Гевара по прозвищу Че

46. "Сегодня начинается следующий этап".

Сохранилась фотография человека, который смотрится в зеркало в номере гостиницы "Копакабана" в Ла-Пасе. Снимок был сделан в тот же день, когда этот человек возвратился в город после нескольких лет отсутствия. Предшествовавший год был худшим в его жизни, тем не менее он готов был предпринять новую попытку. Было 3 ноября 1966 года, и Эрнесто Гевара спустя тринадцать лет второй раз в жизни прибыл в боливийскую столицу, словно некий персонаж, танцующий танго с меняющимся ритмом.

Не возродился ли тогда в Че образца 1966 года, за спиной которого была Кубинская революция и африканское поражение доктор Гевара, каким он был в 1953-м - авантюрист, странствующий по Латинской Америке? Тринадцать лет, разделявшие этих двоих людей, были короткими, но важными. Человек, фотографировавший сам себя в зеркале, временно носил имя Адольфо Мены; он был специалистом в области сельского хозяйства из Уругвая, работавшим на Организацию американских государств, как сообщалось в документах, имевшихся в Национальном информационном управлении при президенте Боливии.

И существует еще одна фотография, отретушированная в лабораториях ЦРУ, на которой Че Гевара представлен чисто выбритым. Вне всякого сомнения, она была и в распоряжении паспортного контроля в аэропорту, который доктор Мена только что прошел.

Че, подгоняемый риском, с которым неотъемлемо сопровождено путешествие под чужим именем, приступил к действиям уже на следующий день, не дав себе времени на то, чтобы осмотреться и ознакомиться с политической ситуацией в Боливии. С помощью Пачо Фернандеса Монтеса де Ока он вечером встретился с Ренаном на конспиративной квартире. Ренан дал ему инструкции по сбору с остальной частью группы и получению оружия. Ренан, в свою очередь, связался с Мартинесом Тамайо, который, не поняв до конца, в чем дело, сказал Гарри Вильегасу и Карлосу Коэльо, что Че не хочет видеть их, хотя на самом деле речь шла о том, что Че не хотел встречаться со всей группой сразу. В результате двое бывших телохранителей Че представили себе какие-то серьезные осложнения в отношениях со своим предводителем, чей характер они знали очень хорошо, и провели бессонную ночь.

И, наконец, Че вошел в контакт с Таней и привлек ее к работе организации по созданию партизанского отряда. Когда же он изменил свое прежнее решение, согласно которому Таня не должна была иметь прямых связей с партизанами, а работать лишь в качестве тайного агента, внедренного в боливийские правительственные круги? Факт состоит в том, что с этого момента обособленная деятельность Тани закончилась и она оказалась полностью вовлечена в работу группы.

Следует отметить, что аргентинские секретные службы именно в это время взяли под наблюдение дома родственников Гева-ры; возможно, их предупредили, что Че направляется к ним. Спустя год ЦРУ признается в том, что оно получило от боливийского правительства информацию о том, что в стране идет подготовка партизанской кампании (источник информации скорее всего был заблаговременно завербован из числа членов либо Коммунистической партии, либо группы Мойсеса Гевары). Но в Северной Америке этим сведениям не придали ни малейшего значения. Там не испытывали никакого уважения к разведывательным службам боливийского правительства и считали, что правительство пытается таким образом отвлечь общественное внимание от более неотложных внутренних проблем.

5 ноября в полшестого вечера Че вместе с Пачо выехал на джипе в Ньянкауасу. Перед ним отправились Мартинес Тамайо и Коэльо, а через несколько часов следом выехали Вильегас и боливийский активист Хорхе Васкес Вианья. Для того чтобы пересечь почти всю страну, потребовалось около двух дней. 7 ноября они встретились с замыкающей машиной.

Через много лет после этого я видел короткометражный фильм кубинского режиссера Сантьяго Альвареса "Всегда к победе!"[17]. Объектив Альвареса запечатлел боливийские непроходимые проселки, идущие в никуда по диким местам. Это было невероятно. Че вступал в сердце Латинской Америки, в ад, который так хорошо знал.

Они добрались до Рио-Гранде к четырем часам дня 7 ноября. Теперь, оказавшись поблизости от фермы, "оставили автомобили и проделали оставшуюся часть пути в одной машине, чтобы не привлекать внимания ближайшего соседа Сиро Арганьяраса, который уже начал поговаривать о том, что мы промышляем кокаином. Любопытная деталь - нашего неутомимого Коэльо он считает химиком шайки".

На втором отрезке пути, когда они вчетвером ехали в одном джипе, Че раскрыл свое инкогнито Васкесу Вианье, который был до того поражен, что "чуть не свалился с машиной в ущелье" В первой беседе с боливийцем, которого Че знал лишь по донесениям своих эмиссаров, связанных с ним, он сказал: "Мы не можем позволить себе мечтать о революции в одной лишь Боливии, не укрепив ее революцией в по крайней мере одной из соседних стран, если не во всей Латинской Америке. Если этого не произойдет, эта революция будет подавлена. Я пришел сюда, чтобы остаться, и я уйду отсюда только мертвым или же пробившись за границу".

Из беседы стало ясно, что молодой коммунист хотел бы последовать за Че, но при этом "был, судя по всему, лоялен к Монхе, которого уважал и, кажется, любил. Так же, как и он, считает Родольфо Салданья, так же и Коко, но мы должны заставить партию бороться. Я попросил его не сообщать партии о моем присутствии до прибытия Монхе - он находился в Болгарии - и попросить у Монхе помощи. Он согласился с обоими пунктами".

Группа добралась до ранчо уже после полуночи. Че потратил несколько лишних мгновений на то, чтобы сделать первую дневниковую запись в новой записной книжке, купленной во Франкфурте: "Сегодня начинается следующий этап".

Первые несколько дней майор Гевара не оставался надолго в центральном строении ранчо - глинобитном домишке из двух комнат, крытом гофрированной жестью. По этой крыше ему и дали название "Каламина"[18]. Че ночевал под открытым небом в сотне ярдов в стороне, чтобы обезопаситься от внезапного нападения. Тем временем в доме находились трое товарищей из Коммунистической партии - Аполинар Акино, Акино Серапио Тудела и Антонио Домингес, - изображавших из себя сельскохозяйственных рабочих.

Начались рекогносцировочные походы. Сначала Че и Коэльо прошли вверх по течению реки Ньянкауасу, но не смогли добраться до ее истоков. Вскоре Пачо и Вильегас совершили еще одну попытку и прошли дальше своего командира. Это были еще мирные дни, когда они сражались только с москитами и клещами. "Сегодня я снял шесть клещей".

Че несколько раз записал слово "Ньянкауасу" в своем дневнике, используя пять различных написаний записей: Ньякауасо (Nacahuaso), Ньякауасу (Nacahuasu, Nacahuazu и Nacahimzu) и Ньякаусу (Nacahuzu) - такие варианты попадались ему в книгах, географических картах и в произношении местных жителей. С учетом трудноуловимых различий это название, представляющее собой искаженное слово Yakaguasu из языка гуарани, означает или "Водный исток", или "Водное устье".

Но, по крайней мере, одно было ясно. Подчеркнутая строка из дневника Че, кажется, дает ключ к пониманию проекта, слагавшегося в его мозгу: "Область, судя по всему, мало посещается.

При должной дисциплине мы могли бы пробыть здесь довольно долго". Тем не менее 10 ноября водитель Арганьяраса заметил нескольких кубинцев. Когда Че узнал об этом, он устроил им жуткую выволочку и решил переместиться в джунгли, чтобы основать там постоянную базу. "Положение быстро ухудшается. Мы должны выяснить, сможем ли мы, по крайней мере, доставить наших людей. Я был бы доволен и этим".

На второй неделе ноября, в ожидании прибытия остальных кубинских добровольцев, Че приступил к рытью землянок, в которых они могли бы хранить продовольствие, "а также и все то, что могло бы скомпрометировать нас", одновременно создавая продовольственные запасы. Пачунго совсем пал духом, расставшись с семьей, зато Че чувствовал себя родившимся заново. Очень показательна дневниковая запись от 12 ноября: "Волосы у меня отрастают, хотя и очень медленно, седина начинает исчезать, появляется бородка. Через пару месяцев опять стану похож на себя".

Проводя дни за разведкой местности и рытьем тайников, Че все же находил время для чтения. Известно, что он прочел такие книги, как "История как история свободы" Бенедетто Кроне, "Эра перманентной революции" и "История русской революции" Троцкого, "Происхождение американца" Поля Риве. Возможно, что он читал и военные мемуары генерала Шарля де Голля или Уинстона Черчилля. Не исключено, что он прочел также что-то из произведений Дени Дидро и "Феноменологию духа" Георга Гегеля или, по крайней мере, положил их в тайник.

Пока что единственным источником беспокойства был их надоедливый сосед Сиро Арганьярас, все время сшивавшийся подле Каламины. "Мальчишки из нашего дома разговаривали с Арганьярасом, у которого кое-что покупали, а он упорно настаивал на том, что они строят фабрику по производству кокаина".

20 ноября наконец прибыли Антонио Санчес Диас (Пинарес) и Элисео Сан-Луис Рейес. Их сопровождал Родольфо Салданья, с самого начала входивший в состав группы боливийских молодых коммунистов. Он только что помог Тане доставить в Ньян-кауасу оружие в маленьком джипе, из которого было вынуто одно из сидений. Че продолжал приглядываться к молодым боливийцам, особенно потому, что все рекомендации, полученные его эмиссарами от лидеров партии, были неоднозначными. "Салданья произвел на меня хорошее впечатление; он, кажется, скорее готов порвать со всем, нежели Васкес Вианья". За пару дней до того Че написал Фиделю: "Здесь все в порядке. В домике нас четверо, и, кажется, без затруднений сюда больше не втиснешь... Есть намеки на то, что лучшие кадры порвут с Монхе, если он не изменит свою позицию". Примерно в это время Монхе должен был проехать через Гавану, возвращаясь с международной конференции коммунистической бюрократии, проходившей в Болгарии. Че предложил: "Ты должен забить в его голову стремление к славе, но не давать ему ни денег, ни каких-то вещей, если только они не являются абсолютно необходимыми".

Первый секретарь Боливийской коммунистической партии Марио Монхе, казалось, все еще не понимал, что его корабль начинает тонуть. Несколькими днями раньше, 9 ноября, он встретился в парижском аэропорту Орли с Инти Передо. (Передо возвращался, пройдя курс обучения в Гаване.) Монхе заявил ему, что подаст в отставку, если партия не поддержит партизанскую войну. Эти слова находились в полном противоречии с его же собственной позицией двухнедельной давности - тогда он отправил в Гавану Коко, брату Инти, распоряжение приостановить обучение. Пятеро из двенадцати боливийцев, обучавшихся там, нарушив партийную дисциплину, отказались выполнить приказ и продолжали обучение.

Пока кубинцы по одному, по двое добирались до лагеря, Хорхе Васкес Вианья трудился в Каламине. Родольфо Салданье Че приказал разыскать среди его товарищей фермера, который помог бы им с уборкой урожая. Он также говорил с Родольфо по поводу строительства механической и сапожной мастерских и амбулатории. Че, несомненно, собирался устроить главную тыловую базу в Ньянкауасу и так бы и поступил, если бы партизан не обнаружили раньше времени и не вынудили вступить в вооруженную борьбу. 21 ноября он писал: "Мы постараемся просидеть здесь как можно дольше".

Рекогносцировки продолжались даже активнее, чем прежде, но разведчики всегда возвращались в лагерь около Каламины. Там появился сторожевой пост, расположенный высоко на дереве.

27 ноября на ранчо прибыл Коко Передо, вероятно, одна из наиболее выдающихся личностей среди боливийских молодых коммунистов. Его сопровождали Вило Акунья, Леонардо Тамайо и боливийский студент-медик по имени Фредди Маймура. Затем он вновь уехал, и вскоре вернулся с капитаном Мартинесом Тамайо, Исраэлем Сайасом, Мануэлем Эрнандесом и Инти Передо, братом Коко. "Мартинес Тамайо доставил кое-какие малоприятные известия. Китаец[19] находится в Боливии и хочет прислать двадцать человек из Перуанской национально-освободительной армии и повидаться со мной. Это не слишком желательно, так как будет означать интернационализацию борьбы еще до того, как мы сможем рассчитывать на Монхе. Мы сошлись на том, что Чанг должен прибыть в Санта-Крус, а оттуда его доставит Коко". На следующий день Че собрал боливийцев, чтобы сообщить им о предложении Чанга. "Все согласились принять их, но только после того, как мы приступим к действиям"

Че продолжал изучать своих людей. "Я имел предварительный разговор с Инти, который предполагает, что Монхе не станет воевать. Зато сам он, кажется, твердо решил участвовать в борьбе". И он не был единственным. Че позднее запишет в ежемесячном обзоре событий за ноябрь, что если участники сети обеспечения, созданной Мартинесом Тамайо, "поднимутся, то получится ад или наводнение".

Настроение в группе было прекрасным. Исраэль Сайас пел и непрерывно шутил. Коэльо также отпускал шутки. Он говорил, что у него "аж яйца ломит" от восторга, а Че в ответ ругал его.

В только что упомянутом обзоре за ноябрь майор Гевара записал:

"Перспективы в этом отдаленном от всех центров районе, где, судя по всему, мы практически сможем оставаться столько времени, сколько сочтем необходимым, представляются хорошими. Планы таковы: дождаться оставшейся части людей, довести количество боливийцев по крайней мере до двадцати и начать действовать. Мы еще должны выяснить реакцию Монхе и людей Мойсеса Гевары".

Че, сам не замечая того, превращался в латиноамериканца. В его дневниковых записях, рядом с обычными кубинскими и неизбежными аргентинскими выражениями, вновь начинают всплывать в памяти мексиканские идиомы. А наряду с ними возникают и народные боливийские выражения.

2 декабря прибыл его старый друг Хуан Пабло Чанг.

"Он очень экспансивен. Мы потратили весь день на разговоры. Первостепенные вопросы: он отправится на Кубу и лично сообщит о положении; в пределах двух месяцев, то есть когда мы приступим к действиям, к нам смогут присоединиться пять перуанцев. Двое - радиотехник и санитар - приедут в ближайшее время и пробудут с нами в течение некоторого времени. Он попросил оружие, и я согласился дать ему "Бз" видимо, базуку, а также несколько "маузеров" и гранат и купить для них "М-1". Я также решил оказать им поддержку в отправке пяти перуанцев для организации склада оружия в районе Пуно на противоположном берегу озера Титикака. Он рассказал мне о своих хлопотах в Перу, даже о смелом плане освобождения Калихто Эктор Бехар, общепризнанный лидер Национально-освободительной армии Перу, в 1966 году был арестован и заключен в тюрьму "Сан-Кинтин", который мне кажется несколько неправдоподобным. Он считает, что в зоне продолжают действовать некоторые из уцелевших партизан, но доподлинно ему это неизвестно. Он уехал в Ла-Пас таким же восторженным, каким прибыл сюда".

Коко проводил Чанга в Ла-Пас, куда отправлялся со своим основным заданием - оказать поддержку городской сети, которая "все еще находилась в пеленках", и войти в контакт с Хулио Дагнино, отвечавшим за связь с перуанскими партизанами, а также с шурином Инти, Гонсало Лопесом Муньосом, руководителем службы информации в президентской администрации, которого можно было бы "втемную" использовать в качестве осведомителя.

Поскольку Че решил, что лагерь должен был находиться на самообеспечении, а в округе не было хорошей охоты, на второй неделе декабря продовольствие стало подходить к концу. Продолжалась работа по устройству складов; теперь для этой цели приспособили замаскированные пещеры. В это же время начались работы по обустройству второго лагеря, отнесенного подальше от ранчо и Каламины. Инти Передо в своем дневнике описал первый лагерь как тренировочный, в отличие от пещер, которые представляли собой стратегическую базу. Режи Дебрэ, прибывший туда на несколько недель позже, дал описание второго лагеря как тыловой базы, где имелся арсенал, склады продовольствия и амуниции, а также учебный лагерь.

Кубинцы тем временем съезжались в Ла-Пас, где их встречала Таня. Те, кто не знал ее прежде, увидев женщину, отвечавшую за проведение операции, были изрядно удивлены: Таня отдавала множество приказов, обращалась с ними весьма фамильярно, а временами поражала их чуть ли не враждебным отношением. Она вела себя с ними так, будто они были старыми знакомыми. В конспиративной квартире была только одна настоящая кровать и две раскладушки; согласно сопровождавшему Гевару всю жизнь духу равенства, в конце концов все они стали спать на полу. Таня сказала кубинцам: "Вы можете говорить, что спали с женщиной". Они производили массу шума,.и она добродушно успокаивала их. Дариэль Аларкон позднее сказал: фотографии были несправедливы к ней, так как ее красота не была фотогеничной.

Предпоследняя группа кубинцев попала в Ньянкауасу второго декабря; их сопровождали Коко Передо и Мартинес Тамайо. Это были Густаво Мачин, Рене Мартинес Тамайо, оставшийся безымянным медик, Октавио Ла Консепсьон, Дариэль Аларкон, а с ними три боливийца: Лорхио Вака, Орландо Хименес и Ньято Мендес. Двое боливийцев были из кампесинос и до того работали на ранчо в области Альто-Бени, на севере Боливии, которое также было закуплено для партизанской операции, а теперь законсервировано за ненадобностью.

Че, несомненно, внимательно изучал достоинства и недостатки нового пополнения. Согласно дневнику Вильегаса, "Че считает, что даже в Гаване нельзя было бы собрать такую прекрасную группу". Дариэль Аларкон взял на себя кухню, чтобы устроить праздник: "Че попросил меня приготовить пищу, достойную такого события, как воссоединение нескольких товарищей. Я думаю сделать в рекордный срок отличное тушеное мясо. Вышло, как мы это называем, "в восточном стиле"; я воспользовался вяленым мясом и вареным сладким картофелем. А на десерт я сварил хороший крепкий кофе, который сначала подал Че, а уже потом положил сахар".

Че дал Коко Передо и Мартинесу Тамайо указания: демонтировать конспиративную квартиру в Ла-Пасе, вывезти оставшееся оружие с ранчо в Альто-Бени и доставить Монлеона и Таню в лагерь.

Инти сообщил Че, что заручился согласием Лорхио Ваки, который сказал, что примет участие в вооруженных акциях, если партия одобрит их..

А 12 декабря "я обратился ко всей группе и прочитал проповедь насчет сущности войны. Особо подчеркнул необходимость единоначалия и дисциплины и предупредил боливийцев об ответственности, которая ложилась на них в связи с тем, что им пришлось нарушить партийную дисциплину, чтобы занять иную позицию.

Сообщил о назначениях: Вило как военный - мой заместитель, Сан-Луис и Инти - комиссары, Марчин Оед - начальник штаба, Вильегас - связь, Инти - финансы, Ньято Мендес - снабжение и вооружение, Октавио Моро -медицинская связь"

В это время Че был очень обеспокоен из-за некоего охотника, известного как "человек из Валье-Гранде". Он не то работал, не то гостил у любопытного соседа партизан Сиро Арганьяраса. Этот человек вынюхивал, что происходило вокруг, и партизаны считали, что пытается разузнать все возможное насчет их группы.

Так оно и было. Его прислал Арганьярас для того, чтобы разведать все насчет кокаинового производства, - Арганьярас, бывший алькальд из городишка Камири, был уверен, что именно этим занимаются его странные соседи, и хотел, чтобы его взяли в долю. Че в течение нескольких дней наблюдал за передвижениями "охотника", а потом, возможно, из-за его постоянного присутствия, решил переселиться во второй лагерь. Он носил название Центральный лагерь и располагался в глубине джунглей. "Мы вышли утром - Вильегас, Леонардо Тамайо, Коэльо, Мачин Оед, Октавио, Рене, Инти, и я - с тяжелым грузом. Путь прошли за три часа".

В ближайшие несколько дней они переносили электрический движок и рыли новые пещеры. Че в своих планах предусматривал строительство большого тылового лагеря наподобие Эль-Омрито и Минас-дель-Фрио, созданных в ходе кубинской революции. Разница была в том, что в Боливии они не имели широкой поддержки со стороны сочувствующих кампесинос. Поэтому здесь возник просто уединенный лагерь с "растительными стенами и крышей", как спустя несколько месяцев скажет мексиканский журналист Луис Суарес.

Последние двое кубинцев, которых поджидал Че, Оло Пантоха и Хесус Суарес Гайоль, прибыли 19 декабря в сопровождении Мартинеса Тамайо и Коко Передо. Кроме того, вернулся из своего трехдневного отпуска Аполинар Акино, а из Ла-Паса приехал Монлеон. Всю следующую ночь Че провел в беседах с Монлеоном, Коко и Мартинесом Тамайо.

Че приветствовал кубинцев словами: "Наконец-то пропавшие нашлись". Но поговорить с ним им не удалось, так как прежде всего ему нужно было обсудить положение с Монлеоном. Зато они оказались объектом шуток остальных своих товарищей, которые говорили, что Че собирался "устроить им тяжелую жизнь" за поздний приезд. Он этого не сделал, хотя прежде и поступал так несколько раз в подобных ситуациях со своими кубинскими кадрами. Этот эпизод дает ясное представление как о том уважении, которым Че пользовался как командир, так и о том, насколько его товарищи и друзья опасались вспышек его гнева.

Личная встреча Че с Монлеоном носила несколько странный характер. Че дал последнему разрешение жениться на боливийке, в которую тот был влюблен, дочь политического деятеля, работавшего с президентом Рене Баррьентосом. Будущий тесть Монлеона хотел поручить ему работу в сельскохозяйственном проекте, проводившемся в области Бени. Че, казалось, даже пришлась по душе эта идея; он думал о Монлеоне больше как о ключевом связующем звене с будущей городской сетью, чем как об участнике партизанского восстания, и чувствовал, что мог бы таким образом внедрить своих людей в правящие круги и поддерживать тайную связь с Гаваной, как это делала Таня. Предполагаемый переезд Монлеона в область Бени, видимо, тоже устраивал Че, который подумывал об организации там второго очага партизанского движения. По имеющимся сведениям, Че закончил разговор предупреждением: "Но ты должен быть осторожен и находиться в резерве на будущее, когда у тебя появятся более важные обязанности".

Представляется очевидным, что у Че пока не было ясного представления относительно тех возможностей, которые городская опорная сеть может предоставить партизанам. Он торопился завершить обучение группы и до конца выяснить отношения с Марио Монхе и Боливийской коммунистической партией в целом. Монхе не смог прибыть на первую назначенную встречу, и теперь Че снова ожидал его приезда.

Работы по устройству Центрального лагеря продолжались до 24 декабря. Одновременно велась разведка местности. Несмотря на то что окрестности изучались достаточно подробно, партизанам удавалось избегать контактов с жившими в тех местах кампесинос. Это дает хорошее представление о том, насколько мало была заселена эта область. 24 декабря Че записал в дневнике: "День потрачен на празднование Сочельника. Здесь есть люди, которым пришлось проделать по два путешествия, чтобы добраться, и хотя они прибыли поздно, но в конце концов все мы собрались и хорошо провели время, некоторые даже слишком. Васкес Вианья сообщил мне, что поездка человека из Лагунильяса принесла не слишком много новых сведений, лишь несколько очень приблизительных набросков". "Человеком из Лагунильяса" был Марио Чавес, член партии, поселившийся в этом районе по поручению братьев Передо шесть месяцев тому назад в качестве хозяина небольшой гостиницы. Помимо сбора информации он должен был помочь составить подробную карту области.

30 декабря продолжались разведывательные походы и работы по перемещению в Центральный лагерь ("место очень хорошее"), где тем временем были построены небольшая пекарня и столь же скромных размеров учебное помещение.

31 декабря в первый лагерь наконец приехал долгожданный первый секретарь Боливийской коммунистической партии Марио Монхе. Че немедленно сообщили об этом. "Встреча была хотя и сердечной, но несколько напряженной. Вопрос "Зачем вы сюда приехали?" так и висел в воздухе".

По дороге Коко Передо сказал Монхе, что Че передаст ему политическое руководство, но ни при каких обстоятельствах не уступит руководящего положения в готовящемся вооруженном движении, к которому так усиленно старался привлечь руководителя боливийских коммунистов. Когда Монхе оказался в лагере, Инти постарался как можно убедительнее объяснить посетителю, что вскоре должны начаться вооруженные акции и ему следует присоединиться к партизанам. "Посмотрим, посмотрим..." - отвечал Монхе.

По словам Аларкона, одной из причин прохладного приема, с которым встретился Монхе, было то, что он даже не пожелал приветствовать партизан. Зато Таню, рассказывал Аларкон, приветствовали просто восторженно, поскольку она явилась как фея-крестная из "Золушки", доставив письма и подарки. Приехал и Мартинес Тамайо - чтобы остаться в отряде. Он привез с собой новобранца, Антонио Хименеса по прозвищу Просфора. Че отвел Монхе в сторону, чтобы поговорить без всяких околичностей. Сохранился чей-то карандашный набросок, запечатлевший их обоих во время этой встречи. Один из собеседников сидит на камне, другой - на стволе поваленного дерева. Между ними стоит фляга с кофе или чаем. Че курит сигару. Беседа продолжалась несколько часов.

Мысль о том, чтобы партия приняла участие в вооруженной борьбе под военным руководством, Че сразу же оказалась отброшена. Взамен Монхе предложил, что, "хотя он и собирался уйти в отставку с поста первого секретаря, но мог бы убедить новое руководство партии, по крайней мере, сохранять нейтралитет и привлечь к борьбе новых участников". Че не возражал против этого предложения, но сказал, что "открытое проявление колебаний и оппортунистических настроений" было ужасной ошибкой, оставившей партию без единой позиции. Следствием этого оказалось то, что бывший первый секретарь мог принять участие в вооруженной борьбе, не получив ни поддержки, ни осуждения со стороны БКП.

Еще одно предложение Монхе заключалось в том, что "он мог бы обратиться к другим южноамериканским партиям и попытаться добиться от них поддержки освободительного движения". Эту идею Че воспринял крайне скептически, поскольку заранее был уверен в том, что она обречена на неудачу. Обращение к Кодовилье (весьма умеренному лидеру аргентинских коммунистов) с просьбой "оказать поддержку Дугласу Браво предводителю венесуэльских партизан было воспринято им как предложение закрыть глаза на бунт в его собственной партии".

Однако главным камнем преткновения оказались претензии Монхе на руководство и политической, и военной кампаниями, Че был непреклонен: "Я должен быть военным руководителем и не пойду в этом вопросе ни на какие компромиссы". Это убеждение возникло под влиянием конголезского опыта Че. Он не мог позволить себе вторично попасться в одну и ту же ловушку, подчинившись политическим лидерам, которые не имели никакого желания вести борьбу. "Дискуссия не приводила ни к чему, это был порочный круг". Марио Монхе доказывал, что если бы революция происходила в Аргентине, то он с готовностью таскал бы за Че его пожитки, но в Боливии впереди должен идти боливиец. Че приводил ему бесчисленные примеры из истории латиноамериканизма, борьбы прежних испанских колоний за свою независимость, постоянного перемещения революционеров независимо от произвольно устанавливавшихся властями и частенько перемещавшихся границ. Монхе настаивал на своем требовании и предлагал Че стать его советником. Че отвечал, что он ни у кого не был советником. В обмен на свое военное руководство он предложил Монхе стать формальным предводителем движения и даже сказал, что ради соблюдения приличий перед шпионами, которые наверняка проникнут в их ряды, он будет каждое утро докладывать Монхе об обстановке и получать инструкции. Но при этом он, Че, должен быть фактическим руководителем, и это не могло даже обсуждаться. Ни один не соглашался уступить. Монхе принялся было обсуждать гипотетические ситуации, но Че оборвал его, заявив: "Я уже здесь, и выгнать меня отсюда можно будет только мертвым".

Но переговоры все же продолжались. Монхе атаковал группу Мойсеса Гевары, заявив, что они оппортунистьии весьма ненадежны. Че, в свою очередь, назвал Монхе сектантом.

Складывалось впечатление, что после того как Коко сказал Монхе о том, что Че не пойдет на уступки в стратегических вопросах, партийный секретарь тоже решил не отступать ни на шаг. Правда, в своих возражениях он был крайне непоследователен.

После нескольких часов дискуссии разногласия, проявившиеся в позициях собеседников, казались непреодолимыми. Монхе попросил Че дать ему возможность посоветоваться с членами Боливийской компартии, присоединившимися к партизанской группе. Для этого они перешли в новый лагерь. Там Монхе увидел братьев Передо, Ньято Мендеса, Фредди Маймуру, Васкеса Вианью, Антонио Домингеса и Лорхио Баку. Все они, по словам одного из присутствовавших, встретили его очень холодно. Монхе доказывал, что военное руководство должно принадлежать его партии, что люди отвернутся от партизан, как только узнают, что их предводитель - иностранец. Он пообещал им гарантировать амнистию в том случае, если они откажутся от участия в вооруженной борьбе: "Пойдемте со мной прямо сейчас", - и даже прибегнул к затаенной угрозе: хотя партия и не станет прибегать к каким-либо репрессиям, люди выиграют, если уйдут с ним.

Монхе, вероятно, не ожидал получить резкий и единодушный ответ. Молодые боливийцы набросились на него. Они настаивали на том, чтобы он остался с отрядом, говорили, что они уверены в том, что партия не бросит их на произвол судьбы, что служить под командованием Че - это честь. Обсуждение проблемы запуталось. Тогда Монхе вернулся к той же идее, которую когда-то излагал Мартинесу Тамайо и Вильегасу: более правильным подходом была бы организация восстания в городах, участники которого в дальнейшем отступили бы в горы. Он сказал также, что в любом случае оставит свой пост в руководстве партии и присоединится к отряду как рядовой солдат. При этом он произнес загадочную фразу: "Я здесь не для того, чтобы превратиться в Ван Тро И" (то есть не ради корысти) - так звали одного из вьетнамских лидеров, пользовавшихся в то время большой популярностью.

Казалось, что Монхе был совершенно ошеломлен. Он пообедал в лагере вместе с партизанами, но за обедом царила холодная атмосфера, на которую он, должно быть, обиделся. Когда Аларкон попросил одного из боливийцев, Мендеса, дать свою тарелку лидеру партии, Мендес ответил: "Видишь ли, товарищ, я не знаю, откуда едят свиньи в вашей стране, но в моей они подбирают пишу прямо с земли".

На следующее утро "Монхе сказал мне, что уезжает и 8 января предложит руководству партии свою отставку. Его миссия, по его словам, была закончена. Он уехал с таким видом, будто направлялся на виселицу".

Че собрал партизан и изложил им "мнение Монхе, сказав, что мы объединимся со всеми теми, кто хотел бы делать революцию и что я предвижу для боливийцев трудные дни нравственных мучений". Сан-Луис также сделал в дневнике пророческую запись: "Вероятнее всего, здесь имеет место раскол, и некоторые присоединятся к нам". Начиналось одиночество.

В дневнике Че сухо отметил, что "отношение Монхе может, с одной стороны, затормозить развитие события, но, с другой, может внести и положительный вклад, освободив меня от политических обязательств". Конечно, самоустранение наиболее влиятельной из радикальных левых сил Боливии наносило ущерб проекту, и партизанам теперь предстояло организовать опорную городскую сеть, независимую от той, которую они использовали до тех пор.

Для Че было теперь очень важно узнать, пришла ли группа Мойсеса Гевары к окончательному решению и согласна ли она на организацию объединенного фронта. Одновременно он приступил к организации опорной сети в городах, где мог рассчитывать на доктора Умберто Pea (который, однако, в это время находился на Кубе), Родольфо Салданью и Лойолу Гусман. Она была одним из лидеров Молодых коммунистов и должна была стать казначеем движения. Полезным для этой цели мог оказаться и перуанец Дагнино, который мог бы взять на себя работу в городской сети наряду со своими обязанностями по обеспечению свя-. зей с Национально-освободительной армией. Монлеон мог бы пригодиться при организации параллельной системы связи с Гаваной.

Судя по всему, Че был не слишком обеспокоен. Как и на Кубе в 1958 году, он недооценил важность широкого, крепкого городского движения за спиной и вокруг партизанского движения. Между строк в его дневнике можно прочесть, что он, по-видимому, был намного больше заинтересован настоятельной потребностью приступить к боевой закалке своей группы путем проведения обширной разведывательной операции в зоне расположения и налаживанием связей с аргентинцами согласно его континентальной схеме.

10 декабря Че уже решил отправить Таню в Буэнос-Айрес. Ей предстояло прежде всего провести переговоры с несколькими аргентинцами, а затем доставить их в Ньянкауасу. В дневниках и бумагах Че упоминаются Сиро Бустос (связанный в прошлом с партизанской группой Масетти), Хосами - Хуан Гельман - поэт, который позднее примкнет к диссидентской левой фракции в Аргентинской коммунистической партии, Хауреги из профсоюза журналистов и Стампони. 2 января 1967 года Таня выехала для выполнения этого задания.

Снова наступило время ожидания. Было устроено несколько пятидневных походов для изучения местности. Часть партизан работала во втором лагере, занимаясь копкой пещер, защитных сооружений и укрытий, накрывая крышами строения базы. Че постепенно начало становиться ясно, что вокруг них находятся практически ненаселенные дикие джунгли. Редко какой из групп удавалось обнаружить признаки жилья. Записи Че были лаконичными и очень точными. В его мозгу складывался план первоначальных действий: "Вило и доктор прошли за Икири до тех пор, пока не уперлись в неприступный скалистый обрыв; они не встретили людей, но обнаруживали кое-какие следы. Пинарес, Мануэль и Дариэль шли вдоль реки, пока не наткнулись на непроходимое обнажение".

Че провел первое собрание отряда, чтобы в зародыше подавить начавшие возникать напряженные отношения.

"Я слегка вспылил по поводу качеств партизанского бойца и необходимости строгой дисциплины и объяснил, что наша задача состоит прежде всего в том, чтобы создать образцовое стальное ядро... Рассказал, насколько важно обучение, которое необходимо для нашего будущего. Потом я собрал командиров - Вило, Пинареса, Мамина Оеда, Инти, Сан-Луиса, Вильегаса, доктора, "Ньято" Мендеса и Мартинеса Тамайо...

Я объяснил, почему Вило был назначен моим заместителем: потому, что Пинарес вновь и вновь повторял одни и те же ошибки... Неприятные происшествия могут разрушить всю нашу работу".

Но этим дело не закончилось: проблемы с Пинаресом продолжались. Спустя неделю Че отметил в своем дневнике: "Вило сказал мне, что Пинарес очень задет упоминанием его ошибок на недавнем собрании. Я должен поговорить с ним". И на следующий день:

"Я говорил с Пинаресом. Он жалуется на то, что я критиковал его в присутствии боливийцев. Его аргументы не основывались ни на чем, кроме его эмоционального состояния; это, впрочем, заслуживало внимания. Остальное было совершенно неважно. Он упомянул о неприятных высказываниях Мачина Оеда в его адрес, в которых я разобрался. Мне кажется, что такого происшествия просто не было, всего лишь сплетня. Пинарес немного успокоился".

Будучи поглощен мелкими деталями, Че, кажется, забыл отметить в дневнике тот факт, что 8 января не получил никакого ответа от Монхе. Не упоминает он и об окружавшем их ландшафте. А вот Пачо тогда же записал: "Вид Анд изумителен, а восхождения на горы волнуют; очень устаешь, особенно без сытного питания". Лагерная жизнь подняла настроение Коэльо, он расхаживал повсюду, распевая "Изабель" Шарля Азнавура, и отвечал на недоуменные вопросы: "Я не спятил. А если вы спятили, то вините империализм в том, что оказались здесь". Он разговаривал со своей винтовкой, когда чистил ее: "Послушай, я чищу тебя, но не хочу из тебя стрелять. После войны я сдам тебя в музей".

Рекогносцировки продолжались. А 11 января группа приступила к изучению языка кечуа, который преподавали Анисето Рейнага и Хименес Тардио. Че записал: "Сегодня был день "боро[20]", и мы провели его за удалением личинок мух из -под кожи Пинареса, Лорхйо Ваки, Вильегаса, Оло Пантохи, Октавио и Вило". В дневнике Вильегаса просто отмечен "скучный день", а Пачо сообщает, что он "спас бабочку из сети паука. Мы пришли в лагерь в 6.10. Че вел урок".

Связь с Гаваной (которая в шифрограммах носила имя "Манила") действовала отлично в направлении Гавана - Ньянкауасу, но крайне медленно в обратном направлении - Ньянкауасу - Ла-Пас - Гавана. Че сообщил Фиделю о своих переговорах с Монхе, а в ответ получил известие о том, что Хуан Пабло Чанг, перуанский силач, должен вскоре появиться в партизанском лагере. 11 января Че получил от Фиделя сообщение о том, что тот имел переговоры с другим представителем руководства коммунистической партии, профсоюзным руководителем Симоном Рейесом, который "согласился предоставить нам помощь, но не сказал, в чем она будет выражаться. Он знает, как добыть хорошие американские ботинки. Он может заняться этим немедленно. Он будет там через две недели". Еще через десять дней Фидель известил Че о том, что второй секретарь Коммунистической партии Боливии собирается прибыть в Гавану и что "мы выслушаем его предложения и отнесемся к ним жестко и активно". Спустя еще две недели Фидель сообщил о своей встрече со вторым секретарем БКП Хорхе Колье и Симоном Рейесом:

"Колье заявил, что Монхе информировал секретариат БКП о внутренней операции, и эта точка зрения вызвала замешательство. Мы рассказали Колье о континентальном масштабе и стратегической сущности операции. Это помогло прояснить недоразумение, и он согласился с тем, что со стороны руководства было бы ошибкой требовать сотрудничества в акции, имеющей стратегическое, а не внутреннее содержание. Мы просили его поговорить с тобой для того, чтобы установить основные правила сотрудничества с ними и их участия в операции... и он произвел на меня благоприятное впечатление. Думаю, что вы достигнете приемлемого соглашения".

Такое представление о положении дел складывалось у Фиделя в Гаване, где он пытался сгладить отношения между Че и Боливийской коммунистической партией. Но оно не соответствовало мыслям, возникавшим у Че на основе той информации, которую он получал. В промежутке между получением двух посланий от Фиделя в лагерь вернулся Коко с тремя боливийскими новобранцами. Он рассказал Че, что Монхе не только не сложил с себя должности первого секретаря партии, но еще и "разговаривал с этими троими, только что прибывшими с Кубы, пытаясь отговорить их от участия в партизанской войне... Если это враждебное отношение возобладает, то в нашем составе будет только одиннадцать боливийцев".

В своем обзоре событий за январь Че указал:

"Как я и предполагал, Монхе оказался скользким, во-первых, и склонным к предательству, во-вторых. Партия уже готовит оружие против нас, и я не знаю, когда и чем это закончится. Но это не остановит нас, и/возможно, в конечном счете окажется к лучшему. (Я почти уверен в этом.) Самые честные и боевые люди будут с нами, даже если им придется преодолеть более или менее серьезный кризис совести".

Почти полностью разорвав отношения с боливийскими коммунистами, практически избавляясь от любой зависимости от них, Че, казалось, сбрасывал с себя дополнительный груз. Спустя много лет об этом хорошо сказал Дебрэ:

"Местная политика совершенно не интересовала его. Боливийские коммунисты? Выводок цыплят. Национальное левое руководство? Кучка близоруких политиканов. Шахтеры с оловянных рудников? Рабочая аристократия, которая завтра сама может явиться источником проблем для пролетарского равенства. Сама Боливия была отправной точкой, первым звеном в цепи".

Несмотря на вроде бы недостаточно активную деятельность, в течение третьей недели января жизнь в лагере не была легкой. Провианта было недостаточно: область была небогата продовольствием, попытки обмена с кампесинос не давали результатов, а охота также была неэффективной. Из дневника Пачо: "Каждую ночь я мечтаю о еде. Наша диета чрезмерно скудна, в нее не входит ни мясо, ни молоко". Начались заболевания: "У Мачина Оеда появились признаки малярии... Мануэль слег с сильной лихорадкой, которая по всем признакам похожа на малярию. Весь день я ощущал в теле признаки гриппа, но болезнь не разыгралась".

В дневниках партизан время от времени появляются упоминания о женах и семьях, воспоминания. Вильегас, 18 января: "Тысяча, миллион поцелуев Гарри и Кусти". Пачо, 1 января: "Я весь день думал о Тэрри". Сан-Луис, 10 января: "Читаю "Пармскую обитель" и вспоминаю мою любимую жену и Элисето". Сам Че упоминал дни рождения жены, брата и сестер. Дариэль записал в дневнике: "Ностальгия и впрямь является мрачным спутником в джунглях".

Происходили странные вещи, так или иначе связанные с "любопытным соседом", Сиро Арганьярасом. 18 января Че записал:

"Васкес Вианья пришел, несмотря на мощный ливень, чтобы сообщить о том, что разговаривал с Оло Пантохой, намекнул на то, что ему многое известно, и предлагал сотрудничать с нами в торговле кокаином или чем-нибудь наподобие этого... чем мы занимаемся, как ему известно. Я велел Васкесу Вианье завербовать Арганьяраса, но не обещать ему особенно много, только плату за перевозку грузов на его джипе, а также пригрозить смертью, если он предаст нас".

Но уже на следующий день полиция посетила Каламину.

"Лейтенант Фернандес приехал в сопровождении четверых полицейских в штатском в арендованном джипе на поиски кокаиновой фабрики. Они лишь обыскали дом, но заметили при этом несколько странных вещей, таких, как керосин для наших ламп, который не был переправлен в пещеры. Они отобрали у Васкеса Вианъи пистолет, но оставили его винтовку "маузер", малокалиберный пистолет. Для виду они отняли малокалиберный пистолет и у Арганьяраса, показали его Васкесу Вианье и ушли, предупредив нас, что они в курсе всех дел и с ними нужно считаться. Васкес Вианья может получить пистолет в Камири "без особых хлопот, если поговорит со мной", - сказал лейтенант Фернандес. Он спрашивал о "Бразильце".

С учетом обострения ситуации Че приказал Васкесу Вианье как следует пригрозить Арганьярасу и его помощнику и серьезно напугать их. Во избежание неприятных неожиданностей он также провел реорганизацию во втором лагере:

"План базировался на подвижной обороне зоны около реки; мы предполагали провести силами нескольких человек из авангарда контратаку по проходящим параллельно реке тропкам, связывающим с тыловым охранением. После разведки мы переместили бы лагерь поближе к дому Арганьяраса. Если его прикрытие не поможет, мы, перед тем как покинуть зону, дадим этому типу прочувствовать наше отношение".

К концу ноября в отряде продолжала давать себя знать нарастающая напряженность отношений. А Че в это время стремился установить в лагере железную дисциплину. Вило Акунья, нагруженный рюкзаком с сотней кукурузных початков, поскользнулся во время переправы через реку Ньянкауасу и уронил в воду винтовку. Дариэль Аларкон описал эту сцену: "Мы увидели, как Вило вышел из воды и посмотрел на нас. Выражение на его лице я не рискну описывать. "Я уронил мою винтовку... и если я явлюсь к Че без оружия... Я уж лучше сразу застрелюсь!" И вся наша группа принялась нырять в поисках винтовки".

26 января наконец-то поступили и хорошие новости: "Только мы успели приступить к работе по выкапыванию новой пещеры, как сообщили о прибытии Мойсеса Гевары и Лойолы Гусман". Лойоле, которая была одним из лидеров молодежной коммунистической организации, в это время было всего лишь около двадцати лет. Когда Коко Передо ска'зал, с кем ей сейчас предстоит встретиться, она была крайне удивлена. "Незадолго до этого в новостях сообщили, что Че находится в Колумбии". А при встрече она была крайне поражена тем, что майор разговаривал без своего всем известного аргентинского акцента.

"- Почему ты мокрая? Потому что река глубокая или потому что ты такая маленькая?

Он приказал ей снять носки и высушить их. И сразу же переименовал ее в Игнасию.

- Почему Игнасия?

- В честь святого Игнасио Лойолы".

В то время как Лойоле, согласно планам Че, предстояло стать основным звеном в будущей городской сети, Моисее Гевара, лидер небольшой маоистской группы, с которым Мартинес Тамайо и Вильегас налаживали отношения в течение нескольких месяцев, оказывался необходим, так как партизаны лишились поддержки со стороны БКП.

"Я изложил Мойсесу Геваре мои условия: он должен будет распустить группу; для них не будет никаких особых должностей, тем более никакой политической организации. Мы должны избегать любых противоречий по национальным или международным спорным вопросам. Он согласился со всем этим без колебаний, и после прохладного начала отношения с другими боливийцами стали более дружественными".

Лойола позднее упорно утверждала, что Че несколько раз повторил, что здесь ни у кого не будет ни просоветских, ни прокитайских убеждений.

"Лойола произвела на меня хорошее впечатление. Она очень молода и нежна, но можно сказать, что она полностью определилась. Молодые коммунисты готовы выгнать ее, но пока что пытаются заставить ее подать в отставку. Я дал людям инструкции и другие бумаги. Я также вернул ей деньги, которые она потратила; сумма уже приближается к 70 000 песо. Похоже, что наличности скоро не будет хватать. Доктор Пареха возглавит сеть, а Родольфо Салданья присоединится к нему в течение двух недель".

В разговоре с Лойолой Че в очень простых словах объяснил ей основные положения организации городской сети. Он также дал ей сломанный радиопередатчик, который нужно было починить и подготовить к использованию. С Мойсесом Геварой Че договорился о прибытии "первой группы между 4 и 14 февраля. Он сказал, что не может прийти раньше из-за состояния связи, а в настоящее время люди разбежались от него, так как идет карнавал".

Заручившись этой непрочной поддержкой и уверившись в том, что городская сеть начала складываться, Че решил отправляться в дальний разведывательный поход через три дня после того, как вернется провожавший посетителей Коко. Кажется удивительным, что Че первым делом стремился проверить своих людей, хотя и наверняка знал, что это могло привести к проблемам с любопытной полицией и старательно шпионившим соседом Арганьярасом, что без участия БКП городская сеть все еще представляла собой разрозненные клочья. Неужели он настолько торопился начать кампанию? 31 января оказалось последним днем, проведенным в лагере. Небольшая группа под командованием Оло Пантохи осталась для того, чтобы встречать пополнение и охранять базу. "Я поговорил с бойцами и дал им последние указания на время нашего отсутствия".

Цель разведывательной экспедиции состояла в том, чтобы установить отношения с местными кампесинос и попытаться в принципе избежать столкновений, хотя они и могли быть полезными для обучения группы, ее подготовки к трудностям партизанской жизни и усложнения обучения, которое, как многие предвидели, и без того должно было оказаться очень тяжелым. Пачо записал в дневнике:

"Завтра мы выходим, и я выбираю, что возьму с собой на прогулку. Всего так много, что я не знаю, что и делать: одеяло, рюкзак, гамак, 15 фунтов продовольствия - рис, бобы, зерно, сахар, кофе, хинин, рагу, суп, банка молока, банка сосисок, банка сардин, смена одежды, вяленое мясо, патроны, винтовка, журнал радиосвязи, тетрадь для занятий, пистолет, фляга..."

А вот запись, сделанная Че: "Теперь начинается настоящая партизанская жизнь, и мы сможем проверить бойцов. Время покажет, на что они способны и какие перспективы есть у боливийской революции". ^{31}