Жатва Дракона - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Пользователь (ч. 9)

Всё время Ланни думал о заместителе, и в его голове блеснула идея. Духи! Гесс верил в них открыто, а Гитлер тайно. В этот обширный потусторонний мир разума, который мог бы сказать, о спрятанных силах. Мудрость этого мира превосходит мудрость скромного ефрейтора, дрожащего в своих военных сапогах, и сына торговца из Египта, образование которого было прервано войной. В условиях такого кризиса, когда будущее НСДАП и всей Германии поставлено на карту, и весь мир зависит от одного решения, Руди наверняка будет обращаться к медиумам и астрологам, хиромантам, гадателям на чайных листьях и замасленных картах. Ади тоже мог бы это сделать, но под прикрытием, со многими предосторожностями, чтобы мир не смог догадаться.

Это был пропуск Ланни в пристанище фюрера. Это был его путь к глубинам души мистика. Он предложил бы привезти мадам из Жуана на очередную серию сеансов, и пусть Текумсе сообщит, что давно умершие товарищи Руди посоветуют о следующем шаге для партии. Все может пойти не так, духи могут не дать приемлемого совета. Но, во всяком случае, Ланни попадет в Бергхоф до начала войны, и у него будет возможность найти правильные ключи к Шикльгруберу и узнать, его последние настроения в отношении Марианны, Британии, герра Розенфельда и, прежде всего, Иосифа Джугашвили, он же Сталин!

Возможно, было бы разумно что-то сказать Гессу заранее. Ланни потрудился посетить модного берлинского мистика, который называл себя "профессором Прёфеником". Ланни убедился, что он мошенник. Но тогда есть несколько мошенников, которые хладнокровно делали состояния на жульничестве с паранормальными явлениями. У большинства из них были кое-какая одарённость, и многие по-прежнему смешивали реальность с фальсификацией. Этот старый джентльмен неопределенного происхождения знал оккультные традиции всех веков и, по всей вероятности, был достаточно проницательным, чтобы заподозрить, что Ланни смешивал обман с наукой, как в социальных, так и интеллектуальных областях. Ни один из них не мог понять другого до конца. Так могли ли они сотрудничать? В ходе беседы Ланни сделал намеки и увидел, что Прёфеник понял эти намеки и использовал их в сеансе с Гессом. Профессор, должно быть, догадался, что у Ланни была какая-то цель в этом, но у него не было возможности узнать, что это за цель. Он работал на свою цель, чтобы произвести впечатление на Nummer Drei Nazi.

То, что было сделано однажды, может быть сделано снова, поэтому Ланни назначил встречу и посетил элегантную резиденцию. Старый джентльмен с седыми бакенбардами и в красивой шелковой китайской куртке сердечно его приветствовал. Ланни обеспечил себе такой приём, всегда оставляя конверт с несколькими сотнями марок. На этот раз он говорил о мировых делах, как это делал весь мир, и как это делали большинство клиентов профессора. Поэтому, когда профессор ушел в свой кабинет и вошел в свой транс, его "контроль", бывший король Богемии Оттокар I также говорил о политике. Его голос был ясным и громким. Но его слова были апокалипсическими. Он видел четырех всадников, несущихся в небе, он видел сожжённые города, разрушенные стены, самолёты падали с неба. Всё это не было ничем новым, поскольку газеты были полны угроз, а Герника, Мадрид и Барселона давали пример.

Все было в порядке, потому что Германия выходила на первое место, и Адольф Гитлер собирался стать основателем партии и режима, которые продлятся тысячу лет. Это могло бы послужить фоном, а Ланни мог свободно представить любые детали, которые ему нравились. Профессор должен был быть в трансе и не знать, что говорил дух короля Оттокара, поэтому он не мог ничего отрицать, не признав, что его сеанс было мошенническим. А он не захотел бы, когда ему было заплачено двести марок за то, чтобы он молчал, не говоря уже о престиже при дворе.

Ланни серьезно относился к паранормальным явлениям и старался никогда не обманывать себя. Но он относился к обязанностям агента президента еще более серьезно, и был готов обмануть любого нациста или фашиста в любое время и любыми способами. Итак, теперь у него была информация. Теперь он мог позвонить Гессу по телефону и сказать: "У меня только что был сеанс с Прёфеником, там шла речь о нынешней ситуации, всё действительно необычайно, и я думал, что ты захочешь узнать об этом. Я приехал в Мюнхен по делам и могу увидеть тебя в любое время, когда ты скажешь". Он мог услышать, как Руди отвечал: "Браво! молодцом! Приезжай, как только сможешь, и позвони мне, когда приедешь".

Ланни планировал доехать до ближайшей точки Швейцарии, написать и отправить отчет, а затем приехать в Мюнхен и позвонить Гессу. Примерно в девять часов утра он упаковал свои сумки, оплатил счет, оставил свой адрес для пересылки почты и сел в машину. Затем произошло то, что показывает, как судьба человека зависит от слепого случая. Гете написал в своей поэме Hermann und Dorothea: "Мгновение решает жизнь человека и всю его судьбу". Ланни поднял ногу и собирался поставить ее на стартер своей машины, когда вспомнил, что забыл телеграфировать матери изменение своего адреса. Он оставил машину на попечении швейцара отеля, зашёл внутрь и подошёл к конторке. Он сумел вывести слова Vier Jahreszeiten Hotel Munich, когда к нему подошел один из посыльных Адлона. – "Герр Бэдд, вас к телефону".

Ланни положил частично написанное сообщение в карман и зашёл в кабину. Женский голос сказал: "Пожалуйста, ответьте Да или Нет, больше ничего. Вы узнаете мой голос?" Когда он ответил: "Да", голос продолжил: "Вы передали мне несколько советов от моей бабушки. То одолжение, о котором я прошу, связано с ними. Мне срочно нужно вас увидеть". Ланни, если даже не занимался бы тайными делами в течение многих лет, умел понимать намеки. "Я понимаю", – ответил он мгновенно. – "Где я могу вас встретить?"

– Вы помните, где мы сидели и разговаривали в прошлый раз. На открытом воздухе?

– Я помню.

– Можете ли вы снова найти это место?

– Я уверен, что смогу.

– Можно ли взять где-нибудь или арендовать автомобиль. Я имею в виду тот, который вы могли бы вести сами?

Он никогда не говорил ей, что у него есть своя машина. Теперь он сказал: "Это можно устроить".

– Как скоро вы можете быть там?

– Через пять минут, если хотите.

– Пожалуйста, через пятнадцать.

– О.К.

Так Ланни не закончил свою телеграмму, и когда он сел в свою машину, то не поехал на юг, а поехал в Тиргартен и стал кружить вокруг места, где он сидел на скамейке и рассказывал Лорел Крестон о мадам, Текумсе и о духе Марджори Кеннан. Из тона и поведения женщины он убедился, что это серьезный вопрос, и теперь выглядывал любого пешехода или машину, которые могли бы показаться подозрительными. Когда он увидел её, быстро идущей, то не сразу присоединился к ней, а поехал за ней, просматривая едущих и идущих. Это был тот случай, когда он не мог ошибаться, и он ждал, пока она не сядет на скамейку. Затем он остановил свою машину, не глуша мотора, перед местом, где она сидела. Она увидела его и подошла. Он открыл дверь на задние сиденья, и как только она вошла, он уехал.

"Вас ищут? " – спросил он, и когда она сказала ему: "Да". Он сказал: "Ложитесь на сиденье, и вас не будет видно". Он сложил пальто, чтобы сделать ей подушку.

Ланни внимательно наблюдал и убедился, что за ним не идет машина. Во всяком случае, сейчас они были в безопасности. "Теперь!" – сказал он. – "Расскажите мне, что случилось".

Она рассказала: "Рядом с пансионом есть небольшой сквер. Там есть деревья и скамейки в тени, и я иногда приходила туда сидеть и читать, пока утром идёт уборка моей комнаты. В пансионе есть горничная, простая деревенская девушка, которой я понравилась, я дарила ей маленькие подарки, а она рассказывала мне о жизни в своей деревне. Сегодня утром она прибежала в сквер, запыхавшись: 'Ach, liebe Miss, die Polizei!' Трое мужчин в форме пришли и спрашивали, где я. Они обыскали все в моей комнате. Я не могу возвращаться в пансион. Вот и все. Горничной пришлось немедленно убежать, чтобы ее не заметили. Я как можно скорее ушла с места. Я не знаю, что делать. Я не знаю никого в городе, к кому могу обратиться за помощью, или кому я могла бы доверять, если бы я это сделала. У меня нет права беспокоить вас, но мне очень нужен совет, хотя я и знаю, как вы не согласны с моими идеями..."

– Не беспокойтесь об этом, мисс Крестон, я дам вам любой совет, который я смогу. Во-первых, я должен знать, что вы сделали.

– Я ничего не делала, кроме того, что вы знаете, и о чем вы меня предупреждали. Я хотела последовать вашему совету, но задержалась. Я планировала уехать на следующей неделе.

– У вас есть рукописи в вашей комнате?

– Довольно много.

– Они касаются Германии?

– Естественно, вещи того сорта, которые вы уже прочитали.

– Вы должны понять, милая леди, эта страна находится на пороге войны, и они очень серьезно относятся к этому вопросу.

– Вы предупреждали меня, и я должна была прислушаться к вам. Мне ужасно стыдно быть в таком положении.

– Слишком не беспокойтесь. Я хочу, чтобы вы были откровенными, чтобы я мог составить правильное представление о вашем положении и дать вам полезный совет. У вас остались письма в вашей комнате?

– Несколько от друзей.

– Из Германии или нет?

– Все извне. У меня нет друзей в Германии, только путешествующие туристы.

– У вас есть копии писем, которые вы писали друзьям?

– Несколько, когда я использовала пишущую машинку.

– Вы высказывали там мнение о Германии и о нацистах?

– Я писала всё довольно свободно.

– Что еще у вас в комнате, что может заинтересовать гестапо?

– Ну, у меня есть книги, о которых я вам рассказывала.

– И другие? Антинацистские книги?

– У меня есть книга Конрада Хайдена о Гитлере и Опилки Цезаря Джорджа Селдеса о Муссолини. Я держала их всех в чемодане и думала, что их никто не увидит.

– Кто-то их сейчас смотрит, вы можете быть уверены, что сделает выводы, которые не принесут вам ничего хорошего. Что еще у вас в чемодане, помимо одежды и вещей, которые обычно имеют женщины?

– Ну, у меня есть большой запас бумаги для пишущей машинки. Я использую её каждый день.

– Сколько у вас бумаги?

– Я не уверена, два десятка пачек, наверное.

– Вы привезли их из Лондона?

– Нет, я купила все это в Берлине.

– Но почему так много?

– Это было до того, как я решила уехать. Я думала, что наступит война, и эта бумага может оказаться в дефиците.

– Представьте себе, что я гестапо, дорогая леди, вы должны меня убедить. Вы купили около двенадцати тысяч листов бумаги для пишущей машинки, на которых можно напечатать три или четыре миллиона слов, на которые вам понадобится много лет.

– Вы забываете о копиях через копирку.

– Итак, миллион слов.

– Я неэкономный писатель, я порчу много страниц и делаю много пробных копий. Люди в пансионе знают, что я пишу, иногда весь день и даже ночью. У меня есть бумага, которая, как я думала, мне понадобится.

Разумеется, это было неправдой. Но он сказал ей представить, что он гестапо, и это было то, что она сказала бы им.

VII

Ланни, ведя машину, наблюдал за отсутствием слежки спереди и с помощью зеркала заднего вида. Он покинул Тиргартен и часто поворачивал за уличные углы, чтобы убедиться, не следует ли за ним машина. Он избегал главных магистралей и придерживался западного направления, намереваясь выбраться из Берлина. Его автомобиль бросался в глаза из-за своего французского производства и номерных знаков. Он подумал, что в ближайшее время полиция начнёт искать его. Наверняка слуги и постояльцы пансиона Баумгартнера упомянут герра Бэдда среди знакомых опасной Amerikanerin.

Он не мог ее видеть. Ее голос раздавался у него за спиною, а его голос должен был отражаться от лобового стекла. Он знал, что она испугана, и на это были все основания. И не надо ее успокаивать. "Позвольте мне объяснять вам", – сказал он. – "Тот факт, что мы не придерживаемся одних и тех же идей, не имеет никакого отношения к делу, равно как и тот факт, что вы были безрассудной и отказались принять мой совет. Я предвидел необходимость помогать вам и поэтому старался, чтобы вы не попали в беду. Теперь, когда вы попали, я сделаю все, что в моих силах. Вы можете рассчитывать на то, что я сохраню ваши секреты. Когда я посадил вас в машину, я стал вашим сообщником и нахожусь в такой же беде, как и вы".

– Мне стыдно, мистер Бэдд.

– Давайте не будем тратить время на извинения и сожаления. У нас ситуация, и я должен убедиться, насколько она плоха. Не будет ничего хорошего скрыть от меня факты, а затем ждать, пока гестапо предъявит их мне ещё до конца дня. Вы озвучивали свои антинацистские идеи кому-нибудь в пансионе?

– Я изо всех сил старалась держать свои мысли при себе. Я хотела, чтобы люди свободно разговаривали со мной. Они так не делали бы, если бы я вела себя подозрительно. Я сказала, что меня не интересует политика.

– Вы не показывали им свои сочинения?

– Только те, что касались Америки. Я нашла, что они им очень понравились.

– И вы не посвящали никого в пансионе в свои тайны?

– Ни души. Я не знала никого достаточно хорошо.

– Были ли кто-нибудь за пределами пансиона, кто был посвящён в ваши дела?

– Есть один человек, к сожалению, я должна была пообещать, что никогда ничего о нем не говорить. Я встретила его случайно, особым образом, который я не могу обсуждать.

– Когда люди попадают в беду, обычно есть один человек, которому они доверяют. Одного достаточно для гестапо.

– Я был бы готова поставить свою жизнь за честь этого человека, мистер Бэдд.

"Возможно, вы проиграли эту ставку", – был не очень восхищённый комментарий Ланни. Он должен был сохранить свою роль в качестве строгого судьи. – "Когда вы слышали что-нибудь об этом человеке? Я имею в виду, где он, и может ли гестапо схватить его?"

– Я ничего не слышал от него или о нем в течение нескольких дней. Меня беспокоит, что он, возможно, попал в беду.

– Вы пытались общаться с ним?

– У меня никогда не было его адреса, он звонил мне без определённых интервалов.

– Все звучит очень загадочно, и для меня ничего не ясно. Как я могу дать вам совет на такой основе?

– Мне очень жаль, мистер Бэдд. Случилось так, что я дала честное слово, и я должна его выполнять. Я четко понимаю, в какой степени я навязываюсь вам, и я боюсь, что я должна просить вас высадить меня где-нибудь, прежде чем полиция поймает нас, и вас привлекут к моим проблемам.

"Я сказал вам, что я уже участвую, мисс Крестон", – ответил Ланни, все еще сохраняя свой голос суровым. – "Я уже внесен в список ваших знакомых, и этого будет достаточно для властей. Все зависит от того, что они узнали о вас, насколько серьезными были ваши преступления. Если им известно, что вы оказываете помощь антифашистскому подполью, они не оставят ни одного человека, который когда-либо разговаривал с вами. Вероятно, они уже ищут эту машину, но, к счастью, я дал свой адрес для пересылки почты на отель в Мюнхене, поэтому они будут искать меня на этом маршруте. Я буду осторожен и буду держаться подальше от него".

– В самом деле, я совершила преступление против вас, я была в панике и совершенно безрассудна. Теперь я хочу, чтобы вы меня где-нибудь высадили, и если полиция остановит вас, скажите им, что вы меня не видели, и что ваше знакомство со мной было совершенно случайным.

– И что вы будете делать, когда я вас высажу?

– Я возьму такси и отправлюсь в американское посольство и попрошу их защиты.

– Боюсь, моя дорогая леди, я должен отсоветовать вам этот план. Во-первых, это испуг, и посольство воспримет это как признание вины. Вы должны понимать, что в посольстве нет возможности защитить вас, если вы нарушили немецкие законы. Также вы должны понимать, что большинство должностных лиц посольства испытывают сильные предрассудки против тех, кого они называют 'красными', и всегда неохотно помогают им. Конечно, можно рассчитывать на тот факт, что у вас есть богатый и известный дядя.

"Прежде всего", – воскликнула она, – "я не должна втягивать в это своего дядю!"

– Боюсь, вам придется это забыть, мисс Крестон, у вас серьезные проблемы, и вам придется использовать то, что у вас есть. Имя вашего дяди будет означать газетную шумиху, и это может быть той вещью, которая спасет вас. Если вы получите огласку в газетах в Америке, то этот факт будет немедленно отправлен обратно в Берлин, и гестапо будет гораздо более осторожной с вами.

– На самом деле мне очень больно, мистер Бэдд, осознавать, что я сделала с вами и с другими.

"Пока что", – ответил искусствовед, – "вы живете под защитой американского законодательства, и у вас есть чувство безопасности, из-за чего вам трудно понять ситуацию здесь, в Нацилэнде. Здесь нет никаких законов, только капризы чиновников, к которым вы попали в руки. В настоящее время у нас нет посла в Берлине, мы отозвали его, по-видимому, в надежде, что это как-то повлияет на нацистов. Все это заставило их больше нас ненавидеть, и теперь президент Рузвельт выступает с речами, называя их агрессорами и чем-то ещё, поэтому вы можете видеть, что ваше обращение в посольство может нанести вам больше вреда, чем пользы".

VIII

Ланни понял, что у него есть вся информация, которую Лорел Крестон могла ему дать. Отсутствовало одно важное обстоятельство, которое она не могла знать. Что вызвало рейд гестапо? Поймали ли они Монка? Ланни не считал возможным, что подпольщик мог выдать свою помощницу, но они, возможно, следили за ним и наблюдали за его встречами с ней. Эта мысль была ужасной и помогла ему понять, насколько велика опасность для женщины, и насколько серьезен риск, который он везёт в своей машине.

Ради неё он стал думать вслух. – "В прежние времена из Германии всегда было много способов выехать из страны. В стране пять тысяч километров границы, включая водные, и я слышал много историй о беженцах и их уловках. Крестьянин в ночное время может провести через поля, гид проведёт через горы, капитан корабля спрячет на корабле, машинист локомотива провезёт в своей кабине. Но теперь прошла мобилизация армии, по крайней мере, частично. Мне сказали пару недель назад, что на восточной границе миллион человек, и также на западной. Так что теперь, когда при попытке приблизиться к границе без надлежащих бумаг, будешь шпионом, а это хуже, чем быть автором 'Арийского путешествия'. Кстати, как насчет вашего паспорта?"

– Он остался в моем чемодане в пансионе.

– Ну, полиция позаботится о нём. А ваши деньги?

– У меня в моем кошельке всего несколько марок, остальные были заперты в чемодане.

"Они позаботятся и об этом. Но вы не должны быть без денег". – Держась за руль одной рукой, другой он вытащил из кармана бумажник и извлек пару банкнот. "Спрячьте их куда-нибудь", – сказал он, поворачиваясь к ней.

Она ответила: "Спасибо, это будет заём".

– Я опасаюсь любого плана, который предполагает взятки при попытке выезда из страны. Если вы знаете подходящего человека, то все в порядке. Но при поисках вслепую, вы можете столкнуться с нацистом, шантажистом или преступником. Я бы не спешил посылать хрупкую женщину ночью с человеком, о котором я ничего не знаю. Я не могу позволить себе сопровождать вас по собственным причинам.

– Я бы была идиоткой, если бы попросила вас сделать это, мистер Бэдд. Я и так принесла слишком много осложнений.

– Вы можете переплыть реку Рейн в ее верховьях, где она не слишком широкая, но холодная, когда она исходит с гор, но я не думаю, что вы особенно сильный пловец.

– Точно не я.

– Есть много горных перевалов, где можно перейти границу, но нельзя путешествовать в темноте, не зная каждый сантиметр дороги, и даже при дневном свете можно потеряться и упасть на пропасть. Не говоря уже о попадании под обстрел патруля. Если вы проследуете в один из портов, то будете иметь дело с грубыми людьми, а иностранные суда внимательно осматривают, особенно в военное время. Вы должны понять, что ваш трудности умножаются на десять, только потому, что вы выбрали такое неудачное время, чтобы попасть в беду.

– Вот почему я и попала. Я в таком ужасе от мысли о другой великой войне.

– Ваши чувства понятны и заслуживают уважения, но рано или поздно, когда мы живем в этом мире, мы узнаем разницу между тем, что возможно, а что нет. Каждое живое существо обнаруживает, что его выживание зависит от усвоения этого урока.

"Очевидно, я одна из неудачников", - сказала она. Он не мог быть уверен в ее тоне, было ли это иронией или отчаянием, но он подумал о последнем.

"Мы найдём способ вытащить вас из Германии", – заявил он. – "Не будьте слишком обескуражены, когда я указываю на трудности. Правило военных, никогда не стоит недооценивать силу противника, и только зная опасности, можно найти пути, чтобы их избежать. Нам надо обсудить ситуацию со всех сторон и выбрать время и место, где будут наименьшие препятствия".

Они выехали за пределы большого Берлина и его пригородов и ехали по проселочным дорогам, где никто не собирался обращать на них внимание. Ланни продолжал двигаться на запад, потому что это было ближе к дому, но он не был уверен, что, в конце концов, он не изменит направление. Он сказал ей, что это его машина. Но не дал объяснений, почему он никогда не приглашал ее проехаться на ней. Она была вправе думать, что может быть, он только что привез ее в Германию. Он сказал: "Мы в достаточной безопасности, пока мы продолжаем двигаться. Если, конечно, вас не подозревают в каком-либо действительно серьезном преступлении, чтобы полиция всего рейха прочесывала все дороги в поисках вас. Мы можем покупать еду и есть в дороге. Но мы никогда не сможем остановиться в любом отеле или жилье, потому что они должны были бы зарегистрировать нас в полиции".

"Вы не можете ехать вечно", – возразила женщина.

– Я могу ехать дольше, чем вы можете себе представить. Я постоянно ездил целый день и ночь, когда мне нужно было куда-нибудь добраться, и я мог бы продолжать, если бы мне потребовалось. Умеете ли вы управлять автомобилем?

– К сожалению, нет, у меня ничего не получается с машинами, я не могу пользоваться швейной машинкой, не пришив себе палец.

– Вы будете удивлены, узнав, как легко управлять автомобилем. На этих тихих дорогах я мог бы через час научить вас всему, а затем вы могли бы спокойно катиться в течение нескольких часов, пока я не посплю. Это может быть необязательно, я просто указываю, что у нас есть время, чтобы подробно обсудить ситуацию и не беспокоиться.

– У вас есть время на такой отпуск?

– Мое время всегда было моим. И, конечно, я не могу его лучше использовать, чем помочь земляку выбраться из затруднительного положения. Мне не нужны никакие идеи, чтобы понять, что вы попали в него через избыток идеализма.

– Вы так любезны, что я не могу найти оправдания для себя. Я бы не позвонила вам, если бы не полностью потеряла голову.

"Вы выбрали подходящий момент, чтобы её потерять", – ответил повзрослевший плейбой с улыбкой. – "Через несколько секунд я должен был бы катить по дороге в Мюнхен, и что бы вы тогда делали?"

– Полагаю, я должна была взять такси в американское посольство, а оттуда позвонить своему дяде Реверди по телефону.

Ланни Бэдд, живший среди богачей всю свою жизнь, с усмешкой заметил: "Вы остались бы его слугой до конца своих дней. Вам пришлось бы путешествовать на яхте и играть в бридж или безик, или что бы это ни было".

"Хуже того", – ответила женщина без следа юмора в ее голосе. – "Мне пришлось бы пообещать и писать достойные респектабельные сексуальные истории для женских журналов".

Они ехали весь день, останавливаясь только на заправочной станции, и в продуктовом магазине в деревне, где покупали крекеры, сыр и фрукты. Ланни подумал, что его пассажирка будет в безопасности, сидя в автомобиле. Она могла отвернуться, когда проезжали другие автомобили. Они ехали с умеренной скоростью, потому что у них не было особой цели, и потому что такая скорость не привлекала внимания. Мысленно они обошли все границы Германии. Ланни, который пересекал эти границы множество раз со времени своего детства, мог рассказать, что они найдут в этих местах. Только без учёта страшного фактора войны. А он становился все хуже и не лучше. Если начнется война, их проблема может стать неразрешимой.

Ланни не мог позволить себе слишком много знать о подполье и его методах, но он защитил себя замечанием: "В старые времена, когда красные захватили власть, то беженцами стали аристократы и богатые, и я наслышался бесконечных историй о способах, которыми они пользовались. Некоторые глотали пригоршни бриллиантов и жемчуга, прежде чем пересечь границу, одному из русских великих князей удалось вывести три картины Рембрандта, свернутых вместе, и он много лет жил на Ривьере на выручку от их продажи".

В памяти Ланни была свежа история о том, как он пытался вытащить Фредди Робина из Германии в фургоне, в котором привозил картины Дэтаза в Мюнхен. Он не мог об этом рассказать, но он мог сказать: "У меня есть старый друг в Каннах, один из лучших парней, он был пехотным лейтенантом в мировой войне. Он женился на французской девушке и теперь имеет туристическое бюро, а его жена управляет пансионом. При угрозе войны туристический бизнес падает, поэтому прямо сейчас Джерри Пендлтон не будет занят. Я мог бы позвонить ему по телефону и сказать: 'Садись на первый самолет в Штутгарт' или любой город, который будет ближе, и он будет здесь через несколько часов. Он знает много людей в туристическом бизнесе, агентов и т. д., И он может знать кого-то, кто может заняться контрабандой за разумную цену. Через французскую или швейцарскую границы. Или он может вернуться в Канны и получить разрешение на выезд для вас, у меня есть подлинник, и он мог бы взять его и сделать еще один. Вы понимаете, что человек в его бизнесе занимается этим время от времени. Он знает какого-нибудь давнего пуалю, который не прочь надуть грязных бошей".

"Ой!" – воскликнула женщина. – "Ведь это нелепо, что я должна стать обузой для вас и ваших друзей в такой беде!"

– Было нелепо, когда вы пытались писать антинацистские рассказы в берлинском пансионе, но вы это делали, и теперь вы одобряете поэта, который сказал: 'Да, видно, тот, кто начал лгать, Не обойдется ложью малой!' Здесь мы находимся в тюрьме герра Гитлера величиной с империю...

"Мистер Бэдд, вы не можете восхищаться этим человеком!" – воскликнула пассажирка на заднем сиденье. Поскольку она сидела, Ланни мог наблюдать за ее страдающим выражением лица в своем зеркале заднего вида.

– Как писатель, вы найдете его самым увлекательным предметом достойным изучения в мире. Когда-нибудь я расскажу вам о нем, но сейчас я хочу рассказать о молодом друге, чей дом находится на реке Темзе. Он, вероятно, сейчас мирно плывёт на лодке с шестом и цитирует то, что он называет современной поэзией, в этот приятный сумеречный час. Он пилот, и, если бы я позвонил бы ему по телефону, то он отправил бы самолет в любой город Германии. Вы можете легко влюбиться в него, потому что он является очаровательным идеалистом, который только что окончил колледж Модлин. Ланни произнес это слово так, а затем объяснил, что англичане пишут это слово, как "Магдалин". Американцу эти английские дьявольские выверты в написании и произношении не понять. – "Его имя Альфред Помрой-Нилсон, он немного красный, как и вы, или, может быть, только розовый".

– Я думаю, это становится моим оттенком.

– Хорошо, Альфи подумает, что было бы восхитительно заполучить летающего комара и спуститься на луг где-то в пределах немецкой границы и забрать находящуюся в опасности девицу своего политического окраса. Единственная проблема в том, что дело идёт к войне, граница, безусловно, охраняется днем и ночью, и неизвестный иностранный самолет может быть сбит, прежде чем он перейдет через Северное море или даже позже. Поэтому, возможно, Альфи предпочтет прибыть на скоростном катере. Среди его соседей по Темзе есть несколько человек, которые привезут его, и они подойдут близко к одинокому месту на берегу ночью и начнут мигать фонарём, а розовая леди может нырнуть и сделать несколько гребков. Сейчас купальный сезон, и вода будет в норме. Понимаете, я просто воображаю приключения, даже если мы не примем участия ни в одном из них, то в один прекрасный день вы можете использовать их для своих рассказов. Проблема заключается в том, о чем я уже говорил. Если мы купим газету и прочитаем, что началась война, тогда мы будем в затруднительном положении. И вам, вероятно, придется подписаться на жизнь на Ориоле!

Стало темно, и Ланни сказал: "А что, если вы устроитесь на этом месте и хорошо поспите".

Она ответила: "Мне кажется, что я никогда не смогу спать, пока не покину Германию".

– Я понимаю вашу нервозность, но вам могут понадобиться все ваши способности. А для того, чтобы уснуть есть психологические упражнения.

– Вы имеете в виду подсчет овец?

– Я никогда не интересовался овцами. Я обнаружил, что декламация про себя стихов была хорошим успокаивающим для меня. Я полагаю, потому что это мне нравилось, пока я был молодым. Сон приходит из подсознания, и чем глубже вы туда забираетесь, тем лучше. Длительные впечатления это те, которые мы получили в детстве. И стихи, которые мы выучили, это те, которые означают для нас мир и счастье. Знаете ли вы детскую молитву на ночь? Если так, то говорите её сейчас и снова и снова, и не механически, или как современную софистику. Будьте ребенком и спите как ребенок.

"Очень интересно", – сказала она. – "Но позвольте мне подождать до позднего вечера".

Они прибыли в Тевтобургский Лес, который находится в центре западной Германии. Цепь гор, невысокая, но густо лесистая. Они ехали вдоль предгорий, и Ланни сказал: "Сегодня вечером вокруг нас должны быть призраки, потому что это те горы, из которых хлынули тевтонские орды и уничтожили римскую армию под командованием Квинтилия Вара во времена Христа. Вы можете помнить из своих школьных книг крики императора Августа: „Квинтилий Вар, верни мои легионы!“ Мне говорили, что эта победа должна считаться одной из причин поздней Мировой войны, а затем следующих, которые за ней последуют. Франки латинизировались и стали цивилизованными людьми, тогда как тевтоны оставались варварами в своих темных лесах и все еще лелеют свою веру в святость кровопролития".

Тот же старый Ланни Бэдд, читающий научные лекции, будь то музыка, искусство, литература или история этого старого континента, где он родился!

XII

Они въехали на поляну в лесу, и на некотором расстоянии от дороги увидели горящий огонь, и услышали звуки пения. Ланни заглушил двигатель, и они прислушались к словам Песни Хорста Весселя: "Die Strasse frei den braunen Bataillonen!" Ланни сказал: "Это лагерь Гитлерюгенд, или, может быть, Юнгфольк, организации младших мальчиков. Летом они отправляются в пешие походы и разбивают лагерь под открытым небом. Три или четыре года назад нацисты мобилизовали всех детей с десятилетнего возраста, и у них есть свои полувоенные организации для обучения молодежи. Тут звучат молодые голоса, так что, вероятно, это Юнгфольк".

"Вы, кажется, все знаете о них", – прокомментировала женщина.

– С детства в Штубендорфе у меня был друг, который вырос, чтобы стать одним из их высокопоставленных чиновников, и каждый раз, когда я приезжаю в Берлин, он наполняет меня более подробными сведениями, которые я должен правильно заучить, иначе это сильно заденет его чувства. Пятнадцать мальчиков составляют Jungenschaft, три этих группы составляют Feldzug, а три этих Fähnlein. Четыре Fähnlein образуют Stamm, а пять этих Jungbann. Всё это доходит до трех тысяч, и я должен признаться, что моя память мне изменяет, чтобы назвать всё до миллионов. Умы немецких детей особенно податливы, и мой друг уверен, что среди этих миллионов нет никого, кто не хочет пролить свою последнюю каплю крови за фюрера.

Лорел Крестон этого не комментировала, а Ланни ждал, пока пение не затихнет. Затем он сказал: "Это может решить нам проблему сна".

– Что вы имеете в виду?

– Это место, где мы можем найти жилье без регистрации в полиции. Во всяком случае, попытка не пытка. Вам нужно будет иметь другое имя. Мисс Джонс вам подойдёт?

Она согласилась, и он свернул в узкую аллею, ведущую в лагерь. Когда они были рядом, двое мальчиков лет шестнадцати или около того вышли из тени и предупредительно подняли руки. Ланни остановил свой автомобиль и заглушил двигатель и вежливо сказал: "Zwei amerikanische Gäste wollen Ihr Lager besuchen". Ответ был следующим: "Bitte warten Sie, mein Herr''.

Они сидели и слушали другую песню, пока один из ребят не вернулся и сказал: "Bitte, kommen Sie mit". Он провел их по дороге к месту, где было припаркованы пара других машин, и когда они вышли, он повел их к костру. Молодой человек в военной форме встретил их, и Ланни сказал: "Herr Budd und Miss Jones. wir sind amerikanische Touristen". Человек ответил на хорошем английском: "Мы с удовольствием вас примем".

XIII

Это была поляна в темном лесу, которую, как стены, окружали высокие прямые ели. В центре горел огонь, вокруг него на ковре из нападавших еловых иголок сидела толпа ребятишек в возрасте от десяти до шестнадцати лет. Их было около пятидесяти, поэтому Ланни решил, что это был Фельдцуг. Они носили униформу хаки со спортивными трусами, сандалиями и шейными платками. Радостные лица с синими или серыми глазами с любопытством повернулись к гостям. Открытые рты, певшие Лорелею, игнорируя факт, что слова были написаны евреем.

Потом пели Танненбаум, О, Танненбаум, который звучал для "Мисс Джонс" по-домашнему, потому что под его мелодию пели Мэриленд, Мой Мэриленд.

Вожатый сидел рядом с гостями. И после перерыва Ланни достал свой бумажник и вынул из него ценный документ, который он использовал для всех дипломатических целей. Это была вырезка из газеты Münchner Neueste Nachrichten пятилетней давности, рассказывающая о выставке Дэтаза в этом городе и описание того, как пасынок знаменитого живописца, отпрыск американских Оружейных заводов Бэдд, отвёз одну из картин в Коричневый дом, чтобы показать её фюреру. А фюрер рассказал о своей любви к истинному и достойному французскому искусству. Вырезка содержала портрет безупречно арийских черт Ланни Бэдда. И она была аккуратно помещена в прозрачный и негнущийся конверт, где её невозможно было помять или повредить.

Ни один нацист не смог бы устоять перед этим волшебным документом. Это было одновременно Удостоверением личности и пропуском во внутренние святыни новой религии. Он пробовал этот трюк много раз и знал, какое время занимает чтение. И в какой именно момент читатель придет к мысли, что Ланни является старым другом фюрера, а также Курта Мейснера, композитора, и Генриха Юнга, высокопоставленного руководителя Гитлерюгенд. Скромный вожатый этого Фельдцуга сидел, читая при свете от своего маленького электрического фонарика, и когда он подошел к этому месту, он больше не мог сохранять свое волнение. "Это просто замечательно! С нами личный друг наших вождей!"

Ему сразу же захотелось узнать, будет ли Ланни разговаривать с мальчиками и рассказывать им об этой чудесной дружбе. Ланни сказал, что ему это будет приятно. Тогда вожатый встал и представил американского джентльмена, рассказывая, какое прекрасное сообщение он сейчас сделает. Раздались громкие крики восторга, и когда гость начал говорить, они сидели, как каменные, а некоторые с крепко сжатыми руками. Пятьдесят пар синих и серых глаз были прикованы к лицу Ланни. А он рассказывал, как он в детстве побывал в замке Штубендорф и встретил Курта и Генриха, и как в последующие годы после войны Генрих рассказал ему о новом движении под названием НСДАП, и как Генрих посещал фюрера в тюрьме в крепости Ландсберг.

Рассказчик продолжил рассказывать, как его отвезли на встречу с герром Гитлером в его скромной квартире в Берлине, и обнаружил, что он играет с двумя детьми своей экономки. После того, как фюрер захватил власть, у Ланни была привилегия посещать его много раз. Фюрер купил полдюжины картин отчима Ланни и повесил их в гостевом доме в Бергхофе. Он сказал, что сделал это в знак его стремления к дружбе между Францией и Германией. Также он поручил американскому Kunstsachverständiger купить несколько работ австрийского художника Дефреггера, который рисовал крестьян на родине фюрера. Американец был гостем в течение нескольких недель в Берхтесгадене и рассказывал о жизни там, включая приют на Кельштайне. Ланни знал только одного другого иностранца, которого когда-либо брали на эту вершину горы, и это был французский дипломатический представитель мсьё Франсуа-Понсе.

Этим парням туннель в горах и двухсотметровая шахта лифта, проходившая через твердый гранит, казались самой прекрасной сказкой в мире. Строение на вершине с видом на все австрийские Альпы, была небесами, истинным тевтонским местом обитания божества. Когда гость добрался до конца своего повествования, они сидели тихо, переговариваясь вполголоса. Когда вожатый спросил с уважением, не окажет ли герр Бэдд им честь пожать руки, они выстроились в линию, не толкаясь и не толпясь. Каждый щелкал каблуками своих сандалий и делал изрядный поклон от талии и торжественно жал руку, которая жала руку фюрера. Пятьдесят раз и ещё несколько Ланни слышал – "Danke schön, Herr Budd", и пятьдесят раз он поклонился и улыбнулся в ответ.

XIV

Костер умирал, и настало время ложиться спать. Ланни сказал: "Какое чудесное место у вас здесь!" Ряды палаток освещались ослабевшим огнем, и вожатый объяснил, что они отправятся утром, а новый Фельдцуг прибудет в конце дня. Ланни сказал: "Интересно, вас устроит, если сегодня мы останемся с вами в лагере". Это вызвало волну волнений. Der persönlicher Freund des Führers und seine Dame wollen ubernachten! Две палатки? Да, конечно, у них было множество палаток, потому что в такие приятные ночи большинство Kameraden предпочитают разложить свои одеяла на хвое.

Так двух посетителей сопроводили в прилегающие палатки, в каждой из них были холщовая кровать, одеяло и маленькая тумбочка с умывальником и кувшином. Вскоре все стихло, Ланни вытянулся, но он не стал читать детскую молитву на ночь! Часами он лежал неподвижно, мысленно перебирая различные сумасшедшие схемы, которые он излагал Лорел Крестон во время их поездки. В тишине и темноте они казались более безумными, чем когда-либо. И когда он закончил перебор, то был готов молить Господа, чтобы тот взял его душу!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Мужественно преодолевать

затруднения

⁴⁹

ПОСЛЕ завтрака с хлебом и маслом и горячим какао, туристов проводили в путь приветственными криками. Они пошли на запад. Но вскоре Ланни решил, что приближаться к французской границе не разумно, и они развернулись к югу. Пейзажи отличались разнообразием и красотой, но они не могли их оценить. Это был немецкий пейзаж, а им хотелось увидеть пейзажи любой другой земли. Утром 22 августа Ланни включил радио на своей машине и, держа громкость на низком уровне, услышал официальное заявление правительства Германии о том, что миссия во главе с министром иностранных дел Риббентропом должна была отправиться в Москву с целью заключения пакта о ненападении с Советским Союзом.

Он знал, что это произойдёт, и обнаружил, что большинство людей из "мира великих", с которыми он говорил, слышали эти слухи. Но за пределами Германии в это верить не хотели и не верили. И теперь даже Ланни был потрясен, когда услышал это официальное объявление. Он знал, что это означает войну. Через три дня, если утверждение Монка было правильным. Для нацистов это был "зеленый свет" взять то, что они хотели от Польши, и воевать с Англией и Францией, если эти страны предпочтут вмешаться. Ланни объяснил это своей спутнице, и они слушали иностранные радиостанции, отключая их, когда проезжали мимо кого-то на дороге.

"Это создаст большие трудности для вас и меня", – сказал Ланни. – "Меры предосторожности на границе будут удвоены, не будет и самолетов, летающих в Германию, и никаких моторных лодок, приближающихся к берегу". Правда была в том, что он был в отчаянии в отношении следующего шага. Но он не стал говорить об этом, чтобы не пугать свою компаньонку.

"Мистер Бэдд", – ответила она, – "вы были добры ко мне сверх меры, но есть предел для моего права навязываться вам. Я думаю, вы должны высадить меня в следующем городе и оставить меня там".

– Для чего?

– Для возвращения в Берлин в посольство и ждать там всего, что случится со мною.

– Я не готов сделать что-либо подобное. Даже если придётся кататься месяц по стране, проводя ночи в лагерях Jungvolk.

"Скажите мне откровенно", – продолжала женщина. – "Что вы планировали делать, если бы я не позвала вас на помощь?"

– Я поехал бы по картинным делам, не особенно срочным, потом я собирался позвонить Рудольфу Гессу и предложить посетить его в Берхтесгадене.

– Это действительно важно для вас, не так ли?

– Возможно, да, возможно, нет. Вы видели, что я смог сделать прошлой ночью, просто имея возможность говорить об этих могущественных личностях. И это так везде, где бы я ни был, в Европе и Америке. Все хотят услышать о Гитлере, Геринге, Гессе, Шахте, о всех великих нацистах. В любом доме мультимиллионера в любой столице для этого приглашают на обеды и ужины, кстати, я говорю и о картинах, и может случиться так, что такие люди, как миссис Генри Форд или ее сын Эдсел, поймут, что я предлагаю им возможность приобрести картины, не делая себя смешными. Одна вещь вырастает из другой, и никто не может предвидеть, что может стать следствием случайной беседы.

Ланни не забыл, что эта леди из Балтимора должна была шпионить за ним, и он подумал, что это может быть добрым делом для её спокойствия. "Вы действительно должны понять мою позицию", – продолжил он. – "Я любитель искусства, мира и человечности. Я заявляю об этом, куда бы я ни прибыл, и меня так принимают. Я путешествую как своего рода международный рассыльный, посланник богов. Герр Гитлер говорит: 'Расскажите своим друзьям мою позицию', – и продолжает объяснять, как он хочет взаимопонимания между Германией, Францией и Великобританией. Когда я еду в эти страны, то деловые люди спрашивают меня: 'Чего хочет Гитлер?' А я отвечаю: 'Он сказал мне сказать так и так' ".

– А он думает так, как говорит, мистер Бэдд?

– Государственные деятели всегда спрашивают об этом, и я отвечаю: 'Я не психолог, и я не читаю его мысли. Это то, что он сказал мне, а вы можете верить ему, если считаете, что он этого стоит'. Затем, когда я возвращаюсь в Германию, Гитлер, Геринг и Гесс спрашивают меня об этом, и я повторяю то, что мне сказали. Обе стороны заявляют, что хотят прежде всего мира, и я делаю все возможное, чтобы поощрять это. В этот момент вы можете догадаться, что я не очень горжусь тем, что я сделал. Я считаю себя хорошим, но довольно безрезультатным дилетантом.

Некоторое время они ехали, слушая разноречивые комментарии британских и французских радиожурналистов на коммюнике из Вильгельмштрассе. Фюрер "обвёл их вокруг пальца" в том, о чём не может быть и речи. Им потребуется несколько дней, чтобы понять последствия этого действия и, возможно, годы, чтобы наблюдать последствия этого. "В Берхтесгадене вероятно вы сможете что-то сделать! " – внезапно воскликнула женщина. – "Расскажите мне об этом откровенно, я вас умоляю".

Некоторое время он думал: "Я расскажу вам, что я планирую, если вы пообещаете никому это не рассказывать и очень серьезно относитесь к этому обещанию".

– Конечно, вы можете рассчитывать на это.

– Вы должны понимать, что прямо сейчас фюрер и его окружение принимают самое важное решение за всю свою карьеру, возможно, самое важное в истории своей страны. Я представляю их в полном замешательстве. Государственные деятели и генералы приходят и уходят, а вот есть решения, которые не нельзя отозвать. В такое время некоторые из них жаждут сверхъестественных советников. Гесс один из них. Я собирался предложить мадам Зыжински из Жуана и посмотреть, что духи могут сказать о будущем Фатерланда.

– Вы действительно считаете, что в теперешнем кризисе он будет рассматривать такие вещи?

– Я могу заверить вас, что он воспринимает их с максимальной серьезностью.

– И вы, случайно, делаете то же самое?

– Мне следовало бы прочитать лекцию об этом, милая леди. Я был воспитан, как и вы, считать такие вещи суеверием и мошенничеством. Но я читаю публикации современной науки. Вы помните, что я рассказал вам о Джинсе и Эддингтоне. Сейчас есть группа наиболее компетентных физиков, которые говорят нам, что время не является фиксированной и абсолютной вещью, как нам кажется. Вполне возможно, что всегда существует то, что всегда было, и что будет точно так же всегда существовать. Поэтому я решил по-новому взглянуть на мир, я готов поверить во что угодно, если у меня будет достаточно доказательств, и я всегда буду сомневаться прежде, чем скажу, что что-то невозможно. Я прочитал книгу англичанина Дж. В. Данна, которая внимательно следит за своими снами и находит, что многие из них являются пророческими. У меня не было времени попробовать это, но я, конечно, не скажу, что это утверждение абсурдно.

"Такие идеи перевернут все мои мысли верх дном", – заявила женщина.

– Конечно, и нам это не нравится, мы все этим возмущались от Коперника и Галилея до Эйнштейна. Так случилось, что прямо сейчас в этом кризисе я думал больше о международных делах, а не о паранормальных исследованиях. Я заметил, что Текумсе и другие контроли, которые приводит нам наша пожилая польская медиум, всегда на стороне мира и человечности. Я не знаю, связано ли это с ее природой, или мой отчим и я оказываем какое-то влияние на связи с потусторонним миром, во всяком случае, они советуют против войны, и я думал, что они могут сказать что-то особенно важное, и поэтому повлияют на Гесса и других, с которыми он общается.

"И вы не можете попробовать это из-за меня! " – воскликнула Лорел Крестон. – "Это, конечно, несправедливо!"

"Пусть это не беспокоит вас", – сказал он. – "Это была довольно сумасшедшая идея, и сто разных вещей, возможно, не позволили её реализовать. Возможно, уже слишком поздно, и, возможно, было слишком поздно, даже до того, как вы мне позвонили".

III

В голову Ланни Бэдда идеи приходили по-разному. Иногда они приходили как вспышка молнии, заставляя его вскакивать и кричать. Иногда они приходили величественно, как процессия со знамёнами и музыкой. Иногда они тихо прокрадывались, как маленькая мышь в комнату. Ланни думал о медиумах в трансе и их странной жизни. Об их личностях, реальных и тех, которые они порождали, откидываясь назад и закрывая глаза. Мадам была усталой старухой, и её испугал Бергхоф, и она не хотела туда возвращаться. Она плохо себя чувствовала, и, возможно, не могла путешествовать. Конечно, не одна. Ланни должен был увидеть Прёфеника, думая его использовать. Он посетил пару других медиумов, о которых он слышал, но не нашёл ничего стоящего. С любым немцем было практически невозможно что-нибудь сделать из-за политических последствий, соблазнов, атмосферы интриг и террора, которые окружали горный приют фюрера. В этой ситуации кто надеялся что-либо получить, или боялся что-либо потерять от встречи с нацистом Nummer Eins или Nummer Drei был бы бесполезен.

Затем появилась идея, маленькой мышью прокравшаяся в голову Ланни. Высунула свой крошечный нос в трещину и сморщила его, понюхав. Какова была атмосфера в этом месте, и, имела бы маленькая мышь шанс, или она должна отступить и юркнуть обратно в норку?

Женщина заговорила первой. – "Я полностью уверена, что я не должна вас больше удерживать, мистер Бэдд".

Ланни ответил: "Подождите минуту, у меня в голове что-то появилось".

Машина продолжала ехать, и прошло несколько минут, прежде чем он снова заговорил. Затем он сказал: "Будет ли вам интересно посетить Берхтесгаден".

– Вы имеете в виду город?

– Я имею в виду Бергхоф, дом фюрера.

"От вас у меня перехватывает дыхание!" – воскликнула она.

– Вы видели то, что мы сделали прошлой ночью. Это было смело, подумали вы, но мы с этим справились. Я не раз так поступал, и до сих мне сходило с рук. Есть несколько стихов о жгучей крапиве. Я не помню точные слова, но их идея состоит в том, что если взять крапиву осторожно, то она больно обожжёт, но если ее взять крепко, она станет мягкой, как шелк. Я думаю, что нацисты подобны ей.

– Вы думаете, что привезёте меня туда в качестве гостя?

– Я бы придумал хороший предлог.

– Но ... с гестапо, идущей по моему следу?

– Гестапо не беспокоит фюрера своими проблемами. И особенно в такое время. Гестапо работает в темноте и у неё левая рука не знает, что делает правая. Я должен сказать, что дом фюрера последнее место в Германии, где она будет искать антинацистского писателя.

– Вы хотите, чтобы я приехала под именем Лорел Крестон?

– Ни в коем случае, вы теперь мисс Джонс, Эльвирита Джонс, скажем так, вы из Нью-Йорка, большого и густонаселенного города, и я встретил вас на Ривьере.

– Но что ... что я путешествую с вами по Германии?

– Я нащупываю свой путь к идее, которую я нахожу новой и занимательной, хотя я должен признать, что она немного пугает меня. Гесс всегда ищет нового и лучшего медиума, и мне интересно, не смогли бы вы угодить ему.

– Но, я ничего не знаю о предмете!

– Я говорил вам, что смогу научить вас водить машину через час или два, я мог бы сделать из вас отличного медиума за то время, пока мы будем в пути в Берхтесгаден.

– Вы имеете в виду мошеннического?

Ланни не мог не рассмеяться. – "Это слишком сильно повлияет на ваш моральный облик?" Затем, серьезно: "Я всегда был добросовестным в вопросах, связанных с паранормальными явлениями в поисках фактов и попытках их понять. Но это совсем другое дело. Это хитрость, чтобы помочь другу избежать серьёзных неприятностей. Вы могли бы помочь человечеству, сказав Руди Гессу, что дух Пауля Людвига Ганса фон Бенекендорфа и фон Гинденбурга приказывает ему удержать Германию от войны".

– Я в ужасе от мысли попасть туда, мистер Бэдд!

– Вы были в ужасе от мысли о гестапо, и у вас были на это основания. Это, конечно, не хуже, чем попасть в их руки.

– Но я так невежественна в этом вопросе!

– К счастью, я в меньшей степени, я провёл сотни экспериментов и прочитал множество книг. Мой отчим, Парсифаль Дингл, о котором вы, возможно, слышали в Жуане, неустанно трудился над этим предметом в течение двадцати или тридцати лет и снабдил меня своими открытиями. Я могу рассказать вам, что вам нужно знать. И будьте уверенны, что мы не приблизимся к Берхтесгадену, пока вы не сможете выучить наизусть свои уроки.

– Но ... как все это поможет мне выбраться из Германии?

– Здесь всё просто. Если бы вы сумеете убедить заместителя фюрера, то все, что вы захотите в Германии, будет вашим. Вы можете сказать, что ваши сумки были украдены, ваш паспорт потерян, и Гесс предоставит вам документ, который будет принят в любой точке страны и на любом выходе из страны, и он будет действовать в мирное и военное время.

Ланни повернул машину на юго-восток, сказав: "Мы можем двигаться так, как и в любом другом направлении. Если мы отбросим этот план, я снова смогу повернуть руль".

"Как становятся медиумом? " – спросила пассажирка.

– Многие ученые были бы рады узнать об этом. Очевидно, никто не становится медиумом, они просто есть. Маленький мальчик обнаруживает, что знает ответ на арифметическую задачу, и не потому, что он её решил, а потому, что решение было в уме учителя. Девочка знает, что скажет ее мать, прежде чем мать начинает двигать губами, она знает, что зазвонит телефон, и кто звонит. Или, может быть, группа людей из любопытства попробует эксперимент сидеть в темной комнате и держать руки вокруг стола. Раздаётся стук, и стол начинает шевелиться. Возможно, это кто-то шутит. Но опять-таки это может быть чем-то, что сбивало с толку каждого ученого, который когда-либо исследовал это. Стуком передавались послания, о которых никто в комнате ничего не знал. Стол может подняться в воздух или может начать двигаться с силой, которую трудно преодолеть. Мой отчим, очень уважаемый человек, рассказывал мне, что группа людей пробовала этот эксперимент у него дома в штате Айова. И путём исключения из эксперимента одного человека за другим он убедился, что эта сила исходит от пожилой женщины, которая большую часть жизни была семейной служанкой. Она понятия не имела, и была так же поражена, как и он. Они вдвоем положили свои руки на верхнюю часть стола с газетой под руки, чтобы они не могли двигать стол, если бы захотели. Свет не имел никакого значения, и он и другие могли наблюдать и видеть, что со столом нет контакта, кроме четырех рук на бумаге. Но стол заскользил по комнате с такой скоростью, что они вряд ли могли справиться с ним.

– Вы ожидаете, что я буду так поступать?

– Конечно, нет. Вы не знаете, как это сделать, а я не могу вас научить этому. Вы будешь медиумом в трансе и установите связь с духами.

– И как я это сделаю?

– Давайте возьмем мадам за модель, потому что чаще всего я наблюдал её. Вы будете сидеть в удобном кресле в тусклом свете, откинув голову назад и закрыв глаза. По желанию вы можете на глаза набросить платок. Через минуту или две вы начинаете тяжело дышать, и потом вы вздыхаете и стонете, как будто вы в беде. Затем вы замолкаете и находитесь в трансе. Никто не знает, что это такое. Это как сон, но другое. Несомненно, что сознание спит. Но что-то бессознательное, отличное от сна, прорывается наружу. Вы произносите слова, но это не вы, и после того, как вы выходите из транса, вы не представляете, что вы сказали или что случилось.

– А что происходит?

– Вы, как беллетрист, привыкли воображением создавать персонажей и делать их реальными и заставлять их жить своей жизнью. По-видимому, медиум делает то же самое, но по-другому. Что-то в подсознании мадам создало персонажа, который называет себя Текумсе и говорит, что он был индейским вождем, но не тем, кто известен в истории. У него яркая личность, чего не хватает мадам. Он утверждает, что появляются духи мертвых, и он сообщает, как они выглядят, как и что они говорят, иногда, когда сеанс очень успешный, эти духи начинают говорить сами за себя. Но вам не нужно пытаться этого делать.

– И вы верите, что я смогу устроить такое представление?

– У вас есть воображение и остроумие. Вам не нужно ничего опасаться, потому что все в ваших руках, никто не может держать вас в трансе, если вы не хотите в нём оставаться, и если вы попадете в трудное положение, вы всегда можете из него выйти. Если я слишком сильно наступаю на старого Текумсе, он приходит в ярость и говорит, чтобы я отправлялся к дьяволу и оставил его в покое. Он обижается, когда я говорю о телепатии, он даже обвиняет меня, что я воздействую на него 'мыслительной телепатией'. Вы свободно можете обвинить вашего клиента, что он сомневается в вас. Этого мало кто не делает, и Гесс сомневается в то, во что он верит. Если вы больше ничего не можете сказать за духа, то просто этот дух угаснет, и пусть появится какой-то новый дух, с которым вы будете чувствовать себя более свободно.

– Должна ли я взять Текумсе своим контролем?

– Ни в коем случае. Выбирайте какую-то личность, которую вы хорошо знаете, кого-либо живого или мертвого, чьи идеи и манеру речи вы знаете. Дайте ему имя, какое вам понравится, и пусть он будет любой расы и возраста. Старый негр будет то, что надо. Что-то примитивное более впечатляет, чем историческая фигура.

– Это должен быть мужчина?

– Нацистский мир - это мир мужчин. Достаточно женщины медиума, а женщина контроль для них будет перебор.

– Но я не могу подражать мужскому голосу.

– Теория объясняет, что контроль пользуются голосовыми связками медиума. Если голос звучит так, как будто вы имитируете мужской голос, этого достаточно. Это может быть вздор, я не берусь сказать, но так или иначе таковы правила игры. Я могу вам сказать, что ведущий психолог Америки последнего поколения профессор Уильям Джеймс много лет изучал эти явления, он нашёл медиума, миссис Пайпер, даму, которая ни у кого не вызывала подозрений в мошенничестве. Многие тома отчетов Общества паранормальных исследований были заполнены отчётами о ее сеансах. И заключение Джеймса из всего этого было следующим. – "Или вы верите, что разум миссис Пайпер в трансе общался с разумом умерших, или же у него есть доступ к разуму любого и каждого живого человека. Существует, конечно, еще одна альтернатива. Вы можете быть совершенно не осведомлены о предмете. Большинство людей предпочитают этот путь, но он не относится ко мне".

Машина катилась по Вестервальду. Красивые горные пейзажи, там маршируют и поют множество отрядов мальчишек. Гуляют группы взрослых, а также крепкие мужчины и розовощекие женщины с рюкзаками на спине и посохами в руках. Никто не обращал внимания на американских автомобилистов, только дружеские кивки. Ланни решил, что Германия большая, а гестапо не так уж и велика. Он позволил своей спутнице перебраться на сиденье рядом с ним. Когда никого не было видно, он учил ее искусству входить в транс и снова выходить, рассказывая ей, как вести себя в той или иной чрезвычайной ситуации.

Она выбрала убедительного "контроля". В детстве она знала пожилого негра, который, будучи рабом, сопровождал её деда полковника Кеннана во время всей гражданской войны. Он прошёл с ним все сражения от Манассаса до Аппоматтокса и рассказывал, как выносил раненых офицеров с поля боя и делился с полковником дюжиной зерен пересохших бобов, которые составляли рацион в последние дни армии Виргинии. Лорел живо вспомнила этого "дядю Цицерона" и могла подражать его речи и смешкам. "Просто чудесно!" – оценил сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. – "Он у вас такой же реальный, как Текумсе! Его невежественность позволит вам избежать всего, что вы не знаете, или того, что вам покажется опасным".

Хватит о контроле. Теперь о духах. Ланни объяснил: "Вашим первым экзаменатором будет Рудольф Гесс. Он тот, кого вы должны убедить. Он верит в эту идею, но скептически относится к любому новому медиуму. Это естественно. Он притягивает к себе притворщиков и мошенников. Он умный человек, в определенных пределах. У него хорошие манеры, и он прекрасно говорит по-английски. Он родился в Александрии, где его отец был своего рода торговцем. Он был в армии и ранен под Верденом, а затем сражался с красными в Мюнхене, затем встретился с Гитлером и стал его секретарем и восторженным последователем. Он был с Гитлером во время так называемого Пивного путча, а затем в тюрьме, где они вместе составили Mein Kampf. Рассказывают, что Гитлер говорил, а Гесс записывал. Гесс все отредактировал, потому что Гитлер пятнадцать лет назад был невежественным человеком, и по-прежнему им остаётся во многих отношениях".

– Что Гесс хочет услышать?

– О нападении на Польшу, которое они планируют, и каков будет результат. Но прежде чем вы подойдёте к этому, вы должны убедить его в том, что духи там и что они настоящие. Он будет подозрителен ко всему, что обычно известно. И особенно к тому, что он рассказывал мне. Мне придется вспомнить, что я знаю о его жизни, и что он не знает, что я знаю. Нам лучше начать с его армейской жизни или с партийных сражений. Потому что он сентиментально относится к этому периоду своей жизни. Ко мне пришла идея. Генрих Юнг посетил фюрера в Ландсберге и рассказывал мне об этом месте. Он никогда не устает говорить об этом величайшем часе своей жизни, и поэтому я знаю все детали. Некоторые из заключенных с тех пор умерли, и мы выберем одного из них, и придет его дух. Но до того, как он начнёт говорить, Руди подумает, что он вернулся в этот старый замок, где он удобно провёл пять или шесть месяцев, помогая подготовить завоевание мира. Вы создадите атмосферу славы, вы заставите его увидеть себя на страницах истории, и он решит, что вы самый прекрасный медиум, которого он когда-либо встречал.

– Я начинаю воспринимать это как рассказ, мистер Бэдд!

– Прежде чем мы пойдем дальше есть одна вещь, которая может разбить сердце писателя. Но вы должны понять, что я действую, чтобы спасти вас от самой страшной беды, а не для предоставления вам литературных материалов. Когда вы покинете Германию, вы и Мэри Морроу можете писать о любом из переживаний, которые у вас есть, но не о том, к чему я имею отношению. Вы можете увидеть, что если бы вы даже намеком коснётесь таких священных вопросов, как фюрер, его дом и его друзья или что к ним относится, то ни псевдоним, ни другое средство не убережёт вас. Они запомнят таинственную мисс Эльвириту Джонс, которая пришла из ниоткуда и исчезла снова. И они подумают, что я совершил одну из худших форм святотатства. Возможно, мне не разрешат снова въехать в Германию, и, конечно же, связи, которые я устанавливал двадцать пять лет, будут разорваны.

"Я понимаю ваше положение", – ответил начинающий медиум в трансе. – "Я буду считать, что все это происходит в трансе, и когда я проснусь, я ничего не буду знать об этом".

Ланни Бэдд любил поговорить, а здесь был тот, кто был должен его слушать, хотел он этого или нет. Ланни провёл много утомительных часов, изучая паранормальные явления. Большинство его друзей считали этот предмет скучным. Но эта леди из Балтимора должна была относиться к этому предмету серьезно! Она должна была быть готова ко всему, что могло случиться, поэтому он рассказывал ей о ряде инцидентов, которые произошли с мадам, которая должна была стать ее моделью. На первом сеансе с Захаровым, вскоре после смерти герцогини, пришли духи, которые обвиняли его в своих страданиях и смерти. Оружейный король этого выдержать не мог, и он выбежал из комнаты. Что было очень плохо для медиума.

Ланни сказал: "Что бы ни случилось, никогда не забывайте, что вы в трансе, и ни в коем случае не должны открывать глаза во время транса. Если ваш транс будет насильственно прерван, вы выходите из него со стонами и другими признаками боли. На ее губах была пена, вам нужно показать немного слюны. Вы больны, у вас болит голова, и вы вправе сердиться, потому что клиент нарушает правила. Обычно он сидит тихо, а вы тихо выходите из транса так же, как вошли. Вы спрашиваете, был ли сеанс удовлетворительным, но вы никогда не спрашиваете подробности. Никогда ни при каких обстоятельствах вы не узнаете, что произошло".

И так далее, и дальше. Неприятно было готовить такое крупное мошенничество, но Ланни никогда не нравилась его шпионская деятельность. Она была частью войны, которую он объявил нацистам, и которая, судя по всему, продлится долго.

Он описывал духов и их поведение. Они вели себя так же, как и на земле, и говорили расплывчато о том, как они живут сейчас. Они, как правило, были оптимистичны и любили говорить, что с ними все хорошо. Они любили отправлять сообщения близким, и эти сообщения, как правило, были радостными, но, конечно, могут быть и предупреждения об опасности. Духи обычно говорили о себе, чтобы идентифицировать себя, и их чувства пострадали бы, если бы с ними не разговаривали бы. Ланни всегда предлагал клиентам мадам шутить с духами. Теперь он посоветовал Лорел Крестон шутить со своими клиентами.

"В такое время, как это", – предположил он, – "те, кто придёт к вам, будет вам верить, как только вы дадите им доказательства, которые они жаждут. Они будут в ваших руках. С другими придётся сражаться, и вам лучше не рисковать. Пусть ваши духи будут немцами и нацистами, которые перешли в течение пятнадцати лет. Они должны быть образованными людьми, которые знали бы английский в земной жизни. Или у вас может быть какой-нибудь другой дух, который будет переводить, и вам не нужно идентифицировать этого духа. Если Гесс приведёт вам клиента, которая не понимает английский, он, несомненно, будет там и переведет. Если вы столкнетесь с трудностями, позвольте дяде Цицерону сказать, что он не может понять духа, который говорит на иностранном языке или плохо говорит. Не напрягайтесь, и пусть старый негр шутит над возникающими затруднениями, что он, несомненно, делал в реальной жизни".

"Все негры, которые живут с белыми людьми, учатся это делать", – сказала Лорел Крестон.

VII

В Германии много гор, и они покрыты лесами, которые в течение многих лет обиходили и приводили в порядок, пока деревья не выстроились рядами, как солдаты. Это страна порядка и дисциплины, здесь даже дикие создания, животные и растения, подчиняются правилам. Ланни сказал: "Дикие олени зимуют у кормушек, и у них есть имена, присвоенные им, а даты, когда они должны умереть, записываются в книгу". Он добавил с улыбкой: "Там где-то может быть книга с вашим именем и моим!" Они были на краю Обервальда, и он стал ехать быстрее, потому что чем больше он думал о плане, тем более практичным он ему казался. Если это надо сделать, то чем быстрее, тем лучше. Он собирался прибыть в Бергхоф этой ночью. Но об этом своей спутнице он не сказал. Он постепенно готовил ее, рассказывая ей, как она приедет и как с ней обойдутся.

– При этом кризисе будет много посетителей, самые важные военные, дипломаты и партийные лидеры. Для вас было бы тяжело встречаться с ними, да и не следует. Я скажу Руди, что вы застенчивы и слегка расстроены, большинство медиумов такие, и он это знает. Вы хотите дать ему сеанс и, возможно, одному или двум другим. Но не более. Вас проведут через боковую дверь и приставят к вам горничную, которая будет молода и красива, других там не держат. Вам придется примириться с обыском в поисках оружия.

– О, боже!

– Даже генералы теперь сдают личное оружие, когда они входят в дом фюрера. Меня никогда не обыскивали, но это потому, что он меня долго знает. Ходят слухи о нескольких покушениях на его жизнь, но никто никогда не уверен, чему верить. Есть одна история, которая считается общепризнанной, что девушка из подполья нашла способ сделать любовные авансы Гитлеру и была к нему допущена. Когда они обыскали ее, то нашли стилет, скрытый в ее нижнем белье.

– Что с ней случилось?

– Это вопрос, о котором вам лучше не догадываться. Вы, я полагаю, не планируете убивать его, и вам не нужно возражать против обыска женщинами. У вас будет удобная комната, и очень хорошее питание. Но вы должны понять, что ваша комната, возможно, будет подключена, и что кто-то может слушать каждое слово, сказанное, даже самым слабым шепотом.

"Все это звучит довольно мрачно", – прокомментировала леди из Балтимора.

– Не надо воспринимать всё так мрачно. Диктофоны были изобретены, я считаю, в нашей собственной стране. И если играть в игры на Уолл-стрите или в политику в любом месте, всегда существует возможность, что какой-нибудь секретарь или клерк может продать ваши секреты. Мой отец мог рассказать вам о многих подобных случаях.

– Есть одна вещь, которая меня действительно смущает. Как я должна приехать в какой-то незнакомый дом даже без дамской сумочки?

– Это будет важной частью нашего плана. Я скажу Гессу, что ваши сумки были украдены из машины, и он позаботится, чтобы вас обеспечили всем необходимым. Когда придет время уезжать, я скажу ему, что ваш паспорт был в числе украденных вещей. И поэтому смогу попросить у него необходимые документы.

"Поистине изобретательно!" – воскликнула пассажирка. – "Я начинаю думать, что у вас, должно быть, был большой опыт в интригах! " Она сказала это со смехом. А он посчитал, что она не сказала бы этого, если бы все еще относилась бы к нему с подозрением.

"Мой отец является тем, что называется 'торговец смертью' ", – сказал он ей, – "и имел дело с самыми влиятельным мошенниками в Европе. В течение всего моего детства и до последних лет он учил меня наблюдать за ними и предвидеть их шаги. Вот почему меня настолько не шокирует мошенничество, как некоторых моих друзей, которые прибыли из более молодого и наивного человеческого сообщества".

– Америка учится быстро, поверьте мне!

VIII

Рудольф Гесс должен стать магнитом для медиумов любителей, поэтому Ланни решил рассказать все, что он узнал об этом преданном последователе фюрера. В комнате для сеанса будет достаточно света, чтобы его опознать, и Ланни описал его как человека спортивного телосложения, одетого в простую коричневую форму штурмовика. У него были черные волосы и черные брови, образующие прямую линию на его лице. Его рот образовывал другую прямую линию, а нижняя челюсть была массивной и выдавалась вперёд. У него на голове был большой шрам, куда его ударили пивной кружкой в одном из так называемых Saalschlachten, сражений в пивных в первые дни НСДАП. Он был фанатичным человеком, но был дисциплинирован в своем фанатизме. Он был суров и мрачен, подчиненные его боялись, но среди своих друзей он был сердечен и склонен даже к юмору.

"Он тот, кому Гитлер доверяет как самому себе", – объяснил Ланни, – "он похож на одну из тех немецких овчарок, которую называют собаками 'одного хозяина'. Их первая встреча была на западном фронте в 1917 году. Гитлер был связным, а Гесс был лейтенантом, шедшим с командой на фронт. Мы могли бы создать сцену для духа какого-то солдата, который был свидетелем этой встречи под звуком орудий. Помните самые страшные сцены битвы, о которых вы читали. Никогда не было ничего хуже Вердена".

Ланни развернул почти полную биографию. Политическая сумятица в Мюнхене после войны, когда Гесс был ранен в ногу в битве с красными. Затем его задача похитить двух членов баварского правительства, входящая в план Пивного путча. Затем его пребывание в крепости Ландсберг вместе с Гитлером и другими побеждёнными и деморализованными революционерами. Время от времени Ланни останавливался и прослушивал, как его подруга усвоила урок. То и дело в его голове появлялись новые детали. Его самая счастливая мысль была о некоем профессоре Хайнцельмане, которого он встретил в Мюнхене, и о смерти которого он прочитал в берлинской газете всего несколько дней назад. Этот старик был другом и коллегой Карла Хаушофера, бывшего армейского генерала, который представлял свою страну в Токио, а затем стал профессором того, что он называл геополитикой, в Мюнхенском университете. Хаушофер был человеком, который преподавал Гитлеру и Гессу свои теории о "сердцевинной земле" Европы и Азии, новом жизненном пространстве Германского Рейха. Хайнцельманн был во всем этом и был одним из старых членов нацистской партии.

"Сразу после того, как Гесс вышел из тюрьмы", – объяснил Ланни, – "эти профессора дали ему должность помощника, своего рода клерка. Итак, Хайнцельманн, это тот, кто появится в мире духов и медленно скажет Гессу, что время еще не пришло, чтобы захватить "сердцевинную землю"! Вы можете открыть ему, что у Хаушофера жена еврейка, что приводит в замешательство Гитлера и всех нацистов. Кроме того, он может упомянуть баварского аристократа барона Зинцоллерна, который продал мне несколько картин и хорошо знал обоих этих профессоров и говорил со мной о них. Недавно Зинцоллерн умер. Так что вы можете показать его первым, говорящем о Хайнцельмане, и, конечно же, Гесс спросит о нём. А Зинцоллерн попытается его вызвать. И когда он придет, это будет триумф, небольшая драма, которая произведёт настоящий фурор на Руди. Я обедал с бароном, и, несомненно, профессор делал то же самое много раз, поэтому у вас есть встреча. Мы можем составить диалог между двумя, который убедит всех скептиков!"

Таким образом, по мере того, как машина катилась, обогнув край Шварцвальда, пара сочинила сцену, которая была почти одноактной пьесой. Ланни описал внешний вид и подражал манере говорить толстого, круглолицего, приветливого баварца, который ненавидел пруссаков, но, будучи немцем, не мог не гордиться их достижениями. Он был в гостиной своего дворца, о котором подробно рассказал Ланни, и к нему пришел пожилой профессор по имени Андреас Хейманн или Хейземанн – "Вы не должны полностью выговорить это имя", – сказал Ланни. – "У вас не должно всё получаться гладко, вы действуете на ощупь..."

"Это дядя Цицерон действует на ощупь", – напомнила другая.

– Дядя Цицерон жалуется, что он не может разобрать эти странные имена и должен попросить их говорить медленнее, чтобы он мог их понять. Сначала он боится вообще обращаться к ним. Они разговаривают между собой и, возможно, не хотят, чтобы им мешали. Гесс обязательно попросит: 'Поговори с ними'. Так что постепенно вы достигнете кульминации. Лучше, если старый негр будет допускать ошибки, особенно в именах, пусть коверкает их, и Гесс его исправляет. Вам никогда не придется беспокоиться о своих собственных ошибках, потому что Вы всегда можете спрятаться за дядей Цицероном, и он всегда может сказать: 'Я не могу разобрать, что они говорят, они так странно говорят' и все, что придёт вам в голову, при условии, что это в характере немощного, но чудного старого бывший раба.

"Он всегда жаловался на боли в суставах", – сказала Лорел Крестон. – "Я начинаю чувствовать, что он и я, возможно, действительно сыграем эту роль".

"Мне кажется, что вам следует это сделать", – ответил он, – "если вы не можете предложить лучший способ получить разрешение на выезд".

Это была долгая дорога и долгий разговор. Голос Ланни слегка охрип, а на затылке было ощущение, будто в него вонзилась игла. Но он продолжал ехать на восток по южной Германии, которая является предгорьем Альп, сильно лесистых и изрезанных многочисленными ручьями холодной прозрачной зеленоватой воды, вытекающей из высоких ледников, тающих на августовском солнце. Лондонская автобусная компания посоветовала публике не беспокоиться о Гитлере, и, по-видимому, кто-то дал немцам тот же совет, что и Чемберлен и Даладье. В этих лесах было много групп, вышедших на пикник, и многие гуляли по дорогам. Там же, конечно, маршировали солдаты, а также мальчики и девочки в форме. То и дело попадались колонны военной техники. Лучше всего остановиться на обочине дороги и подождать, пока они проедут. Лучше женщине, которую искала полиция, спуститься на сиденье, закрыть глаза и притвориться спящей.

Они остановились, купили еду и съели ее во время движения. Ланни держал рулевое колесо одной рукой и добирался до еды другой. Его спутница кормила его и находила это забавным. Он обнаружил, что она хорошая компания. Она начала преодолевать свой страх и даже могла смеяться над своим тяжелым положением. Для практики она стала подражать "дяде Цицерону". Она была воспитана среди негритянских слуг и могла рассказать много смешных историй о них. В середине одной она остановилась и сказала: "Я слишком много говорю. Скажите мне, что дальше?"

– Если вы добьетесь успеха с Руди, вот что произойдет. Он скажет: 'Я хотел бы, чтобы вы провели сеанс с одним из моих друзей'. Если он попросит вас провести его в совершенно темной комнате и будет присутствовать, как переводчик, то вы можете быть уверены, что этот человек Гитлер. Это будет самая сложная из ваших задач, к которой вы должны тщательно подготовиться. Фюрер сильно увлечён оккультными силами, но считает, что было бы плохо для немецкого боевого духа знать это. Его последователи должны думать, что он сам хранилище всей мудрости. Ходят слухи, что он консультируется с астрологами и гадалками, но мало кто знает, действительно ли это правда. Я обещал никогда не упоминать, что он сидел с мадам. Поэтому вы должны считать это тем, что надо забыть.

– Уже забыла.

– Возможно, вы слышали голос фюрера по радио, но вы вряд ли узнаете его, потому что он разговаривает спокойно и даже радушно. И не будет взволнован на вашем сеансе. При его первой попытке с мадам он стал довольно диким. Потому что Текумсе напомнил ему о трагедии, о смерти его племянницы Гели Раубаль, за которую он, как полагают, несет ответственность. Но вы должны говорить ему только дружеские и приятные вещи и напомнить ему, что весь мир находится у его ног. Духи никогда не могут сказать слишком много в его честь, весь мир духов, как немецкий, так и чужой, звенит от славы этого великого человека, который строит Европу в соответствии с его видением.

"Я хочу сказать ему, чтобы он не воевал!" – воскликнула женщина.

– Мы придем к этому. Но сначала вы должны понять подноготную его характера. Избалованный любимец молодой матери, вышедшей замуж за унылого и властного старика. Этот мелкий чиновник таможни пытался управлять своим домом в стиле сержанта-инструктора по строевой подготовке. Маленький Ади Гитлер, чей отец изменил свое имя с Шикльгрубера, ненавидел старика и имел жалкое несчастливое детство. Он хотел стать художником, но не получил никакого поощрения и ни образования. После смерти своей матери он стал заброшенным ребёнком в Вене, ночевал в общественном приюте для бездомных и зарабатывал несколько пфеннигов, рисуя слабые пейзажи на открытках.

"Началась война", – продолжал рассказчик, – "и он, кажется, был хорошим солдатом, но война оказалась сокрушительной для его возбудимого темперамента. Он искренне верит в свою собственную легенду, что Германская армия никогда не была побеждена. Она была предана мерзкими красными дома. Он приехал в Мюнхен, обездоленный и неустроенный, и стал полицейским агентом, шпионя за рабочими в этом городе. Об этом периоде в его жизни вы ничего рассказывать не будете. Но вы должны понимать условия, с которыми он столкнулся в Мюнхене. Там происходило одновременно полдюжины гражданских войн, и было такое политическое замешательство, которое историки никогда не смогли объяснить. Идеи, которые доминировали в сознании Ади, были патриотизм, который называл себя национализмом и антисемитизмом, поскольку многие из красных лидеров были евреями. В Мюнхене лидером коммунистов, захвативших власть, был Курт Эйснер. Еврейский профессор идеалист, который носил длинную неопрятную седую бороду, длинное пальто и большую черную шляпу, что делало его вид гротеском. Месть этим большевикам и всем врагам Германии внутри и снаружи стала одной из идей Ади и останется ею в тот день, когда он умрет".

– Мне не хочется встречаться с таким человеком, мистер Бэдд.

– Вам не нужно волноваться, вам нужно только помнить, что глубоко внутри он все еще испуганный, одинокий, недовольный ребенок. Сейчас он сталкивается с кульминацией своей жизни. Он должен сделать выбор между двумя дорогами, одна из которых приведет его к вечной славе, а другая в бездну гибели и краха. Он не может сделать выбор, и он отдал бы всё на свете, чтобы какой-нибудь старый тевтонский бог сошел с Валгаллы по радуге и сказал, что ему делать. Исключая это, он предпочел бы дух мрачного старого Гинденбурга или, еще лучше, Бисмарка, основателя первого немецкого рейха. Боюсь, что вам лучше не пытаться с ними. Но я расскажу вам об одном из самых ранних мюнхенских товарищей Гитлера, о котором я узнал, и не от самого Гитлера и не от Гесса.

Аудитория из одного человека хотела знать, как удалось Ланни получить всю эту информацию. И он рассказал ей о поездке, которую он совершил всего год назад, отправившись на плоту по реке Изар, которая протекает через Мюнхен. Хозяином был Адольф Вагнер, одноногий политический босс Баварии и известный как "голос фюрера", потому что он мог очень хорошо подражать Адольфу Гитлеру, что иногда замещал своего хозяина на радио. В этой поездке были несколько старых партийцев из Мюнхена, и им больше всего нравилось рассказывать американскому гостю о славных старинных днях и той роли, какую они играли в них. "Они говорили о тех, кто умер", – сказал Ланни, – "и в ваших сеансах их дух может упомянуть живых и отправить им приветствия. Я могу дать вам несколько имен в обоих мирах, но будьте очень осторожны, чтобы не перепутать их!"

Рассказчик продолжил рассказывать о так называемом обществе Туле. Туле был легендарным местом, из которого, предполагалось, немецкая раса пришла на крайний север. В Мюнхене в 1919 году несколько националистов и ярых антисемитов, переживших ужасы войны, у которых были культурные устремления, собрались вместе и назвали себя этим именем. Гесс был одним из них, а другой был человеком, которого Ланни хотел использовать для Лорел Крестон. Это был пожилой мюнхенский актер по имени Дитрих Эккарт.

– Он был пьяницей и наркоманом и побывал в сумасшедшем доме. Но он был также поэтом и пламенным оратором, а связному из траншей, он казался одновременно изысканный и вдохновленным. Его статуя с венками украшает Коричневый дом в Мюнхене. Большой, великодушный арийский бог с огромной круглой головой, выпуклым лбом и удивительно маленькими глазами. На нем были очки в оправе из панциря черепахи для чтения, и когда он смотрел на кого-нибудь, он поднимал их на лоб. Он говорил густым грохочущим басом. Это важно для дяди Цицерона, и неотразимо подействовало бы на Гитлера. Фюреру пришлось произвести переоценку многих своих старых товарищей, но в Эккарте он не мог разочароваться, поскольку тот умер сразу после Пивного путча в конце 1923 года. Это было до суда над Ади и помещения его в тюрьму, и старый герой может рассказать Цицерону, как он присутствовал духом на суде и в крепости.

– Может ли Гитлер следовать политическим советам от такой фигуры?

"Я вижу, что вы намерены давать ему советы", – сказал Ланни с улыбкой. – "Он думал бы о нем как о пророке и провидце, и его дух мог утверждать, что он общался с другими великими, и сообщить ему о том, что они говорили. Но вы должны помнить, что Гитлер причислил меня к 'умиротворителям', и если вы слишком много будете говорить, чтобы не вступать в войну, он может стать подозрительным. Сначала надо бы подумать, как вытащить себя из затруднительного положения".

"Я буду руководствоваться обстоятельствами", – ответила леди, у которой были собственные задумки.

Незадолго до заката они были уже недалеко от города Ульма, который находится в верховьях реки Дунай, и где имеется огромный собор, а также галерея искусств. Но они даже не собирались их осматривать.

Ланни сказал: "Я считаю, вы можете выполнить этот трюк", и она ответила: "Я готова попробовать". Он сказал: "Хорошо, я позвоню в Бергхоф, и вы можете начать сегодня вечером".

– Мы не будем слишком поздно?

– Фюрер плохо спит, и бодрствует хорошо за полночь. Назначение на полночь для него не будет чем-то необычным. Вам лучше забраться на заднее сиденье, лечь и притвориться спящей. И самой себе повторить уроки.

Он въехал в город и припарковался недалеко от гостиницы, где он мог найти телефонную будку. У него были номера телефонов в пристанище фюрера, и через пару минут он услышал глубокий голос заместителя. – "Это ты, Ланни? "

"Привет, Руди! " – воскликнул собеседник. – "У меня есть находка для тебя, медиум, настоящий, лучший из всех, я считаю".

"Здорово!" – воскликнул другой. – "Где ты?"

– Я нахожусь в Ульме, на автомобиле. Это молодая леди, с которой я познакомился на Ривьере, и я ее похитил, потому что я думал, что ты и твой друг хотели бы воспользоваться ее услугами в этот критический момент. Она предсказала будущее моей матери и полдюжине ее друзей, и мы никогда не видели ничего подобного. Я объяснил ей, что дело должно быть конфиденциальным.

– Как скоро ты сможешь приехать?

– Я могу добраться от двадцати двух до двадцати трех часов, и ты можешь сегодня устроить сеанс, если хочешь.

– Великолепно, я буду ждать тебя.

– Позвольте мне объяснить, Руди. Эта мисс Эльвирита Джонс деликатный человек и слегка расстроена. Её работа зависит от ее душевного состояния, и она не хочет встречаться с толпой людей. Позволь мне предложить встретить нас на воротах и увести ее через боковую дверь прямо в ее комнату, где она может отдохнуть и освежиться. Между тем, я войду через главный вход, и никто не должен знать, что со мной есть дама.

"Будет сделано!" – сказал заместитель.

– Вы уверены, что мы никого не потревожим?

– Напротив, у нас готовы места, которые у вас были раньше. Приезжай!

XII

Жребий брошен, и Ланни двинулся прямо в Мюнхен. Уже стемнело, когда он туда добрался, но ему не надо было волноваться. Он уже был выше гестапо. Если какой-нибудь офицер остановит его, он скажет: "У меня назначена встреча с рейхсминистром Гессом в Бергхофе". Если человек не поверит ему, он скажет: "Пойдемте со мной по ближайшему телефону и позвоним самому герру Гессу". Кому хочется приключений на свою голову!

Своей спутнице: "Теперь, повторите свои уроки. Позвольте мне услышать, что дядя Цицерон должен сказать о бароне фон Зинцоллерне и профессоре Хайнцельмане". А потом о Дитрихе Эккарте. Он исправил одну или две ошибки. Увидев, что она нервничает, он сказал ей: "Помните, что вам не обязательно быть величайшим медиумом в мире. Будет хорошо, если вы оправдаете мои надежды на вас, но если вы потерпите неудачу, это не будет преступлением. Я считаю, что девять десятых сеансов, которые я посещал, были неудачными. На это существует сотни причин. Вы находитесь в незнакомой обстановке и слишком обеспокоенны, погода не правильная, у вас болит голова или просто у духов нет настроения, и вам не нужно знать, почему".

"Вы добры ко мне", – сказала женщина.

– Я напоминаю вам, что наша цель достать вам разрешение на выезд, и если вы потерпите неудачу, они будут стараться расстаться с вами быстрее. Так что успокойтесь и вспомните, какие есть способы скрыть ваши промахи. Вы неправильно поняли то, что сказал старый негр, или он неправильно понял, что немец пытался сказать по-английски. Если вы поймёте, что представили дух человека, который все еще жив, то скажете, что это его прадед, у которого такое же имя. Чтобы проверить это, потребуется некоторое время. Не позволяйте поймать себя на слове, дядя Цицерон может знать только то, что говорит ему дух, а дух может онеметь, он может рассердиться или заплакать, или капризничать, или может просто сойти с ума.

Учитель прослушал, как его ученица рассказала подробности жизни в крепости Ландсберг-ам-Лех, где Гитлер продиктовал Гессу первый том Майн Кампф. Это была сцена, способная произвести самое большое впечатление и убедить заместителя. Они выдумали мнимого охранника по имени Фриц. В тюрьме должен был быть кто-то. Он сказал: "Ты не помнишь меня, но я был там, я видел всё". Он плохо изъяснялся на английском и позвал другого духа, чтобы перевести его. Он заметил: "Я время от времени входил в комнату в крепости и находил, что люди там меня видели, и это пугало их". Ланни усмехнулся: "Мы можем начать писать рассказ о призраках в старом замке!"

XIII

Они прибыли в город Мюнхен после наступления темноты и проехали через него с достаточной скоростью, подчиняясь всем светофорам. Никто не обращал на них внимания, и когда они снова были за городом, Ланни счел это безопасным остановиться и позволить своему подруге снова занять место рядом с ним. Он тихо включил радио, и они слушали комментатора в Мюнхене, объяснявшего значение предлагаемого соглашения о дружбе с Советским Союзом. Декадентские французы и вероломные англичане стремились заманить Россию обещаниями, которые они не могли выполнить и не собирались выполнять. Фюрер, который всегда держит свое слово, их опередил. Французы и британцы хотели вовлечь Россию в войну с Германией. Но фюрер, который хочет только мира, сорвал эти коварные планы, и теперь уже не возможно, чтобы упрямые поляки сопротивлялись его требованию вернуть германскую территорию в Рейх.

"Понимаете, они готовят публику к войне", – заметил Ланни.

"О, Боже, о, Боже! " – воскликнула женщина. – "Позвольте мне уехать, прежде чем начнётся война!"

– Мне сказали, что она начнётся через три дня. Но фюрер часто меняет свои решения, и он может сделать это снова, особенно если бы Старый господин, как он называл Гинденбурга, ему это посоветовал бы.

"Радио Мюнхен", – сказал голос. И Ланни размышлял о том, как имя когда-то доброго и весёлого города прилипло на все времена и на всех языках к трусливой дипломатии и предательству. Будет ли он, агент президента, делать еще один "Мюнхен", если он возьмет Лорел Крестон в Бергхоф и поможет ей расстроить планы фюрера? Нет, сказал он себе. "Мюнхен" состоялся из-за расстройства планов Чемберлена и Даладье. Не будет никакого вреда, если заставить сумасшедшего отказаться от своего преступления.

Смена станции, и появился диктор из Цюриха, размышлявший о дате вылета немецкой делегации в Москву. "Значит, она еще не вылетела!" – воскликнул Ланни. "Мы можем успеть!" – он сказал это легко, потому что это была его роль. Женщина, столкнувшись со второй мировой войной, может содрогнуться и плакать. Но любитель искусства из башни слоновой кости остался там и отказался беспокоиться на какое-то время. Конечно, чтобы вытащить леди от неприятностей.

А эта леди спросила: "Меня смущает вопрос, мистер Бэдд. Что наши хозяева подумают о моем путешествии по Германии наедине с таким очаровательным персонажем?"

"Я боюсь", – ответил он, – "что мисс Эльвирита Джонс может быть скомпрометирована, но будем надеяться, что мисс Лорел Крестон сумеет убежать".

XIV

Дорога начала подниматься, и теперь они увидели огни деревни Берхтесгаден, когда-то прибежище дикой ведьмы Берхты. Кругом бежали ручьи, образуя небольшие озера. Было много лагерных стоянок, которые они в этот раз не посетили. Дорога шла серпантином, и огни машины метались по склонам, покрытым темными вечнозелеными деревьями. Яркие воспоминания возникли в голове сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. В такую же ночь четыре года назад он ехал по этой дороге с двумя женщинами в своей машине, а не с одной. Рядом с ним сидела Ирма Барнс, его жена, и на заднем сиденье Труди Шульц, его будущая жена, хотя в то время он понятия об этом не имел. Он вывозил контрабандой Труди из Германии, и теперь он занимался контрабандным вывозом другой. И опять с помощью визита к фюреру. Конечно, он никогда не планировал повторения этого опасного предприятия!

Он обратил внимание своей пассажирки на вращающийся свет прожектора на горе, освещающего окрестности. "Это наша цель", – сказал он. – "Хорошо охраняемая крепость, вы увидите".

Деревня Берхтесгаден была полна туристов в это время года. Там была прекрасная гостиница, где останавливались посетители Бергхофа. Те, кто не был достаточно важен, чтобы быть принятым фюрером. Альпинисты шли с посохами и канатами. Другие, менее амбициозные, сидели на скалистых утёсах и смотрели в бинокли. Если иногда они поворачивали эти бинокли в направлении пристанища фюрера, это еще не было нарушением, но вскоре могло стать таковым.

Вперед и вверх к въезду на частную дорогу к Бергхофу. Здесь был шлагбаум с сине-белыми полосами и вооруженные люди СС в черно серебряной форме личной охраны фюрера. Когда машина остановилась, один из них направил фонарь в лицо Ланни. Ланни вытянул правую руку и сказал: "Heil Hitler!" И нацисты вернули приветствие. Гость назвал свое имя и имя своей спутницы. У охраны были их имена, и все, что они делали, это высветили фонарями машину и убедились, что других пассажиров нет. Затем: "Alles in Ordnung, Herr Budd!' Шлагбаум поднялся, и они поехали дальше.

Дорога шла вдоль Оберзальцберга, недалеко от старой австрийской границы, теперь этой границы уже нет. "Замечательная работа по строительству дорог", – прокомментировал Ланни. – "Это работа инженера фюрера, генерала Тодта". На пути были часовые, но никто не останавливал их, пока они не подъехали к дому. Здесь был еще один шлагбаум, и формальности были повторены. Когда они достигли широкой дороги перед домом, они заметили часового с винтовкой большой мощности, двигающейся вверх и вниз. Также пулемет на треноге, рядом с ним двух эсэсовцев. К ним подошел человек, одетый в старую форму штурмовика, такую же, какую носил Гесс. Это был одним из секретарей заместителя и хорошо знал посетителя. Они обменялись своими Хайлями, и Ланни представил "Мисс Джонс". Никто никогда не входил в дом фюрера без строгой проверки и идентификации.

Секретарь указал на дверь, к которой Ланни должен был подъехать. То, что когда-то было скромным горным шале, теперь образовывало ряд домов. Ланни объяснил стеснённые обстоятельства мисс Джонс, багаж которой был утрачен. Он осторожно добавил, что они только что обнаружили кражу, и понятия не имели, где это произошло. Они, конечно же, не хотели, чтобы эффективная полиция была уведомлена и отправлена на поиски! "Экономка выполнит все желания мисс Джонс", – пообещал секретарь. И новоявленный спиритуалистический медиум тихо вышла из машины и исчезла в логове людоеда.

ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ.

Закоренелый обманщик

⁵⁰

ОСНОВНОЙ ВЕСТИБЮЛЬ Бергхофа, большой и квадратный, был обшит панелями из темного дерева. На его потолке пересекающиеся балки образовывали квадраты. Пол в дальнем конце был приподнят, а у большого камина стояли кресла. Освещение шло с потолка от люстр с лампочками, и на стенах весело много картин. Среди них были картины Дефреггера, купленные Ланни Бэддом.

В этот раз искусствовед при входе увидел там больше людей, чем раньше. На самом деле, вестибюль выглядел как фойе отеля. Все были мужчинами, большинство в форме. В разных местах он замечал знакомые лица, но многие ему были незнакомы, и он представил себе, как они смотрят на него без радушия в глазах. Во время опасности люди собираются вместе и образуют группы. "Кто этот иностранец", – спрашивают они, – "и что он делает среди нас?" Очевидно, он должен был здесь провести ночь, потому что слуга следовал за ним c двумя сумками.

В компании был молодой врач из персонала фюрера, и он вышел и поздоровался с посетителем. Вскоре пришел секретарь, который сообщил, что мисс Джонс устроена, и что рейхсминистр Гесс находится на совещании с фюрером. Он скоро спустится в вестибюль. Ланни уселся и прислушался к разговору врача и двух адъютантов фюрера, которые обсуждали будущие приказы по нормированию продуктов питания во всём рейхе, которые вскоре будут обнародованы, и сможет ли благоденствовать Herrenvolk всего при семисот граммов мяса в неделю, то есть при ста граммах в день.

Гесс подошел и пожал руку своему гостю. Его хватка была твердой, а кожа руки была покрыта черными волосами. Его манера была особенно сердечной, как бы говоря собравшимся чиновникам и персоналу: "У этого сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт все в порядке". Затем он отвел Ланни в свою комнату и закрыл дверь. – "Теперь расскажи мне об этом медиуме".

– Она из Нью-Йорка, ответил Ланни, и была на Ривьере, я слышал отзывы о ее возможностях, и после того, как я попробовал ее, я решил, что ты должен ее немедленно увидеть. Я не буду рассказывать, что она делала, сам увидишь. Но она была утомлена путешествием. Она изысканная женщина, и к ней надо относиться с почтением.

– Она знает, что это за место?

– В противном случае я не смог бы убедить ее. Кроме того, я должен был сказать ей, что ты будешь первым клиентом, но она очень мало о тебе знает. Только то, что можно прочитать в газетах в Америке. Её контроль старый негр, бывший раб, которого она знала, когда была ребенком. Ты знаешь, как это делается, ты должен притворяться, что веришь в него, и быть вежливым и вызвать его на разговор, а затем спокойно подождать, пока он не уйдет, и медиум не выйдет из транса. Сеанс может проходить в не полной темноте.

– Хорошо, пусть сообщит, когда будет готова. Фюрер хочет увидеть тебя тем временем. Ты понимаешь, что он устал и нервничает. Он целый день проводит совещания. Миссия в Москву вылетает утром, и он просто давал свои окончательные указания по телефону. Кроме того, мы только получили сообщение, что у сэра Невиля Гендерсона есть письмо от Чемберлена, которое он хочет доставить лично фюреру. Он прилетит сюда завтра утром.

"Я могу представить какая сейчас напряженность", – сказал симпатичный гость.

– Повторится та же старая история. Англичане не будут признавать наше право вести дела с Польшей по-нашему. Но фюрер настроен решительно, и мы так будем иметь дело с ними. Если бы я был на твоём месте, я бы не стал отговаривать его, Ланни.

– Ни боже мой! Да, я и не хочу, и, во всяком случае, это не роль искусствоведа.

Заместитель сопроводил гостя в эту незабываемую гостиную на втором этаже, в которой было самое большое в мире окно, из которого открывался один из самых широких в мире видов. Но не в час ночи. Тяжелые бархатные занавески были задёрнуты, и человек, выглядевший обычным, для которого было построено это окно, не думал о своих любимых лесах и горах с их легендами о ведьмах, гномах и великанах, об их Feuerzauber, Waldweben и Walkürenritt⁵¹. Нет, он думал о людях, как внутри, так и за пределами Германии. Об их порочном стремлении иметь своё собственноё мнение вместо того, чтобы следовать интуиции вдохновленного и предопределенного мирового лидера.

Он вскочил со стула, чтобы поприветствовать своего гостя, и энергично пожал мне руку, более чем было нормально. – "Willkommen, Herr Budd, Ihr Besuch freut mich.''⁵². Он был одет в обычный деловой костюм. С его смешными маленькими темными усами и носом луковкой он, безусловно, мало походил на лидера, но никто из тех, кто был здесь, не мог играть эту роль более приемлемо.

Гессу он сказал: "Давай, Руди, посмотри женщину, и расскажешь нам об этом". Когда заместитель вышел из комнаты, он заметил Ланни: "Обычно мне интересны эти вещи, но в такое время я не могу остановиться на экспериментах, я должен следить за своим собственным внутренним светом. Когда я доверял ему, я никогда не попадал впросак. Только когда я позволял другим спорить со мной и вызывать у меня сомнения и страхи".

Лицо Ади всегда было тестообразным, с тех пор как Ланни Бэдд впервые его увидел. Теперь оно стало довольно серым, и на нём отражалась глубокая усталость. Он усадил гостя на стул, но вместо того, чтобы сесть, он начал шагать по комнате, щелкать пальцами и быстро говорить, выливая свое раздражение военными, которые то и дело говорили "если" и "но" и другие определяющие слова. Затем он подошел и сел перед Ланни, все еще разговаривая, чтобы убедить себя. Время от времени он хлопал по бедрам, чтобы подчеркнуть свои слова. Еще один из его любимых трюков.

Ему нужно было решить только один вопрос. Будут ли воевать Великобритания и Франция? Это вопрос на миллион долларов, а может на миллиард долларов. Для его оценки необходимы астрономические цифры. У фюрера был ответ, и он проверил его в шести разных случаях. Когда он переместил свои войска в Рейнскую область. Когда он увеличил численность рейхсвера свыше ста тысяч, разрешенных Версальским Диктатом. Когда он возобновил призыв на военную службу в Германии. Когда он захватил Австрию. Когда занял Судетскую область. Когда он захватил Прагу. Каждый раз, когда Британия и Франция угрожали ему войной, и каждый раз, когда его генералы и дипломатический персонал говорили, что Британия и Франция будут воевать. Но они этого не сделали. И теперь, ещё только один раз, Данциг и Коридор. Или, может быть, два раза. Поскольку он только что объявил, что ему нужны Позен (ныне Познань) и потерянные части Силезии. И, возможно, будет третий раз, если эти безумные поляки откажутся правильно себя вести, и ему придется взять Варшаву, чтобы привести их в порядок.

III

Правителя прерывать не разрешается, пока он хочет поговорить. И Ланни следовал этим правилам. Но, наконец, фюрер встал перед ним и спросил: "Что вы хотите мне рассказать, герр Бэдд? Что они будут делать?"

"Mein Führer", – сказал Ланни с энтузиазмом, – "не верьте, что любой живущий на Земле человек может ответить на этот вопрос, и я бы сказал, будьте осторожны с тем человеком, который утверждает, что у него есть ответ на него. Ни Британия, ни Франция не являются едиными нациями, только сборищем группировок воюющих друг с другом. Решение будет принято в последние несколько часов и только перед лицом последних событий. Я могу рассказать вам, что говорили некоторые из лидеров фракций--"

– Скажите мне, что действительно на уме у Чемберлена!

– Я поговорил с одним из его близких друзей пару недель назад. Он пожертвует своей правой рукой, чтобы избежать войны с Германией.

– Тогда почему он объявил призыв в Британии?

– Я не думаю, что он сделал бы это по своему выбору. Он возглавляет парию, и давление на него становится больше, чем он может сопротивляться. Если вы делаете шаг, он вынужден делать встречный.

– У Германии нет никаких целей против Великобритании, но Британия продолжает политику окружения Германии. Какой еще может быть смысл союза с полуцивилизованным государством, таким как Польша? Они говорят о мире, но все их действия - война. Я решил, что никто не заставит меня больше тратить время на споры о польских таможенниках в Данциге!

"Dann, mein Führer", – сказал сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт с одной из своих весёлых улыбок, – "в таком случае я пойду и куплю то поместье в том, что они называют своим Коридором".

Ади улыбнулся в ответ, но только на секунду. Его обуяла иррациональность, и сейчас страшные четверо всадников схватили его и галопом понеслись с ним. – "Подождите, пока вы не увидите, что произойдет в ближайшие несколько дней. Вы можете обнаружить, что жалкие поляки могли заставить меня сжечь этот дом и опустошить весь этот район". Затем, как крик боли: "Кто-нибудь воображает, что я хочу войны? Мне нравится война, я строитель, я хотел быть архитектором, и я заверяю вас, что высшей формой наслаждения для меня является проектирование больших зданий и их возведение. До сих пор я никогда не разрушал зданий, только для целей очистки территории. Если когда-либо я был вынужден это сделать, мое сердце болело за каждый камень".

Ланни подумал: "Мадрид-Герника-Барселона-Валенсия!" Но он держал эти названия запертыми в своей голове и был рад, что Ади не обладал даром "этой старой телепатии"!

– Но поскольку они навязывают мне войну, потому что они полны решимости получить ее. Что я могу сделать? Я сказал Гендерсону несколько дней назад: 'Если мне придется вступить в войну, я предпочту это сделать, когда мне будет пятьдесят, чем когда мне будет пятьдесят пять или шестьдесят'. Кстати, объясните мне этого благочестивого и правильного олуха, если это можно сделать.

Ланни сказал: "Я случайно встречался с ним и не претендую на то, чтобы хорошо его знать, но я знаю его тип. Англичанина из высшего общества учат, что его предназначение управлять, ему внушают эту идею с того времени, когда он способен понимать слова, и, как правило, в его сознании никогда не возникает никакой другой идеи. Его учат, что он должен управлять хорошо и честно. И всякий раз, когда его интересы требуют, чтобы он делал что-то определенное, он не должен искать моральные причины для этого действия. Другие люди могут быть не удовлетворены этими причинами, и именно это породило мысль о том, что англичане лицемерны".

Это заставило фюрера немцев вспомнить, как Клайв и Гастингс захватили Индию. Они нашли для этого моральные причины. И несмотря на то, что остальная часть мира не была удовлетворена, Индия была захвачена. Очевидно, Ади нашел время для чтения истории. Или, возможно, кто-то снабдил его данными до прибытия британского посла утром!

Фюрер хотел узнать о целой группе англичан. Например, лорд Бивербрук. Он был таким горячим другом Германии, а теперь он, казалось, становится индифферентным. Ланни рассказал, что он сказал на Ривьере. А потом Лотиан. Он тоже, казалось, ослабел в своих симпатиях. Ланни объяснил, что этот благородный лорд был последователем движения "Сайентистская церковь", поэтому его образ пацифизма отличался от нацистского. А потом французы. Кто из них заставил выгнать Абеца? Что французы не понимали, что это был фактически актом войны? Что заставило это сделать Даладье, и что еще важнее, какую роль сыграла мадам де Круссоль? И Рейно и его благородная леди, мадам де Партес, эти проклятые аристократические шлюхи, которые слишком много говорят о политике, и это был один из признаков распада Франции. Ланни без труда с этим согласился.

Все это время там были два Ланни Бэдда. Один вежливый лектор по международным интригам, а другой дрожащий бедняга, думающий: "Сеанс длится долго, и что это значит?" Он воображал входящих Рудольфа Гесса, или, может быть, Генриха Гиммлера, которые могли бы сказать: "Мы узнали, что эта женщина, которую привел в ваш дом герр Бэдд, является известной антинацистской преступницей!" Или, может быть, не совсем так плохо, но достаточно плохо: "Эта женщина отъявленная мошенница, чьи духи не знают, что Адольф Вагнер и Карл Хаусхофер живые!" Действительно, этого было достаточно, чтобы создать случай шизофрении и расщепить личность словно топором.

Но нет, всё было хорошо спланировано, и сюрпризы были другого рода. Заместитель фюрера вошел, быстро шагая, но не забывая о своих манерах, дожидаясь, пока его великий учитель задаст вопрос: "Also, was gibt's?" Ади обратился к своему бывшему секретарю по-братски, и Руди был единственным человеком, которого когда-либо слышал Ланни, обращавшийся к фюреру фамильярно на ты.

"Merkwürdig!" – воскликнул другой. – "Герр Бэдд прав, у этой женщины действительно есть дар".

– Ну, расскажи нам об этом.

Руди начал, говоря по-немецки для фюрера. – "Пришел дух, который назвал себя Фрицем, он сказал, что он был одним из охранников в Ландсберге. Он думал, что я его не запомню, но, по сути, до того, как он закончил, я начал вспоминать его. Ланни, ты уверен, что никогда не рассказывал мисс Джонс о Ландсберге?"

"Я был очень осторожным", – ответил Ланни. – "Я хотел, чтобы это было настоящим испытанием, как для меня, так и для вас".

– Было очень любопытно. Контроль - старый негр, бывший раб из Виргинии, которого звали дядя Цицерон. Они называли рабов такими именами, я полагаю, из-за озорства. Он не знал ни одного слова по-немецки, а Фриц пытался говорить с ним по-английски, из этого ничего не вышло. Затем Фриц привёл другого духа, который переводил для него, поэтому все проходило довольно медленно. Человек описал комнату, в которой мы работали, и стол, за которым я сидел, и как фюрер вел себя и как я вел себя. Это было действительно поразительно. Некоторые детали не были такими, какие можно было бы ожидать. Я знаю, что когда меня приговорили к крепости, я думал, что меня поместят в камеру. И я, конечно же, не ожидал такой яркой солнечной комнаты с хорошей постелью в ней. Фриц сказал, что он приносил нам еду несколько раз, когда обычные надзиратели были в отъезде. Он рассказал, что он приносил, и то, что вы сказали, и что я сказал. Это было очень странно, услышав это из уст женщины, которая приехала из Нью-Йорка. Женщина, кстати, прелестно выглядит. Что она из себя представляет?

Это к Ланни. Но фюрер приказал: "Рассказывай о духе. Что еще?"

– Одна очень любопытная вещь. Он сказал, что несколько раз возвращался в эти коридоры, но его видели. И это испугало людей, так что, возможно, было бы лучше, если бы он больше не приходил. Я сказал ему прийти. У меня на страже были люди, и если бы его видели, то это было бы сразу сообщено мне.

– Он упомянул других людей?

– Он сказал, что знает Эберхардта и Рейнаха, но они не появлялись. Я попросил его привести других немцев, чтобы поговорить со мной, и он сказал, что там был достойный старый джентльмен, которого он описал подробно. Это был барон фон Зинцоллерн, и он говорил с контролем. Его английский был лучше, и я мог заметить разницу даже через голос старого негра. Знали ли вы Зинцоллерна в Мюнхене?

"Возможно, я случайно встречал его", – ответил фюрер. – "Он не интересовался политикой и скупился на свои деньги, или, возможно, у него не было столько, сколько он хотел, чтобы люди думали".

– Он говорил убедительно, и я расспросил его о некоторых из наших друзей. Я назвал профессора Хайнцельмана, и это была удачная мысль, он сказал, что видел часто Хайнцельмана и попытался привести его, а затем он это сделал. Поверьте, это была самая убедительная вещь, которую я когда-либо испытывал в сеансе. Дядя Цицерон очень жизненно описал Хайнцельмана, и эти двое стариков продолжили разговор. Они были друзьями в Мюнхене, и они говорили об ужине в дворце Зинцоллерна. Я никогда не был там, но я встречал его, я думаю, на открытии Дома художника, и я очень хорошо его помню. Они спорили о Хаусхофере и его идеях, и ничто не могло быть более реалистичным.

"Мне было бы интересно", – сказал фюрер, нетерпеливо, - "если бы профессор имел что сказать о нынешнем состоянии Европы".

"Он это сделал", – ответил Гесс. – "Я сказал негру: 'Скажи ему, что здесь Рудольф Гесс, и есть ли у него для меня какие-нибудь советы?' Ответ состоял в том, что Хайнцельманн внимательно следил за событиями и что лучше сделать шаг вперед и остаться там, чем сделать длинный шаг вперед, а затем отступить на два назад".

"Больше тех проклятых миротворцев, diese verdammten Friedensprediger!" – проворчал фюрер.

– Я сказал: 'Спроси его, будут ли воевать Великобритания и Франция'. Ответ был: 'Они будут воевать много раз'. Это было не очень удовлетворительно и звучало совсем не так, как Хайнцельманн, который был всегда прямым и даже резким. Я попросил что-то более определенное, но старая зануда Зинцоллерн, влез и спросил, помнит ли он его картины. Они разговаривали некоторое время, и я не прерывал их, потому что нельзя пытаться заставлять духов. Это их раздражает и портит сеанс. Эти два голоса исчезли, и это действие закончилось.

"Вряд ли это стоило потраченного времени", – был приговор фюрера.

Однако было еще кое-что, и Гесс заверил их, что это стоит услышать. Было долгое ожидание, и он услышал, как молодая женщина тяжело задышала, и он подумал, что она выходит из транса. – "Но потом появился новый голос, похожий на мужской, но не на голос старого негра. Он сказал на английском: 'Кто ты?' и повторил вопрос. Я сказал: 'Я Рудольф Гесс', и голос сказал: 'Нацист? ' Я ответил: 'Да, и кто ты? ' Ответ был: 'Я сэр Бэзиль Захаров'. Я сказал: 'Производитель вооружений?' И он ответил: 'Он самый' ".

"Scheissdreck!" – воскликнул фюрер. – "Что хотел этот старый Mischling?"

– Я тоже захотел это узнать и сказал: 'Вы не относитесь к нашим большим друзьям'. Он ответил: 'Больше, чем вы думаете. Вы были бы удивлены, если бы знали все, что я сделал для вас'. И он продолжал рассказывать мне, что он был за мир. Я не спорил с ним, потому что я боялся, что сеанс может прерваться. Ты его хорошо знал, не так ли, Ланни?

– Я сомневаюсь, что его кто-то когда-либо знал очень хорошо, он был самым скрытным человеком. Я видел за двадцать три года, что я его знал, как он приоткрылся только дважды.

– Скажи, ты говорил мисс Джонс о нём?

– Я упоминал его раз или два, в связи с миром духов. Я рассказал, как он явился на мой сеанс и навёл на себя неприятности. Он что-нибудь говорил о своей мертвой жене, о герцогине?

– Он не упомянул о ней, он был занят своей защитой.

– Это стало одной из его вредных привычек, с тех пор как он перешел в мир духов. В своей жизни он, должно быть, думал о том, что мир ненавидел и боялся его, но он ничего не делал, чтобы это исправить. Теперь, когда уже поздно, он, кажется, хочет, чтобы его любили.

– Он сказал, что он всегда предоставлял народам средства защиты, никогда нападения. Я хотел ему сказать: 'Милые учтивые маленькие танки!' но, конечно, я этого не сделал. Он сказал: 'Я верил в баланс сил в Европе, и что его можно было бы сохранить с помощью открытого рынка оружия. Я продавал оружие всякому, кто предложит за него настоящую цену, для меня это было делом чести'. "Я помню эти слова", – добавил заместитель. – "Я хотел рассмеяться вслух".