Жатва Дракона

– Я прекрасно понимаю, Ирма, я всегда восхищался им за это.

– Теперь он винтик в машине, и он не может ссориться со своими коллегами. Он должен понять, что решение принято, и он должен играть в игру, насколько это возможно. Придется приспособиться. Теперь я англичанка.

– Я думаю, что это мудрое решение, Ирма, и ты можешь быть уверена, что я не буду ничего делать и ничего говорить, чтобы стеснять вас.

"Ланни, ты молодчина!" – был вердикт его бывшей жены. – "Ты не знаешь, как многому ты меня научил".

Бывший муж сказал себе: "Вот это да! Замок Уикторп стал антинацистским! Первое, что я знаю, теперь Нэнси Астор понесёт знамя!"

IV

Ланни слушал радио. Девять танковых дивизий, каждая из которых состояла из четырехсот танков и самоходных орудий, добрались до Ла-Манша, полностью отрезав миллион французских и британских войск от остальной Франции. Огромная мощь вермахта накрыла их с востока и юга и оттеснила в небольшой карман у побережья в Дюнкерке. Британские арьергарды отчаянно держались, сражаясь за каждый дом в Кале и других местах. Но их постепенно оттеснили назад, и сдача всей группировки казалась неизбежной. Всех британцев призвали организовать оборону страны. Каждый трудоспособный мужчина и мальчик должны готовиться к борьбе с любым оружием, которое могло оказаться в их руках.

Это был самый страшный момент в истории Британии со времен испанской Армады. У Ланни была потребность получить утешение, и он знал только одно место для этого. Он отправился из дома и позвонил Рику, договорившись встретиться с ним на обочине дороги, как и раньше. Они приехали, Нина за рулём. И первое слово Ланни было: "Как Альфи?"

"Он где-то в этой заварухе", – сказал Рик. – "Они не информируют нас".

"Отсутствие новостей - это хорошая новость", – отважился американец, думая о Нине.

"Хорошие новости сегодня являются дефицитным товаром", – возразил англичанин.

У них не было ни особой цели, ни лишнего бензина, поэтому они остановились в тихом месте у дороги, и Ланни слушал, пока Рик подтвердил историю Седди о бедственном положении этого маленького острова. Все было отправлено на помощь французам. Обученные люди, оружие, боеприпасы, всякое оборудование. Пара тысяч полевых орудий, около тысячи танков, пятьдесят тысяч автомобилей! Британия осталась голой перед врагом, и враг должен был об этом знать. – "У нас даже не будет возможности уничтожить что-нибудь, Ланни, нацисты будут использовать это против нас".

– Разве вы не сможете спасти людей?

– Мы будем делать все возможное, я не сомневаюсь, но подумай об обстановке! Порт Дюнкерк будет разрушен бомбами, и там не будет ничего, кроме открытых пляжей, где люди будут находиться под постоянным огнём с суши и с воздуха. Ты знаешь, что такое погода в Ла-Манше. И будут подводные лодки и торпедные катера. Мы, вероятно, потеряем половину кораблей, которые отправим. И даже если мы спасём людей, с чем они будут сражаться? Я сомневаюсь, что на этом острове у нас войск больше, чем дивизия. Мне сказали, что у нас нет даже сотни полевых орудий. Ты понимаешь, что все это конфиденциально.

– Да, конечно!

– Нам пришлют что-нибудь из Америки, как ты думаешь?

– Я не могу ответить, Рик, у меня не было связи с Америкой. События последних дней должны были произвести глубокое впечатление. Наши люди рано или поздно проснутся.

– Лучше бы раньше, Ланни. Время имеет значение. Как ты думаешь, что сделает Гитлер, возьмёт Париж, или попытается сразу пересечь Ла-Манш?

– Мне жаль, что у меня не было никакого способа узнать. Все, что я знаю, это Париж, и я боюсь, что он долго его не задержит.

Он рассказал историю своего визита и то, что он выяснил. Он не упомянул, что был там по поручению Уикторпа. Рик и Нина могли догадаться об этом, если захотят. Самым важным был упадок французского духа и тот факт, что то, что должно было быть военным кабинетом, склонялось к умиротворению, и что боевой премьер-министр ночью не спал из-за выговоров любовницы, которая любой ценой хотела мира, и которая ненавидела своих врагов больше дома, чем за границей.

Рик сказал: "С этого момента мы будем свободны. Наши крысы попрятались в свои норы, ни в парламенте, ни прессе больше не будет разговоров об умиротворении. У англичанина невзгоды выявляют его сильные качества".

Ланни подумал, как это верно в отношении самого Рика! Он очень пессимистически относился к своей собственной стране. В течение многих лет, с момента прихода фашизма, его разговор был полон черного отчаяния. И ему редко приходилось говорить что-то хорошее о любом человеке, занимающем место в общественной жизни. Но теперь он был англичанином, одним из миллионов, который будет бороться за свою свободу и за свободу во всем мире. "Поверь мне, Ланни", – заявил он, – "мы не сдадимся, как бельгийцы, мы будем сражаться с тем, что у нас есть. Мы будем сражаться с первым немцем, который высадится на этом острове, и мы будем сражаться с последним. Мужчины, мальчики и даже женщины помогут".

Рик сказал, что он вступил в отряды местной обороны. Ланни воскликнул: "Но ты не можешь ходить!"

– Я могу спрятаться в канаве или стрелковой ячейке. У меня есть старый двуствольный дробовик и крупная дробь, и я уложу пару нацистов, прежде чем они меня достанут.

V

Ланни вернулся в замок в относительно хорошем настроении. В конце концов, Ла-Манш всего тридцать три километра в самом узком месте, а в Королевском флоте были не просто большие линкоры, а огромный флот небольших судов, которые могли уничтожать транспорты или баржи противника или что бы они ни использовали. Важно то, что Англия проснулась. Все знали, что произошло в Норвегии и Дании, в Голландии и Бельгии. Никакие трюки больше не пройдут. Пляжи были перегорожены колючей проволокой и заминированы, дороги блокированы. Стратегические объекты охранялись днём и ночью, и, если бы высадился десант с воздуха, там были бы наблюдатели и система предупреждения и дежурные силы отражения десанта. Теперь лев прижался к стене, и его вид был обнадеживающим. Для своих друзей. Ланни сидел, приклеившись к радио в своем домике, прислушиваясь к сигналам тревоги и программам действий дома. Но там ни слова о каких-либо действиях по спасению окружённых войск у Ла-Манша. Что бы ни делалось, врагу не надо было этого знать. Вскоре после обеда раздался телефонный звонок Ланни, и знакомый голос сказал: "Без имен, пожалуйста. Хочешь увидеть немного войны? У нас есть сосед, чьи сыновья находятся в заварухе, и он одалживает свою моторную лодку. Довольно хорошую. У гражданских есть шанс помочь".

Казалось очевидным, что агенту президента надо сказать: "Извини, старина, но я выполняю приказ и не допущен ни к чему-либо другому". Но в мозгах у него всё перевернулось. Он сказал: "Подожди немного. Как много времени это займет?"

– Три или четыре дня, можно предположить. Справедливо заметить, что это опасно. Мы, вероятно, будем под огнем большую часть времени.

– Раньше я бывал под огнем. Вопрос в том, что я должен делать.

– Это соблазн, я знаю, и, возможно, я не должен тебя беспокоить.

– Подожди, это может вписаться в то, что я имел в виду. Когда ты планируешь начать?

– Завтра днем. Но я должен знать скоро, чтобы найти кого-то другого, если ты откажешься. Будь уверен, я не пойму неправильно, если ты скажешь – Нет.

– Дайте мне минутку подумать.

Рик ждал. Через некоторое время он спросил: – Хочешь, я перезвоню, скажем, через четверть часа?

– Нет, я думаю, что смогу совместить это с моей работой. Где я тебя встречу?

– Ты должен приехать сюда сегодня вечером, или позволь мне забрать тебя в одном из доков в Лондоне. Возможно, последнее будет менее заметным.

– Это верно.

– Ну, ты помнишь место, где был причален корабль, когда ты забирал свою мать на костюмированный бал - тот, который назывался– 'Отплытие на остров Цитеры'?

– Я хорошо это помню.

– Это Чаринг-Кросс-Пирс, и нам будет легко найти друг друга. Я не могу сказать тебе время, потому что будет много лодок и на реке возникнут заторы. Я предполагаю, что я должен быть там к десяти часам. Тебе просто нужно будет сидеть и следить за мной, а я приду и буду искать тебя. Возьми себе штормовку и шляпу. Надень старую одежду, если у тебя ее нет, тогда что похуже. Погода может быть любой, надо предусмотреть всё.

– О.К., и спасибо.

– Я возьму еду и воду, а ты возьми немного вещей, таких как шоколад или изюм. Бутылку или две виски. Это поможет ребятам. Им понадобится, ты знаешь.

– А как насчет бензина?

– Будет предоставлен по дороге.

– Договорились, я сяду на поздний поезд и проведу ночь в отеле. Можешь позвонить мне, если будут какие-то изменения.

– Черио! И приятных снов в твою последнюю ночь на земле!

Ланни признал, что, это типично по-английски. Всегда принимайте самый мрачный вид на все, и продолжайте улыбаться, пока говорите!

VI

Ланни надел костюм, который он ценил меньше всего, и упаковал свой новый и лучший в чемодан, полный комплект: нижнее белье и носки, рубашку, галстук и носовой платок, безопасную бритву, крем для бритья, практически новую пару туфель. Его доставили на вокзал, и он отправился на ночном поезде в этот странный, необъятный город, где театры, кинотеатры, рестораны и ночные клубы работали полным ходом за двойными дверями со светомаскировкой, а снаружи улицы были темными и тихими, как будто город был мертв. Ему потребовался час, чтобы найти такси, но потребовалось бы еще больше, чтобы ощупью добраться до отеля Савой. Устроившись в своей комнате, он написал доклад об изменении духа британского народа и об их критической ситуации. Без сомнения, Ф.Д.Р. получит все это по обычным дипломатическим каналам, но это было достаточно важно, чтобы повторить. Его последние слова были следующими: "Я ищу пути, чтобы узнать, кто будет следующим в списке. Может быть, я смогу сообщить об этом через некоторое время".

Он спал, потому что люди на войне должны научиться спать, когда смогут. Утром он отправился за покупками и нашел шоколад, возможно, последний в Лондоне, и еще несколько концентрированных продуктов, несколько бутылок виски, блоков сигарет и костюм из желтой непромокаемой ткани, в том числе шляпу с ремешком под подбородком. Кроме того, он купил полоску клеенки больше, чем в квадратный метр, и взял ее обратно в отель и завернул в неё свой безупречный наряд и связал всё в узел. Он оставил чемодан на попечении отеля, и его два больших узла были доставлены в такси пожилым человеком, который в последние несколько недель стал посыльным. "Собираетесь на морскую прогулку, сэр?" – осведомился этот служитель и понимающе улыбнулся. Очевидно, весь Лондон был хорошо информирован.

"Чаринг-Кросс-пирс", – сказал путешественник таксисту, и когда он приехал, то потащил свои узлы к концу пирса. Он вспомнил, каким он был одиннадцать лет назад, когда причаленный здесь корабль был сценой одного из самых фантастических развлечений в светской истории. Это было незадолго до того, как разразилась великая паника на Уолл-стрите, и великая депрессия распространилась по всему миру. Кстати, это было незадолго до женитьбы Ланни на дочери Дж. Парамаунта Барнса. Много чего с ним и с миром произошло в те немногие годы!

Теперь он сидел на краю пирса и смотрел на реку, о которой было написано и сказано больше всего в мире. Была дымка, и вода выглядела серой и грязной. На противоположной стороне была сплошная линия каменных причалов и набережных, а за ними были кирпичные и каменные дома и город насколько мог достигнуть глаз и на многие километры дальше. Были мосты, под которыми проходили суда, и Ланни заметил своеобразное явление, почти все суда шли в одну сторону. Все, от крошечных скоростных катеров до речных буксиров с пятнадцатью или двадцатью лодками на буксире, все они скользили тихо в общем направлении на восходящее солнце. Казалось, что они были захвачены тем, что сведущие ученые называют фототропизмом, движением к свету. У мотыльков есть такое свойство. У определенных цветов и личинок морских ежей оно возникает, если бросить химикаты в воду вместе с ними. Какое химическое вещество было сброшено в реку Темзу, что все прогулочные и вспомогательные суда получили такое свойство, которое вырвало их из домов и бухт и увлекло вниз по течению в бледную широкую полосу солнечного света на грязной реке?

VII

Ланни не знал точно, что он ищет, и он пристально смотрел на каждую лодку, которая была видна возле правого берега. Он надеялся, что у Рика может быть большая и безопасная с кабиной для комфорта. Но такой удачи не было. Она была просто открытой моторной лодкой с двигателем на корме под навесом, рулевым колесом впереди и рядом сидений с каждой стороны, на которую можно усадить гостей, чтобы отвезти их на чаепитие или крикетный матч. Её названием было Гар, и она была около пяти метров в длину, по оценке Ланни. Он знал, что это не та лодка, которая могла пересечь пролив Дувр. Но у них будет большая компания, и если они наберут больше воды, чем они могли бы вычерпать с помощью ведер, то их могли бы забрать более вместительные суда.

Дело в том, что здесь был Рик, сидящий у двигателя, с одной вытянутой ногой. Это была его попытка встать, но он этого не сумел, а просто махнул шляпой. На рулевом колесе был еще один человек, и эта пара причалила маленькое судно к каменной пристани у подножия этого древнего деревянного пирса. "Привет", – сказал Рик своим обычным манером. – "Это Том, он возвращается за другой лодкой. Ты должен управлять. Думаешь, ты справишься с этим?"

"Я научусь", – ответил Ланни с усмешкой. У него никогда не было моторной лодки, но он ходил под парусом, а рулевое колесо не отличалось от автомобильного. – "Я заметил, что движение идет в одну сторону, поэтому шансов на столкновение не будет".

Том, который был человеком среднего возраста, взял вещи у Ланни и уложил их в сухом отсеке впереди. Затем он вышел и коснулся шапки, сказав: "Удачи, мистер Рик", и Ланни: "Удачи, сэр". Двигатель начал свой энергичный постоянный шум, для которого не было имени, и, следуя указаниям Рика, Ланни сумел дать задний ход и повернуться, и вскоре они вышли в течение, подкрепленное уходящим отливом.

Они проходили под мостами один за другим мимо бесконечных доков и мест отгрузки, что было на протяжении века или двух величайшим портом мира. Для Ланни эти достопримечательности вернули один из незабываемых моментов его жизни, когда его поженил на Ирме капитан грузового корабля в Северном море, и они ждали в устье Темзы прилива, а затем в длинной процессии грязных судов поднимались по реке. Из процессии выходили суда в большие бухты, где находилось большинство доков, а также склады и железнодорожные терминалы. Теперь все было наоборот. По-видимому, все мелкие судёнышки на реке и большая часть средних размеров выходили в море.

VIII

У них было много времени для разговоров. "Полагаю, ты знаешь, что мы идём в Дюнкерк", – сказал Рик. И Ланни ответил: "Я догадался, я не против поездки, но я беспокоюсь, потому что мы сможем вернуть только небольшое количество людей".

– Мы не будем их возвращать, Ланни, мы доставим их на более крупный корабль. Мы, маленькие кораблики с мелкой осадкой сможем вытащить их из прибоя, если он не будет слишком высок.

Он объяснил ситуацию, которая была известна инсайдерам. Гавань была разрушена, и вражеские самолеты сбросили мины в Ла-Манш. Главный пирс бомбили, и он мог уже сгореть к моменту их прибытия. Люди находились на пляжах и могли зайти в воду насколько могли. – "Мы можем быть под огнем все время, и это будет довольно тяжело. Я не уверен, что я должен был тебя просить".

"Это моя война, как и твоя", – ответил американец.

На этот раз Рик мог сказать, что его правительство действовало быстро и эффективно. Две недели назад Адмиралтейство предвидело возможность неприятностей, и за день до того, как Голландия сдалась, Би-Би-Си передала распоряжение всем владельцам моторных лодок длиной от десяти до тридцати метров зарегистрировать их в Бюро малых судов – "Нас это не касается, мы просто мелюзга, но мне сказали, что нам разрешат идти вместе. Я увидел пару парней, которые шли по реке на каких-то корытах с подвесными моторами. Может быть, их поместят на борт одного из более крупных судов, они смогут использовать эти лоханки там, без сомнения".

Вся Британия молилась о приличной погоде. До сих пор проклятому фюреру погода благоприятствовала все время. Непрерывная сухая погода во время его рейда в Польшу и снова для Голландии и Бельгии. Теперь, если бы только ветры задержались на несколько дней, они могли бы спасти хорошую часть британской армии. – "Но ты знаешь, что такое Северное море, шторм может начаться через час и затопить все эти мелкие судёнышки и отогнать большие от берега. Это может произойти в конце мая, а также в любое другое время года. Бог дарует нам недельную передышку!"

Рик, как правило, был не очень благочестивым, но это был один из торжественных случаев, когда англичанин вернулся к вере своего детства. "Услышь, когда к тебе летит наш зов, Тех, кто в опасности вдали от берегов⁹⁰"

IX

Пройдя зону приливов и топей нижней Темзы, сразу после полудня они пришли к Шернессу, городку у устья реки. Все лодки, казалось, концентрировались у пирса, поэтому они присоединились к их огромному стаду. Там их было больше, чем любой из них когда-либо видел в одном месте, и, конечно, более разных сортов, чем они знали, что такие существуют в портах Британии. Были каботажные и рыболовные суда, морские суда для лова специальными сетями и буксиры, катера и яхты, тральщики, траулеры и быстрые новые суда, называемые "шлюпами". Были китобои, лоцманские катера, буксирные толкатели. Было паромное судно, которое перевозило железнодорожные вагоны через Темзу, и которое теперь впервые за свою долгую карьеру собиралось в море. Были катера и спасательные шлюпки, некоторые со старых из кораблей, которые были потоплены много лет назад. Были древние колёсные пароходы Brighton Belle и Brighton Queen, превращенные в тральщики. Были землечерпалка с такими причудливыми именами, как Galleon's Reach и Queen's Channel. Жители этого маленького острова были людьми моря со времён писаной истории и приобрели всевозможные ремесла для этих целей. Теперь, захваченные тропизмом, называемым патриотизмом, они вышли из своих бухт и заливов, готовые делать то, что никогда не нужно было делать во все предыдущие века.

Некоторые просто пошли самостоятельно, без каких-либо призывов о помощи. Но Эрик Вивиан Помрой-Нилсон, бывший военный летчик, был дисциплинированным человеком. Он доложился военно-морскому патрулю, и ему было указано место на пристани, где проверялись лодки и бесплатно раздавались рационы еды, аптечки первой необходимости, пресная вода, топливо для двигателей. Только один вопрос: "Пойдёте ли вы в Дюнкерк?" У каждого человека должен быть стальной шлемом и противогаз. Этот набор заставил двух моряков-любителей задуматься о серьезности своего предприятия. У них мог быть пулемёт Брен на передней палубе, если бы у Гара было место для него.

Им сказали двигаться к Рамсгиту примерно в пятидесяти километрах дальше к востоку на берегу Северного моря. Рик сказал, что это было похоже на День Дерби на шоссе. Некоторые лодки были быстрее и обгоняли их. Другие, такие как рыбацкие лодки и баржи, были медленнее. Имевшие хорошие манеры яхтсмены смотрели вперёд и не разговаривали с людьми, которых им не представили. Здесь была картинная галерея англичан, каждого возраста и положения. Рыбаки и моряки, судостроители и докеры, в Америке называемые грузчиками, и инженеры, называемые машинистами. Яхтсмены и служащие яхт-клубов, флотские и люди связанных с флотом профессий, все, кто когда-либо занимался лодками или записался в Бюро малых судов. Суда, на которых они шли или на которые были назначены, были такими же разнообразными, как и их экипажи. Некоторые изящные и блестящие с хромом, латунью и белой краской, другие ржавые и истрёпанные непогодой, со старыми покрышками, висящими по бокам, чтобы служить в качестве кранцев.

Этот берег графства Кент был знаком Ланни. Цепочка городов на побережье, прилегающих друг к другу и образующих сплошную линию вилл и гостиниц. В одной маленькой гостинице он сидел под беседкой и ел с Ирмой свой до свадебный обед из холодной баранины и пива. Город Рамсгит был там, где он и его невеста встретили яхту Бесси Бэдд, и были вывезены в море, чтобы обойти архиепископа Кентерберийского, который хотел шестьдесят фунтов за специальное разрешение на брак! Очень весело, что все это казалось в то время, но теперь немного грустно оглядываться назад. "Слишком плохо, что мы не смогли найти общий язык!" – заметил Ланни.

Но его друг не испытывал сочувствия к подобной сентиментальности. – "У Ирмы есть все, что она хочет, и у тебя этого нет. Вот и все".

X

Поднялся легкий ветерок, и когда они вошли в пролив Дувр, то почувствовали немного моря. По крайней мере, так казалось с крошечного кораблика. Его начало качать, и брызги полетели в них, и они вытащили свои морские костюмы и надели их. Рик стал выглядеть довольно бледным, а Ланни, обычно не подверженный морской болезни, спросил: "Тебя укачивает? " Ответ был: "Я не знаю, но я выдержу, что бы ни случилось". Им не нужно было далеко идти, прежде чем они соскользнули в неподвижную воду бухты Рамсгита, возможно, шириной в четверть километра и с сотнями лодок.

С этого времени они находились под командованием Военн0-морских сил. На самом деле у них был настоящий адмирал, и, несомненно, ни один адмирал Королевского военно-морского флота не командовал более фантастической армадой. Высокий персонаж. Его звали Тейлор, он шёл на моторной лодке длиной около десяти метров с двумя двигателями и двумя пулемётами Брен. В экипаже у него был один младший лейтенант, один механик и один стрелок. Но его флаг дал ему власть, и все его "малые суда" делали то, что он им сказал. Они должны были подождать до рассвета и отправиться конвоем. Тем временем у них проверили запасы. У них должен быть бензин на несколько дней работы на пляжах, и у них должно быть достаточно еды и много пресной воды. Флот был щедр. Они получили настоящее масло и свежие яйца, которые уже стали редкостью в Лондоне. Им было рекомендовано на некоторое время привязаться и спать, а также держать свои "оловянные шляпы" под рукой. Патрульный корабль раздавал горячий чай, бесценный для англичан.

В процессии не было особого порядка, которая была изложена в ранние утренние часы. Суда не шли с одинаковой скоростью, и быстрые не ждали медленных. Вскоре они растянулись на шестьдесят километров между Рамсгитом и Дюнкерком. Найти дорогу было нетрудно даже в темноте, потому что в небе стояло красное сияние, приблизившись, можно было видеть пламя и столбы густого черного дыма. Когда наступил рассвет, конвой был разбросан по всему морю спереди и сзади. К ним присоединились французские рыболовные суда с красными парусами из Канн и Гавра, лодки с благочестивыми именами, такими как Ave Maria и Gratia Plena, Stella Maris и Ciel de France. А также сбежавшие от нацистов голландские и бельгийские суда, толстые и короткие, называемые schouts. Кое-где через поток судов швыряли патрульные торпедные катера и эсминцы, охраняя от подводных лодок и кораблей противника. Вскоре Ланни обнаружил, что волна от эсминца была столь же опасна для его слабенького Гара, как от любого немецкого судна. Ему пришлось быстро устремиться в зыбь и подготовиться, что его будут бить, бросать и накрывать брызгами.

В проливе существовало состояние, известное как "зыбь", и открытые моторные лодки с трудом её выдерживали. Бедный Рик потерял первый завтрак, а затем все остальное, что у него было. Ему было трудно подняться на борт лодки, поэтому ему пришлось использовать банку и просто лежать на своем двигателе, сначала бледным, затем желтым, затем зеленым. Но он не издал ни единого стона и не хотел, чтобы Ланни говорил об этом. Просто "Давай". Ему нечего было делать, потому что двигатель был хорошим, и его обороты, однажды установленные, держались четыре или пять часов. Рик знал о двигателях внутреннего сгорания, потому что он был летчиком, и Ланни, потому что он большую часть своей жизни ездил на автомобиле, и ему приходилось много раз останавливаться на обочине.

С рассветом прилетели вражеские самолеты, бомбили большие суда и поливали из пулеметов маленькие. Пули чертили линию, похожую на борозду, идущую на вас, страшное зрелище. С каждого судна, где было оружие, открылся зенитный огонь, и потом появились британские самолеты. В небе шли воздушные бои, и время от времени один из самолетов нырял в море или оставлял шлейф черного дыма позади себя. Рик знал разные типы и говорил это "Мессершмитт" или "Спитфайр". Он всегда настаивал: "Наши самолеты лучше, наши люди лучше, единственный вопрос, достаточно ли их?" На этот раз, по-видимому, Королевский воздушный флот старался изо всех сил и давал жару Jerries от рассвета до заката. Отличное шоу, если смотреть, но, очень действующее на нервы. Они надели свои шлемы и старались сделаться как можно меньше, в то время как осколки снарядов поднимали брызги вокруг них в море.

XI

Впереди лежал Дюнкерк, когда-то мирный рыбный порт и летний курорт для французов, и тех, кто любил французскую еду и беседу. В море выходили два параллельных причала с маяком в конце одного. Также был длинный мол, а за ним много маленьких бухточек и доков. Порт по-прежнему удерживался британскими арьергардами, которых постоянно бомбили, и обстреливала вражеская артиллерия. Кругом бушевали огромные пожары, горели нефтехранилища и склады боеприпасов. Над всем висели черные клубы дыма, и непрерывный грохот взрывов никогда не прекращался ни днем, ни ночью. Не все эти взрывы представляли опасность для экипажа моторной лодки Гар, но для кого-то все они были опасны, и человек с воображением, такой как Ланни Бэдд, не мог уйти от этой мысли.

Некоторые из более крупных судов, направлявшихся в порт, должны были отклониться от прямого курса и пойти по тому, что был отмечен буями, поскольку противник набросал мины повсюду и продолжал забрасывать, как только обнаруживал новый канал, отмеченный буями. И всё начиналось по-новому. Такова война. Атака и контратака, один комплект мозгов против другого, и победа достается лучшему. А действительно ли лучшему? Идеалист, сидевший в Ланни Бэдде, все спрашивал, пытаясь понять, как обе группы мозгов могли бы объединиться против своего общего врага, слепых сил природы. Даже среди ада Дюнкерка, Ланни все думал об этом! Когда он озвучил это, Рик сказал: "Я не буду объединяться с каким-нибудь нацистским мозгом!"

Маленькие лодки в гавань не входили. Маленькие лодки могли приблизиться к пляжам, где вода была неглубокой, и люди могли отойти вглубь в некоторых местах на полкилометра, прежде чем вода доходила до шеи. Приказания Гару были краткими: "Идти туда, где есть люди на берегу, и вывезти их оттуда и пересадить на ближайшую большую лодку". Они медленно двинулись мимо мола и на восток, где простирался красивый широкий пляж, на котором дети строили песчаные замки, а мужчины и женщины загорали в скудных купальных костюмах. Теперь весь пляж был переполнен людьми, одетыми хаки. Столько людей, подумал Ланни, я никогда не видел в одном месте за всю свою жизнь. Но затем он вспомнил Партийный съезд в Нюрнберге, где более миллиона нацистов были собраны на большом аэродроме на одной из тех демонстраций, которые изобрел гений фюрера и его доктора Геббельса. Теперь те же самые люди из Нюрнберга были здесь, обстреливая и атакуя день и ночь. Они пикировали сверху с устрашающим воем, расстреливая из пулеметов своих врагов, которые стояли и умирали, потому что им некуда было идти, и больше ничего не оставалось делать.

Насколько глаз мог видеть, на пляже было темно от людей, и они образовывали толстые линии, уходящие в волны, обозначающие присутствие песчаных отмелей. Всю ночь они прятались в дюнах, но теперь увидев корабли, и вся сила люфтваффе не могла удержать их от воды. Они шли почти три недели и сражались, и многие были ранены и в крови. У всех были признаки усталости, изможденные лица, красные веки, дрожащие губы. Некоторые спотыкались, и не могли подняться, их поддерживали их товарищи.

Ланни и Рик нашли работу достаточно быстро. Впереди них шёл буксир хорошего размера, буксируя позади него кучу всего, что держалось на воде и могло претендовать на название плавсредство. Буксир подошёл к берегу как можно ближе, а затем бросил якорь. Капитан обратился к Ланни: "Сэр, вы можете сэкономить много времени, если вы возьмете этот буксирный караван". Гар получил подкрепление, и буксируемые плавсредства быстро заполнились гребцами с буксира, по одному для каждое. Двигатель Гара вспенил воду, и куча лодок медленно пошла к пляжу. Люли на отмелях стали приближаться, многим вода доходила до шеи. И когда лодки были распущены, гребцы начали вытаскивать людей. Не было никакой паники, никакой путаницы. Младший офицер взял на себя командование и отдавал приказы. Они принесли раненых и отправили их в первую очередь. Каким бы ни было число гребцов, это число было ограничено, и лодки вернулась к буксиру. Когда буксир был загружен, он переместил груз на один из пароходов, а затем вернулся обратно.

XII

Так продолжалось весь день без перерыва. Наверху появлялись армады вражеских бомбардировщиков, ливнем падали бомбы, и время от времени они попадали в судно, иногда оно горело, иногда погружалось в воду. Спасать приходили небольшие лодки. Оставшихся в живых перемещали на другие суда. Дальше по берегу в маленьком месте под названием Ньюпор были спрятаны батареи противника, стрелявшие 150 миллиметровыми снарядами в скопления людей на пляжах и на молу. Но никто не обращал на это особого внимания, а просто продолжали свою работу. Когда прилетели британские истребители, люди поднимали головы на мгновение. Когда бомбардировщик падал и ударялся об воду и взрывался, то к фейерверку добавлялся еще один удар. "Хорошая работа!" – говорил Рик, усмехаясь. Ветер милостиво затих, и он проглотил немного бисквита между заполнением тавотниц своего двигателя. "Не теряйте духа!" – обратился он к спасенным, а они показали ему свои большие пальцы и ответили: "Дайте нам еще раз пойти на них!"

Название буксира, к которому они присоединились, было Добрая Энни, и она прошла весь путь от Баттерси⁹¹. Поскольку Рик был не очень приспособлен для подъема людей из воды, ему одолжили хриплого докера с акцентом, который Ланни хотел бы записать на фонограф. Тот бесцеремонно относился к Томми. Он встал на планшир и крепко цеплял правой рукой за воротник человека и тащил его до тех пор, пока человек не окажется на планшире. После этого он мог упасть, если слишком устал, чтобы подняться ноги. Как правило, первая просьба спасённого была воды, потому что немецкие бомбардировщики уничтожили водоснабжение города, и люди давно опустошили свои фляжки. Ланни давал им чашку с виски, и его трогательно благодарили. Затем он доставал галету, и, возможно, кусочек шоколада, и устраивал спасённого на дне лодки, а тот иногда засыпал, прежде чем заканчивал есть.

К вечеру госпитальное судно, окрашенное в белый цвет, и с заметными красными крестами получило бомбу и большую дыру в борту. Многие раненые в спасательных жилетах были сброшены в море. Прибыл катер адмирала, и Гар и Добрая Энни получили приказ их спасать, и это заняло несколько часов. Вылов раненых людей из воды нельзя было делать так бесцеремонно. И теперь было темно, и не было никаких огней, даже огонька сигареты, потому что это снова могло навести бомбардировщики. Нужно было ползать туда и сюда со скоростью километра или два в час, зовя, и пытаясь услышать ответы мужчин и женщин в воде. Ланни должен был быть готов повернуть рулевое колесо, если увидит какую-либо фосфоресценцию, которая могла бы означать наличия пловца. Рик должен был быть наготове, чтобы остановить или дать обратный ход двигателю, потому что море снова взорвалось, и, если услышать крик, это может быть последним для человека. С ними было два хриплых парня, которые поднимали людей из воды. И поскольку жертвы были наполовину мертвы от холода, им приходилось часто возвращаться к буксиру.

Пришло время, когда они сами были полностью истощены, пропитаны брызгами и наполовину заморожены северным ветром, а Рик снова получил морскую болезнь. Им пришлось передать моторную лодку в другие руки и искать убежище внутри Доброй Анни. Рик был поднят на борт. Он действительно не имел права делать эту работу с его больной ногой, и все относились к нему с особой осторожностью, даже скрывая этот факт, чтобы спасти его гордость. Поскольку он не мог сгибать одно колено, то передвигался по трапу очень медленно. Как правило, чтобы сделать шаг, он делал его одной ногой и двумя руками. Но теперь, впервые после того, как Ланни знал его, он должен был признать, что он был в конце своих сил и позволил себя нести на руках.

Вы когда-нибудь были в котельной буксира, одного из тех бродяг, сжигающих мягкие угли, которые наполняют воздух густым черным дымом, который в течение почти столетия сделал лондонские доки и лондонских докеров такими же грязными, как и он сам? Обычно для вас такие буксиры выглядят не особенно привлекательно, но не тогда, когда вы промёрзли до самых костей, а ваши зубы клацают, и вы падаете с ног от усталости, а вас помещают в место, где тепло охватывает вас, как руки матери, и проникает в самый центр вашего существа. И это не прекращается, а возобновляется каждые несколько минут, когда открывается железная заслонка, и из золотистой печи изливается тепло. Вы опускаетесь на пол и не заботитесь о том, что он черный, потому что тепло. Вы снимаете мокрую одежду и кладёте её на котел, и через пять минут всё высохло.

А пока, чай! Такой чай, как его делают британские моряки в большом чайнике и наполненном танином, который не одобряют гигиенисты. Но он горячий и сладкий, и согревает ваши внутренности и делает из вас нового человека, особенно если вы одновременно получаете сэндвич с ветчиной или сыром. Вы быстро проглотите его, потому что чувствуете, что ваши глаза закрываются, и вы знаете, что не сможете долго держаться. В настоящее время вы откинулись и крепко спите. Если другие люди наткнуться на вас. Вы об этом не узнаете, и вас нужно сильно встряхнуть и сказать вам, что уже настал день, и ваша моторная лодка вернулась, и её снова нужно грузить водой, едой и топливом.

XIII

Такова была жизнь двух человек нежного воспитания в течение пяти или шести дней и ночей. Они потеряли счёт времени и не думали ни о чем, кроме потоков людей, которые волшебным образом возникали из улиц Дюнкерка и пробирались к морю. Пара вскоре потеряла материнскую заботу Доброй Энни, потому что ее поразила бомба, и она пошла на дно, и они помогли спасти ее добрую команду. Ее высокая ржавая дымовая труба оставалась торчать из моря, наряду с множеством других, которых никто не считал, насколько знал Рик или Ланни. Официально было заявлено, что в спасении участвовало восемьсот восемьдесят пять судов, но это не включало многих, которые пришли сами по себе и не зарегистрировались. Британские и французские военно-морские флоты признали потерю тринадцати эсминцев и двадцать четырёх второстепенных военных кораблей. Экипаж крошечного Гара видел, как многие из них ушли на дно, и продолжили свою работу по снятию людей с пляжей.

Они прикрепили себя к Брайтон-Белль, который был официально классифицирован как "колёсный тральщик". Он был старше самого Ланни. Окрашенный в белый цвет с золотыми обрезками, он перевозил солдат во время Бурской войны. Теперь грязно серого военного цвета он был загружен большим количеством людей, чем когда-либо прежде за его долгую историю. Он налетел на мину, и вся его нагрузка была перенесена на сестринский корабль, Королеву Брайтона. А затем в свою очередь затонула и она. Но больше кораблей продолжало прибывать, а Королевские ВВС продолжали расчищать небо. У них было соотношение четыре Джерри к одному, о чём сообщили флотские, и Рик с гордостью объявил: "У меня там наверху сын". Ланни сказал не меньшей с гордостью: "Я же говорил тебе, мы лучше! "

Люди, люди, люди! Бесконечные их потоки, казалось, вся британская армия и хороший кусок французской, и несколько черных сенегальцев. От первого до последнего Ланни не видел ни одного человека, спасенного или спасателя, увильнувшего от обязанностей. Он слышал рассказы о французах, бравших штурмом лодки, но те, которым он помогал, неизменно здоровались с ним и говорили: "Мерси, мсьё". Когда они обнаруживали, что он знает их язык, то рассказывали ему о своих приключениях. И Рик, профессионал, несмотря на усталость и морскую болезнь, сказал: "У кого-то получится отличная история!" Ланни встретил американцев, которые водили машины скорой помощи, и то, что британцы называли "чайными машинами" для ИМКА. Он встретил британского офицера, который прискакал на берег на украденной лошади, а другой, который приехал на дамском велосипеде и не рассказал, как он его получил. У Томми было много таких рассказов, и они были рады возможности посмеяться. Им было очень весело с французскими крестьянами, которые никогда не видели моря и так же боялись небольшой лодки, как немецкого танка.

Городские доки были взорваны, а склады сожжены, и набережная стала слишком горячей для людей или кораблей. Так что на пляжах появилось все больше людей и на молах, обрамлявших рейд. Самый большой из них был сделан из свай, забитых в песок, два параллельных ряда близко друг к другу. Никто никогда не планировал использовать их в качестве пирса. Но у какого-то яркого парня появилась идея положить на них столы, и они были привезены и перевернуты с ножками вверх, образовав сходни. На этой неустойчивому настилу в течение нескольких дней и ночей прошло нечто вроде полумиллиона британских и французских сапог. Корабли встали рядом, и люди всходили на борт, и это было намного быстрее, чем идти вброд в прибой. Немцы беспрестанно бомбили эту пристань, но ни разу не попали. Спитфайры летали стаями и отправили на дно многие бомбардировщики. Эсминцы и зенитки на пляже продолжали беспрерывно колотить их. Также крейсера, у которых были огромные восьмиствольные зенитные орудия, известные как "Чикагские пианино". Стоял такой грохот, что приходилось кричать, чтобы тебя услышали.

Рик внес еще одну яркую идею в эту случайную процедуру. Широкий пляж был заполнен всеми видами транспорта, машинами скорой помощи, танками, грузовиками, которые стояли здесь, и не могли двигаться дальше. Почему бы не отвезти их в море, насколько они могли бы пройти. По двое бок о бок, а затем еще одна пара, а другая, пока не получится пирс. По наложенным сверху доскам люди могли пройти к концу, и лодки среднего размера могли подойти и взять их. Рик прокричал предложение молодому лейтенанту, который заставлял людей работать. И через час или около того это было сделано, и дела пошли намного быстрее в этом месте. У врага была новая цель, но его стрельба не была слишком хороша, а теперь развернулась новая стая эсминцев и пустила в ход своё оружие.

XIV

Целую неделю днем и ночью без остановки шла битва за городом и по всей дуге вокруг него. Враг находился на востоке в Ньюпоре и на западе в Кале и в пригороде Дюнкерка, все время отчаянно пытаясь прорваться к пляжам и отчаянно сражаясь с британскими и французскими арьергардами. Здания были полностью разбиты артиллерией, начались большие пожары, и над городом висела черная пелена. Все, кто смог выйти из этой битвы, выглядели жалкими, многие без обуви и в одежде в клочьях. Врачи скорой помощи и команда санитаров-носильщиков оставались на работе и доставляли раненых к лодкам, поток которых никогда не прекращался. Один из пароходов, совершавших регулярные рейсы через Ла-Манш, совершил восемь круговых рейсов в Рамсгит, причем в каждом перевозил около двух тысяч человек.

Пока, наконец, не осталось никого, кроме арьергардов, о них позаботится флот. "Джентльмены, ваша работа завершена", – сказал адмирал, появляясь в разных местах на своем крошечном флагмане. – "Вы можете отправляться домой, когда захотите. Удостоверьтесь, что у вас достаточно бензина, и если вы хотите, чтобы вас взяли на буксир, заходите на пункт сбора".

Бедный старый Рик! Как он был рад услышать эти слова. Так рад, что не пытался скрыть это. Его лицо было изможденным, и каждый шаг причинял боль. Это испытание стоило ему десяти килограммов его не слишком большого веса. Они забрали последнего человека с мелководья, где когда-то стояли тысячи человек. И эту сцену они никогда не забудут. Сотни транспортных средств были разбиты и сожжены на пляже, который был настолько завален мусором, что нельзя было увидеть песок. Дымовые трубы и мачты судов всех видов и размеров торчали из воды, и всякий мусор был на плаву, в том числе несколько лодок, которые, казалось, не имели никаких повреждений. Несколько лошадей скакали по пляжу, пытаясь убежать от грохота. И самое странное, поверхность воды была белой от мертвой рыбы, миллионы были убиты бомбами, а некоторые еще показывали признаки жизни. Рик сказал: "Если бы наши парни были японцами, они бы не проголодались. Просто вынь свой карманный нож и отрежь тонкий ломтик, и у тебя будет самый изысканный стол".

Ответ Ланни был: "Ты напомнил мне!" И начал открывать банку говядины. У них не было настоящей еды в течение недели. Просто перехватывали что-то, когда вспоминали об этом, и грызли, пока они работали, или ждали, пока разгрузят их небольшую лодку.

"Я думаю, мы имеем право, чтобы нас взяли на буксир", – продолжал Ланни. – "Мне кажется, что погода уже исчерпала своё терпение".

"Righto!" – ответил англичанин. – "Я бы не возражал хорошенько вздремнуть в котельной".

Его друг начал очень серьезно: "Я должен сказать тебе кое-что, что у меня было на уме с самого начала. Я хочу, чтобы ты высадил меня на берег и нашёл какой-то способ самостоятельно добраться до места сбора или забрать кого-то, кто может тебе помочь".

– О чем ты думаешь, Ланни?

– Ты не должен говорить об этом ни слова, понимаешь, я хочу присоединиться к немецкой армии.

– Боже мой, мужик! Ты сошел с ума?

– Я тщательно обдумал это, я хочу встретиться с Гитлером и выяснить, хочет ли он и когда вторгнуться в Британию. Это будет самая важная работа, которой я когда-либо занимался.

– Но они расстреляют тебя как шпиона, Ланни!

– Я так не думаю, я гражданский человек, американец и личный друг фюрера. Он дал мне поручение. Некоторые вещи, которые я должен был сказать людям в Лондоне и Париже, и я это им сказал. Ему покажется самым естественным в мире, что я должен вернуться и рассказать ему, что они ответили.

– Но армия, Ланни. Немцы, они войдут в этот город!

– Я не думаю, что есть о чем беспокоиться. Я знаю их язык и как разговаривать с ними. У меня есть основания полагать, что Эмиль Мейснер командует корпусом где-то на этом фронте, и если я скажу, что я его друг никто не будет стрелять в меня, пока они его не спросят.

"Ну, я потрясён!" – сказал сын баронета. Вспоминая свою жизненную привычку не вмешиваться в дела других людей, он добавил: "Ты знаешь, что ты хочешь делать".

– Главное, что ты должен хранить секрет, иначе мне будет нелегко вернуться в Англию. Высади меня на наш пирс, и если немного подождешь, то кто-нибудь придет и поможет тебе добраться до пункта сбора.

"Я и сам справлюсь", – ответил он. Но Ланни знал, как его друг устал, что едва мог перетащить свою больную ногу.

XV

"Наш пирс" означал хитрую штуку, изобретенную Риком, и которая теперь оставалось пустынной в быстро сгущающихся сумерках. Её плавучая пристань, в конце концов, состояла из нескольких досок, установленных на двух тяжелых грузовиках. (десятки тысяч были оставлены для использования немцами). Ланни направил Гар на место и быстро был там. Он достал свой драгоценный пакет, который был уложен в закрытом отсеке и, похоже, избежал влаги. "У меня есть экипировка", – объяснил он, – "так что я буду похож на туриста, а не на моряка с корабля, потерпевшего кораблекрушение".

"Тебе будет нужна еда?" – осведомился Рик.

– Меня накормят, если я буду выглядеть правильно, но мне будет нужна вода, умыться и побриться. Я поменял большую часть своих денег на франки, и а тебе оставлю небольшую мелочь.

– Но с твоим паспортом не всё в порядке, Ланни! В нём не указан твой въезд во Францию.

– Я нанял моторную лодку, чтобы доставить меня, и когда мы добрались до Дюнкерка, мы обнаружили, что все дезорганизовано, поэтому я просто вышел на берег. Я имею право быть в Англии, и именно сюда меня направил Гитлер.

– Хорошо, удачи, старина. Если кто-нибудь спросит о тебе, я скажу, что ты попал на другую лодку.

– Все настолько хорошо перемешано, что никто не будет беспокоиться ни о каком человеке. Сколько, по-твоему, было спасено?

– Боже, я думаю, полмиллиона. Когда цифры были объявлены, мир узнал, что это гражданскими усилиями было спасено в общей сложности 122 тысячи французов и всего в два раза больше британцев.

Ланни поставил свой драгоценный пакет на пристань, а также пятилитровую канистру с водой. Он обменялся рукопожатием со своим другом. Может пройти много времени, прежде чем они снова встретятся. Затем он поднялся. – "До скорого, Рик! " Он спрятал свой драгоценный пакет под руку и взял свою драгоценную канистру в другую руку и осторожно пошел по качающейся доске.

На полпути к берегу он увидел приближающиеся фигуры, Томми помогал раненому приятелю. Они остановились, когда подошли, и Ланни замаскировал свой американский акцент и сказал: "Там есть лодка, которая возьмёт вас, если вы сможете ею управлять".

– Я могу только колоть, приятель.

– Я возьму медицинские принадлежности. Будет еще одна лодка, немного позднее, так что не ждите меня.

"Я возвращаюсь по ранению!" – заметил Томми.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ

Влезть в самое орудия жерло

⁹²

I

ФОНОМ пляжу и сценам, которые в течение пяти или шести дней стояли перед глазами Ланни, служило огромное длинное здание, которое он считал казино или павильоном Дюнкерка, или, возможно, Мало-Ле-Бэн, поскольку эта часть пляжа так называлась. В мирные дни оно насчитывало шестьдесят окон на длинном фасаде. Он представил себе, что там было в более счастливые времена. Обеды, танцы и азартные игры, которые составляли жизнь бомонда на континенте. Теперь здание стояло мертвым, его окна были темными, и в каждом окне стекла были разбиты осколками или взрывной волной. Все ли люди убежали? Куда, море с одной стороны и полукруг пламени и стали с другой? Или они прячутся в подвалах, подвергая себя риску при разрушении здания или при пожаре?

Ланни обнаружил, что эспланада так же сильно замусорена, как и пляж. Он не осмелился использовать карманный фонарик, но споткнулся в быстро собирающейся темноте, а когда он прошел мимо павильона, то повернул в переулок. Нигде не было света, но по виду зданий он посчитал это улицей многоквартирных домов и пансионов. Некоторые были частично разрушены, другие нетронуты. Он остановился у одного из последних и позвонил в звонок, затем постоял некоторое время. Когда ему не ответили, он попробовал дверь и обнаружил ее незапертой, вошел и закрыл ее за собой. Он рискнул включить свой фонарь и узким пучком света обшарил всё вокруг. Он был в несколько претенциозном заведении, с просторной прихожей и гостиной за ней. Там были тяжелые портьеры и сложная резьба по дереву.

Это вполне соответствовало цели агента президента, и ему не хотелось встречаться с хозяином. Он тихо поднялся по широкой лестнице, толстые ковры способствовали этому. На втором этаже он снова зажег фонарь и подошел к ближайшей двери, попробовал её, и когда она открылась, вошел и снова зажёг фонарь. Там была гостиная в отличном состоянии, за исключением того, что осколки оконного стекла были разбросаны по поверхности ковра, и дул холодный ночной ветер. Ланни решил, что дальше там будет спальня и ванная, так оно и было. Ни одного человека в поле зрения, как он этого и хотел. В дверях был ключ, и он заперся.

Он так устал, что едва мог удержаться, чтобы не улечься в кровать. Но на прошлой неделе он задумал точно, что хотел сделать, и сделал это автоматически. Он разделся в ванной, приняв меры предосторожности, не сняв мокрую обувь из-за осколков стекла. В кранах воды не было. Он налил часть воды их своей канистры в ванну, намочил полотенце и начал тереть себя. Если хорошо тереть, то можно добиться хороших результатов с очень небольшим количеством воды. Он развернул свой драгоценный пакет и надел чистое нижнее белье, сухие носки и новые туфли. Затем он вылил ещё воды и тщательно побрился, используя фонарь для последних штрихов.

Он надел чистую рубашку и завязал галстук в темноте и осмотрел это при свете. Он причесал свои волнистые каштановые волосы и с удивлением заметил, что некоторые из них выглядели серыми у корней. Разве это сделал Дюнкерк? Он надел брюки и убедился, что они не слишком сильно измялись при морском путешествии. Он надел пиджак и сероватую шляпу Хомбург. И вот он, идеальный джентльмен, готовый к лучшему обществу. В спальне было огромное зеркало между окон во всю стену, и он зажёг фонарь и осмотрел себя. Джентльмен должен быть респектабельным, иначе он вообще не может быть джентльменом.

Он взял свою рваную одежду и повесил её в шкафу, который был полон элегантных дамских костюмов. Он сложил лист клеенки и бросил его на полку шкафа. Он хорошо напился водой, а затем выбросил из окна пустую канистру. Без сомнения, это вызвало шум, но его не было слышимо среди звуков войны, которые, казалось, приближались каждую минуту. Во внутренний карман своего нового серого костюма Ланни положил свой бумажник, свой паспорт и несколько писем от американских миллионеров. Одно из них от Эдселя Форда, касающееся покупки старых мастеров. Теперь он был готов встретиться с Вермахтом.

Он снова нащупал свой путь вниз. Он не хотел встречаться с Вермахтом в темноте, и пока тот воюет. Он хотел спать, и он хотел этого больше всего на свете. Он видел так много разрывов снарядов и бомб, что стал к ним довольно равнодушным. Он хотел испытать судьбу, надеясь, что на них не будет его имени. Он вошел в гостиную с мягкой мебелью, но в окнах не было стекла. Снаружи были взрывы, и при их свете он обнаружил диван с большим количеством подушек. Он подошел к одной из портьер, встал на стул и сдёрнул её. Портьеру он положил на диван. Потом лег на спину, чтобы не слишком мять одежду. Он натянул портьеру на себя, и через полминуты был потерян для мира и всех его злых дел.

II

Когда он снова открыл глаза, то уже было светло, и солнце глядело в разбитые окна. Первое ощущение озадачило Ланни. С миром было что-то не так. Там было тихо! Больше никаких оглушительных взрывов, никакого чудовищного грохота Чикагских пианино, даже стрекота пулеметного огня. Пришла мгновенная мысль, и он понял, что настал момент, которого он ждал. Британский арьергард был вывезен военно-морским флотом, и немцы, без сомнения, идут по пятам. Настал момент перейти к действию.

Он встал и осмотрел себя в зеркале. На его одежде были морщины, но не слишком серьезные. Он провел маленькой карманной расческой по волосам, а затем надел шляпу. Ему не хотелось разговаривать с людьми в этом месте, поэтому он быстро подошел к входной двери и вышел, закрыв её за собой. Рядом с дверью была латунная табличка с надписью "Пансионат Альбертина". Он поблагодарил его в своих мыслях и отправился по усыпанной обломками улице. Не так далеко, как он ожидал. Полдюжины одетых в зеленое нацистских солдат медленно продвигались вперед с оружием в руках и готовые к действию.

Это походило на встречу с собаками. Первое, что необходимо, это не проявлять страх. Ланни продолжал идти, и когда люди были рядом, он вытянул правую руку и ладонь. – "Heil Hitler!" Возвращение салюта было обязательным, и это сделало их друзьями на данный момент. Ланни не стал дожидаться допроса и спросил: "Bitte, wo ist die Kommanditur?"

"Weiss nicht, Herr". – Обычные солдаты посреди битвы не обладают такой информацией. Они знают только их непосредственные задачи. Ланни спросил, где он может найти их начальника, и они сообщили, что он где-то там. Ланни пошел дальше.

Он повторил тот же спектакль с еще двумя группами. Фельдфебель направил его к лейтенанту, и этому последнему он объяснил: "Ich bin ein amerikanischer Kunstsachverständiger, Freund der Regierung". Он не хотел тратить слишком много времени, чтобы иметь дело с подчиненными. – "У меня есть информация, и я прошу вас попросить кого-нибудь сопроводить меня на ваш ближайший командный пункт".

Посыльный случайно прибыла на мотоцикле с коляской, и Ланни пригласили стать пассажиром. Когда он занял свое место, он вспомнил, что ефрейтор Адольф Гитлер, управлял такой же машиной, как эта, и принимал участие в боевых действиях здесь в Дюнкерке в последней войне. Ланни проезжал через наступающую немецкую армию, танки и грузовики и солдат, измученных, грязных, небритых. Некоторые из них были окровавленны. Они сражались почти месяц и шли, не прислушиваясь к чему-либо, почти так же, как если бы они спали. Рядом с дорогами были все остатки войны, точно такие же, как на пляжах. Англичане держали эту территорию всю прошлую неделю. Мёртвые были погребены, но не мертвые лошади. Ланни решил, что на море было приятнее сражаться, там трупы сразу исчезали.

III

Они остановились у группы палаток, к которым тянулись телефонные провода, а рядом стояли штабные автомобили. Очевидно, это то, о чем просил приезжий. И некоторое время спустя он сидел на складном стуле перед молодым штабным офицером с бритой головой и в очках. Ланни представился и добавил: "Я старый друг генерала Эмиля Мейснера, и мне сказали, что он где-то на этом фронте. У меня есть информация, которая, как я знаю, важна для него, и я был бы признателен, если бы Вы свяжетесь с ним и сообщите ему, что я здесь".

"Это было бы несколько сложно, герр Бэдд", – был ответ. – "Соединение генерала Мейснера находится на этом фронте, но я не знаю его позиции, и мне следует доложить дело в Штаб корпуса. Могу ли я спросить, имеет ли ваша информация военный характер?"

– Не военный, а политический, герр Гауптман. Я прошу генерала Мейснера, потому что он хорошо меня знает, и поверит истории, которую такой незнакомец, как вы, может воспринять с трудом.

"Я вижу, что вы джентльмен, герр Бэдд", – сказал офицер. – "Кроме того, вы знакомы с нашей страной и нашим языком. Не могли ли бы вы мне рассказать мне немного о себе? Мы находимся в разгар жесткой кампании, и наши средства коммуникации перегружены, также в это время".

Поэтому Ланни объяснил, что с детства он был другом брата генерала Мейснера, композитором Куртом Мейснером, и помогал Курту в его работе на рейхсвер в Париже сразу после последней войны, так и перед нынешней. Также он был другом Генриха Юнга из Гитлерюгенда. – "Судя по вашему возрасту, герр гауптман, вы, возможно, принадлежали к этой организации и могли знать Генриха. Он был другом фюрера и навещал его, когда он был заключенным в крепости Ландсберг. Так случилось, что меня взяли очень рано послушать фюрера, а затем представили ему меня в Берлине".

– О, вы знаете фюрера лично?

– Я был его гостем несколько раз. Я был в Бергхофе в течение недели или двух незадолго до начала польской кампании. Если вы знаете кого-нибудь из сотрудников фюрера или его окружения, они подтвердят мои заявления. Мой друг также герр Рейхсминистр Гесс и я был его гостем на последнем партийном съезде. Это было позапрошлым годом, как вы знаете. Любой из тех, кого я назвал, скажет вам, что фюрер всегда принимает меня, когда я попрошу.

– Тогда ваша информация действительно для фюрера. Так я должен понимать?

– Ganz richtig, Herr Hauptmann. Фюрер попросил меня взять интервью у некоторых людей в Париже и Лондоне и передать им определенные сообщения. Это я сделал и вернулся с большим риском, как вы можете догадаться. Уверяю вас, что это дело имеет значение, и если вы передадите имя Ланни Бэдда фюреру или кому-либо из его сотрудников, вы обнаружите, что не потратили свое время.

– Ваша история очень интересна, герр Бэдд. Не могли бы вы позволить мне увидеть ваш паспорт и другие документы?

Ланни быстро опорожнил карман. – "Вы понимаете, что прибыв из Англии, у меня нет с собой никаких немецких мандатов. Я хочу, чтобы знали, что я не платный агент, а друг национал-социализма. То, что я делаю, было по просьбе фюрера и как личная услуга".

Капитан изучил паспорт с несомненно его фотографией красивого джентльмена с модными маленькими усами. – "Могу ли взглянуть на эти письма, герр Бэдд?"

– Freilich, Herr Hauptmann. Они имеют отношение к моей профессии искусствоведа и не расскажут вам слишком много. Я выбрал ряд ценных картин для Рейхсмаршала Геринга и купил некоторые, которые фюрер повесил в Бергхофе. Если вы знакомы с его домом или с Каринхалле, имением маршала Геринга, то спросите меня о них, я быстро смогу уверить вас, что я был там.

– Leider, mein Herr, я никогда не вращался в таких возвышенных кругах, но ваша история впечатлила меня, и я попрошу разрешения моего начальника отправить необходимое сообщение в Oberfeldkommando.

IV

Рассказу Ланни поверили условно, и пригласили его на обед с персоналом штаба. Складные столы были поставлены под открытым небом, и десятку офицеров от командира дивизии до скромных лейтенантов подали горячую вкусную еду. Это был вермахт, регулярная армия, абсолютно правильная, формальная, суровая. Они использовали военные приветствия, а не нацистские Хайли. Играли ли они перед иностранцем? Ланни не мог быть уверен, но он заметил, что от самого главного до самого низкого они не выражали никакого ликования, которое должно было быть в их сердцах. Нет, нет, это было просто рутиной, всё было отрепетировано годами, каждая деталь планировалась, и все вели себя так, как если бы это были полевые маневры, а не завоевание Западной Европы. Они свободно говорили о ходе наступления, и Ланни мог понять причину. Если он, иностранец, был тем, кем он называл себя, он имел право знать, и если бы он не был тем, то его расстреляют, так что это не имело бы значения.

Суть того, что он слышал, был: "Heute geht es weiter nach Paris". Они не говорили: "Сегодня мы начинаем великое наступление" или что-то, что вызывает сомнения или трудности, но – "Сегодня мы отправляемся в Париж". Очистка Фландрии была завершена, и новые армии ударили прямо на запад на расстояние ста пятидесяти километров. Фюрер в тот день выпустил прокламацию, которая была прочитана войскам, и Ланни было разрешено прочитать её размноженную на ротаторе. Фюрер поблагодарил своих солдат за победу в "величайшей битве за всю историю мира", и он продолжил: "Сегодня начинается еще одна великая битва ... Эта борьба за свободу и существование нашего народа будет продолжаться до тех пор, пока вражеские правители в Лондоне и Париже не будут уничтожены". Он продолжал приказывать звонить колоколам в течение трех дней и вывешивать флаги в течение восьми дней по всей Германии.

Сегодня утром на рассвете началось наступление с обычной артиллерийской подготовкой. Теперь орудия звучали далеко, и когда Ланни прокомментировал этот факт, то офицеры улыбнулись и сказали ему, что это представляет собой продвижение за день. Этот штаб дивизии сложит свои палатки во второй половине дня и последует за войсками. "Чем дольше мы ждем, тем дальше нам придётся продвинуться", – сказал лейтенант Бедов из Восточной Пруссии, с волосами песочного цвета и с крошечными маленькими острыми усами и пенсне. Он принес посетителю номер утренней Kölnische Zeitung, бесценное сокровище, так как Ланни не был в контакте с миром в течение недели. Нацистская газета была такой же, как и все остальные, но коммюнике Верховного командования, вероятно, будет соответствовать фактам.

Он поставил складной стул под приятное июньское солнце и прочитал коммюнике Верховного командования о битве во Фландрии, только что закончившимся взятии Дюнкерка. Это была – величайшая битва всех времён. При общем количестве жертв около шестидесяти тысяч немцев в плен взяли миллион двести тысяч, в том числе бельгийцев и голландцев. Был уничтожен значительный флот, в том числе потоплено пять крейсеров, и повреждено десять. Ланни не видел, чтобы какой-то крейсер затонул, и он решил, что нацисты взяли на себя управление отделом печати вермахта.

Были все обычные гнусные материалы, в том числе ликование в связи с первой бомбардировкой Парижа, которая произошла за пару дней до этого. Италия собиралась вступить в войну, толпы в Милане и Риме требовали этого, и Геринг и Гесс отправились туда, чтобы организовать сотрудничество. Кроме того, по словам нацистов, англичане планировали торпедировать американские лайнеры, которые забирали американцев домой, а затем обвинять в этом немцев. Поскольку было очевидно, что немцы не могли это знать, если бы это было правдой, то Ланни задался вопросом, собираются ли они торпедировать сами лайнеры и обвинять в этом британцев. Они уже сделали это в случае с Атенией в самый разгар войны, когда погибли двадцать пять американцев.

V

К середине дня Ланни дошёл до восьмой страницы газеты. Рекламные объявления показывали, чего хотят немцы, и что они думают. Но он не кончил. Потому что появился гауптман, сияющий любезностью, радостный сообщить герру Бэдду, что его история была проверена. Действительно, большая честь пожать руку близкого друга фюрера. Ланни мог догадаться, что гауптман выиграл спор с другими офицерами, которые отказались верить, что у фюрера мог быть американский друг. Так или иначе, вопрос был решен. – "Ein grosses Vergnügen, Herr Budd. Sie fahren sofort nach des Führers Feldquartier"(Большая честь, герр Бэдд. Вы немедленно отправляетесь прямо в полевой штаб фюрера).

Забавно, что ему не надо было собирать багаж, и ему нечего не оставалось делать, кроме как вернуть газету лейтенанту и пожать руку полдюжине офицеров, которые нашли время подумать о нем. Поклонившись и щёлкнув каблуками, он сел в открытую штабную машину. Военный шофер и охранник с автоматом впереди, а Ланни на заднем сиденье с важным видом. "Gute Fahrt, Herr Budd. Мы увидимся в Париже через неделю или две максимум". – Они были так уверены, запланировав каждую деталь!

Курс лежал на юго-восток, поскольку несравненному фюреру никогда не разрешили бы находиться слишком близко к линии фронта. Ланни знал эту пограничную страну, и если бы у него возникли какие-нибудь сомнения о месте пребывания, то на каждом перекрестке были дорожные знаки. У бельгийцев и французов не было возможности их уничтожить, и немцы нашли их полезными. С каждой стороны дороги валялись обломки военной техники. Разрушений домов было немного, потому что битва прошла слишком быстро. Но канавы и обочины были забиты разбитыми транспортными средствами любого типа. Французы использовали конную артиллерию, и её бомбили на дорогах. Мертвые лошади лежали рядом с орудиями, и их полили известью, но это мало повлияло на ужасные запахи. Ремонтные бригады занимались поврежденными транспортными средствами, работая днем и ночью. Немецкие самолеты парили в небе. Но нигде в этой поездке Ланни не увидел ни французского, ни британского самолета, ни воздушного боя.

Все дороги, ведущие на запад, были заполнены транспортом, идущим на фронт. Процессии орудий, вездеходов, полевых кухонь и грузовиков не видно было конца. Большие шестидюймовые пушки тащили гусеничные трактора со скоростью около шестидесяти километров в час, сопровождаемые грузовиками, гружеными снарядами и расчётами, обслуживающими их, и охраной с пулеметами и легкими минометами. Всё бросалось на Францию, внезапно появляясь там, где никто не ожидал их, и стреляло по указке разведывательных самолетов! Ланни очень сомневался, если бы французы предоставили что-то подобное, и теперь французы остались одни! Он прочитал в Kölnische Zeitung, что на генерала Вейгана возложили командование grande armée, а линия обороны, которую создали вдоль Соммы, была названа Линией Вейгана. Ланни вспомнил этого глупого, измученного старого джентльмена, которого он встречал в обществе. Он был одним из самых ярых умиротворителей, и только три года назад Кагуляры выбрали его в качестве одного из пяти членов комитета, который должен был управлять их контрреволюционной Францией.

Путь Ланни лежал поперек этой массивного потока транспорта, и если бы он был обычным гражданским человеком, то ему пришлось бы тяжело. Но шофер постоянно ехал вперед и предъявлял документ, и его действие было волшебным. Движение на перекрестке замирало, и катящаяся армия пропускала штабную машину.

Не задавая никаких вопросов, Ланни понял, что южное направление неопровержимо доказывало, что фюрер собирался взять Париж, прежде Лондона. Это было бы интересной информацией для людей в обоих городах, но они, вероятно, узнают это, прежде чем Ланни сможет сообщить им об этом.

VI

Полевой штаб фюрера находился в специальном поезде, который был построен и оборудован для этой цели. Он был заведён в тупик, находящийся в приятном месте в лесистой местности. Там фюрер был в безопасности от нападения самолетов, и где, кстати, он мог получать удовольствие, расхаживая взад и вперед в одиночестве и размышляя о своей судьбе. Стоянка этого поезда была оцеплена. Штабная машина, добравшаяся по незаметной грунтовой дорогой, была остановлена, и ее пропуск был проверен. К поезду была проведена линия полевого телефона, и по ней был сделан запрос. Ланни попросили предъявить паспорт, а его личность была сравнена с фотографией в нем. "Alles in Ordung", – и им разрешили продолжить движение.

В этом очень элегантном поезде было десяток вагонов, окрашенных в камуфляж, со служебным вагоном для проверки состояния пути. И после дальнейших проверок Ланни пригласили войти. Он не забыл чаевыг для шофера и охранника. "Французские деньги", – заметил он с улыбкой, – "но, в Париже они имеют хождение", и они оценили это пророчество.

Более девяти месяцев назад фюрер немцев рассказал своему ручному рейхстагу, что он надевает свой старый военный мундир и не снимет его до победы. Этот мундир был короткой двубортной курткой серого цвета и без каких-либо наград. Он так отличался от Der Dicke и других из его окружения. Наш прекрасный Адольф был простым человеком, и его мысли были только о его любимом народе, и о счастье, которое он собирался ему принести, обезопасив его от врагов. Откровенный и дружелюбный человек, не жесткий и не важный, как те, кто не был уверен в своем положении и должен был доказывать это миру. Когда он чувствовал эмоции, он не боялся их выразить. И всегда, когда он видел, что все его пророчества сбываются, его жатва собиралась, то его слава поднималась как восход солнца с востока.

VII

Когда его гость вошел в вагон, он встретил его с протянутыми руками. – "Herr Budd! Wie herrlich! Откуда вы?" Ланни думал, что он никогда не видел его таким хорошо выглядевшим и сияющим.

– Вы влечёте меня, как магнит, mein Führer. Я не мог оставаться в стороне. Я пришел рассказать вам, насколько я восхищён вашим успехом.

– Это только то, что я вам обещал. Вы это знаете.

– В самом деле, я знаю это. В мире никогда не было ничего подобного.

– Aber... как вы сюда попали?

– Я прибыл в Дюнкерк. У меня было то, что я считал для вас важной новостью, и я думал, что ваши армии придут туда.

"Что это за новости?" – Невозможно ждать даже минуту информации о землях противника.

– Leider, они все устарели. Понимаете, это было неделю назад. Британцы все еще были в Дюнкерке, и мне пришлось ждать, пока ваши парни не выбьют их оттуда.

– Что вы делали?

– Я забился в пансионе и испытывал свою судьбу. Поверьте мне, я могу засвидетельствовать точность вашей артиллерии!

– Jawohl! Но скажите мне, что вы хотели мне сообщить?

– У меня был разговор с Петеном и с любовницей премьер-министра. Вы, наверное, слышали о ней, мадам де Портес?

– Конечно, да. Для нас это превосходно, что наши враги управляются женщинами. Что они сказали?

– Они хотели мира. Это была их идея предложить символическое сопротивление, и тогда вы были бы добры в своих условиях.

Фюрер рассмеялся и хлопнул себя по бедру. "Символическое сопротивление? Ausgezeichnet! Так вот почему мои армии так быстро продвигаются!"

– Французские лидеры находятся в состоянии полной растерянности, Exzellenz. Они очень хотят спасти свой прекрасный ville lumière.

– Скажите им, что им не нужно беспокоиться, я бомбардирую только их аэропорты и военные объекты. У меня есть свои собственные намерения на Париж, это будет наше место отдыха и развлечений. Я пошлю туда своих крепких ребят, и там будет новая раса французов, понимающая, что такое дисциплина и порядок. Им понравится.

– Совершенно верно, mein Führer. Они надеются, что вы сделаете то, что сделали в Норвегии, создадите правительство из ваших собственных приверженцев. Они пришли к соглашению, что Петен – это тот человек.

– Ах, так, чтобы старый Trottel нашел для себя мягкое место! Jawohl, возможно, это и надо сделать. Абец увлекается этим, он настаивает, что он мог бы использовать их всех. Я сделаю его своим губернатором Парижа.

– Действительно, отличная месть за Отто.

– Отличная для всех нас. Я скажу вам, что я собираюсь сделать первым делом?

– Если это не секрет. Я узнал, что секреты утекают, и я предпочитаю не брать на себя ответственность.

– Все пройдет через неделю или две. Вы помните тот вагон-ресторан, в котором мы были вынуждены подписать последнее перемирие?

– Я очень хорошо его помню, они отвезли его в Париж и отправили в Дом инвалидов.

– Также они установили памятник маршалу Фошу на том месте в Компьенском лесу, где стоял вагон, когда было подписано перемирие. Ну, а я собираюсь вернуть вагон в это же место, и там французы и подпишут мое перемирие, после чего я отведу вагон в Германию и построю для него свой Дом инвалидов. Разве это не будет справедливым ответом?

– Око за око, Exzellenz!

VIII

Всю свою жизнь Ади Шикльгрубер любил поговорить. Его грозили выбросить из приюта для бездомных в Вене, потому что он не переставал говорить. И в Мюнхене много раз в его голову бросали пивные кружки по той же причине. Все, что ему было необходимо, это аудитория, желательно сочувствующая. И Ланни Бэдд решил, что будет самым сочувствующим во всем Третьем Рейхе. Действительно, было невероятно, что сделал этот человек. Этот человек с его проницательностью, его настойчивостью, его путеводным daimon. Ничего подобного в мире не было более тысячи лет. Ланни напомнил ему о разговоре, который у них состоялся на вершине Кельштейна, где Ади построил свое ультрасекретное убежище. Он там доверил американскому гостю свое восхищение арабским пастухом по имени Магомет, который основал новую религию и навязал ее мечом. Это был правильный способ заставить её придерживаться. А не бесполезный путь мученичества, которым шёл Иисус. Религия Магомета все еще проповедовалась, точно так же, как он заложил ее тысячу триста лет назад, тогда как уродство под названием христианство не имели никакого сходства с тем, чего хотел еврейский плотник. Это было к лучшему, потому что там было много глупостей, продукт вырожденной расы.

Теперь Адольф Гитлер основал свою религию, и как фюрер немцев он проповедовал ее с помощью пикирующих бомбардировщиков и танков. Он выковал новое оружие под названием танковая дивизия, и ею он собирался установить порядок в Европе на следующую тысячу лет. Он мечтал об этом в окопах последней войны. Он трудился над этим через унижение и поражение. Он выкрикивал её нескольким тысячам аудиториям, постоянно увеличивавшимся, пока они включили весь цивилизованный мир.

Во всей истории буквально никогда не было ничего подобного, потому что современная технология предоставила различные ораторские, политические и военные возможности, которые никогда раньше не представлялись. Адольф Гитлер был человеком, который смог схватить это оружие и использовать его, и теперь никто не мог отнять его у него. С ним он собирался стать хозяином мира.

Всё это он рассказал своей аудитории, и его аудитория согласилась с каждым его словом. Ланни решил, что настало время использовать лесть. Когда он увидел сияние на щеках Ади и в его глазах, он решил, что лести мало не бывает. Он сказал Адольфу Гитлеру, что он, вне всякого сомнения, был величайшим лидером, который когда-либо жил, избранным вождем расы, которому суждено было переделать европейскую цивилизацию и вылечить ее от многочисленных болезней. Он рассказал, как это осознание пришло к нему в первый раз, когда он услышал, как Ади выступал в громадном пивном зале Бюргербраукеллере в Мюнхене в 1923 году. Как после этого он пел ему свои дифирамбы, куда бы он ни пошел, и через своего знакомого Генриха Юнга искал чести познакомиться. Ади превратил его из социалиста в национал-социалиста, другого и более практичного. Ади нравилось слушать. Возможно, он немного устал слышать это от своего придворного круга, и ему пришелся свежим вкусом американец, ставший гражданином мира. Он нисколько не был потрясен, услышав, что Бог послал его направить свои войска через Голландию, Бельгию и Францию. Все за четыре недели. Он слушал с удовольствием, в то время как Ланни переводил то, что писал английский поэт об ангеле, который, по божественному повелению, с бурными бурями встряхивает виноватую землю:

Но ангела послал нам Всемогущий,

Всевластного над нашею судьбой.

Нам светлый ангел указал дорогу,

Над нашими полками пролетел.

Среди страдания, бессилия и смерти

Тот ангел, зиждитель его побед⁹³,

IX

Фюрер был мечтателем и подвержен экстазу, но он был также практичным человеком, выполнявшим огромную работу. Он не передал управление своими армиями своим генералам. Напротив, он следил за каждым шагом и принимал главные решения. Курьеры доставляли депеши. Механизированные силы под командованием генерала фон Райхенау форсировали Сомму у Амьена. Гудериан и Клейст двигались на Суассон. Гитлер читал эти донесения своему гостю и сравнивал быстрые наступления с долгой осадой в этих же местах в Первой мировой войне.

Затем он сказал: "Теперь к делу, герр Бэдд". Он хотел узнать все, что Ланни мог рассказать ему о главных персонажах во французском правительстве, как о женщинах, так и о мужчинах. Ланни говорил свободно, потому что он так и разговаривал с Гитлером, и это все еще работало. Он высказал мнение, что французы вскоре эвакуируют Париж и будут искать убежища в Бордо. Но он не верил, что оттуда они будут долго сражаться. Разногласия в Кабинете были слишком велики. Было слишком много политиков, которые видели свое будущее в сотрудничестве с Гитлером, а не в противодействии ему. "Я приложил немало сил, чтобы убедить их", – заявил американец. – "Надеюсь, что я не ошибся, уверяя их, что вы знаете, как их использовать".

"Absolut!" – воскликнул фюрер. – "Зачем мне сражаться с французами? Зачем мне сражаться с любыми европейцами? Если только они избавятся от своих евреев и их демократических собак, которые продолжают рычать за моей спиной. Я человек мира, строитель, все, что я делаю, посвящено этой цели. Под моим Neue Ordnung все народы будут свободны, у всех будет своя национально-социалистическая культура. И будут уничтожены только демагоги и лица, вводящие в заблуждение".

В этом сладком нацистском сиропе была только одна муха, и это был "diese verdammten Engländer". Стихотворение, которое цитировал Ланни, было написано о герцоге Мальборо, предке Уинстона Черчилля, и это был человек, которого Ади ненавидел больше любого другого, живущего сейчас, не исключая еврея Розенфельда в Белом доме. Накануне Черчилль сделал доклад о Дюнкерке в Палате общин, и Би-Би-Си с тех пор вещает этот текст. У Гитлера была запись и перевод для его собственного использования. Он рассказал об этом Ланни со смесью насмешек и ярости. Так много чуши о "сражениях на пляжах, причалах, в полях, на улицах и на холмах". Фюрер воскликнул: "С чем они будут сражаться? Разве они не знают, что они оставили все свое снаряжение во Фландрии? И разве они не знают, что я это знаю?"

Ланни объяснил, как только мог, что непреклонный Тори не смог бы оценить преимущества национал-социалистического Zucht und Ordnung. Англичане были моряками, главным образом на малых кораблях, и каждый капитан был законом для себя, и это было основой их индивидуализма. Кроме того, между ними и Европой был широкий и бурный Ла-Манш, который давал им ощущение безопасности и склонял их к наглости.

"Но это безумие!" – воскликнул фюрер. – "Какую защиту предоставит Ла-Манш против судьбы Роттердама?

– Они знают, что существуют бомбардировщики, Exzellenz, но не хотят видеть последствия. Они упрямые люди.

– Я уничтожу Лондон, я уничтожу Бирмингем и Шеффилд и все их промышленные города. Они бросают мне вызов, и я не могу жалеть их. Я подготовлю баржи и транспортные суда, и высажу армию на их берегу, когда закончу с Францией.

Это было то, ради чего Ланни прибыл сюда. Но он хотел быть уверенным, что это была не просто сердитая риторика. Он сказал: "Я знаю, если вы говорите, что вы это сделаете, mein Führer, то вы это сделаете, но это будет дорогостоящая операция".

– Все были уверены, что будет дорого проломить линию Мажино, но мы ее проломили практически без затрат, и поэтому у нас есть много возможностей для взятия Британии. Я покажу своим генералам, как не жертвовать многими жизнями. Парашютисты парализуют все мозговые центры острова до начала вторжения.

"Я решил", – сказал преклоняющийся Ланни, – "что я больше никогда не буду подвергать сомнению ваши обещания. Каждый раз, когда вы говорили мне, что вы что-то сделаете, это было сделано".

– Also, Herr Budd! Я это сказал своим врагам, но я в безопасности, потому что они думают, что я собираюсь сделать что-то другое.

"Всё необычное самая эффективная тайна!" – улыбнулся гость. – "Если я вернусь в Англию, могу ли я сказать им, что вы сказали?"

– Во что бы то ни стало! Они сразу начнут готовиться противостоять мне в Швеции или на Балканах.

– Сейчас они готовятся в Англии, я могу заверить вас, что я видел результаты. Я не военный, и мое мнение по таким вопросам ничего не стоят, но я могу сказать вам, что там есть много ваших друзей. На этом острове есть люди, которые не тронуты страхом, а подлинно понимают вашу программу. Они делают все возможное, чтобы избежать дальнейших расточительств и разрушений, и они просят у вас времени, чтобы британские люди могли понять смысл вашей огромной победы во Франции и безнадежность попытки противостоять вам.

"Jawohl!" – воскликнул Ади, с нетерпением. – "Если их так много, то пусть они сделают предложения!"

– У вас они есть в этот момент, Exzellenz. Я здесь по срочной просьбе лорда и леди Уикторп и их друзей в министерстве иностранных дел. Они хотят, чтобы вы поняли, что они неустанно работают и добиваются больших успехов. Через своих представителей в Мадриде и в Стокгольме, чтобы узнать ваши условия ... "

– Zum Teufel! Я излагал свои условия много раз. Я не хочу ни пяди Британской империи, если конечно вы считаете германскими Восточную Африку и Камерун. Бельгийского Конго будет достаточно, но, конечно, у дуче должна быть свобода действий в Испании, Югославии и Греции. И, конечно, у меня свобода действий в Восточной Европе. Я это выиграл, и никто не может мечтать забрать это у меня.

– Поймите, Exzellenz, я не говорю для себя. Я просто рассыльный для моих друзей с обеих сторон. Британцы хотят времени ...

– Ja, ja, das weiss ich gut!( Да, да, я хорошо это знаю!) Им нужно время, чтобы оправиться от того, что я сделал с ними во Фландрии! Скажите им, что у них может быть именно такое время, какое мне нужно, чтобы пополнить запасы моих армий и переместить их в порты Ла-Манша. Это много, но не на час больше, герр Бэдд!

X

Ланни получил то, что хотел, и ему не надо было спорить или умолять. Он сказал: "Я подумывал о том, чтобы снова привести к вам мадам и посмотреть, что могут сказать духи. Но вы взяли дело в свои руки и сами творите будущее для себя".

"У духов было своё время, и они проделали всё очень хорошо". – Ади снял тему, и Ланни догадался, что он не хочет вспоминать мисс Эльвириту Джонс. Это было не время для женщин. Это была война, дело мужчин.

"Скажите мне, каковы ваши планы, герр Бэдд". – Это была команда, и Ланни быстро ответил: "Я хотел бы быть в Париже, чтобы увидеть церемонию открытия вашего Neue Ordnung, и что он будет означать для этого города элегантности и моды. Я мог бы доставить вам полезную информацию".

– Конечно, это было бы оценено по достоинству, как всегда.

– До этого я не хочу вам мешать. Я найду себе приятное прибежище, где я могу читать газеты и следить за ходом кампании.

– Вам может быть интересно узнать, что Курт Мейснер находится в Годесберге.

– О, я не видел его с тех пор, как он покинул Париж. Он в отеле Дрезен?

– Да, он обещал написать мне марш для моих оркестров, когда у нас будет парад под Триумфальной аркой.

"Ему придется спешить", – улыбнулся Ланни. – "Вот туда я поеду. Мы с Куртом старые друзья, и он знает, что я никогда не вмешиваюсь в часы его вдохновения. Когда он хочет побыть один, он говорит мне об этом, и я нахожу книгу для чтения".

На этом и согласились. Фюрер извинился, потому что не мог пригласить Ланни в Париж с собой. У него не было гостевого вагона, и, кроме того, его генералы были очень требовательны. Даже сейчас они будут волноваться, потому что он не был с ними, просматривая их крупномасштабные карты долин Соммы и Вели. – "Auf Wiedersehen, Herr Budd!"

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

И поклонились зверю

⁹⁴

I

ГОДЕСБЕРГ - небольшой курорт на Рейне, недалеко от Кельна. Его отель Дризен принадлежал старому приятелю Ади, который хвастался, что фюрер был его гостем не менее чем шестьдесят семь раз. По крайней мере, такое число Ланни услышал в последний раз. Самым заметным событием стал второй визит премьер-министра Чемберлена в ходе мюнхенского урегулирования. Человек с черным зонтиком оставался на другой стороне реки и приезжал на пароме спорить и умолять. Прошло всего двадцать месяцев, но казалось, что двадцать лет.

"Гора Богов", так это название звучало на старом немецком языке, и весь этот район на Рейне был любимым местом поклонников крови и почвы. Поэтому для великого композитора оно стало естественным выбором. Оно находилось на пути победоносных армий. Он видел их проходящих мимо, часами сидел у дороги, наполняя свою душу немецкой славой. Иногда он шел с ними, чтобы понять, что они чувствуют. Отель, который не был переполнен, выделил ему удалённую комнату с пианино. Там он мог извлечь то, что было у него на сердце. Он выходил и гулял в ближнем лесу и видел себя другим Вагнером, с которым приходили общаться маленькие птицы и большие драконы, гномы и великаны и девы Рейна.

Ни один человек не может находиться под вдохновением весь день и всю ночь, и поэтому Курт был доволен, а также удивлён, увидев своего друга детства. Его длинное мрачное лицо озарилось настоящим радушием. Когда он услышал рассказ о том, как Ланни решил присоединиться к вермахту, он воскликнул: "Ach, so! Ты такой же сумасшедший, как и в первый же день, когда я тебя встретил!" Он почти сразу потащил Ланни наверх, чтобы дать ему прослушать свою новую композицию, которая ужасно гремела. Ланни слушал и думал: "Господи, это то, к чему он пришел?" Тум-тум, ту-ту-ту. Он слышал тысячу и один немецкий военный марш, в том числе Баденвейлерский марш, любимый Ади на сегодняшний день. Ланни казалось, что в этом ритме есть только определенное количество возможных комбинаций нот, и, конечно же, Курт не нашел ничего нового. По сравнению с этим, Суза, король американских маршей, вызывал волнение, а торжественные и церемониальные марши, написанные английским композитором Эдуардом Элгаром, были великолепны.

Но, конечно, он должен был лгать, как дьявол. Он должен был сказать, что работа была именно тем, к чему призывал этот случай, и будет ассоциироваться в умах всех немцев с их величайшей серией побед и установлением нового порядка для Европы, если не для всего мира. Вагнер написал Кайзермарш, а Мейснер - Фюрермарш. Курт светился от радости, потому что Ланни пришел прямо от фюрера и принес с собой его волшебство. Можно было поверить, что то, что он сказал, скажет фюрер, а со временем Франция и Америка. – "Ланни, мы живем в этот звёздный час, и наши произведения искусства должны стремиться к тому, чтобы быть достойными его". Ланни согласился, но в своей предательской душе задался вопросом, было ли возможно, что в каком-нибудь нацистском концентрационном лагере какой-то товарищ записал на клочке бумаги ноты похоронного марша, который когда-нибудь заметит мир и будет воспроизведен на похоронах Третьего Рейха Адольфа Гитлера?

Эти двое бродили по лесу, поднимались в горы и смотрели на старые Рейнские замки, так же, как они смотрели на более старые римские замки и акведуки и на всё остальное на Французской Ривьере более двадцати шести лет назад. Теперь, как и тогда, Курт рассказал о своей претенциозной немецкой метафизике в великолепных длинных словах латинского и греческого происхождения, которые были впечатляющими, пока не попытаешься применить их к чему бы то ни было в повседневном мире. Тогда, как и сейчас, Ланни слушал благоговейно и выражал свое согласие. Но в его предательской душе он использовал одну из громких фраз Гитлера: "Das kümmert mich einen Dreck! (Всё дерьмо!)"

Сидя на развалинах старого замка Годесберга, затерянного во влажных облаках, искусствовед сказал: "Курт, мне интересно, считается ли неэтичным путешествовать в разгар этой кампании".

– Это зависит от того, куда ты хочешь отправиться.

– Мне рассказали о собрании картин в Базеле, и рано или поздно я должен взглянуть на них. Это может занять время, пока марш на Париж будет завершен. Но дорога пересекает пути армейцев.

"У нас есть стрелочники, которые занимаются такими вещами", – сказал Курт покровительственным тоном, которым он всегда говорил с американцем на два года моложе себя. – Если поезда ходят, я уверен, что нет причин, по которым ты не можешь быть в одном из них.

– Хорошо, тогда я сделаю запрос. Ты поздравляешь фюрера великолепным маршем, и мне приходит в голову, что если я найду какую-нибудь картину, которую он хотел бы иметь, то это могло бы быть вежливым способом выразить мои поздравления.

"Famos!" – воскликнул нацистский Бетховен.

II

Так Ланни наслаждался поездкой при дневном свете над легендарным Рейном. В богатом и благочестивом швейцарском городе с древним собором он получил себе номер в гостинице и пишущую машинку и написал: "Немцы собираются взять Париж в течение одной недели с этой даты. Петен станет главой нового французского правительства, а Отто Абец станет губернатором Парижа. Планируется атаковать Англию с помощью бомбардировщиков, парашютистов, барж и транспортных судов, как только войска смогут быть передислоцированы в порты Ла-Манша и переоснащены. Тем временем продолжаются переговоры об умиротворении с британскими агентами в Мадриде и Стокгольме. Требования Германии касаются Камеруна, Восточной Африки и Бельгийского Конго, свободу действий для себя в Восточной Европе, а также для Муссолини в отношениях с Испанией, Югославией и Грецией. Это исходит из самого надёжного источника и должно быть принято".

Это он дважды запечатал конверты обычным способом и адресовал не американскому послу как таковому, а Леланду Харрисону, эсквайру, 4 Вестштрассе, Берн. Ланни знал, что Базель будет кишеть немецкими агентами, и что за всеми, кто приехал из этой страны, будут внимательно следить. Поэтому он долго гулял и поворачивал за много углов, прежде чем, наконец, бросил письмо в неприметный почтовый ящик. После этого он сразу же отправился на поиски торговцев картинами и старался привлечь к себе как можно больше внимания. Он осмотрел то, что они могли предложить, и спросил, что можно увидеть в частных коллекциях, и что можно купить там для американских коллекционеров. Он говорил по-немецки и смотрел на немецкие картины, и был совершенно уверен, что немцы узнают, что он там был.

Ему посчастливилось наткнуться на Дефреггера, довольно маленькую картину, которую можно было вытащить из рамы и в военное время унести под мышкой джентльмена. Этот австрийский художник был любимцем фюрера. Он с удовольствием посмотрел бы на обветренное лицо старого крестьянина из Иннтале, где родился величайший человек в мире. Ади обнаружил бы в этих морщинистых чертах честность, верность и доверчивость, которые были достоинствами, которые он хотел видеть в своих крестьянах, и которым он собирался снабдить всех крестьян земли, не исключая Северной Америки. Он повесит картину в своем личном вагоне и отвезёт ее обратно в Берхтесгаден и поместит в одну из своих гостевых комнат. Цена составляла всего полторы тысячи швейцарских франков, которые Ланни договорился заплатить через свой банк в Каннах. Когда он получил картину, он не преминул сказать, что он собирается с ней сделать. Он знал, что эта история будет гулять по всему городу и, конечно же, должна удовлетворить агентов гестапо!

III

Назад к Горе Богов. Курт восхищался картиной и слушал, пока Ланни объяснял особенности техники живописца. Они сыграли композиции в четыре руки, которые купил Ланни. И в промежутках времени они слушали радио и восхищались достижениями войск фюрера. Ничего подобного в мире! Они прорвались вдоль побережья, и к 10 июня были в Дьеппе, а оттуда большим скачком через Компьен и Суассон. Еще через два дня они были в Гавре и шли вдоль Сены, достигнув устья Уазы вблизи Парижа. Они начали гигантское новое наступление на запад и прорвались к западу от Парижа и достигли Марны. Они взяли Шато-Тьерри, имя полное значения для американцев, а также и для французов.

Это было невероятно. Курт был похож на человека, который шел по воздуху или летел на крылатом коне своих Валькирий. Он напевал новую музыку и начал писать марш, который был лучше его первого. Ланни должен был сыграть свою роль. И это факт, на который психолог Уильям Джеймс обратил внимание. Если воспринимаешь определенные эмоции, то потом начнёшь их испытывать. Рефлексы работают в обоих направлениях, а антинацистский шпион не может не стать нацистом, по крайней мере, специально для данного случая. В конце концов, невозможно не отдать должное хорошо сделанной профессиональной работе, даже если работа является оплошным убийством ваших собратьев. Если отправиться на футбольной матч, и местная команда будет полностью разгромлена, то всё равно можно получить удовольствие, любуясь тем, как победители выполняют свою работу, новыми формами, которые они придумали, и удивительной точностью их пассов.

Муссолини собрал своё фашистское сборище на площадь перед Палаццо Венеция. Оркестр заиграл, и он драматически появился на балконе, выпятив грудь, и громогласно провозгласил одно из своих напыщенных заявлений, из-за которых Рик назвал его самым одиозным человеком в мире. – "Солдаты на суше, в море и в воздухе, Черные рубашки революции и легионов, мужчины и женщины Италии, империи и Королевства Албания, слушайте! Час, предназначенный судьбой, настал для нас. Час окончательного решения пришёл. Объявление о войне уже передано послам Великобритании и Франции. Мы выступаем против плутократических и реакционных демократий, которые всегда блокировали действия и часто замышляли против существования итальянского народа...."

И так далее, длинная тирада, которую нацистская пресса публиковала на своих первых страницах. Ланни беспокоился, потому что одно из требований Дуче была Ницца, и это могло бы включать Канны и Мыс Антиб, Бьенвеню и Бьюти Бэдд. Но Курт сказал: "Не волнуйся. Шакал берет только то, что разрешает ему лев". Таково было мнение нацистского агента о своём союзнике. Он продолжал предсказывать, что Муссолини не будет вторгаться или сражаться во Франции. Он боялся французской армии, даже травмированной, и еще больше боялся британского средиземноморского флота. Понятно, что он должен был заключить перемирие и поиметь французскую Северную Африку, если он сможет ее получить.

Очень удобно быть рядом с властью, и знать, что будет дальше! Они говорили о Париже и о будущем, которое готовил ему Neue Ordnung. Поскольку фюрер удостоил Ланни своим доверием, не могло быть никакой причины, по которой Курт не мог говорить откровенно. La ville lumière был его излюбленным местом в течение многих лет, и он там знал всех и их жен и любовниц. Ланни знал многих из них, и было полезно пересмотреть те роли, которые эти люди играли в разгроме армии. Как собрать головоломку из имеющихся частей. Курт сказал, что он собирается занять свою резиденцию в Париже и сделать все возможное, чтобы помочь Абецу наладить настоящую дружбу между двумя народами. – "Что ты планируешь, Ланни? "

Американец ответил: "Я не могу придумать какую-либо лучшую работу, чем эта. Я буду где-то рядом, чтобы бежать за вами, когда вы позовёте".

"Herrlich!" – воскликнул Курт. – "Возможно, мы сможем предложить тебе время от времени поездки в Англию. Мы должны немедленно приступить к работе, чтобы попытаться удержать эту войну от крайностей. Твоя связь с Ирмой и Седди может быть для нас самой удачной".

IV

Композитору был телефонный звонок. Фюреру было обещано, что он услышит его марш, когда немцы войдут в Париж. А фюрер обещаний никогда не забывал. На следующее утро лимузин заехал за ним. "Хочешь поехать?" – спросил Курт. И Ланни ответил: "Где мне найти что-нибудь лучше?"

Так он снова проехал по полям битвы и снова вдохнул запах мертвых лошадей и крупного рогатого скота. На него опять давили впечатления разрушений, потому что в этой новой танковой войне большинство боевых действий шло по дорогам, а канавы были полны всякими обломками. Погибшие люди были похоронены там, где они лежали, но живые все еще сидели среди развалин. Они свалили свои вещи в повозки или детские коляски, спасаясь от бомб и снарядов. Они забили все дороги и были одной из причин, по которым французы не смогли перемещать свои армии. Немцы чистили дороги беспощадно. И теперь, после нескольких недель блужданий, многие из людей отчаялись и остались умирать от голода там, где они находились. Никто не собирался их кормить.

Когда автомобиль пошёл на запад, там было получше, потому что там сражались меньше. Пуалю сдались и пошли домой. Если мимо ехали немцы в бронированной машине и говорили им, что они пленные, eh, bien, они жали плечами и сдавались. В целом, сказал Курт, немцы взяли в плен пару миллионов, а немецкие потери всех видов составляли менее ста тысяч. Шесть стран завоеваны за девять недель! В истории не было ничего подобного.

Ланни сказал: "Это была твоя работа, Курт, я имею в виду, твоя личная. Ты разрезал двигательные нервы между французской головой и французским телом". Это способ подружиться и влиять на людей!

Шоссе проходило в трёх километрах от Букового леса, знакомого им обоим. Ланни предложил: "Давай остановимся и посмотрим, есть ли там Эмили". Они сделали это и обнаружили, что это место превратилось в штаб корпуса рейхсвера. Эмили спаслась бегством на Ривьеру, как когда-то ей посоветовал Ланни. А теперь великолепным замком, который Ланни посещал с детства, и в котором Курт впервые встретил элиту французского общества, обладали щёлкающие каблуками офицеры. Это было намного лучше, чем разбитая мебель, как в предыдущей войне, и несколько тысяч мертвецов в большом буковом лесу. Ланни сказал: "Я с удовольствием расскажу ей об этом".

"Ты можешь сказать", – ответил композитор, – "что если будет нанесен какой-либо ущерб, он будет полностью возмещён".

Когда машина приблизилась к Парижу, Ланни сказал: "Я хочу сохранить свою способность помогать тебе и фюреру, и по этой причине мне не следует ехать в немецком штабном автомобиле. Это может навести мысль, что я нахожусь на службе Вашего правительства, и это повредит моим отношениям с некоторыми французами".

– Без сомнения, ты прав, Ланни. Что будешь делать?

– Я выйду у станции метро. Я не уверен, что оно работает, но если нет, то я могу идти пешком.

Курт ехал в отель Крийон. Странный разворот. В течение тридцати или сорока лет это была гостиница Робби Бэдда, и Ланни, когда он хотел выглядеть светским. Курт приходил как гость Ланни, или ждал, пока Ланни встречался там с американскими официальными лицами. Теперь колесо фортуны повернулось. Немцы захватили гостиницу, и это будет адрес Курта, а у Ланни будет менее элегантное место жительства. Курт будет ездить при полном параде, а Ланни будет ходить пешком или ездить на велосипеде, если он найдет его. Это должен был быть новый обычай Парижа, он догадывался, что это здоровый обычай, за исключением, может быть, дождливой погоды. Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт вышел из шикарного лимузина с недавно купленным чемоданом в одной руке и тщательно обернутым Дефреггером в другой, и пошёл пешком вдоль Больших бульваров.

V

В городе не так просто найти себе приют. Многие отели были закрыты, другие пустовали и для гостей, и для персонала. Более половины населения Парижа сбежало на юг. Им сказали, что немцы будут грабить всех, расстреливать мужчин и насиловать женщин. В результате произошла ужасная катастрофа. Дороги были заблокированы, и немцы их бомбили и расстреливали из пулемётов всех без разбора, убивая десятки тысяч женщин и детей. Они все еще лежали там, где упали, и сотни тысяч беженцев сидели у дороги, измученные и отчаявшиеся, им некуда было идти, и не было сил двигаться. Эти и другие новости вещали радиостанции на юге. До сих пор никто их не глушил.

Ланни удобно расположился в гостинице, где его мать останавливалась во время Мирной конференции, где она скрывала Курта и помогла ему бежать в Испанию. Это было давно, и никто не вспомнил этого элегантного американского джентльмена, который вошёл и заказал апартаменты. Там ещё была еда, если было чем заплатить. К своему удивлению Ланни обнаружил, что может заказать телефонный разговор с Бьенвеню. Он хорошо поболтал с матерью. Он не рассказал, где был, но сказал, что Курт был здесь, и ей не о чем беспокоиться. Бьюти ответила, что она не та особа, чтобы беспокоиться. У них всё было хорошо, и Парсифаль все еще любил всех, французов, немцев, итальянцев. Она получила письмо от Лорел Крестон, у которой всё было хорошо в Нью-Йорке. Были письма для Ланни, но она не думала, что сейчас почта может дойти до него. "Чем ты планируешь заняться?" – спросила она, и он сказал: "Всегда будут старые мастера!"

Он разыскал несколько своих друзей. Дени де Брюин никуда не уехал. Он остался и приглядывал за своими инвестициями. Его старший сын бежал на юг с безумной мыслью продолжать сражаться оттуда. О Шарло ничего не было слышно. По-видимому, он был пленён, поскольку на швейцарской границе или вблизи нее не было тяжелых боевых действий. Ланни сказал: "Несколько дней назад я был в Базеле. Многие тысячи французских солдат пересекали границу и предпочли интернирование".

Он принял приглашение провести уик-энд в замке. У Дени все еще была машина и шофер, все, что член двухсот семей считал своим правом и хотел сохранить независимо от победы или поражения. Он познакомил Ланни с тем, что произошло за кулисами к этому моменту. По радио они могли узнать, что происходит сейчас, или, по крайней мере, частично. Черчилль прилетел в Тур, куда бежало французское правительство. Он пытался убедить Рейно продолжить борьбу. Премьер-министр Франции обратился к президенту Рузвельту с призывом направить "тучи самолетов" на помощь Франции. Президент ответил обещанием всякого рода материалов, но закончил сигналом, что он не может обещать военную помощь, поскольку только Конгресс мог объявить войну.

"Les imbéciles!" – воскликнул Дени, а это означало, что многие из них хотели вести войну с Гитлером. Зачем кому-то ссориться с этой великолепной системой, которую он создал, и которая в последние недели доказало своё превосходство. Дени получил уверения в том, что немцы будут вести себя с предельной корректностью в Париже, и, конечно же, их авангарды так и сделали. Очень скоро никто не будет оспаривать Новый порядок, и Франция будет жить без профсоюзов, беспорядков, забастовок и всех других аксессуаров демократии.

VI

В воскресенье 16 июня немецкая армия официально вошла в Париж величественным маршем по Елисейским полям и под Триумфальной аркой. Оркестры играли новый Фюрермарш Курта, но Ланни не пошел, потому что он знал этот марш наизусть, и он знал каждый метр этого большого двойного проспекта, усаженного деревьями с каждой стороны. Он знал серо-зеленых солдат, которые держали своё оружие в левой руке и махали правой рукой, выкидывая ноги прямо перед собой и тяжело опуская пятки на мостовую. Гусиный шаг, так назвали его их враги.

Катились громадные танки, самоходные орудия и полугусеничные вездеходы, над головой гудели их самолеты. Ревели оркестры, и все немецкие сердца переполнялись славой, видя огромные флаги со свастикой, реющие над Триумфальной аркой, Палатой депутатов, Эйфелевой башней и золотым куполом Дома Инвалидов. Не говоря уже об отеле Крийон, до сих пор бывшим клубом для американцев, у которых были деньги!

Ланни предпочел провести этот прекрасный день в саду, где провёл так много счастливых часов с Мари де Брюин. Абрикосовые деревья, тщательно ухоженные и росшие против южной стены, были усыпаны полуспелыми фруктами. Розы были в цвету, а пчелы гудели. Внуки Мари не знали ничего о старых печалях. Это было благословенное обновление природы. Когда Ланни уставал от игры, он мог пойти слушать радио и услышать предложение Уинстона Черчилля о полном союзе британских и французских народов и правительств. Это предложение пришло довольно поздно, а для пожилого французского капиталиста это казалось вершиной безумия. – "Если нам нужно объединяться с какой-то нацией, почему бы этой нацией не быть немецкой? Они уже здесь, и нам не нужно сражаться в кровопролитной войне и уничтожать наши города и дома, чтобы завершить объединение".

VII

Ланни вернулся в Париж, в этот странный, полупустынный город с комендантским часом в девять часов и затемнением от заката. Большая часть магазинов была закрыта железными ставнями, и на улицах практически не было транспорта, кроме военного. Трудно себе представить, но сейчас можно гуляющим шагом пересечь Пляс дёль Опера без опасности попасть под машину! Дорожная полиция исчезла, Кафе дё ля Пэ было закрыто, а перед зданием оперного театра лежали мешки с песком. Сейчас в киосках были только две газеты, обе смиренно подневольные. Одна, Le Matin, а другая, как ни странно, La Victoire! Пройдёт не много дней, прежде чем нацисты оживят другие со старыми названиями, но с новым содержанием. Они уже захватили радиостанции и поставили громкоговорители на площадях, чтобы рассказать французам, что они будут думать в течение следующих тысяч лет.

Правительство подверглось бомбардировке в Туре, и теперь его бомбили и в Бордо. Ланни мог представить себе сцены. Безумные дебаты, смена кабинета, бесполезное голосование, и Элен де Портес, сидящую на столе премьера, кричащую на политиков и чиновников, которые осмелились спорить с ней. Ланни искал возможность, как добраться до Бордо. Ему казалось, что он должен выяснить, каково будет решение. Сдаться или продолжить борьбу из Африки. Прежде чем он смог найти эту возможность, он остановился в толпе, чтобы послушать громкоговоритель на углу улицы, и услышал дрожащий голос маршала Петена, говорящий любимым детям, что благополучие la patrie требует от него просить перемирия у немцев.

Не могло быть никаких сомнений в том, что это был его голос, а агент президента сразу в это поверил. Но для людей вокруг него это была молния, ошеломляющая и парализующая. Они предполагали, что grande armée отступила, как это делают армии, чтобы сражаться с лучшей позиции. Они поняли, что Париж должен быть оставлен, чтобы спасти его от разрушения. Но сдаться, отдать всю Францию бошам, бросить Британию и отказаться от обещанной помощи от Америки? C'était la honte, la trahison! Некоторые стояли со слезами, бегущими по щекам.

Ланни вспомнил, как он говорил Курту, что французское тело было отделено от головы, и тело было парализовано. Он вставил то, что узнал от Курта и Дени, в отчёт и отправил его в посольство, которое все еще функционировало. Глава нацистов смертельно ненавидел Билла Буллита, но он остался на месте, и они относились к нему с осторожной формальностью. На этом этапе они не хотели ссориться с Америкой.

Они тоже были формальны с Парижем, потому что не хотели там проблем. Перемирие было почти невероятно для них, как и для французов. У войск были строгие приказы быть вежливыми со всеми. Когда они были вне службы, они бродили, глядя на достопримечательности, точно так же, как туристы. Как ни странно, все они, казалось, были фотолюбителями, и хотели отправить домой фотографии Эйфелевой башни, Нотр-Дама и Триумфальной арки. Стоя перед вечным огнем перед могилой Неизвестного солдата, они обнажали свои бритые светлые головы. Если они были офицерами, они отдавали честь, и все это было абсолютным правилом. Когда лавочники узнали, что происходит, железные ставни были убраны, и "Fridolins" ринулись в магазины, а вскоре оттуда хлынул поток шелковых чулок, перчаток и косметики беременным девушкам в Назиленд. "Pregnant Mädchen" может звучать как шутка, но это была нацистская шутка.

VIII

Длинные составы потянулись из Берлина, привозя штабы, редакционный, вещательный и административный персонал. Они собирались взять на себя ответственность не только за Париж, но и за всю Северную Францию, часть, где были большие фабрики и шахты. Они много лет готовились к этой работе, и все говорили по-французски. Крийон стал ульем для пчел, которые щелкали каблуками и салютовали разным образом в зависимости, куда они летели. Ланни находился среди них, потому что это была его работа. Он наблюдал, отправится ли вермахт сразу на Англию или подождёт и даст шанс Квислингам. Гитлер всё рассказал ему, но Ланни был одним из тех глупых людей, которые не знали, верить Гитлеру или нет. Возможно, он скажет правду пятьдесят раз, а затем в самый важный момент солжёт.

Курт пригласил своего старого друга в Крийон на обед, и приглашение было принято. Странная вещь, сидеть в этом просторном элегантном зале, полном всякой нацистской униформой, и оглянуться назад на двадцать один год назад, когда он был заполнен американской униформой, а также немного французской и английской. Также мешковатыми пиджаками американских профессоров, некоторые из которых уже умерли, а другие стали президентами колледжей, или дипломатами, или членами "мозгового треста". За этим самом столом, или, во всяком случае, за столом, стоящем на том же месте, сидели Линкольн Стеффенс и Билл Буллит после своей миссии в Россию. Стеф дразнил консервативных профессоров, задавая им вопросы в его сократической манере и убеждал их, что Коммунистическая революция не была мыльным пузырём, во что они решили верить, но стала новым этапом в социальной эволюции. – "Я видел будущее, и оно работает!»

Теперь за этим столом сидел Курт и его секретарша, приятная блондинка. Также граф Герценберг и его schöne Lili, и рыжеволосый Отто Абец, статный, общительный, красноречивый. Победа - такая восхитительная вещь. Она расширяет эго и производит удивительные ощущения. Этот скромный ученик, считавший, что он достиг высот, когда он мог читать лекции модным дамам в кинотеатре Бонапарт, теперь стал хозяином всего Парижа. Он и был всем Парижем для практических целей. Его выдворили с позором, и теперь его обидчики были обижены, а если кто-то из них сумел убежать, то он собирался найти их и обидеть.

Эти нацистские властители вели себя с предельной серьезностью и хотели всей помощи, которую Ланни мог им предоставить. Кому из не убежавших французов можно было доверять и с кем можно сотрудничать? Ланни упомянул Дени де Брюина и других, с которыми следует проконсультироваться, и, возможно, использовать в каком-то официальном качестве. В обмен на такие советы он имел честь услышать нацистские планы относительно Испании, Италии, Франции и Франции в Северной Африке. Все самое интересное он, вернувшись в свой гостиничный номер, изложил в отчете и отправил его в адрес мистера У. Буллита за углом. Ему очень хотелось заглянуть к нему и поговорить о временах старых и новых, но он не осмеливался, опасаясь, что Билл может связать его с мыслями о таинственных сообщениях, которые часто появлялись на протяжении нескольких периодов, а затем исчезали на еще более длительные периоды. Кто-то ходит к Большому боссу через голову посла, и кто этот дьявол, и что, черт возьми, он рассказывает, может быть, о самом после!

IX

Поезд фюрера добрался до Мюнхена, где он мог проконсультироваться с Муссолини об условиях перемирия с Францией. Поезд отправился назад, и фюрер приступил к подготовке того утончённого оскорбления, о котором он рассказал своему американскому гостю. Слухи об этом просочились, но не через Ланни. Возможно, это было потому, что священный вагон перемирия выкатили из Дома Инвалидов и поставили на два тяжелых прицепа. Он исчез в ночи, и естественным выводом было то, что он мог быть на пути к тому месту, где он приобрел свой особый статус, отличив его от всех других вагонов ресторанов на железных дорогах Франции.

Церемония состоялась 21 июня. Ланни не присутствовал, потому что, с одной стороны, нацистская слава ему наскучила, а с другой он не хотел мозолить глаза. Он мог представить сцену достаточно хорошо, как ее через несколько часов увидели в газетах, которые создали нацисты, и которые теперь будут полны нацистской славой. У фюрера был любимый придворный по имени Хоффманн, ставший официальным фотографом. Маленький, проворный, с яркими голубыми глазами и острым носом, похожим на собаку, он появлялся в die grosse Welt с крошечной камерой Лейка, щелкающей всех и вся. Поэтому потомство может быть уверено в том, что оно сможет увидеть, как фюрер ел свою овощную тарелку с крутым яйцом сверху, как фюрер играл со своими семью немецкими овчарками, как фюрер улыбался или ругал премьеров и королей.

Священный вагон был доставлен на место в лесу, которое было отмечено большим плоским камнем с надписью Le Maréchal Foch. Вокруг него был разбит парк со статуей победившего командующего. Теперь там стоял немецкий почетный караул. Затем появился Гитлер в его простой серой форме и без наград, кроме своего железного креста. Адмирал Редер шествовал справа и маршал Геринг с левой стороны, оба несли свои жезлы. Генерал Браухич шел справа Редера, и за ними шли Гесс и Риббентроп, оба в форме с их наградами. Перед вагоном перемирия был огромный гранитный блок с надписью. Без сомнения, Гитлер много раз читал эти оскорбительные слова. Но это было частью церемонии, когда он должен был остановиться и прочитать их на гранитном оригинале: "Здесь одиннадцатого ноября 1918 года погибла преступная гордыня Германской империи ... побежденная свободными народами, которые она пыталась поработить".