Гевара по прозвищу Че

19. Новые горы, новые проблемы.

Патруль Директората предупредил колонну Че, что армия устроила на предполагаемом пути партизан несколько засад. Глубокой ночью с 15 на 16 октября 1958 года повстанцы миновали последний кордон жандармерии на шоссе между Тринидадом и Санкти-Спиритусом. Солдаты делали вызывающие жесты, но не предпринимали никаких враждебных действий. Чуть раньше Че уже сказал дружинникам Директората: «Вот увидите, теперь мы пройдем без стрельбы, разве что будет один-другой выстрел в нашу сторону». Так оно и получилось.

16 октября солдаты сил вторжения, с израненными, стертыми в кровь, изъеденными «ножной гнилью» ногами, сохранившие в целости только свой боевой дух, вошли в Эскамбрей. Повстанцы из колонны Че, оказавшись в горной стране, снова почувствовали себя в безопасности. Хоэль Иглесиас позднее рассказывал: «Несмотря на усталость, все в отряде были счастливы, и некоторые даже пели государственный гимн».

Первый лагерь был разбит в десять утра на развалинах гидроэлектростанции кофейной плантации поместья Канту. Представители Директората пошли дальше, в Дос-Арройос, чтобы доложить о прибытии колонны.

В течение двух дней Че впервые вступил в контакт практически со всеми силами, действовавшими в регионе, в частности с Мануэлем Кинонесом из провинциального руководства НСП, который принес деньги и доставил Че конфиденциальное сообщение, и с группой Движения 26 июля, в которое входили чиновник финансового управления Лас-Вильяса Леонор Арестуч и лидер рабочей организации Хоакин Торрес.

Представители Д26 сообщили Че о расположении армейских частей и движении подкреплений. Че, в свою очередь, попросил снабдить его отряд лекарствами для лечения кожных заболеваний, медицинским оборудованием, одеждой и обувью. Они условились о встрече на следующий день в Ломас-дель-Обиспо. У Че состоялся отдельный разговор с Торресом. Последний поразил партизанского командира тем, что не был внешне похож на рабочего, несмотря на то, что возглавлял рабочее движение.

Че не только установил связь с городской секцией Движения 26 июля, но также повстречался с руководителями небольшой партизанской группы — Помпилио Висьедо и Синдо Наранхо, которых расспрашивал о состоянии Второго фронта в Эскамб-рее.

Сразу же проявились первые признаки напряженности в отношениях со Вторым фронтом — группой, отколовшейся от Директората. Там, в предгорьях Эскамбрея, Че получил

«странное письмо, подписанное майором Каррерой, который предупреждал колонну революционной армии под моей командой, что она не должна углубляться в Эскамбрей, не дав предварительно четкого объяснения о целях своего движения, а я должен остановиться и дать разъяснения, прежде чем предприму какие-либо действия».

Письмо представляло собой циркуляр, датированный 10 октября, и в нем говорилось: «Любая организация, имеющая вооруженную группу и предполагающая проводить боевые действия в этой области без предварительного соглашения или разрешения от высшего командования Второго фронта, будет сначала предупреждена, а затем удалена или истреблена армией Второго фронта».

Для Че это значило больше чем предложение помериться силами или даже провокация: это было прямой атакой. «Было очень похоже на то, что назревала буря; тем не менее мы сохраняли спокойствие и вели беседы с каким-то капитаном — позднее выяснилось, что он собственноручно убил четверых городских бойцов, которые хотели выйти из Второго фронта и присоединиться к революционным отрядам Д26». Капитана звали Сори Эрнандес.

В лагере Канту Че предоставил своей колонне двухдневный отдых, чтобы люди могли вымыться и привести себя в порядок. Согласно рассказам кампесинос, «он снял свою рваную одежду, устроил ей «обыск с встряской», как мы это здесь называем, и снова облачился в нее».

Че не так уж радовался отдыху. Он до смерти хотел выйти с несколькими своими бойцами и грозной базукой, чтобы сровнять с землей какую-нибудь казарму. В горах не должно было остаться ни одного, даже самого крошечного, гарнизона. Снова вступить в бой с врагом, после того как отряд целых сорок пять дней старательно избегал столкновений, было важнейшим из предстоящих дел, но политическая ситуация в области, напряженные отношения между различными революционными силами и отсутствие базового лагеря — все это вынуждало его посвятить время и терпение — особенно его столь скудное терпение — другой работе.

«Первоочередная задача по прибытии в Эскамбрей была четко определена: беспокоить военную структуру диктатуры, прежде всего ее коммуникации. Непосредственная цель состояла в том, чтобы предотвратить выборы, которые собирался устроить Батиста, пытаясь вернуть хоть какую-нибудь видимость законности своему правлению, но работа затруднялась недостатком времени и сильными разногласиями между революционными фракциями».

Повстанцы двинулись дальше в горы. То, что бойцы выбились из сил, было видно невооруженным глазом: они отставали и засыпали прямо на дороге.

«Мы встали лагерем под открытым небом невдалеке от вершины горы, именуемой Дель-Обиспо, которую можно разглядеть из города Санкти-Спиритус; на ее вершине стоит крест. Там мы немедленно взялись за организацию базового лагеря и принялись расспрашивать, как найти дом, где нас ожидало то, что партизаны в данный момент ценили больше всего: обувь. Никакой обуви не оказалось, ее захватил Второй фронт Эскамбрея, несмотря на то, что она принадлежала Д26».

Состоялась вторая беседа с людьми из Второго фронта. Среди них был майор Каррера, подписавший известное письмо. Это «была не дружественная, но и не враждебная встреча. Каррера уже выпил полбутылки спиртного, что составляло примерно половину его ежедневной нормы. При личном общении он оказался не настолько агрессивным или непримиримым, как в своем недавнем официальном письме, но был настроен явно недружелюбно». Каррера имел репутацию жестокого человека; люди Директората осуждали его за кровожадность и за то, что он, не задумываясь, собственноручно расстреливал из пистолета любого, кого считал доносчиком.

Пытаясь наладить отношения со Вторым фронтом, Че определил для себя две главные задачи: дать людям прийти в себя после тягот перехода и принять под свою команду наиболее боеспособную часть Д26, действовавшую в этом районе. В отряде, о котором шла речь, возглавляемом Виктором Бордоном, было больше вооруженных людей, чем у Че — 202 бойца. Че послал записку в их лагерь, располагавшийся на Сан-Биасе, предлагая Бордону встретиться. На третьей неделе октября Че встретился с отрядом Бордона в местечке Лас-Пинас. Встреча поначалу проходила напряженно, так как Че, похоже, располагал противоречивой информацией о группе Бордона и его конфликтах со Вторым фронтом. Отряд также не произвел на него впечатления испытанного в боях. В довершение всего ему, похоже, не понравилась яркая ковбойская шляпа, которую носил Бордон, бывший рабочий с сахарного завода.

Колонна Че также вряд ли могла произвести сильное впечатление на Бордона. Спустя несколько лет Виктор вспоминал: «Когда мы добрались туда, то увидели не бойцов, а настоящих доходяг, истощенных, босых, оборванных... Че страдал от тяжелого приступа астмы».

Че начал с провокационного вопроса: «Сколько у тебя здесь партизан?» — «Они не мои, они — Д26», — ответил Бордон. Тогда Че произнес взволнованную речь, обращенную к новому отряду: единоличное командование, железная дисциплина, беззаветная борьба; любой, кому это не нравится, может сдать оружие и уходить. Бордон позднее кратко прокомментировал это выступление: «Митинг прошел в стиле Че, очень кратко». Из 202 человек, пришедших с Бордоном, осталось всего-навсего 110 или 115. Бордона, который до тех пор носил звание майора, Че назначил капитаном под своим командованием. С тех пор отношения между ними были прекрасными.

21 октября, после того как удалось укрепить «внутренний фронт», в Дос-Арройос и Эль-Альгаррабо состоялись долгожданные встречи с представителями Директората. Их атмосфера была очень эмоциональной, и бойцам удалось достичь хорошего взаимопонимания. Директорат создал в зоне определенную инфраструктуру, которая, должно быть, понравилась Че и напомнила ему о кропотливых усилиях, которые он сам предпринимал в Эль-Омбрито, основывая школу для кампесинос, оружейную мастерскую, казармы, радио- и электростанцию.

На встрече присутствовали майор Роландо Кубела, Тони Сантьяго, Фауре Чомон и Монго Гонсалес. Че написал приветствие: «Прибыв в Сьерра-дель-Эскамбрей... мы, бойцы Движения 26 июля, выражаем главному штабу Директората свою искреннюю благодарность за этот братский прием».

Вскоре они перешли к объединению движения. Директорат заявил, что давно готов к совместным действиям — но не со Вторым фронтом, деятели которого, как они утверждали, «говорили и вели себя точь-в-точь как бандиты», — и что они понимают, насколько Че, впервые прибывшего в Эскамбрей, должны беспокоить напряженные отношения между местными силами.

Совсем недавний раскол между Директоратом и Вторым фронтом — он датировался августом текущего года — крайне усиливал напряженность. Фауре, с которым Че мимоходом познакомился в Мексике, во время встречи Эчеверрии с Фиделем Кастро, утверждал, что Элой Гутьеррес, лидер Второго фронта, продался закосневшим политиканам, за спиной которых, судя по всему, стоят США. Че держался до последнего и настаивал на необходимости любой ценой объединить все силы, желающие с оружием в руках сражаться против диктатуры. Фауре вспоминал такой разговор:

«— Мы не объединимся ни с кем, кто готов опуститься до бандитизма, — говорил я.

Че окинул меня проницательным взглядом. Я знал, о чем он думает, и объяснил:

— Я говорю не как сектант. Ты прибыл сюда, чтобы объединить нас, но я должен предупредить. Тогда Че предложил:

— Давай выработаем с тобой совместный план, и я начну сепаратные переговоры с Гутьерресом».

Сохранилась фотография: встреча Че и Рамиро Вальдеса с руководителями Директората (Кубелой, Фауре, Кастельо и Рене Родригесом). Че и Рамиро одеты в рубашки, расстегнутые до пупа. На голове Че, вместо обычного берета, кепи с маленьким козырьком, которое с трудом держится на его длинных волосах; он курит огромную сигару. На лицах, в соответствии с важностью встречи, написано выражение наивысшей серьезности.

На этой встрече Че познакомился с человеком, с которым ему предстояло часто иметь дело в будущем. Это был капитан Директората Виктор Дреке, чернокожий человек с проницательным взглядом, двадцати семи лет от роду. Перед самым появлением колонны Че Директорат предпринял диверсию, в ходе которой Дреке был тяжело ранен и чудом остался жив. Дреке вспоминал:

«Когда Че в 1958 году прибыл в Эскамбрей, он был поистине живой легендой. Я был ранен, и меня доставили к месту встречи. Фауре представил всех нас и сказал майору Геваре, что я был ранен в ходе нападения на Пласетас. Че осмотрел меня как врач. Кастельо, наш доктор, объяснил ему характер ранений. Мы поговорили о выстреле, который чуть не убил меня. У нас был маленький кабинет с пишущей машинкой, и Че очень застенчиво попросил нас предоставить ее ему. Он был командующим Революции в Лас-Вильясе, но на все просил разрешения...»

Хотя Че, по-видимому, отчетливо представлял себе путь к объединению, ему, похоже, было очень легко в этой группе бойцов. Она сформировалась из революционного студенчества, и в ней, казалось, не было места двуличности. Гевара предпочел устроить лагерь на территории Директората, а не на востоке, который' контролировал Второй фронт. И колонна переместилась в Местечко под названием Гавильянос.

Бойцы все еще носили сувениры от прорыва в глубь острова — прежде всего незалеченные раны и язвы на ногах.

Какой-то кампесино встретил Че на дороге. Командир повстанцев ехал верхом, крест-накрест опоясанный патронными лентами, а впереди бежала вислоухая собака. Когда этот пес успел привязаться к нему? Его звали Мигелито, и он тоже вошел в историю: на одной из фотографий пес лежит в гамаке перед крестьянским домом.

На той же неделе Че имел нелицеприятную беседу с Энрике Ольтуски, координатором Д26 в Лас-Вильясе. Атмосфера встречи была очень далека от дружеской. Че сказал прямо: «Мне не кажется, что вы хорошо поработали в Эскамбрее». Ольтуски ответил, что Второй фронт в поисках союза с наиболее влиятельными силами ушел далеко в сторону от Директората. Когда Второй фронт только формировался, было, в частности, достигнуто соглашение, в котором говорилось, что его члены согласны признать Фиделя общенациональным лидером, а Д26 в Лас-Вильясе займет подчиненное положение по отношению ко Второму фронту. Но в итоге люди Второго фронта перестали вообще считаться с Бор-доном. Они форменным образом воровали поставки Движения 26 июля, предназначенные Директорату и местным организациям Д26, оставляя снабженцев просто-напросто с пустыми карманами.

Че сообщил Ольтуски, что Гутьеррес Менойо отказался от встречи. (Че послал к нему Тамайо с предложением побеседовать и предупредил при этом своего посланца: «Тамайо, нам, похоже, придется сражаться не только с армией, но и со Вторым фронтом. Говори все, что придет на ум, не позволяй им сбить себя с толку». Гутьеррес отказался от встречи и сказал, что даже если Че прибудет к нему собственной персоной, он не получит иного приема.

Беседа с Ольтуски коснулась аграрной реформы и желательности избежать на первых порах прямого столкновения с интересами США. «И хотя я считал себя совершенно бескомпромиссным в подходе к обеим проблемам, его подход был куда жестче моего, и заходил он дальше», — вспоминал Ольтуски. Этот последний был одним из авторов аграрной программы Д26, которая казалась Че умеренной. В ней предусматривалось тяжелое налогообложение крупных землевладений, продажа участков и предоставление ссуд мелким фермерам. Че пришел в ярость; его аргумент в споре выражался словами Сапаты': «Земля для тех, кто на ней работает».

«— Но, Че, нам следует проявлять большую осторожность в этих вопросах, мы не можем поначалу высовываться, потому что янки сразу раздавят нас.

— Ты и впрямь деревенщина! Неужели ты считаешь, что мы сможем совершить революцию у американцев за спиной так, чтобы они этого не заметили? Революции должны быть явными с самого начала, чтобы каждый знал, что они из себя представляют; только так мы можем привлечь на свою сторону людей. Настоящую революцию нельзя замаскировать».

Беседа продолжалась всю ночь. Ольтуски, не доверявший коммунистам, видел в лагере Че Армандо Акосту и знал, что тот является членом НСП. Че, широко известный как независимый марксист, считал, что кубинские коммунисты были весьма умеренными в своих взглядах, что на самом деле они оппортунисты, уклоняющиеся от разрешения основной проблемы: борьбы с диктатурой Батисты, которой можно было противостоять только с оружием в руках. Беседа затянулась. Ночь была холодной; бойцы в лагере улеглись спать. У Ольтуски сложилось впечатление, что Че уделял больше внимания политическим, а не военным проблемам. Однако несмотря на разногласия, каждый из них нашел в споре достойного противника.

23 октября 1958 года в Гавильяносе Че написал Фиделю очередной рапорт. Еще через пару дней он решил открыть боевые действия против гарнизонов, размещенных в горных районах. Тогда же состоялась бурная встреча с одним из командиров Второго фронта по имени Пенья,

«который получил известность в округе своим пристрастием к охоте за крестьянскими коровами. Он категорически запретил нам атаковать Гуинья-де-Миранду, так как этот город находился в его зоне действий; когда мы принялись доказывать, что зона действий общая, что у нас больше оружия и оно лучше, он ответил лишь, что против нашей базуки у него есть 200 винтовок и что 200 винтовок могут пробить такую же дыру, как и базука. Было сказано, что Второй фронт наметил Гуинья-де-Миранду как объект нападения и мы не можем ее атаковать. Естественно, мы не обратили на это никакого внимания, но поняли, что у нас здесь есть несколько опасных «союзников».

Некоторые свидетели изображали встречу еще более враждебной, чем говорилось в отчете Че. В одном из моментов разговора Пенья сказал Че: «Я со своими четырьмя сотнями винтовок могу сделать больше, чем ты со своей базукой, всеми своими интервентами и их мудями, вместе взятыми». Он, похоже, хотел вывести Че из себя. Они говорили, сидя на покрытом птичьим по метом полу лачуги. Наконец Че поднялся и положил свою «М-1» на пол: «Пойми, Пенья, тот день, когда я буду вынужден обратить оружие против своих товарищей, станет последним днем моей борьбы, — и закончил: — Если вы за пять дней не возьмете Гуинья-де-Миранду, то мы возьмем ее сами».

Че не стал выжидать пять дней.

25 октября, когда армейская авиация усиленно бомбардировала горы, Че попросил у Фауре двоих проводников и на следующий день разделил свою колонну на две части. Акоста с группой неопытных бойцов отправился в самую недоступную часть Сьер-ра-дель-Эскамбрей — к холму Кабальете-де-Каса высотой в тысячу двести футов, с которого можно было разглядеть города Пласетас и Санкти-Спиритус. Че выбрал это место для создания базового и учебного лагеря.

Сам он с большей частью колонны перешел в имение Лас-Пинас, где у него состоялась встреча с членами маленькой ячейки Д26, очень активно сотрудничавшими с отрядами Бордона. Эти кампесинос проводили его к казарме Гуинья — кирпичному зданию с жестяной крышей, в котором размещался гарнизон из двадцати шести человек.

Четыре взвода колонны № 8 заняли позиции вокруг казармы, а отряды Бордона засели в засадах на подходах к городу. Сигналом для нападения должен был послужить выстрел из базуки, но первые два выстрела были даны с перелетом, и обороняющиеся открыли шквальный огонь из винтовок. Че совершенно озверел, обругал минометчика и приказал срочно найти хоть немного бензина, чтобы сделать «коктейль Молотова». Его удалось разыскать не сразу: близлежащий бакалейный магазин, принадлежавший какому-то китайцу, оказался закрыт; а когда необходимое удалось найти и бомбы были готовы, то двое бойцов, пытавшихся бросить их в казарму — Аменгаль и Кабралес, — были убиты пулеметным огнем.

Еще один партизан, Элисео Рейес по прозвищу Сан-Луис, чуть не погиб, когда граната бразильского производства, которую он бросил, отскочила обратно прямо ему под ноги; к счастью, она не взорвалась.

Базука дала осечку, потом еще одну: барахлили батареи. Хоэль рассказывал:

«Мы почти ничего не видели из-за грязи, которую поднимали ударявшиеся в землю пули, но нас прикрывал пригорок. В этой ситуации, среди яростного огня... Че увидел, что минометчик дал еще один промах; он разозлился, вскочил, подбежал к минометчику, забрал у него базуку и стоял там под градом пуль. Я не знаю, как он уцелел: настолько ожесточенной была стрельба. Он схватил базуку и приготовился стрелять из нее... Я стал перед ним и попробовал оттеснить назад, за пригорок... Тогда он со всей силы оттолкнул меня, и мы чуть не подрались».

Но Гевара, конечно, одолел. Базука в тот день требовалась ему не столько для достижения военного эффекта, сколько для того, чтобы уязвить Пенью. Где-то с пятой попытки ему удалось прямое попадание в дом; при этом один из жандармов был убит, а двое ранены. Из боковой двери выбежали шестеро солдат, за ними последовали остальные.

Бордон позднее с полным основанием заметил, что «пренебрежение безопасностью было «ахиллесовой пятой» Че».

Бой закончился примерно в пять утра. По словам капрала, командовавшего жандармами, партизан приветствовал весь город. Капрал Максимилиане Хувьер, достигший уже пенсионного возраста, имел под своим началом всего-навсего четырнадцать человек, хотя они и были хорошо вооружены. Че разоружил его, отругал как следует, велел передать жене старика, что с тем все в порядке, и отпустил капрала домой. Это оказалась не последняя встреча Че с капралом Хувьером.

«Победа не принесла выгоды с практической точки зрения — было истрачено несколько тысяч патронов, а захвачено лишь 600 или 700 да четыре спрингфилдовских винтовки — но это был удачный политический ход, показавший нашу готовность и способность управлять ходом событий».

На обратном пути в Гавильянос двое бойцов, Ковбой Кид и Фигаредо, подошли к Че и завели с ним разговор насчет формирования штурмовой группы, вооруженной автоматическим оружием, которая будет подготовлена специально для нападений на казармы. Че согласился с ними и попросил составить список Добровольцев для участия в «команде самоубийц», как он назвал новое подразделение.

27 октября Че закончил разработку плана партизанских лагерей. Эль-Педреро в Гавильяносе занимал большое поместье, окруженное горами, а Кабальете-де-Каса располагался в чрезвычайно труднодоступных местах среди высоких гор; там, в относительной безопасности, должно было проходить обучение новобранцев. Работы велись в очень высоком темпе; деревянные хи-Жины вырастали в считанные дни. Укрытые в густом лесу, они были невидимы с воздуха. В Эль-Педреро Че поселился в доме Лины Гонсалес. Эта женщина позднее очень тепло вспоминала о своем постояльце: «У него была хорошая, немного шаловливая Улыбка».

Для Че была запланирована еще одна работа, связанная с комедией «выборов» — Батиста рассчитывал с их помощью придать своему правительству видимость законности. Лозунги в горах были «уклонение» и «саботаж».

«Отрезок до 3 ноября — дня выборов — был временем чрезвычайной активности: наши колонны повсюду были мобилизованы и почти полностью отрезали избирателей тех мест от избирательных участков... Почти все движение, начиная с перевозки солдат Батисты и кончая доставкой товаров, было приостановлено».

Однако главное из военных действий — нападение на казарму Банао к востоку от гор, в противоположном направлении от Гуиньи — не принесло успеха. Слишком мало времени было потрачено на подготовку, проводники неправильно вывели солдат, базука снова давала осечки, и партизаны потеряли несколько человек. Бой продолжался всю ночь, а на рассвете Че дал приказ отступить, чтобы не попасть на открытом месте под атаку с воздуха. Бордон рассказывал:

«Отступление превратилось в сущий ад. Че мучился от приступа астмы и не имел никаких лекарств, чтобы облегчить свои страдания. Все люди были утомлены, а он прилагал сверхчеловеческие усилия, чтобы держаться на >- ногах.

По пути мы прихватили нескольких лошадей, и Че сел на одну из них. Молодой боец по имени Сото увидел это и принялся жаловаться. Че услышал его слова, спешился и шел дальше вместе наряду с колонной. Когда мы дошли до группы зданий кофейной плантации, солнце уже поднялось.

Мы принялись разбивать лагерь, чтобы отдохнуть, а затем Че послал за мной. Приступ астмы все еще не прекратился. «Скажи Сото, пусть придет сюда». Че предло-• жил товарищу присесть рядом на мокрую от росы траву. Он долго говорил с Сото, объяснил, почему ехал верхом на лошади и почему Сото не следует видеть в этом привилегию командира. «Понятно, малый?» — спросил он, по-отечески погладив молодого повстанца по правому плечу. Тот расплакался».

Выборы, как оказалось, прошли неудачно для правительства. Корреспондент «Нью-Йорк тайме» прикинул, что проголосовало не больше 30 процентов от общего числа имевших право голоса(а в некоторых местах даже меньше 10 процентов), несмотря на все давление и мошенничество. Как и ожидалось, было объявлено, что на выборах победил Риверо Агуэро, кандидат Батисты. Срыв выборов в Лас-Вильясе «произошел спонтанно, поскольку у оппозиции было слишком мало времени для того, чтобы одновременно организовать пассивное сопротивление масс и вести активную партизанскую деятельность».

Че был не прав, давая такую оценку событиям. Действия, направленные на срыв выборов, и народная мобилизация, наверно, и впрямь не были скоординированы, но Че видел спонтанность там, где на деле существовала хорошо подготовленная организация, деятельность и пропаганда. Когда Че прибыл в Камагуэй, там уже существовала сеть ячеек Д26, имевших широкое влияние в обществе. Они были сосредоточены в Санта-Кларе, Камагуэе, Санкти-Спиритусе и распространялись дальше, по Сьерра-дель-Эскамбрею — через города к деревням и фермам, спрятавшимся в горном массиве. Действия, предпринимавшиеся этой сетью, которая была реорганизована под руководством Ольтуски после неудавшейся забастовки в апреле, осуществлялись в различных местах и в разное время. Так, например, в Гуинье существовала группа, возглавляемая городским доктором, которая добывала оружие и организовывала диверсии. Она была связана с Санта-Кларой через водителя такси. Женщины в университете Лас-Ви-льяса посвятили себя закупке боеприпасов для бойцов и пропагандистской работе. В провинции ни одного дня не проходило без какой-нибудь акции — это были и вербовка студентов, кам-песинос и мелких служащих, и сбор революционных налогов для Д26, и похищение оружия или продовольствия со складов, и сбор денег на покупку одежды или обуви для партизан. Помимо этого, почти непрерывно совершались вооруженные акции. Рабочие табачной фабрики «Флер-де-Лис» в Лас-Ломасе были премированы продуктами и пожертвовали 95 процентов в пользу партизан. Возможно, в слабости связей сети Д26 был виноват боевой руководитель из Лас-Вильяса, «Диего» (Виктор Панеке), который считал, что основное революционное движение должно проходить в городах. Эта позиция была откровенно оппозиционной по отношению к главной мысли Че, укрепившейся после провала апрельской забастовки — революционная сеть должна формироваться вокруг партизан, действующих в горах. Че не замедлил принять меры: «По прибытии мы полностью изменили боевую сеть в городах. Мы моментально перевели лучших дружинников из городов в учебный лагерь, чтобы обучить их диверсионной деятельности, которая, как оказалось, была очень эффективной при работе в сельской местности».

На фотографии, сделанной почти сразу же после провала выборов, устроенных Батистом, Че выезжает из лагеря Кабальете-де-Каса верхом на лошади, а не на привычном ослике. Че держится очень прямо и гордо; в его раздутых карманах тысяча и одна мелочь, а на поясе висят гранаты.

У него были серьезные основания считать себя счастливым. Кабальете-де-Каса был с невероятной скоростью — наконец-то! — преобразован в ту самую тыловую базу, о которой он так давно мечтал. База была укреплена, в ней можно было собрать людей и дать им военную подготовку, пока для них добывалось оружие.

На базе также размещались штаб, радиостанция, небольшие табачные, кожевенные, слесарные и оружейные мастерские. В Кабальете проводили серьезную работу с местными кампеси-нос; там был сформирован стрелковый взвод Ларросы, молодые бойцы Второго фронта оказались покорены, а активисты студенческого движения, загипнотизированные мистическим образом Че и совершенным им переходом, приезжали из Сайта-Клары и даже Гаваны. Судя по сведениям из различных источников, за первые полтора месяца через лагерь прошло от шестисот до тысячи новобранцев.

Че назначает Пабло Ривальту комендантом базы, а Висенте де ла О поручает начать осуществление аграрной реформы в освобожденной зоне. К ноябрю перераспределение земли уже шло полным ходом. Поместье Ла-Диана, неподалеку от Банао, принадлежавшее губернатору области Лас-Вильяс, было разделено среди кампесинос. А 8 ноября был выпущен Военный приказ № 1, в котором среди множества различных пунктов имелся и разработанный Че проект аграрной реформы. Этот проект предусматривал немедленную конфискацию земель, принадлежавших чиновникам и сторонникам диктатуры, и расследование в отношении любого земельного надела площадью свыше тридцать кавальерий. Каждый сельскохозяйственный рабочий или арендатор, вносивший плату в течение двух лет или более, имел право стать владельцем земли, на которой работал.

Вновь возникла политическая проблема, связанная с аграрной реформой и программой распределения земли. Че наконец потерял терпение:

«После множества споров,... в которых наше терпение подвергалось бесконечному испытанию и в ходе которых мы были вынуждены, по справедливому замечанию товарища Фиделя, выносить гораздо больше, чем должны, мы достиг ли компромисса: нам позволяли осуществить аграрную реформу по всей зоне действий Второго фронта, в то время как Второй фронт будет собирать платежи».

А главная задача Вторжения выполнялась уже в течение целого месяца. Взвод Рамона Сильвы перекрыл шоссе Тринидад — Санкти-Спиритус, а движение по главному шоссе Кубы, проходящему по всей длине острова, было приостановлено после взрыва моста через реку Туинику. Ряд нападений надолго парализовал центральную железную дорогу. «Наиболее неспокойная часть страны — восточная — теперь получала помощь от правительства только морским путем или по воздуху, и с каждым разом возможность оказания помощи становилась все более и более сомнительной. Во вражеской обороне появлялись все более явные признаки слабости».

Одно лишь маленькое облако омрачало горизонт. Среди действий, предложенных Че для срыва выборов, было ограбление банка, совместная акция городских дружинников и партизан. Деньги, полученные в результате операции, предстояло использовать на финансирование неотложных потребностей революционного движения. Энрике Ольтуски категорически возражал и вместе с Виктором Панеке решительно выступил против самой идеи ограбления банка. Ольтуски считал, что подобные действия не улучшат образ движения в глазах населения, и указал на то, что можно без особого труда получить деньги от консервативных групп, которые, предвкушая неизбежный крах режима, желали наладить отношения с победителями. Вместо налета на банк Ольтуски предложил полученные законным образом через казначейство пятьдесят тысяч песо.

В начале октября Че в ответ на это предложение отправил письмо, в котором содержалась гневная отповедь. Ставя в упрек Ольтуски то, что операция по захвату банка была давно согласована и что люди с Равнины не держат свое слово, Гевара добавил, что если народные предводители уйдут в отставку — а Ольтуски сделал такой угрожающий намек, — то ему, Че, будет на это совершенно наплевать.

«Я должен, к сожалению, напомнить вам, что я был назначен командующим. ... Уйду я в отставку или нет, но я буду пользоваться предоставленной мне властью для того, чтобы обезопасить деревни, окружающие горы, от всяческих проявлений малодушия. ...Почему ни один из кампесинос не нашел недостатков в нашей идее о том, что земля должна принадлежать тем, кто на ней работает, а крупные арендаторы находят недостатки? И не потому ли подавляющее большинство бойцов поддерживает идею налета на банк, что не у каждого из них за душой имеется хотя бы сентаво?»

Но на этом разногласия не кончились. Ольтуски, с самыми искренними намерениями, попросил у Че расписку в получении пятидесяти тысяч песо, на что Че ответил, что между товарищами такое недоверие оскорбительно. «Я не стал бы просить у тебя расписки на какую бы то ни было сумму денег, хотя у Гутьерреса Ме-нойо потребовал бы документ даже на сотню песо».

Из-за волнений, связанных с этими деньгами, в лагерь Че была направлена делегация центрального аппарата Д26, и этому визиту, как ни странно, предстояло оказать очень сильное влияние на будущее майора Гевары. Уполномоченный Д26 по финансовым вопросам, доктор Серафин Руис де Саратес, во главе комиссии Д26 прибыл в Сьерра-дель-Эскамбрей, чтобы вручить Че эти пятьдесят тысяч песо. В комиссию входили Марта Лухьойо, Грасиэла Пинейра, доктор Адольфо Родригес де ла Вега и Алейда Марч, активистка из Санта-Клары, игравшая важную роль в организации связи и перевозок рабочих во время апрельской забастовки и восстания в Сьенфуэгосе. Комиссия находилась в Эль-Педреро трое суток, а когда они собрались уезжать, посыльный принес сообщение о том, что Марч и Родригеса де ла Вегу разыскивает полиция. Так что им пришлось остаться в горах Эскамб-рея; Родригесу — в отряде, а Алейде — в Пласетасе.

Отношения Эрнесто Гевары с женщинами обычно рассматриваются его летописцами и биографами как нечто близкое к викторианскому пуританству. Но судя по отношениям Че с женщиной, ставшей его последней возлюбленной, это было какое-то сверхъестественное пуританство. Виновны в таком представлении, видимо, не только робкие иконописцы, желающие скрыть от публики частную жизнь исторической личности, но и невероятная скромность Алейды, наотрез отказавшейся давать какие бы то ни было интервью. (Среди тысяч опубликованных в печати материалов, посвященных Че и его товарищам, автор после отчаянных поисков обнаружил только одну заметочку о беседе с ней, объемом в десять строк.) Также принято преуменьшать ту роль, которую Алейда Марч сыграла в революционном процессе. То, что временами эта роль была очень значительной, будет видно из описания сражения за Санта-Клару. И поэтому об Алейде очень мало что известно, разве что ее вторая фамилия (Торрес) и некоторые данные о ее деятельности в сопротивлении Лас-Вильяса. В сотнях книг, посвященных деятелям кубинской революции, нет ни одного ее биографического очерка, хотя бы самого краткого.

Таким образом, те три дня в Пласетасе, когда началась любовь Эрнесто и Алейды, остались в тени. Альберто Кастельянос, один из адъютантов Че, рассказывал:

«Меня тогда не было там, а когда я вернулся, то увидел красивую девушку и немедленно поинтересовался, кто она такая. Мне сказали, что это великий боец революции, очень храбрая женщина, действовавшая в подполье в районе Лас-Вильяс. Стало известно, что полиция совершила налет на ее дом и ищет повсюду, поэтому руководство Д26 велело ей оставаться в Эскамбрее. Алейда и Че влюбились друг в друга; скажу больше, когда я увидел ее и сделал игривое замечание, Че смерил меня таким взглядом, что я сказал себе: «Брось это дело, Альберто, не то наживешь неприятности».

Как ни странно, один из взводных командиров, Гарри Вилье-гас, отрицал, что это могла быть любовь с первого взгляда: «Эта любовная интрига возникла не так легко, как считают некоторые: они увидели друг друга и сразу влюбились. Это чувство не зародилось платонически или как любовь с первого взгляда; оно развивалось вместе с развитием борьбы».

Когда имеешь дело с мужчиной столь сдержанным, как Че, в проявлении привязанностей или внешнем выражении эмоций, и женщиной, столь же скромной в отношении своих жизненных перипетий, как Алейда, очень трудно отличить факты от вымысла. Посылал ли Че Алейде дикие цветы с партизанскими посыльными? Он записал в дневнике: «Сегодня вечером я собираюсь добиваться Алейды». Исполнил ли он свое намерение? Случалось им проводить ночь, озаренную ярким светом луны, в амбаре, где сушатся кофейные зерна? Или нет? Но так или иначе, к началу декабря Эрнесто Гевара и Алейда Марч стали любовниками.

* * *

В течение первой недели ноября приток добровольцев усилился. Среди вновь прибывших были два человека, которым предстояло сыграть существенную роль в жизни Че: Альберто Фернандес Монтес де Ока по прозвищу Пачо (Лентяй), двадцатипятилетний парень с востока, и двадцатидвухлетний Хесус Су-арес Гайоль из Пинар-дель-Рио, носивший кличку Эль Рубио (Блондин).

Пачо можно было назвать невезучим человеком. Он успел побывать в эмиграции в Мексике; там заблудился в джунглях при неумелой попытке попасть на Кубу, во время которой его брат Орландо был убит. Вернувшись на остров, он ушел в подполье в Санта-Кларе, но конспиративная квартира провалилась, и он получил приказ уйти в Эскамбрей.

Суарес Гайоль, активист Д26 из числа студентов, тоже вынужден был покинуть Пинар-дель-Рио после провала явки. Перед прибытием в Эскамбрей он принял участие в поджоге радиостанции и получил тяжелые ожоги ног. Вентура, один из наиболее печально известных палачей батистовской полиции, приняв за Суареса другого юношу, сразу приказал его казнить. Че, увидев ожоги Суареса, не пожелал принять его в отряд: «Не забудь — я доктор, и знаю, что ты не сможешь ходить в таком состоянии». Но студент все же добился, чтобы его отправили в Каба-льете-де-Каса вместе с Монтесом де Окой, которого прикрепили ко взводу новобранцев.

7 ноября Че наконец написал в Директорат:

«Трудности, возникшие между нами и организацией, именуемой Второй фронт Эскамбрея, все усиливались... до тех пор, пока эти люди не дошли до прямой агрессии, совершенной против одного из моих капитанов, располагавшегося с подразделением в зоне Сан-Биас. Эта тонкая ситуация делает невозможным достижение соглашения с вышеупомянутой организацией».

Че также сообщил руководству Директората, что он добился взаимопонимания с Первым фронтом: НСП передала партизан из Ягухая и организаций Равнины под его командование. Письмо заканчивалось просьбой о встрече с руководством Директората. Ответ пришел тринадцатого: «Вы находитесь в нашей повстанческой зоне всего месяц и уже стали объектом самой злостной клеветы и оскорблений. Все это делает те сомнения относительно Второго фронта, которые мы высказывали на наших первых переговорах, весьма убедительными».

Во встрече, состоявшейся спустя несколько дней в городе Ла-Глория, участвовало высшее руководство Директората и командиры колонны № 8. В ходе дискуссии ее участники несколько раз возвращались к одному и тому же вопросу: что делать со Вторым фронтом. На сей раз Че был настроен самым радикальным образом и без конца проклинал Элоя Гутьерреса. Кто-то из Второго фронта разослал в дома кампесинос прокламации, в которых говорилось, что бойцы, отказывающиеся подчиняться этой организации, будут изгнаны из района или расстреляны. «Я понятия не имел о том, что происходит в Эскамбрее, и прошу простить мое предубеждение против ваших людей. Вот дерьмовая история, мы действительно информированы из рук вон плохо».

Фауре Чомон вспоминал: «Он думал о том, возможно ли было бы предпринять до начала наступления совместную силовую акцию, чтобы наказать их за предательство и присвоение чу жого вооружения, обмундирования и продуктов». Но наступле-'ние повстанцев нельзя было откладывать слишком надолго, и поэтому было решено проблему Второго фронта оставить на потом, заключить соглашение между Директоратом и партизанами, немедленно создать объединенное командование и начать совместные действия. Похоже, что Че постарался выяснить у руководителей Директората, есть ли у них какие-нибудь возражения против участия в действиях Народно-социалистической партии, но возражений не выявилось.

Непосредственным результатом переговоров в Ла-Глории были две сравнительно незначительные акции, осуществленные в середине и в конце ноября. Отряды Директората, возглавляемые майором Роландо Кубелой, напали на город Каракусей, а подразделения колонны Че предприняли неожиданный удар по городу Кабайгуан, где пробыли несколько часов, демонтировали и вывезли оборудование радиостанции Кубакан, телефонной станции и топливо с нефтеперерабатывающего завода РЕКА. (Благодаря этим трофеям Че получил возможность создать в недалеком будущем радиостанцию колонны №8.)

При этом отношения Че со Вторым фронтом были далеко не столь напряженными, как у Директората; возможно, Че прилагал значительные усилия для того, чтобы хоть как-то избежать междоусобицы революционных сил в провинции Лас-Вильяс. В том самом джипе, из которого Че руководил операциями, вместе с заместителем Гевары Рамиро Вальдесом и доктором Оскаром Фернандесом Мелем разъезжал руководитель Второго фронта Элой Гутьеррес.

Примерно в это же время Ольтуски и Марсело Фернандес, один из национальных лидеров Д26, еще раз посетили Че в горах. Целью встречи, несомненно, было сглаживание напряжения между городским подпольем и лидерами партизанского движения. Вспоминает Ольтуски:

«Че приехал к полуночи. Мы дремали в школе на полу. Последовали приветствия, а затем Че сказал:

— Теперь, после того, как состоялись первые столкновения, самое время попробовать какую-нибудь крупную операцию в этой зоне.

Во время разговора он хватал грязными пальцами куски мяса и поедал их с огромным аппетитом — они, вероятно, были восхитительными на вкус. Когда он закончил есть, мы с Че и Марсело вышли наружу и присели на обочине дороги. Че дал нам по сигаре. Они были по-настоящему крепкими; скорее всего их скрутили какие-нибудь кампесинос на партизанской территории. Я вдыхал горький дым и чувствовал, что внутри у меня теплеет, а голова слегка кружится. Сидевший рядом со мной Че курил и кашлял, кашель был влажным, словно все легкие у него были полны мокроты. От него плохо пахло — протухшим потом. Это был прилипчивый запах, и я отгораживался от него табачным дымом.

Наша беседа была не слишком теплой, но той ночью мы не вступали в ожесточенные схватки. Возможно, Че был сильно утомлен; возможно, плохой табак слегка задурманил нам головы. Между Че и Марсело состоялась словесная дуэль. Помимо всего прочего, они обсуждали программу Д26. Че обещал написать туда».

Они говорили не только о программе, но также и об отказе городского подполья войти в широкий единый фронт с коммунистами НСП. Несмотря на многочисленные разногласия, снова обнаружившиеся во время разговора, на обратном пути из гор Эскамбрея Ольтуски сказал Марсело Фернандесу: «Когда я вернусь в горы, то буду сражаться вместе с Че».

Однако такой возможности могло и не представиться: события развивались слишком быстро. В конце ноября среди бойцов и кампесинос возникли слухи о том, что армия собирается начать наступление в холмах, что сюда приехали Санчес Москерас и какой-то полковник Ла Рубиа... Слухи сообщали о местопребывании армии: «Они находятся в Фоменто»... «Они в Кабайгуа-не»... «У них есть танки, джипы и все такое...» — «Чушь, малый, все это чушь. Жандармы сюда не доберутся».

Но они все же приближались к району действий партизан. И силы у них, хотя в разговорах их преувеличивали, были весьма значительными. Шли два специально подготовленных для борьбы с партизанами батальона — 2-й и 22-й, общей численностью около тысячи человек, и, что самое опасное, при них было шесть бронемашин «стюарт».

Че расположил свой командный пункт в Манасе, неподалеку от Эль-Педреро. В его распоряжении было сто пятьдесят партизан, отряд Бордона, резерв отряда Директората и новобранцы из Кабальете-де-Каса, которые с каждым днем представляли собой все большую силу.

29 ноября армейские части вышли с очередного привала и к рассвету достигли предгорий территории, занятой партизанами.

«Они вышли из Кабайгуана, заняли город Сайта-Лусию, а выйдя из Фоменто, захватили Пунта-Горду. Наши силы держали подвижную оборону, постепенно сдавая территорию, что стоило врагам больших жертв, несмотря на постоянную поддержку танков».

Некий кампесино, восхищавшийся способностями Че, сказал спустя несколько лет: «К счастью для нас, Че был чертовски хорошим стратегом и разместил людей на всех холмах, так что повсюду, куда ни совались жандармы, мы устраивали им настоящий ад, и они по дороге попадали в окружение, практически не продвигаясь вперед».

«30 ноября левый фланг врага, при поддержке танка и авиации, продвинулся к местечку под названием Конуко. Бойцы капитана Хоэля Иглесиаса остановили их там и вынудили отойти к Саита-Лусии. Центр фронта при поддержке танка переместился к городу Мота, а правый фланг достиг города Ситиадос, и это была та граница, на которой танки были в состоянии избежать наших оборонительных действий и вылазок».

Отряд Бордона провел разведку на улице со странным названием Куло-дель-Перро («Собачья задница»), которая вела к городскому кладбищу Эль-Педреро. «1 декабря враги предприняли отчаянные усилия, пытаясь продвинуться по всему фронту, что стоило им больших потерь. Майор Камило Сьенфуэгос лично участвовал в обороне левого фланга во главе отборной группы ветеранов своей колонны».

(Люди Камило временно находились в лагере Че: 14 октября Фидель прислал Камило приказ отложить операцию по захвату Пинар-дель-Рио и развернуть свою колонну в северной части Лас-Вильяса.)

Камило тем временем преградил путь танку, свалив на дорогу несколько толстых пальм, а когорта его бойцов остановила продвижение вражеской пехоты. Согласно крестьянской версии истории, это был последний раз, когда Че и Камило сражались бок о бок.

Вдвойне удивительным кажется случай, убедительно подтверждающий то значение, которое Че придавал вопросу объединения революционных сил. 1 декабря, в разгар атак противника, он нашел время для официальной встречи с представителями Директората Кубелой и Кастельо. Прямо под бомбежкой ими было подписано соглашение, получившее известность под названием «Пакт Эль-Педреро». Это была простая декларация о единстве целей, в которой были оговорены группы, участвовавшие в соглашении, указаны точки соприкосновения, подчеркнуты необходимость четкой координации и намерение начать новые Действия. Соглашение заканчивалось призывом к объединению Для свержения диктатуры. НСП присоединилась к соглашению спустя восемь дней.

Наступление Батисты вскоре выдохлось, разбившись о партизанские засады. Че великолепно усвоил уроки боев в Сьерра-Маэстре.

«Правый фланг врага был полностью разгромлен и обращен в бегство 2 декабря, вследствие чего мы получили от врага обильные запасы, а также гусеничный танк и 37-миллиметровое орудие, и преследовали армию почти до самого Фо-менто, где ее части закрепились. Одновременно они были вынуждены сдать город Мота».

2 декабря Че, невзирая на бомбежку, устроил в Эль-Педреро ужин в ознаменование второй годовщины завершения плавания «Гранмы». В стенах кухни Лины Гонсалес все еще виднелись пробоины после пулеметного обстрела. Лина рассказывала: «Че иногда ночевал в этом доме. Ему никогда не удавалось отдохнуть больше двух часов подряд, бедняжке. Нужно было много храбрости, чтобы находиться здесь, потому что нас бомбили каждый день».

«Перед тем как покинуть город Ситиалес, враги огнем из танковых орудий подожгли двадцать один крестьянский дом. 4 декабря правительственные войска попытались вернуть себе Моту, и их авангард угодил в одну из наших засад организованную Ковбоем Кидом и Альфонсо Сайасом со следующим результатом: восемь погибших и тринадцать тяжело раненных с вражеской стороны».

Это столкновение было последним из наступательных военных действий, предпринятых войсками Батисты против освобожденной территории в Эскамбрее. Как будто в честь этого праздника, в эфир вышла радиостанция колонны № 8; оператором был Ириам Пратс. Первой передачей была связь с «Радио ре-бельде».

Радиостанция колонны Камило вышла в эфир на несколько дней позже. Между двумя повстанческими лидерами состоялась следующая радиобеседа:

«— Сообщи нам, какие там замечены вражеские передвижения, и скажи, нет ли чего-нибудь новенького. Сообщи нам, между прочим, какого типа танк вы захватили, потому что посыльный, который был там, сказал мне, что видел его, но не смог сказать, какого он был типа.

— Камило, я вижу, что это тебя гложет, а? Это гусеничный танк, маркировка немного оплавлена, но он очень хороший, американской работы, и я думаю, что он приго дится нам... Там возятся механики, устраняют несколько мелких неисправностей... В данный момент у нас нет никаких проблем, но, думаю, они могут возникнуть в любое мгновение. Я слышал, ты сообщил Фиделю, что вы собираетесь занять Санта-Клару — ну, нет, руки прочь. Она моя. Так что тебе придется оставаться на месте.

— Что касается дела с Санта-Кларой, ладно, мы попозже составим план, как взять ее вместе. Я хочу разделить славу с тобой. Я не жадный в этом отношении. Я сделаю там для тебя небольшой разрыв в оцеплении: брошу семь тысяч пехотинцев в атаку; эти парни до смерти хотят хоть как-то поучаствовать в действиях и за несколько последних дней разоружили всех солдат в казармах, ...просто удивительно, чего только не сотворят эти мальчишки, чтобы добыть винтовки».

12 декабря у Че взяли интервью, на сей раз радиостанция его колонны. Беседа передавалась из Эскамбрея и транслировалась в Сьерра-Маэстру через «Радио ребельде». Это было очень формальное и несколько сухое интервью: Че еще не успел избавиться от страха перед журналистами, даже своими собственными.

«— Какой прием вам и вашим людям оказывали в маленьких городах Лас-Вильяса?

— Прием был, можно сказать, фантастическим. Мы не могли и просить о лучшем. У нас были некоторые проблемы с революционными фракциями, работавшими в зоне, но наши последующие действия позволили в конце концов прояснить расхождения.

— Майор, что вы думаете о положении диктатуры?

— Я думаю, что она из последних сил удерживается на ногах. Если вмешаются внешние силы, она может продержаться немного дольше. В любом случае народные силы настолько мощны, что крах диктатуры является неизбежным. Я думаю, что интервенционистский фактор не должен возникнуть, так как революционный дух широко распространился среди кубинского народа.

— Майор, что вы можете сказать о боях в этом районе по сравнению с предыдущими боями в Сьерра-Маэстре?

— В Сьерра-Маэстре мы были вынуждены начать нашу борьбу как группа почти невооруженных людей, без боеприпасов и почти без поддержки со стороны кампесинос. Паша деятельность становилась все эффективнее и эффективнее, но Сьерра-Маэстра — неприступное место с очень небольшим количеством путей сообщения. В Лас-Вильясе, с другой стороны, мы находимся вблизи больших городов и центрального шоссе и получаем большую поддержку от наших линий снабжения на Равнине. Условия здесь лучше.

— Значит, вам здесь нравится больше?

— Не то чтобы мне здесь больше нравилось. То, что здесь удобнее, не значит, что я больше люблю это место; я чувствую большую привязанность к Сьерра-Маэстре, где мы начали борьбу и где мы образовались как революционная сила.

— Что вы можете сказать по поводу недавнего генерального наступления правительственных войск, которое вы и ваши люди героически отбили?

— Ну, оно было не просто отражено людьми под моим командованием, оно было позорно проиграно армией диктатуры, которая не смогла сражаться и отступила, оставив оружие и прочее имущество в наших руках.

— А что вы думаете относительно наступления в этом районе?

— Я думаю, что оно необходимо, что жизненно важно нарушить коммуникации между востоком и западом, и еще я думаю, что Сайта-Клара уже фактически находится в наших руках и окажется в них реально, когда начнется настоящее наступление всех объединенных революционных сил.

— И еще один, последний вопрос, доктор Гевара. Вы полагаете, что мы сможем устроить совместный ужин в Сочельник?

— Конечно, мы сможем все вместе устроить узкий; вопрос только — где? В любом случае, я надеюсь, что все мы поужинаем в мирной обстановке, ... те из нас, кто еще будет здесь».^{16}