В прежние времена "салонной розовости" Ланни радовался возможности побывать в рабочей школе в Каннах и не делал секрета из своих симпатий к идеям школы. Но теперь он не мог позволить себе даже пройти рядом с этим местом или показаться вместе с Раулем или его женой. Пока этот директор школы был в Испании, Ланни обычно писал Джулии Пальма, называя час, когда он сможет забрать ее на тёмной улице и отвезти ее в сельскую местность. Это гляделось подозрительно окружающим, но мало кто мог предположить, что цель встречи состояла в том, чтобы дать ей деньги на поддержку социалистического образования.
Теперь Ланни напечатал письмо, назначавшее свидание. Он не подписал его, но запечатал его плотно в конверте с адресом Рауля. На конверте он напечатал: "Заплати два франка предъявителю", а затем сел в машину и отправился в путь, который лежал через город Канны. Школа находилась в рабочем районе, называемом "Старым городом" недалеко от гавани. За два или три квартала Ланни припарковал свою машину и пошёл пешком. Обнаружив бездельничающего парня, он предложил ему четыре франков за доставку письма, два заплатит Ланни, а два получатель письма. Парень согласился, а Ланни вернулся к своей машине и сел читать утреннюю газету, пока его испанский друг не сел на заднее сиденье автомобиля.
В лесу дружелюбных дубов, которые, несомненно, не выдадут никаких секретов, Рауль рассказал, что случилось с ним за последние шестнадцать месяцев. Он ещё не отошёл от своих воспоминаний. Бомбёжки иногда прерывались, но их ожидание никогда. И даже сейчас, когда в небе над головой слышался гул самолета, сердце Рауля замирало. В Барселоне в течение последних нескольких недель царил кошмар голода, болезней и смерти. Этот сотрудник пресс-бюро МИДа был всегда слишком оптимистичен, надеясь, что вторгшиеся войска будут отогнаны. Потом он надеялся, что Франко поступит цивилизованно со своими захваченными врагами. Только тогда, когда он понял, что фашисты хватают каждого чиновника правительства лоялистов вплоть до скромного клерка или привратника и ставят их у стенки и расстреливают их без всяких церемоний, он решил, что его испанское достоинство позволяет ему бежать.
Дороги были забиты и непрерывно обстреливались из пулеметов с воздуха. Поэтому пришлось идти пешком по бездорожью, и Рауль ослабел от длительного недоедания. Он и двое его коллег нашли рыбака, который согласился за очень высокую цену отвезти ночью их на весельной лодке вдоль берега. Они считали это преимуществом, а также возможностью отдохнуть. Но, к сожалению, была лунная ночь, и они были замечены итальянским гидросамолетом. Пилот забавлялся бомбардировкой и расстрелом из пулемётов больших и малых судов. Рыбак и один из пассажиров были убиты, а лодка была изрешечена пулями. Раулю и одному из его друзей удалось выбраться на берег и на деньги, вытащенные из карманов мертвого рыбака, они купили ослика. По очереди, один верхом, а другой шёл рядом, они сумели проделать путь через всю страну и подпольно проникнуть во Францию.
II
И вот здесь был этот бывший директор школы, похудевший на десяток килограммов и страдающей от несомненной язвы желудка. Его деликатно точеные черты лица никогда не проявлялись так ясно. Своими грустными глазами и черными неподстриженными волосами он выглядел как один из святых Гойи. Но был по-прежнему оптимистичен, уверенный, что Мадрид будет держаться. Он был там и понимал дух народа. Узнав о зверствах в захваченных городах Валенсии и Барселоне, каждый мужчина и женщина поймет, что лучше умереть в бою.
Ланни должен был сказать: "Вы можете также забыть и Мадрид, Рауль, считайте этих людей мертвыми, а также всю Испанию. Нельзя противостоять бомбардировщикам и артиллерии с винтовками и револьверами, по крайней мере, больше нескольких недель".
Слезы текли по бледным щекам социалиста, и он не пытался вытереть их. Он слышал, как другие говорили то же самое, и обвинял их в пораженчестве. Но он знал, что сын владельца Бэдд-Эрлинг Эйркрафт находился среди людей, которые решали судьбы народов. – "Это все товарищи, Ланни! Мы просто должны спасти их!"
– Мы просто не можем их спасти, Рауль. И зачем обманывать либо их, либо себя. Только несколько дней назад я разговаривал с человеком, который собрал деньги и уже внёс большую их часть. Чтобы то не было, он поставит оружие или уже поставил. Когда деньги уже в банке, а оружие закуплено и отгружено на борт судна, мы не можем это изменить, как не можем изменить приход весны или фазы луны. Давайте сосредоточимся на нашей следующей работе и попытаемся сделать её лучше.
– Что за работа, Ланни?
– Попытаемся спасти Францию. У нас здесь больше рабочих, и они лучше организованы, и если мы сможем заставить их понять, что затевается против них, то они могут начать действовать во время.
Так Рауль вытер слезы и вынул карандаш и бумагу и стал записывать то, что Ланни знал о Кагулярах, чей заговор свержения республики был раскрыт около четырнадцати месяцев назад, когда Ланни последний раз видел своего друга. Ланни не сказал от кого он получил эту информацию. Он старался быть всё более осторожным, ставя свои обязанности агента президента выше всех остальных. Но не будет никакого вреда рассказать о внутренних делах, которые Рауль изложил бы в статьях для социалистической прессы Франции. Такую помощь люди с обостренным чувством социальной ответственности могут оказать массам. И когда в последующие годы будут открыты архивы и раскрыты секреты, будет установлено, что в каждой стране были мужчины и женщины, боровшиеся против финансового деспотизма и находившие способы опережать своих противников.
Положение Марианны в изображении Ланни было на самом деле опасно. Кагуляры, или "Люди в капюшонах", были раскрыты, но никто не был серьезно наказан, а зачинщики заговора были настолько высокопоставленны, что они не были даже названы. Главы "двухсот семей", которые правили Францией, решили, что их интересы требуют свержения Третьей республики, а также создания своего рода диктатуры, которая переломила бы власть профсоюзов, как это было так эффективно сделано в Италии, Германии, Австрии и Испании. Сейчас заговорщики ушли "в подполье", но они были сильны, как никогда, и настроены решительно. Там были крупные промышленники и банкиры, члены кабинета и другие должностные лица, а также руководители армии и флота, такие люди, как адмирал Дарлан, генерал Вейган и маршал Петен, самые почтенные имена во Франции.
Такова была ситуация, а триумф Франко обещал её обострить. La patrie10 была в тисках, враги находились по обе стороны от нее, а другие были внутри. Средние классы Франции уже были под воздействием фашистского яда, и каждый день оплаченная пресса кормила их новыми дозами. Единственная надежда была на рабочих. Это была задача Рауля и его друзей, чтобы заставить их осознать опасность, показать им ненавистный образ фашизма и убедить их, что для масс это был вопрос о свободе или рабстве, жизни или смерти.
Директор был дома всего лишь несколько часов, но уже был проинформирован женой о ситуации в школе. Там в миниатюре отражалась ситуация, существовавшая во всей стране. Мир рабочего класса был разделен на фракции, которые использовали большую часть своей энергии в борьбе друг с другом, вместо того чтобы сосредоточиться на общем враге. Коммунисты, безусловно наиболее активная группа, стремилась следовать по стопам России. Они дошли до такой крайности, что утверждали, что с точки зрения рабочих не было никакой разницы между буржуазной республикой и фашистской диктатурой. Поэтому, зачем бороться за Францию? Все войны были капиталистическими войнами, а рабочие никогда не могли их выиграть.
"Мы учили рабочих пацифизму в течение столетия", – объяснил Рауль – "и почти невозможно заставить их забыть выученное, даже после того, что они видели в Испании. Некоторые из наших лучших ребят перешли к коммунистам, потому что Джулия настаивала на том, что сейчас Франция должна вооружаться".
Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт произнёс: "Человеку трудно исповедовать пацифизм, когда его сосед под его домом устанавливает динамит".
III
Ланни передал своему другу пачку банкнот, достаточную, чтобы содержать школу еще два-три месяца. Это не было дорогостоящим мероприятием, ибо здание было старым и изношенным, а Рауль и его жена жили скромно. Жена изобрела тетушку в Париже, которая должна была быть источником средств. Таким образом, Ланни, купаясь в роскоши, мог успокоить свою совесть мыслью, что он делал что-то конкретное для рабочих Юга Франции, с которыми ему было запрещено иметь прямой контакт. С детства ему хотелось узнать о таких людях, с которыми он сталкивался в окрестностях, о рыбаках, крестьянах, рабочих парфюмерной фабрики. Но теперь он был приговорен жить среди этих жадных и чёрствых людей, которые называли себя grand monde.
Ведя машину по знакомой трассе route nationalle вверх по долине реки Роны, Ланни размышлял над путаницей этого мира, в котором должен находиться. Люди изобрели средства производства, способные обеспечить всех, но их умственное развитие не поспевало за техникой, и их нравственность отстала на столетия. Они всё еще оставались хищными животными, пытающимися обогатиться за счет других, и тем самым, заполняя свои сердца ревностью и ненавистью. Если кто-нибудь предлагал развитие кооперативных методов, его называли "чокнутым". Или, как Максин Эллиот назвала Уинстона Черчилля, "социальной угрозой".
"Тот человек в Белом доме", другая такая угроза, сказал Ланни: "Считайте себя солдатом, выполняющим приказ". Так сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт будет продолжать вести двойную жизнь, связываясь исключительно с лицами, чьи идеи и цели, он презирал, изучая их желания, говоря, что они хотели услышать, придумывая способы, как заставить их раскрыть ему свои сокровенные тайны. Потом он удалится в свою комнату, запрётся в ней и напечатает то, что он узнал, и найдёт способ, как всё благополучно отправить по почте. Он будет это делать даже со своим собственным отцом. И не будет беспокоиться об этом, потому что он делал своего отца счастливым, подарив ему надежду, что его сын стал послушным и тем, что его отец называл "здравомыслящим".
IV
В аэропорту Ле Бурже Ланни ожидал, готовясь отвезти на своём автомобиле в отель Крийон президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт и выслушать новости о большой семье Бэддов и о городе Ньюкасл, штат Коннектикут. Семейство между собой не ссорилось и считало, что они ладят, как и положено в семье. Среди них были различные виды эксцентриков, но все они были горды собой и научились приспосабливаться к своему миру. Все они делали деньги, или, во всяком случае, жили на то, что сделали их предки. Все они должны были гордиться Робби Бэддом, хотели ли они этого или нет. И осознание этого доставляло Робби удовлетворение, куда бы он не ездил.
Они называли его сумасбродом, а позже авантюристом и игроком. Он начал новую азартную игру в возрасте шестидесяти лет или около того, когда разумный человек был бы осесть и заняться хобби, коллекцией старинного фарфора, или постройкой игрушечных кораблей, или посылкой миссионеров к готтентотам. Все старые Бэдды, леса кишели ими, трясли головой и говорили, что он вылетит в трубу. Подумать только! Боевые самолеты! Но он прошел свой упорный путь и теперь он сидел за игровым столом, готовясь загрести монету, ухмыляясь на тех жителей города, которые отказались принять его приглашение.
Даже Робби был удивлен недавним всплеском интереса к своему бизнесу и хотел, чтобы Ланни рассказал ему, что случилось в мире. Только четыре или пять месяцев назад премьер-министр Великобритании вернулся домой со слезами радости на глазах и сказал своим людям, что это был "мир для нашего поколения", а тут все сразу правительства Европы были захвачены безумный порывом увеличить свою военную авиацию!
Ланни сказал: "Наконец-то они поняли Гитлера".
– Ты думаешь, что англичане решили драться с ним?
– Они должны где-то встать на защиту, и они почти достигли точки. Кабинет разделен, и различные члены раскачиваются туда-сюда. Даже почти фашист Бивербрук решил, что они не могут постоянно идти на уступки.
Ланни должен оказывать своему отцу такие услуги, служить своего рода мировым разведчиком и предсказателем. Робби был похож на фермера, который знает, как сажать и правильно возделывать культуры, но ему нужно сказать, будет ли увеличиваться или уменьшаться спрос на урожай, и как лучше продать урожай сразу или использовать его для откорма свиней. Бизнес Робби предусматривал заказ большого количества разнообразных материалов, а также сотни устройств, которые использовались в истребителе, и все они постоянно усложнялись. Они должны прибывать в сборочный цех завода точно по времени, иначе все остальное будет тормозиться. Заказы должны были быть размещены заранее и редко могли быть отменены. Так, по-настоящему, это была азартная игра, на кону которой стояло всё, чего он достиг до сих пор. Всё зависело от его способности угадать, что будут делать через шесть месяцев правящие группы полтора десятка больших стран.
Это была работа не для деда. Но он, казалось, процветал под таким бременем. Он был общительным, крепким человеком, и только его седые волосы указывали на его возраст. Он только что прошёл осмотр врачей и ограничил себя коктейлем перед обедом и вторым перед ужином и одной сигарой после каждого из этих приёмов пищи. Он гордился своей способностью подчиняться этим строгим правилам и был разумным человеком, ставящим главные вещи на первое место. О чём он никогда не переставал заявлять. На первое место он никогда не ставил получение больших сумм денег. И страшно обижался на это всю свою жизнь и при малейшей провокации постоянно объяснял это своему идеалистическому сыну.
Первым делом для него была защита своей родины, собственной страны Бога, величайшей в мире, самой свободной и лучшей. То, что Робби продавал в Европу, было просто побочным продуктом. Что на самом деле было важным, так это инструменты и ноу-хау, которые принадлежали Робби. Когда-нибудь Америка захочет иметь самолеты для обороны и захочет их в спешке, и тогда она получит Бэдд-Эрлинг в защищенном и безопасном месте всегда готовый к работе.
Мальчиком Ланни во всё это верил. Молодым человеком он считал, что это была "мура". Но теперь он опять согласился со своим отцом, по крайней мере, в том, что необходимо производить истребители. Вместо того, чтобы делать заносчивые замечания отцу и уходить смотреть картины или слушать концерты, Ланни был рад сопровождать своего отца везде, быть ему шофером и личным секретарём, помогать ему встречаться с нужными людьми, а потом сидеть и слушать, а то и вставить умное слово, чтобы направить разговор. Это были ценные услуги, и Ланни мог получить место на фирме и иметь щедрую зарплату, если бы он захотел этого. Но он сказал, что сделал много денег, гораздо больше, чем правительство позволяет ему иметь. Это высказывание было воспринято, как пощечина Новому курсу, и делало такой разговор приятным для богатых и могущественных.
V
Ланни наблюдал, как этот уравновешенный и жизнерадостный человек мылся после долгого путешествия и готовился к своим бизнес набегам. Ланни вспомнил высказывание "Тигра" Клемансо о правых, они были не просто глупы, они были безнравственны. Был ли Робби глупым? Конечно нет по обычным стандартам. Он был проницательным, хорошо осведомленным в тех пределах, которые он сам для себя выбрал. У него было чувство юмора, что делало его хорошим компаньоном. Но он был похож на человека, который строит дом под себя, а затем заходит внутрь и закрывает дверь, которую не откроет на любой стук. Робби Бэдд отказался беспокоиться о большей части Вселенной. Если кто-нибудь, в том числе Ланни, играл что-нибудь выше класса песен колледжа, он будет сидеть и думать о своём бизнесе. Он высоко оценивал изобразительное искусство, но так, чтобы картина выглядела, как вещь, которую она должна была представлять. Но более тонкие качества означали для него мало. Так мало, что Ланни, как школьному учителю, приходилось ему объяснять. У него не было никакой религии, он никогда не смотрел на звезды, и тайны рождения и смерти его вообще не беспокоили.
Был ли Робби безнравственным? Это снова зависит от стандарта суждения. Такой вопрос заставлял Ланни морщиться и на протяжении последних лет стоил ему много душевных страданий. Ланни любил своего отца, а в детстве обожал его. Теперь его отношение было полно противоречий, столкновение идей и эмоций, тайная война, которая внутренне продолжалась всякий раз, когда они встречались. Восхищение было смешано с отвращением, любопытство со скукой, нежность с гневом.
В своих собственных глазах Робби Бэдд был надёжным и здравомыслящим человеком, полезным гражданином и мастером своего дела, продемонстрировавший свою способность руководить тысячами других людей. Он получил это право, по его мнению, от Бога, и пусть кто-нибудь попытается отнять его у него! Он считал, что Новый курс пытается это делать, и он был готов, по своим словам, драться до последнего. Как далеко он мог зайти в этой борьбе, он, возможно, не думал. Но когда он прибыл в Париж, он не обнаружил никаких трудностей в ведении бизнеса с людьми, которые пошли так далеко, что организовали и финансировали тайное общество убийц. Если бы Ланни рассказал о том, что Кагуляры захватили братьев Росселли, редакторов итальянской антифашистской газеты Парижа, увезли их в лес и забили их до смерти, то Робби холодно ответил бы: "Ну, они напросились на это".
Обстоятельства сделали Робби при его собственном участии "торговцем смертью". Он начал продавать оружие, как только окончил Йельский университет, что было примерно сорок четыре года назад. Его мрачный старый отец пуританин снабдил его полным набором интеллектуальных и моральных защитных средств, подкрепленных многочисленными цитатами из Ветхого Завета. Робби забыл цитаты, но освоил методы продаж и заметно улучшил их. Теперь он был сбытовой машиной, и никогда не допускал мысли, что это не было самой высокой человеческой судьбой. Он называл это патриотизмом, здравым смыслом, природой жизни, которую создал не он и которую никто не мог изменить. Критику этого он отвергал с тихим презрением, которое превращалось в раздражение, если критика была слишком настойчива.
VI
Робби рассказал домашние новости, а потом выслушал, что там было в Бьенвеню. Там было не очень много. (Французский философ сказал: "Счастлив народ, чья история скучна11".) Тогда без предисловий Робби начал рассказывать о целях этой поездки. Главная цель посетить Берлин и выяснить отношения с Германом Вильгельмом Герингом, рейхсминистром и рейхсмаршалом. Робби не удовлетворяли результаты сделки, которую он заключил с бароном-разбойником из прежних времён. Люди, которых Геринг послал в Ньюкасл, получали все, что было на заводе Бэдд-Эрлинг, а тем, кого Робби послал в Берлин, не позволяли видеть и знать то, что они хотели. Один из них сообщил Робби, что к нему был сделан подход с попыткой его купить. Всё было именно так, как ожидал Ланни. Об этом он предупреждал своего отца. Став теперь экспертом по искусству и приятелем толстяка маршала, его неблаговидные поступки он проигнорировал.
Робби сказал, что ему надоели нацисты. Они не играли по американским правилам. Он решил, что в долгосрочной перспективе отношения, которые он установил с бароном Шнейдером в Париже, скорее всего, окажутся более выгодными. Но ситуация была сложной, и Робби был готов выслушать данные, которые добыл его сын. Он внимательно слушал и задавал много вопросов. Шнейдер собирался производить самолеты Бэдд-Эрлинг в Чехословакии, и это означало, конечно, что в случае войны, Геринг получил бы как самолеты, так и завод. Робби это не беспокоило, поскольку он получил наличные деньги, и как бизнесмен, он должен был занять позицию, не имеющую ничего общего с ссорами Европы, и при которой не имело никакого значения, кто выиграет в следующей войне. Но если Германия добьётся успеха в преодолении линии Мажино, то Шнейдер будет "потерян", как клиент, и Робби мог бы пожелать сохранить свою дружбу с Der Dicke, независимо от того, насколько большим мошенником он был.
Ланни сказал, ну, если Германия вторгнется во Францию, то Англия, безусловно, должна вступиться, и в этом случае будет плотная блокада, и у Геринга могут возникнуть проблемы в получении самолетов Бэдд-Эрлинг, или с оплатой того, что он, возможно, уже был должен. Робби не любил англичан, так как они были слишком могущественными торговыми конкурентами, и их военные очень жесткими и чопорными. Но он согласился с замечанием Ланни, что британский флот будет тогда держать нацистов подальше от Лонг-Айленда.
Ланни утверждал, что в случае войны в Европе с участием Великобритании, Робби не придется беспокоиться, потому что это означало бы, что американское правительство будет вынуждено начать покупать самолеты для своей собственной защиты, и завод Бэдд-Эрлинг будет загружен полностью. Ответ Робби был: "Может быть и так, но у меня так мало веры в нашу военщину и в их способность предвидеть что-либо, так что я не буду ставить будущее нашего завода на них. Мне говорят прямо сейчас, что французское правительство достаточно напугано, и что я могу получить денежный заказ от них сразу. Если это так, то я буду в состоянии говорить начистоту с толстым Германом".
VII
Итак, это был план работ. Робби телеграфировал барону о своём приезде, и теперь Ланни позвонил секретарю и был приглашен вместе со своим отцом на ужин. Они достали свои вечерние костюмы и отдали их в утюжку. Так как шел дождь, они поехали на такси, чтобы Ланни не утруждался парковкой своего автомобиля. Они вошли в особняк, в котором в предыдущих случаях они встречали большую компанию. На этот раз не было никаких других гостей, и троих мужчин обслуживали дворецкий в торжественном облачении и лакей в ливрее.
Шарлю Просперу Эжену Шнейдеру было чуть больше семидесяти. Он был щеголем, элегантным, очень французским. Его, возможно, можно было принять за денди тому, кто не понимал этот народ. У него были тщательно подстриженные небольшие седые усы, и он говорил по-английски каким-то неестественным голосом. Но Робби хорошо знал его, и в нем никогда не ошибался. Он был человеком власти, одной из самых могущественных в мире. Он был тщательно подготовлен для этой роли своим отцом и дедом. Полученную семейную стальную и оружейную отрасль он расширил в империю. Он владел не просто огромными заводами в Ле Крезо, но и верфями и кабельным заводом в Гавре. Он контролировал еще большие заводы Шкода в Чехословакии. И вообще ему принадлежало или он контролировал около четырехсот предприятий тяжелой промышленности как дома, так и в различных частях Европы. Он был одним из ведущих умов Комите де Форж, реального правительства Франции.
Снаружи он был сама вежливость, спокойствие и обаяние. Но внутри одно беспокойство и напряжение, что для него было трудно скрыть в разговоре с друзьями из-за рубежа. Он с горечью оспаривал в судах действия, которые были приняты правительством Блюма по национализации Ле Крезо. Он ненавидел это так, что отгородил частную часть своего завода от той части, которая перешла в руки правительства, так что между ними не осталось никакой связи.
И иностранные дела беспокоили его еще больше, потому что его квалификация не позволяла ему управлять ни большевиками, ни нацистами, двумя злобными силами, которые возникли в его мире, вторая в результате первой, и каждая воюющая друг против друга. На протяжении более двух десятилетий барон и его соратники пытались подорвать империю Ленина и Сталина, но безуспешно. На протяжении более десяти лет они наблюдали подъем Гитлера, интересуясь, был ли это правильный ответ, попеременно испытывая надежду и страх, или даже одновременно, пытаясь составить свое мнение и, даже ссорясь между собой. Это был набор проблем, не имевших до сих пор аналогов в истории.
У Франции существовала одна самая старая проблема, которая была выражена в одном предложении проницательным старым Клемансо. Немцев было слишком много. Сорока миллионам французов противостояло восемьдесят миллионов наследственных врагов, если считать тех, которых Гитлер включил в свой Рейх или требовал взять под свою власть. У Франции был союзник, Великобритания, но Британия была морской державой, и не могла направить на континент армию, достаточно большую, чтобы хотя бы удержать баланс. В последний раз Франция была спасена своим союзником на востоке, но теперь этот союзник был поражён раком большевизма. Борьба внутри Франции была между левыми, которые заключили союз с красными, и правыми во главе с Комите де Форж, который хотел разрушить этот союз и дружить с Германией и присоединиться к ней, чтобы полностью уничтожить красных.
Такова была ситуация. Но теперь самые ужасные сомнения одолевали душу некоронованного оружейного короля Европы. Предположим, что он совершает ошибку! Предположим, что Гитлер откажется дружить с французскими королями стали! Предположим, что он был хуже, чем большевики, и откажется бороться с ними! Вот он, прожевав Чехословакию, планирует сжевать Польшу. И предположим, что он пришел к какому-то пониманию с большевиками. Где тогда будут Англия и Франция? Именно такого рода кошмар лишил сна барона Шнейдера из Шнейдер-Крезо, испещрил морщинами забот его лицо и угрожает ему язвенной болезнью желудка.
VIII
Что-то должно было быть сделано, объявил великий человек. Мобилизация армии в прошлом сентябре перед Мюнхенским урегулированием с Гитлером стоила Франции восемь миллиардов франков. Их необходимо собрать в виде налогов. А откуда? Профсоюзы восставали против роста стоимости жизни, а также против отмены сорокачасовой рабочей недели. В авиационной промышленности проходили отчаянные стачки, а там Франция была наиболее необходима лояльность и эффективность. Барон и его друзья требовали "сильного" правительства, которое не потерпит никаких глупостей. Премьер Даладье получил от Палаты право на управление "по указу". Он разогнал стачки, мобилизовав бастующих. В результате профсоюзы были доведены до бешенства и прибегли к саботажу, к своего рода тупой и медленной гражданской войне, шедшей все время. Внутренние враги грызли сердце Франции, в то время, как ее внешние враги угрожали ее жизни.
Барон не раскрыл бы никому эти мучения, за исключением своих близких. Но эти гости прибыли из счастливой земли из-за океана, которая сумела сохранить немного преуспевания старого времени. Возможно, они могли увидеть проблему свежими глазами и пролить свет на неё. Que faire, que faire? Робби Бэдд должен был сказать ему, что у него дома дела были не такими радужными. Там была злая штука под названием Новый курс, и страна в настоящее время переживала кризис и, возможно, еще одну панику. Единственное преимущество Америки заключалась в том, что между ней и любым возможным противником лежал великий океан.
Оружейный король Европы рассказал новости, которые не попали в американскую прессу, по крайней мере, в такой форме, которая привлекла бы к себе внимание Робби Бэдда. Муссолини требовал часть Французской Северной Африки, что на самом деле означало угрозу её захвата. "Это неблагодарный негодяй!" – воскликнул барон. – "Мы правые дали ему деньги, помогая ему придти к власти и боролись за него, поддерживали его в течение семнадцати лет, мы поддержали его претензии на Абиссинию, мы позволяем ему действовать в Испании, а теперь он лезет на нас! Он хочет иметь собственный 'Мюнхен' за счет la patrie!"
Неблагодарность с сердцем из кремня!12 Робби Бэдд испытал такое, хотя и не в таком космическом масштабе. Он выразил сочувствие, так тепло, что француз ответил, доверив ему ещё один секрет. Он планирует начать строительство большого оружейного завода в Канаде. Свергнутый монарх артиллерии и танков, возможно, хотел иметь у себя, по крайней мере, одно княжество!
"Существует, как вы, несомненно, знаете, мсьё Бэдд, небольшой анклав Франции в этой огромной стране. Его народ по-прежнему лоялен католической вере и не развращен цинизмом и извращениями своей несчастной родины. Уже не возможно предугадать, что ждет мою страны впереди, но я уверен, что ни один враг не сможет добраться до завода в Сореле, Квебек. Вы согласны со мной, мсье? "
Робби сказал: "Вы можете рассчитывать на то, что мы сами сможем защитить его, если возникнет угроза".
IX
Мысли барона Шнейдер разбегались, но к одной он постоянно возвращался. Франция должна иметь больше самолетов. На этот момент, он сказал, у неё было около шестнадцати сотен самолетов первой линии, в то время как в Германии их было в три раза больше. Робби Бэдд подтвердил это. В течение нынешнего 1939 года, барон продолжил, Франция построит около двадцати пяти сотен боевых самолетов всех типов – "и снова Германия будет бить нас три к одному. Не так ли?"
"По моей информации в этом году Геринг планирует производить от девятисот до тысячи самолетов каждый месяц". – Робби не нарушал никаких тайн, когда он сказал это, потому что знал, что толстый маршал надеялся получить то, что он хотел, устрашив своих врагов.
– "Eh, bien? Мы должны иметь больше без задержки, а это означает американские самолеты". Робби знал, что это означало Бэдд-Эрлинги. Оружейный король убедился, что у Робби был самый быстрый одноместный истребитель в мире, и с некоторыми изменениями он может удовлетворить французские требования.
"Что вы можете сделать для нас, мсьё Бэдд?" – Они поговорили о календарном плане работ, а затем хозяин сказал: "Я провёл небольшую кампанию и хочу, чтобы вы встретились с некоторыми из моих друзей". Через три дня в этом дворце состоится ужин, мальчишник, такой же, как тот, который Шнейдер устроил для Ланни год назад. Придут те же самые люди встретить отца и сына: Франсуа де Вендель, сенатор Франции и глава крупного горного треста. Макс Давид-Вейль, представляющий наиболее мощную банковскую группу во Франции. Рене Дюшмен из химического треста. Эрнест Мерсье, электрический магнат и так далее. Радикалы любят говорить, что Францией управляли две сотни семей, но Робби знал, что ни одна страна в мире никогда не управлялась таким количеством народа. Всегда было несколько человек, кому доверяли другие, и кто имел последнее слово. Это были люди, которые подписывали документы или произносили слова и направляли французскую промышленность двигаться в том или ином направлении. И Шарль Проспер Эжен Шнейдер во многих отношениях был самым могущественным из всех. Он предложил им встретиться с американским промышленником, солидным и основательным, как они сами, и еще проницательным человеком, который предвидел, что будет и подготовился к этому, а теперь в этом кризисе он мог бы переломить ход истории и сохранить Марианну от судьбы хуже, чем смерть.
X
Робби понимал, что для него это важное событие. И, наверное, наиболее важное из всех его событий последних лет. Оно может означать не только большой заказ на самолеты, но и новое расширение, свежий капитал. Эти люди имели золото, все золото Банка Франции, хранящееся в самом удивительном хранилище в мире, под тротуарами Парижа. Конечно, эти люди этим золотом не владели. Но они могли заставить его израсходовать политиков, чья карьера финансировалась ими и чье будущее они определяли. Если Робби действительно удалось напугать их. А он был экспертом по запугиванию, имея опыт сорока четырёх лет, То при этом трудно догадаться, что может выйти из этого. Заводы Бэдд-Эрлинг в Квебеке, в Северной Африке или даже в самой Франции?
Впервые с момента паники на Уолл-стрите десять лет назад, Ланни увидел, что его отец нервничал. Робби хотел поговорить об этом ужине и обо всех, кто собирался быть там. Он встречал некоторых из них, и в старые времена имел дело с ними. Но другие, на что они были похожи, и какие вопросы они задают? Робби послал за финансовым справочником и увидел впечатляющие списки директорских наименований и их связей. Захотят ли они посмотреть документы, или они отложат деловую встречу на потом? Понимают ли они по-английски? Робби нерегулярно говорил на деловом французском две трети своей жизни, и как-то обходился, но знал, что его произношение было далеко от совершенства, а ему хотелось звучать, как его сын.
Когда Робби захотел узнать об их личностях, Ланни сказал: "Не беспокойся об этом, там так много осложнений, что в них не разберёшься. Во Франция помнят дольше, чем даже в Новой Англии, например, де Вендель смотрит на Шнейдера свысока, потому что предок Шнейдера служил у них сотрудником, а потом ушел и создал конкурентный бизнес". Когда Робби спросил, о чём они хотели бы знать, то беспечный сын улыбнулся и ответил: "Не волнуйся, они тебе скажут. Они схватили меня и допрашивали, как будто я был в допросной камере по делу об убийстве".
"Не рассказывай им слишком много", – предостерег отец, зная, что его мальчик, так он по-прежнему думал о нем, владел, что называется, "шармом" и вовсю пользовался им.
"Упаси господь!" – ответил мальчик. – "Я не скажу ни слова, пока меня не спросят. Но не удивляйся, если они захотят знать о Гитлере больше, чем о Бэдд-Эрлинг".
XI
Вот здесь сидели правители современной Франции в столовой с гобеленами пяти вековой давности, изображающими крестовые походы. За столом уселись близко, так что дюжине мужчин можно было разговаривать, не напрягаясь. Согласно французскому обычаю хозяин сидел в середине, а не во главе. Робби, в качестве почетного гостя, сидел справа от него и Ланни на его левой стороне. Чтобы не задеть ничьих чувств, остальные были ранжированы по старшинству, самым молодым достались места наименьшего достоинства, au bout de la table. Некоторые из них были старыми, частично лысыми, с белыми волосами и тщательно подстриженными бородами или усами. Другие были образчиками современных должностных лиц в пенсне, и один с моноклем. Все выглядели официально педантично с быстрой реакцией, всё на французский манер. В свое время все они прошли военную подготовку, и никто из них не разваливался в своем кресле и не вел себя чересчур свободно, как американцы на обеде, где не было дам. Некоторые носили розетку Офицера Почетного Легиона, крошечный маленький красный значок, не больше ногтя, который вряд ли можно заметить, если не знать, что он значит в этой земле древней культуры.
Им подавали элегантную еду на блюдах из чистого золота. На каждом месте стояло несколько сияющих хрустальных бокалов, и слуги в бархатных штанах и в розовых плюшевых ливреях постоянно наполняли их правильным вином в соответствии с подаваемыми кушаньями. Когда еда была закончена, и эти люди ушли, хозяин встал и коротко сказал, что он предложил им встретиться с американским деловым партнером, проницательным человеком, который предвидел, что произойдёт в мире, и готовился к этому – "quelque chose que nous Français, helas, ne pouvons pas dire". Он говорил по-французски, что было сигналом для Робби сделать то же самое.
Гость стал вставать, но хозяин предложил, чтобы все говорили со своих мест, и, таким образом, сделать разговор менее формальным. Это было облегчением для Робби, кто чувствовал себя достаточно непросто. Но вскоре он разошёлся. В конце концов, он должен был сказать им то, что говорил тысячу раз в течение своей жизни. Он упомянул Оружейные заводы Бэдд, которые основала его семья, которые он около тридцати пяти лет представлял в Европе. Он рассказал, как, предвидя, что будущие войны будут вестись в воздухе, поставил себе целью построить завод на реке Ньюкасл, чуть выше территории, занимаемые Оружейными заводами Бэдд. Это было исключительно выгодное расположение, у входа в Лонг-Айленд и у оборонительных сооружений Нью-Йорка, таких мощных, какими их могло сделать только американское мастерство. Он описал транспортные пути, железнодорожные и водные по реке Гудзон и множеству каналов. Он рассказал о юном гении, которого он субсидировал и обучил, и о двигателе Тайфун, который до сих пор даёт больше лошадиных сил на единицу веса, чем любой двигатель в мире, хотя, конечно, их соперники сильно стараются их догнать, в том числе и французы. Очень тактично для докладчика из-за рубежа.
Робби рассказал о сегодняшнем объёме производства своего завода, а также рекордах, достигнутых истребителем Бэдд-Эрлинг р11. Он упомянул о своих попытках заинтересовать британские и французские авиационные власти, но они оказались очень медлительными, и ему пришлось признаться, что американцы были такими же. Робби был бизнесменом, и занял позицию, обслуживать первым того, кто первым пришел. Генерал Геринг, тогда он был в этом чине, сделал ему выгодное предложение для совместного использования производственных секретов. Это соглашение проработало в течение двух лет, и любая из сторон имела право выхода из соглашения. Будет ли соглашение действовать по-прежнему, зависит отчасти от того, что предложит маршал Геринг, теперь он был в этом чине, а отчасти от того, насколько будут заинтересованы французы в сотрудничестве с организацией Бэдд-Эрлинг.
Робби изложил все это кратко, как советовал его сын. Так как французы были очень самолюбивы, он не пытался говорить им о европейской ситуации или опасности, стоящей перед Францией. "Пусть они спросят твоё мнение, если захотят", – рекомендовал Ланни. Поэтому отец ограничился тем, что сказал, что он имел удовольствие очень хорошо знать главу немецкого Люфтваффе, и ему показали всю базу Кладов и другие секретные базы. То, что он видел, убедило его, так же, как убедило полковника Линдберга, что Германия была исключительно сильна в воздухе. Он свободно говорил об этом с разрешения Геринга. Германия не имела никаких секретов, как об этом объявил Рейхсмаршал.
Робби слегка улыбнулся, когда говорил это. А его слушатели улыбнулись еще более открыто. "Германия хочет мира", – добавил он, – "Во всяком случае, это то, что маршал уверял меня. Он хочет, чтобы другие страны уважали силу Германии и уступали ей то, что она считает, принадлежит ей по праву".
XII
Докладчик остановился. Хозяин поблагодарил его и спросил: "Нам всем хотелось бы знать, что считает Германия, принадлежит ей по праву?"
"Это политический вопрос", – уклонился Робби – "он вне моей компетенции бизнесмена. Гитлер говорил в своих многочисленных выступлениях о том, что он хочет".
"Да", – вступил в разговор сенатор де Вендель. – "Но он имеет в виду то, что он говорит? Он сказал нам: 'Я не хочу никаких чехов'. но теперь начинает казаться, что он хочет Прагу".
"Ну", – ответил американец, – "по-видимому, он имел в виду ответить действием, и тогда мы оба узнаем". Мужчины за столом засмеялись, но в их смехе не слышалось веселья. "Я никогда не встречался с герром Гитлером", – добавил Робби, – "но мой сын хорошо его знает".
Так компания обернулась к этому сыну, выросшему во Франции, ведшему себя правильно, давая своему родителю вести разговор. "Вы встречались с Гитлером после того, как вы в последний раз говорили с нами?" – спросил Мерсье, который контролировал большую часть электроэнергии своей страны.
Ланни ответил, что был в Мюнхене во время Пакта четырех держав в сентябре прошлого года и вскоре после этого имел беседу с фюрером в Коричневом доме. Фюрер казался очень веселым и довольным урегулированием. Он весьма высоко отзывался о красноречивом заявлении Чемберлена о мире. Он называл себя человеком мира.
– И вы считаете, что он имел в виду ограничить свои требования возвращением Рейху тех территорий, где проживают более пятидесяти процентов немцев?
"Я хотел бы дать вам тот ответ, который порадовал бы вас", – ответил Ланни. – "Но я узнал, что герр Гитлер является человеком настроения. Я бы сказал, что он имеет в виду то, что говорит, когда он говорит это. Но позже возникает какое-то новое обстоятельство, и он думает что-то другое". Это был ответ человека, который понимает, что его слова повторят, и который планировал в скором времени поехать в Германию.
Началось обсуждение, в котором все высказывали свое мнение, и Ланни слушал с большим вниманием, переводя глаза от одного выступающего к другому, и думая свою собственную думу с неортодоксальными мыслями. Это были люди денег, хозяева жизни Франции. Они говорили рабочим, где жить и какую работу выполнять. Они говорили редакторам, что печатать, и, таким образом, доносили французской публике, во что верить. Они говорили политикам, как голосовать, а это означало, указывать полиции, кого арестовывать, и солдатам в кого стрелять. Они устроили экономическую жизнь страны так, что нельзя купить заколку на платье жены или гвоздь для подковы лошади, не платя им дань. Здесь сидели они, наслаждаясь своими деньгами, насколько это было возможно. Им надо было постоянно думать, как защитить их и увеличить их. Две проблемы, которые были в основном одинаковы. Так как для того, чтобы удержать деньги, необходимо иметь их больше, чем у того парня, который старается их отнять.
Поэтому они были здесь, пытаясь выяснить, как получить больше денег, чем денежные воротилы Германии, которые превращают свои деньги в инструменты войны с целью подчинить себе денежных воротил Франции и лишить их денег. По крайней мере, это было то, чего боялись французы, и поэтому они собрались по зову своего денежного руководителя. Они действительно не могли думать ни о чем другом, потому что они были людьми денег. Деньги сделали их, и деньги держали их там, где они были. Деньги делали все возможным, а отсутствие денег делало все невозможным. С их деньгами все они были всемогущи, и без их денег они будут несчастны. Старые полубольные изгои, униженные и никому не нужные. Все, кто был рядом с ними, все, с кем они имели дело, думали об их деньгах и хотели что-то от них. Как может кто-нибудь думать о чем-то, кроме денег в таком мире денег?
У Ланни, наблюдавшего за ними и слушавшего их выступления, возникали старые вопросы: "Они глупы? Они безнравственные люди?" И, как всегда, ответ зависел от стандартов суждения. Они были тем, какими их сделал этот мир. Они были частью целой эпохи, этапом цивилизации. Системы, которую они называли бизнесом и которую Ланни называл капитализмом. Они имели одно и то же присловье, что и американцы: "Les affaires sont les affaires" бизнес есть бизнес. Но если говорить так, то нужно отбросить моральные соображения в сторону, как не имеющие значения. Человеческое братство и отцовство Бога были праздными мечтами. Свобода, равенство и братство были приманкой, чтобы поймать голоса. Единственный вопрос был, сколько стоит? Поэт Расин писал: ""Point d'argent, point de Suisse!" Нет денег, нет швейцарцев, имея в виду швейцарскую гвардию. Солдат можно было нанять, и если хочешь защитить свою жизнь, то плати стоимость плюс прибыль.
Так обстояли дела на этом ужине. Эта элегантность, это сложное наследственное достоинство, эта освящённая временем, постоянно проявляемая любезность, все это было ширмой. Эти люди сюда пришли не для дружбы, не для хорошего ужина, не за красивые глаза Робби. Они пришли, потому что Робби владел самой смертоносной машиной для убийства в мире, самой высоко летающей и самой быстрой. Сам Робби никогда не убивал никого в своей жизни. И вероятно, что эти французские господа никогда не делали этого. Они были членами "двухсот семей", правителями Франции, которые убивали, подписывая бумаги, и говоря по телефону, а также задавая вопросы и выражая мнения за сигарами, кофе и ликерами. Они не убивали в розницу, только оптом, и предпочтительно миллионами. На их руки не капала кровь, а на их совести не было даже вины. Они убивали по закону, вежливо и с достоинством. Если кто-то назвал бы их глупыми, то они знали бы, что человек был невоспитан, и если кто-то назвал бы их безнравственными, то они знали бы, что он был опасным большевиком.
"Оказалось, что мы должны обязательно иметь самолеты". – Так Шнейдер подвел итог дискуссии. "Мы не можем быть уверены, будем ли мы использовать их против Германии или против России, но в любом случае, желательно их иметь". – Он сказал это с улыбкой, но это был действительно очень серьезный вопрос, правители Франции не могли составить свое мнение, кого они выбрали врагом.
XIII
Кто-то, должно быть, дал команду, ибо события стали происходить сразу же после этого ужина. Президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт был приглашен на конференцию с Ги ля Шамбром, новым министром авиации. Просто еще одним политиком, по мнению Робби, он ничего не знал, а только контролировал голоса в Палате депутатов. Так делались дела во Франции. Кабинет менялся каждый год или около того, большая перетасовка, и каждый должен был знать всё, а в результате никто ничего не знал. В какой бы стране Робби Бэдд не был, он мог бы рассчитывать на дискуссию с политиками.
Но в министерстве были подчиненные, знавшие свое дело, и прибыли армейские офицеры, знавшие больше, чем даже Робби. Также пришло приглашение для отца и сына в американское посольство, через дорогу от отеля. Посол хотел видеть их по срочному делу. Он был старым другом Ланни. У них были одни и те же идеи и идеалы в дни мирной конференции двадцать лет назад. Уильям Буллит, богатый филадельфиец, недавно был послом в Стране Советов, и возненавидел её всем сердцем. Теперь, как посол во Франции, он пылко работал против франко-русского союза.
Почему всё внезапно изменилось? У Ланни не было никакой возможности спросить его. Все, что он узнал, было, "Билл" хотел, чтобы Франция получила американские самолеты, и сделает всё возможное, чтобы добиться этого. Он узнал, что у Бэдд-Эрлинга был контракт на производство самолетов для американской армии, и в настоящее время Армия получает их. Он хотел согласия Робби поставить этот вопрос перед президентом Рузвельтом и получить от Армии эти самолеты для французов. Он даже хотел, чтобы Робби забрал самолеты из Армии и внес в них изменения, которые требовали французы. Захочет ли Робби отправить пилотов испытателей во Францию, и инженеров, чтобы обсудить эти вопросы?
"Я согласен", – сказал президент Бэдд-Эрлинг, – "если они оплатят расходы". Он сел на трансатлантический телефону и приказал двум своим лучшим специалистам прибыть вместе с секретарем, который знал бы французский язык.
Им повезло сесть на быстрый пароход, самолет встретил их в Шербуре. Такси доставило их в Крийон, и они пошли работать даже не имея времени умыться.
В гостиницу приходили различного рода чиновники. Они занимали у Робби весь день, а социальные обязанности отбирали у него ночное время. Это было, как будто кто-то сказал: "Этот американец очень важен, и его и его сына необходимо отнять у немцев". Приглашения приходили больше, чем Робби мог их принять. Когда он ворчал, а его сын улыбался и говорил: "La patrie est en danger" – боевой клич старой французской революции.
XIV
Во Франции женщины не голосовали, они интриговали. Этим искусством они владели несколько сотен лет, и все эти годы они совершенствовались. Они знали, как льстить и обхаживать, искать благосклонность и предоставлять её. Они умели выведывать секреты, а также делать тонкие намеки, а при случае угрожать. Они могли найти слабые места и играть на них, устроить скандал и повторить его деликатной инсинуацией, возможно, даже её выдумать. Они понимали мужчин, и как получить то, что они хотели от них. Как только какой-нибудь пылкий молодой человек из народа наберёт голоса и достигнет политической власти, то к нему придёт изысканная знатная леди, готовая пристать к нему и руководить его карьерой. Из-за этого она получит славу и возбуждение от власти, возьмёт верх над соперниками, которые, возможно, в прошлом ее оскорбляли. Между прочим, это была служба своему классу, способ сохранения французского консервативного правительства, сохранения стабильной политики.
Американский производитель самолетов и его сын были приглашены на soirée в дом богатой маркизы де Крюссоль, красивой голубоглазой молодой дочери семьи, сделавшей состояние на консервировании сардин, и жены французского аристократа. Ланни, знавшей всё, сказал, что они не должны пропустить это, так как здесь они, вероятно, встретятся с премьером Франции. И они не пропустили и пришли. Эдуард Даладье был человеком из народа, сыном пекаря, начавшим карьеру скромным учителем лицея. В политике он начинал радикальным социалистом, что во Франции означало либерализм и антиклерикализм старой традиции. В настоящее время на шестом десятке он был полноватым, грузным политиком, который узнал, что в общественной жизни своей страны было мало чести и доброй воли. Вместо того, чтобы кричать об égalité, он пытался сохранить свой кабинет, выяснив, как поддержать интересы большого бизнеса Франции. Он был благонамеренным человеком, но благоговеющим только перед богатыми и аристократами и страдающим нерешительностью, общей болезнью в своей стране на данный момент.
У него всё походило на капитана корабля в шторм, гнавший его в сторону скал. Капитан должен знать, что делать, но он не знает, и все от первого помощника до юнги кричат ему в уши. А чьим советом он должен воспользоваться? Даладье выслушал умиротворителей и уехал в Мюнхен и подписал документ Гитлера. Вернувшись домой, он нашел огромную толпу в аэропорту Ле Бурже и ожидал, что его затопчут, но они отнесли его на своих плечах к Триумфальной арке. Он думал, что все успокоится. Но, увы, спустя четыре месяца эти лавры увяли, и каждый оскорблял его. В его кабинете шла война между категоричными, твердолобыми мюнхенцами, и теми, кто хотел ехать на двух лошадях сразу, дружить с Гитлером и сохранить русский альянс, который мог понадобиться позже. Никто не ожидал большой лояльности во французском кабинете, ибо все его члены знали, что это было временным делом, и полдюжины надеялись занять место своего шефа. Так же происходило и в социальной жизни. Лицемерные друзья роились в доме его amie, ели его еду и пили его вино, выбирая случай свергнуть его и вцепиться в его политическую глотку. Вот так это было. А Робби и его сын встретили Бонне, министра иностранных дел, длинноносого с широко раскрытыми глазами, с его прогерманской женой. Эррио с очаровательной молодой актрисой из Комеди-Франсез. И Поля Рейно, министра финансов и неутомимого маленького интригана против Даладье, его начальника. Ланни сообщил, что у Рейно был шанс получить должность премьер-министра, так что было необходимо сделать что-то приятное ему и его amie, мадам де Партес. Нервная, впечатлительная, с глубоко сидящими глазами, она была каждой бочке политической затычкой, реакционеркой и другом всех мюнхенцев. Робби лучше поладил с ней, говоря, не то, чтобы он хотел бы помочь la patrie, а что он пытается заработать деньги как предприниматель, и что он не забудет наградить тех, кто ему помогал.
Но у этой роли также были недостатки. Франция была бедной, а ее налогоплательщики выполняли свои обязанности с большой неохотой, по отзывам всех политиков, которые должны были так говорить в целях сохранения своих политических жизней. Действительно это было сомнительным делом, чтобы тратить большие суммы за рубежом, предоставляя работу жителям в Коннектикуте, которую работники во Франции были в состоянии и готовы выполнять. А спешка при покупке самолетов была признанием, что кто-то проявил небрежность. А кто хотел взять на себя это бремя? На приемах и ужинах с посетителями из-за рубежа все будут вежливы, но будет большой процент желающих, чтобы они вернулись туда, откуда они прибыли, или прямо к чёрту.
Такая обстановка требовала понимания и такта, и в ней Робби была необходима неустанная помощь своего сына. Ланни, похоже, кроме этого было нечего делать, и он был настолько полезным, что Робби настоял на оплате его счетов компанией. Ланни знал большинство вовлеченных личностей. А если он не знал, то умел это выяснить. Он внимательно слушал все, что было сказано, и если задавал вопросы, то только для того, чтобы помочь Робби разобраться до конца в каком-то важном деле. Только изредка, когда отец был поглощен техническими вопросами, планами и спецификациями и ценами, Ланни запирался в своей комнате и ничего не говорил о том, что там делает. В Вашингтон Большому боссу будет напечатан и отправлен ещё один доклад.
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
Предвестники нависшей угрозы
13
I
"GAY PAREE" (Весёлый Париж) уже никогда не будет таким. Люди, имевшие деньги, казалось, не видели у них конца, и тратили их так, как если бы они боялись, что у них не хватит времени их потратить. На модных торговых улицах сразу за отелем Крийон элегантные дамы выходили из своих лимузинов, чтобы осмотреть драгоценности, меха и предметы роскоши, которые были привезены со всех уголков мира, чтобы искусить их воображение. Шляпники, портные осматривали их, обсуждали их "стати" и шептали советы, как усилить их прелести. Предыдущим летом король и королева Англии были с государственным визитом в городе. Королева меняла свои одежды три раза в день, и все, что она носила, было сфотографировано и поминутно изучено. Так что теперь в одежде был "английский тренд". Все дамы просили быть одетыми à l'anglaise. "Но, конечно же", – бормотали кутюрье, – "Все моды пришли отсюда, они все принципиально французские". Для того, чтобы стать одной из "десяти лучше одетых дам", не надо ехать в Лондон для ансамбля!
По вечерам блестящие лимузины выстраивались перед особняками, где две сотни семей давали приёмы и развлекали друг друга. А в окрестных театрах, шикарных ресторанах и ночных клубах шампанское лилось рекою. На сценах можно было увидеть сотни молодых женщин, с кожей, окрашенной во все цвета радуги, танцующих danse du ventre или что-то ещё, что могло возбудить пресыщенных стариков, толпящихся у рампы. Французы скажут, что такие развлечения были только для туристов, и что парижане не посещают их. И, возможно, что читатели газет могли бы найти это забавным, если кто-либо взял на себя труд устроить перепись.
Роскошный город удовольствий был окружён пригородами со старыми и новыми заводами, где рабочие ютились в переполненных пятиэтажных многоквартирных домах, стандартных для городов на всех пяти континентах. Снова наступали тяжелые времена. Массы были отданы на милость экономических сил, которые они лишь смутно понимали. Они жили в условиях нищеты и неуверенности, а их недовольство переходило в ненависть к их хозяевам, чей образ жизни демонстрировался в витринах, в газетах и на экране кинотеатров. Великая мировая столица моды был адом классовых антагонизмов. Рабочие видели в богатых погонщиков рабов с бичами, в то время как для богатых рабочие были дикими зверями в клетках. Где запоры сделаны не из стали, а из законов и установлений, которые теперь оказались на грани разрушения.
Ланни ходил по улицам этого древнего города, в одних местах настолько великолепных и так и в других в такой же степени гнетущих. Город был одним из его домов с детства. В его зданиях и памятниках он читал историю тысячи лет, в то время как другие места будили его воспоминания о приключениях с юности. Он знал, что Париж был осажден и оккупирован более чем один раз, что он был ареной революций и гражданских войн, но всегда ему удавалось выжить. Несомненно, что он переживёт все бедствия, которые были у него впереди. Но, зачем страдания, бесполезная трата жизненных сил! Страдания бедных, которые не играли никакой роли в славе завоевателей, в коррупции политиков, в вине предателей, но кто будет платить своей кровью и слезами на промахи и преступления!
Этот светский человек, кого в юности называли плейбоем, и кто до сих пор был одет и вел себя, как плейбой, остановился перед одним из киосков и обозревал на прилавке книги, газеты и журналы. Его сердце обливалось кровью и приходило неописуемое горе при взгляде на безумие, глупость, растрату человеческих усилий, которое было воплощено на прилавке! Ему не нужно платить ни гроша, чтобы оценить это. Ему даже не нужно читать заголовки. Названия газет рассказали ему всё. Эта пара, самые респектабельные газеты находились под контролем барона Шнейдера и его Комите де Форж. Они финансировали Огненные кресты, а затем, более тайно Кагуляров. Несколько газет были на содержании у нацистов и публиковали материалы, поставляемые им немецким министром пропаганды и народного просвещения. Эта газета представляла упадочных и довольно глупых роялистов, а другая была органом беспощадных "Королевских молодчиков". А здесь была газета Пьера Лаваля, предателя друзей народа, и как такой мерзкий человек мог появиться во французской общественной жизни. Рядом с ней, орган коммунистов, следующий партийной линии, которую не так легко предвидеть. Жалкой казалась газета Леона Блюма, старого друга, которого Ланни больше не осмеливался посещать. Он оставался еще вице-премьером, но с минимальным количеством власти, требуя защиты того, что осталось от Чехословацкой республики, и публично признавая свою грубую ошибку, не сумев защитить Испанию.
II
Через эти темные джунгли французской общественной жизни пробирались нацистские охотники, вооруженные самым смертоносным из всех видов оружия, золотом. Казалось, что они имеют его в неограниченных количествах. Аристократические и элегантные агенты покупали издателей газет, политиков, светских дам, влияние которых ценилось в гостиных. Вращавшиеся в менее высоких кругах, но не менее хорошо обученные агенты под сотней разных прикрытий сводили знакомство с клерками в военных учреждениях, работниками оборонных заводов, теми, кто имел доступ к секретам, которые могли бы быть полезными для страны, готовящейся напасть на своих соседей.
Тот факт, что нацисты так готовились, и что их бизнесмены, коммивояжеры, ученые, студенты, художники, туристы, работали на десятки правительственных учреждений, эти факты были известны всем, кто хотел их знать. Но эти обвинения утонули в общем шуме французской журналистики, французской политики, французской интеллектуальной жизни, в которой слова фашист и нацист, коммунист и большевик стали не больше, чем ругательством, и никто больше не воспринимал их буквально. Назвав своего противника cochon, никто не думал, что он хрюкает и ест из корыта, а назвав его chien, никто не думал, что он бегал на четырех лапах и поднимал одну из них в общественных местах. Это только означало, что он мешался и его ненавидели.
На одном ультра-светском soirée Ланни и его отец столкнулись с Куртом Мейснером. Робби довольно долго не встречался с ним, и теперь обрадовался встрече, продемонстрировав это. Музыка высоколобых ничего не значила для производителя самолетов, но другие люди восхищались ею, и Робби восхищался Куртом, как человеком, который выбрал себе дело и добился в нём успеха. Достойный и самодостаточный человек, а не длинноволосый и жирный гений. Тот факт, что Курт был секретным агентом германского генерального штаба в Париже во время мирной конференции, не беспокоил Робби. Он об этом не знал, пока все не закончилось, а потом он подумал, что это была хорошая шутка. Тот факт, что Курт сейчас играет ту же роль, и играет её в течение нескольких лет, должен был беспокоить только французов, если они считают это нужным. Робби знал, что все страны Европы шпионили друг за другом, он и сам нанимал множество секретных агентов.
Знал ли Курт, что Робби теперь собирается поставлять французам самолеты? Конечно, его делом было знать, а он был эффективным работником. Он поймет, что бизнесмен янки здесь, чтобы заработать деньги. Робби не претендовал на что-нибудь другое и хотел бы вести дело только на этой основе. Если рейхсмаршал Геринг хотел бы самолеты, то он предложил бы более высокую цену, а если он этого не сделал, это означало, что он дома делает достаточное количество самолетов и по качеству лучше. Что касается Ланни, он будет сопровождать своего отца, принимая вещи легко, как всегда. Курт будет относиться сердечно и к отцу и к сыну, потому что они были источниками информации и имели важные связи. Оба рейхсмаршал и фюрер открыто выражали симпатию к Ланни, и это было необычно. Это должно означать, что они от него что-то получают, вероятно, информацию о Великобритании и Франции.
Поэтому длинное серьёзное прусское лицо Курта просияло приветственной улыбкой. Он спросил о Бьенвеню, и о Бьюти Бэдд, чьим любовником он был на протяжении многих лет. Он достойно относился к этому факту, он был бесконечно благодарен женщине, которая научила его многому и на самом деле спасла ему жизнь. Он спросил о Марселине, которую он помогал воспитывать. Да, он слышал об ее успехе как танцовщицы, но многие его обязанности не оставили ему свободного времени, чтобы увидеть ее. Он был дома на Рождество и рассказал новости о Штубендорфе. К настоящему времени у него было шесть малышей в семье. Старшие еще помнят Ланни Бэдда и спрашивали о нем, хотя они не виделись длительное время. Старший брат Курта, генерал, теперь квартировал недалеко от Берлина, и Бэддам надо обязательно увидеть его при этой поездке в Германию.
III
В ходе вечера хозяйка попросила Курта сыграть им, и он сыграл. Он играл с чувством собственного достоинства и страстью свои собственные композиции, которыми бурно восхищался в последние годы Ланни. Теперь Ланни решил, что они были в основном "вторичными". Они были отголосками немецких классиков, которых эти двое знали наизусть. Но нужно было хорошо знать немецкую музыку, чтобы так судить, и лишь немногие в этой светской аудитории могли так сделать. Курт продвинул несколько своих композиций и играл их с несколькими симфоническими оркестрами Парижа, необычная честь. Для своих друзей он счетов не выставлял, и это было в порядке вежливой взятке хозяйке, что служило причиной, почему его постоянно приглашали.
Так он знал всех ключевых фигур не только в музыкальном и театральном мире, но и тех, кто управлял Францией, элегантных богатых и высокомерных дам, которые создают социальную атмосферу и могут изменить ход событий, выражая мнение своим мужьям или любовникам. Знаменитый немецкий Komponist будет учить этих дам уважать немецкую музыку. А потом он скажет им в своей серьёзный и помпезной манере: "Наши две страны являются истоками европейской культуры и её хранителями, почему мы не можем объединиться и защитить наше общее наследие. Мне было поручено передать это послание нашим друзьям здесь во Франции. Наш фюрер говорил мне в сто раз: 'Скажи им, что я уважаю французскую культуру как и свою собственную, и что я ничего больше в мире не желаю, как полного и постоянного мира и дружбы с Францией' ".
Ничто не могло быть более впечатляющим. Если случалось, что Ланни Бэдд был рядом, то Курт обращался к нему и говорил: "Вы тоже слышали, как он говорил это. Скажите, разве это не так?"
Ланни отвечал: "Это то, что он говорит постоянно". Ланни не нравилось говорить что-нибудь, что помогало нацистам, но это была его роль, и он должен был её играть. Он выразил свое беспокойство по этому поводу президенту Соединенных Штатов, и ему было сказано: "Информация, которую вы приносите, стоит цену, которую вы за неё должны заплатить".
IV
Дядя Джесс Блэклесс, уроженец Новой Англии, но теперь гражданин Французской Республики и член её Палаты депутатов. Он не ел с пиршественных столов богатых и не появлялся на их вечерах. Он по-прежнему жил в скромном многоквартирном доме на Монмартре, и не имел элегантной amie, а только свою жену, преданного партийного работника. В прежние времена Ланни мог прикусить их хлеб и сыр и хлебнуть их дешевого вина, но в последние годы он должен был быть осторожным. Он не мог себе позволить, чтобы его друзья реакционеры узнали, что он связан с одним из самых оголтелых "красных" во Франции. Кроме того, это обеспокоило бы его отца. Робби не решился бы запретить взрослому человеку посещать старшего брата своей матери, но эта мысль постоянно тревожила бы его, и, возможно, в его шляпе стал жужжать рой пчел. Так что пусть пчелы спят.
Париж был полон картин всякого рода, новых и старых, хороших и плохих. И это давало Ланни предлог. Он мог сказать: "Мне надо посмотреть картины". Он пешком дошёл до самых дорогих дилеров рядом с отелем. После осмотра он позвонил своему красному дяде, назначил встречу и забрал его на улице. Потом поездка по дорогам, где нельзя встретить богатых и известных. Их никто не заметит и не подслушает. Джесс принимал как должное, что его племянник собирал информацию для своего испанского друга Рауля и его английского друга Рика, оба социалиста. Как член Коммунистическая партии Джесс с социалистами не дружил, но не с Ланни. Они подшучивали друг над другом, и любой спор Ланни обращал в шутку. Они обменивались информацией, были откровенны друг с другом и наслаждались обществом друг друга.
Дядя Джесс был лыс с тех пор, как Ланни помнил его. Теперь он был стариком, худым и морщинистым, но все еще бодрым, полным задора и других специй. Он ненавидел богатых и все их дела. Он любил бедных, и в часы досуга рисовал их, следуя партийной линии, как в искусстве, так и в политике. В своей собственной революционной жизни, он был святым и первым познакомил своего племянника с левыми идеями. Это произошло четверть века назад, когда линия партии существовала только в головах нескольких фанатиков в России, так и тех, кто находился в изгнании за её пределами.
Ланни рассказал новости из дома, о побеге Рауля Пальмы из Испании, а также о новом малютке, который приходился внучатым племянником Джесса. Кроме того, о том, как Бьюти ладила со своим мужем и ее молитвами. Брат прокомментировал, что она добрая душа, но всегда была немного слаба на голову. (Это тоже была партийная линия: Религия опиум для народа!) Ланни и его отец пойдут посмотреть танцы Марселины. Но ее красный дядя сказал, что не пойдет, потому что это будет стоить ему много голосов, если его увидят в ночном клубе. Когда Джесс говорил такие вещи, у него в глазах светился огонек.
V
Почти шурин Робби хотел бы знать, что в Париже делает Робби, и Ланни сообщил, что у Робби было большое дело с правительством. Робби ненавидел даже имя Джесса, но у Джесса не было таких же чувств к нему. Робби подходил Джессу, потому что он прекрасно укладывался в формулы экономического детерминизма. Робби, большой капиталист, зарабатывает деньги, даже если он разрушает мир в этом процессе. Джесс может указать на своего почти шурина и сказать: "Вы видите?" И все сразу увидели бы всё. Джесс рассматривал Робби под "классовым углом", как любили говорить коммунисты.
Красный депутат только что выступил со страстной речью в Палате, осуждая сотрудничество правых с гитлеровцами, заявив, что светское общество в Париже кишит нацистскими агентами и назвал их поимённо. Газеты крайне правых ополчились на него. Еженедельник Гренгуар назвал его обезьяной, а также гиеной, эти два существа, казалось бы, довольно трудно совместить, даже в виде метафоры. Коммунисты, которые проповедовали диктатуру, использовали свободу Франции, чтобы уничтожить эту свободу. Капиталистическая пресса, писала, чтобы защитить свободу они предложили уничтожить свободу и создать против диктатуры антидиктаторскую диктатуру. Посмотрите на Даладье и его управление "по декретам"!
Ланни сделал своему красному дяде ряд "намёков", которые могли бы быть ему полезными. Он отметил, что барон Шнейдер колебался по вопросу о Мюнхене и Праге. Джесс ответил: "Дер Адольф заколеблет его до морской болезни". Джесс рассказал любопытный анекдот борьбы за союз с Советами, который был сутью французской политической жизни в течение последних двух-трех лет. Договор по-прежнему действовал на бумаге. Но французские генералы, большинство из них на восьмом десятке, а несколько и на девятом, не хотели позволить правительству осуществить сделку путем обмена информацией и планами. Шнейдер-Крезо должен был по контракту поставить большие пушки для советских укреплений, но не поставил. Советское посольство в Париже умоляло и спорило, но безрезультатно. Это было пару лет назад, когда правительство Блюма находилось в процессе национализации оборонных заводов, и Шнейдер боролся против национализации не на жизнь, а на смерть. Однажды директор Ле Крезо и член семьи барона пригласили советского посла и тактично предложили ему способ ускорить поставку орудий. Если советское правительство намекнёт французскому правительству, что оно не хочет национализации Крезо!
Ланни доходили слухи об этом эпизоде, и он спросил: "Вы действительно это знаете, дядя Джесс?"
А тот ответил: "Мне сказал это человек, которому было сделано это предложение".
VI
Этот франко-русский союз в мире Джесса Блэклесса был самой важной вещью. Критерием, по которому он судил все идеи, все страны и отдельных лиц. Теперь, когда исчезла Испания, этот союз представлял собой последний контакт России с западным миром, ее последнюю надежду на дружбу в Европе. Советы хотели защиты от гитлеризма и были готовы обещать защиту взамен. Они были готовы помочь Чехословакии, но английские тори и французские Правые продали эту маленькую республику. Теперь стоял вопрос о Польше. Что Россия могла бы сделать для Польши, когда поляки им не разрешали? Польша, по мнению Красного депутата, было не намного лучше, чем франкистская Испания. Страна управлялась кликой крупных землевладельцев и военных. Они не допустят русские армии на польскую землю даже для защиты Польши от Германии, и Франция не будет требовать от них изменить эту политику. Так, что Советский Союз должен был делать?
Сложная ситуация, это дело Ланни зондировать и исследовать. Всюду, куда бы он ни пошел, он спрашивал людей всех классов и групп, и разработал тонкие способы выявления их отношения. Теперь он сказал: "Я продолжаю слышать слухи о том, что Советский Союз может пойти на сделку с Гитлером, которая оставит их в безопасности и вне войны".
''Можешь выбросить это из головы, как пропаганду реакционеров", – был быстрый ответ красного депутата. – "Это самое худшее, что они могут сказать о нас. Будто бы у нас нет больше принципов, как у них самих".
– Вы никогда не думали о такой возможности, дядя Джесс? Советы много раз страдали от предательств, и почему им не сыграть зуб за зуб.
– Но сделка такого рода будет означать зеленый свет для Гитлера, чтобы напасть на Запад!
– Конечно. Но тогда, я мог бы назвать десятки реакционеров прямо здесь и в Лондоне, которые работают день и ночь, чтобы дать Гитлеру зеленый свет для нападения на Россию.
– Боже, Ланни! Ты думаешь, что люди в Кремле не видят дальше собственного носа? Если Гитлер прорвёт линию Мажино и возьмёт Париж, какой шанс будет у русских после этого? У Гитлера тогда будет открыт путь в Испанию, он создаст там свои подводные базы и аэродромы. И какие шансы у англичан удержать Гибралтар? После того, как Гитлер будет иметь Средиземное море, он возьмёт все Балканы. Он двинет на Кавказ и захватит нефть. А остальная часть России засохнет, как неснятый фрукт.
– Я надеюсь, что они это ясно видят, дядя Джесс.
– Конечно, они видят это. Выбрось это из головы. Это идеологически чудовищно. Мы во всем противоположны Гитлеру. Мы интернационалисты, пролетарии, современные люди, в то время как гитлеровцы поклонники крови и почвы, мистики человеческих жертвоприношений из темных лесов Германии до рассвета цивилизации.
– Я могу вам сказать, дядя Джесс, что фюрер имеет какое-то предложение в рукаве. Он только что произнёс длинную речь, и в первый раз он пропустил осуждение Советского Союза. Он может придти к вам с предложением в любой день.
"Мы дадим ему под зад", – сказал красный депутат. Только он использовал менее изысканный и элегантный язык.
VII
Герр фон Риббентроп, министр иностранных дел Германского Рейха был с продолжительным визитом в Париже месяц назад или около того. Он подписал торжественное заявление о дружбе с французами и произнёс бесчисленное число тостов под бесчисленное количество бутылок Поммери-Грено. Марка шампанского, над которым шутили остряки Парижа. Эту марку Рейхсминистр раньше продвигал на рынок, как коммивояжер, и на которой он женился. То есть его жена происходила из семьи, владеющей этим процветающим винным учреждением. Чтобы отпраздновать свое продвижение в мире, он уговорил тетю усыновить его и, таким образом, предоставить ему право на заветный "фон". Шампанское было не из лучших, но светский Париж им запасся, в качестве дополнения к своему знаменитому и в некоторой степени опасному гостю.
Бывший коммивояжер оставил после себя штат деятельных интриганов, снабжённых неограниченным количеством средств. Они нашептывали сомнения относительно добросовестности Великобритании, особенно ненавистной бывшему коммивояжеру. Англия всегда была готова сражаться до последнего француза, и теперь она заключила сделку с Муссолини, одним из последствий которой было расширение Италии за счет Франции. Никто не мог когда-либо расширяться за счет Великобритании! Отто Абец, статный и общительный интеллектуал, друг всех интеллектуалов Парижа, был неутомим в поисках талантов, и любой писатель, который мог бы убедить осознать опасность, которой британская интрига грозила французскому народу, мог быть уверен, что продаст свои труды. И некоторые издатели тоже. В списке Абеца была куча газет, и он платил им весьма щедро.
Среди сотрудников посольства был прусский дворянин, граф Герценберг, гостем которого Ланни был в его загородном поместье Шато-де-Белкур. Графской любовницей была австрийская актриса Лили Молдау, с которой Ланни и его мать подружились. И эта пара была неутомимыми интриганами. И на одном вечернем приёме Ланни был в группе слушателей Его высокородия, объяснявшего страстный интерес, который нацисты проявили к свободе украинского народа. В процессе дробления Чехословацкой республики нацисты стали называть провинцию Рутения новым именем. Теперь это была Закарпатская Украина. И как было бы хорошо для европейского благосостояния, если бы эти украинцы могли бы объединиться с остальными своими братьями, стонущими теперь в цепях большевизма!
Конечно, это было бы за счет России. И элегантные дамы и господа, которые танцевали в бальном зале герцога де Белломона и сметали всё с его вкусного шведского стола, запивая всё съеденное Поммери-Грено, с восторгом слушали, что Франция должна порвать с ненавистными красными и дать нацистам свой знак согласия на создание "независимой" Украины под нацистским протекторатом. Граф учтиво объяснил, что это, вероятно, обойдётся без войны, ибо большевики хорошо знают немецкую силу и понимают свое собственное бессилие. Все, что было нужно, это дружественный нейтралитет Франции, а затем два великих народа, могли бы разделить гегемонию над континентом. Германия возьмёт восток, как сферу своего влияния, а Франция запад. Конечно же, в доброжелательном и конструктивном ключе. Англия имеет столько земли за морем. Безусловно, Британия не должна вмешиваться в дела Европы!
Это означало бы мир в течение ста лет, может быть, и тысячи, объявил граф. – "Стремление к взаимопониманию с Францией стало почти навязчивой идеей фюрера. Он говорит об этом всем, кто бывает в Берхтесгадене. Герр Бэдд, который был гостем там много раз, может подтвердить это".
Так что еще раз Ланни должен был сказать: "Да, действительно, lieber Graf", избегая формальностей. Он знал большинство из этих гостей, а некоторые из них были его гостями в этой же гостиной. Этот дворец арендовала Ирма Барнс несколько лет назад, начиная свою карьеру, как salonnière.
Странные вещи происходили в этом современном мире, где партнеры менялись местами, как если бы брак был кадрилью. И не менее странные вещи происходили в дипломатическом мире, где так же свободно менялись местами союзники.
VIII
Беседуя с die schöne Lili, сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт заметил: "У меня не было возможности вернуть гостеприимство Его Высокородию, которое он мне предоставил в час опасности для меня. Прямо теперь моя сестра танцует в Шантеклер, и я полагаю, что она из себя что-то представляет. Вы позволите мне пригласить вас вдвоём туда как-нибудь вечером?"
Актриса, которой в один прекрасный день, возможно, придется вернуться к своей профессии, не могла позволить себе свысока глядеть на это предложение. И Лили сказала, что она слышала о Марселине, и была бы рада увидеть ее выступление. Она переговорит с графом. Они выберут какой-нибудь незагруженный вечер, и она позвонит Ланни. Он сказал: "Не медлите, потому что через несколько дней я с моим отцом должен уехать в Берлин, он пообещал увидеть маршала Геринга перед отъездом маршала в Италию".
Они поговорили о Der Dicke, но, конечно, не используя это неуважительное имя. Тем более, что он похудел. В результате диеты и он сбросил не менее двадцати килограммов, так он сказал Робби по телефону. Но это ослабило его сердце, и ему было приказано убыть в Италию на отдых. Робби подумал, было ли это так, или шеф ВВС Германии возможно пытался вытащить его от французов. Угадать было невозможно, и, конечно, Ланни не пытался угадывать в присутствии этой нацистской чаровницы. Вместо этого он отметил, что Герман Геринг стоит для Рейха несколько тысяч самолетов, и все они должны заботиться о нем. В случае необходимости Бэдды могут поехать и в Италию для встречи с ним.
Очевидно, Герценберг посчитал этот вопрос важным, и Лили позвонила на следующее утро. У них был свободный вечер, и она пригласила Ланни на ужин в её квартире, а потом оттуда они поедут в ночной клуб. Старший сын графа, Оскар, лейтенант СС, стал недавно атташе полпредства, и они взяли бы его с собой, если Ланни не возражает. Ланни сказал, конечно, он был бы рад встретиться с сыном графа.
А своему отцу он сказал: "Они хотят узнать о твоём бизнесе. Что мне сказать им?"
Робби ответил: "Скажи им правду. Я бизнесмен, и я здесь, чтобы продать самолеты. В настоящее время я еду в Германию, чтобы продать их там, если смогу. Конечно, ничего о моем недовольстве Герингом не говори".
IX
Но всё обстояло по-другому. Это была еще одна попытка заручиться услугами Ланни в деле франко-германского взаимопонимания. Уютный ужин на четверых. Графа, бритоголового пруссака верхней касты, носящего монокль и через него снисходительно обозревающего мир, хотя он был достаточно осторожен и не использовал его при сыне президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Хозяйки с золотисто-каштановыми волосами, прошедшей обучение в течение десяти лет в государственном театре Вены, и до сих пор играющей инженю в личной жизни. И следующего поколения, светловолосого высокомерного молодого аристократа с дуэльной шрамом на левой щеке, находящегося здесь, чтобы постичь технику налаживания контактов с первоклассным секретным агентом из праздного класса. В то время пока служанка Лили разливала консоме, Лили разливала лесть. Она продемонстрировала, что знала все о семье Бэддов, и о Марселе Дэтазе и его картинах и о его прекрасной жене. Она знала о высокой репутации Ланни эксперта по старым мастерам, а также о социальных триумфах, которые он выиграл в Мюнхене и Берлине. Затем, пока слуга опорожнял дымящуюся кастрюлю от двойных отбивных из ягненка с зелёным горошком на одном конце и шампиньонами на другом, граф доверительно говорил о ситуации Германии на данный момент. Конечно, никаких реальных секретов, но так, чтобы всё выглядело не подлежащим разглашению.
Ситуация в Центральной Европе прямо сейчас была самой деликатной. Нарушить баланс могла даже пушинка. Жалкие слабоумные чехи вместо того, чтобы добиться согласия с фюрером, вели идеологическую войну против него, угрожая великолепному правительству отца Тисо в Словакии, одобренному фюрером.
Безответственная британская пресса подстрекает их, не взирая на последствия для мира во всем мире. Даже сейчас, когда Мадрид собирается пасть, французские демагоги еще осуждают Франко и угрожают российским альянсом всей Европе. Это именно еврейские банкиры Парижа – "но я не должен рассказывать вам такие вещи, ведь вы, герр Бэдд прожили здесь большую часть своей жизни и понимаете ситуацию гораздо лучше, чем мы".
И так далее. Граф хотел тактично предложить герру Бэдду остаться в Париже на некоторое время, или вернуться после того, как сопроводит своего отца в Германию. Его помощь в консультировании сотрудников посольства и содействие развитию дружественных чувств между народами двух стран получит вечную благодарность не только от графа, но и от фюрера и всех его друзей в Германии. – "Я не решаюсь предложить любую награду человеку вашего высокого положения, герр Бэдд, но вы можете быть уверены, что, если есть что-то в нашем распоряжении, что вы захотите, то вам стоит только указать на это".
Действительно очень щедро. И Ланни сказал: "Будьте уверены, что я ценю вашу доброту, mein lieber Graf. То, что вы мне предлагаете, это то же самое, что рейхсмаршал Геринг предлагал мне более чем один раз. И то же самое, что фюрер предложил мне в Бергхофе. Я объяснил им обоим, что если я согласился бы на их предложение, как бы вежливо оно не было замаскировано, то я ограничу мою способность быть полезным для них. В первую очередь, они будут ожидать от меня больше, чем я буду в состоянии сделать, и, во-вторых, секрет скоро станет известен, и я потеряю те возможности, которыми я сейчас пользуюсь, встречая влиятельных людей везде, где я путешествую, и которые откровенничают со мною. Моя профессия искусствоведа приносит мне все, что мне нужно, и мне удобнее быть фрилансером и говорить то, что я думаю. Маршал Геринг был достаточно любезен и позволил мне продать некоторые из его картин, от которых он хотел избавиться, и это дает мне повод посещать его время от времени и рассказывать ему все, что я узнал, и что может быть полезно. Я буду рад сообщать вам это, насколько в моих силах. В Шато-де-Белкур есть много французских исторических картин, которые для вас, вероятно, не имеют особой ценности, а герцог де Белкур дал мне понять, что он смог бы рассмотреть цену на них. Если вы, как арендатор, согласились отказаться от них, то я мог бы заинтересовать ими некоторых из моих клиентов в Штатах, или рейхсмаршал мог бы иметь их для коллекции, иллюстрирующей различные периоды в истории Европы".
"Конечно, герр Бэдд, я не буду возражать. Я мог бы даже рассмотреть вопрос о приобретении одной из картин себе и предложить её в коллекцию рейхсмаршала".
Так всё было улажено самым элегантным способом, который можно себе представить. Граф считал, что этот учтивый американец так же хорош, как и цена, которую ему предложили. Очень дешево. Они могли бы перейти к обсуждению проблем Германии, ее надежд и страхов. А потом, заработав себе право на отдых, они отправились в ночной клуб с улыбками на четырёх лицах.
X
Шантеклер был местом ярких огней и очарования. Когда лимузин графа въехал в крытый подъезд, то его дверцы открыл величественный персонаж в пурпуре и золоте, а двери заведения уже открывал мальчик в небесно-голубой форме с четырьмя рядами медных пуговиц. Ланни, конечно, позвонил и заказал столик, рассказав Марселине, кого он привезёт. Так что все будет сделано при полном параде. Помощник церемониймейстера встречал их в переполненном вестибюле, кадр, знающий множество языков и хорошо умеющий кланяться. – "Bon soir, Ihre Hochgeboren", а затем: "Добрый вечер, мистер Бэдд".
Крашеные ночные бабочки, молодые, страдающие от недоедания, и бесконечно жалкие, роились в этом вестибюле, и одинокий джентльмен испытает большие трудности, пытаясь проникнуть в помещение без сопровождения. Но при такой помпезной встрече компания графа избежала назойливости. Церемониймейстер сам приветствовал их за их столом. Он знал, как правильно титуловать каждого, и когда он вернулся на свой подиум, то центр внимания был направлен на именитых гостей. Когда он представил их через громкоговоритель, каждый встал и "раскланялся". Члены посольства должны появляться в общественных местах, и аплодисменты, которые приветствовали их имена, показывали отношение к их странам со стороны тратящего деньги и ищущего удовольствия населения Парижа. Вид трех мужчин с только одной женщиной вызывал недоумение. Крашеные дамы жадно смотрели на них, проходя мимо. Обычно они бы представились, но в этом случае, вероятно, был дан какой-то тайный знак, который предостерег их.
Ланни заказал Поммри-Грено, что выглядело вывешиванием свастики над их столом. Они сидели, наблюдая представление среди публики, в котором пара юмористов отпускала шутки на счет политиков дня, в которых было полно жаргона и выражений, понятных лишь посвящённым, которые Ланни должен был объяснить своим гостям. Затем настала очередь Марселины. Взрыв музыки и она ворвалась в зал, одетая в довольно откровенные белые вуали, преследуемая своим партнером по танцам, юношей, которого она выбрала в казино в Ницце и тренировала уже почти год. Самой Марселине был всего двадцать один год, она упивалась своей юностью, свободой, успехом и деньгами, которые он ей приносил. Сам Ланни любил танцевать с детства и имел много учителей. Он начал учить свою сводную сестру, когда должен был держать ее за её ручонки. Позже, как ребенок, она попала в труппу танцующих детей на Ривьере Айседоры Дункан, и наблюдала великую артистку и слушала, как весь мир пел ей дифирамбы. В течение десяти лет она мечтала делать то, что делала Айседора. Прошлым летом она развелась со своим итальянским мужем и начала танцевальную карьеру. Она хотела подражать сначала Айседоре, а затем Айрин Касл, обеим американкам. Ланни говорил: "Никто никогда не видел ни одну из них танцевавших секс-танец. Они были молодостью, веселостью, весною. Пусть мужчины удовлетворяют секс своими фантазиями, если они хотят, и они будут. Но ты должна быть нимфой, которую они никогда не смогут поймать, мечтой, которую они никогда не смогут реализовать".
"Но разве это пройдёт в Париже, Ланни?" – возмутилась Марселина.
– Это пройдёт, если ты будешь делать это достаточно хорошо. Все знают, как быть соблазнительной, они знают все, что нужно знать. А у тебя единственный шанс быть другой".
Она имела успех в Каннах, потому что все ее друзья пришли в Coque d'Or, чтобы поддержать ее. Она была дочерью одного из величайших художников Франции, человека, который отдал свою жизнь за свою страну. Это была своего рода история, о которой легко писать и которую легко рассказывать. Солдат, горевший на разведывательном воздушном шаре, у которого обгорело лицо. Он носил на лице белую шелковую маску и выражал на холсте своё горе и ненависть к врагу. И, наконец, когда у la patrie наступили последние безысходные часы, он возвратился в бой и погиб на Марне. Кто мог забыть такую историю. Конечно, не на пресс агенты. Это были времена счастья Франции, и Марсель видел это и нарисовал. И вот пришла его дочь перевоплотить это в себя.
XI
Она гляделась красивой и грациозной в каждом движении. Она убегала быстрыми шагами, и ее робко преследовал ее партнер, словно боясь поймать ее. Возможно, она полностью исчезла бы, если преследование было бы слишком смелым. Она насмешливо бросала взгляды на него. Она сделала себя воплощением той счастливой безответственности, которой никогда не существовало в природе, но которую поэты приписали природе. Это была сама Марселина, говорившая: "У меня есть всё, что я хочу. Я самодостаточна. Ни один мужчина никогда не сможет удержать меня". Она чувствовала себя в достаточной безопасности от своего партнера, вызывая смеющиеся взгляды ужинающих, которым удалось поймать ее фантазию. Она пройдет рядом с ними, задев их просвечивающейся вуалью, а затем как колибри перелетит к следующей группе цветов.
Зная, кто пришёл с Ланни, она приготовила небольшое представление. Она остановилась, когда подошла к их столу, музыка также прекратилась. Её партнёр отступил, как будто в страхе от таких важных особ. Марселина поклонилась каждому из них, а затем протянула руку Ланни. Ей не нужно было ничего говорить, потому что она делала то же самое много раз в разных компаниях. Где бы они ни оказались, они развлекали своих друзей танцами. Они знали все прихоти друг друга, и одного слова было достаточно для целого танца. Ланни встал и взял ее за руку. Музыка заиграла вальс Венский лес, и они унеслись в танце. Церемониймейстер объявил: "Мадемуазель Марселина танцует со своим братом мистером Ланни Бэддом, Ньюкасл, штат Коннектикут". Странное индейское имя места за пять тысяч километров звучало гораздо более романтично, чем Ривьера, где каждый принимал солнечные ванны! Зрители аплодировали, и пара угощала их водоворотом белых вуалей, взлетающих, как сливки в сепараторе.
Они вернулись к столу на фоне шквала аплодисментов. Марселина, тяжело дыша, кланяясь во всех направлениях. Ланни посмотрел на своих друзей, и заметил, что младший из двух немцев смотрел на прекрасную танцовщицу с открытым ртом и восхищенными широко открытыми глазами. Марселина не преминула заметить это, как и то, что она видела. Это был красивый юноша, хорошо сложённый, солдат и аристократ в эффектной и элегантной форме. Его щеки пыхали здоровьем, а символический дуэльный шрам их не обезображивал. У Оскара были ярко-голубые глаза, и только сейчас они не видели ничего, кроме дочери Бьюти Бэдд и ее французского художника.
Она улыбнулась и протянула руку, и этого было достаточно. Молодой пруссак вскочил на ноги, поклонился в пояс и быстро занял место Ланни. Нет никаких "фантазийных танцев". Марселина не знала, на что он был способен, а пытаться и не суметь, было бы унизительно. Они будут танцевать так, как умели танцевать все джентльмены в те дни, серьезно и вяло. "Мадемуазель Марселина танцует с герром лейтенантом Оскаром фон Герценбергом, сыном Его Высокородия графа фон Герценберга из немецкого посольства в Париже". Объявление порадовало всех, Умиротворение было настроением и лозунгом часа. Ура нацистам фашистам и долой красных!
Ланни наблюдал молодую пару, так хорошо подходящую друг другу и так очевидно довольную друг другом. Его голова была полна мыслей, которые он не произносил. Марселина был глубоко обижена в своей личной жизни и в ярости она заявила: "Следующий мужчина, который захочет меня, будет платить". Будет ли платить этот красивый Юнкер? Чем он будет платить? Будет ли его отец, который содержал актрису, поддерживать идею своего сына следовать тем же курсом? Ланни мог видеть, что юноша был опасно обаятелен. И узнает ли Марселина о коричневорубашечниках таким же болезненным образом, как она узнала о чернорубашечниках? Он знал, что политические идеи ничего не значили для нее. Она была воспитана быть красивой, которой можно восхищаться, и, само собой разумеется, веселиться и развлекаться.
Один тур по залу был достаточен. Марселина вернула своего партнера на его место, а затем еще раз оркестр сопроводил ее полет от реальности. Ее партнер проводил ее уход со сцены вежливыми аплодисментами. Молодой пруссак с покрасневшими щеками и сияющими голубыми глазами воскликнул: Herr Budd, Ihre Schwester ist ein Frühlingslied!" Весенняя песня. Ланни знал, что в Париже скоро наступит весна, и что лейтенант Оскар не преминет снова прийти в Шантеклер, и что, если он пошлет свою визитную карточку танцовщице, она не отправит её туда, куда отправила много других, в мусорную корзину.
XII
Уикэнд в Шато де Брюин был для Робби Бэдда обязательным всякий раз, когда он посещал Париж. В противном случае чувства этой семьи были бы глубоко оскорблены. Дени отец не был приглашен на ужин, который барон Шнейдер давал Робби и французским магнатам, и вся семья знала причину. Дени и его два сына были в тюрьме, и, хотя это было честью, но это была также сенсация, бросающаяся в глаза, а очень богатые люди не любят вещи такого рода. Они предпочитают не демонстрировать то, что они делают, и содрогаются при мысли увидеть свои имена в газетах. Не все двести семей были солидарны с Кагулярами. И особенно тогда, когда этих "Людей в капюшонах" схватили, а в их дома нагрянула полиция, и были опубликованы фотографии бетонных укреплений, которые они построили на своих усадьбах! Дени к Кагулярам привёл Шнейдер, но теперь он уже начал думать, что, возможно, зашел слишком далеко, или во всяком случае слишком рано, и поэтому он оставил Дени без ужина, на который он пригласил де-Венделя и Мерсье и других, которые все еще играли с политиками кабинета. Дот был разрушен и вывезён, что было одним из условий, на которых эти трое были освобождены. Так что теперь сад говорил только о мире, который царил здесь семнадцать или восемнадцать лет назад, когда Мари де Брюин впервые привела Ланни сюда. Ветви деревьев и кустарников стояли ещё голыми, но земля была черной и влажной и уже теплой у стены, обращенной на юг, и несколько маленьких зеленых растений робко выглядывали из хорошо обработанной и хорошо удобренной почвы. Скоро будет весна, и абрикосовые деревья забросят свои ветви на стену, как виноградные лозы, устроят завесу из розовых цветов, прежде чем покажутся зеленые листья. А ирисы, фиалки и тюльпаны образуют внизу своего рода цветник. Седой старый садовник говорил Ланни: "Comme madame les aimait, m'sieu'!"
Из пяти женщин, которых любил Ланни в ходе своей пестрой жизни, Мари де Брюин была той, что дала ему больше всего счастья. Уже больше, чем десять лет её не было в живых, но все её вещи были на месте, цветы, пианино, книги. Секреты остались только в его памяти о ней. Сразу после ее смерти он получил то, что можно было бы представить духовной связью с ней. Но она прервалась, и у него был только один вопрос, на который он никогда не мог получить удовлетворяющий его ответ, существует ли еще где-то и в каком-то виде в этой странно непостижимой вселенной тот нежный благоприятствующий дух. И есть ли шанс увидеть ее или снова услышать ее голос. Две женщины, которые любили его в настоящее время были в этом мире духов. Мари и Труди, одна француженка, а другая немка, слишком разные во всём, как языки, на которых они говорили. Но обе были женщинами, и обе любили его, и они не ссорятся друг с другом в том месте, где не было никакого брака или разрешения на брак.
Мари, женщина несчастная в своём браке, завещала Ланни на смертном одре, сделать всё возможное для благополучия её двух сыновей. Ланни не знал, как называть себя, приемным отцом, отчимом, крестным отцом. Но здесь он был своего рода побочным членом семьи по обычаю, свойственному Франции. Он посещал их всякий раз, когда мог, и делал всё возможное, чтобы видеть их должным образом женатыми, а их семьи должным образом устроенными. Снова по обычаю французов, в чьих аристократических и католических семьях сохранились патриархальные отношения. Дени старшему шёл девятый десяток, и он чувствовал свой возраст. Это началось, по его словам, в тюрьме, хотя к нему относились с учтивостью и позволяли ему приобретать всё необходимое для комфорта. Попытка свергнуть свое правительство является древним и респектабельным обычаем в Европе, и только нацисты слишком жестко обходятся с этим.
XIII
В гостиной, полной старой мебели, книг и предметов искусства, перед камином сидели трое французов и двое американцев и говорили от всего сердца о своих двух странах. Все пятеро согласились, что обе страны находились в руках злых и некомпетентных людей. У Франции опасность была выше, потому что ей не хватало преимущества в пяти тысячах километров защиты океана. Франция должна заключить мир со своим наследственным германским врагом. Но этого ей не позволяют коррумпированные и некомпетентные политики. И в скором времени будет слишком поздно, а потом придет "l'irréparable". Под словом люди их образа мышления понимают войну между Германией и Францией.
Робби Бэдд много сказать не мог, чтобы утешить своих друзей. Он задавал вопросы армейским офицерам и предпринимателям, а также техническим специалистам, которых он привез из-за океана. Все согласились с тем, что французская авиация, по сравнению с немецкой, была в отсталом состоянии. Это было не просто потому, что бастовали рабочие и был распространен саботаж. Всё было так, но многие производители были некомпетентны. Заводы были небольшими, а отцы передали управление сыновьям, которые были робкими и старомодными в своих идеях и боялись тратить деньги на новые разработки.
Одной из самых больших опасностей, была концентрация производства самолетов в Париже и его окрестностях. Это было бы фатальным в военное время. О "децентрализация" бесконечно говорили, но ничего не делали. На юго-западе Франции было большое количество карьеров, которые предоставляли превосходные места для укрытия производства воздушных судов. Была проведена топографическая съёмка местности и вычерчены планы, но для запуска линий электропередач и железных дорог в эти места не было предпринято никаких шагов. Кроме того, и что было хуже всего, было пренебрежение производством двигателей. Любой может в спешке произвести самолеты, но двигатели требуются литейных цехов и точных инструментов. А Франция была страной второго класса в этой области. Для Робби Бэдда все эти беды были результатом так называемой дикой "демократии". Профсоюзы вмешиваются в политику и избирают демагогов, которые осмеливаются говорить бизнесменам, как им вести их дела. Хуже всего был Красный бизнес "национализации" авиационных предприятий, что для Робби в моральном плане означало разбой на большой дороге. Во Франции эта программа произвела хаос, ибо ни один производитель не знал, когда придет его очередь. И их деловая жизнь зависела от их знаний, каких политиков купить. Заводы, лишённые руководства, также выходили из бизнеса. Материалы не прибывают вовремя, следственные комиссии отрывают администраторов от их работы, стандарты были делом каприза, а рабочие места вопросом политических привязанностей. Все это знал Робби от своих собственных экспертов, которые разбирались в условиях на одном "национализированном" заводе с целью внесения изменений в самолеты Бэдда-Эрлинг согласно французских требованиям.
Ланни слушал этот рассказ о проблемах с тайным удовольствием, потому что он тоже говорил с этими же экспертами. И он знал их вывод о том, что этот правительственный завод находился в конкуренции с одним из самых мощных частных заводов во Франции, а частный нанял французского министра авиации в качестве частного адвоката. Помощник директора государственного завода, человек, ответственный за большую часть хаоса, информировал людей Робби, что ему не надо беспокоиться никаких расследований, так как у него было такое политическое влияние, что его нельзя тронуть. Эксперты Робби доложили ему этот факт, но Робби не счел его достаточно важным, чтобы упомянуть его в разговоре. То, что большая частная фирма делает во Франции, было именно тем, что Робби делал бы, если он столкнулся бы с конкуренцией правительства дома. Клин вышибают клином!
XIV
Дени де Брюин отец был акционером предприятия Бэдд-Эрлинг, так что у него был двойной повод желать, чтобы его страна была обеспечена этими самолётами. Контракт не шёл так быстро, как надеялся Робби. И Дени напросился на приём к генералу Гамелену, начальнику штаба французской армии, а также к человеку, который определяет, какое оружие, эта армия должна иметь. Дени приняли в Эколь Милитэр, где генерал занимал кабинет, который когда-то служил его великому начальнику Жоффру, чья конная статуя теперь стояла на площади перед этим зданием. Дени описал зал Луи XV, украшенный золотыми коронами и лилиями, а также большими картинами, представляющими битвы при Фонтенуа и Лауфельде, которые французская армия выиграла почти двести лет назад и которые мечтала повторить. Сам генерал был аккуратным маленьким человечком с круглой головой, яркими розовыми щеками и легкими шелковистыми усами, закрученными вверх на концах, как у кайзера Вильгельма. Он был дружелюбным и вежливым к главе старой французской семьи и обсудил с ним довольно откровенно проблемы la patrie. Стояла всё та же самая старая проблема, немцев было в два раза больше. И это вынуждало французов копать большие ямы в земле, выравнивать и покрыть их бетоном. Французские ямы назывались Линией Мажино, а немецкие ямы напротив называли Линией Зигфрида, и, по мнению французского начальника штаба, каждой армии суждено было в них провести много времени. Какая сторона будет достаточно безрассудной, чтобы выйти первой, несомненно, проиграет. Этот старый джентльмен достиг пенсионного возраста, но оставался на службе, потому что был единственным генералом, которого леваки ненавидели не очень активно. Он искренне заявил, что верит в самолеты, они будут полезны в получении информации и, возможно, в случае чрезвычайной ситуации в доставке продуктов питания и боеприпасов к конкретным укреплениям. Но использование самолётов в качестве активного наступательного оружия, в это он не мог заставить себя поверить.
Так что, по-видимому, заказ для Робби не собирался быть таким уж большим, как он надеялся. Он был, конечно, раздосадован и отметил, что, к сожалению, французы не смогли продолжить свои ямы вдоль бельгийской границы к морю. Они рассчитывали на свой союз с королем бельгийцев. Но монарх придерживался идеи оставаться нейтральным, если сможет, что поставило французских республиканцев в наиболее неудобное положение. Они оставили Робби альтернативу. Так ему необходимо держать свою линию сборки полностью загруженной, то, если он не сможет убедить французов защитить себя, то будет вынужден пойти на сделку с маршалом Герингом.
Дени старший, сильно обеспокоенный, сказал, что пойдет в понедельник утром на встречу с премьером Даладье. Человеком, которого он не любил, потому что тот был небрежно и не очень чисто одет и всегда пах абсентом. Аннет, очень смышлёная молодая жена Дени сына взяла на себя посещение дома 103 на Авеню Анри Мартена, где жила приятная голубоглазая Мари-Луиза герцогиня де Крюссоль д'Юзес, и попытку убедить ее в серьезности ситуации. Она была той, с чьим мнением считался больше всего премьер. И это был способ, как делались дела в современной Франции!
____________________________________
КНИГА ВТОРАЯ
Опасайся бед, пока их нет
14
____________________________________
ГЛАВА ПЯТАЯ
Повадился кувшин по воду ходить
15
I
ЧАРЫ ясной погоды позволили Ланни убедить своего отца ехать в Берлин на автомобиле. Они могли бы отправиться после рабочего дня и ехать вверх по долине Уазы ночью, провести ночь в Бельгии и добраться до места назначения в следующую ночь. Ланни имел собственные планы на машину, которой он хотел воспользоваться позже. А эксперты Робби вернулись в Коннектикут с чемоданом, полным документов, в том числе несколькими контрактами, не столь большими, как надеялся Робби. Но так всегда случалось в общении с политиками и военными. Это было неизбежной судьбой Робби общаться то с одной, то с другой стороной или сразу с обоими. И ему было бы трудно определить, какая сторона нравилась ему меньше. Для президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт величайшей тайной жизни было отсутствие гармонии между производством и сбытом. Если первое было так легко, то второе так трудно. Производительность была богом Робби, а плохой спрос на продукцию был для него адом, и во всех мировых религиях эти две силы конфликтовали.
Двигаясь на скорости ночью по прекрасной военной дороге с водителем, который знал её хорошо, отец обсуждал свои проблемы, прошлые и будущие. Он дал французам все шансы. Но они были настолько скупы, требуя долгосрочных кредитов и упорствуя с каким-то остервенением за каждую унцию того золота, которое лежало у них под улицами Парижа. Пусть их безумие падёт на их собственные головы. Не в первый раз Робби Бэдд объявлял, что все, что может случиться с Третьей республикой, не будет беспокоить его. Проблема теперь состояла в том, как получить как можно больше заказов из Германии. Но это требовало умелых действий, в Германии было очень мало золота, а американские банки в эти дни неохотно принимали гитлеровские бонны. Немецкие американцы все еще собираются вместе и хайлят друг друга и произносят нацистские гортанные речи под свое пиво, но когда дело доходит до инвестиций, то большинство из них предпочли AT&T. Об этом доктор Шахт жаловался Робби, и в этот раз он не лгал.
Весь путь из Парижа в Берлин Робби говорил, что не собирается иметь дело с Der Dicke, который уже не такой толстый. Он показал себя недобросовестным человеком. Но потом, ведь и все другие были бы не лучше в такой ситуации, в какой оказалась Германия? Толстый Маршал был настроен на войну. Почему ему не строить воздушные силы? В случае войны, Британия могла быть держать Германию в блокаде, и симпатии Америки были бы на стороне Англии. Всё, что Геринг дал Америке, он отдаст Великобритании, поэтому, естественно, он хотел бы получить как можно больше и отдать как можно меньше.
Хорошо, встретимся с бароном-разбойником из прежних времён на его собственной земле, посмеёмся вместе с ним и воспримем его мошенничество, как само собой разумеющееся. Не ссорься с ним. Если он сердится, то от него ничего не получишь. Помни, что он может выиграть следующую войну, и с ним снова придётся иметь дело. "Вот так я считаю", – сказал осторожный бизнесмен, принимая теорию своего сына за свою собственную, – "если Америка вступит в войну, мне не придется беспокоиться, будет рынок для каждого самолёта, который мы сможем произвести. Проблемы возникнут в случае нашего нейтралитета, я не хочу сделаться врагом победителя, и я, конечно, не хочу иметь никаких бумаг проигравших. Лучше беспокоиться о том, какие заказы за наличные я смогу получить".
Вот так существовал этот мир, и не дело Ланни было к нему придраться. Ланни рассказал отцу все, что знал о британских, французских и немецких лидерах, и в свою очередь он получил право задавать вопросы, имеющие важное значение для него. Он будет делать вид, что заинтересован в стоимости акций, или, что он рассчитывает иметь в качестве возможного клиента какого-то человека, или просто, что ему были интересны слухи. Это было частью жизни в большом мире. Можно услышать так много занимательных историй. Так Ланни рассказал отцу о бывшем сенаторе от штата Мэриленд, который каждую зиму ходил по всему миру на яхте и хотел прибыть в Ньюкасл, чтобы обсудить возможность вложить деньги в Бэдд-Эрлинг. Робби сказал: "Присылай его. Я всегда найду возможности их использовать". Ланни не рассказал о его дочери на выданье, не желая, чтобы отец расспрашивал его на эту тему.
II
Жизнь Ланни Бэдда вошла в более или менее привычную колею. Он жил некоторое время на Ривьере, а затем в Париже. Посещал Германию, а затем Англию. В каждом месте он одевался соответствующим образом и делал всё, чтобы быть интересным для богатых и могущественных. Он рассказывал им то, что они хотели знать, и тактично направлял разговор в нужную для себя сторону. После каждого успешного разговора он направлял отчеты, только не из Германии. Там он никогда ничего не писал на бумаге. О некоторых вещах он ничего и нигде не писал. Когда такой информации накапливалось у него достаточно много, он направлялся в страну своих отцов, чтобы убедиться, что Большой Босс получил все его доклады, а также чтобы услышать его комментарии и вопросы. И набраться побольше мужества и решимости.
Временами у Ланни возникал вопрос, как долго он сможет двигаться по этой колее? Он знал старую поговорку о кувшине, который слишком часто ходил по воду, где ему и голову сломить. Как долго он мог продолжать вести эту двойную жизнь? И обо что он разобьёт себе голову? Возможно, если он знал бы об этом заранее, то мог бы избежать этого. Он обсудил этот вопрос с молодым астрологом в Мюнхене, который сказал ему, что он умрёт в Гонконге. Ланни спросил: "А что, если я откажусь ехать в Гонконг?" и ответ был: "Если вы сможете отказаться от поездки, то на звездах не было бы записано, что вы умрёте там".
Что Ланни стремился узнать в Берлине? Прежде всего, когда Гитлер собирается ударить снова, и в каком направлении? Сейчас только этот вопрос стоял перед всем миром. Ланни рассказал Ф.Д.Р., что весной этого года он захватит либо Прагу, либо Польский коридор. Он не хотел, чтобы это произошло, но, естественно, он не мог не чувствовать удовлетворения всякий раз, когда его пророчества сбывались. Так же, как радовался Робби Бэдд, когда выпускал самый лучший истребитель в мире. Так что, когда несколько миллионов человек потеряют свободу, сын Робби Бэдда мог бы сказать: "Ну, губернатор, вы помните, что я говорил вам при моем последнем посещении?"
Теперь, проезжая по северо-востоку Франции и Бельгии, где была сосредоточена большая часть промышленности Европы, этот конспиратор думал: "Что я собираюсь спросить у Геринга" а потом: "Что я буду говорить, если он слышал о ком-нибудь из моих красных друзей?" Он будет думать о Шахте, и Круппе фон Болен, и Шарле де-Венделе и других, кого он собирался встретить, и о том, что он хотел узнать у них. Он будет думать о Гессе, и о каких новых параномальных событиях ему надо рассказать, Рудольф быть тем, кто жил по совету духов и астрологов. Прежде всего, Ланни думал о том странном человеческом существе, полу-гении, наполовину сумасшедшем, за чьей карьерой он следил почти семнадцать лет, и конца ей не было видно. Об ефрейторе, имя отца которого было Шикльгрубер, и за чьи страдания и унижения в детстве и юности весь человеческий род платил кровью и слезами.
III
Отель Адлон расположен на углу Вильгельмштрассе и Унтер-ден-Линден в самом центре Берлина, недалеко от статуй, памятников и огромных холодных серых правительственных зданий. По американским стандартам это был не большой отель. В нём всего шесть этажей, но прочных и величавых, и внутри всё очень элегантно. Это было место, куда селились все американцы, если могли себе позволить цены праздного класса. Они называли здешний бар и холл "клубом", и если жить там достаточно долго, то можно встретить "всех", так же, как в Крийоне в Париже или в Савойе милого старого Лондона. Дипломаты, крупные бизнесмены, корреспонденты газет, не ограничивающих их в расходах, и искатели удовольствий с высокими доходами, все находили здесь домашний комфорт. Сзади был сад, очень приятный в летнее время. В зимнее время в помещении температура поддерживалась по американским стандартам, и жаловались только англичане.
Президент Компании Бэдд-Эрлинг и его сын здесь были известны долгое время и оставили благоприятное впечатление. Когда они телеграфом заказали апартаменты, то им не смели отказать. Здесь все видели, как шестиколесный голубой и хромированный лимузин маршала Геринга останавливался у дверей и увозил их. Это поставило их в один ряд с обитателями Олимпа, и даже высокомерные офицеры СС в вестибюле гостиницы кланялись им. Точно так же прислуга радостно улыбалась им, зная, что все услуги будут щедро вознаграждены. Администрация отеля предупреждала газеты, и их всегда ждали журналисты, готовые спросить, что привело их в Германию. Так было удобно информировать своих друзей о прибытии в город. Для Ланни это было особенное удобство установить связь с Бернхардтом Монком.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги