Глава 20. Горе Галины Георгиевны — 3

Так и вышло, что у нас с Василием Васильевичем оказалось на руках сразу два дела: одно от Рогачева и другое от Байстрюк.

В связи с этим мне пришлось выдержать с шефом небольшой спор.

Конференция начиналась завтра, и он хотел, не откладывая дело в долгий ящик, уже сегодня объехать всех своих знакомых и разузнать подробнее о прибывающих специалистах. Дело заключалось не только в том, что Рогачев обещал хорошую плату: я видела, что козел-профессор раздразнил профессиональное самолюбие шефа. Последний месяц, охваченный родительскими волнениями, он совсем забыть держать в поле зрения происходящее в городе, и ему совершенно не понравилось, что слова Рогачева стали для него таким сюрпризом.

Вот шефу и не терпелось поскорее начать ликвидировать свое невежество. По тому, как он топорщил усы и нетерпиво запускал когти в обивку собственного стола, я чувствовала, что нетерпение это почти физическое, все равно что чесотка под бинтами.

Однако я также видела, что ему не хотелось пускать дело Галины Георгиевны на самотек. То есть — поручать его мне. Правда, сам он это так не сформулировал.

— С одной стороны, — задумчиво проговорил Мурчалов, — в наблюдении за этим так называемым «призраком» я все равно буду полагаться на ваше восприятие — по всей видимости, он никого близко к себе не подпускает, а на расстоянии я вижу плохо. Однако оставлять вас одну в доме, куда явно проникают неизвестные…

— Вряд ли меня опять стукнут по голове и утащат, — я не дождалась, пока шеф закончит фразу. — Скорее всего, мошенники протаскивают внутрь ребенка, а не забираются целой бандой. С ребенком я как-нибудь справлюсь.

— Аня, вы справитесь и с целой бандой, если она не застанет вас врасплох, — раздраженно возразил шеф, и я стиснула зубы: ну да, как же, справлюсь. Особенно после того, как месяц пролежала влежку. Я ведь не знаменитый богатырь Илья из сарелийских сказок! — Дело не в этом, а в том, что я не знаю, какова природа опасности! Может быть, речь все-таки идет о галлюциногенном газе. Или о чем-то похуже.

— Если речь идет о газе, тогда тем более идти надо мне, одной, без вас, — сказала я. — Домашних животных в доме не было. Мы точно знаем, что все люди остались живы после того, как видели призраков. О животных того же сказать нельзя.

Этому доводу шеф внял. Но тут же сказал:

— Тогда с вами пойдет Прохор.

— А как вы будете ездить по знакомым? — шелково поинтересовалась я. — Лапками?

— Найму на вечер временного слугу из агентства, — не моргнув глазом, сообщил шеф. — И расходы оплатит Рогачев.

У меня аж язык отнялся. У шефа есть я, у него есть Прохор — и он собирается довериться случайному человеку только потому, что я показала себя совершенно…

Мне стоило огромного труда не допустить, чтобы из глаз пролились слезы. К счастью, шеф ничего не заметил: коты действительно близоруки. Как и все хищники с вертикальным зрачком, они нормально видят на расстоянии трех-четырех метров, а я, к счастью, стояла далеко от шефовского стола, у окна.

— Хорошо, — сказала я. — Пойду скажу Прохору.

— Нет, пришлите его сюда, — возразил Василий Васильевич. — Мне нужно дать ему некоторые инструкции.

Так и вышло, что в дом Галины Георгиевны я отправилась не одна, а с собственным надзирателем — Прохором Прохоровичем Ивашкиным, человеком, который учил меня драться и стрелять и который, если уж говорить честно, до сих пор мог дать мне фору как помощник сыщика. И зачем вообще я Мурчалову, если у него уже есть Прохор? Только потому, что Прохору шестьдесят, и, как он не раз мне говорил, ему куда больше нравится проводить все дни в нашей гостиной с газетой (заботы по обслуживанию одного кота необременительны), чем бегая по поручениям шефа?

Всю дорогу до дома Галины Георгиевны — мы взяли извозчика, ибо шеф договорился с Байстрюк об оплате накладных расходов — Прохор, конечно, держался подчеркнуто как слуга. Такта у него не отнять. Да и я, как ни странно, успокоилась. Точнее сказать, мне стало все равно.

Прежнее равнодушное настроение вернулось — я будто плыла по течению.

Только теперь это равнодушие даже мне самой казалось очень тонким, поверхностным. Совсем неглубоко под ним клокотали бурные эмоции, но что это были за эмоции, я и сама не могла понять. Только знала, что рано или поздно они прорвутся, и, скорее всего, на шефа. И ничего хорошего в этом не будет.

Почти наверняка после этого шеф меня уволит. Потому что какой смысл со мной дальше возиться. Да и свой котенок теперь у него есть, он может вырастить из него преемника…

Когда мы добрались до Аметистового конца, уже темнело. Остатки заката пылали на небе фиолетовыми и розовыми полосами, перечеркнутые треугольными ячейками купола. «Как тюрьма», — подумала я. В тот момент мне весь мир казался тюрьмой.

Дверь открыла служанка, сделав старомодный книксен на галлийский манер. Сама Галина Георгиевна ожидала гостей в атриуме, под апельсиновым деревом, где уже стоял изящный столик, кресло-качалка и два стула, на одном из которых лежала подушка. С утра я их не помнила, их принесли к нашему приходу.

Огромная люстра, привлекшая мое внимание еще во время первого визита, светилась, но, что поразило меня — не целиком. Только ее сердцевина, только часть электрических свечей полыхала мягким желтым светом; остальная же часть хрустальных подвесок светилась лишь отраженным, разбрасывая на пол и стены атриума радужные блики.

Месяц назад это поразило бы мое воображение. Сейчас я подумала только, что, должно быть, люмтрп обошлась в половину стоимости всего дома или близко к тому.

— Чрезвычайно рада вас видеть! — тепло улыбнулась нам мадам Байстрюк. — Лидочка, — это горничной, — принеси нам чайный прибор на троих…

— На двоих, прошу прощения, мадам, — Прохоров качнул своей породистой головой. — Я всего лишь камердинер господина Мурчалова. Присутствую здесь как ассистент барышни Ходоковой. На случай, если мошенники многочисленны.

— Какие пустяки, — Галина Георгиевна приподняла брови. — Наблюдать за появлением призрака лучше всего именно отсюда. Раз вы выступаете в роли ассистента, было бы глупо отправлять вас на кухню к прислуге. А раз вы будете здесь, мне будет неловко, что один из гостей не пьет с нами чай.

Я отметила, что Галина Георгиевна демократичнее, чем мне показалось поначалу: большинство не увидело бы здесь никакой проблемы.

— И все же… — начал Прохор.

— С кем только я не сидела за столом на моем веку! — перебила его Галина Георгиевна. — В том числе и с настоящими бандитами. Один честный камердинер погоды не сделает. Лидочка, чай!

Мы расселись за столом — Прохор только снял подушку со стула, который, очевидно, предназначался Мурчалову.

Чаепитие, от которого я ожидала молчания, прошло в приятном разговоре. Приятным он был отчасти потому, что мне в нем без всяких усилий с моей стороны выпала роль слушательницы.

Помявшись для порядка насчет приглашения за стол и получив от Галины Георгиевны разрешение считать себя гостем, а не прислугой, Прохор и вел себя далее как гость, легко поддерживая с хозяйкой дома непринужденную беседу. Для светскости их разговору не хватало лоска: Прохор не обладал ни по-настоящему аристократическими манерами, ни книжностью речи. Зато у него имелись здравый смысл и богатый опыт общения с людьми из самых разных сфер.

Такого же опыта хватало и Галине Георгиевне. Плюс у обоих в достатке оказалось чувства юмора и доброжелательности. В результате я поймала себя на том, что совершенно очарована их разговором, словно наблюдаю за разворачивающейся передо мной пьесой.

— …Хотите верьте, хотите нет, но купол над Аметистовым концом задумывался именно по образу и подобия этого дома, — проговорила Галина Георгиевна в какой-то момент, погладив кору старого апельсинового дерева. — Главный архитектор Подьячий был частым гостем у меня, и не раз выражал восхищение. Я тогда любила цветы апельсинового дерева, и он пообещал мне засадить ими все улицы.

— Когда я был мальчишкой, ходили слухи, что проект купола над Аметистовым концом был разработан ради благосклонности некой дамы, — улыбнулся Прохор. — Неужели это были вы?

Галина Георгиевна улыбнулась.

— Возможно, но лишь в некотором роде. К тому времени я уже сказала Виктору Георгиевичу, что ни в коем случае не стану его женой, а моим обществом он мог наслаждаться и без всяких подвигов в мою честь — он был кавалером исключительных достоинств, которые отнюдь не требовалось доказывать. Однако творцы есть творцы. Их тянет на подвиги независимо от того, требует ли таковых восхищенная красавица.

— То есть после капитана Байстрюка вы не рассматривали иные предложения руки и сердца? — спросил Прохор.

— Почему же, рассматривала. И рассмотрела до того хорошо, что все решила отклонить! Ну, вы-то наверное и без того знаете, а вот Анне Владимировне совет не повредит, — Галина Георгиевна обернулась ко мне и понизила голос до заговорщицкого: — Будете выходить замуж, берите только того человека, который не стесняет вас и не стесняется вами! Только того, с кем вам вместе легче, чем быть одной. Все остальное — любовь, страсть, денежные вопросы — преходяще.

Я опустила глаза. Не говорить же Галине Георгиевне, «я никогда не выйду замуж, потому что я не человек и не смогу сказать об этом моему вероятному мужу, а мои дети будут нести гены подчинения, которые затем разойдутся по всей расе, я не могу, ни за что не могу подвергнуть еще хоть одного человека риску такого невероятного ужаса, лучше уж умру бездетной». Ладно первые генмоды — у них не было другого выбора, если они хотели продолжить свой род. Но человечеству и без меня вымирание не грозит.

Мои пальцы сами собой сжались на десертной ложечке. Я и не заметила, что, слушая Прохора и Галину Георгиевну, сама собой приговорила два, а то и три пирожных, принесенных нам послушной Лидочкой. Теперь аппетит пропал.

Разговор постепенно увял.

Галина Георгиевна попросила Лидочку принести еще чая и ее вязание.

— Вы ведь не возражаете, господа, если я займусь чем-нибудь полезным, пока вы наблюдаете за призраком?

Мы, разумеется, не возражали.

Очень скоро вокруг нас троих воцарилось молчание. Галина Георгиевна вязала, мы с Прохором честно глазели на верхние галереи, стараясь все их держать в поле зрения. Скоро я почувствовала, что от этого глазения шея у меня затекает.

— Пойду пройдусь по верхним этажам, — сказала я. — Может быть, на меня одну мошенники выманятся.

У Прохора что-то мелькнуло на лице. Я подумала, уж не навяжется ли он меня сопровождать по наказу Василия Васильевича. Но слуга только кивнул, как будто мое решение даже не подлежало обсуждению.

Это меня даже разозлило: какое притворство! Я знала, что он будет так терпелив только до первой моей серьезной оплошности.

Тем не менее подъем наверх и прогулка по галерее меня успокоили. Я шла не торопясь, открывала все двери и заглядывала внутрь комнат.

На стенах галерей на расстоянии в несколько шагов друг от друга крепились лампы, но они не горели. Галина Георгиевна предложила было их зажечь, но я отказалась: все должно быть точно как тогда, когда видели призрака.

Сияющая желтым сердцевина люстры создавала мутноватые теплые сумерки. В этих сумерках ярко и четко был виден только островок света внизу: стол с корзинкой для вязания, мерно раскачивающаяся Галина Георгиевна, Прохор, ждущий неподвижно, как изваяние.

Я представила, как Галина Георгиевна проводит вот так абсолютно все свои вечера, но рядом с ней нет ни Прохора, ни даже кого-то вроде меня, чтобы составить ей компанию. А днем она ходит на могилу к сыну, чтобы почитать ему сказки…

Интересно, как часто она бывает на Спасоилаевском кладбище? Каждый день? Раз в неделю? Раз в месяц? И почему? Галина Георгиевна показалась мне довольной жизнью, даже счастливой женщиной. В ее пожилые годы ей не изменили ни чувство юмора, ни здравый смысл. Она даже не прочь еще похвастаться своими прежними женскими победами.

Значит, могла выйти замуж еще раз, родить еще детей, и тогда бы погибший капитан Байстрюк и Коленька не были бы межами, раскроившими ее судьбу раз и навсегда, не были бы самым главным, о чем она думала в старости. Они были бы просто страницей ее прошлого, той, которую недосуг вспоминать за семейными заботами о внуках и правнуках, и мошенники никогда бы не сделали Галину Георгиевну своей целью…

Неужели и меня прошлое не отпустит?

Я поймала себя на том, что давно уже не иду никуда, а бессмысленно стою на галерее третьего этажа (уже третьего! Выходит, я закончила обходить второй и поднялась наверх, даже не заметив этого), уставившись себе под ноги. А еще — что где-то на уровне моих коленей клубится белый, ничем не пахнущий дымок, совсем слабый пока, едва различимый на фоне пола.

Я вскинула голову.

Я находилась на углу галереи третьего этажа, возле выхода с лестницы. Прямо напротив, у противоположного угла, стоял, глядя на меня, мальчик лет семи в коротких штанишках. Точь-в-точь с портрета. Те же веснушки, тот же хохол встрепанных волос. Цвета в полутьме не различишь, но я была уверена, что волосы эти такие же рыжеватые. Мальчик смотрел на меня серьезно и внимательно. Сквозь него слабо проглядывала дальняя стенка и плафон вспомогательного освещения на ней.

— Коля!.. — прошептала я.

Глупо с моей стороны, конечно, но что вы хотите? Не каждый день видишь призрака.

Мальчик исчез.


* * *

Осенью светает поздно, поэтому утренний чай мы с Мурчаловым пили еще в темноте. Но, для разнообразия, с Прохором. Он еще раз подтвердил то, что доложила я:

— Силуэт ребенка и в самом деле растворился в воздухе, хозяин. По поводу того, насколько он походил на портрет, не скажу — глаза уже не те, мальчик был далеко, освещение плохое. Но он точно никуда не мог зашмыгнуть, я там потом все простучал и прополз, не было потайной двери!

— Он просвечивал, — устало добавила я в который уже раз. — Это был не ребенок. Это было… что-то другое.

У меня мелькнуло сравнение: как будто что-то нарисовали очень искусно на очень тонкой прозрачной бумаге. Но вслух я этого не сказала.

Шеф раздраженно фыркнул.

— Не могу поверить! Впервые за мою практику сталкиваюсь с таким случаем!

— Вы нам не верите? — спросила я.

— Не то чтобы не верю, но объяснить не могу. Однако… призраков не бывает, вы с Прохором не могли одновременно оба помутиться рассудком. Остается одно…

— Галлюциногенный газ? — предложил Прохор.

— Нет, — качнул головой шеф. — Я допускал возможность галлюциногенного газа, пока слуги и Байстрюк видели призрака по одному. Хотя даже в этом случае требовалась какая-то подсказка, визуальный намек, которая заставила бы их видеть именно мертвого мальчика, а не, скажем, поющие грибы, — на этом месте я от неожиданности даже хмыкнула. — Но вы не обнаружили ничего на том месте, где мальчик исчез. Значит, визуальной подсказки не было. Если не считать этого тумана.

— Да, — поддержала я. — Мы обползали все, и так и не нашли, откуда этот туман взялся!

— Если это были куски сухого льда, то и не нашли бы, — взмахнул хвостом Василий Васильевич. — Они просто испарились.

— Но того, кто их протаскивал в дом, найти можно, — произнес Прохор.

— Вот этим вы и займетесь, — наставительно проговорил Василий Васильевич.

— Я?! — Прохор фыркнул. — Помнится, вы хотели, чтобы кто-то подготовил комнату к приезду вашего наследника…

— Приезд можно и отложить, — отпарировал шеф, — чую, мы наткнулись в этом деле на что-то очень важное.

— На что? — спросила я.

— Как я уже сказал, если дело было не в галлюцинациях и не в обычном переодетом ребенке, значит, остается только одно, — шеф вздохнул. — Кто-то применяет новые технологии! Возможно, технологии, влияющие на разум зрителей. Можно ли представить большую угрозу для общественной безопасности?

Я почувствовала, что шеф говорит серьезно.

Тут бы мне испытать досаду, может быть, приступ страха — но внезапно я почувствовала отзвук приятного волнения, о котором за последний месяц успела забыть. Что-то по-настоящему новое, интересное! Загадка!

— …И боюсь я, эта новая технология может встать на службу организованной преступности, — продолжил шеф. — Совпадение ли, что она объявилась именно тогда, когда у нас в городе проводится Научная Ярмарка? Вряд ли! Так что, Анна, похоже, наши дела только что слились в одно.

Я пожала плечами.

— Меньше работы, вдвое больше денег.

Шеф мурлыкнул.

— Так держать, моя девочка!

Но тут я вдруг поняла: чему радуюсь? Наверняка из-за меня опять что-то пойдет не так. Или все сразу пойдет не так.

Загрузка...