Ген подчинения

Глава 7. Сучья совесть — 2

Будуар Полины выглядел примерно так, как я всегда представляла будуары светских дам и барышень по иллюстрированным журналам. Все белое, кремовое и изящное, много живых цветов в больших фарфоровых вазах, пастельные пейзажи на стенах, в воздухе тяжелый запах парфюма и косметики…

От всего этого я немного оробела: в моем простом черном платье, в соломенной шляпке я казалась самой себе здесь лишней, неуместной.

Полина сидела перед трюмо, прихорашиваясь, все еще в ночной рубашке и пеньюаре, и я поняла, что выйдем мы не скоро.

Когда я сказала ей, что выставка должна уже вот-вот начаться, Полина воскликнула:

— Ах, ну ведь ты же хотела осмотреть дом! Тебе же надо знать, откуда увели Ангелину!

— А ты мне разве его покажешь? — спросила я с сомнением.

— Так Леопольд тебе покажет! Это он, в основном, занимался Ангелиной…

Леопольдом звали помпезного дворецкого.

Он в самом деле провел меня по дому, показал комнату, в которой жила Ангелина — у собаки была целая комната! Честно говоря, ненамного меньше, чем моя. И вылизанная до блеска — даже не скажешь, что здесь содержали животное.

Еще Леопольд показал мне задний двор, на котором собаку выгуливали. Здесь установлено было много всяческих снарядов, какие обычно можно видеть на очень хороших собачьих площадках или даже в тренажерных залах для генмодов. Еще в дальнем углу я заметила какие-то маленькие деревянные загончики, но к ним меня не подвели.

— И это все для одной собаки? — спросила я, в замешательстве оглядывая просторный двор.

— Отнюдь, — отозвался дворецкий. — Обычно у нас проживало до десяти собак, не считая щенков.

— Как интересно, — сказала я. — А где же они все? Тоже украли?

— Госпожа изволит шутить, — произнес дворецкий безэмоционально. — Барышня их всех продала.

Ну и ну! Если Полина продала всех собак, то почему оставила Ангелину?

Спрашивать это у дворецкого было бы моветоном: такой вышколенный слуга ни за что не будет распространяться о мотивах хозяйки. Может быть, Полина просто особенно любила Ангелину?.. «Скорее уж, — мурлыкнул внутренний голос тоном шефа, — она ждала возможности запросить самую высокую цену! Например, после сегодняшней выставки. Или после той, которая должна состояться на следующей неделе».

Тогда я спросила:

— А почему в доме не было постоянного слуги, который выгуливал бы собак? Зачем понадобилось нанимать человека со стороны?

— При жизни господина мэра, — Леопольд произнес это имя так, будто титул мэра в его понимании был немного выше божьего, но он делал уступку общественным взглядам, — он всегда гулял с собаками самостоятельно или поручал эту задачу своему секретарю. Или мне. Однако госпожа считает, что выгул собак не должен входить в обязанности дворецкого.

— А вы любите собак? — что-то надоумило меня спросить.

Леопольд не ответил, но мне показалось, что на мгновение его лицо приняло более живое выражение.

Тогда я спросила еще:

— Кто последний гулял с Ангелиной до того, как появилась наемная работница?

— Я, — сказал Леопольд.

— И куда вы ходили?

— На Святоилаевское кладбище.

Я слегка удивилась.

— Странное место для прогулки, особенно с собакой!

— Там похоронен господин мэр. Ангелина присутствовала на похоронах и сама повела меня туда.

Меня накрыл короткий приступ ликования: ну надо же! Может быть, если преступница отправится гулять с Ангелиной, та тоже приведет ее на это кладбище?.. Надо устроить там засаду!

Впрочем, я тут же отказалась от этой мысли: сестры-близняшки у меня нет, а несколько дней безвылазно на кладбище я не просижу. Да и похитители, похоже, не дураки: если похищение было спланировано, вряд ли они в ближайшее время позволят собаке выбирать маршрут прогулки! И вообще вряд ли будут выгуливать ее где-то, кроме огороженного вольера.

Хотя вот полиции надо об этом сообщить. Шеф всегда подчеркивал, что мы не соперничаем с полицией: мы помогаем ей всем, чем можем. Полина может не верить, что инспектор, которому поручили это дело, с ним разберется, но у меня-то в полиции есть знакомства! Точнее, у шефа есть. Через Пастухова я могу узнать, что там за инспектор и стоит ли ему доверять.

Заодно — также больше ради полиции, чем для себя — я попросила Леопольда как можно точнее описать девушку, которая приходила гулять с собакой.

— Требуется ли вам написанная ею расписка? — спросил дворецкий.

— Да, конечно! — обрадовалась я. — Лучше было бы, только если бы вы принесли мне ее фотокарточку!

Расписка, похоже, писалась неизвестной барышней в первый день ее пребывания здесь. Буквы круглые, ученически-правильные: она явно старалась сделать почерк как можно более неузнаваемым. Ничего, эксперта-графолога такие любительские попытки не обманут!

Пока я осматривала дом и разговаривала с дворецким, Полина закончила одеваться и предложила мне позавтракать.

Завтрак показался мне бесконечным: его сервировали на крошечном столике на террасе второго этажа, и состоял он из булочек с маслом, садовой земляники, взбитых сливок и кофе. Мне кусок в горло не лез: обычно я никогда не откажусь перекусить, но, увы — так и не научилась изящно ломать круассан, не роняя крошки на юбку, брать землянику, не пачкая пальцы соком, и уж тем более лакомиться взбитыми сливками, не оставляя белых усов над верхней губой. В результате я только сидела, потягивая кофе из своей чашки, и ждала, пока Полина закончит. А Полина беззаботно щебетала, вспоминая пансионные дни, и никуда не торопилась.

На выставку мы поехали только через два часа после назначенного времени. Я порадовалась, что взяла у шефа отгул на весь день.

Когда я побывала вместе с шефом на выставке «невест» и «женихов» для генкотов, меня удивило, как все буднично и просто было организовано. Помню, я ожидала всяческих изысков и, возможно, даже конферансье во фраке.

Как оказалось, для этого мне нужно было идти на выставку обычных собак!

Такую роскошь, как здесь, мне случалось видеть только в фойе оперного театра в день премьеры да на открытом новогоднем балу в ратуше.

Выставка проводилась в банкетном зале ресторана «Сапрыкин», арендованном специально по этому поводу. Все кругом было задрапировано красными бархатными портьерами, повсюду стояли огромные расписные вазы, полные живых, одуряюще пахнущих цветов.

В толпе разодетых в пух и прах гостей сновали официанты с прохладительными напитками на круглых подносах. Сами собаки, которых многие гости держали на поводках, тоже казались разодетыми: лоснящиеся, блестящие, намордники и ошейники на большинстве украшены чуть ли не самоцветами…

Я тут же поняла, что выгляжу здесь чуть ли не как служанка Полины, но возвращаться домой и переодеваться в свое лучшее платье было уже поздно.

Еще мне стало понятно, почему Полина не торопилась приехать вовремя: тут, похоже, никто не торопился, как и никто не воспринимал мероприятие слишком серьезно.

Перед сценой, на которую время от времени выходил ведущий, чтобы объявить новый пункт программы, было огорожено пространство, на котором собаки, частенько сопровождаемые владельцами, показывали трюки: оббегали препятствия, приносили разные предметы. При этом никто из собравшихся вокруг этой огороженной площадки ни на миг не прекращал общаться. Ведущий — совсем молодой парень, одетый куда менее роскошно, чем официанты — не пытался никого перекричать или призвать к тишине. Просто продолжал себе объявлять каждое соревнование. Понятия не имею, как его слышали все остальные.

Несмотря на общую помпезность, в зале было душно от множества собравшихся и шумно от разговоров, которые никто даже не пытался приглушить. Я решила, что такие развлечения не по мне.

Но Полина, кажется, всем наслаждалась.

Не успели мы сделать пару кругов по залу — Полина убедила меня, что необходимо присмотреться ко всем собакам, не попадется ли Ангелина среди них, — как она потянула меня к группе разряженных собаковладельцев.

— Ах, Полина! — воскликнула представительная дама в бордовом берете с пером. — Как ты? Бедняжка, такая трагедия, такая трагедия! И так скоро после того, как Святослав… — она не закончила, поднесла к глазам кружевной платочек, точно такой же, как у Полины.

— Что вы, Лидия Ивановна, не стоит унывать! — Полина опустила глазки. — Познакомьтесь, это Анна Ходокова, сыщица, мы вместе учились в пансионе. С нею мы уж точно разыщем бедняжку Ангелину!

Внимание Лидии Ивановны и остальных членов группы обратилось ко мне.

— Как поживаете, — пожилая дама вежливо протянула мне руку.

— Спасибо, хорошо, — ответила я, вежливо эту руку пожимая.

— Должно быть, у вас очень интересная работа! — воскликнула другая женщина, немного моложе, эпатажно стриженая ежиком и одетая в мужской костюм бутылочно-зеленого цвета.

— Да, это так, — подтвердила я.

На этом их интерес ко мне исчерпался. Все принялись наперебой жалеть Полину и рекомендовать, как еще можно разыскать собаку.

— Непременно расклейте везде объявления с обещанием вознаграждения, да побольше! — басом советовал один толстяк. — А когда они приведут вашу девочку, тут-то вы и схватите этих мерзавцев с поличным!

— Спасибо, дядя Андрей, — с горьким вздохом отвечала Полина. — Ах, если бы на нашу полицию можно было положиться! Вы не представляете, какого инспектора они мне дали!..

Тут я уже перестала слушать: мои глаза скользили по комнате, останавливаясь на людях и собаках.

Так я и думала: не то что большая часть, все собачники без исключения были знакомы друг с другом! Подозревать, что на этом сборище вдруг появится кто-то посторонний, да еще с украденной собакой, все равно что ожидать неподобающего гостя на приеме у сарелийской императрицы!

Полина никогда не производила впечатления чрезмерно начитанной или оригинальной мыслительницы, но я не могла поверить, что такое простое соображение не пришло ей в голову. В отличие от меня, она прекрасно знала, что представляло собой это суаре!

Значит, она с самого начала не думала искать собаку здесь. Просто хотела показать меня, продемонстрировать, что ведет поиски. Может быть, она сама подстроила похищение собаки — допустим, чтобы получить страховку.

Я тут же пожалела, что не проверила, была ли Ангелина застрахована — равно как и не проверила финансовое положение Полины. Может быть, она только пускает пыль в глаза, а на самом деле нуждается в деньгах. Шеф бы наверняка проверил. Все-таки мне еще рано самой расследовать дела.

Придя к такому выводу, я едва ли не силком оттащила Полину за рукав в тихий угол.

— Думаю, ваши друзья правы, — сказала я. — Нужно расклеить объявления.

— Ах, это так… некультурно, — Полина наморщила носик. — Придется сообщать мой адрес и фамилию! А моя семья ведь не последние люди в этом городе, ты знаешь!

Тут мне возразить было нечего.

— А что ты будешь делать, если собака не найдется? — спросила я Полину.

— Дорогая, к чему эти упаднические настроения? — Полина похлопала меня на руке. — Ну и что, что похитители не объявились на этой выставке, обязательно объявятся на следующей! Там более серьезное мероприятие, не то что здесь, на него даже билеты продают! Я уже забронировала нам места в первом ряду, мы с тобой премило проведем время, как в старые добрые времена!

Почему-то эта фраза произвела на меня странное впечатление: Полина будто уговаривала меня, как ребенка уговаривают конфетой. И если еще вчера я бы с жадностью ухватилась за предложение дружеского времяпрепровождения, то теперь мне почудилось в нем нечто странное.

— Лучше бы ты помогла мне найти твою собаку, а не просто таскала с собой, чтобы продемонстрировать свои усилия по ее поиску! — сказала я.

— Ах, Анюта, что ты говоришь! — Полина выглядела шокированной. Точно как на уроках, когда кто-то из учительниц ловил ее на списывании.

Тут я поняла, что Полина ни за что не раскроет своих истинных мотивов. Она и списывание отрицала до последнего.

— Скажи, Ангелина была застрахована? — спросила я прямо. — Ты получишь страховку, если она не найдется?

Наверное, нужно было действовать умнее и околичнее, но я слишком сильно рассердилась, а когда я сержусь, то всегда начинаю идти напролом. Шеф говорит, это одна из главных моих слабостей.

— Ах нет, я просто дам интервью в газету и скажу, что Пожарский ее похитил, — Полина взмахнула ручкой. — Ему от такого вовек не отмыться! Но мне не придется этого делать. Теперь, когда все знают, что я наняла сыщицу, он ее, конечно, вернет.

— Кто такой Пожарский? — удивилась я.

Какое-то новое лицо, Полина о нем не упоминала.

— Отвратительный тип, если хочешь знать, — холодно сказала Полина. — А теперь, может быть, вернемся к тому, ради чего я тебя наняла?

— Мы не заключали договора, — сказала я, — так что я, пожалуй, пойду. Уже время обеда.

Это было правдой: сытный завтрак, приготовленный Антониной (омлет с сыром, сосиски и ватрушки к чаю) давно остался не более чем приятным воспоминанием.

Я вышла из «Сапрыкина» злая на себя и с горящими от стыда щеками.

Мне было ясно, что Полина обвела меня вокруг пальца: сыграла на моем отчаянном желании завести подругу и воспользовалась мной в своих собственных целях — чтобы свести счеты с каким-то личным недругом. Ну и ладно! Пусть теперь выставляет себя в смешном виде, давая безосновательные интервью! Кто бы ни был этот Пожарский, он только посмеется и забудет — никаких улик против него нет!

Но, шагая прочь по элегантной тротуарной плитке Опалового конца, я невольно задумалась. Ведь я только что решила, что Полина вовсе не так глупа, как может показаться — мною она сыграла отлично. Быть может, у нее есть основания предполагать, что Пожарский и в самом деле не отмоется от такого обвинения? Быть может, он политик или судья, которому нужна скрупулезная честность? Или он был политическим противником ее отца, и все будут подозревать его в том, что он захотел досадить его дочери?

Может быть, мне стоит предупредить этого человека?

Или не стоит? Если он в самом деле украл собаку, то заслужил неприятности — кража остается преступлением независимо от того, насколько неприятен тебе изначальный хозяин собственности!

Вот теперь я действительно жалела, что не рассказала ни о чем шефу. Он бы, конечно, мигом разобрался в ситуации и знал бы, что делать.

Я поклялась, что расскажу ему все сразу же, как только вернусь домой.

Трамвайные остановки в Опаловом конце редки: местные жители в основном ездят на собственных экипажах. Поэтому нет ничего удивительного, что за своими размышлениями я свернула не в ту сторону и не заметила даже, что тенистая проезжая улица сменилась тенистой боковой аллеей, которая закончилась у ворот…

Я подняла глаза и увидела перед собой купола церкви Святого Илая.

Это не самая старая церковь в городе и даже не самая красивая, но одна из самых примечательных. Она построена по моде того времени, когда церкви напоминали то ли узорные торты, то ли красавиц в десятке разноцветных юбок. Еще это единственный действующий монастырь в городе, хотя монахов тут живет всего пять или шесть. А Святоилаевское кладбище считается одним из самых уважаемых; лежать здесь, что называется, почетно.

Когда я училась в Школе сыщиков, мы однажды на спор решили провести на этом кладбище ночь… и наткнулись на три другие студенческие компании, заключившие похожие пари. Говорят, местные сторожа в основном живут, собирая мзду с таких вот любителей мистики, грозясь иначе доложить полиции о нарушении общественного порядка.

Ну, раз уж ноги все равно привели меня сюда, подумала я, почему бы не зайти? Шансов на то, что я обнаружу здесь Ангелину, почти не было, но все же…

На кладбище было зелено, солнечно и тенисто. От нагретых каменных плит вкусно пахло клеверным медом. В будний день да еще в рабочее время я почти не увидела посетителей, только какая-то богато одетая старая дама сидела на на лавочке у одного из надгробий и тихо-тихо читала вслух потрепанную книгу. Проходя мимо нее, я услышала:

— Взял Иванушка молодильное яблочко…

На надгробном камне было высечено изображение маленького херувима — так раньше помечали могилы детей. Я быстро прошла мимо.

Я не знала, где могила мэра Воеводина, но подозревала, что где-нибудь в дальнем конце кладбища, где могилы посвежее. Так оно и оказалось: я увидела нужное место сразу, еще издалека. Все потому, что у могилы стояла собака.

Сначала у меня даже сердце забилось: неужели повезло! Вот так дела!

Однако, подходя, я увидела, что ошиблась. Во-первых, пес, стоящий у могилы, был мужского пола. Во-вторых, даже силуэт у него казался шире и массивнее, а в движениях чувствовалась тяжесть возраста. В-третьих, пес не носил ошейника, а когда он обернулся ко мне, глаза у него оказались голубыми.

Передо мной стоял генмод, причем генмод с той самой фотографии из кабинета Воеводина — я его узнала.

— Здравствуйте, — сказала я псу. — Меня зовут Анна Ходокова. А вы, наверное — господин Пожарский?

В тот момент я говорила больше наугад, я еще не обо всем догадалась.

Но тут из густой травы на другой стороне аллеи выскочил второй пес, поменьше и явно помоложе, еще не растративший щенячьей энергии. На шее у него болталась золотая цепочка с маленьким кулоном в виде солнышка: знак, что генмод — еще не закончивший обучение ребенок, хоть и дорос до размеров взрослого.

— Пап! — воскликнул он. — Там какая-то тетенька сказки читает, интересно! Я посижу послушаю, ладно?

Этот пес был точь-в-точь копией пропавшей Ангелины, только что мальчик.

Кто бы ни оборудовал могилу мэра Воеводина, этот человек обладал незаурядным вкусом.

Надгробный камень простой прямоугольной формы был надрезан с угла, причем вырез имел узнаваемую форму главной башни ратуши. В темный гранит были утоплены изображения Воеводина и его жены: она совсем молодая, тут совсем не похожая на Полину; он — уже постаревший, но еще молодцеватый.

Для посетителей возле могилы стояла узенькая скамеечка, на нее я и села. Генпес Михаил Дмитриевич Пожарский устроился у моих ног прямо на земле.

— Так вы помощница Василия Васильевича? — спросил Пожарский. — Как же вас угораздило связаться с барышней Воеводиной?

У Пожарского был очень красивый, глубокий голос. У многих овчарок-генмодов красивые голоса, но этот хотелось прямо слушать и слушать. Наверное, в городском собрании он мог выигрывать дебаты только за счет голосовых связок.

— Мы с ней дружили в школе, — сказала я, слегка покривив душой.

Мне все больше и больше казалось, что дружбой наши отношения назвать было сложно.

— Что ж, это случается, — Пожарский вздохнул. — Мы со Святославом Игоревичем познакомились в Военно-морском училище. Тогда генмодов только начали брать на службу. Я был одним из первых, кто дослужился до офицера. Мы с ним составили отличную команду!

— Он начал разводить овчарок из-за вас? — спросила я мягко.

— И да, и нет, — качнул головой Пожарский. — Он всегда любил собак… может быть, поэтому мы с ним так хорошо и сработались. Но ему больше по душе были таксы. Меня это устраивало: из этой породы никто генмодов не делал, так что я мог не волноваться, что мой друг в глубине души видит во мне бессловесного питомца! — генпес вздохнул. — Однако чем больше неудачных попыток зачать разумного ребенка я делал, тем больше мой друг терзался, что ничем не может помочь. Как вы понимаете, это недешевое удовольствие: публичные особы вроде меня не могут позволить себе даже тени подозрения в обзаведении питомцем! А заводчики знают, что мы готовы дорого платить за их услуги. Кроме того, приходится мириться с тем, что все твои неразумные дети попадают в разряд обычных животных, и ты никак не можешь позаботиться об их будущности. И тогда Святослав привел Регину…

— Маму Ангелины? — спросила я.

Ничего необычного в этой истории не было, поскольку общественное мнение и впрямь крайне осуждало генмодов, держащих дома питомцев — причем не только общественное мнение человеческой части общества, в этом вопросе даже сами генмоды отличались крайней нетерпимостью. Нарушителю можно было опасаться даже самосуда. Поэтому ситуации, когда подходящего для получения потомства зверя заводил друг генмода-человек, случались довольно часто. И как я раньше не догадалась!

— Нет, просто предшественницу. Я… хм… У Регины были щенки только от меня. Было бы неделикатно пытаться зачать ребенка с одним из них, даже если они не воспринимали меня как отца. Вы ведь понимаете.

Я кивнула.

— Потом он приобрел и Ангелину. Я протестовал, мне казалось, что все зря и что мои гены дефектны — все-таки столько напрасных попыток! Но Святослав уговорил попробовать еще раз. Он говорил, что любит свою дочь больше всего на свете и что желает мне того же счастья. И получилось с первого же раза.

— У вас родился сын? — спросила я.

— Да. К счастью, Слава один в помете. Это редкостная удача: по крайней мере, ему не придется переживать о том, что произошло с его братьями и сестрами.

— Тогда вы и решили забрать Ангелину себе?

Общественное мнение делало уступку в одном-единственном случае: если у генмода уже есть ребенок от оного животного. В таком случае правила хорошего тона даже предписывали обеспечить матери или отцу спокойную жизнь, хотя никто и не осуждал генмодов, которые этого не делали.

— О нет, что вы, — Пожарский коротко гавкнул: усмехнулся. — У нас, собак, особая психология. Даже для генмодов это верно. Мы очень привязываемся к… скажем так, значимым субъектам. Многие из нас трудоголики, днюют и ночуют на работе. Многие готовы на все ради друзей. Для Ангелины, несмотря на ее неразумность, Святослав был центром и смыслом всей ее жизни. Мне бы и в голову не пришло их разлучить только ради удовольствия самому позаботиться о матери моего ребенка!

— Но потом Святослав Игоревич неожиданно умер… — подсказала я.

Пожарский проницательно поглядел на меня.

— Я ее не похищал, — сказал он.

Это сбило меня с толку. Я была уверена, что последует признание.

— Я не буду сдавать вас Полине! — выпалила я. — Мы с ней даже договора не заключали. Она мне не платила и платить не собирается!

— Что ж, рад слышать, что вы не строите насчет нее иллюзий, — мягким, чуть ироничным тоном сообщил мне Пожарский. — Но тем не менее я не похищал Ангелину. Мне, безусловно, претит, что дочь моего друга относится к ней как к живому товару. И ее эмоциональные нужды, вероятно, не удовлетворяются с тех пор, как умер Святослав. Однако жизни и здоровью Ангелины ничто не угрожало. Полина Святославовна заботилась о ней хотя бы потому, что рассчитывала продать подороже. Кроме того, я не могу позволить себе совершить преступление! Не сейчас, когда в Городском совете идет борьба за принятие этого законопроекта об ошейниках для генмодов… Я ведь в Запретительной палате. Если сейчас хотя бы тень скандала упадет на мое имя, последствия могут быть самые суровые.

«Ага, — подумала я, — так вот почему Полина уверена, что он вернет собаку при одном только намеке на то, что она расследует ее исчезновение сама, помимо полиции!»

Ну точно, вовсе она не такая дурочка, как мне показалось. Положительно, единственная идиотка в этой истории — я.

— А почему вы просто не выкупили собаку? — спросила я. — Раз Полина все равно хотела ее продать? Или она заломила слишком высокую цену?

— Барышня Воеводина просто-напросто отказалась мне ее продать, — сообщил Пожарский. — По ее словам, это аморально. Она предубеждена против генмодов, вы разве не заметили?

Я покачала головой. Впрочем, не так уж много я общалась с Полиной, а когда общалась, она говорила только обо всяких слухах и сплетнях.

— Да-да, — кивнул Пожарский. — Мне уже сообщили, что, когда она она обратилась в полицию, дело взяла на себя инспектор Жанара Салтымбаева. Возможно, вы ее знаете, она иногда привлекает вашего шефа к расследованиям. Так вот, Полина Святославовна устроила сцену на почве того, что инспектор Салтымбаева работает в паре с генмодом…

— Дмитрием Пастуховым, я его встречала, — закончила я за Пожарского.

— Вот видите, вы все понимаете, — в голосе Пожарского звучала улыбка.

Все-таки этот генпес обладал какими-то неисчерпаемыми запасами самообладания! Меня лично эта новость возмутила донельзя.

— Но я ведь тоже работаю с генмодом! — воскликнула я. — Василий Васильевич даже был моим опекуном, я этого никогда не скрывала!

— Вполне возможно, она пропустила это мимо ушей. У барышни Воеводиной есть такая полезная привычка — не слышать то, что нарушает ее планы.

— Что же делать? — пробормотала я. — Ведь Полина теперь в самом деле даст интервью газете и наведет на вас поклеп…

— Какое же вы хорошее и ответственное дитя! — улыбка в голосе Пожарского стала еще ощутимее. — Мурчалов отлично вас воспитал. Но, полагаю, теперь вы ничем не можете помочь — разве что каким-то способом найдете настоящего похитителя. Не обижайтесь, но мне не кажется, что это вам по силам. Похищение было устроено продуманно, даже насчет личности исполнительницы нет зацепок, не говоря уже о заказчике. Может быть, если у вас есть какие-то сведения, которые помогут инспектору Салтымбаевой…

— Но они правда есть! — воскликнула я в волнении. — Полина не отнесла ее в участок, а ведь у нее была она! То есть расписка! — в волнении я смешала все местоимения в кучу, но Пожарский, кажется, меня понял.

Я тут же достала из кармана записную книжку, а оттуда переданный мне дворецким Леопольдом листок с нарочито правильными ученическими буквами.

Конечно, не было никакой нужды показывать ее генмоду, но я чувствовала себя виноватой перед ним и мне хотелось дать ему понять, что я обязательно постараюсь помочь.

— Постойте, — сказал Пожарский, глядя на расписку. — Я знаю этот почерк!