— Слушай! — возмущенно зашептал мне Храповицкий, перегибаясь ко мне за спиной Вихрова. — Я такую наглость первый раз в жизни встречаю. Ну и подруг себе Егор выбирает! Дочь — воровка, мамаша — сводница!
Я пожал плечами, помня о том, что, по словам Ефима Гозданкера, у губернатора был когда-то роман и с матерью.
— Тихо-тихо, — зашикал бородатый телевизионщик. — Дайте посмотреть-то!
Красавицы, одетые по-спортивному, уже перешли к показу гимнастических номеров. Они танцевали, вставали на мостик, прыгали через скакалку. Должен признать, что Мышонок здесь проявляла себя в лучшем виде и даже сумела продемонстрировать пару нехитрых трюков вроде шпагата и колеса. Наверное, в детстве она посещала спортивную школу.
— Вован! — громко взмолился Вихров. — Убери куда-нибудь этих заморышей! Пусть не гремят костями.
Виктор фыркнул, а Храповицкий поморщился в досаде на низменные вкусы своего нового друга. Вид недокормленных женщин всегда был приятен эстетически развитому глазу шефа.
Ближе к перерыву в проходе вновь возник Плохиш, сердитый и раскрасневшийся. За ним маячила Лариса Александровна, приветственно махавшая мне рукой. Я вышел к ним.
— Я, в натуре, не догоняю, чего от меня хотят! — зашипел Плохиш, избегая смотреть в ее сторону. Щеки его тряслись, глазки бегали. — Ты лучше сам с ней говори!
— Фу, как грубо! — обиделась Лариса Александровна. И обращаясь исключительно ко мне, запела:
— Вы понимаете, Андрюшенька, этот неласковый молодой человек предлагает нам совсем не ту модель, какую нам бы хотелось!
— Губернатор сказал — «восьмерку»! — замотал головой Плохиш, словно испытывая острый приступ зубной боли. — Мы и подготовили «восьмерку»!
— Но там же только две двери, — с невыразимым укором возразила Лариса Александровна. — Если я, например, попрошу Машеньку подвезти меня и мою подругу, то как же нам туда забираться?
— Губернатор сказал «восьмерку»! — отчеканил Плохиш.
Он пылал негодованием.
— А мне не нравится! — капризно воскликнула Лариса Александровна. — Можно же уступить даме!
Плохиш хрипло застонал.
— Какую модель вы хотите? — спросил я, видя, что они скорее подерутся, чем договорятся.
— Да «девятку» она хочет! — взорвался Плохиш. — Тысячу раз ей объяснял, что «девятка» хуже! Мы цвет подобрали самый модный! Мокрый асфальт. Навернули тачку дальше некуда. Магнитофон дорогой поставили. Эта «девятка» на семьсот долларов дешевле стоит!
— Лариса Александровна, — терпеливо проговорил я, — вы слышали его доводы. Вы все равно хотите «девятку»?
— Да! — выдохнула она, подаваясь ко мне всем телом и хватая за отворот смокинга.
Я чуть отстранился.
— Слушай, — сказал я Плохишу. — Тебе что, жалко, что ли?
— Да мне не жалко! — заорал Плохиш. — Меня же потом губернатор придушит!
— Лариса Александровна ему все объяснит, — уговаривал я. — Правда, Лариса Александровна?
— Да! Да! — восклицала она, подпрыгивая от нетерпения и хлопая в ладоши.
— Вопрос решен, — объявил я, как на аукционе. — Вы получаете «девятку»!
Она шумно выдохнула и бросилась меня целовать, перемазав помадой.
— В натуре, творят, что хотят! — ворчал Плохиш. — Чтобы я еще раз взялся!...
— Погодите! — Лариса Александровна вдруг оторвалась от меня, пораженная пришедшей ей в голову мыслью. — Вы говорите, эта «восьмерка» дороже стоит?
— Дошло наконец! — взвился Плохиш. — На семьсот долларов. Как минимум!
— А можно мне тогда получить разницу? — подхватила она. — Я имею в виду наличными.
Плохиш замер с открытым ртом. Потом начал медленно багроветь.
— Стой! — закричал я Плохишу, видя, что он набирает воздуху в легкие. — Ни слова!
Я быстро повернулся к ней.
— Можно! — поспешно сказал я, пытаясь улыбаться.— Разумеется, можно.
Я отсчитал ей семьсот долларов, которые она тут же засунула в сумочку. И схватив в охапку Плохиша, поволок его в сторону, прежде чем он успел разразиться грязной бранью.
В это время двери зала распахнулись, и народ повалил на перерыв.