Жатва Дракона - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Пользователь (ч. 8)

Он рассказал ей о польской женщине, которая была гостем в доме его матери последние десять лет. Мисс Крестон слышала непочтительные разговоры о ней, как о причудах дома Бэддов. Ланни сказал, что знает о таком отношении. Но в той же компании, где были такие разговоры, можно найти человека, у которого был опыт, который нельзя посчитать проявлением обычных сил тела или разума. Люди с удовольствием обменивались историями о видениях, предчувствиях, воспоминаниях, толкованиях или чем бы это ни было ещё, а затем забывают о них. Но Ланни хотел понять их, он экспериментировал и читал книги, время от времени беседовал с учеными.

Он рассказал о Захарове и его мертвой герцогине, а также о других "духах", которые посещали сеансы короля вооружений. Он рассказал, как Ирма и он сам посетили разных медиумов здесь в Берлине в одно и то же время, и получили то, что было названо "встречным – соответствием". Он рассказал о профессоре Прёфенике, пожилом мистике, который занимался оккультными искусствами, включая изгнание оборотней. Он рассказал о сеансах с Рудольфом Гессом в Берхтесгадене. Интерес заместителя фюрера к оккультизму был известен всей Германии, и он основал институт изучения психического исцеления. Все это было интересно женщине-писателю и доказательством того, что у человека могут быть серьезные интеллектуальные интересы, даже если он держится в стороне от политических вопросов.

Ланни высказал свои мысли, и хорошее воспитание теперь требовало, чтобы он предложил сделать то же самое своей спутнице. Он спросил, что интересное она читала в последнее время, и она ответила, что она тоже рискует своей репутацией, изучая непопулярный предмет. – "Я изучала нашу экономическую систему и что с ней происходит. Я хотела быть беспристрастной, поэтому сначала прочитала социалиста, а затем прочитала коммуниста , а теперь читаю анархиста".

"Боже!" – сказал Ланни Бэдд. – "Надеюсь, вы не оставляете эти книги лежать на вашем туалетном столике в пансионе!"

– Нет, я была осторожной и заперла их в своем чемодане.

– Откуда вы их взяли, если вы не против моего любопытства?

– Я купила их в Красном книжном магазине в Лондоне. Каутский Социальная революция и после, Государство и революция Ленина и Завоевание хлеба Кропоткина.

– И позвольте спросить, вы решили, кто вы, социалист, коммунист или анархист?

– Кропоткина я еще не дочитала, но я почти уверена, что стану социалистом. Естественно для англосакса, что при согласии большинства он может получить то, что он хочет.

"Я с облегчением слышу это признание", – заметил сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт.

"Конечно, должно быть давление", – добавила социологическая дама. – "Никогда не было социальных изменений без давления со стороны определенных групп. И, возможно, без угрозы революции".

"Понятно", – сухо сказал Ланни. – "И где вы ожидаете, что мы окажемся, когда эти группы давления разберутся с нами? "

"В обществе без эксплуатации человека человеком". – Затем, с вызовом: "Вас это пугает?"

"Не особенно", – мягко ответил он. – "Я полагаю, что у меня есть особые знания, и для них что-нибудь найдётся где-нибудь в мире. Возможно, ваши пролетарские друзья поставят меня во главе картинной галереи и позволят мне следить за тем, чтобы самые важные работы размещались в выгодном свете. В настоящее время это не всегда так".

"Я сделаю все возможное, чтобы договориться об этом", – пообещала женщина.

"Предполагая, что вы будете комиссаром или как бы это ни называли социалисты". – Говоря это, он дружелюбно улыбался, так чтобы это не выглядело слишком язвительно.

Так начался интересный час. Лорел Крестон тоже открыла новый мир. Не подсознания, а социального развития, классовой борьбы и возникающего кооперативного общества. Она вся была воодушевлена этим, жаждала поговорить с кем-нибудь. А Ланни был рад послушать. Конечно, он не должен идти на уступки, он должен оставаться троглодитом. Однако он мог быть одним из современных, приятных троглодитов. Тем, который, так сказать, вывернул наизнанку свою пещеру и превратил её в самую красивую башню из слоновой кости, наполненную разными сокровищами искусства и пронизанную нежными запахами и звуками музыки и смехом. Вопросы Ланни были скептичными, даже насмешливыми, достаточно, чтобы быть провокационным, но никогда не грубыми.

Под этим воздействием Лорел Крестон ожила. Такой Ланни никогда раньше ее не видел. Она стала тем человеком, которым она, как правило, была, проводя несколько часов за своей пишущей машинкой. Душевный подъем осветил ее карие глаза, в ее щеках, которые обычно были бледными, показался румянец. Он раздражал ее своей глупостью, и она просто должна была убедить его или, во всяком случае, наказать его ради собственного удовлетворения. Боже, как мог быть слеп буржуазный мир! Каким самодовольным, насколько высокомерным в своем предположении, что общество было создано для его единственного комфорта и удобства! Иногда эти люди раздражают до крика. Но, разумеется, будучи хорошо воспитанной, можно удовольствоваться уничтожающим сарказмом или, может быть, bon mot. Остротой, которую необходимо запомнить и использовать в своем следующем рассказе.

Так поддразнивая, Ланни Бэдд смог узнать, как будет делаться грязная работа в кооперативном мире. Машины будут делать всё, что можно, а остальное будет высоко оплачиваться. Потому, что нет другого способа убедить людей делать это. Разве это не справедливо, чтобы перестать думать об этом? Важным моментом было то, что современные технологии могут оказаться настолько производительными, что каждый, кто захочет выполнить свою долю производительного труда, будет достаточно вознаграждён. Кстати, количество грязной работы можно было бы значительно сократить, избавившись от лентяев и бездельников. "Вы планируете ликвидировать их?" – спросил троглодит, демонстрируя, как он умеет раздражать. Раздраженная ответила: "Нет, просто сделав невозможным получать незаработанные деньги".

Время от времени Ланни говорил: "Подождите! " И начинал говорить о животных в зоопарке, который дал этому парку его имя. Он говорил, пока прохожие не удалялись, а затем продолжил: "Так что вы говорили о личной инициативе при социалистическом режиме?"

Однажды он сказал: "Не смотрите, но мне кажется, что за нами кто-то наблюдает. Давайте прогуляемся". Поэтому они встали и немного погуляли, комментируя красоту Тиргартена и восхитительное функционирование общественных институтов в Фатерланде. Когда они подошли к скамье в более удалённом месте и снова уселись, то возобновили сравнение социальных порядков, предложенных социалистами, коммунистами и анархистами. Ланни сказал: "Разве вы не думаете, что вам следовало прочитать, по крайней мере, одну работу в защиту капитализма?" Ответ был таким: "Боже мой! Я читаю это в каждой газете, которую я когда-либо читала дома, не говоря уже о разговорах моего дяди Реверди и других старейшин моего семейства".

Ланни столкнулся с революционными теориями в четырнадцать лет, когда его дядя Джесс привел его к женщине синдикалистскому агитатору. Синдикалисты были близки к анархистам, по крайней мере, в средиземноморских странах. В Ньюкасле он столкнулся с забастовкой на Оружейных заводах Бэдд и слушал доводы красных и розовых. Это продолжалось в рабочей школе в Каннах и в Берлине, где Ланни познакомился с Труди и ее первым мужем. Но об этом ни слова! Пусть она использует его как точильный камень, чтобы обострить свой ум, и пусть она будет иметь удовольствие выигрывать каждый аргумент, но ей никогда не убедить троглодита!

Ланни продолжал думать: "Таким путём, сказала мне Нина, я должен найти жену!" В какой-то степени он доверился жене Рика, и она предположила, как предполагаемый реакционер может преуспеть с какой-нибудь женщиной из левых. "Позволь ей спорить с тобой, и если ты её полюбишь, то сможешь доставить ей удовольствие, обратить себя в её веру!" Нина, сущая и откровенная, не видела в этом ничего смешного. Она предложила подыскать ему подходящую девушку и представить ее в Плёсе так же, как Бьюти продолжала подбирать неподходящих и представлять их в Бьенвеню. Но Нина не знала о Ф.Д.Р. И о той критической информации, которую Ланни собирал и передавал. Нет, так просто это не могло быть устроено, и Ланни не был честен с этим новоявленным товарищем, когда он позволил ей думать, что их знакомство может привести к близости.

VII

Он понял это еще до того, как этот летний день закончился. Он вернулся вместе с ней к пансиону, желая доставить ее до двери, как того требовала вежливость, а затем уйти, не привлекая внимания. Случилось, однако, что почтальон прибыл прямо перед ними и доставил дневную почту служанке. Почты было мало, и самым крупным предметом был пакет журналов, завернутых в коричневую бумагу и открытых на концах. "Die sind fur Sie, Fräulein Creston", – сказала служанка и вручила пакет в руки постоялицы. Мисс Крестон взглянула на них и сказала Ланни: "Bluebook. Они прислали мне три экземпляра. Хотите взять почитать?"

"Почему, нет", – ответил он, – "если вам он не нужен".

"Вы можете вернуть его, когда прочтёте". Это могло быть предложением или нет, поскольку, в конце концов, журнал, который был отправлен по почте, может быть отправлен по почте снова.

Ланни принял журнал во временное пользование и, идя к Адлону, взглянул на содержимое. Ему пришла в голову мысль, редакция вряд ли бы послала три экземпляра, если бы не было особой причины. Его взгляд пробежал по оглавлению и заметил, что имени Лорел Крестон там не было. Он отметил, что автором первой истории была "Мэри Морроу". Это имя звучало скорее как псевдоним, чем как настоящее. Он взглянул на рассказ и прочел вступительные слова: " 'Bitte einsteigen', – сказал проводник поезда, – ''bitte Platz nehmen' ". Ланни не требовалось оккультных возможностей, чтобы предположить, что сцена этой истории происходила в Германии. Название было "Арийское путешествие".

Войдя в одно из открытых кафе на Курфюрстендамме, он сел за стол и заказал лимонад с большим количеством льда. Уж эти эксцентричные американцы! В ожидании заказа он прочитал, и одного абзаца было достаточно, чтобы он узнал стиль Лорел Крестон. Никто, прочитавший ее предыдущую работу в этом журнале, не мог в этом сомневаться, и обещание редактора сохранить полную тайну могло вызвать только улыбки персонала.

Это был рассказ о поездке по железной дороге из глубины Германии в какое-то другое место за её пределами. Центральной фигурой был маленький еврей, который держал во внутреннем кармане пиджака маленький конверт, содержащий деньги или драгоценности, или что-то еще, что он хотел скрыть. Видимо, у него был план, засунуть конверт между подушками сидений. Но купе было заполнено, и у него не было шанса сделать это. Его беспокойство стало очевидным для других пассажиров, чистых арийцев. Евреев в Германии не жаловали, и все же их выезд был самонадеянным и оскорбительным. Арийцы украдкой наблюдали за ним и видели, как его беспокойство усиливается с приближением поезда к границе. Они видели на его лбу бисеринки пота и были уверены, что у него должно быть что-то очень ценное.

Наконец, он встал и пошел в туалет. Когда это делали арийцы, они запирались, но для еврея это было признание вины. Он глотал свои драгоценности, или он рвал деньги и выбрасывал их под поезд? Арийцы обсуждали эту проблему шепотом. Ни один еврей не выбросил бы деньги. Им они очень нравились. Он будет прятать их где-нибудь в этом крошечном купе, планируя взять их после того, как поезд переедет границу. Когда еврей вернулся, они не сводили с него глаз. И когда полицаи, всегда эсэсовцы, вошли, чтобы проверить разрешения на выезд и убедиться, что ни один пассажир не везет больше положенной суммы денег, арийцы сообщили о своих подозрениях.

Других пассажиров попросили из купе, и испуганного еврея обыскали. Его протесты ни к чему не привели. Они вытащили содержимое его сумок и разбросали их по полу. Один из эсэсовцев был отправлен на обыск в туалет, и, когда он ничего не нашел, начальник пошел и повторил обыск. Когда поезд подошел к пограничной станции, несчастного негодяя увели с собой, неся два мешка, в которые ему разрешили закинуть его вещи, какие он смог быстро подобрать.

VIII

Ланни понял, откуда взялась эта история. Внешние детали, возможно, были выдуманы или собраны из наблюдений чистых арийцев где угодно. Но ее эмоции, накапливающееся чувство ужаса, охватившее читателя в первом параграфе и доведенное до конца, – это была Мэри Морроу, она же Лорел Крестон, едущая в автомобиле к немецкой границе и дрожащая от мысли, что ждёт её впереди. Ланни сказал, что опыт "даст ей возможность о чем-то написать". И, конечно же, опыт произвел маленький шедевр искусства короткого рассказа! Ланни мог вообразить, как она сидела в лондонском отеле, стремительно его печатала и потом отправляла в Нью-Йорк по авиапочте. Он мог представить себе, что случилось, когда редактор прочитал его. Он выбросил какую-то передовую статью или рассказ, который уже был в наборе, поставил "Арийское путешествие", чтобы заставить дрожать жаждущую сенсаций общественность!

И кстати заставить злиться нацистов! Ланни было трудно поверить, что автор, возможно, не поняла, какое оскорбление нанесёт Фатерланду это путешествие в поезде. Regierung очень старался заполучить туристов этим летом и убедить их, что все в Германии сама вежливость и доброта, современные удобства в сочетании с очарованием Старого Света! Конечно, они узнают, кто написал эту историю, кто были ее друзья, и каковы были ее источники информации.

Это решило всё, подумал Ланни. Он больше не мог подойти к Лорел Крестон и не должен был оставлять в её распоряжении записку со своим почерком. Он свернул журнал и написал адрес печатными буквами, приняв меры предосторожности, бросил его в уличный почтовый ящик. Действительно очень грубо. Но он просто не мог поступить по-другому. Пусть она считает, что он не желает знакомства с женщиной, которая не решила, быть ли ей социалистом, коммунистом или анархистом.

Заместитель фюрера вернулся в город и пригласил Ланни в уединённое место за городом, где они могли бы говорить допоздна. Это было лето решений, и никто не знал это лучше, чем Рудольф Гесс. Он был глубоко озабочен, и Ланни Бэдд был тем, кому он позволял это знать. Он слушал все, что его гость рассказывал о Лондоне, Нью-Йорке, Вашингтоне и Детройте, о Париже, даже о Берлине. Видел ли он Геринга и рассказал ему все это? И каковы были реакции Геринга? Геринг хотел, чтобы Гесс "был навязчивым", и теперь Ланни обнаружил, что Гесс думал, что "быть навязчивым" должен быть Геринг! В конце концов, Геринг был Вторым номером, а Гесс был только Третьим!

"Руди" – так он просил Ланни называть себя – был самым пробританским среди нацистов, которых Ланни знал. Рожденный в британском порту, он говорил по-английски, а также по-немецки и читал английскую литературу. Мечта о его жизни был союз между Великобританией и Германией, который взял бы на себя руководство меньшими племенами, живущими без закона. В узкий круг он включил "Америку", под которой он подразумевал Соединенные Штаты и Канаду. "Не стоит обманывать себя", – заявил он. – "Какую бы сторону ни взяла Британия, Америка будет следовать за ней, они умные пропагандисты, а наш народ будет смещен в сторону. Именно поэтому мы с тобой одинаково обеспокоены. Мы не хотим проснуться утром и узнать, что наши две страны воюют друг с другом".

"Бог знает, я сделаю все, что в моих силах, чтобы это предотвратить", – ответил гость из-за океана. Он не возражал против небольшого богохульства, когда это было необходимо.

"Фюрер никогда не выезжал туда, где не говорят по-немецки", – продолжал Гесс, и Ланни, мимоходом, подумал, что бы подумал об этом Муссолини, с которого брал пример фюрер! – "В настоящее время ему советуют такие люди, как Риббентроп, Геббельс и Гиммлер, ненавидящие Британию, и говорят ему, чтобы он не беспокоился об Америке, потому что война закончится до того, как Америка сможет начать вооружаться. Они говорят ему, что мы можем захватить Францию за несколько недель. Впереди всё лето".

"Что они будут использовать как повод?" – осведомился гость.

– Они утверждают, что альянс с русскими – это повод. Какую цель он может иметь, только окружение Германии? Мы предъявим ультиматум, либо альянс отменяется, либо мы вводим войска через три дня.

– Значит, они хотят воевать с Францией перед Польшей?

– Польша не берётся в расчёт вообще, мы все знаем, что мы можем взять Варшаву через две-три недели при благоприятных условиях погоды, летом или осенью.

– Но англичане согласились защищать поляков!

– Может быть, да, и, может быть, они не будут. В любом случае, что они могут сделать? Если они высадятся во Франции, мы можем уничтожить их. Понимаешь, я пересказываю тебе аргументы, которыми прожужжали уши фюрера. Мы должны найти способ противостоять им.

– Ты хочешь, чтобы я его увидел?

– Я сомневаюсь в этом, он теперь очень ожесточен против Америки, из-за жалкой телеграммы, которую послал ему Рузвельт. Что ты об этом думаешь?

"Это была пропаганда", – заявил посетитель. – "Он думал о домашних проблемах, о голосах на левом фланге".

– Для нас это могло показаться не чем иным, как враждебным актом. А ведь были и другие. Я не знаю, насколько вы слышали об интригах, которые происходят. Например, Буллит постоянно пытается устроить нам пакости. Французам было разрешено получать военные самолеты, но у нас их больше не будет.

Это было сигналом для Ланни повторить печальную историю, которую он рассказал Герингу. Гесс, видимо, её не слышал, но должен был скоро услышать. Он воспринял её тяжело, тяжелее, чем маршал авиации, подумал Ланни. "Вот оно! " – воскликнул он. – "Все это – военные действия против нас. Польша, Франция, Англия и Америка создают один фронт против нас. Высылка Абеца является ударом в лицо и говорит нам, что нам больше не на что надеяться от нынешнего французского правительства. Фюрер видит, что эти инциденты накапливаются. Нет, Ланни, я боюсь, что тебе лучше с ним не видеться прямо сейчас. Но потом, с другой стороны, немного позже может быть слишком поздно". Это была действительно дилемма!

В ту ночь они ничего не решили, разве что отложить решение. Гесс сказал: "Фюрер в Бергхофе и рассчитывает оставаться там, я скажу ему, что ты здесь, и посмотрим, как он это воспримет. Несомненно, ему придется выпустить пар, тогда, возможно, ему станет лучше. Ты понимаешь, как обстоят дела, Ланни. Для меня он величайший человек в мире, а также он мой учитель, которому я обязан всем. Какое бы решение он ни принимал, я следую за ним. Но за эти годы я научился понимать его настроение и то, как, я не буду говорить, управлять им, но приспособиться к ним. Другая сторона делает это, и я должен делать это лучше".

"Я понимаю", – улыбнулся Ланни. – "Не забывай, что я был в Бергхофе, когда Шушниг посещал его, также, когда Текумсе или его духи вели себя плохо".

Это, казалось, позволило легко изменить тревожную линию разговора. Ланни заметил: "Кстати, Руди, тебе будет интересно узнать, что я экспериментировал с мадам, а также с хрустальным шаром. У меня был любопытный опыт. Я уединился в своей мастерской на Ривьере, глядя в шар, я увидел белую яхту, которая пришла из открытого моря и пошла вдоль берега. Когда я встал, подошел к двери и выглянул наружу, там была яхта, которую я никогда раньше не видел".

"Это очень интересно", – ответил депутат. – "У меня был такой же опыт, и не один раз".

"Духи", – продолжал Ланни, – "по всей видимости, пришли к мысли о том, что молодая леди, чей отец владеет яхтой, является той, на которой мне суждено жениться. До этого я с этим не встречался, но никто никогда не может быть уверен".

– До тех пор, пока она не повезет тебя в Гонконг!

"Спасибо, что напомнил мне. Я с тех пор никогда не слышал об этом астрологе, и я часто спрашиваю себя, что с ним стало". – Это был намек, но заместитель не счел нужным его заметить. Если гестапо доставило молодого румына туда, где он не мог натворить зла, у них, с их точки зрения, было достаточное оправдание. Те, кто играл в опасную игру составления гороскопов, делали это только по усмотрению Гесса или кого-то из вышестоящих. И их гороскопы должны быть правильными!

Хозяин вызвал свою жену на встречу с этим американским гостем. Ильзе Мария, таково было ее имя, и она была зрелой женщиной, высокой и худой, и, как ни странно, со строгими чертами лица, напоминающими ее мужа. Сплетни говорили, что Ади добился этого брака, чтобы успокоить злые сплетни о себе и своем Руди. Мария разделяла все убеждения своего супруга в оккультизме и даже с еще большим рвением. Она была последовательницей Бухмана ("Оксфордской группы"), а также тибетских знаний. Ланни, который обучался у самого Парсифаля Дингла, смог произвести на нее впечатление как человек глубокой мудрости.

Ланни провел ночь в пристанище Гесса, и на обратном пути в город его хозяин спросил о его планах. Ланни сказал: "У меня есть кое-какие дела по картинам, одна сделка в Женеве, и я могу поехать туда, а затем вернуться в Мюнхен. Что если я позвоню тебе оттуда, скажем, через три или четыре дня, и ты сможешь дать мне знать, откуда ветер дует?" Другой ответил: "Хорошо!"

Ланни вернулся в отель и собрал вещи, взял свою машину и разрешение на выезд и отправился в Мюнхен по знакомому автобану. Очень приятно смотреть на сельскую местность в зеленом летнем наряде. Видеть мужчин и женщин, занятых на полях, и дым всех фабричных труб. Если бы не было так много воинских частей, марширующих по улицам, и танков, поднимающих пыль на полигонах, и мальчишек с рюкзаками на спине, марширующих и кричащих "Хох!" и "Зиг хайль!", а также поющих о крови и почве и о своих кинжалах чести. Если бы только можно было включить радио и послушать прекрасную музыку старой Германии, не слыша хриплых голосов пропагандистов Юппхена Геббельса, ругающих преступную Einkreisung.

Постепенно земля пошла вверх, и начались предгорья, а затем горные перевалы с темными елями и потоками чистой зеленой воды, мчащейся внизу. "Для меня высокие горы - это чувство", – писал Байрон. И всегда в этих поездках в сердце Ланни звучали мелодии Путешествия по Гарцу Гейне. В Германии этот неарийский поэт был в опале, и восторг его стихами было политическим преступлением. Ади Шикльгрубер хвастался, что он строит на тысячелетие, но если бы Ланни Бэдд собирался присутствовать в конце этого периода времени, то он поставил бы свои деньги на то, что простые стихи Гейне переживут хвастливые лозунги НСДАП. Я просто поэт немецкий, известный в немецкой стране!

И вот Швейцария, дом свободных людей. Но агент президента не мог расслабиться даже здесь. Потому что немцы то приезжали, то уезжали, и многие были платными наблюдателями. Был разгар туристического сезона. Отели и пансионы были переполнены американцами и англичанами. Все они думали только об альпинизме и теннисе, катании на лодках и купании в прекрасных голубых озерах. Немцы должны были делать то же самое, но хорошо известно, что они люди с серьезными взглядами, которые любят математику, особенно применительно к таким задачам, как съемка и составление карт. Когда один из них находит изолированный отрог горы и сидит там с лучшим цейсовским биноклем, то, возможно, он наблюдает за альпинистами на высоких вершинах, любимым развлечением тех, кто переступил возраст активности. Но, опять же, может быть, он ищет огневые точки, уже установленные швейцарцами, или места, где их может установить потенциальный завоеватель. Ланни получил комнату в приятной гостинице и заперся со своей небольшой пишущей машинкой. Он не должен был шуметь, и поэтому подложил под неё сложенное полотенце. Он подготовил отчет, указав, что Номер один в настоящий момент пытается решить, куда ему сначала двигаться, в сторону Польши или Франции, и что в любом случае он заключит сделку с Россией, если он сможет сократить претензии России. Этим усилиям способствовал тот факт, что Польша по-прежнему отказывалась согласиться, чтобы русские войска могли бы войти в страну для защиты ее от Германии, и что страны Балтии отказываются от любых форм союза с Россией. Также, что британцы все время задерживали отправку военной миссии для консультаций или даже не назвали имена членов миссии. Запечатав и написав адрес на конверте этого письма, таинственный путешественник двинулся дальше, а в другом городе остановился на почтамте, бросил письмо и быстро уехал.

XII

Он направился в Женеву, где у него были друзья, а также картины, которые были в его списке уже десять лет и более, и для которых он нашел перспективного покупателя в Цинциннати. Друзья были Сидней Армстронг и его жена. Муж был важным должностным лицом Лиги Наций, а жена, женщиной, которая сначала влюбилась в Ланни Бэдда, но, к счастью для себя, одумалась. Теперь она была матерью двух детей в подростковом возрасте и успешной хозяйкой, принимающей выдающихся личностей, которые все еще приезжали в старый город часовщиков и ростовщиков, чтобы обсудить бедствия, которые продолжали падать на другие части света.

Уже в сто пятый раз Совет Лиги собирался в течение двадцати лет. Немцев, итальянцев и японцев там больше не было. Они вышли из Лиги и образовали "Ось". Это было здорово, как объяснил Сидней, потому что это избавило от необходимости выслушивать выкрики и угрозы этих хулиганов. Единственная проблема заключалась в том, что они продолжали безобразничать в Маньчжурии и Китае, в Абиссинии и Албании, в Данциге и Мемеле.

Но, несмотря ни на что, этот серьезный и трудолюбивый чиновник не мог поверить в возможность новой европейской войны. Среднего возраста и пузатый "протиратель штанов", так Ланни не мог не думать о нем, хотя и любил его, построил свою жизнь на Лиге Наций. Она стало не только его работой и работой его жены. Лига Наций была их религией и их домом как физически, так и интеллектуально. Они жили в мечтах Вудро Вильсона, который двадцать лет назад загипнотизировал их в Париже. Мир просто не мог снова постигнуть Большой ужас. В последний момент, на самом краю пропасти, народы отшатнутся, одумаются и вернутся сюда, чтобы разрешить свои разногласия в храме разума и справедливости стоимостью в пятнадцать миллионов долларов!

Ланни обнаружил, что та же самая утопическая надежда не разделялась правящим классом этого города Джона Кальвина. Он обедал в доме пожилого капиталиста, который был одним из его клиентов в течение многих лет, и теперь был рад превратить несколько своих картин в американские деньги. Предстоят ужасные времена, сказал герр Фрёдер, он выглядел немцем и говорил по-немецки, но ненавидел пруссаков как жестокую нацию и ненавидел нацистов как инструмент генерального штаба. Со старым знакомым он говорил свободно, поскольку хотел, чтобы искусствовед вернулся в Германию и сообщил, что каждый швейцарец, будь он немецкого, французского или итальянского происхождения, является вооруженным солдатом, готовым сражаться с захватчиками своей страны, на севере, востоке, юге или западе. Каждая дорога охраняется день и ночь, а запасы еды были погружены в огромные водонепроницаемые кессоны в ледяных глубинах горных озер. Каждый проход был заминирован, так что лавины могут быть обрушены на захватчиков, и, что еще более важно, в каждом из больших железнодорожных туннелей был заложен динамит, который мог быть приведён в действие нажатием кнопки. Таким образом, Ось будет разрезана пополам. Германия не получит никакого оружия из Милана и Турина, а Милан и Турин не получат угля из Германии. "Такого рода соображения уважают диктаторы", – сказал герр Фрёдер. – "Мы постоянно напоминаем им об этом!" Ланни позвонил Гессу в Берлин, и тот ответил: "Лучше немного подождать". Это подходило Ланни, потому что каждый раз, когда он въезжал в Гитлерланд, это стоило ему немало моральных усилий. Он позвонил Рику, который сказал, что он и Нина могут провести отпуск на континенте. "Приезжайте в Женеву", – сказал Ланни, – "у меня есть моя машина, и мы поедем на вершину мира". Гораздо приятнее, чем ехать в логово людоеда и наблюдать, как он гложет человеческие кости!

XIII

Сюда прибыла пара, с которой проводить время больше всего нравилось Ланни. Старые друзья, которые его любили и понимали, которые видели вещи именно такими, какими их видел он. Они знали, что он хранит глубокую тайну и, возможно, догадывались о ней, но держались подальше от неё. Они проезжали через альпийские перевалы и спускались в долины, где лежали спокойные, холодные и прозрачные озера. Они наблюдали, как в сумерках заснеженные вершины становились розовыми, а затем фиолетовыми. Они проехали вокруг Цюрихского озера и Люцернского (Фирвальдштетского) озера. Здесь была страна легенды Вильгельма Телля. И было здорово верить в неё, даже если этого никогда не случалось.

На озере Леман они осмотрели Шильонский замок, и Ланни хотелось рассказать легенду о Лорел Крестон, но, конечно, он этого сделать не смог. Он продекламировал сонет, который они когда-то знали, но отчасти забыли. Историки соглашались с поэтами, что свобода обитает на вершинах, и это трио читало в своих Baedeker о борьбе, которая велась сотни лет в этих долинах. Чего бы они не дали за путеводитель следующих десяти лет, чтобы прочитать то, что напишут историки! И за то, чтобы прокатиться на машине времени Герберта Уэллса по одной из кривых пространства-времени Эйнштейна!

Утром они покупали себе еду, а в полдень устраивали пикник рядом с быстрым водопадом. Они читали вслух. У Ланни всегда было несколько книг в машине, а в городах они могли купить другие. Там можно было найти дешевые книги издательства Таухница, а книги издательства Пингвина из Англии не нравилось нацистам. После того, как солнце скрывалось за высокими горами, они садились в машину, и если гостиница будет переполнена, то они поедут к следующей. И так всё время до полуночи.

Восхитительный способ провести отпуск. И хотя в их разговорах было много тревоги за судьбу Европы, это не мешало им наслаждаться жизнью. Поскольку природа так создала человеческую скотину, что его сознательная психическая деятельность составляет лишь малую часть его натуры. Он продолжает переваривать свою пищу и делиться радостями со всеми сотворенными существами, даже если он не уверен, что останется в живых в следующем году. У них не было финансовых забот, поскольку Ланни заработал на все их расходы, проведя сделку, которая заняла у него всего час или два. Он настоял на том, чтобы быть носителем королевского кошелька. "Где еще я мог бы купить столько удовольствия за такие маленькие деньги?" – спросил он. И это было буквально правдой. Для него самым редким удовольствием была возможность высказывать свои настоящие мысли.

Друзей, которых испытал!⁴¹ Прошло двадцать шесть лет с тех пор, как Ланни познакомился с Риком в школе Далькроза в Геллерау. Двадцать два года с тех пор, как он познакомился с Ниной в Лондоне, пока Рик летал во Франции, чтобы скоро оказаться рядом со смертью и остаться хромым на всю жизнь. За все прошедшие годы у них были общие идеи и замыслы, надежды и опасения. И если опасения подтвердились больше, чем надежды, то это справедливо для большинства мужчин и женщин в мире. Коллективный разум человечества просто не эволюционировал до такой степени, чтобы сравняться с проблемами, создаваемыми современными машинами и техническими процессами. Полагать, что он когда-либо сравняется, было актом веры.

Они встретили несколько людей, которых знали. Но большую часть времени они оставались в одиночестве, обсуждали проблемы, которые их беспокоили, и вспоминали эпизоды, которые им понравились. Нина рассказала о детях, о том, что они делают и думают. Предмет, который всегда интересует мать. Рик рассказал о своих работах и пьесе, которую планировал начать, когда вернётся домой. О своих редакторах и знакомых ему политических деятелях. О старых друзьях своего отца, которые снабжали его информацией, и о молодых сторонниках левых, которым он её передавал. О лицах в руководстве Британии, большинство из которых он презирал. Но они были там, и они держали судьбу Империи в своих руках. Для Ланни было важно дополнить свои знания о них.

В ответ он мог рассказать обо всем, что узнал о Германии и Франции, и обо всем в Америке, кроме одного общественного деятеля. Он мог рассказать о Бэддах и их делах, о том, как идут дела в Ньюкасле, даже о том, что Робби был зачислен на пособие! Но он не стал упоминать двух молодых женщин, которые вошли в его жизнь. Потому что он знал, что Нина скажет о каждой. Это было бы пустой тратой времени, так как он не мог даже обмолвиться о своей работе агента президента, которая доминировала в его жизни и определяла его отношение к теме любви и брака. В Цюрихе он обнаружил книжный магазин, где продавался журнал Bluebook. Он купил экземпляр и вслух прочитал "Арийское путешествие" своим друзьям, сказав, что он считает "Мэри Морроу" псевдонимом женщины, которую он однажды встретил на Ривьере. Они подтвердили его высокое мнение об этом рассказе.

XIV

Им было так хорошо, что Ланни хотелось бы, чтобы это лето длилось вечно. Конечно, без благоприятных возможностей для Адольфа Гитлера и его вермахта! Ланни чувствовал, что должен еще раз позвонить Гессу, и узнал, что заместитель все еще сомневается, что американцу благоразумно показываться в Бергхофе. Обстановка ухудшалась вместо того, чтобы становиться лучше. Вашингтон продолжал совершать одну провокацию за другой. – "Ты знаешь, Ланни, фюрер тебя не обвиняет, но само название твоей страны выводит его из себя. И я боюсь, что это тебе не понравится".

"Я понимаю", – ответил Ланни. – "Мне грустно от этого". На самом деле всё было наоборот, потому что он воспринял это как разрешение продлить свой отпуск. "Почему бы нам не отправиться в Жуан?" – спросил он. – "Бьюти будет до смерти рада видеть вас. Бедняжка, она провела там лето, упустив все прелести Лондона, Биаррица и Кауса". Почему нет? Когда есть удобный автомобиль, опытный шофер и бездонный кошелек! "Я отвезу вас в Париж, когда скажете", – вызвался Ланни, и он позвонил Бьюти, чтобы убедиться, что в Бьенвеню есть место. Там были два гостевых дома, но большую часть времени они сдавались в аренду друзьям. На Ривьере никогда ещё не было таких толп. Было удивительно, сколько денег было у публики, и сколько обнаружилось людей с банковскими счетами, готовых их обменять на мешки франков.

Они двинулись на юг от озера Люцерн, поднимаясь в высокие горы через узкий проход, подверженный лавинам. Это был знаменитый Сен-Готард, где располагался монастырь, не раз уничтожавшийся. Когда они достигли вершины, Ланни напомнил им стихи Гейне, говорившие, "На Сен-Готарде услышал я храп, — Германия почивает. Тридцать шесть коронованных нянек у ней"!⁴² Гейне, бунтарь, ему не нравились маленькие немецкие княжества его времени и надутые персонажи, которые ими правили. "Что бы он сказал о Гитлере и его гаулейтерах?" — поинтересовался Рик.

Дорога вниз была невероятно извилистой и полной крутых поворотов. Где-то внизу был железнодорожный туннель длиной свыше пятнадцати километров. Швейцария набила его динамитом, его и другое бесценное сокровище, Симплон. "Будьте уверены, что они охраняют их день и ночь", — сказал Ланни. — "Они стерегут их от нацистов".

Горячие земли Италии распахнулись перед ними, как панорама. Машина покатилась вниз, пока не оказалась на равнине в Милане. Когда Ланни нужно было куда-нибудь добраться, он сидел за рулём весь день и ночь. Но это были каникулы, и они остановились, чтобы взглянуть на Брера и на то, что стало с Тайной вечерей Леонардо после реставрации. Затем в Геную, где много лет назад была международная конференция, пытавшаяся решить проблемы Европы. Там был Робби Бэдд, который старался получить от большевиков нефтяную концессию, а Захаров оставался в Монте-Карло, вложив деньги и дёргая за верёвочки. В Генуе Ланни наткнулся на тело Барбары Пульезе, избитой чернорубашечниками, и именно там он впервые дал клятву бороться с отвратительным фашизмом.

В настоящее время был Сан-Ремо, где проходила более ранняя конференция, и где они вместе с Риком впервые познакомились с редактором по имени Бенито Муссолини, ренегатом социализма, берущего деньги классового врага на клевету и осуждение своих бывших друзей. Такова была трагическая судьба рабочих во всех современных странах. Давать образование и готовить членов своего класса для руководства рабочими и помогать им, а затем видеть, что эти лидеры продаются эксплуататорам и становятся худшими из предателей, самыми жестокими обманутыми надеждами народа. Ланни, Рик и Нина, никогда не принадлежали к рабочему классу и могли бы сказать, что это не их беда, но они предпочли печалиться зрелищем подлости, на которое способна человеческая натура.

Теперь это была Франция, и знакомое шоссе вдоль Лазурного берега. Ментона, Монте-Карло, Ницца, Антиб, а затем рыбацкая деревушка Жуан-ле-Пен, которая теперь превратилась в знаменитый курорт, где много туристов, летом и зимой и снова летом. Агенты по недвижимости все еще умоляли мадам Бэдд, так они называли её, не обращая внимания на ее более поздние браки, чтобы она продала только небольшой уголок поместья. Но она должна была сказать им, что было юридически зафиксировано, что этого она не смогла бы, даже если бы захотела. Месье "Робэр" Бэдд спас ее от всех волнений по этому поводу.

Странники вкатились в знакомые ворота, и семейные собаки лаяли от восторга. Парсифаль Дингл, седой и розовощекий, вышел поприветствовать их. Бьюти встретила их в гостиной, где яркий свет летнего солнца не демонстрировал тот ужасный факт, что она приближалась к шестидесяти. Там был Хосе, хромой дворецкий, которого Ланни встретил в Испании. Он помог Альфи Помрой-Нилсону уйти от фашистов, и это означало, что отец и мать Альфи были ему сердечно обязаны и оставили королевские чаевые при отъезде. Там был маленький сын Марселины, теперь уже начавший ходить и выговаривать слова. Скоро придёт время для Ланни начать учить его танцевать!

Ланни сказал своим друзьям: "Бьюти никогда не упустит шанс устроить приём. Но вы знаете, как это происходит, я заставил большинство из этой толпы на Ривьере думать, что я почти фашист, как они. Испанцы, в особенности, знают, что делает и планирует Ось. Поэтому я не могу позволить себе рекламировать тот факт, что у меня есть друзья левых настроений". Ответ Рика был следующим: "Мы дома встречаемся довольно часто с неправильными людьми".

Поэтому они сказали хозяйке, что хотят отдохнуть и не переодеваться. Они ходили под парусом и ловили рыбу, как это делали, когда были мальчишками. И, когда встречались со светскими людьми, то тщательно избегали темы политики. У Нины и Бьюти был ребенок, о котором можно было поговорить, и действительно было удивительно видеть, как бывшая профессиональная красавица остепенилась и стала домашней, не говоря уже о духовности. Пока не пришло выгравированное приглашение на прием в честь великого князя Владимира, который со дня смерти Кирилла считался будущим Царём всея Руси. Бьюти Бэдд была похожа на старую пожарную лошадь, которую отпустили на пастбище, но услышав звон пожарного колокола, она прыгает через забор и галопом мчится впереди пожарной повозки с баграми и лестницами.

Кроме того, была мадам Зыжински. Обычно Рик не занимался подобными вещами, но в течение десяти лет он и Нина слушали рассказы Ланни. Даже дольше, потому что во время мировой войны у Ланни было видение Рика, лежащего раненым после авиакатастрофы. Теперь сам Рик попробовал сеанс. Возможно, причиной был его скептицизм, но духи проходили мимо него, а, те, что пришли, не были ему известны, и ему было очень скучно. Нина попробовала сеанс и получила послание от седовласого старого джентльмена, который сказал, что он ее двоюродный дед Пол. Но Нина никогда не слышала о нем, и речь шла о том, чтобы записать, что он сказал, а затем проинформировать членов своей семьи. Ланни сказал, что он опасается, что силы мадам могут ослабевать. Она была довольно старой, и, возможно, Текумсе тоже состарился. Он должен был прожить пару сотен лет как дух, но, возможно, все это время он не разговаривал.

Тем не менее, Ланни узнал, что парапсихология в лучшем случае утомительна, и каждый раз, когда у него был свободный час, он говорил: "Я попробую с мадам". Бывшая польская служанка спускалась в свою комнату, где никто не мог потревожить их. Она садилась в удобное кресло, похожее на родной дом, закрывала глаза и входила в тот странный транс, который не могли понять самые образованные психологи. Ланни сидел безмолвно, держа в руках карандаш и блокнот на коленях, внутренне молясь, чтобы ирокезский вождь не поссорился с ним на этот раз, и чтобы сэр Бэзиль Захаров прошёл мимо.

Но нет, не было никакого избавления от бывшего оружейного короля, у которого, казалось, было что-то на совести. Была ли это, скрытность, которая отличала его при жизни, и теперь пытался компенсировать это? Или он просто возбуждал любопытство Ланни, и поэтому подсознание Ланни все еще играло с "самым загадочным человеком Европы"? Во всяком случае, он пришел: "этот старик с пушками, стреляющими повсюду вокруг него", так называл его Текумсе. – "Он хочет поговорить с тобой сам. Он хочет, чтобы ты внимательно его выслушал".

"Я всегда обращал внимание на то, что говорил сэр Бэзиль", – успокаивающе ответил Ланни. А затем раздался дрожащий голос, который мог быть у командора английского ордена Бани и кавалера французского ордена Почетного легиона или у любого другого очень старого человека:

"Ланни, я хочу, чтобы ты заплатил тысячу фунтов человеку по имени Амброз Волонски в Монте-Карло. У тебя не будет никаких проблем с его поиском. Он настоял, что я ему это обещал. Я может это сделал. Моя память здесь плохо работает. Обещай мне, что ты позаботишься обо мне".

"Но", – возразил сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, – "где мне взять все эти деньги, сэр Бэзиль?"

– Скажи об этом одной из моих племянниц, она заплатит за меня.

– Но поверит ли она мне, сэр Бэзиль?

Ответа не последовало, только большой вздох. "Он исчез", – сказал Текумсе. – "Никогда я не знал такого старика, который создавал проблемы для себя и других людей. Ты собираешься заплатить эти деньги - ха, ха-ха!" Старый человек каменного века рассмеялся. У него было острое чувство юмора, когда касалось чужих проблем.

Ланни не думал, что когда-нибудь заплатит эти деньги. Одна из племянниц Захарова, когда в последний раз слышала о ней, жила в Стамбуле, пытаясь заботиться обо всех бездомных собаках этого города, одолеваемого собаками. Другая была замужем и жила в Париже. Ланни не мог вспомнить ее имена, потому что у нее их было около десятка. Он сомневался, что одна из этих дам вспомнит о встрече с ним, что они заплатили бы тысячу фунтов за слово медиума. Но он обратил внимание на имя Амброза Волонски, решив поискать его в следующий раз, когда будет проезжать через Монте-Карло. Если бы он существовал, то мог бы рассказать историю.

XVI

Длинная пауза обычно означала конец сеанса. Но Ланни никогда не говорил первым. Он научился относиться к вождю как к королевской особе и разрешать ему решать, что делать. А вдруг произойдёт один из тех случаев, которые неожиданно вознаграждают исследователя за несколько недель ожидания. Глубокий голос "контроля" заявил: "Здесь пожилая женщина, у нее кружевной воротник и платок на голове. Она говорит, что ее зовут Марджори, и она бабушка Лорел. Знаешь ли ты Лорел?

– Да, я знаю одну.

– Ты знаешь, где она сейчас?»

– Я знаю, где она была месяц назад.

– Старушка говорит: 'Мне не нравится то, что она делает, я беспокоюсь о ней'. У нее какие-нибудь проблемы?

– Может быть.

– Старушка говорит: 'Ты втравил её в беду, ты оказываешь на нее вредное влияние'. Она хочет, чтобы ты оставил Лорел в покое.

– Лорел называет меня особым именем. Знает ли старуха, каким?

– Она говорит, что не хочет с тобой разговаривать. Ты втравил Лорел в беду, и ты должен вытащить ее. У нее слезы на глазах. Она говорит, что ее люди не вели себя так, леди из их семей оставались дома и не шлялись по миру и не печатали свои имена.

"Это все правда", – признало злое влияние. – "Но Лорел шлялась по миру еще до того, как я узнал о ней. Спроси бабушку, где она жила".

– Она говорит, что это был старый дом на Восточном побережье. Теперь там протекает крыша, и один из столбов веранды упал.

– Как называется это место? Ланни всегда пытался получить доказательства.

– Место называется Фэрхейвен, старое место Кеннанов, там родилась Лорел, и она должна вернуться туда, укрепить крышу и настроить пианино. Скажи ей, что если она приедет сюда, бабушка скажет ей. Ты должен оставить Лорел, ты не должен разрушать семьи и дома так, как ты делаешь. Когда мужчина женат, он должен оставаться в браке и заботиться о своих детях, а не о чужих.

Вот так это было. Текумсе, так сказать, повесил трубку. Мадам несколько раз застонала, затем открыла глаза, устало вздохнула и спросила Ланни хриплым шепотом, было ли у него что-нибудь стоящее. Он всегда говорил ей да, независимо от того, да или нет, чтобы доставить ей удовольствие, и она заслуживала это маленькое вознаграждение. Она была хорошим медиумом, и Ланни знал, что это редкий образец, и его нужно лелеять и потакать всем её прихотям. Являются ли они предвестниками какой-либо силы, которую набирает человечество, или возвратом к какой-то старой силе, которую человечество теряет. Ланни этого никогда не мог решить, и никто не мог ему подсказать.

Но, конечно, они были чем-то реальным и заслуживающим внимания. Время от времени это происходило с Ланни Бэддом. Он больше не мог сомневаться в том, что сознание в трансе этой старой польской женщины имел доступ ко всему, что было у него в голове, и, что еще более странно, к сознанию его друзей. Конечно, может оказаться, что бабушку по линии матери Лорел Крестон не звали Марджори Кеннан, и она не жила на Восточном побережье Мэриленда. Но опыт научил Ланни, что так оно могло быть, и если это было так, то либо мадам сумела дотянуться до сознания Лорел Крестон, либо Ланни впитал в себя факты сознания Лорел, которыми он, конечно же, не обладал. Это, конечно, была теория, которую Текумсе назвал "той старой телепатией". Вероятно, что должен существовать общий котёл сознания, подобно океану, в который могло бы погрузиться сознание медиума. И, конечно же, это только предположение.

Ланни обнаружил, что думает об обвинениях в разрушении домов. По правде говоря, он никогда не разрушал дом. Но то, что он сделал, походило бы на ту юную леди, которая носила платок и кружевной воротник. Она бы, конечно, подумала бы о том, что сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт "оказывает дурное влияние". Но откуда она могла знать, что он впутал Лорел "в беду"? Ланни надеялся, что она не ошиблась в характере этой беды, так как ему не хотелось бы, чтобы сплетни распространялись в мире духов. Он подумал, что Лорел сама не знала, что он имел какое-то отношение к её неприятностям. Об этом знали только два человека во всем мире, он сам и Монк. Он решил, что он не будет спешить познакомить мастера короткого рассказа с мадам, чтобы эта опасная идея запомнилась ей!

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

Куда ангелы и ступить боятся

⁴³

КОГДА внутри горы идёт работа, и могучие силы, запертые там, стремятся вырваться наружу, то дрожит земля, и дрожь, как морские волны, исходит из центра. Раздаётся грохот, и расходятся большие трещины, вырываются сернистые испарения и пар. Люди, которые обитают на склонах этой горы, напуганы и спешат к своим святыням с дарами, чтобы умилостивить разгневанных богов. Но многие не могут поверить, что фундамент дома, в котором они родились, обрушится, и что посаженные ими виноградные лозы будут захоронены под горячим пеплом или поглощены вытекающей лавой. Они дразнят своих соседей, которые собирают свои вещи и покидают район. Идут возбужденные споры о том, что боги горы собираются делать и кто или что, возможно, оскорбил или оскорбило их.

Теперь это происходило на Лазурном берегу, месте отдыха и развлечений Европы. Люди хотели играть в поло и в бридж, пить вино и обедать, танцевать, сплетничать и заниматься любовью, и ничего не делать, кроме этих вещей. Но когда появились слухи об угрозе и подготовке к войне, и они стали восклицать: "Как неудобно! Как непростительно!" Ланни сопроводил свою мать на прием в честь великого князя Владимира и разговаривал с герцогом Альба и узнал, что Гитлер просил Испанию выплатить часть своего долга перед ним, требуя больших поставок вольфрама и разрешения немецким техникам построить укрытия для подводных лодок в испанских атлантических портах. От югославского лесного магната он узнал, что эта страна только что отклонила требование со стороны Оси о праве использовать свои железные дороги и военные центры в случае войны. Резервисты этой маленькой страны были вызваны на маневры, которые должны пройти вблизи австрийской и итальянской границ.

И так далее, и так далее, в светском обществе, разумеется, все не подлежало разглашению. Нельзя допускать, чтобы что-то попало в газеты. Но там были люди, которые имели право знать, что происходит, и забрать себя и свое имущество с пути раскаленной лавы. Жена сотрудника посольства Эстонии, подставляя солнцу свои стройные конечности на пляже в Жуане, заметила Ланни, что ее каникулы могут внезапно прекратиться. Ее муж написал, что их крошечная страна будет продана в сделке между Сталиным и Гитлером. "У нас есть наши собственные диктаторы, и нам не нужны диктаторы из-за границы", – добавила дама. Это стало остротой летнего сезона.

У Курта Мейснера была тетка, которая жила на Ривьере из-за своего здоровья. Ланни знал ее с детства и продолжал знакомство, потому что в ее доме он встречался с влиятельными помещиками. Теперь он посетил один из ее Kaffeeklatsche, где его принимали как важную персону , потому что он был принят в Берхтесгадене. Он слушал, как жены прусских чиновников ругали врагов своей страны. Он дружелюбно согласился со всем, что они говорили, а взамен получил привилегию выслушать жену отставного генерала рейхсвера, уверявшую вдову придворного советника фон унд-цу Небеналтенберга, что её для беспокойства не было поводов. Поскольку немецкие армии уже были тайно мобилизованы, и теперь на восточной границе насчитывается более миллиона военнослужащих, а на западе еще больше. Lieb 'Vaterland magst ruhig sein!⁴⁴

Рик написал статью, озаглавленную Глупость умиротворения, частично основанную на фактах, собранных Ланни. Статья должна была скоро появиться, и Рик сказал: "Она может привлечь внимание, старик, и я не думаю, что я должен быть в вашем доме в это время". Таким образом, Ланни пришлось примириться с окончанием этих каникул, самых счастливых из всех, что у него были за долгое время.

"Полагаю, я должен быть сейчас в Берлине", – был его ответ. Он не мог сказать своему другу, что всего несколько часов назад он получил письмо, перенаправленное из гостиницы Адлон. Одно из этих неприметных писем, связанных с продажей картин: "Вы помните Верещагина, о котором я вам писал. Его привезли в Берлин, и я уверен, что его скоро продадут. Я наткнулся портрет Розы Бонёр, изображающий женщину с лавровым венцом, который, я думаю, вам было бы интересно увидеть. Портрет не покрыт страховкой, и это меня беспокоит. Я думаю, что вы могли бы сейчас заключить кое-какие сделки здесь. Меня интересует ваш проект коллекции исторических картин и интересно, что об этом думают ваши американские друзья. Я знаю, что такие работы есть недалеко от замка, который вы посещали в детстве. С наилучшими пожеланиями, Браун".

Не надо быть ни Иосифом, ни Даниилом для интерпретации этого письма. Лавровый венец подходил Лорел Крестон, а отсутствие "страховки" означало, что Монк все еще беспокоился о ней и пытается переложить свои заботы на её соотечественника. Верещагин, привезенный в Берлин, означал, что переговоры с Советским Союзом, как бы там ни было, велись в Германии и приближались к завершению. "Замок", конечно, был Штубендорф, который все еще был частью Польши, и "исторические картины" там могли означать только нападение на Польшу. Ланни удалился в свою студию и написал доклад, в котором были отражены эти и другие детали, которые он собрал. Он отправлял их каждые несколько дней в эти напряженные времена. Затем он собрал вещи и отвёз своих друзей в Париж.

Они сели на поезд до Лондона, и Ланни занялся двумя делами. Марселина отправлялась в поездку на время отпуска. И, возможно, не случайно, Оскар фон Герценберг делал то же самое. Джесс Блеклесс находился в деревне, рисуя картины. Курт уехал в Штубендорф. Он навещал его каждое лето и каждое Рождество, тем самым обеспечивая рост своей семьи. Это дало Ланни повод пошутить со смышлёным молодым секретарем Курта. Как опытный секретный агент, Ланни не игнорировал секретарей и знал, какие шутки хорошо шли между нацистами. Отто Абец был в Берлине. К нему, как узнал Ланни, отнеслось с почтением вежливое французское правительство. Стремясь избежать скандалов, оно не полюбопытствовало заглянуть в его личные бумаги.

Но де Брюины были в городе, и Ланни провел с ними ночь, рассказывая те новости, которые мог спокойно повторить, и услышал все их проблемы и страхи. Франция была одной из "богатых" стран, и де Брюины были одной из "deux cent familles", осуждаемых каждым оратором в бистро в этой стране. А им просто хотелось сохранить то, что у них было, плюс нормальную прибыль, но их окружали шантажисты и бандиты разного рода, и им постоянно приходилось решать, кого нужно унять, и как за это заплатить самую низкую цену. Политики и политические ассоциации, журналисты, полицейские агенты, частные детективы – все это должен был оплачивать богатый человек, и все они хотели большего и могли получить это с другой стороны.

"Богатая" страна находилась в том же положении, и те деньги, которые она выплачивала, касались "богатого" человека в форме налогов и пошлин, потери территорий, рынков и доступа к сырью. Франция предоставила Чехословакии миллиарды франков для вооружения этой страны, чтобы увидеть оружие и заводы, захваченными гитлеровцами, и свои облигации обесцененными. Миллиарды были даны взаймы Польше. И теперь это попадёт в ту же самую жадную пасть? А потом прибалтийские государства и балканские земли, все части санитарного кордона, так тщательно и с большими расходами построенные? Вся Франция была измучена чувством разочарования, а семьи были разобщены, какие государственные деятели были меньшими негодяями, а какие страны представляли меньшую опасность. В доме давно умершей возлюбленной Ланни не было больше счастья, и он был рад, что она не могла слышать эти споры. "Невозможно выяснить, что Франция собирается делать", – написал он в своем докладе, – "потому что Франция не знает, что она собирается делать".

III

В Берлин, откуда исходят решения. Здесь был порядок и чувство уверенности, потому что каждому говорили, что делать, и он делал это. Ему не нужно беспокоиться о политике, потому что для него её определят. Если среди немногих наверху были колебания и неуверенность, то это не вредило, потому что эти великие держали свои мысли при себе, и всем было приятно знать, что рано или поздно решение будет принято. А затем они тоже воспользуются величайшей роскошью в Германии, что является порядком, которому следует повиноваться.

Ланни прибыл во вторник и не смог увидеть Монка до среды. Тем временем у него были дела с Фуртвэнглером, адъютантом Der Dicke. С картин, которые великий человек хотел продать, были сделаны фотографии, и теперь Ланни должен был их осмотреть и подготовить описания, а также выбрать наиболее вероятных из своих клиентов и написать письма с предложениями. Все это было работой, требующей усилий и много другого. И если бы он был свободным человеком, то ему не хотелось бы ничего лучшего, чем угомониться и заниматься этим делом, не отвлекаясь ни на что другое. Но работа агента президента была первым делом, поэтому он сказал: "Его превосходительство все еще сердится на меня? "

"Сердится?" – повторил почтительный молодой оберст. – "Нисколько, герр Бэдд! Что заставило вас так думать?"

– Его должен раздражать разрыв отношений с моим отцом.

– Его превосходительство слишком большой человек, чтобы это помешало его личной дружбе. Пусть такая мысль не беспокоит вас.

– Я рад получить такое заверение, герр оберст, потому что он один из самых восхитительных собеседников, которых я знаю, и мне бы очень не хотелось, чтобы что-то вмешивалось в наши сердечные отношения.

Ланни был совершенно уверен, что эти замечания будут переданы Der Dicke. И, разумеется, ещё до того, как закончился день, адъютант перезвонил и объявил, что его начальник сочтёт удовольствием, если бы герр Бэдд смог бы выехать с ним в Каринхалле на следующий уик-энд и посмотреть новые постройки. Конечно, Ланни мог и хотел. И он не преминул сказать: "Я уверен, что это связано с вашей добротой, герр оберст, и я надеюсь, что когда-нибудь я смогу выразить вам свою признательность". Он знал, что ему нужно делать. Пригласить офицера СС и его жену на ужин в отель, и это будет очень скучный вечер!

Тем временем он нанял секретаря и занялся работой со старыми мастерами. Ars longa, vita brevis!⁴⁵ Фуртвэнглер высказал пожелание своего начальника, чтобы герр Бэдд отправил все работы в Нью-Йорк или Ньюкасл под своим именем, и это было показательным обстоятельством. Это было равносильно тому, что фельдмаршал ожидал войны в ближайшее время и не возражал, если его искусствовед догадается об этом. Можно также предположить, что, возможно, фельдмаршал не был абсолютно уверен, что выиграет эту войну!

На следующий вечер, в назначенный час, секретный агент подхватил Бернхардта Монка на улице. "Я получил ваше письмо, отправленное в Жуан", – сказал он. – "Как я понимаю, что между Германией и Россией идут переговоры".

– По моей информации они практически завершены, результаты совершенно секретны, и некоторые их условия никогда не станут известны. Дело в том, что Гитлеру дан зеленый свет на Польшу.

– Со стороны Советов это безумие! Разве они не знают, что нацисты сделают с ними, когда у них будет общая граница?

"Я не посвящен в их секреты", – возразил подпольщик. – "Я могу только догадываться, что они думают, что получили отсрочку, по крайней мере, на пару лет. Если война должна быть, то Сталин, вероятно, предпочел бы ее между Германией и Францией-Британией, чем между Германией и Россией. И нацисты предоставили ему этот выбор".

"Кроме того", – отважился Ланни , – "он полагает, что Гитлер будет вымотан, пока Россия станет сильнее. Конечно, это черный день для западного мира".

Последствия этой новости были настолько обширны, что пара обсуждала их во время длинной поездки. Долгожданная англо-французская военная миссия прибыла в Москву несколько дней назад после долгих задержек. Начались штабные консультации, и теперь, за их спинами была заключена эта сделка! "Представьте себе их огорчение!" – воскликнул Ланни. И Монк ответил: "Они могли бы воспользоваться самолётом и прибыть туда раньше. Кроме того, они могли бы послать более важных людей с полномочиями принимать решения. Русские подозрительны, и, судя по всему, никто не пытался их разубедить".

Ланни сказал: "Я заметил, что нацисты объявили о праздновании двадцать пятой годовщины победы при Танненберге. Люди, с которыми я беседовал в Париже, думали, что преднамеренная провокация России. Было ли это маскировкой?"

– Я должен сказать, что это предлог для перемещения войск в Восточную Пруссию. Я заключил бы пари, что не будет никакого празднования, война начнётся до этой даты.

– Двадцать седьмого числа этого месяца?

– Моя информация состоит в том, что рейхсвер должен войти в Польшу двадцать пятого.

"Боже!" – сказал Ланни. Его руки дрогнули бы, если бы он крепче не сжал рулевое колесо автомобиля. Он предвидел это и предсказывал это двадцать лет, но когда это произошло, то было похоже на горячее дыхание какого-то демона на затылке. После долгой паузы он прошептал: "Подполье ничего не сможет сделать?"

– Совершенно ничего. Мы стёрты в порошок, и мы никогда не сможем действовать, пока СС не будет уничтожена до последнего батальона.

Они проехали большую часть ночи, обсуждая различные аспекты этой ситуации, такой важной для них обоих. Монк хотел узнать, выполнит ли Британия своё недавнее обещание Польше, и Ланни заверил его, что в этом не может быть никаких сомнений. Любое правительство, которое не сдержало бы это слово, было бы сметено в одночасье. Таким образом, будет война между Великобританией-Францией-Польшей, с одной стороны, и Германией - с другой. Примет ли участие Италия? Граф Чиано, зять Муссолини и министр иностранных дел, теперь встречается с Риббентропом в замке последнего в Австрии. Ланни сказал: "Я предполагаю, что он умоляет Гитлера подождать, как он это делал перед Мюнхеном".

– Он преуспел тогда, но я сомневаюсь, что он сможет сделать это снова. По моей информации, что жребий уже брошен, и выбор уже сделан. На этот раз Гитлер будет следовать своей интуиции. Он запретил кому-либо из своих советников пытаться изменить свое решение. Сейчас в Германии никому не позволено говорить иначе. Один человек решает, а остальные повинуются.

"Я должен кое-что выяснить в ближайшие дни", – заметил Ланни. – "Я должен навестить Каринхалле в выходные. Я встречусь с вами в понедельник вечером, если что-то не помешает. Будьте на том углу и каждую ночь после этого, пока я не появлюсь. Я сделаю это как можно скорее".

"Договорились", – сказал бывший капитан.

У этой пары в умах обоих был ещё один вопрос. "Что это за дама с лавровым венком? " – спросил приезжий.

– Herrgott, Бэдд! Эта женщина беспокоит меня до смерти, и она полна решимости помогать нам. Вы знаете, как это происходит с новобранцами. Ничто не может остановить их энтузиазм. Она думает, что эту войну следует остановить. Людей нужно предупредить, пока не стало слишком поздно. Немецких людей, заметьте!

– Нужно быть очень молодым, чтобы придерживаться таких идей.

– Я знаю это, и в такие времена, как эти, нужны мудрость и опыт, даже для того, чтобы остаться в живых. Геноссе Лорел, так она сказала мне называть ее, не может понять, почему мы не действуем в этом кризисе. Я рассказал ей о тысячах, замученных до смерти, и десятках тысяч, которые медленно умирают от голода и уничтожаются в концентрационных лагерях. Она ответила, что в таком глубоком кризисе все силы, которые у нас остались, должны быть задействованы.

– Вы сказали ей, что будет война?

– Я не сказал ей, она поняла это сама, читая нацистскую прессу. Она сказала: 'Они делают то же самое, что и в случае с Прагой, разжигая народную ярость рассказами о зверствах. Не верю, что это происходит. Я считаю, что таможенные споры в Данциге намеренно режиссированы, чтобы спровоцировать поляков и создать дело. Я наблюдала за кампанией в Праге в марте прошлого года, и я знаю все признаки'. Понимаете, Бэдд, мы имеем дело с проницательным умом, и я не могу ей врать.

– Вы часто встречались с ней?

– Я встретил ее только один раз с тех пор, как видел вас в последний раз. Около двух недель назад я написал ей записку и встретил ее в Тиргартене ночью. Я обещал сделать это еще раз, но я чувствую, что это большой риск. Я попытался заставить ее понять, что в Германии нет ни одного пансиона, где бы ни было шпиона, сообщающего все в гестапо. Она сказала: 'Дайте мне имя какой-нибудь женщины, с которой я могла бы иметь дело, это будет менее подозрительно'. Я должен был сказать ей смущающий факт, что это будет гораздо более подозрительно. Если она выходит ночью и встречается с мужчиной, это будет восприниматься как факт природы, не представляющий особого интереса полиции.

– Что она сказала на это?

– Она не совсем наивна по поводу сексуальных вопросов, она живет в светском мире, где люди делают то, что им чертовски хочется, но в глубине души, я думаю, она остается в стороне, и не думает о таких вещах. Я сказал: 'Геноссе Лорел, если кто-то хочет участвовать в подпольной деятельности, то ему нужно знать, что такое жизнь, и что думают люди в пансионе, если молодая женщина уходит в Тиргартен в летние ночи и долго остается там без объяснений. Ради Бога, будьте наготове и придумайте свою историю. Это мужчина, и причина, по которой вы отказываетесь называть его, состоит в том, что он женатый человек. Это единственное оправдание, которое может спасти вас от ужасных последствий'.

– А потом?

– Конечно, она обещала принять всё к сведению. Я сказал ей, что, если мы снова встретимся, я должен увидеть, как она делает несколько поворотов в парке, наблюдая за отсутствием слежки. Где-то в кустах может раздаться полицейский свисток, и со всех сторон сюда примчатся люди на мотоциклах.

– И все это не произвело на нее впечатления?

– Естественно, это напугало ее, и она пообещала проявить больше осторожности, но она по-прежнему полна решимости помогать. Она убеждена, что мы, немцы, не слишком любим свободу, и что американка должна учить нас.

"Вас, героя Мадрида и Бельчите!" – заметил Ланни и добавил: "Не говоря уже о Шато-де-Белькур!"

Некоторое время Ланни ехал, молча, обдумывая эту проблему. Ему казалось маловероятным, что новый товарищ попытается что-нибудь сделать без совета Монка. Но когда он сказал это, его друг рассмеялся. – "Это показывает, как мало вы ее знаете! Она уже всё делает самостоятельно. Попытайтесь представить, что она накапливает в своей спальне в пансионе! "

– Огнестрельное оружие?

– Гораздо хуже, писчую бумагу. Она пришла к выводу, что подпольё обратится к немецкому народу в связи с неспровоцированным нападением на Польшу, используя листовки. Что более естественно для американского писателя, покупка бумаги для пишущей машинки. Итак, она идёт в один магазин и покупает пакет, а затем в другой и покупает ещё один. И приносит их в свою комнату и укладывает их на дно своего чемодана вместе с Каутским, Лениным и Кропоткиным. Её блестящая идея заключалась в том, что если я дам ей имя женщины-товарища, то она передаст ей эти пакеты по два или три за один раз ночью и после полной уверенности в том, что за ней не следят. Как вам это?

– Труди делала то же самое, Монк.

– Да, но Труди не была иностранкой, также, это было в первые дни, прежде чем Гиммлер упорядочил всю Германию. Сегодня это будет самоубийством, как вы наверняка понимаете.

– Вы ей это объяснили?

– Да, да, я снабдил её множеством фактов, и если она уедет из Германии живой, то она сможет написать много полезного. По моему мнению, она должна уехать сейчас же, прежде чем испытает на себе ужасный опыт. Она думает, что она в безопасности, потому что она американская гражданка и может обратиться в посольство. Я сказал: 'Моя дорогая леди, Германия - это страна, где люди исчезают, и о них больше никогда не слышат. Если посольство сделает запрос, то им скажут, что полиция приложит все усилия, а затем им расскажут, что полиция сделала все, что в их силах, но американская леди была очень эксцентричной и, вероятно, привязала камень к своей шее и прыгнула в один из каналов. К сожалению, таких много, и нецелесообразно их всех вытаскивать. Между тем, леди будет находиться в застенках Колумбусхауса, с щепками, забитыми ей под ногти, и ступнями ног, избитыми кусками резинового шланга. А затем ее бросят в бетонную камеру, которая была специально сконструирована так, чтобы в ней нельзя было ни сесть, ни лечь без мучительного дискомфорта. В глаза будет светить две сотни свечей, а температура и влажность будет регулироваться термостатом до условий, которые ученые-физиологи определили для приведения человеческой психики до физической, умственной и моральной импотенции. И время от времени будет раздаваться голос: 'Назовите женщину, которой вы передали бумагу, и человека, которого вы встречали в парке'.

– И что она сказала на всё это?

– Что ж, она ответила совершенно правильно. Если бы люди уступили страху перед пытками, как могла существовать какая-то свобода в мире, и что стало бы с нашей цивилизацией? Как я уже говорил, она должна плохо думать о нас, немцах, и особенно обо мне, как подпольщике.

– Ваша совесть с этим справится.

– Я пережил бы опасность, если бы думал, что это стоит того. Но я не могу позволить, чтобы моя жизнь и жизнь других товарищей зависели бы от способности иностранки деликатного воспитания противостоять технике гестапо. Не могли бы вы воздействовать на неё.

– Как я могу, Монк? Я не могу показать, что я знаю вас, а по какой другой причине я могу подозревать, что она участвует в подпольной работе?

– Вы можете догадаться об этом из её работ.

– Я уже сделал это и выдал ей все предостережения, которые кажутся правдоподобными. Её не очень впечатлило мое беспокойство. Она считает меня человеком без социальной совести, и я должен позволить ей продолжать думать так.

"Хорошо ", – сказал Монк. – "Тогда полагаю, мне снова придётся увидеть ее и заявить безапелляционно, что руководитель подполья запрещает иностранцам принимать участие в нашей деятельности. Я буду должен препятствовать ей и заставить ее понять, что с этого времени она будет предоставлена самой себе".

VII

На следующее утро Ланни позвонил в офис Гесса и узнал, что заместитель находится в Берхтесгадене. В августе месяце нельзя было найти светских друзей в Берлине, поэтому Ланни решил, что для него настало время заняться картинами. Он расстелил на кровати перед собой фотографии и начал делать заметки, что он должен сказать об этой картине и о другой. Эта работа Коро, несомненно, пойдёт в коллекцию Тафта. Этот наивный итальянский примитив без названия мог бы подойти мистеру Уинстеду. И так далее. Это было похоже на игру в лего. Можно построить одно сооружение, а затем переделать его в новую комбинацию.

Какое-то время Ланни был полностью поглощен. И вот он наткнулся на портрет французской актрисы Рашель в греческом костюме с венком из каких-то листьев на голове. Его вряд ли можно было обвинить, что это заставило его задуматься о Лорел Крестон и о ее самостоятельной войне с гестапо. Сам Ланни вел такую войну в течение шести лет. И почему его должна беспокоить мысль о том, что кто-то другой делает то же самое? Было ли это потому, что войну вела женщина, и потому, что её внешность ему особенно нравилась? Или потому, что он не верил её удаче, как он верил в свою собственную?

В его голове мелькнула какая-то маленькая искра. "Ага!" – воскликнул он, встал и стал ходить по комнате. Он знал, что с ней делать! Почему он не подумал об этом раньше? Он удовлетворил бы свое любопытство и в то же время передал бы ей предостережение не от себя, а от её бабушки Марджори Кеннан. Если это была ее бабушка! Во всяком случае, это было предостережение из мира духов!

Еще одно предостережение из мира духов, сказал он себе, и категоричное. Чем скорее, тем лучше, кто мог догадаться, сколько пачек писчей бумаги она может купить. Достаточно для нескольких томов ее мемуаров! Он подошел к телефону и позвонил в пансион Баумгартнер. Когда подошла Die Miss, он пригласил ее на обед в тот же венгерский ресторан. Она тихо сказала: "Я буду рада прийти", и больше ничего. Она знала, что он не хочет разговаривать по телефону в владениях Гитлера.

Он пришел раньше её и сел, читая газету, полную осуждений поляков, которые арестовали нацистских таможенников, пытающихся функционировать в Данциге. Нацисты считали, что они взяли управление Данцигом, и выполняли там таможенные функции. Поляки считали, что Лига Наций поставила их управлять Данцигом и что нацисты не имеют никакого отношения к спорам между жителями Данцига и поляками. Так же, как можно "просветить" куриное яйцо и увидеть крошечное красное пятно и сказать: "Вот начало курицы или петуха, и когда-нибудь это будет кудахтать или кукарекать в курятнике". Так и сейчас из новостей из таможни Данцига можно сделать вывод: "Это начало второй мировой войны, и через какое-то время тридцать, или сорок, или пятьдесят миллионов человек будут пытаться убивать друг друга". Это могло уменьшать интерес к венгерскому меню.

Пишущая леди появилась в том же платье с голубыми цветами. Ланни встал и поздоровался с ней, и она улыбнулась в ответ, сказав: "Как я рада вас видеть!" Она села, и Ланни оглянулся, чтобы посмотреть, не смотрит ли кто-нибудь. Они не были особенно заметной парой. По внешнему виду хорошо глядящейся и процветающий, но не более, чем средние туристы. Туристы были здесь тысячами, осматривая чудеса Гитлерлэнда, где не только поезда, но все остальное работало по расписанию, где каждый порог был начисто вымыт и каждыё перила каждый день протирались от пыли, где каждый скотный двор был вычищен, и в поле не было видно ни одного сорняка. Не говоря уже о проблеме безработицы, которая была решена, и каждый мальчик и юноша был одет в аккуратную коричневую форму и умел петь весёлые песни, которые, к счастью, мало кто мог понять!

Она сказала Ланни, чтобы он сделал заказ. Поэтому он заказал цыпленка с красным перцем, рулет с маком и легкое вино. Затем, когда официант ушел, он сказал: "Я только что вернулся из поездки в Женеву и Париж".

"Вы много путешествуете", – заметила дама. – "Ваши друзья должны вам завидовать".

– После того, как проедешь по всем дорогам, и они кажутся довольно монотонными. Я включаю радио и слушаю музыку, когда считаю, что новости слишком болезненны.

Она хотела знать, что он думает о международной ситуации, и он заметил, что эти кризисы случались часто с тех пор, как он впервые открыл глаза в Швейцарии. Он не сказал бы ни слова о политике ни в одном из ресторанов в Германии. Официанты могли тихо проходить позади. И как по сигналу из ниоткуда появлялся человек, садился за стол рядом и начинал смотреть внимательно в меню.

VIII

Подождав, пока была съедена еда, они прогулялись к скамейке в парке. Все больше и больше немцев встречались здесь, и полиция знала об этом. Ланни сказал: "У меня есть для вас интересная история, но не удивляйтесь, если в середине я начну рассказывать о животных в зоопарке. Я читал, что здесь есть новый детеныш бегемота".

"Также вылупились туканы", – улыбнулась леди. – "Я думаю, что туканы восхитительны". Затем, оглянувшись: "Что это за история? "

Ланни уже рассказывал ей о мадам и о невнятном духе сэра Бэзиля, который так сильно вмешивался в паранормальные исследования. Ему грубить было нельзя, потому что это может оскорбить Текумсе и, возможно, нарушить дар медиума у старой женщины. Просто пришлось здорово поскучать, но через много недель можно получить свою награду. Эта награда могла найти Ланни, если имя бабушки мисс Крестон по материнской линии было Марджори Кеннан.

"Это просто восхитительно!" – воскликнула внучка. – "Это ее имя! Что она сказала?"

– Ее дом был на Восточном берегу?

– Да, именно там я и родилась.

Ланни рассказал историю, точно, как всё это произошло. Кроме того, он усилил предостережение, что Лорел была в опасности, и что она должна немедленно покинуть Германию. Он обнаружил, что его спутница интересуется больше паранормальными аспектами инцидента, а не собственной безопасностью. – "Это звучит точно так же, как бабушка! Она была чрезвычайно диктаторской личностью и настоятельно пыталась управлять жизнью каждого члена семьи и даже жизнью своих друзей. Это одна из причин, по которым я ушла из дома. Мне хотелось иметь свои собственные мысли и принимать собственные решения".

Лорел Крестон хотела поговорить об этой бабушке и о том, что сказал "контроль" о ее внешности и поведении. Также о старом особняке. Вполне возможно, что крыша прохудилась и упал столб. Лорел напишет членам семьи и узнает. Самое необычное, что старуха на Мысе Антиб могла назвать имя человека, который умер в Балтиморе несколько лет назад! Был ли Ланни уверен, что при нём никто из Холденхерстов или их друзей не упоминал ее имени? Ланни заверил ее, что этого не могло быть.

Все очень интересно. Но Ланни понял, что он ничего не добился в вопросе о будущем поведении мисс Крестон. Когда он заметил: "Вы не воспринимаете очень серьезно предупреждение старой леди?" Ответ был следующим: "Я не позволяла ей управлять моей жизнью, когда она была на земле, и я не могу позволить ей сделать это из мира духов".

– Я нашел ее предупреждение впечатляющим, и я подумал, не могли бы вы заняться чем-нибудь помимо написания историй, которые могли бы вызвать у вас неприятности в этой стране.

– Вы читаете Bluebook, мистер Бэдд?

– Да, и ваш псевдоним не сбил меня с толку. Как рассказ, это шедевр. Я задумался, что вы могли бы испытать или чего стать свидетелем, что дало вам такое необыкновенное понимание того, что происходит здесь, в Германии.

Ланни бросил быстрый взгляд и продолжил: "Когда станет немного прохладнее, мы должны пойти и посмотреть на детеныша бегемота. Я видел такого в Нью-Йоркском зоопарке много лет назад, и они восхитительные существа, у них самые маленькие уши. И, когда их кусают мухи, они так машут ими, что их почти не видно. Их трудно вырастить, потому что их родители, по-видимому, не различают разницы между бетонной стеной и мягкой грязью на берегу реки, и иногда они разбивают своё потомство". И так далее, пока большой толстый берлинец не вышел из поля слышимости. Затем Ланни сказал: "Меня очень беспокоит, мисс Крестон, потому что власти должны прийти к выводу, что у вас есть источники информации, позволяющие писать с такой яркостью".

– Воображение, вот что делает нас писателями, мистер Бэдд. Это всегда непостижимо для тех, у кого этого нет.

– В этом-то и суть, полиция этого не поймёт. Поймите, милая леди, я хочу избавить вас от неприятных переживаний. Не только для вас, но и для людей, которые предоставили вам эту информацию.

"Включая вас самих? " – осведомилась леди, немного рассмеявшись, что, возможно, было целью уйти от вопроса.

"Я вижу, вы не позволяете мне быть серьезным", – ответил он. – "Я пытаюсь убедить вас, что псевдоним Мэри Морроу не будет обманывать гестапо дольше, чем обманывал меня. Мне кажется более чем вероятным, что расследование уже идет, чтобы выяснить, кто разговаривает с вами и снабжает вас неприятными подробностями о Третьем Рейхе. Если это так, вы можете рассчитывать на то, что ваши бумаги будут прочитаны в вашем отсутствии из вашей комнаты, и не думайте, что замки и ключи помогут, потому что у них есть устройства, с помощью которых можно открыть ваш секретер и ваш чемодан, не повредив их. Они будут знать, с кем вы переписываетесь, и когда вы пойдете в Тиргартен и встретите кого-то, они будут знать, что вы делаете это потому, что у вас есть что сказать, что вы не хотите, чтобы вас подслушали".

"На самом деле, мой друг", – ответила дама, – "я ценю ваши мотивы, как и моей бабушки. Но я говорю вам то, что я сказала ей. Я хочу писать, и я хочу написать о самом главном, что я смогу найти. Я ищу информацию, и когда я вижу людей, которые так обеспокоены, чтобы не дать мне её получить, я убеждаюсь, что я на правильном пути. Для вашего удобства, позвольте мне добавить, что я не планирую оставаться здесь дольше".

"Ах, почему вы не сказали этого раньше?" – воскликнул мужчина.

Ланни подумал, что, возможно, в эти критические дни нацист Nummer Zwei мог бы отказаться от выходного дня в Каринхалле. Но когда он высказал эти мысли оберсту, то получил в ответ, что великий человек редко позволял своим обязанностям вмешиваться в свою личную жизнь. Он обучил подчиненных выполнять его приказы и мог быть уверен, что они это делают. В чрезвычайных ситуациях он мог, как и его фюрер, управлять из любой точки Рейха. Ланни, который слышал, как эти руководители ревели по телефону, про себя улыбнулся.

Большой шестиколесный голубой лимузин подкатил к Адлону, вызвав волнение. Выход Ланни через вестибюль, перед которым проследовали его сумки, напоминал королевский выход. Он мог видеть взгляды и представил себе шепот: "Er geht nach Karinhall!" Понадобилось всего одну минуту, чтобы добраться до министерской резиденции, где его встретил Der Dicke, полностью восстановивший свою энергию и округлость, и сияющий от удовольствия быть живым. Почему ему так нравилась компания американца, на десять лет моложе его? Ланни догадался, что причина заключалась, что тот любил пикировку шутками. Энергичный человек устает от разговоров подчиненных и хочет, чтобы что-то вызывало его остроумие. Подчиненные рейхсмаршалла, даже когда они были пьяны, не посмели бы сделать замечание, которое могло бы его оскорбить. Но Ланни, даже не будучи пьяным, вернул бы все колкости, и толстяк принял бы их с радостной усмешкой.

Сейчас он устал от политики и хотел быть любителем искусства. Ланни заверил его в том, что его сокровища находятся на пути в Нью-Йорк, и Der Dicke рассказал о фламандских гобеленах XVI века, которые он купил для мраморных стен своей огромной новой столовой. У него были точные эскизы, и он хотел показать их Ланни и узнать его мнение. Он купил их у американского газетного издателя, мистера Херста, через агента-женщину в Лондоне. – "Он будет ценным клиентом для тебя, Ланни". Когда Ланни ответил, что он никогда не имел удовольствия встречаться с этим джентльменом, собеседник описал его довольно подробно. Херст недавно посетил Германию и произвел на них благоприятное впечатление. Человек блестящего ума, типичный человек Запада, высокий, энергичный, доминирующий.

"Американцу трудно понять национал-социалистическую точку зрения", – заметил Геринг. – "И еще труднее отстаивать её публично. Мистер Херст, я должен сказать, делает это так же хорошо, как и любой другой человек в его стране".

Ланни ответил: "Я посетил несколько городов, где выходят его газеты, и в каждом из них есть сильное сочувствие вашему делу. Есть и движение, на которое вы можете рассчитывать в случае кризиса". Итак, они вернулись к теме политики. Ланни ответил на вопросы об американских городах. О Нью-Йорке, Бостоне, Вашингтоне, Детройте, Чикаго. Об их различных группах населения, немецких, итальянских, ирландских, и как далеко они сохранили свои древние чувства к родине и ненависти к врагам своей родины. Ланни высказал свою мысль о том, что беспрецедентный успех фюрера объясняется его проницательностью в выборе пунктов популярной программы, предлагающей надежду на экономическое улучшение положения масс. Он сказал, что отсутствие у мистера Херста политического успеха в Штатах объясняется тем, что он забыл "радикальные" идеи своей ранней газетной карьеры. – "В те дни он был полностью за 'борьбу против монополий', как мне рассказывали, но теперь его программа является чисто негативной, и в результате люди читают Херста, но голосуют за Рузвельта".

"Это ценный комментарий", – заявил рейхсминистр, который также возглавил прусское государство. "Я всегда убеждал своих подчиненных, что мы никогда не должны забывать свои обещания людям и постоянно обновлять их".

"Я замечаю, что вы не говорите 'выполнять их' ", – усмехнулся Ланни. И такого рода замечания забавляли Der Dicke.

Вот Каринхалле, великолепное поместье, которое, если верить сплетням, принадлежало государству Пруссия, но которое захватил Герман Вильгельм Геринг и спокойно назвал его своим. Он превратил охотничий домик во дворец, и в него поселил прекрасную Эмми Зоннеманн, высокую блондинку любимицу немецкой публики звезду сцены, и теперь их первую леди. Ланни совершил ошибку, проявляя к ней слишком любезное отношение, или так думал его отец. Теперь он будет образцом сдержанности и направит все свое восхищение крошечной Эдде, наследной принцессе, хотя еще не провозглашенной. Она была прекрасной маленькой представительницей нордической расы, и ее невозможно было не хвалить. То же самое было в отношении дома Геринга и большинства вещей в нем. На заметном месте стоял своего рода аналой из прекрасного резного дерева, а на нем великолепно напечатанный и переплетенный экземпляр Mein Kampf, как Библия в соборе. По обе стороны от нее горели свечи. И Ланни вспомнил свой разговор на вершине Кельштайна, в котором фюрер немцев объявил о рождении новой религии, сродни основанной Магометом.

Ланни надел свой элегантный белый костюм, который был отглажен камердинером всего за час до его отъезда, и у него был специальный кофр, чтобы он мог появиться без морщин. Он вкусно пообедал и предложил красноречивый тост за успех национал-социалистических идей во всем мире. Позднее ему показали эскизы фламандских гобеленов, искусно выполненные цветными карандашами, которые должны были украсить стены новой столовой. В целом они представляли разных блондинок, и, чтобы сделать их пристойными, они были названы именами различных добродетелей: Доброта, Милосердие, Чистота и т. д. Геринг рассказал, что он показал эти эскизы британскому послу, сэру Невилу Гендерсону, высокому и благопристойному джентльмену, который не был похож на своего премьер-министра, хотя и имел такое же имя, хотя оно писалось с одной буквой л, может быть, из вежливости. Сэр Невил, комментируя этих различных дам, не увидел среди них Терпения. Герман посчитал это такой превосходной остротой, что смеялся, даже её пересказывая.

Хозяин Каринхалле заявил: "Я думаю, что корректный англичанин был немного шокирован такой наготой в столовой, nicht wahr, Ланни?" Когда Ланни согласился, Der Dicke продолжил: "Эти дамы будут возбуждать меня и увеличивать аппетит, так почему бы и нет?" Он добавил: "Конечно, я всегда думаю об Эмми!" Он посмотрел на свою жену и крикнул: "Посмотри, как она краснеет!" И рассмеялся. Не в первый раз сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт вообразил себя в замке одного из тех старых тевтонов баронов -грабителей того времени, которое предшествовало ткачеству фламандских гобеленов.

Сэр Невил и его пуританские традиции снова подняли тему политики. От неё никуда не деться! Посол отправился в Лондон с докладом. Что он посоветует, и что Лондон будет делать? Ланни не сказал бы прямо: "Британия боится двинуться". Поскольку это могло бы поощрить войну. Он не сказал бы: "Британия сдержит свое обещание Польше". Потому что это могло спровоцировать Геринга на тираду. Агент президента сказал: "Идёт перетягивание каната, и Уайтхолл колеблется в разные стороны. Основная проблема заключается в том, как контролировать безответственную прессу".

"Мы давно это поняли", – ответил Der Dicke. – "Это заставляет нас мобилизовать наши армии, что является дорогостоящей процедурой". Он ни разу не сказал в течение вечера: "Мы собираемся напасть на Польшу". Он сказал: "Фюрер принял решение, и задача отговорить его будет трудной. Я в последний раз чуть не сломал себе шею и решил больше не делать этого".

Сердце гостя замерло, у него возникла идея, что Геринг хочет отправить его к фюреру, как это было до "Мюнхена". Но нет! Командующий ВВС заявил: "Я должен признать, что англичане внушают мне отвращение, и на стенах в моей столовой никогда не будет висеть леди Терпение сэра Невила. Поляки сумасшедшие, но большая часть этого безумия была преднамеренно вызвана хитрыми британскими интригами. Они обещают помощь, но какую помощь они могут послать?"

– Мне было бы лучше спросить тебя, Герман, потому что ты военный человек, а я всего лишь искусствовед.

– Пошлют флот на наши минные поля в Скагеррак? Или они пожертвуют частью своих неадекватных военно-воздушных сил? Могут ли они представить себе своевременную высадку армии на континент, чтобы спасти Польшу?

"Им сказали, что фюрер не желает войны на два фронта", – мягко ответил Ланни.

– Это не война на два фронта, когда один враг уничтожен прежде, чем другой может вступить в бой. Польша, с военной точки зрения, похожа на кинореквизит и бутафорию, все спереди и ничего сзади. Когда англичане это поймут, то они серьезно подумают, хотят ли они вести долгую и изнурительную войну ни за что.

"Тогда в самом начале вы не будете бомбить Лондон или Париж?" – смелый вопрос для командующего ВВС, всего за несколько дней до вылета его самолетов.

Но Геринг полагал, что у него в руках все карты, и был не прочь положить их на стол. "Конечно, нет", – сказал он. – "Мы не хотим войны, мы только хотим узнать, чего хотят другие. Скажи британцам, что мы предоставим им достаточно времени, чтобы всё обдумать и понять, что они хотят получить".

– Кажется, они это уже знают, Герман. Несколько месяцев назад мне показали в Лондоне бюллетень организации, которая называет себя 'Информационной службой друзей Европы'. Ты, несомненно, знаешь о них.

– Мы не пропускаем ничего, что делают наши враги.

"Итак, этот бюллетень изложил процедуру, которой Германия намеревается следовать, и это было примерно то, что ты мне рассказывал". – Ланни не сказал, что именно Рик показал ему этот бюллетень, или что он его составлял, частично используя информацию Ланни.

"Политика фюрера всегда была открытой и честной", – заявил военный эксперт фюрера. – "Все, что мы хотим, это вернуть себе то, что нам принадлежит. Мы предпочли бы получить это в качестве дара, и акта справедливости. Но если мы будем вынуждены это взять сами, тем лучше. Пусть наши враги делают то, что им нравится, и мы встретим их. Никто не сможет сказать, что Германия искала войны или когда-либо совершила акт агрессии". Ланни хотел было сказать: "Скажи это чехам!" Но он понимал, что не надо шутить, когда знаешь, что совесть другого человека страдает от сознания вины.

XII

В понедельник утром Ланни вернулся в гостиницу. Он позвонил в офис Рудольфа Гесса и узнал, что босс НСДАП все еще находится в Берхтесгадене. Ланни написал ему записку в это место и надеялся найти ответ в своей почте. Но была только тишина, и Ланни понял, что он был в одной собачьей упряжке вместе со всеми другими своими соотечественниками и подданными Франклина Делано Розенфельда, голландского еврея, демократически-плутократического коммунистического диктатора.

Это было четырнадцатое августа, и, по словам Монка, дата нападения на Польшу наступит через одиннадцать дней. У Ланни было достаточно времени для поездки в Швейцарию, чтобы отправить письмо в Вашингтон. Но он уже писал из Парижа, что война начнётся не позже чем через месяц. И относительно точной даты он знал, что Ади Шикльгрубер внезапно меняет свое мнение, и он надеялся, что это может повториться. Если бы только американский психолог мог понять его и применить своё искусство!

Ланни позвонил в офис Генриха Юнга, который был одним из немногих людей, имеющих право сказать, что он посетил вышеупомянутого Ади, в то время как Ади был в тюрьме пятнадцать лет назад. Такие люди всегда имели доступ к фюреру, если только они не находились в положении Эрнста Рёма и некоторых из его друзей, убитых во время Ночи длинных ножей. Ланни снова не повезло, потому что Генриху было приказано устроить в Нюрнберге юбилейную часть празднования недели, известную как Parteitag, которая всегда бывала в начале каждого сентября. В этом году особое внимание было уделено образованию и идейному просвещению Гитлерюгенда, так секретарша Генриха сообщила американскому другу Генриха. Она, должно быть, телеграфировала или позвонила своему боссу, потому что через пару часов из Нюрнберга пришла телеграмма, приглашавшая Ланни посетить великолепную серию мероприятий в качестве гостя Гитлера. Если информация Монка была правильной, этой великолепной серии не будет. Но, конечно же, нацисты продолжали подготовку к мероприятиям, как прикрытие.

Ланни вспомнил об Отто Абеце, который приехал в Берлин, и теперь был рад принять приглашение пообедать в Адлоне. Этот приятный собеседник провел пару часов с американским плейбоем. Ведь Ланни все еще мог играть роль плейбоя всякий раз, когда он этого хотел. Герр Абец показал, что он глубоко огорчен неудачей своей миссии во Франции, но от этого его любовь к этой стране ничуть не уменьшилась. Ланни сразу понял, что его любовь ограничивается только теми французами, которые с ним согласны, и что он горячо ненавидел тех, кто предложил ему собрать вещи и покинуть родную землю своей жены, вернувшись в Фатерланд.

Герр Абец философски перенёс своё личное горе. По его словам, он рассматривал то, что случилось, Sub specie aeternitatis⁴⁶. Это была судьба Франции, которая была определена, и трагедия заключалась в том, что победила не та сторона. Еврейско-большевистским политикам удалось увести страну к политике, направленной на изоляцию Германии, и последствия этого будут действительно болезненны для бедной Марианны. Герр Абец не назначил дату падения топора, но он сказал, что метеорологические факторы на восточном фронте определят её. Ланни констатировал, что у неофициального посла не было возможности напрямую подчиняться фюреру, а только герру фон Риббентропу. После этого Ланни повернул разговор на Париж. Он сказал, что добровольно он сделает все возможное, чтобы занять место герра Абеца. Он назвал людей, которых он считал лучшими друзьями Германии во Франции, и сделал заметки о том, что Абец рассказал обо всех их, о их честности, их компетентности и их связях. Это было все равно, что вызывать по списку Комитет Франция-Германия, а также Комите де Форж.

XIII

Вечером было свидание с Монком. Усадив благополучно конспиратора в свою машину, Ланни заявил: "Я встречался с Герингом, и он не назвал дату, но подтвердил ваше заявление о том, что Гитлер принял решение. Геринг заявляет, что не собирается набивать себе шишки. От Гесса я ничего не слышал, очевидно, он тоже заботится о своём здоровье".

"У меня есть кое-что еще", – сказал немец – "Сроки для Польши и соглашение с Россией будут объявлены в течение недели".

Монку, конечно, хотелось услышать всю историю о том, что произошло в Каринхалле, и не было причин ему отказывать. Увлекательный опыт для него, чтобы попасть в логово этого барона-разбойника из прежних времён, этого кровавого бандита, который создал гестапо и задушил рабочее и социал-демократическое движения, на создание которых Монк потратил свою жизнь. Теперь Der Dicke передал эту специальную работу Генриху Гиммлеру, который был еще более методичным и холодным убийцей. Но Монк еще не перешёл от старой ненависти к новой. "Когда-нибудь придет наше время", – сказал он. – "И я буду тем, кто войдёт в Каринхалле с задней двери и выкинет кишки этого ублюдка на мраморный пол его обеденного зала".

Но этого праздника, по всем признакам, было долго ждать, а у Монка было что ещё рассказать. "У меня была встреча с дамой из Балтимора", – сказал он. – "Мы провели пару часов в Тиргартене, я думаю, не привлекая особого внимания. У нас было то, что я могу назвать самым странным разговором, который я когда-либо слышал"

– Что она сейчас делает?

– Она думает о вас, она рассказала мне все о вас и просила моего совета. Она пришла к выводу, что вы должны быть каким-то секретным агентом на службе у нацистов. Она хотела знать, нужно ли ей сообщить о вас в ФБР или кому-то еще.

"О, нет!" – воскликнул Ланни.

– Клянусь честью, товарищ, она внимательно слушала все, что вы ей говорили, и анализировала это своим острым умом. Она рассказывала мне о вас много вещей, о которых мне было интересно узнать.

– Надеюсь, вы не дали ей никаких намеков на то, что знаете меня!

– В общем, я признался, что слышал о самолете Бэдд-Эрлинг. Сначала она сказала, что решила, что вы приехали в Германию по делам отца с Герингом, которые она считает постыдными. Но потом она заметила ваше внезапное исчезновение и попыталась выяснить, что вы делали во Франции и в Англии, и убедилась, что картинный бизнес только прикрытие, как и ваша любовь к музыке, литературе и искусству. Она уверена, что вы являетесь преданным и активным фашистом.

"Вот чёрт!" – сказал Ланни. – "Я хороший актер!"

– Можете не сомневаться - отличный! Она вызвала вас на разговор и отметила, что, в Париже вы не встречаетесь с художниками, а только с общественными деятелями. И то же самое в Англии. Она читала о высылке Отто Абеца из Франции, и она думает, что вы такой же.

– Сегодня я пообедал с ним, и он так же так думает! Но продолжайте.

– Что ее больше всего беспокоит, так это то, что вы посещаете Америку, и она уверена, что вы встречаете там важных людей и докладываете всё Герингу и Гитлеру. Она хотела знать, является ли это нарушением закона. Я сделал всё, что мог, не зная вашего закона, и сказал, что нарушением было бы, если бы вы передали военную информацию. Но это не касается политических, деловых вопросов и состояния общественного мнения. Правильно ли это?

"Я боюсь, что это так", – ответил Ланни. – "В нашей стране множество всевозможных иностранных агентов".

"Думаю, я смог отговорить ее от каких-либо действий", – сказал Монк. – "Я сказал ей, что многие бизнесмены приезжали и уезжали, собирали всякую информацию и передавали ее, и мы обычные люди ничего не можем с этим поделать. Самое забавное, Бэдд, она думает, что подозрительны ваши попытки испугом заставить ее выехать из Германии.

– И зачем я это делаю?

– Вы пытаетесь защитить нацистское движение, не позволяя ей слишком много узнать о нём и выставить его в плохом свете перед американской публикой. Она говорит, что вы выдумали рассказ о том, как ее бабушка по матери передала ей послание из мира духов.

– О, она думает, что я это сделал?

– Она говорит, что вы такой умный, как дьявол. Сначала история казалась ей правдоподобной, и она поверила вам. Только после того, как она ушла и подумала об этом, она поняла. У вас были все возможности узнать о ней от ее родственников. Вы сказали ей, что никогда не говорил родственникам о встрече с ней, и она думает, что это маловероятно. Вы когда-нибудь говорили о ней?

– Я действительно этого не сделал, но я не сказал почему. Мне кажется, что девушка из Балтимора хочет выйти за меня замуж, и я не хотел, чтобы эти две кузины драли волосы друг у друга.

"Ну", – сказал бывший капитан со смехом, что он редко делал: – "Мне казалось, что эта девушка может полюбить вас, но теперь она хочет посадить вас в тюрьму".

"Эти два чувства не настолько далеки друг от друга, как вы думаете", – ответил опытный бывший плейбой. Затем после паузы: "Что мне делать со всем этим?"

"Я подумал об этом", – заявил другой. – "Я думаю, вам следует немедленно позвонить мисс Крестон по телефону и сказать ей, что вы упустили из виду попросить её сообщить вам свой адрес, если она уедет из Германии".

– И что это будет?

– В настоящее время она думает, что она должна остаться в Берлине и узнать больше о вас. Если она подумает, что вы свяжетесь с ней в Париже или Лондоне, это успокоит ее, и она, вероятно, уедет.

"У меня нет слов!" – сказал сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт.

____________________________________

КНИГА ПЯТАЯ

Возвещают праотцы

войну

⁴⁷

____________________________________

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Да, видно, тот, кто начал лгать

⁴⁸

КАЖДЫЙ в Берлине говорил о войне. Бедные, обычные люди, говорили об этом со страхом и тревогой. – "Ist es möglich, mein Herr?" или "Was will England eigentlich?" Все они знали, что виновата Англия. Что Англия хотела окружить Германию, лишив ее Lebensraum, права на рост, которым сама Англия пользовалась на протяжении веков. Состоятельные, влиятельные и важные люди, с которыми говорил Ланни, обсуждали это как исход спортивного состязания, как люди на Ривьере обсуждали различные системы выигрыша в рулетку. Дипломатическая рулетка была самой сложной и неопределенной рулеткой в мире.

Европу можно сравнить с калейдоскопом, в который можно заглянуть и увидеть узор, затем покрутить его и снова посмотреть. Появился новый узор. Великий Крутильщик, который жил в уединении в Оберзальцберге, решил еще раз обновить узор, так объявило его окружение. Он решил, что Британия вооружается против него, и что чем дольше он будет откладывать, тем хуже будет его положение. Он решил, что "полковники", которые управляли Польшей, были безумцами. Безумными в своём тщеславии, жажде славы, ненависти к Herrenvolk. Он собирался поставить их на место, закрыть этот абсурдный коридор и воссоединить Восточную Пруссию с остальной частью Фатерланда. Все было решено. Но он был человеком настроения, и кто мог сказать, что может случиться? Так шептали Ланни Бэдду разные дамы и господа, то и дело поглядывая по сторонам. Дела с Польшей достигли тупика. Все переговоры подошли к концу. Польшу предупредили, и Германия должна была сделать следующий шаг. У нацистов был ряд шагов, которые они опробовали в нескольких других странах. Штурмовики и оружие были контрабандно ввезены в Данциг, который должен был находиться под защитой Лиги Наций, но чье правительство теперь стало нацистским. Произойдут "инциденты". И кто должен наказывать за них, кто должен был знать или говорить правду? Нацисты хотели объявить Данциг немецким городом, но в то же время лишить Польшу права взимать пошлину за товары, ввозимые из Данцига в Польшу. Нацистский рыболовный флот вышел в море и наловил селедку. Должна ли она попасть в Польшу беспошлинно? Британский концерн в Данциге с голландским капиталом произвёл маргарин, и поляки предъявили им пошлину на импорт. Это стало международным "инцидентом".

Дипломаты метались их одной столицы в другую, обменивались визитами, доставляли меморандумы. Британский посол вернулся в Берлин и провел встречу с ассистентом Риббентропа и спорил с ним. Так английские дипломаты не должны были делать. Дрожь пробежала по берлинскому обществу и добралась до агента президента. Сэр Невил торжественно предупредил, что Великобритания должна поддержать Польшу. Его не впечатлил аргумент, что Польский кабинет составлен из душевнобольных, и это должно освободить Великобританию от ее договорных обязательств. Итак, должна быть война! Или это была война? "Was glauben Sie, Herr Budd?"

Хильде, княгиня Доннерштайн, прилетела в Берлин из своего летнего шале. Ланни написал ей записку, и теперь она позвонила ему. – "Пожалуйста, приходите ко мне, я в такой беде!" Помощь светским женщинам в беде была обязанностью Ланни с трех-четырех лет. Поэтому он пошел, и эта нервная, высокопоставленная жена пожилого прусского аристократа вылила свою несчастную душу бывшему мужу ее подруги Ирмы Барнс. Ее старшему сыну, младшему лейтенанту выпускнику военной школы, было приказано прибыть в свой полк в двадцать четыре часа. Хильде бросилась сюда попрощаться с ним, и еще не успела вытереть слезы расставания.

"Немецкая мать!" – воскликнула она. – "Вот для чего она создана. Прощаться, потом ждать, а затем оплакивать". Прежде чем княгиня сделал все это, она встала и подошла к двери своей гостиной и выглянула. Затем она положила шапочку из теплоизоляционного материала, устанавливаемую на чайник, на телефон. Она верила, что у гестапо был способ подслушивать, даже когда трубка лежала на рычаге. "Теперь, Ланни", – сказала она, – "скажите мне правду и не жалейте меня! Будет ли война?"

"Liebe Freundin", – ответил американец, – "Мы догадаемся по таким признакам, как приказы вашего сына. Куда они его послали?"

– Это самый страшный секрет, я должна была поклясться ...

– Ну, тогда, конечно ...

– Aber - с вами все в порядке. Кройцбург, в Верхней Силезии.

– Я знаю, где это. Это один из районов, откуда начнется марш на Польшу.

– Разве нам недостаточно Коридора и Данцига?

– Наверняка нет, моя дорогая. На войне нужно победить армию врага, а не просто захватить полоску территории.

Княгиня снова начала вытирать глаза, прося прощения у гостя. – "Мне так не хотелось верить в это, но теперь это похоже на конец света. Мой другой сын скоро будет военного возраста. Это будет долгая война, Ланни, такая же, как последняя?"

Большинство немцев были уверены, что магия фюрера сработает и на этот раз, поскольку она работала в течение шести лет. Ланни нельзя было придерживаться любого другого мнения. Он мог полагаться на такие авторитеты, как оберст Фуртвэнглер и генерал Мейснер. Хильде в ответ сообщила ему, что сказал ее муж, и различные дипломаты и военные ее круга. Все они согласились в одном. Германия никогда больше не должна вступать в войну на два фронта. Единственный аргумент, который мог бы оправдать предстоящий шаг, состоял в том, что Польша была настолько слаба, что не была фронтом.

Это вызвало вопрос о России. "Вы слышали", – прошептала Хильде, и Ланни шепнул в ответ, что он слышал, и что она подумала об этом? Благородная леди встала и снова открыла дверь, прежде чем она ответила. Затем она сказала: "Я действительно верю в это. Я ожидаю, что объявление будет сделано в ближайшее время".

– Вы знаете, что находится в соглашении?

– Это договор о ненападении. Это все, что мне сказали.

– Там нет военных статей?

– Я не могу сказать, вы знаете, что это такое. Есть секреты, а затем есть двойные секреты и тройные секреты. Aber, я могу сказать вам, но об этом ни слова ни одной живой душе, по крайней мере, в Германии. Они смогли убедить русских, дав им прослушать записи того, что происходило между нашим Nummer Eins и британским премьер-министром на конференции в Годесберге в прошлом году. Помните, как раз перед Мюнхеном?

– Конечно, я почти не дышал все эти часы.

– Ну, у нас были установлены диктофоны для скрытой записи, и записано каждое слово, которое сказал Чемберлен. Он указал, что истинным противником западной цивилизации является большевизм и довольно ясно намекнул, что это направление, на которое Die Nummer Eins должен обратить свое внимание. Мне сказали, что именно поэтому русские пошли на сделку.

Так случилось, что вскоре после Мюнхенского соглашения Герман Геринг для собственной забавы проиграл одну из этих записей на своей машине для Ланни Бэдда. Это было в охотничьем домике Der Dicke в Оберзальцберге, где великий человек стрелял свиней. С тех пор Ланни сомневался, слышал ли он настоящий голос Невилля Чемберлена. Или это была ловкая подделка, студийный продукт. Он нисколько не сомневался в том, что барон-разбойник из легенд, на совести которого был пожар Рейхстага, чтобы обвинить коммунистов в пожоге, мог нанять какого-нибудь ренегата англичанина, чтобы сыграть роль премьер-министра его страны. Ланни никогда не сомневался, что они используют эту запись. И вот оно! Конечно, он ничего не сказал Доннерштайн, а только поблагодарил ее за лакомые кусочки сплетен.

Это был способ утешить ее горе. Слушать ее рассказы о важных людях и хихикать с восторгом. Ланни рассказал о своих неудачных попытках увидеть фюрера в надежде предложить ему немного терпения. Кто-то охранял его, вероятно, Риббентроп. "О, эта одиозная выскочка!" – воскликнула Хильде и сразу же начала рассказывать о его характере, его карьере, его бизнесе с шампанским, его жене, тетке, у которой он получил свой "фон". "Риппи", как она его называла, теперь был хозяином замка Фушль в Австрии. Это было там, где он только что развлекал Чиано... – "О, напомните мне, у меня есть восхитительная история об этой встрече! Но сначала я собиралась рассказать. Вы знали, что Риппи забрал этот замок у еврея? Однажды он с эсэсовцами вошел в дом и выгнал евреев, и всё досталось ему. Юппхен Геббельс получил свое великолепное место на Ванзее таким же образом. Вы когда-нибудь были на одном из праздников, которые он там устраивает? Fabelhaft! Вы могли бы подумать, что вернулись во времена Тысяча и одной ночи. Иногда мне кажется, мы там находимся, если когда-нибудь не проснемся и не узнаем, что вся эта фантасмагория была во сне".

"Вы собирались рассказать мне о Риппи и Чиано", – напомнил Ланни.

III

Агент президента принял совет Монка и позвонил Лорел Крестон по телефону. – "Я собираюсь покинуть Германию, но не хочу терять связь с вами. Надеюсь, если вы покинете Берлин, то напишете мне свой новый адрес. Жуан, лучшее место, чтобы связаться со мной". И все, кроме – "Удачи вам!"

Ланни сказал себе, что больше не собирается беспокоиться о том, что с ней случится. Он честно предостерёг её, и теперь ее судьба была в ее собственных руках. Действия новичка вызывали у него небольшое раздражение. Новичок упорствовал в попытках решить задачи, выходящие за пределы ее возможностей, и вызывал беспокойство у двух ветеранов, таких как Монк и он сам. Разумеется, у него было оправдание, что его работа доминирует над всем, и что он должен умыть руки перед будущими неприятностями леди из Балтимора.

Он закончил свои дела с картинами и слушал разговоры разных людей, которые знали, что происходит в Нацилэнде. Пришло время ему отправиться на границу и выслать отчет. Он задержался, потому что он очень хотел увидеть Гитлера, и все его мысли были заняты, как это устроить. Он был уверен, что, если он увидит фюрера наедине и особенно на вершине Кельштайна, то сможет заставить его поговорить о сделке с Россией и раскрыть "трижды секретные" условия в соглашении. Но как добраться до него?

Ланни был уверен, что и Геринг, и Гесс относились к нему дружелюбно, и им нравились его разговоры. Но они оба знали, что фюрер считает американца "умиротворителем", то есть тем, кто до Мюнхенского компромисса прошлой осени и набега на Прагу предыдущей весны советовал ему проявлять терпение, двигаться медленно, чтобы достичь своих целей без риска войны. Прямо сейчас, казалось, фюрер был выведен из терпения своим собственным терпением. Он был убежден, что его враги не хотят позволить ему достичь его целей без войны. А он теперь сильнее их, чем будет когда-либо снова. Он не ссорился со своими друзьями-поклонниками, но просто не хотел, чтобы они беспокоили его в этот момент.

Фактически, Ланни прояснил этот вопрос, и он решил, что он больше не хочет считаться "умиротворителем". Если бы он мог посоветовать Гитлеру, как получить Данциг и Коридор без войны, разве он мог сделать это? Британские умиротворители пытались это сделать, но мог ли американский антинацист помочь им или даже сделать вид, что помог им? Это означало бы, что престиж Ади Шикльгрубера поднимется еще на одну ступень, и к следующей весне он будет готов захватить Варшаву, так как весной прошлого года он захватил Прагу. Какой бы ужасной не как казалась война Ланни, было бы не лучше, если бы она произошла, пока еще была какая-то оппозиция нацистам в Центральной Европе?

Ланни сказал себе, что ему следует избегать этого вопроса. Он не чувствовал себя способным судить об этом и оставил его избраннику судьбы, у которого было гораздо больше источников информации, чем у него. Каждый раз при встречах с Ади Шикльгрубером в течение десятка лет, Ланни наблюдал, как тому нравилась лесть, и сейчас он также принял бы восторги восхищения от сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Но предположим, что он действительно не знал, что хотел сделать? Предположим, что он был испуганным маленьким ефрейтором, столкнувшимся с проблемой колоссальных, даже космических масштабов, и дрожавшим в своих военных сапогах перед ней. Что тогда? Тяжела ты, шапка Мономаха! И, конечно же, это относится и к шапкам придворных, которые толпились около трона. Такая толпа в Берхтесгадене была, так как такие толпы были на протяжении веков, многочисленные, назойливые и ревнивые. Они не пропустят вперёд чужака. Если Ланни позвонит в Бергхоф по телефону и нахально скажет: "Я хочу поговорить с фюрером по важному вопросу"? Там хорошо знали его и, вероятно, передали бы его сообщение. Но что, если фюрер будет занят или не в духе? Рассказы об этом пойдут повсюду, и социальное положение герра Бэдда сильно пострадает. И многие этому будут радоваться. Он мог бы позвонить Гессу и наверняка смог бы его поговорить с ним. Но что он должен сказать? "Я больше не "умиротворитель" и не хочу говорить о политике с фюрером"? Должен ли он сказать: "У меня есть картина, которую я хотел бы ему представить"? Но это звучит, как попытка заработать деньги, что самое худшее в период кризиса. Должен ли он сказать: "У меня есть для него важная информация"? Но какая это была бы информация? Гесс сказал бы: "Приезжай и расскажи мне о ней". И Ланни должен был её иметь!