизу кольцо или молоточек.

Здесь Пожарский сам нажал на кнопку звонка, и нам открыла полная улыбчивая тетушка в чепце и переднике — явно экономка, но совсем другой породы, чем строгая и немного угрюмая Антонина.

— Ах, Михаил Дмитриевич, — воскликнула она. — Заходите, заходите. Но ведь у Славика сегодня нет занятий, так? Мариночка сейчас с другим учеником совсем…

— Нет, что вы, у Славика занятия завтра, по расписанию, — вежливо проговорил Пожарский. — Мы пришли повидать саму Марину.

Только тут экономка обратила внимание на меня.

— Добрый вечер, барышня, — сказала она, как мне показалось, немного неприязненно, и не добавила ничего. Даже не предложила мне снять шляпку, хотя крючки для них висели в передней.

Сказав это, экономка уплыла куда-то вглубь дома.

Поймав мой удивленный взгляд, Пожарский пояснил:

— Она приняла вас за конкурентку Марины Бикташевны. Как видите, хозяйка дома относится к ней по-матерински.

А, поняла я, так это была не просто экономка, а хозяйка! Правильно, откуда у репетитора, который принимает учеников на дому, средства на собственные апартаменты, да еще на экономку! Разумеется, она снимает у этой женщины комнату или две.

Мы прошли в общую гостиную — просто, но приятно обставленную — и стали ждать. Минут через десять сверху раздался шум, возбужденные голоса, лай — урок закончился.

В открытую дверь гостиной я увидела двоих черных лабрадоров, которые почти скатились вниз по лестнице. До меня донеслось оживленное обсуждение урока — надо же, речь шла о Большой войне пятьдесят лет назад!

Затем на лестнице послышались человеческие шаги.

— Хорошо, Витя, Маша, надеюсь, вы усвоили материал, — строго проговорил молодой женский голос. — Не выходите на улицу, пока за вами не приехала ваша мама!

— Ну Марина Бикташевна, ну тут же недалеко совсем! — проныл взрослый женский голос с совершенно детскими интонациями.

Впрочем, Славик тоже говорил взрослым голосом. Это беда генмодов: живут они примерно столько же, сколько люди, а вот физически взрослеют, как животные — за год-два. Конечно, ничему стоящему выучиться они не успевают, поэтому родители их держат, фигурально выражаясь, на коротком поводке еще лет пятнадцать. Насколько я знаю, это очень тяжело: даже человеческих подростков сложно контролировать, а подростки-генмоды частенько бывают крупнее и сильнее родителей!

— Маша, твоя мама мне доверяет, поэтому даже если бы идти было десять метров… О, вот и она!

Раздался еще один звонок. В прихожей раздался приятный женский голос:

— Прошу прощения, Марина, мы задержались, муж непременно хотел зайти… Дети, дети! Потише! Ведите себя прилично!

Раздался шум радостного скулежа, стуканья когтей об пол и хвостов об стену — обычные звуки собачьей радости. Затем семейство покинуло дом, и дверь закрылась.

Преподавательница заглянула в гостиную.

— Вы ко мне? — спросила она удивленно. — Михаил Дмитриевич, что-то со Славиком?

Я пыталась справиться с компульсивным желанием залезть в сумочку за записной книжкой и начать рисовать. Марина Бикташевна Алеева была не то чтобы ослепительно красива, но такое лицо просилось на иконы. Правильная, будто церковный свод, арка бровей, маленький рот, раскосые восточные глаза, фарфорово-смуглая кожа — и над всем этим облако коротких светлых кудряшек.

Смешанными кровями в Необходимске никого не удивишь. Сюда приезжали и селились люди отовсюду — в основном из Сарелии и Каганатов, но хватает выходцев из того же Шласбурга и остальной Долии, а также Галлии и Юландии. Однако впервые мне доводилось видеть такую одухотворенную, запоминающуюся внешность.

И подумать только, что и Полина, и дворецкий Леопольд описали мне эту девушку как «без особых примет, блондиночка такая… глаза… вроде темные». Лишний раз показывает, насколько ненаблюдательны большинство людей.

— Со Славиком все в порядке, — сказал Пожарский. — А вот с его матерью… Скажите, это ведь вы увели Ангелину от госпожи Воеводиной?

Марина и так стояла прямо, но тут она выпрямилась еще сильнее, вскинула подбородок.

— И не стыжусь этого, — сказала она спокойным тоном.

У нее был хорошо поставленный учительский голос, и мне тут же как-то само собой захотелось стать на ее сторону.

Пожарский вздохнул.

— Марина! Вы же понимаете, что поставили под угрозу дело моей жизни?

Глаза Марины сузились.

— К вашему сведению, — отчеканила она, — я не собиралась ее похищать. Сперва я хотела просто посмотреть, как с ней обращаются! Славик очень переживал, что ему не дают больше видеться с мамой. Но то, что я там увидела, лишило меня права медлить!

— Что вы там увидели? — удивился Пожарский. — Неужели Полина пренебрегала собакой?

— Пренебрегала! Да она над ней откровенно издевалась! Держала ее в тесных ящиках на заднем дворе, била… Вы бы слышали, что она говорила при этом! Она только не хотела, чтобы по внешнему виду собаки что-то было понятно, потому что рассчитывала продать ее подороже!

Пожарский казался пораженным.

— Марина, вы уверены? С чего бы ей так поступать? Да, барышня Воеводина никогда не питала любви к животным, но от равнодушия до жестокости…

— Рукой подать! — твердо закончила Марина за него. — А если вы за столько лет знакомства с нею не заметили, что она ревновала отца к его питомцам, то, значит, вы не столь наблюдательны, как льстите себе!

Да, от этой женщины можно было оробеть! Невысокая, ниже меня ростом, совсем молодая — лет двадцати пяти, не больше, — она отчитывала Пожарского, как школьника.

— Допустим, — проговорил Пожарский неохотно. — Где же сейчас Ангелина?

— На заднем дворе, в вольере, — вздохнула Марина. Внезапно она как будто растеряла свой пыл. — Алина Павловна разрешила ее пока оставить, но не знаю, насколько это удобно… Присутствие собаки в доме, где часто бывают молодые генмоды… — она покачала головой.

Мы с Пожарским одновременно содрогнулись. Да, как я уже сказала, контролировать юного генмода — задача не из легких, хотя бы потому, что позывы к размножению у них бывают совершенно как у взрослых. К счастью, все генмоды бесплодны, если не ввести им специальный раствор, разблокирующий нужные гены. Говорят, за границей такой раствор стоит немалые деньги. У нас муниципалитет предоставляет его генмодам бесплатно, но нужно доказать, что тебе уже есть восемнадцать лет.

Это одна из причин, почему диаспора генмодов в Необходимске считается самой большой в мире.

— Я бы хотел посмотреть на нее, — сказал Пожарский.

— Конечно, — Марина подошла к секретеру и достала из верхнего ящичка ключ. — Пойдемте за мной…

Вдруг она впервые посмотрела на меня.

— Прошу прощения, — сказала она. — Вы, должно быть, сочли меня невеждой! Меня зовут Марина Алеева, можно просто Марина. А вы новый секретарь Михаила Дмитриевича?

— Нет, — я покачала головой. — Я Анна Ходокова, ассистент сыщика Мурчалова. И я не сочла вас невеждой, я понимаю… такая неловкая ситуация, — я и так обычно стесняюсь разговаривать с незнакомыми людьми не по работе, а тут стеснение достигло пика.

— Надо же, ассистент сыщика! — брови Марины недоверчиво взлетели к самым кудрям. — Ну что ж, тогда ясно, почему меня нашли так быстро, — она вздохнула.

Комплимент был незаслуженный, но щеки у меня слегка порозовели.

«Прекрати, — сказала я себе. — Во-первых, она воровка. Во-вторых, она точно не станет тебе позировать и уж вдвойне не захочет быть твоей подругой!»

Но что поделать: я всегда восхищалась такими людьми, как она! Было уже поздно бороться с собой.

Мы прошли дом насквозь и вышли на задний двор, тоже точно такой же, как наш. Но у нас на заднем дворе земля вытоптана до каменной твердости и стоят турники, на которых Прохор и я тренируемся три раза в неделю. В остальное время Антонина натягивает между ними веревки, чтобы просушить белье (летом, конечно). А здесь было тихо, зелено и росло несколько яблонь. Настоящий маленький садик.

Между яблонями тоже колыхались на ветру выстиранные простыни, но они только добавляли уюту.

Вольер — обычная наспех сколоченная деревянная клетка — занимал дальний угол дворика. Когда Марина вставила ключ в замок и отперла дверь, молодая — лет пять или шесть, наверное — шласбургская овчарка вылетела оттуда одним прыжком и тут же едва не прыгнула Марине на грудь. Потом она повернулась к Пожарскому и принялась дружелюбно его обнюхивать — он деликатно отстранился и даже положил лапу собаке на лоб, чтобы она не подходила слишком близко.

Ангелина поняла — большинство обычных животных относятся к генмодам с уважением, даже пиететом. По крайней мере, те животные, которые поумнее: лошади, коровы, собаки (хотя генлошадей и генкоров очень мало, а еще меньше их живет в городах). Кошкам, с другой стороны, все равно, кто перед ними, генкот или один из своих.

— Ну-ну, девочка, — вздохнул Пожарский. — Вижу, тут ей нравится. Марина, учитывая обстоятельства, я, конечно, не могу вас упрекать. Но рассудите сами, в какое положение вы поставили меня! Я — главный подозреваемый в краже!

— Разумеется, я сознаюсь, — Марина так же гордо вскинула свою красивую голову.

— Допустим. Но кто поверит, что я не причастен к этому делу? Вы готовите моего сына к гимназии, ради всего святого! — впервые я услышала ноты раздражения в голосе Пожарского.

Мы все переглянулись.

— Может быть, я могла бы вернуть собаку Полине, будто бы я ее нашла в другом месте? — спросила я.

Марина начала протестовать, но я тут же торопливо добавила:

— А потом — выкупить ее! У меня, конечно, нет столько денег, но вы говорили, что пытались, — я обратилась к Пожарскому. — Я могла бы сделать это якобы от своего имени, а затем передать собаку вам. Можем даже соответствующий договор заключить!

— Да, — судя по тону, Пожарский не испытывал энтузиазма по поводу моей идеи. — Но я сомневаюсь, что барышня Воеводина теперь согласится продать Ангелину. Она, скорее всего, уже закусила удила. И, возможно, заподозрит, что вы связались со мной.

— Мы можем обязать продать ее, — сказала я. — Такие судебные дела были! Когда владелец животного, ставшего матерью или отцом генмода, отказывался уступить его…

— И выиграли ли эти дела? — сухо спросил Пожарский.

Я покачала головой. Разумеется, член городского совета знал об этих прецедентах лучше меня.

Ангелина не понимала, о чем мы говорим. Она смотрела на нас ласковыми круглыми глазами, высунув язык, и словно бы приглашала: ну хватит уже, зачем такие серьезные лица? Пойдем играть!

— Подумать только! — горько произнес Пожарский. — И все это только потому, что Святослав не оставил завещания! Когда у него начались боли в груди полгода назад, он утверждал, что позаботится о судьбе Ангелины, но увы — у его стряпчего ничего не было!

Что-то странное было в словах Пожарского, какая-то нестыковка.

— Погодите, — сказала я. — Вы же раньше сказали, что Воеводин очень любил дочь? Неужели он хотел лишить ее наследства?

— Нет, не лишить. Но он знал, что она не отличается любовью к животным или генмодам, поэтому он планировал передать всех своих собак в другие руки, а Ангелину, разумеется, мне… — Пожарский вздохнул. — Несмотря на боли в сердце, Святослав скончался внезапно — врачи заверяли его, что ничего серьезного нет. Но я все же навел справки. Он не оставлял завещания у семейного нотариуса, и никакие другие душеприказчики до сих пор не явились. А если и было какое-то завещание, например, в семейном сейфе, то барышня Воеводина, разумеется, нам его не покажет.

Я вспомнила, как Полина расправила оборочки на своей белой юбке и сказала, что со смерти отца прошло сорок дней.

— Погодите, — сказала я. — Откуда вы знаете, что душеприказчики не объявились?

— Анна Владимировна, вам стоило бы знать, что частные нотариусы тщательно проверяют объявления о смерти и всегда сообщают родным своих клиентов, если у них есть какие-то бумаги.

— Да, но государственные этого не делают! — воскликнула я. — Уж вы-то лучше меня знаете, как загружены архивы ратуши! Если Воеводин оставил завещание там, то они могли пока не обработать очередь! Для них стандартный срок составляет шестьдесят дней. Именно поэтому срок опротестования завещания по закону — три месяца.

Уж это я знала точно: шеф вбивал в меня важность законов еще в детстве, а в Школе сыщиков законодательство Необходимска читалось пять семестров из шести.

— Спасибо вам за помощь, — тепло проговорила Марина, — но маловероятно, что такой уважаемый и состоятельный человек, как Святослав Игоревич Воеводин, воспользовался услугами государственных юристов!

— А вот тут вы не правы, Марина, — внезапно возразил Пожарский. Он говорил взволнованно, его хвост хлестал по задним лапам. — Вы не знали Святослава, а ведь это было вполне в его духе! В свое время он посвятил очень много усилий отладке работы архивно-нотариальной службы. И всегда верил в то, что закон един для всех и что услуги, предоставляемые мэрией, действительно должны быть полезны населению. Он вполне мог… Это необходимо немедленно проверить!

— И заодно, — сказала я, — можете привлечь Полину к ответственности за то, что она начала распродавать наследство отца до истечения срока опротестования завещания. Это ведь наказуемо, хотя многие смотрят на этот срок как на формальность, особенно если завещания никакого нет.

В этот момент я почувствовала небывалый триумф: надо же, как хорошо придумала! И только через секунду смутилась — ну конечно же, Пожарский давным-давно служит в городском собрании, он, небось, понимает эти нюансы лучше меня.

— То есть, если, конечно, это возможно, — добавила я.

— Это надо проверить, — согласился Пожарский. — Анна Владимировна, вы молодец. Я сейчас же в городское собрание.

— Как я полагаю, Славика вы завтра не приведете? — спросила Марина напряженным тоном.

— Почему нет? — кажется, Пожарский искренне удивился. — Вы предприняли непродуманные действия, которые еще могут стоить мне карьеры, но при этом исходили из любви к своему ученику и твердых моральных принципов. Редкостная удача — найти такого учителя. Хотя если все-таки по этому поводу разгорится скандал и меня снимут с должности, боюсь, мне придется отдать сына в бесплатную подготовительную школу. А теперь, с вашего позволения, дамы…

Он трусцой побежал к двери в дом, а я замешкалась — мне почему-то не хотелось уходить. Да и Пожарский однозначно распрощался со мной тоже: моя компания в ратуше ему была не нужна.

Марина поймала мой взгляд.

— Хотите поиграть с собакой? — спросила она. — Боюсь, Ангелине здесь довольно одиноко.

Наверное, это было странное предложение — ведь мы с ней едва знали друг друга. Но я приняла его с радостью.

В конце концов, я ведь тоже люблю собак.

В тот день я вернулась домой под вечер, усталая, но довольная.

Шеф явно был чем-то озабочен и за ужином спросил только, нашли ли мы пропавшего питомца.

— Нашли, — сказала я.

— А как подруга? — равнодушно заметил шеф, гоняя лапой по тарелке кусочки сырого мяса, облитого молочным соусом.

— С подругой я поссорилась, — сообщила я. — Но, возможно, нашла новую.

Или, может быть, еще не подругу… Мы с Мариной разговорились, пока играли с Ангелиной. Выяснилось, что она преподает историю и математику. Поскольку математика у меня также хорошо шла, Марина пригласила меня на собрания клуба любителей занимательной высшей математики, который собирался по субботам в помещении при ближайшей церкви. Надо же, а я даже не знала, что здесь такой есть!

— Хорошо, — сказал шеф довольно равнодушно.

На следующий день жизнь, как ни странно, не вошла в колею: шеф с Прохором куда-то пропали и не возвращались до обеда. Антонина воспользовалась этой возможностью, чтобы сделать внеплановую генеральную уборку, а меня выгнала на задний двор.

Я, впрочем, не особенно возражала: со вчерашнего дня у меня перед глазами так и стояли великолепные брови Марины Алеевой. Пусть оригинал находится от меня в двух кварталах, но со зрительной памятью мне повезло — я была уверена, что удастся верно ее изобразить хотя бы в общих чертах. Для целей шефа я частенько рисовала людей по памяти.

С другой стороны, «узнаваемо» для нужд Мурчалова и так, чтобы понравилось именно мне — это две большие разницы.

Время шло, я увлеклась работой и совсем пропустила возвращение Прохора с шефом. Даже не заметила, как Василий Васильевич подобрался ко мне из-под локтя и заглянул в альбом.

— Кто это? — спросил он.

Я охнула и попыталась захлопнуть альбом, но шеф, конечно же, все уже увидел. Довольно щурясь, он спросил:

— Никак ваша новая подруга? Не она ли обучает юных генмодов и проживает в соседнем квартале? Уж не через Пожарского ли с сыном вы с ней познакомились?

— Ну вы и тип! — от души сказала я. — Уже все знаете! Все утро, что ли, разнюхивали, чем я вчера занималась?

— Ах, Анна, учу я вас, учу… — шеф принялся вылизывать переднюю лапу, ничуть меня не стесняясь. — Чтобы «разнюхать», как вы выразились, чем вы вчера занимались, мне не потребовалось бы и часа! Никакой необходимости тратить на это все утро. Но на деле даже и час ждать не пришло. Мне, видите ли, принесли письмо.

— Какое письмо? — спросила я.

— Письмо от моего доброго знакомого, члена городского собрания Дмитрия Михайловича Пожарского. С благодарностью за вашу помощь вчера. Наверное, вам будет приятно узнать, что ваш совет попал в точку, и завещание бывшего мэра Воеводина действительно нашлось в городском архиве. Так что Ангелина уже переезжает в загородный дом Пожарского, где о ней будут хорошо заботиться.

— В самом деле! — обрадованно воскликнула я.

Тут шеф куснул меня за руку и, должна я сказать, пребольно.

— Ай! — я отдернула укушенный палец. — За что?!

— За то, что не сказали мне позавчера или вчера, что имеете дело с потенциально заряженным делом! — воскликнул шеф, раздувая шерсть. Малейшие следы довольства пропали из его голоса. — Вы, надеюсь, поняли, что ваша так называемая подруга попробовала воспользоваться вами в своих интересах? И что, если бы не ваша удача, ваши действия могли бы способствовать крушению карьеры одного из защитников прав генмодов… и, чего доброго, к этому могли бы приплести и меня! Меня!

— Простите, шеф… — пробормотала я, потирая руку.

Мне и в самом деле было стыдно: вчера я обрадовалась появившейся надежде, но мне как-то в голову не пришло, что Пожарский оказался на грани полного фиаско. И пусть я была не причастна к самому преступлению, но невольно сыграла Полине на руку. Расскажи я шефу, он бы сразу понял, что в этом деле что-то не чисто: он-то, конечно, знал о перипетиях Воеводина и Пожарского. Может быть, с его помощью можно было бы уладить дело, не ставя его на грань скандала.

— Отныне обо всех делах рассказывайте мне в подробностях! — продолжал требовать шеф. — Даже если вас соседний булочник попросит разобраться, кто из его приказчиков приворовывает!

— Тот, который кудрявый, — машинально сказала я.

— Знаю, что кудрявый, — буркнул шеф. — Ладно… вам повезло, что ваша неопытность не позволила вам заранее договориться с Полиной Воеводиной о гонораре и получить с нее задаток! Иначе мы с вами в этом деле выглядели бы еще хуже. А так это можно списать на шалости бывших подружек.

Я виновато склонила голову.

— И вдвойне повезло, — продолжил Мурчалов, — что я сегодня в хорошем настроении!

На последних словах его тон изменился: стал по-настоящему радостным, даже торжественным.

Мне стало ясно, что он очень хочет, чтобы я начала расспрашивать. Я послушно ему подыграла:

— Что случилось, шеф?

— Кошка Звездочка разродилась три дня назад, — сообщил шеф. Вот это новость! Я как-то забыла, что уже пора, думала, еще как минимум неделя. — В помете было пятеро котят. И вот сегодня у одного из них открылись глазки!

Открытые глазки в три дня для котенка — это очень, очень рано. Для обычного котенка, то есть.

Я ахнула.

— То есть…

— Да, Анюта, да! — радостно воскликнул Василий Васильевич. — У меня сын!