Гевара по прозвищу Че

41. Пессимистичный оптимист.

Эмилио Арагонес и Оскар Фернандес Мель оказались в Конго, потому что Фидель уступил их просьбам поехать добровольцами после того, как они получили письмо от Че, в котором описывалась ситуация, сложившаяся после поражения повстанцев на Фронте-де-Форс.

Сначала Че опасался, что они приехали для того, чтобы просить его вернуться на Кубу или же пытаться уговорить его отказаться от участия в боевых действиях. "Я просто не мог понять, по какой причине секретарь партии может покинуть свой пост, чтобы отправиться в Конго". Когда же он понял, что Арагонес и Фернандес Мель приехали в качестве добровольцев, то сразу же включил их в списки.

Арагонес был сто двадцатым кубинцем, приехавшим в Конго. К тому времени там находилось сто семь бойцов и четыре медика. Несколько человек было убито. Чанга находился на озере Танганьика, и еще двое вернулись на Кубу. При иных условиях эти люди могли бы образовать ядро крупной армии.

Прибыло подкрепление: группа конголезских студентов, обучавшихся в Китае и Болгарии. Но от них нельзя было ожидать толку в бою. Сыновья вождей, разговаривавшие по-французски, они были натасканы в теории, но не желали идти в горы. Они получили воспитание на колониалистских идеях и принесли с собой отрицательные стороны европейской культуры. "Они возвратились после обучения с внешним налетом марксизма, исполненные сознания своей важности как "кадры" и нескрываемого стремления отдавать приказания, каждое из которых перерастало в недисциплинированность и даже в элитарные заговоры".

И с такими вооруженными силами Че намеревался внести перелом в ход войны.

В военном отношении партизанский контингент был скован. Пока продолжались бесплодные стычки, Че пользовался любой возможностью для проведения в зоне мероприятий социальной поддержки населения. Он сам оказывал местным жителям медицинскую помощь, а также раздавал по деревням семена овощей. Потом он решил отправиться в Лулембу с предложением устроить вместе с Ламбертом несколько засад и попутно изучить возможности нападения на город. Судя по захваченной платежной ведомости, численность его защитников составляла всего пятьдесят три человека.

Они достигли передовой линии, которая представляла собой РЯД кишащих паразитами хижин около дороги, не имевших ни траншей, ни иных защитных сооружений. Подле размещалась пара зенитных установок и несколько базук. "Траншеи были постоянной головной болью: исходя из каких-то суеверных страхов, конголезские солдаты отказывались лазить в дыры, которые вырыли своими собственными руками, и не строили никаких прочных укреплений для отражения атак противника". Говорили, что Ламберт находился в Физу у больной дочери. По той или иной причине, но он не бывал в лагере уже в течение полутора месяцев. Разведывательная экспедиция привела Че в район Физу, где "важнее всего теперь было устроить представление. Генерал Маулана надел свои боевые доспехи, которые состояли из мотоциклетного шлема с закрепленной на макушке шкурой леопарда, и придавали ему очень смешной вид. Коэльо называл его Космонавтом... Был устроен военный парад, завершившийся речью генерала Мауланы. К тому времени комизм достиг чаплинского уровня; у меня было ощущение, будто я смотрю плохую кинокомедию, раздражающую и бессодержательную, а командиры тем временем кричали, топали ногами по полу и крутились в разные стороны... Той же ночью мы вернулись в Физу".

Противник, который в течение длительного времени пребывал в неподвижности, начал наконец проявлять признаки жизни. Активизировались бомбежки и пулеметные обстрелы с воздуха крестьянских поселений; кроме того, повсюду сбрасывались с самолета листовки, в которых правительство президента Мобуту Сесе Секо предлагало крестьянам награду за выдачу кубинских советников и помилование тем из повстанцев, кто сложит оружие. Из США прибыла помощь, состоявшая из двухсот миллионов долларов в денежном выражении и большой группы советников, направленных ЦРУ. Среди них были и американцы, и кубинцы, принимавшие участие в десанте на Плая-Хирон, и ро-дезийцы, южноафриканские солдаты. В ЦРУ об этой акции говорили: "Мы пригнали свою собственную скотину".

Тогда же прибыла и новая кубинская миссия во главе с министром здравоохранения Хосе Рамоном Мачадо Вентурой. Он рассказал Че о том, что происходило во внешнем мире.

"Люди из Революционного Совета не говорили нам правды-я полагаю, частично потому, что так всегда происходит в таких делах, а частично потому, что они сами не имели никакого представления о том, что на самом деле происходило... Реальностью было то, что они нарисовали идиллическую картину, в которой повсюду находились военные формирования, вооруженные силы скрывались в джунглях, и шли непрерывные бои..."

Важнейшая встреча конголезских лидеров состоялась, наконец, 5 октября на склоне горы между Физу и Баракой. Че шел на нее не со спокойной душой.

Получив личное впечатление о ходе боевых действий в Конго, Арагонес и Фернандес Мель вели с Че горячие споры. Фернандес Мель рассказывал: "Мы говорили ему, что на Кубе население было настроено против Батисты, но здесь не было никого, кто был бы настроен против чего бы то ни было". Арагонес добавлял: "Мы не понимали, что, черт возьми, он делал там".

Серьезные сомнения возникли и в оставшейся части кубинского партизанского отряда. Че прилагал много усилий, чтобы рассеивать их, а также опровергал слухи о том, что

"Кубинцы находятся в Конго, потому что Фидель не информирован о реальной ситуации в этой стране... Я не мог требовать от них доверия к себе как к руководителю, но как революционер я мог требовать, чтобы они уважали мою честность... Я не собирался пожертвовать ни одним из них ради своего личного честолюбия. Если я действительно не сообщил в Гавану мнения о том, что все пропало, то только потому, что я не разделял этого мнения".

Но на деле только личное уважение и доверие к Че и позволяло группе сохраняться как полноценной боевой единице. "Ушли те романтические времена, когда я мог угрожать за недисциплинированность отправкой назад, на Кубу. Если бы я сделал это теперь, то был бы счастлив, оставшись с половиной отряда".

Че написал длинное письмо Фиделю:

"Я получил твое письмо, которое исполнило меня смешанным чувством - что во имя пролетарского интернационализма мы допускаем ошибки, которые могут оказаться очень дорогостоящими. Кроме того, я лично беспокоюсь о том, что можно подумать, будто я страдаю от ужасной болезни необоснованного пессимизма, то ли из-за недостатка серьезности в моих писаниях, то ли потому, что ты можешь не все понять... Я лишь сообщу тебе, что здесь, согласно мнению тех, кто близок ко мне, я лишился своей репутации объективного человека, поддерживая на высоком уровне необоснованный оптимизм при столкновении с существующим положением. Я могу тебе поручиться, что если бы не я, то эта красивая мечта полностью рухнула бы посреди всеобщей катастрофы".

Он недвусмысленно пояснил, что нуждался не просто в людях, а в кадровых военных - "здесь очень много вооруженных людей, но нам не хватает солдат", - и очень серьезно предупредил Фиделя по поводу безответственности конголезских лидеров, их нежелания сражаться, их неискренности, их удаленности от реальной борьбы и о том, что ситуации в Конго в целом является бедственной. Он предупредил, что конголезцам не следует давать денег, так как они будут истрачены не на борьбу. "Мы не можем в одиночку освободить страну, которая не хочет бороться; мы должны создать в ней дух борьбы и, вооружившись фонарем Диогена и терпением Иова, искать солдат - эта задача становится тем труднее, чем больше этого народу отирается вокруг".

Действительно было странно, что Че, которого можно было считать сверхоптимистом, предстал в этом письме, адресованном Фиделю, в качестве пессимиста.

В октябре премьер-министр Моиз Чомбе сам оказался жертвой военного переворота. Сразу же резко усилилась пропагандистская кампания, в которой мятежникам предлагали заключить мир. Президентом был объявлен Жозеф Касавубу; уже через несколько дней он встретился в Аккре, столице Ганы, с главами ряда африканских государств, и достаточно прозрачно намекнул им на желательность распада антиколониального фронта. Он объявил об урегулировании в отношениях с правительством Конго (Браззавиль). Таким образом была расставлена политическая западня, которая должна была изолировать оставшихся последователей Патриса Лумумбы, а вместе с ними и партизан Че.

Собрав своих товарищей-кубинцев, Че "спросил у них, кто считает победу возможной, и только Дреке и Мартинес Тамайо подняли руки... Я закрыл собрание с убеждением в том, что лишь очень немногие разделяли мою мечту о создании армии, которая принесла бы триумф конголезскому оружию, хотя я был с полным основанием уверен, что были люди, готовые пожертвовать собой даже при том, что чувствовали бесполезность своей жертвы".

Конголезские руководители развернули кампанию против кубинцев, называя их клоунами. В их защиту выступил один из крестьян: "Он говорил всем, кто соглашался слушать, что просто позор сравнить нас с бельгийцами... Он никогда прежде не видел белого человека, довольствующегося такой же порцией еды в котелке, что и у других бойцов". Руководители принялись высмеивать конголезцев из кубинской группы зато, что иностранцы заставили их работать. Они также распустили слух о том, что мины, подорвавшись на которых несколько человек получили ранения, были заложены кубинцами.

"Причина, на самом деле совершенно жалкая, заключалась в том, что мы действительно не слишком честно относились к начальникам, так как были недовольны их невежеством, их суеверностью, подпитывая их комплекс неполноценности. Мы, возможно, ущемили их чувствительность тем болезненным фактом, что белый человек упрекал их так же, как и в недобрые старые дни".

В это время конголезское радио неоднократно сообщало о смерти Че Гевары в Конго. Была ли это утечка информации организована руководством повстанческого движения? Была ли это просто ничем не обоснованная пропаганда? Так или иначе, но эти новости даже не попали в мировую прессу.

1 ноября Че спустился к озеру Танганьика. Его сопровождал капитан Санчес Бартли (в Конго он был под именем Лоутона), доставивший тревожное сообщение из Дар-эс-Салама. Танзанийское правительство вызвало кубинского посла Пабло Риваль-ту и поставило его в известность о том, что "вследствие принятия африканскими государствами решения о невмешательстве во внутренние дела других стран они сами, так же как и другие правительства, которые до сих пор оказывали поддержку конголезскому освободительному движению, должны будут изменить форму этой поддержки. Ну а далее они просили, чтобы мы отозвали те силы, которые направили в качестве нашего вклада в эту политику. Они подтвердили, что мы дали больше, чем многие из африканских государств, и что нам не следует ничего сообщать о наших планах участникам конголезского освободительного движения до тех пор, пока сам президент не вызовет его лидеров и не сообщит им о решении, принятом африканскими государствами. Я послал сообщение о происходящем в Гавану. Мы ждем твоего мнения".

"Это был переворот ради убийства революции. По причине конфиденциального характера информации я ничего не сказал конголезским товарищам и принялся выжидать, чтобы посмотреть, что же случится в ближайшие несколько дней". Вскоре Ривальта переслал в Конго ответ из Гаваны, телеграмму, направленную Фиделем на его адрес в Дар-эс-Салам:

"Мы должны делать все, кроме глупостей. Если, по мнению Че, наше присутствие стало незаконным и бесполезным, то нам следует думать об отъезде. Вы должны действовать в соответствии с объективной ситуацией и настроением наших людей. Если вы чувствуете, что мы должны остаться, мы попробуем послать столько людских и материальных ресурсов, сколько сможем. Мы опасаемся, что вы можете ошибочно счесть наше отношение к событиям пораженчеством или пессимизмом. Если вы решите, что " нужно уезжать, Че может сохранить сложившееся положение вещей, вернувшись сюда или же направившись куда-либо в иное место. Поддержим любое решение. Старайтесь избегать риска для жизни наших людей".

Еще одно послание от Фиделя прибыло через Дар-эс-Салам 4 ноября. В нем говорилось, что наемники, состоявшие на службе у правительства, все же должны были покинуть Конго. Депеша заканчивалась словами: "В таком случае отозвать ту революционную поддержку, которую мы предоставили конголезцам, было бы предательством, даже если они не просят о ней или отказываются от борьбы". Линии связи были прерваны, но послания все же доходили. Че отправил в Дар-эс-Салам для пересылки Фиделю письмо, в котором, после рассказа о ходе военных действий, написал:

"Было время, когда говорили о массовом дезертирстве всех конголезских руководителей. На этот случай я принял решение остаться с примерно двадцатью отборными людьми (нельзя выжать кровь из камня), отправить остальных в другое место и продолжать борьбу до тех пор, пока сохранится хотя бы малейшая возможность; в таком случае я решил бы, перебираться ли по суше на другой фронт или же воспользоваться священным правом на убежище. Ввиду самых последних новостей моя реакция была такой же, как и у Фиделя: мы не можем уехать. Кроме того, ни один кубинец не должен уезжать на предложенных условиях. С танзанийским руководством нужно серьезно поговорить насчет окончательных деталей.

Вот мои предложения: чтобы кубинская делегация высокого уровня, или Арагонес отсюда, или оба вместе, посетили Танзанию. Содержание переговоров должно быть примерно таким: Куба предложила поддержку, причем только с одобрения Танзании; последняя соглашается, и мы оказываем эту поддержку безо всяких условий или сроков. Мы понимаем сегодняшние трудности Танзании, но не соглашаемся на ее предложения. Куба не изменяет своему слову, не , отказывается от обещаний и не может позорно бежать, оставляя братьев на милость наемников. Мы можем отказаться от борьбы только в том случае, если сами конголезцы попросят нас об этом, имея какие-то веские причины, или же в случае донельзя неблагоприятных обстоятельств, но мы будем бороться, чтобы предотвратить такой поворот событий".

Военная ситуация в начале ноября казалась довольно стабильной, но распад повстанческих сил стремительно ускорялся. Повсеместно циркулировали слухи о том, что южноафриканские и бельгийские наемники и правительственные отряды при поддержке бывших жандармов из Катанги продвигаются к озеру Танганьика. Правительственная авиация вела бомбежки. Были вырыты траншеи, устроено несколько засад, положение продолжало быстро ухудшаться. На фронте Али напряженность в отношениях между кубинцами и конголезскими бойцами достигла предельного уровня. Мартинес Тамайо испытал большие трудности и волнения, пытаясь остановить дезертирство среди конголезцев; деморализация начала затрагивать и кубинцев, среди которых начались разговоры об уходе.

Крах был неизбежен. Руандийцы покидали позиции на Фрон-те-де-Форс и увлекали за собой кубинцев. По крайней мере, они отступали организованно, с оружием, и перегруппировывали свои силы в зоне Нганья. Муданди отправил Че записку:

"Я не в состоянии удерживать позиции и обеспечивать их оборону... Я прошу вас понять меня: я решил отступить; я не бросаю кубинских товарищей... Я не могу подвергнуть всех руандийских товарищей опасности уничтожения... Я стремился оказать поддержку этой революции, чтобы иметь возможность сражаться за другую - в нашей стране. Раз конголезцы не желают сражаться, то я предпочел бы умереть на своей земле".

Оказавшись перед такой ситуацией, Че послал телеграмму на Кубу: "Вражеское давление усиливается, но мы пока что кое-как блокируем озеро. Срочно нужно большое количество конголезских денег на случай, если мы будем отрезаны. Наступление продолжается и развивается. Должен двигаться быстро. Готовимся защищать базу. Кубинцы решили эвакуировать женщин и детей в Кигома и согласились организовать в Танзании секретную базу, которую нужно будет использовать в том случае, если они окажутся отрезаны".

Ночью 17 ноября Че приказал начать второе отступление на внутренние оборонительные линии. Вместе с кубинцами отступали конголезские солдаты и крестьяне со своими женами и Детьми.^{29}