Жатва Дракона - читать бесплатно онлайн полную версию книги автора Пользователь (ч. 7)

"Она посчитает это предварительным посещением небес", – ответил непочтительный пасынок. – "Но не делай этого до тех пор, пока не будешь готова заставить своих политиков проголосовать за ассигнования на новое здание, потому что на это настроено ее сердце".

– Полагаю, что я должна это сделать. Но сейчас все так бедны. Новый курс вытаскивает все деньги из Ньюкасла, как ты знаешь.

Ланни хотел было сказать, что Новый курс возвращает деньги в Ньюкасл в форме помощи безработным. Но такие замечания он прекратил делать несколько лет назад. Мачеха отложила выполнение его необычного предложения, и он уехал, прежде чем она стала заниматься этим. Это было так же хорошо, потому что он очень хотел, чтобы мисс Хойл думала, что она получит свое новое здание, но не думала, что получит Ланни Бэдда.

В июне месяце король и королева Англии пересекли океан с государственным визитом. Они получили поистине королевский прием в Вашингтоне, 60 танков сопровождали их машины и 10 "Летающих крепостей" были над головой. Это был один из самых жарких дней, и этот бедный хрупкий монарх в тяжелом адмиральском мундире с золотой отделкой и орденами, должно быть, ужасно страдал. Но обязанности королевской семьи в Англии всегда были неудобными и скучными. И этот король, страдающий речевым дефектом, должен был часто останавливаться и думать над каждым следующим словом прежде, чем произнести его. Это Величество было катапультировано на этот пост пару лет назад, и постигало свои обязанности в действии.

Королевская чета была здесь, пытаясь смыть старые обиды и завоевать дружбу Америки в серьезном кризисе, с которым столкнулось Британское Содружество наций. Чета была, насколько можно было судить сквозь сценические наряды, вполне приятными людьми. Конечно, каждое их движение было предписано опытными пропагандистами на несколько недель вперед. Они прибыли в Белый дом на государственный обед и концерт, который транслировался по радио. Всеамериканская музыка из баллад американских ковбоев, сельских танцев, негритянских религиозных песнопений. А затем Лоуренс Тиббетт, Мариан Андерсон и большая Кейт Смит с ее большим голосом, певшим Когда Луна Взойдёт Над Горой.

После трехдневных торжеств Их Величества прибыли в Гайд-Парк, где у них был пикник, на котором они ели хот-доги. Они, возможно, предпочли другое меню, но пытались быть демократичными перед фотографами и операторами кинохроники, снимающих их, едящими хот-доги и улыбающимися между укусами. Британия сейчас нуждалась в самолетах, и скоро им могут понадобиться пароходы и даже военные корабли. Если это способ их получить, то Бог поможет нам любить хот-доги и не подавиться ими, пока мы находимся перед камерами, не заикаться, когда Мы пытаемся сказать: "Окидоки!"

Ланни симпатизировал цели, ради которой проводилась эта церемония. Он хотел союза британского и американского флотов, даже Британского Содружества и Американской Республики. Но он не мог не вспомнить сценическое представление, на котором он недавно побывал, когда познакомился с тонким и остроумным искусством Ангны Энтерс. Молодая женщина вышла одна на пустую сцену с простейшими аксессуарами и под аккомпанемент пианино показала публике небольшие пантомимы, иллюстрирующие периоды истории. Она заставила Ланни вспомнить Айседору Дункан. Не из-за какого-то сходства, а потому, что впервые после трагической смерти Айседоры Ланни он увидел женщину одну на сцене, которая, не произнеся ни слова, удерживала внимание аудитории весь вечер.

Большинство из этих пантомим были самыми простыми. Старая венская служанка надевала черные перчатки и брала свою молитвенник и кружевной платок, готовясь пойти в церковь. Затем возвращалась и заботливо с умилением укладывала эти сокровища в маленькую коробочку. Или испанский мальчик кардинал, бесконечно испорченный, одетый в желтый шелк, направляясь прогулку, бросал похотливые взгляды на воображаемых девочек. Только одна из пантомим была политической, и это было изображение Британии. Британия была одета в государственные цвета и держалась возвышенно надменной и неприступной. Но что-то ее испугало, что-то ввергло ее в панику. Она вытащила крошечный зеленый флаг и начала размахивать им, бросая соблазнительные взгляды на воображаемую Ирландию. Затем маленький американский флаг, затем еще один и другой, бросая их здесь и там, глядя умоляюще, в уничижительном смирении. Это была злая, не сказать, язвительная карикатура, но, как произведение искусства была незабываемой.

Теперь Ланни видел в газетах множество фотографий королевских особ в облачении, и он знал, что Британия была в панике, имея на то основания. Он сказал себе, что это не Король и Королева в старом смысле этих слов, а два символа надежды британского народа. Было три Британии, и они существовали веками. Аристократия, отчужденная и непроницаемая, как всегда в каждой стране. Плутократия, лорды фунтов и гиней, слепые ко всему, кроме своей прибыли. А также Британия рабочих, демократии и спасительного меньшинства либеральных мыслителей и государственных деятелей, которые создали Британское Содружество и сохранили его в качестве инструмента прогресса. Эта третья Британия поддержала дело колоний во время американской войны за независимость. Она спасла Американский Союз в Гражданской войне, удерживая британские правящие классы от помощи рабской власти. И теперь она боролась с умиротворением диктаторов и тех сил в стране, которые симпатизировали фашистам, и которые решились выступить на ближайших всеобщих выборах с программой близкой к фашизму.

Телефонистка из Нью-Йорка сообщила, что профессор Чарльз Олстон вызывает мистера Ланни Бэдда. Дело шло к обеду, и Ланни был в доме. – "Привет, Ланни, это ваш старый друг с Мирной конференции. Возможно, я ошибаюсь, но мне кажется, что мы с вами не встречались с тех пор, как расстались в Париже двадцать лет назад. Правильно?"

Большой опыт в интригах научил сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт всё схватывать на лету. Ему потребовалось всего несколько секунд, чтобы понять, что в комнате с Олстоном должен кто-то находиться. Или Олстон считает, что в доме Бэддов может быть параллельная линия, и он не хотел, чтобы кто-нибудь на этой линии знал, что он встретил Ланни два года назад и познакомил его с Ф.Д.Р. Ланни, который разделял это желание и хранил эту тайну, спокойно ответил: "Это соответствует моим воспоминаниям".

"Ваш отец дома?" – Был следующий вопрос. А затем: "Интересно, это тоже соответствует его воспоминаниям?"

Тогда Ланни понял, что его друг пытается убедиться, рассказал ли Ланни своему отцу о встрече с Олстоном в Нью-Йорке. Ланни никому об этом не говорил, поэтому он сказал: "Я не сомневаюсь, что его воспоминания совпадают с моими".

Бывший профессор географии продолжал: "Так уж случилось, что у меня есть интересные сведения, которые могут иметь большое значение для вашего отца. Я бы очень хотел увидеть его".

– Я уверен, он будет рад видеть вас в любое время, профессор.

– Он часто бывает в Нью-Йорке?

– Теперь не так часто. Завод занимает всё его время.

– Так получилось, что завтра утром во второй половине дня я должен вылететь в Вашингтон. Интересно, окажет ли он мне огромное одолжение, если заедет в город утром на час или два?

"Я не знаю, каковы его планы",– ответил сын. – "Я лучше позову его к телефону, если это вас устроит".

– Я не решаюсь обратиться к вам с просьбой, Ланни, потому что я чувствую себя виновным, что последние двадцать лет пренебрегал вами.

Ланни понял, что его бывший работодатель полностью убедился, что ключевой момент не был упущен. – "Все в порядке, профессор, мои чувства не пострадали. Я знаю, насколько вы были заняты. Все в порядке".

Ланни прошел в столовую, где его отец только сел за стол. – "Профессор Олстон на связи, звонит из Нью-Йорка".

"Чарли Олстон?" – воскликнул Робби. – "Что за ч..." Затем он остановился, потому что здесь присутствовали его жена и пара ее подружек. Эстер разрешала им выпить коктейль перед обедом, но предполагалось, что они никогда не слышали слово "чёрт", кроме как в церкви.

Робби подошел к телефону, и Ланни последовал за ним на случай, если понадобится. Он слушал одну сторону разговора, в то время как два товарища по колледжу, которые не видели друг друга больше двадцати лет, обменивались приветствиями. Затем с некоторым развлечением следил, как его отец продолжал борьбу за приоритет. Человек не забывает впечатления своей молодости, а для богатого и модного Робби Бэдда человек на другом конце провода все еще был "зубрилой", человеком, которого в Йельском университете никогда не принимали за своего. Не помогло делу его профессорство географии в провинциальном колледже и, тем более, его связь с Новым курсом и признание его газетами одним из членов "Мозгового треста". Президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт ненавидел больше всего на свете профессоров колледжа, занявших посты в правительстве, и говорящих бизнесменам, что им делать. Что за идея вызова в Нью-Йорк на встречу с таким человеком, когда это было так очевидно, что такому человеку надо сесть на поезд и приехать в Ньюкасл. И Робби вздулся, как рыба-шар, вынутая из воды.

Но очевидно, что бывший профессор сказал что-то важное. И в глубине души у Робби возникло беспокойство. Ведь, в конце концов, эти люди были у власти, и кто мог догадаться, какие темные секреты они могут знать? Это было начало революции. Но тогда, как известно, революции происходят, а от них одни неприятности. В конце разговора было: "Ну, хорошо, я приеду". Но он не собирался быть обходительным с этим. Нет, нет и нет! "Ритци-Уолдорф, одиннадцать завтра утром", – но его голос, казалось, говорил: "Что за черт это означает, зубрила, останавливаясь в таком отеле?"

Робби был слишком хорошо воспитан, чтобы ворчать за обеденным столом в присутствии своих гостей, но потом он выдал всё сыну. Он не собирался уступать ни капли Новому курсу, ни каким способом, ни сейчас и ни когда-либо. Ланни остановил его предложением: "Послушай, Робби, предположим, он хочет сказать тебе, что кто-то готовится взорвать твой завод?"

Робби не думал об этом. "Кто-то?" – спросил он. – "Что за кто-то?"

– Я точно не могу догадаться, но я знаю, что этот мир находится не более чем за год или два от войны, и когда ты взялся за изготовление военных самолетов, ты попал прямо в окопы переднего края. Ты воображаешь, что тебя будут защищать ангелы?

Президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт решил, что, в конце концов, в город не такая уж долгая дорога.

VII

Сидя в гостиничном номере, в котором мог быть установлен или не установлен диктофон, седовласый бывший географ в золотом пенсне не терял времени на церемонии. Всего несколько слов приветствия, замечания о том, как выглядит Робби через двадцать лет, что было очень хорошо, и как выглядит Ланни, что было чудесно. Попутно прошла идея, что Олстон не видел Ланни в эти двадцать лет. Затем предложение выпить, на что Робби отказался, приняв для себя закон, один коктейль за обедом и один за ужином и не более того. Затем они сели, и выразитель идей Нового курса открыл огонь из батареи ста восьмидесяти восьмимиллиметровых орудий:

– Бэдд, я боюсь, что тебе это не понравится, и мне это тоже не нравится, но я хочу, чтобы ты понял, что я говорю не по собственной инициативе, а по поручению очень высокой инстанции. Должен сказать, что твои нынешние отношения с нацистским правительством считаются угрозой безопасности страны, и для того, чтобы выглядеть патриотическим американцем, их нужно прекратить.

Робби вел себя как один из тех небольших торпедных катеров, когда снаряды больших калибров рвутся вокруг него. Он выскочил прямо из воды и закачался. Кровь бросилась ему в лицо, наводя на мысль об апоплексии. – "Что, черт возьми, вы знаете о моих отношениях с Германией?"

– Это сэкономит время, Бэдд, если ты допустишь, что я знаю о них всё. Я знаю, что у тебя есть договоренность, по которой вы делитесь идеями, и что Геринг получил твои, а ты пока не получил его. Поэтому я не думаю, что ты был бы очень огорчен идеей расстаться с ним. Я также знаю, что у Геринга на твоём заводе три человека, и что они согласны не участвовать в политической деятельности. Но они выполняют это соглашение не лучше, чем нацисты выполняют какое-либо соглашения в любых местах.

"Если ты знаешь, что они делают что-то незаконное", – сказал Робби насмешливым тоном, – "то место, куда ты должен пойти, это министерство юстиции".

"Я пришёл к старому однокурснику", – был снисходительный ответ. – "Когда у тебя будет время обдумать это, я уверен, что ты не захочешь очернить свой завод и свою семью скандалами в газетах. Вы должны понимать, что события развиваются быстрыми темпами, и они вне твоего контроля или моего. Наша страна находится в действительно серьезной опасности, и то, что было допустимо два или три года назад, просто невыносимо сейчас".

– Если наша страна находится в опасности, то это потому, что у нас есть президент, который не согласен оставаться в рамках своих конституционных полномочий и позволить нам оставаться дома и заниматься своим делом.

– Мы могли бы долго спорить, Бэдд. Ты, как производитель военных самолетов, должен быть первым человеком в стране, понимающим, что оставаться дома и заботиться о собственном бизнесе уже не так просто, как раньше. Позволь мне заверить тебя, что Генеральный штаб Армии не разделяет твоих представлений о том, что представляет собой безопасность в мире, где количество бомбардировщиков увеличивается неделю за неделей.

– Должен ли я понять, что ты пришёл ко мне от имени Генерального штаба Армии или ты один из этих от Нового курса, пытающихся запугать бизнесмена и лишить его права вести свой бизнес по-своему?

– Я, прежде всего друг, Бэдд. У меня есть яркое воспоминание о помощи, которую твой сын оказал мне во время Мирной конференции, и о понимании ситуации в мире, которую он показал в то время. Скажи мне, Ланни, часто ли ты бывал за границей за последние двадцать лет?

– Я жил там большую часть времени, профессор.

– И ты разделяешь идею своего отца, что мы можем спокойно сидеть дома и не бояться нацистов и фашистов?

"Я не думаю, что мой отец настолько наивен, как иногда выглядит", – ответил тактичный сын. – "Он очень хочет, чтобы наша страна была хорошо вооружена для своей защиты".

"Я возражаю против того, чтобы наша страна участвовала в войнах Британской империи и Франции", – вставил Робби, которому не нужно никого, даже своего первенца, призванного выступить за него.

– Позволь мне задать гипотетический вопрос, Бэдд. Предположим, что ты был бы Президентом Соединенных Штатов, скажем, через два года, а рано утром тебя разбудил по телефону премьер-министр Великобритании, И сказал, что у тебя есть двадцать четыре часа на то, чтобы решить, вступать ли в войну, иначе британский флот будет передан немцам. Что бы ты ответил?

Ланни был поражен этим вопросом, потому что именно он предложил такой вопрос Ф.Д.Р. в его спальне в Белом доме меньше, чем год назад. Неужто президент передал его Олстону и сказал ему использовать его с непокорными производителями? Или это был вопрос, который инсайдеры задавали друг у друга за чаепитием в Вашингтоне. Очень не подлежащий разглашению вопрос, не для газет.

Робби Бэдд, изощренный изоляционист, не позволил этому вопросу поколебать его. "Твой вопрос бессмыслен", – ответил он. – "Но если бы это случилось, я бы ответил, что США уже достаточно поучаствовали в чужих войнах, и для моей администрации этого 'никогда больше' не будет".

– Все в порядке, Бэдд, а теперь еще один телефонный звонок, через год или, может быть, только через полгода. На этот раз он придёт из Буэнос-Айреса, они сдадутся или мы будем им помогать?

– О, нет никаких сомнений, я верю в Доктрину Монро, я бы выставил немцев из Южной Америки.

– Боже мой, Бэдд, разве ты не знаешь, что они повсюду? В Аргентине что-то вроде миллиона немцев и столько же итальянцев, и большинство из них работают день и ночь на свои страны. Они могут захватить любую страну в Южной Америке в любой момент, когда захотят. У них есть полная сеть аэропортов, охватывающих континент. А с базой в Западной Африке они могут высаживать с воздуха экспедиции и через полгода иметь под своим управлением десяток стран. Они могут разбомбить Панамский канал и вывести его из строя, а затем, что касается морских дел, они разделят нас на две страны, восток и запад.

VIII

Оба участника разговора могли целый день спорить по таким вопросам. Робби Бэдд был человеком, который делал истребители, и для него эта проблема выглядела простой. Если сделать достаточно истребителей, то можно остановить любую бомбардировочную армаду, прежде чем она выйдет на цель. Нет смысла ссылаться на военное правило, что лучшая оборона – это наступление. Робби это слышал, и его ответ заключался в том, что его наступление будет массой новых BE P11, оснащенных новым одноступенчатым нагнетателем Аскотт, которые могли бы достать на любой высоте любой бомбардировщик в мире. Когда Олстон сказал: "Тогда их придется иметь сотни в каждом из наших промышленных центров". Ответ Робби был: "Почему бы и нет? Это не стоило бы и сотой части того, что стоило бы наше участие в войнах Британской империи. Дайте мне деньги и позвольте мне делать самолеты".

Это был голос старой Америки, существовавшей до дней Генри Форда. Профессор Олстон, который, по-видимому, изучал историю и географию, спокойно ответил: "Хорошо, Бэдд, если так ты чувствуешь, что проблема проста. Делай истребители для своей страны".

Робби уставился на него. – "А когда я отказывался их делать? Кто хочет самолеты, и сколько он их хочет?"

– Их хочет правительство, и ему нужны все, которые ты сможешь быстро сделать.

Робби уставился на робкого маленького человечка в пенсне, который сделал такое необычное заявление. В его голове была мысль: "Боже мой, мозговой трест!" Символ некомпетентности в астрономическом масштабе. Он говорил так терпеливо, словно маленькому ребенку. – "Слушай, Чарли, ты разговариваешь с человеком, который более пятидесяти раз был в Вашингтоне, и разговаривал с сотнями вояк и адмиралов в золоте. Они ожидают, что ты прилетишь к ним, как только они позвонят по телефону. А когда доберешься туда, они сообщат, что ты должен представить новые спецификации в пяти экземплярах и что комиссия, которая будет их рассматривать, соберется в ноябре следующего года. И что в любом случае заказ должен быть сокращен с пятидесяти до тридцати, потому что Комитет по морским делам Сената еще более сократит ассигнования".

"Я знаю, Бэдд", – ответил бывший профессор. – "Я шесть лет хожу с парой ножниц, выстригая людей из путаницы бюрократизма, но на этот раз все будет по-другому. Могу ли я говорить с вами в строжайшем секрете?"

– Я никогда не сплетничаю о моих делах.

– На этот раз речь пойдёт не о бизнесе, а о национальной безопасности. Я помню, что в Париже Ланни тщательно хранил тайны своей страны, и теперь я должен попросить его и его отца делать то же самое.

"O.K.", – сказал отец. – "Вы можете рассчитывать на нас".

– Самолеты будут соответствовать спецификациям армии и должны будут пройти военную приёмку, но деньги будут поступать из другого источника. Ты можешь быть уверен, что получишь их быстро, но сначала ты должен убрать нацистов с завода. И отменить любые контракты с Люфтваффе.

"Чарли", – сказал президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, – "я не такой благородный идеалист, как ты, пытающийся спасти человечество. Я - обыкновенный деловой человек, которому приходится каждую неделю выплачивать зарплату и держать нескольких бухгалтеров, ведущих учет и оформляющих отчеты о социальном страховании и декларации о доходах и все остальное, которое вы выдумали в своём Новом курсе. Кроме того, я убедил нескольких вдов и сирот вложить свои сбережения в мои акции в надежде, что я буду в состоянии заработать прибыль и заплатить им, на что можно жить. Моя сделка с маршалом Герингом не представляет собой только наличные деньги, которые я получаю. Сейчас это очень мало. Но это то, что я могу использовать, чтобы напугать англичан, французов и поляков, Я знаю, что это неблагородно, может быть, даже мошенничество, но это то, чему учил меня мой отец и то, что я делаю в течение сорока лет. Короче говоря, я торговец смертью. Смертью другого парня, а не моей. И прежде чем я рискну отрезать значительный кусок моего дохода, я должен точно знать, что я получу, чтобы компенсировать упущенное".

– Ты получишь деньги в согласованных суммах и во время.

– И где я их получу?

– Они поступят в форме чеков из центрального офиса АОР в Вашингтоне.

"АОР", – повторил производитель истребителей тоном, в котором, казалось, слышалось: "Меня обманывают уши?" В Новом курсе было так много этих проклятых буквенных комбинаций, что никто не мог их отследить, даже их собственные родители. Но АОР. Не означало ли это "Администрация Общественных Работ", и не было ли это двойным проклятием всех проклятий, которыми Робби Бэдд и его друзья в загородном клубе переругивались во время игры в гольф? Боже, организация по оказанию помощи! Уборщики листьев, строители плавательных бассейнов и прудов для диких уток, ослы, которые ставили ребят из Гринвич-Виллидж (район Нью-Йорка, пристанище богемы) рисовать сумасшедшие фрески на почтовых отделениях по всей земле! АОР! "Послушай, Бэдд", – сказал выразитель идей Нового курса, которому было нетрудно читать мысли бизнесменов. – "У нас в Конгрессе есть люди изоляционистских взглядов, которые отказываются принимать меры по национальной безопасности. Они не будут голосовать за ассигнования на боевые корабли, танки и самолеты, но они проголосовали за крупные суммы, чтобы заставить безработных работать. И разве не так же важно создать рабочие места для изготовителей линкоров, танков и самолетов, как для тех, кто выполняет какие-либо другие виды работ?"

"Ах, вот это так! " – воскликнул глава Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. – "Так вот что происходит!"

– Это происходит довольно давно, Бэдд, и это один из самых строго хранимых секретов в стране. Не забывай, что ты дал слово молчать об этом.

– И поэтому я собираюсь быть поставленным на пособие!

– Ты можешь это называть так, но я думаю, что было бы лучше сказать, что ты попал в список чести твоей страны. Ты предпочтёшь это, Ланни?

Поэтому, обратившись к нему, сын поспешил налить в эти беспокойные воды струю масла. "Еще с детства", – заявил он, – "мой отец объяснил мне, что причина, по которой он делает оружие, несмотря на всю брань и оскорбления, состоит в том, что, когда придёт время и его страна будет нуждаться в его услугах, то он будет там с готовой продукцией".

"Точно!" – сказал член "Мозгового треста". – "Пришло время, и вот ты - Робби на месте!"

Везя отца домой, Ланни выслушал полную оценку этого неслыханного развития в жизни бизнесмена. "Я буду прикован к этим сыновьям дикого осла", – было пессимистичным заключением Робби. На что его сын ответил: "Ты всегда говорил, что хотел массового производства, и вот оно у тебя! "

"Там где-то есть ловушка", – ответил отец. – "Не получится".

Ланни должен был быть осторожным и взвешивать каждое слово. – "Из того, что я видел в газетах об Олстоне, он должен иметь большое влияние, и он определенно говорил правду".

И в подтверждении этому довольно рано утром Робби получил звонок из Вашингтона. Высокопоставленный офицер из Управления снабжения, человек, с которым Робби в прошлом не раз имел дело и не очень успешно, этот генерал Армистед хотел узнать, может ли мистер Бэдд быть в Вашингтоне на следующее утро по важному вопросу. Робби позвонил Ланни в дом, прервав его чтение сэра Джеймса Джинса. – "Не хочешь меня отвезти?", А затем: "Ты мог бы остановиться на обратном пути и сообщить об этом звонке Холденхерсту". Вот такой бесхитростный родитель был Робби Бэдд!

Ланни согласился, так как ему было очень любопытно узнать об этом неожиданном развитии в делах корпорации Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Они уезжали в конце рабочего дня, обедали где-то в пути и добрались до места назначения к полуночи. Отец сказал: "Между прочим, здесь пришло из Германии авиапочтой письмо, адресованное мне на мое попечение. Без каких-либо надписей на нем".

Ланни знал, что это значит, но в его голосе не было никакого возбуждения. "Я заеду за ним утром", – ответил он.

Он заехал на завод, и когда секретарь его отца дал ему письмо, он положил его в карман и не открывал, пока не вернулся в машину. В письме, написанном знакомым почерком, он прочитал: "Я совершенно уверен, что ваш друг Виноманн собирается купить Верещагина. У меня есть еще одна или две другие картины, которые, я думаю, заинтересуют вас. Надеюсь, вы скоро приедете. Браун".

Они договорились, что Монк должен был писать о выборе картин, чтобы дать намек на то, что он имел в виду. Ланни никого не знал по имени Виноманн, но он знал Риббентропа, продавца вина, и этого было достаточно ясно. Верещагин, русский, ненавидящий войну, живо представил ее ужасы в серии картин. Ланни не упустил фразу "собирается купить", а не "купит", что более естественно для немецкого письма на английском языке. В сообщении говорилось, что нацистский министр иностранных дел планирует посетить Москву, чтобы договориться о каком-то мирном соглашении, о сделке, о которой намекали Гитлер и Гесс. Второе предложение рассказало Ланни, что у Монка есть свой проект, и он хочет денег. Третье иносказательно говорило, что эти вопросы очень срочны.

Такие важные новости, как эти, должны быть переданы Ф.Д.Р. немедленно. Ланни узнал из газет, что Большой Босс вернулся в Белый дом, и это соответствовало планам Ланни. Он поехал в близлежащий город и из самого маловероятного места, где кто-нибудь мог его узнать, букмекерской конторы в бильярдной позвонил по телефону, набросав в него кучу четвертаков и попросив Бейкера. Ему сказали, что этого человека ожидают через час, поэтому он сказал: "Скажите ему, чтобы он ожидал важного звонка".

Затем он прогулялся, задумавшись о будущем мира, в котором он жил, и который каждый час становившимся чернее. Воистину, это было, как стоять посреди прерии и наблюдать приближающийся смерч. Поразительная тишина и приближающееся большое пылевидное облаков в виде желтой репы, корни которой тянутся вниз, которые вбирают в себя из разных мест дома, амбары, крупный рогатый скот и всё, что взбрело им в голову. Ланни никогда не видел этого зрелища, но читал о нём. Здесь был циклон, который шёл по всей земле, сгоняя страны и народы в свой смертельный вихрь: Манчжурию, Абиссинию, Испанию, Австрию, Чехословакию, Албанию, а теперь он повис над Польшей.

Ланни пришел на новое место, чтобы позвонить второй раз. Он произнес свою формулу и добавил: "Я не могу приехать сегодня вечером. Устройте это на завтра ночью или позже, если это возможно". Ему сказали снова позвонить в четыре, что соответствовало его планам. Тем временем он хотел поговорить с кем-то, но не было ни души, кому он мог рассказать то, что знал. Гансибессы были рядом, поэтому он зашел к ним, чтобы сказать им, что он отправится в Европу через несколько дней.

Разговор повернулся к Советскому Союзу. Рано или поздно Гитлер собирался напасть на него, заявила Бесс, и они это знали и, несомненно, делали все возможное, чтобы подготовиться. Ланни согласился с этим и задался вопросом, не мог ли их союзник Франция и ее политики, которые отказались выполнять свой союзный договор, вызвать у них отвращение. А также британские тори, которые пытались играть с обеими сторонами. Не могут ли Советы решить, что Гитлер был ничуть не хуже Чемберлена?

"Ты хочешь сказать, что они могут договориться с этой нацистской обезьяной?" – Так сказала Бесс. Это было абсолютно немыслимо, непристойная идея, следствие связи Ланни с гнилыми правящими классами, с людьми, у которых не было никакой политической морали.

Приходящий сводный брат заявил: "Разве тебе не приходит в голову, что советские руководители, возможно, знают, что клин выбивают клином?"

Но нет, Бесс не хотела даже слышать об этом, не говоря уже, чтобы серьезно это обсуждать. Коммунисты были людьми принципиальными. У них есть дело, за которое они борются, и оно было полной противоположностью нацизму. Их целью было бесклассовое общество, а нацисты строили мир рабов. Ланни не стал спорить. Он просто сидел и слушал, пока они безнадежно спорили. Он задавался вопросом, как они воспримут это, если бы катастрофа действительно произошла. Он любил их обоих. Ганси был гениальным человеком, а Бесс сделала из себя, по крайней мере, хорошую пианистку и преданную помощницу. У них была вера, которую они строили вокруг себя как своего рода броню против жестокостей и порочности мира. Они признают, что в коммунистическом движении могут быть злые и эгоистичные люди. Да, они встречались с такими, это случалось в каждом движении. Но само движение было движением рабочих и крестьян России и борющихся революционеров других стран, они показывают путь всему миру! Они были надеждой на мир, и без них не было бы будущего! Так говорил дядя Джесс, и теперь Ганси и Бесс.

Ланни нашёл место, где сделал третий звонок, и ему сказали, что он должен быть на обычном углу улицы в девять часов на следующий вечер. Затем он пошел домой и собрал свои вещи, не забывая, что может заехать на один-два дня в Балтимор. Он вёз своего отца на север и пересек мост Джорджа Вашингтона, чтобы обойти движение переполненного мегаполиса. По дороге Робби рассказал о том феномене, который внезапно появился на его пути. Ланни никогда не видел его в такой растерянности и таким снисходительным к рассуждениям своего сына, бывшего плейбоя. Отец не забывал, что в течение многих лет Ланни был связан с Новым курсом и никогда официально не отказался от своего интереса к нему. С Конгрессом производственных профсоюзов на своем заводе и теперь с Управлением общественных работ, источником своего финансирования, президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт походил на генерала, который оказался в окружении своих врагов, и который может только размышлять, какие условия они ему предложат.

И затем вопросы о ситуации в Европе, подверженной таким внезапным и непредсказуемым изменениям. Ланни никогда не приходилось так трудно. Что сказал Гитлер, Геринг и Гесс? В недавнем выступлении Гитлер заявил, что он представил окончательные условия Польше. Какими они были, и собирался ли он их выполнять? Если поляки уступят, предаст ли он их и возьмет Варшаву, как он взял Прагу? Что сделали нацисты в отношении Шкоды, и что сказал об этом Шнейдер?

Конечно, Робби не забыл вопросы, которые задавал весь мир. Собирался ли Гитлер воевать с Россией, когда и как это пойдёт? Ланни мог рассказать о намеках, которые делали фюрер и его заместитель о возможности заключения сделки с Советами. На этот раз, он обнаружил, эта идея не вызвала ни малейшего удивления. Почему нет? Нацизм и коммунизм были практически одним и тем же, не так ли? Почему бы им не собраться и разделить Европу между собой?

Ланни ответил, что они в чем-то похожи, а в другом абсолютно разные. Оба имели то, что они называли "монолитными" правительствами, то есть партийные диктатуры. Но когда дело дошло до экономики, они были на противоположных полюсах. Советы лишили собственности капиталистов, а нацисты предоставили им все, что они только могли попросить. Ланни рассказал, что Гитлер повелел ему довести до крупных бизнесменов Британии и Франции об огромных расширениях заводов и огромных дивидендов крупных картелей при его режиме. "В конце концов", – сказал Ланни, – "какое дело им, кто платит им деньги? Они выпускают товар и имеют постоянный рынок".

"Как я и Новый курс! " – сказал президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт с гримасой на лице, которую его сын не мог видеть в темноте.

XII

На следующее утро отца и сына приняли в Американской Армии. Они обнаружили это огромное заведение в таком состоянии, какого Робби не видел в течение примерно двадцати одного года. Никакой паники или чего-либо подобного, но твердое спокойное осознание того, что великим Соединенным Штатам необходимо иметь больше истребителей. Сколько B-E P11 может мистер Бэдд произвести в следующем финансовом году и что он хотел бы за это? Какие изменения он готов был бы внести, чтобы соответствовать требованиям заказчика, если часть продукта будет приниматься британским или французским правительством? У Робби были все ответы в его портфолио. Он рассказал о чудесном новом нагнетателе Аскотт, и Армия сразу же захотела узнать, когда и где его можно испытать, и как скоро и в каких количествах он будет в производстве.

Действительно, всё было, как во сне. В таком часто встречающимся сне, в котором спящий внезапно наделяется силой левитации и парит над местами, где раньше приходилось пробираться через пашни и лужи грязи. Словно какой-то робкий маленький седой джентльмен в пенсне пришел с острыми ножницами и срезал все рогатки бюрократизма в этом огромном офисном здании. Разумеется, о причинах не надо было догадываться. Армия, как и все другие институты в условиях демократии, держится на бюджете и должна быть осторожна в тратах своих денег. Но если приходит кто-то и говорит: "УОР заплатит", то вояки ведут себя как любая семья, которая ставится на пособие. Они начинают тратить, пока им позволяют тратить. У безработных Ньюкасла будут рабочие места, торговцы Ньюкасла будут продавать товары, а теннисисты и игроки в гольф загородного клуба будут заниматься своим обычном делом, проклинать этого человека в Белом доме.

Робби Бэдд был занят весь день, а вечером у него было много подсчётов и диктовки, поэтому Ланни было легко освободиться. Он хочет посетить важного клиента, сказал он, и это не было неправдой. Его взяли на улице и доставили к клиенту в спальню с высокими потолками с темно-синими обоями. Он спросил: "Вам понравились хот-доги?" И ему ответили одной из тех ухмылок, которые он узнал. Ф.Д.Р. любил свою работу, но только на своих условиях, которые заключались в том, что он мог оставаться самим собой и получать удовольствие от работы. Он не хотел становиться чопорным и официальным, мрачным и угрюмым, как это делал его нелюбимый предшественник.

"Они очень простые и дружелюбные люди", – сказал он, говоря о своих королевских гостях. – "Все прошло очень хорошо, за исключением того, что наш дворецкий в Крум Элбоу поскользнулся на ковре с загруженным подносом".

"Ну, я осмелюсь сказать, что такое случалось и в Букингемском дворце", – прокомментировал Ланни. Затем, любопытствуя о делах Робби, он заметил: "Мой отец здесь, в Вашингтоне в лапах Армии".

"Не может быть!" – воскликнул президент. – "Надеюсь, они не слишком сильно его обижают". Мерцание в его оживленных серых глазах подсказывало, что он знает, что происходит. Он знал столько всего!

XIII

Ланни понимал, что это был один из самых напряжённых периодов в жизни великого человека, поскольку он был вовлечен в длительную и изнурительную борьбу с Конгрессом за поправки к закону о нейтралитете. Кипа бумаг на его столе давала намёк посетителю, и Ланни решил быстро доложить свою информацию и сразу уйти. Но Ф.Д.Р. хотел поговорить, и его нельзя было остановить. "Как вам понравилась моя телеграмма фюреру?" – осведомился он.

– Все было в порядке, губернатор, только если бы у меня был шанс отредактировать её, я бы убрал Ирландию и Палестину.

"Он нечестный боец!" – воскликнул другой, показав, что он чувствовал, как его задели через Атлантику.

– Многие из загородных клубов в Ньюкасле согласились с ним, но я воспользовался случаем прощупать простых людей и обнаружил, что они поняли суть дела. Один старый фермер сказал: 'Кто-то должен будет сесть на этого парня и сдержать его'.

"Он имел в виду меня или Гитлера? – спросил президент. И затем, получив удовольствие от своей шутки: "Что он собирается делать дальше, Ланни?"

– Он продолжит свои дела с Польшей, но сначала он заключит какую-то сделку с русскими, чтобы они успокоились. Вот о чем я пришел вам рассказать.

Ланни сжег письмо от Монка, предварительно выучив его наизусть. Теперь он прочитал его и кратко рассказал об авторе. – "Он уравновешенный и осторожный человек, и никогда бы не сделал такого заявления о Риббентропе, если бы не получил точной информации. Вы знаете, как это происходит с подпольем. У них есть сторонники на высоких должностях, а иногда секретари и служащие берут документы на уик-энд и фотографируют их. Я сам помог вывезти такие документы из Германии. Они были из сейфов Геринга".

– Это сулит весьма плохую перспективу, Ланни. Если нацисты и Советы объединятся, они смогут захватить Европу.

– Не читайте больше в моем сообщении, чем там есть, губернатор. Если бы Монк имел в виду военный союз, он использовал бы имя какого-нибудь живописца патриотических или милитаристских направлений. Мы очень тщательно обсуждали наш код, сидя на краю поля боя в Бельчите в Испании, где он командовал ротой. Мы не могли взять словесное кодирование, потому что никто из нас не мог иметь при себе записи, это должны были быть художники, потому что это мое дело. Он сказал, что не разбирается в художниках, но сможет получить помощь от эксперта. Как я понимаю, Верещагин выступает за мир, и это будет своего рода пакт о взаимном ненападении.

– Но ведь русские должны знать, как только Гитлер выбьет Францию, он сразу захватит Украину!

– Без сомнения, они знают все, что нам известно, и даже больше. Но они будут выигрывать время, чтобы подготовить новые войска, и время, чтобы построить за Уралом новые заводы.

– По рассказам, которые приходят ко мне, в России дела идут не очень хорошо, люди бедны, и даже товары первой необходимости в дефиците.

– Не позволяйте вас дурачить, губернатор. У меня есть дядя в Париже, который является депутатом от коммунистов, и он воодушевленно говорит о партийной линии. Он довольно уравновешенный старик, и я от него получил немало подсказок. Он говорил мне, что советское правительство распределяет достаточное количество гражданских товаров, чтобы содержать население, все остальное идет на оборону, и это колоссально.

– Очень жаль, что мы не можем иметь их ресурсы на нашей стороне, Ланни. Что я могу сделать?

– Не много, если только вы не можете обещать помощь Советам в случае, если Гитлер нападет на них.

– Вы знаете, я не могу этого сделать. Во-первых, в случае войны, было бы почти невозможно доставить товары в Россию, а во-вторых, если бы я попробовал, мои оппоненты здесь объявили бы мне импичмент.

– Что ж, единственное, что можно было бы сделать, это убедить Англию и Францию принять решение и гарантировать поддержку Советам, если они будут атакованы. Британия и Франция не могут этого сделать по той же причине, что и вы. Политическая разобщенность в странах. Большинство тори и французских националистов предпочли бы видеть Гитлера победителем, чем Сталина. Они хотят, чтобы они сражались друг с другом до изнеможения, и, конечно, это очевидно как Сталину, так и Гитлеру. И зачем им тешить своих врагов? Гитлер сказал мне по этому поводу так много слов. Тогда у меня не было ответа, и теперь у меня его нет.

XIV

Ланни еще раз заметил, какое тяжелое бремя нес этот глава исполнительной власти в жаркую летнюю погоду. Он хотел попрощаться, но ответ был решительным: "Нет, я хочу, чтобы вы ответили на вопросы". За шесть лет с тех пор, как Франклин Рузвельт занял свой пост, круг его обязанностей расширился и включил в себя Центральную Европу и все средиземноморские земли. Он должен был знать их географию, их политику и разных личностей, которые ведали их делами. Так же, как он должен был знать конгрессменов и сенаторов, которые теперь выступали с речами против него.

В настоящий момент между Германией и Польшей сложилась тупиковая ситуация. Фюрер сделал свое "единственное предложение", и Польша сказала "Нет". Чей это был ход сейчас? Ланни объяснял нацистскую тактику, "подготовительный" процесс, игру запугивания, которые предшествовали каждой новой авантюре. В Данциге и Коридоре выросло количество "бесчинств", о чём кричала нацистская пресса. Может быть, разговор о сделке с Россией был лишь частью этого процесса. Может быть, Риббентроп собрал свои шмотки и сказал, что едет в Москву, и, может быть, это испугает поляков, и они откажутся от нескольких квадратных километров своей территории.

То же самое было в каждой столице Европы. Нацистские агенты работали как термиты, рыли, подрывали, пожирали. Суммы денег, которые они тратили, были невероятными. Во Франции она составляла миллиарды франков. "Французы любят деньги", – сказал Ланни, – "и большинство из них берут то, что называют "конвертом", затем произносят речь или пишут редакционную статью или голосуют, чтобы получить другой конверт. В Англии все по-другому. У них есть то, что Линкольн Стеффенс назвал 'честным наваром', использование своего политического положения для личного обогащения без явного нарушения закона. Вы заметили, что Чемберлен отступил от позиции, которую он принял сразу после Праги. Но это не значит, что ему заплатили какие-то деньги. Даже не потому, что ему принадлежит большой пакет акций Imperial Chemical, а Imperial Chemical инвестировал $ 55, ооо, ооо в немецкий IG Farben. Все его деловые друзья привязаны к таким сделкам с немецкими картелями, и это не просто крикет, чтобы нанести урон чужим интересам. Вы заметили, что Банк Англии снова передал все чешское золото Гитлеру через Банк международных расчетов. Чемберлен сказал, что обнаружил, что у него нет полномочий, чтобы остановить это. Но, конечно же, это просто чушь. Он не осмелился остановить это, потому что это повредило бы бизнесу и устроило панику. Это разозлило бы Гитлера, и он произнес бы речь, подобную той, которую он произнес вам!"

"Должен признаться, я понимаю точку зрения человека с зонтиком", – усмехнулся президент. Было ясно, что ему не нравится метод Ади вести публичные дискуссии.

Большой Босс хотел, чтобы Ланни отправился в Берлин как можно скорее и узнал, что будет дальше. Ланни сказал, что это входит в его намерения. И вот, наконец, около полуночи его освободили, и Бейкер доставил его в гостиницу. Там он обнаружил, что Робби по-прежнему работает с парой своих людей, которых он вызвал самолетом. Поскольку Ланни ничего не понимал в контрактных спецификациях и в стоимости изменений военных самолетов, он отправился спать.

Утром он сказал отцу, что, если ему не нужна его помощь, то он закажет билет на пароход в Англию. Робби сказал: "О.К., но найди время посетить Холденхерстов, иначе их чувства пострадают". Затем у него появилась другая мысль. – "Если будешь в Германии, я попрошу тебя об одолжении. Увидься с Герингом и попробуй уладить всё со мной. Он привык к мысли, что правительства контролируют то, что делают бизнесмены".

– Что ты хочешь, чтобы я ему рассказал?

– Скажи, что правительство вынуждает меня разорвать с ним отношения. Сгусти краски. Они угрожают бойкотировать меня, вывести меня из бизнеса, и я ничего не могу сделать.

– Мне от этого мало радости для моего бизнеса с ним, Робби.

– Я знаю, я как-нибудь тебе это компенсирую. Но он не будет слишком злиться, он прекрасно понимает, что меня надули, и он не будет уважать меня, если я ему это спущу.

"Ты не можешь получить и то и другое", – возразил сын. – "Либо ты делаешь это, потому что ты хочешь, либо потому, что правительство тебя заставляет".

– Ну, сам придумаешь, выведи его из себя и посмотри, как он это воспримет, но постарайся не ссориться.

"Я вижу, как он смеется", – ответил Ланни, превращая всё в шутку.

"Никто не может догадаться, что будет дальше в этом сумасшедшем мире", – объяснил капиталист, которого сажали на пособие. – "Я никогда не должен забывать, что Геринг может преуспеть в жизни, а потом мы снова будем иметь дело с ним".

Процветающий отец достал бумажник, вынул хрустящую тысячедолларовую купюру и сказал: "Возьми это и оплати дорогу". Когда Ланни запротестовал, что он не нуждается в этом, Робби ответил: "Я включил это в счет расходов, ты заслужил это много раз".

XVI

Ланни доехал до ближайшего бюро путешествий. Это было то время года, когда пароходы были переполнены школьными учителями и их учениками, девушками, впервые выезжающими в свет, и их мамами или дуэньями, чтобы увенчать их культурные познания. Но Ланни удалось найти одну свободную каюту на пароходе, отбывающим из Нью-Йорка через три дня. Он решил, что этот лимит времени защитит его от хитростей Купидона. И позвонил Реверди Холденхерсту, спросив, будет ли ему удобно заехать к ним по дороге в Нью-Йорк.

Через пару часов автомобиль Ланни уже ехал на север по главной артерии города, которую балтиморцы странно называют "Чарльз-стрит-авеню". Он проехал мимо старой серой каменной церкви Спасителя и знаменитого клуба Элкридж Хант, и остановился перед высоким кирпичным колониальным особняком в фешенебельном районе долины Грин-Спринг. Местность с небольшими холмами, многочисленными лесами и ручьями, прекрасными поместьями и достойной консервативной аристократией, которая считала, что у них есть все, что можно пожелать, и делала все возможное, чтобы сохранить это. Там была Лизбет, выглядящая ее прекрасней. Она была рада видеть его и показала это настолько, насколько это было уместно для хорошо воспитанной молодой леди. Там была семья, которая делала все, чтобы гость чувствовал себя как дома, но не убеждала его остаться дольше, так как он заранее заявил, что не сможет.

Миссис Холденхерст оказалась толстоватой комплекции, унаследованной от матери, раскрывая, как это делают мамы, какова будет ее дочь. Она была спокойной и уверенной в своем социальном положении, но не такой суровой, какой Ланни вообразил её по рассказам Эмили. Она была благочестивой прихожанкой Высокой Церкви, и, возможно, это как-то связано с ее отношением к измене ее мужа. Это было давно, и они вежливо относились друг к другу. Ланни задался вопросом, отличались ли взгляды на будущее своей дочери миссис Холденхерст от взглядов её отца. Но в этом правильном и хорошо организованном доме не было никаких признаков дисгармонии. Хозяйка оглядела гостя и прислушалась к его рассуждениям, как это сделала бы любая мать с дочерью, которую собираются выдать замуж. Но к каким выводам она пришла, осталось ее секретом, и Ланни должен был сделать первый шаг, если он захотел это выяснить.

Ланни не мог рассказать об унизительном пособии УОР, но он сообщил, что его отец получил контракт у Армии, самый большой за всё время. Реверди вскочил в поезд перед самым отправлением! Он хотел знать, предвещало ли это войну в Европе, и Ланни свободно цитировал то, что говорили ему государственные деятели и дипломаты в салонах Парижа, Лондона и Берлина, а также в казино, на пляжах и приемах в садах в Каннах. Пока он болтал, о чем думала матрона из Высокой Церкви? Размышляла о том, сколько женщин у него было в его жизни, и есть ли у него в Париже сейчас? Он был разведен один раз, и с ее точки зрения один раз так же плохо, как несколько.

XVII

Реверди проявил себя отличным организатором. Он повесил две картины Дэтаза с противоположных сторон своего вестибюля и хорошо осветил их. Он показал их одному из ведущих финансистов Балтимора, и этот джентльмен попросил сообщить ему, как только появится пасынок художника. Теперь появился банкир, толстая внушительная фигура, похожая на карикатуру на самого себя. Он хотел увидеть все работы Детаза, но не хотел для этого тащиться через океан. Когда Ланни сказал, что картины стоят более полумиллиона долларов, и это не в семейных привычках отправлять их куда-то, Реверди спросил, была ли выставка Дэтаза в Нью-Йорке. Ланни ответил, что это было почти двадцать лет назад. – "Ну, почему бы ей сейчас не быть в Балтиморе?"

Результатом этого обсуждения стало то, что двое джентльменов выработали предложение, если Ланни и его друг Золтан проведут в октябре персональную выставку в Балтиморе, то Реверди оплатит все расходы по упаковке и доставке картин, а банкир мистер Весселс поместит их в своих хранилищах и оплатит страховку на полмиллиона долларов. В Нью-Йорке, Бостоне, Чикаго могут пройти и другие выставки, это зависит от Ланни, но Балтимор должен быть первым.

Действительно очень щедрое предложение. И, возможно, из-за любви к искусству Реверди Джонсона Холденхерста. Но во всём его доме не было обнаружено свидетельств такой непреходящей страсти. Подозрительный Ланни Бэдд не мог удержаться от сомнений, что за всем этим стоит поведение отца, пытающегося обеспечить своего обожаемого ребенка тем, на что было настроено его сердце. Теперь она достигла того периода жизни, когда ее сердце говорило с внезапной горячностью. И, конечно, если оно желало доставить сына президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт в Балтимор и держать его там, то для этого не было бы более правдоподобного повода. "У вас обязательно будут очень большие продажи в результате такого показа", – сказал мистер Хьюберт Уоллес Весселс, президент Национального банка судовладельцев и Чесапик Траст Компани Балтимора.

В имении был теннисный корт, но Лизбет предпочла играть в загородном клубе. Разумеется, это означало, что она хотела показать Ланни своим провинциальным друзьям. Людям, которые никогда не имели возможности встречаться с мировыми знаменитостями в салонах, казино и садовых вечеринках Европы. У Ланни с собой был спортивный костюм, и Лизбет отвезла его в своем блестящем спортивном автомобиле. Во время этой поездки было время, когда он мог продемонстрировать свой личный интерес, если бы он этого захотел. Вместо этого он рассказал ей о жизни в замке Уикторп и о своей маленькой дочери, выбрав отцовскую, а не любовную тему разговора.

Короче говоря, он был настоящим другом семьи. И после того, как они сыграли в теннис и выпили лимонный напиток, она отвезла его обратно к себе домой, отвечая на вопросы о своих друзьях, которых он встретил. После того, как он принял ванну и переоделся, был элегантный ужин, люди хотели знать, что произойдет в Европе и как это может повлиять на фондовый рынок. Он рассказал им что мог. И позже, когда его попросили показать свое мастерство на фортепиано, он сыграл одну из прелюдий Шопена, очень элегантную и в то же время захватывающую. Короче говоря, он делал все, что можно было бы попросить у экспонента древних культур за океаном, а когда он отправился в Нью-Йорк на следующий день, он зарекомендовал себя в лучших социальных кругах Монументального города как подходящий соломенный вдовец.

____________________________________

КНИГА ЧЕТВЁРТАЯ

Медная гортань войны

³⁷

____________________________________

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Мы счастья ждём

³⁸

ЛАННИ ОСТАВАЛСЯ в Лондоне столько времени, сколько необходимо для того, чтобы забрать свою машину и поболтать с Риком. В этом огромном, довольно грязном старом городе все было нормально. Люди занимались своими делами, не слишком беспокоясь о будущем. На Флит-стрит Ланни увидел рекламу туристической компании: "Не обращай внимания на Гитлера. Устрой себе каникулы". Светский сезон был ярким, несмотря на то, что налоги были жестокими. Ланни, возможно, мог включиться в него, и пусть его старая подруга Маржи, вдовствующая леди Эвершем-Уотсон, или его средних лет бывшая возлюбленная Розмэри графиня Сэндхэйвен носятся с ним и ищут для него наследницу. Вместо этого он сидел в гостиничном номере и говорил о том, можно ли еще спасти демократию в мире.

Затем в Уикторп, чтобы провести день со своей маленькой дочкой, а вечер с Седди и Ирмой, и их друзьями, которых они позвали, чтобы услышать новости из "Штатов". В Конгрессе шла горячая борьба вокруг Закона о нейтралитете, который запрещал продажу оружия любой воюющей стороне, тем самым лишая президента полномочий устанавливать различие между агрессорами и их жертвами. Усилия по отмене этого акта были отвергнуты минимальным большинством. И что это значило? На что могла рассчитывать Великобритания от Великой демократии за океаном? Каково настроение нации, которая так свободно давала советы и отказывалась от какой-либо реальной помощи? "Получите все, что сможете, до того, как разразится война", – предложил сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, совет которого звучал не совсем бескорыстно!

Ланни снова обнаружил британских "инсайдеров" в настроении умиротворения. Взволнованное Прагой правительство подписало пакт, гарантирующий неприкосновенность Польши. И, конечно, они будут держать своё слово, но это не мешало им убеждать Польшу пойти на уступки. Всё, только не вступать в войну! Они разработали схему, чтобы купить Гитлера "мирным кредитом" в тысячу миллионов фунтов, самым большим в истории. Если он согласится не тратить его на вооружение, вывести войска из Праги, а взамен получил бы долю в "развитии" Китая и Африки, что, конечно же, означало колонии. Новости просочились, и правительство всё отрицало. Консультации были "частными", так они относились к государственным делам.

Поднимался вопрос о России. Её никогда нельзя было исключать. Русские настаивали на том, чтобы Франция выполняла договор о взаимной обороне. Они также хотели, чтобы такой договор был заключен с Великобританией, и они хотели "консультации штабов", чтобы планировать операции в случае нападения. Предполагалось, что туда отправится "делегация", но она была решительно несерьезной. Граф Уикторп, который научился серьезно относиться к мнению Ланни, провёл его в кабинет после того, как ушли гости. Если Ланни собирается в Берлин, неужели он не будет так добр и не попытается выяснить настроение Гитлера, и что остальному миру стоит ожидать от него?

Ланни объяснил: "Проблема рассказов о Гитлере заключается в том, что его настроение очень быстро меняется. И то, что было верно, когда писалось письмо, может стать неверным к моменту его прочтения. Как я могу предположить, фюрер находится в состоянии неуверенности в настоящий момент. Он не уверен, как далеко он может пойти. Это зависит от того, что он думает о том, что вы имеете в виду. Когда вы предлагаете ему 'мирный кредит', он решает, что вы напуганы, и он может двигаться дальше".

"Но, Ланни, мы не хотим войны!" – воскликнул сотрудник министерства иностранных дел. – "Люди говорят: 'Хочешь умереть за Данциг?' "

Ланни хотел бы сказать: "Для меня это звучит как доктор Геббельс". Но он остановил себя и заметил: "Что бы они ни говорили, фюрер это знает".

В Париж. Ланни позвонил Шнейдеру, который был в Ле Крезо и попросил его приехать туда. Когда Ланни объяснил, что у него есть отцовские дела в Германии, барон сказал: "Я приеду в Париж, я должен услышать об Америке, я её не могу понять".

Вот ещё один ужасно обеспокоенный капиталист. Его острый ум позволял ему осознать опасности своей страны, но его воля впала в состояние паралича. Он никак не мог выбрать, какая из опасностей была самой большой. Франция должна во что бы то ни стало избежать войны. Последнее кровопролитие уничтожило целое поколение. Следующее прекратит существование французской культуры. Но с нацистами было так трудно ладить! Они вели себя отвратительно в отношении завода Шкода. И что, если они сделают то же самое с владениями Шнейдера в Польше и на Балканах. И еще хуже, если они заключат сделку с проклятыми коммунистами! Что думает Ланни об этих слухах? Ланни снова обещал узнать и сообщить.

Он позвал своего красного дядю покататься. Джесс, теперь полностью лысый, и без шляпы, был заметным объектом, поэтому его племянник повёз его по отдалённым улицам. Его любимые пролетарии могли бы узнать его, но они не узнали бы Ланни! Депутат художник придерживался своей версии, что слухи о сделке между Гитлером и Сталиным были враждебной клеветой. Но Ланни заметил, что тот начал немного страховаться, возможно, не признав этого для себя. Каково было предложение, сделанное капиталистическими державами Советскому Союзу? Помогать в защите от гитлеровцев, но без доступа на польскую территорию, а это был единственный путь! Пусть Англия и Франция решают, на чьей стороне они хотят, чтобы Россия сражалась. И пусть они решат это в ближайшее время!

Ланни отправился на обед к де Брюином. Отец отсутствовал, возможно, получая свои радости даже в преклонном возрасте. Двое сыновей привели Ланни в Жокей-клуб и услышали там приятную новость о Бэдд-Эрлинг Эйркрафт, хотя, конечно, без упоминания о пособии. Акционеры любят слушать о крупных заказах, и этим французам это особенно понравилось, зная, что la patrie было разрешено приобретать самолеты Американской Армии и получить часть этого нового заказа. Père de famille посетит генерала Гамелена, как только он вернется. Дени сын только что поговорил с полковником де Голлем, офицером, который верил в будущее самолетов и танков и был глубоко обеспокоен слабым положением Франции.

Разговор касался проблемы будущего Европы, и Ланни было интересно отметить начало раскола в мышлении этих двух братьев. Шарло, младший и более стремительный, ненавидел левых так, что, казалось, забыл о существовании иностранных врагов. У Шарло эти чувства возникали каждый раз, когда он смотрел на себя в зеркало и видел шрам, который получил в уличной схватке с красными. Он все еще был Кагуляром, готовым свергнуть правительство, отказываясь беспокоиться о том, что в это время мог делать Гитлер.

Но старший брат, как и барон Шнейдер, заметил, что случилось с Чехословакией, и это испугало его. Может быть, в конце концов, Адольф Гитлер не был белым рыцарем, посланным Провидением, чтобы убить дракона большевизма. Возможно, он был просто немцем, и все еще верил тому, что написал в своей книге более пятнадцати лет назад, о том, что безопасность Германии требовала уничтожения Франции. Оба брата спорили об этом, и они хотели услышать мнение Ланни. Что бы ни случалось где-либо в мире, искусствовед искал убежища на самом верхнем этаже своей башни из слоновой кости. Кто мог догадаться, что на уме у любого человека, который получил власть? Это было проблемой для психологов и, возможно, для государственных деятелей, но, конечно, не для тех, кто путешествует в поисках прекрасных картин!

III

Золтан Кертежи был в Париже, и он с готовностью согласился с предложением Ланни взять на себя организацию выставки Дэтаза в Балтиморе. Все его интересы были соблюдены, все его расходы там компенсировались, и он получал бы десять процентов от всех продаж там. Он сказал, что из-за событий в Европе, было бы разумно, чтобы работы Дэтаза находились в Соединенных Штатах. Даже если в Европе будет война, люди все равно захотели бы посмотреть на хорошие картины в Америке, а Золтан был бы рад организовать демонстрацию этих картин в полдюжине больших городов.

Ланни уже позвонил своей матери из Лондона и рассказал ей о проекте и получил ее одобрение. Теперь он снова позвонил ей и попросил её поручить бывшему наставнику Ланни и старому другу Джерри Пендлтону взять на себя упаковку и доставку картин. Проделав эту работу раньше, Джерри был в курсе дела. Он застраховал картины и арендовал грузовик и сопроводил драгоценный груз до Марселя и погрузил их на пароход. Лучше на два парохода, половина и половина. На Балтимор может быть прямой рейс.

Бьюти хотела, чтобы Ланни приехал на Ривьеру, но он сказал, что у него важные дела с генералом Герингом. Мать сказала: "Обязательно навести Марселину, я беспокоюсь о ней, мне не нравится её фантазия с этим немцем". Ланни поехал в элегантную квартиру недалеко от парка Мансо, где танцовщица ночного клуба устроила свою резиденцию. Он никогда не видел ее такой цветущей. И когда он рассказал ей, что говорила их мать, она ударилась в поэзию. – "О, Ланни, я никогда не была так счастлива! О, Ланни, он самый замечательный человек! Никогда, никогда не думала, что значит быть влюбленной!"

"Я думал, что ты думала, что влюблена в Витторио", – он имел дурной вкус делать замечания.

"Тьфу!" – воскликнула она. – "Не унижай меня!"

– Оскар предложил жениться на тебе?

– Я не хочу, чтобы он женился на мне, я хочу, чтобы он меня любил. Он сделал для меня весь мир.

"Однажды", – упорствовал сводный брат, – "ты сказала мне, что следующий мужчина, который полюбит тебя, заплатит".

"Бедный Оскар не может", – последовал ответ. – "У него только одна зарплата".

Ланни больше нечего было сказать. Когда-то, казалось, это было давно, он предостерегал ее против фашиста, но она не обратила на него внимания. Теперь он не мог предупредить ее против нациста. Он чувствовал себя частично ответственным, представив ее Оскару фон Герценбергу и, по-видимому, одобряя его и его дело. Это была цена, которую Ланни заплатил за свою долю секретного агента. У него самого не могло быть жены, и его сводная сестра была брошена нацистским волкам.

У немцев есть поговорка: "С волками жить, по-волчьи выть". Итак, Ланни в волчьем логове спрашивал о Герценбергах и говорил, о них как о своих близких. Лили Молдау была очаровательной актрисой, а граф был одним из самых проницательных дипломатов в Европе. Что он думал о нынешней ситуации между Германией и Польшей? Марселина ответила, что она отказывается заниматься таким утомительным предметом, как политика. Оскар надоедал ей этим до смерти. Ланни, быстро сообразив, заметил: "Сейчас это очень важно для Робби, потому что, если будет война, его бизнес будет расширяться, и для него важно знать, чтобы он мог заранее заказать материалы. Он просил меня выяснить все, что я могу, и телеграфировать ему".

"Полагаю, это правильный взгляд на политику", – заметила танцовщица.

Ей не нужно было напоминать, что Робби платил её матери тысячу долларов в месяц в течение сорока лет. И это приблизилось к полумиллиону, если посчитать.

"Более того", – объяснил Ланни, – "это важно для тебя и меня, поскольку я только что договорился с Холденхерстами в Балтиморе отправить туда работы Дэтаза и провести выставку в октябре. Это должно принести большие продажи, но я боюсь, если будет война, то всё расстроится".

"О, Боже!" – сказала сводная сестра. – "Я была бы рада получить дополнительные деньги! Я так скажу, давай устроим званый ужин, только нас пятеро, и я буду молчать и позволю тебе выкачать из них все, что хочешь".

– Мне не придется ничего качать, потому что у меня есть, что рассказать графу, что он будет рад услышать, и он всегда говорит свободно взамен. Единственная беда в том, что у меня свидание с маршалом Герингом, и я должен спешить, ты не могла бы всё устроить сегодня вечером? Я буду рад заплатить за это.

"У меня свидание с Оскаром, я узнаю, сможет ли граф и Лили приехать". – Она взяла трубку, и всё было организовано.

Имея свободное время, Ланни позвонил Курту Мейснеру, рассказав ему о Робби и о встрече с Эмилем и семьей Эмиля. Курт сказал: "Не сможешь забежать? Отто Абец здесь, и тебе лучше с ним познакомиться".

Ланни подъехал к квартире Курта и был встречен исполнительной и приятной секретаршей и преданным слугой. Таким же рыжеволосым немцем в возрасте Ланни. Красивый и приятный Отто Абец знал всех, кто был кем-то в Париже. Он читал лекции в кинотеатре Бонапарт на площади Сэнт Сюльпис, и все светское общество приходило послушать его, особенно дамы. У него была французская жена, и он называл себя "про-французски настроенным", и его целью было добиться сближения между французскими и немецкими идеями, идеалами и политическими интересами. Он когда-то называл себя "христианским демократом" и, по-видимому, верил тому, что проповедовал. Во всяком случае, он научился заглядывать в глаза собеседнику, особенно если у этого собеседника были глаза дамы, и говорить убедительным голосом самые прекрасные и благородные слова, которые только можно себе представить. Дамы из ancien régime-tout le faubourg St. Germain, так их называли, все обожали его. Ланни даже слышал, как его хвалила его старая подруга Оливия Хеллштайн, мадам де Бруссай, принадлежащая к еврейской банковской семье, дядя которой был убит нацистами почти в присутствии Ланни. У Рика была поговорка в отношении английских умиротворителей, этот класс был больше, чем страна. Здесь, в Париже, Ланни заметил, что это больше, чем раса.

Отто Абец был теперь человеком Риббентропа во Франции и раздавал деньги редакторам, издателям и писателям. Ничего нечестного в этом нет, потому что писатели должны жить. А если у вас есть важные идеи и вы хотите их продвинуть, вы наверняка имеете право заплатить кому-то, кто поможет вам. Курт делал то же самое, и из намёков, какие Ланни смог собрать за двадцать лет, Ланни догадался, что средства Курта приходили из генерального штаба рейхсвера. Очевидно, у всех нацистских агентов было приказание сотрудничать друг с другом, поэтому Курт и Отто были друзьями, и теперь Курт помогал Отто познакомиться с искусствоведом, который был известен по всей Германии как друг и поклонник фюрера.

Когда герр Бэдд хотел, он выглядел тихоней. Когда он встречал нового нациста, он был самым приятным человеком, которого когда-либо встречал нацист. Он не хвастался своими интимными отношениями в иерархии, но предполагал, что другой человек уже знает или узнает. Он выяснял, что этот человек больше всего хочет узнать, а затем лил информацию потоком. Он только что приехал из Нью-Йорка, Вашингтона, Балтимора, Детройта. Он совершил турне с Форрестом Квадратом в качестве его гостя, и, видимо, это был сбор денег и информации от имени Mein Kampf, не книги, а дела. Два нацистских агента в Париже хотели знать, как это дело продвигается в этих далеких больших городах. Они читали о голосовании в Конгрессе по Закону о нейтралитете и восприняли это как огромную победу в своей борьбе. Они хотели знать, действительно ли Рузвельт безумен, и Ланни повторил выражения, которые он слышал в загородных клубах, и это доказывало его безумство.

А потом Лондон. Герр Бэдд рассказал им конфиденциально, ведь Курт один из его самых старых друзей, что делает и планирует британское министерство иностранных дел. Чего оно хочет, чего оно боится, и как к нему лучше всего подойти и успокоить. Когда два немца обдумали это позже, то они могли бы понять, что ничего нового не узнали. Они восприняли это как свидетельство, что герр Бэдд не сумел учесть эффективность немецких спецслужб.

Важно то, что он не задал ни одного вопроса или проявил какого-либо неподобающего любопытства. И целый день Отто Абец свободно говорил о различных личностях, принадлежавших к Комитету Франция-Германия, которые, когда говорили о войне между двумя странами, регулярно употребляли фразу l'irréparable (непоправимость). Ланни мог рассказать, что говорили по этому поводу Шнейдер, Вандель, Хуан Марц и Мишлен и даже сэр Бэзиль Захаров из могилы. В результате у него появился новый нацистский друг, и в следующий раз, когда он вернется в Париж, то, возможно, может рассчитывать получить деликатно сформулированное предложение о вознаграждении.

Вернувшись в свой отель, Ланни переоделся на вечер и принимал гостей в небольшом отдельном кабинете в одном из модных ресторанов. Пришли Его Высокородие, элегантный и утонченный, и его дама, обладавшая искусством выглядеть всегда молодой. Марселине, которой было всего двадцать два года, никогда не приходилось задумываться над этим вопросом. И белокурый Оскар с розовыми щеками со шрамом на левой щеке был в элегантной форме лейтенанта. Он и Марселина провели вечер, глядя друг на друга, а Лили прислушивалась к своему покровителю. Возможно, ей сказали молчать, потому что граф хотел узнать кое-что у Ланни, а Ланни хотел узнать что-то у него.

Хозяин снова и снова рассказывал о Нью-Йорке, Вашингтоне и других городах. Быть агентом президента штука скучная и утомительная. Графа интересовали Генри Форд, отец Кафлин и Джеральд Л. К. Смит. А также джентльмены загородных клубов и их разговоры. Он был не настолько груб, чтобы спросить, был ли президент Соединенных Штатов безумным, но он сказал, извиняющимся тоном: "Некоторые из нас нашли его телеграмму к фюреру слегка нескладной". Ланни ответил: "Она заставила меня покраснеть".

Опять Лондон и министерство иностранных дел, и что их беспокоило. Особенно возможность русско-германской договоренности. Обращаясь к старому другу, Ланни мог сообщить, что он обсудил этот самый тонкий вопрос с самим фюрером, и фюрер заявил, что хочет, чтобы французы и англичане знали, что его нельзя никому одурачить, и что на дипломатической шахматной доске могут быть любые ходы.

"Конечно", – ответил Герценберг. "Трудность заключается в том, что русские требуют страны Балтии и часть Польши, по крайней мере, до линии Керзона. Мы не представляем их в качестве ближайших соседей".

"У них когда-то была вся эта территория", – ответил Ланни. – "И, как вы знаете, у народов тоже есть память".

– В конечном счете, герр Бэдд, это вопрос силы. Некоторые народы могут осуществить свои мечты, а другие нет.

"Я не знаю, является ли Вашингтон хорошим источником информации о Берлине", – заметил Ланни, обойдя опасный предмет. – "Но есть сообщение, что у герра фон Риббентропа были упакованы чемоданы для поездки в Москву".

"Упаковать чемоданы много времени не займет", – учтиво ответил граф – "или снова распаковать их, если погода окажется неблагоприятной для полета самолета. Говоря от себя, а не как официальное лицо, я считаю, что любой сговор с красными является катастрофой. Я верю, что если нам дадут еще шесть месяцев, то мы сможем добиться подлинного взаимопонимания с Францией и добиться отмены ненавистного союза с русскими".

– В этом я склонен согласиться с вами, граф, у вас появилось много друзей в Париже, и речь идет только о том, как скоро они могут прийти к власти. Не хотели бы вы, чтобы я передал ваше мнение фюреру?

– Я мало знаком с фюрером. И я должен быть осторожным, чтобы не оказаться в положении действующего через головы моих начальников.

"Я понимаю ситуацию, мой друг". – Ланни не стал бы добавлять: "Я знаю, что Риббентроп хочет войны, а ты нет". Вместо этого он объяснил: "Я говорил с Куртом Мейснером и Отто Абецем, и они одинаково оптимистично относятся к перспективам в Париже. Могу ли я сказать фюреру, что это, по-видимому, общее мнение его представителей на местах?"

"Это будет правильно, герр Бэдд". – Затем, искушаемый своими страхами, прусский аристократ старого типа позволил себе добавить: "Возможно, было бы лучше, если бы вы могли сообщить эту информацию как можно скорее. Не теряйте времени, прошу вас. В эти времена решения принимаются быстро, И когда будут сделаны первые шаги, их, возможно, будет невозможно отменить".

Именно за этим приехал Ланни, и это ему стоило вечера и пары тысяч франков за отдельный кабинет в пять кувертов. Он добавил с улыбкой: "Вы оказали мне услугу один раз, если вы помните, и я надеялся на возможность вернуть ее".

"Я не знаю многих людей, даже немцев, которые могут донести послание непосредственно фюреру, герр Бэдд". – Это было, как говорят американцы, "подсластить пилюлю", и на это Ланни улыбнуться и заверил его друга, что он оценил его любезность.

На следующее утро Ланни напечатал отчет и отправил его авиапочтой. Затем он собрался и сел в свою машину, и сказал своему шоферу в своём лице, – "Берлин". Он остановился в Буковом лесу, чтобы ненадолго навестить свою своего рода крёстную мать. Разум Эмили был ясен, но ее физические силы были на исходе, что очень ее нервировало. Ланни обнял ее и немного погладил, чтобы ее подбодрить. Она хотела, чтобы он остался и обсудил с ней участь человека, и останется что-нибудь от нее, когда закончатся ее физические возможности. Он получил от нее обещание, что она попытается связаться с ним, если она случайно окажется там, где бы это ни было.

Кроме того, она хотела знать, что ей следует делать с большим состоянием, которое ей удалось накопить за тридцать лет вдовства. Ланни беспокоился, чтобы она не упомянула, что она может оставить что-нибудь ему. Его второе имя, Прескотт, перешло к нему от ее сына, умершего в детстве. Он сказал ей: "Не храните много денег во Франции, время слишком неопределенное". Она ответила: "О, Боже! Снова немцы?" – вспомнив, что они сделали в последний раз.

Он дал ей совет: "Оставьте всё какой-нибудь научной организации в Америке, для каких-нибудь исследований, скажем, рака". Затем он подумал о работе, проводимой в Университете Дьюка по определению, является ли "экстрасенсорное восприятие" реальностью. Он рассказал ей об этом и добавил: "Они могут использовать деньги, без сомнения". Châtelaine со слабой улыбкой заявила: "Они могут нанять медиума и позволить мне поговорить с ней или с ним после того, как я перейду".

"Медиумов мало", – ответил Ланни. – "И деньги не смогут их создать".

Он объяснил, что не может остаться. У него была встреча следующим вечером в Берлине, и он её не мог пропустить. У них с Монком была договорённость, что через определенное время после отправки письма, тот выйдет на назначенную улицу в среду вечером в десять часов, а затем каждую среду и субботу. Ланни с грустью откланялся и отправился по одному из своих знакомых маршрутов вверх по долине реки Уаза. Затем он въехал в долину Мааса, которую двадцать пять лет назад топтали своими коваными сапогами армии кайзера. Софи Тиммонс, баронесса де ля Туретт, была подхвачена этим опасным серым потоком и была вынуждена бежать в крестьянской повозке, запряжённой старой белой лошадью. В кипучие времена родились Ланни Бэдд и его друзья!

Он провел ночь в Кельне и заснул под грохот артиллерии и танков, проезжавших под большими окнами. Для него это был не просто городом парфюмерии и собора, но местом, где он испытал сильное беспокойство, встречая Ганси и Бесс вскоре после пожара в Рейхстаге. В этом городе они выступили с концертом, два известных красных, один из которых был евреем, а другой предательницей ее арийской чести. Как им разрешили дать этот концерт, и позволили Ланни вывезти их из Германии? Ланни не знал, и никто не мог ему сказать этого. Но ничего не случилось. О, Боже, если бы только Йоханнес, Мама и Фредди и все остальные приехали в то же время, вместо того, чтобы ждать несколько недель, чтобы устроить свои дела! Ланни пережил эти трагические дни, проезжая через немецкий Рур, с его десятью тысячами фабричных труб, извергающих черный дым, все восемнадцать часов светлого времени и шесть часов ночи. Это было во время летнего солнцестояния. Повсюду войска двигались в западном направлении, замедляя его движение и заставляя его ненавидеть все немецкое.

VII

На следующее утро прямо в Берлин по одному из этих чудесных автобанов. Они были гордостью и надеждой фюрера. И кто был умнее, бывший ефрейтор или президент Бэдд-Эрлинг Эйркрафт? Робби сказал, что это был величайший промах, потому что на войне Германии не хватит бензина и резины. Гитлер должен был строить у себя железные дороги, потому что у него был уголь в неограниченном количестве. Ответ состоял в том, что он ставил в рулетку на короткие войны. Легкие маленькие войны, по одной за раз, как в Испании, Австрии, Чехословакии. Сможет ли он их провести? Об этом думал агент президента, проезжая мимо нескончаемой беспорядочной вереницы промышленных городов, с дымящими фабричными трубами.

В Берлине на крыше Адлона были установлены зенитные орудия, а в вестибюле было много эсэсовцев. У Ланни было время помыться и побриться, поужинать и прочитать газеты. Чтение газет была не малой частью его работы, поскольку эти "скоординированные" журналы рассказывали немецкому народу, во что их правители хотели, чтобы они верили. И из них можно было угадать, что было запланировано на ближайшие несколько недель. Можно было ручаться, что в этот период Германия не собиралась воевать с Советским Союзом, потому что вся пропаганда против ужасного монстра большевизма исчезла из нацистской прессы. Нет больше приземистой обезьяноподобной фигуры, волосатой, рычащей, с кровоточащим кинжалом в одной руке и пылающим факелом в другой! Вместо этого, поскольку нацистам нужно было кого-то ненавидеть, можно было увидеть нарядно одетого джентльмена с выступающей челюстью и длинным мундштуком с сигаретой со злобной ухмылкой. Его звали Розенфельд, а его предки были евреями, поэтому он так ненавидел арийских немцев и посылал дурацкие телеграммы арийскому фюреру!

Ланни сел в машину и за минуту до десяти часов был в назначенном углу. Никого не было видно, поэтому он проехал вокруг квартала. На следующий круг там был Монк, только что прибывший. Согласно своей привычке Ланни заехал в темное место, остановился у обочины и отпер дверь своей машины. Через мгновение в неё влез человек, и они уехали. Ланни оставалось только повернуть за один или два угла и проследить, чтобы за ними не было машины. Потом они могли продолжать ездить и разговаривать всю ночь, если им нравилось.

Монк не терял времени. "Риббентроп еще не приехал в Москву", – сказал он. – "Сделка была задержана".

– Русские слишком много хотят?

– Очень вероятно, что так. Я хочу, чтобы вы знали, что моя информация была точной. Поездка действительно планировалась. Я бы не стал бы гонять вас попусту.

– Не волнуйтесь, я все равно должен был приехать. Ваша информация очень важна. Расскажите мне все, что можете.

– Переговоры, безусловно, идут, решение остаётся под вопросом, Гитлер не может решить, куда он хочет прыгнуть.

– Он не одинок в этом, Монк. Это та же история в Париже и Лондоне.

– Вы понимаете, я не могу сказать вам, как эта информация пришла ко мне, я могу сказать, что это старый товарищ, который стал нацистом, и теперь его беспокоит совесть. Он имеет дело не со мной, а с другим. Я отвечаю за точность информации, чем может отвечать человек. Подполью было известно, что какое-то время назад Гитлер делал подходы к России, но только недавно у русских проявился интерес.

Ланни ответил: "Я слышал несколько человек, и их мнение поддерживает то, что вы мне говорите. Что-то есть в воздухе. Я сам этим займусь и посмотрю, что смогу узнать. Это самый важный вопрос в мире. Все, с кем я разговаривал, считают, что идея носится в воздухе".

– Печальный удар для коммунистов во Франции и Великобритании, если это произойдет, Genosse.

– Я думаю, что мой Красный дядя в Париже приспособится к этому, но в Америке их выведет из строя.

Ланни рассказал своему другу о Гансибессах и о своей поездке в Детройт. Об Уикторпе и де Брюинах, о которых Монк слышал в Париже. Ланни сказал: "Не говорите об этом, потому что люди могут догадаться, откуда оно взялось". Ответ был такой: "Я никогда не упоминал ни вашего имени, ни имени того, кто был бы с вами связан. Я сказал, что моя жена получает деньги от своих родственников".

VIII

Они обменялись мыслями о мире, каким они его видели. Мир во тьме, где живут на ощупь среди ужасных опасностей без какого-либо пути к спасению. В этом мире не было безопасного угла, свободного от нацистско-фашистских интриг. Это мучило умы двух социальных идеалистов, но в то же время соответствовало их теориям и давало им горькое удовлетворение видеть, что их пророчества сбываются. Капитализм царил в мире. И в каждой стране рабочий класс организовывался, готовился использовать свою политическую власть для налогообложения крупного бизнеса и в конечном итоге взять над ним вверх с помощью государства. Капиталистическое сопротивление этому процессу называлось фашизмом в Италии, национал-социализмом в Германии, фалангизмом в Испании. Оно слегка варьировалось в зависимости от климата, но в основном оно всегда было одним и тем же. В интересах привилегированных кругов, будь то стальные картели, или владельцы земельных поместий, или католическая иерархия, собирались средства, а гангстеры "Нового порядка" закупали оружие и совершали убийства. Тот же процесс готовился во Франции, в Великобритании, в Соединенных Штатах и во всей Южной Америке. Если бы существовала какая-либо часть мира, где такие приготовления не велись, то это должен быть какой-то одинокий остров в южных морях, где туземцы потребляли кокосы и рыбу и не имели излишков для обмена на товары.

Ланни спросил: "Скажите честно, сколько сейчас осталось подпольщиков в Германии".

"Боюсь, не очень много", – последовал ответ. – "Мы попали под кованый сапог, я не могу сказать, какой процент наших членов умерло или находится в концентрационных лагерях, просто потому, что я не знаю. Мы учились в школе горького опыта, как прятаться и молчать. Я сам, если бы фашисты меня схватили и пытали, не мог бы назвать им имена полдюжины людей, которые активно участвуют в нашем движении, и я знаю только, где их можно найти. Если я попрошу поддельный паспорт, то мне его вручают через день или два, вы видели, что я смог получить нагнетатель, и вы говорите, что он работает".

– Мой отец сообщает, что он работает очень хорошо.

– Мне предложили другой план. Я не могу сказать, как далеко он продвинется, но он обещает многое.

– Я догадываюсь, что вам нужны деньги, сейчас я могу дать вам только иностранные деньги, если вы хотите марки, мне понадобится пара дней, чтобы достать их.

– Речь идет о покупке радиоматериалов за рубежом, поэтому пойдут иностранные деньги.

Ланни сунул ему в руки пакетик. – "Здесь пара тысяч долларов, если вам нужно больше, я достану. Это все ваши деньги, конечно".

– Сейчас этого достаточно.

Ланни продолжал: "Я хочу, чтобы вы знали, Монк, у меня лёгкий образ жизни, но мне нелегко с моей совестью, я делаю все, что в моих силах".

– Не волнуйтесь, Genosse. Для вашего удобства позвольте мне сказать, у меня была идея, что вы принадлежите к какой-то секретной службе. Я предпочитаю, чтобы вы не отвечали, я просто хочу, чтобы вы знали, что я думаю. Поэтому я не обвиняю вас в своих мыслях, потому что вы не рискуете тем, чем рискую я.

"Я вам скажу", – ответил Ланни. – "Я был женат на Труди Шульц, и я любил ее. Я не забыл, что сделали с ней нацисты, и я никогда не забуду. Думайте, что я выполняю приказы Труди".

Это все, что хотел сказать Ланни, и он уже был готов остановиться у тротуара, когда Монк удивил его, заметив: "Между нами, Genosse, у нас будет другая Труди. Это мисс Крестон".

– Не может быть!

– Она стала новообращенной, и она это понимает. Я боюсь, что она сделает что-то безрассудное и навлечет на себя серьезные проблемы. Я хочу предложить вам увидеть ее и предупредить.

Конечно, Ланни хотел узнать об этом, и у бывшего капитана было что рассказать. Прежде чем он расстался с Лорел в Лондоне, он сказал ей, что рано или поздно вернется в Германию, и она удивила его, воскликнув: "Вы тайком вывезли что-то, о чем вы не хотели, чтобы я знала". Когда он не стал отрицать этого, она добавила: "Я догадалась об этом, когда вы увели машину, у вас было что-то спрятано в ней!" Когда он попросил ее простить его, она ответила: "Я уже простила. Я хотела сказать вам, что не знала, что в мире остались ещё герои".

"Итак, мы долго беседовали", – продолжал подпольщик. – "Она хотела знать все о нашей деятельности и о том, что она могла написать о ней, а что нет. Я рассказывал ей разные истории, в том числе историю Труди, но, конечно, без намёков на американского мужа. Она хотела знать, планируем ли мы свергнуть Гитлера, и я должен был сказать ей, что у нас нет никаких шансов. Нацистский режим должен быть свергнут извне, и все, что мы можем сделать, это попытаться сохранить искру благопристойности в стране. Так чтобы вторгшиеся армии, кем бы они ни были, не подумали бы, что все немцы были безумными собаками. Она заставила меня пообещать, что, если я вернусь в Берлин, я позволю ей снова увидеть меня. Я мог бы послать ей неподписанную записку, и она встретила бы меня на улице, как мы это делали раньше".

"А вы сказали ей, что вы женат?" – шутливо спросил сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт.

– Конечно, да, ничего такого, я назначил встречу ночью, и думал, что придёт ли она. Она пришла, и мы ходили несколько часов, пока ее ноги не устали. Как вы думаете, что сделала эта женщина?

– Продолжайте и не держите меня в напряжении!

– Она достала книги, о которых я ей рассказывал, купила их в Красном книжном магазине в Лондоне и повезёт их в Германию в своём чемодане! Я попытался объяснить опасность этого, но всё было бесполезно. Она рассчитывает на привилегии американской гражданки. Подумайте, что с ней может случиться, учитывая ярость, в которой сейчас находятся нацисты!

– Вы имеете в виду телеграмму Рузвельта?

– Я имею в виду именно это. Мы все задумываемся об этом. Неужели он действительно думал, что может произвести какое-либо впечатление на Гитлера?

"Я не знаю", – сказал вежливый Ланни. – "Я предполагаю, что он хотел показать американскому народу, как Гитлер проявит себя".

– Ну, может быть, так, а может, и Гитлер себя проявил. Все, что я знаю, что в это время для американца будет плохо, если его поймают с книгой Каутского Социальная революции и после.

– Это то, что она читает?

– Она прочитала это и всё хорошо запомнила. Я был поражен. Потом я просмотрел её рассказы в библиотеке в Нью-Йорке, и, хотя я видел, что у нее острый ум, я думал, что ее классовое мировоззрение будет ограничено. Но нет, она хотела рассказать мне о формуле Каутского: "Социализм в материальном производстве, анархизм в интеллекте". Я ожидал, что ее оттолкнет ужасное слово "анархизм". Но не так.

"Что это значило для нее?" – спросил удивленный искусствовед.

– Я спросил, и она ответила: 'Загородный клуб Роланд парк, в котором я когда-то была'. Я подумал, что она издевается надо мной, но она объяснила: 'Я имею в виду свободные ассоциации, которые создают люди для любых целей. Куда могут входить церкви, школы, клубы, публикации, всё, что они хотят, и которыми они распоряжаются, как хотят. Если они не вмешиваются в право других людей создавать свои собственные группы и вести их по-своему. Это ответ на беспокоящий меня вопрос. Я всегда боялась, что социализм будет означать регламентацию и ограничения личной свободы. Но я осознала различия между материальными вещами, которые мы хотим стандартизировать, спички, мыло, бензин и т. д., Мы хотим их изобилия и дешевизны, и мы хотим платить за то, что стоит их производство и доставка. Но идеи у всех разные, для них нет предела, и у каждого может быть все, что он хочет, и любая группа людей может собраться вместе и сказать то, что им нравится, и распространить свои идеи на всех, кто хочет слушать'.

"Так оно было", – заключил Монк, он же Зиберт. – "Итак, вы видите, у нас есть другой новообращенный, но я думаю, вы должны убедить ее избавиться от этих красных книг и хранить молчание до тех пор, пока она не выйдет из-под власти Гитлера. Она слишком наивна и слишком заметна, чтобы принимать какое-либо участие в нашей опасной деятельности".

Утром Ланни позвонил оберсту Фуртвэнглеру, и у них состоялась одна из их приятных бесед. Да, Его превосходительство полностью выздоровел, он, как обычно, трудолюбив и весел. Напряжённые дни для ВВС, много важных изменений, но он, несомненно, найдет время, чтобы увидеть герра Бэдда. "Как ваш отец?" – спросил оберст, а затем: "Как ваша семья? " – спросил Ланни. "Все в порядке, спасибо, новый ребенок, мальчик, будущий фюрер". – Каждый немецкий мальчик надеется вырасти в фюрера, а девочка стать матерью фюрера.

Ланни позвонил в дом княгини Доннерштайн и узнал, что она уехала в свою летнюю резиденцию в Оберзальцберге, недалеко от Берхтесгадена. Он надеялся попасть туда позже и собрать свой урожай сплетен. Также он побеседовал с Генрихом Юнгом. Начальника Генриха послали возглавить молодежь Чехословакии, а Генрих поднялся по лестнице власти. Замечательная система, счастливый мир, heil Hitler!! Здесь также ожидался новый ребенок. Раса хозяев должна множиться, а ее враги уменьшаться. Heute gehört uns Deutschland, morgen die ganze Welt!

Звонок из штаба маршала ВВС. Герра Бэдда ждут в три часа. Герр Бэдд написал несколько писем о своём бизнесе, комиссии от поездки в Цинциннати. Затем он прочитал B.Z.-am-Mittag и еще раз заметил, как Сталин был снят с должности "Врага номер один", а Рузвельт перешел на эту позицию. Польша была вторым номером. Была передовая статья, в которой обсуждалась непримиримость и фанатичная гордыня этого народа. Несколько месяцев назад фюрер предложил им дружбу, и чего они ждут? Это были люди, которые были неспособны осознать свое истинное положение в мире. Они были готовы пожертвовать своей жизнью и независимостью своей страны из-за сумасшедшего представления о своей собственной значимости.

Ланни с тревогой вошел в министерство. Дело было не просто в том, что он принёс плохие новости. Он мог услышать ещё худшие известия. Что в процессе подготовки Люфтваффе к обороне против Польши, маршал авиации пересчитал все одноступенчатые нагнетатели и нашел, что одного не хватает! Или, возможно, его эффективная разведка донесла о подозрительной деятельности на заводе в Огайо, который назвал себя "Аскот"! Но нет, никаких неодобрительных взглядов не было. Там был обычный толстяк. Его нижняя половина была в белых фланелевых брюках с широкой синей полосой, верхняя половина в белой шелковой рубашке. Его тужурка со всеми орденами весела на стуле. Он издал жизнерадостный рев и крепко сжал руку толстыми сплюснутыми пальцами, на которых было надето не менее четырёх колец. Одно кольцо было с самым большим изумрудом, который когда-либо видел Ланни. Он был такой большой, что возникал вопрос, не извлекли ли его из короны короля Богемии Вацлава.

Герман der Dicke снова стал самим собой. Он решил, что природа хочет, чтобы он был толстым, и немцы любили его таким. Ланни написал ему о цене, которую он получил за Каналетто, восемнадцать тысяч долларов на банковский счет маршала в Нью-Йорке, с миру по нитке - голому рубашка. Он потер руки так, чтобы не прятать драгоценности. "Все, Джейк!" – воскликнул он. "Все, Джим Банди!" – Он использовал сленг Робби и думал, что это заставит Ланни почувствовать себя дома. Он не совсем правильно его употребил, но Ланни не его поправил.

Вместо этого он слушал, пока великий человек рассказывал о новых сокровищах искусства, которые попали в его руки. У этих жидовских собак иногда бывает хороший вкус! Геринг возводил новые постройки в Каринхалле. Ведь столько людей хотели навестить его! Он выбрал сокровища, которые он хотел для новых комнат. Для этого ему не нужно было эксперта. Что касается остального, то Ланни мог отвезти всё в Америку и честно и с выгодой для владельца продать. "Когда я встречаюсь с человеком, которому я могу доверять, я доверяю ему", – заявил нацист Nummer Zwei.

Плохие новости нельзя слишком долго откладывать. Ланни сказал: "Герман, у меня плохие новости. Мне чертовски не хочется говорить о них".

"Was zum Teufel?" – спросил Der Dicke, ему не нравились плохие новости.

– Правительство навалилось на моего отца, как тонна кирпичей, и они не позволят ему продолжать вести дела с тобой.

– Ach, вот как! Ваш Рузвельт!

– Вот так, Герман, и мой отец совершенно беспомощен, ему угрожают отменить заказы из армии и полностью его бойкотировать. Несомненно, у них есть власть его погубить.

– Sauerei! Что он собирается делать?

– Они заставляют его отослать твоих представителей, по крайней мере, убрать их с завода. Они говорят, что ваши люди занимались пропагандой.

– Aber-das ist eine Lüge! По крайней мере, если они делали что-то подобное, это противоречило моим строгим требованиям, и я посажу их в тюрьму.

– Правительственные люди не представили доказательств. Они просто говорят, что это так, и это всё. Ты знаешь, как это происходит с правительствами.

Да, Der Dicke знал это, но он не собирался сейчас это признавать.

– Dieser elende Roosevelt! Он хочет иметь проблемы с нами! Was ist los mit ihm?

"Бог знает", – ответил Ланни. – "Для нас это очень больно".

Он терпеливо слушал, пока командующий ВВС Германии выкрикивал тирады против президента Соединенных Штатов. Он пять минут говорил о той "дурацкой телеграмме", которая была адресована фюреру. Всем в Германии было трудно понять, как дела самой богатой нации в мире могут быть в руках такого грубого человека, настолько совершенно не понимающего реалий европейской политики и обычной учтивости между государственными деятелями. – "Это агитка"?

"Если в сельской местности", – ответил Ланни. – "Если в городе, то это пропаганда".

Геринг хотел объяснений, чтобы понять Рузвельта, но у Ланни их не было. Это и теория Эйнштейна, по его словам, были проблемами, выходящими за рамки его понимания. Его семья никогда не имела ничего общего с этой черной овцой из клана Рузвельтов. Робби потратил целое состояние, пытаясь победить его три года назад. На этот раз он не смог сделать так много, из-за подоходных налогов, которые были чистым ограблением. Рузвельт создал огромную политическую машину, за него голосовали все государственные служащие и люди, получающие пособия. И так далее всё, что собрал Ланни в раздевалках загородного клуба. Это очень помогло Герману, но не повредило Ф.Д.Р.

XII

Как можно скорее Ланни переключил разговор на собранные им хорошие новости. В стране и за рубежом быстро ширится недовольство политикой Рузвельта. Ланни рассказал о беседах, которые провел в Детройте, о массовых митингах, на которых присутствовал. Он преувеличил их количество и размеры, поскольку был уверен, что агенты Геринга поступали так же. И потом об умиротворении правительства Чемберлена, и о том, что сказал Уикторп и его друзья. О замешательстве в Париже. Ланни назвал Курта, которого он считал человеком Геринга, и похвалил его работу. Он не упустил Абеца и Герценберга. Следовало показать связи Ланни, и что он слишком важен для того, чтобы с ним ссориться из-за каких-то нескольких самолетов.

Вскоре гость заметил: "Все ваши люди, с которыми я разговаривал, как в Париже, так и в Нью-Йорке, обеспокоены слухами вокруг переговоров по поводу какой-то сделки между вами и русскими".

"Это сложный вопрос", – ответил Геринг, – "и те, кто за границей, не в состоянии видеть всё так же четко, как мы".

– Это само собой разумеется, но те, кто в Париже, хорошо знают ситуацию во Франции и старались убедить меня, что все идет своим чередом, и нет нужды в чем-либо столь радикальном, как сделка с красными.

– Расскажи мне, что ты слышал об этом, Ланни.

Агент некоторое время говорил о Шнейдере и де Брюинах, о Курте и Абеце, и о высокопоставленном сотруднике посольства, который не хотел, чтобы его имя упоминалось. Ведь можно достичь дружбы между Францией и Германией, и для этого делалось всё возможное. Никто не хотел умирать за Данциг, и очень немногие ответственные французы думали о том, чтобы не дать Германии вернуть то, что она потеряла в Версале.

Der Dicke сказал: "Могу я поговорить с тобой конфиденциально, Ланни?"

"Конечно", – ответил другой. – "Мой отец научил меня в детстве, как хранить информацию".

– Я один из тех, кого волнует то, что происходит. Мы западные люди, и мы должны противостоять ордам Азии.

– Я давно понял, как ты к этому относишься, Герман. Вопрос в том, что мы можем сделать?

– Я хочу, чтобы ты, если будешь говорить с фюрером, рассказал ему все, что ты только что рассказал мне. Я уже сказал все, что мог сказать. Ты знаешь, как это бывает, если ты, кажешься, навязчивым, то теряешь влияние. Есть мощные силы, действующие против нас. Несомненно, ты знаешь, кто они.

– У меня об этом есть представление. И ты знаешь, что я никогда не прошу информацию, которую мне не предлагают.

– Есть некоторые близкие к фюреру, которые думают, что мы можем быстро победить на западе и иметь достаточно сил, чтобы развернуться на восток. Во что я не верю. И очень сведущие люди из нашего генерального штаба, посвятившие свою жизнь изучению таких вопросов, решительно поддерживают меня. Решение должно быть принято этим летом. Оно может быть принято сегодня днем, пока мы разговариваем, и оно решит судьбу мира нашего времени.

– Бог знает, как я хотел бы что-нибудь сделать. Но подумай, что я собой представляю, американец, и сразу после того, как Рузвельт 'дал маху', как мы это называем diese Dummheit!

– У тебя больше влияния, чем ты думаешь, Ланни. Фюрер проницательный человек, и он понимает, что его самая большая слабость, это его незнание сил и личностей за пределами Германии. Ты представляешь такой контакт, и он знает, что ты бескорыстен.

– Конечно, я хочу его увидеть, и если мне это удастся, то я скажу ему, что я думаю. Я всегда делал это, иначе, какой от меня толк.

– Позволь мне сказать, что Гесс имеет большое влияние на него, и видит всё так же, как мы. Возможно, было бы неплохо подойти к нему через Гесса.

Это было, конечно, подсказкой, и Ланни сказал: "Dunke schön". В то же время он внутренне улыбался, наблюдая за интригами в die hohe Welt. Герман не хотел использовать свой кредит, так что пусть Руди использует свой! Герман боялся "быть навязчивым", так что пусть Руди попробует!

Последними словами Германа были: "Freundschaft mit Frankreich!" И Ланни знал, что это был лозунг, который он должен взять с собой в Берхтесгаден. Дружба с Францией. И, конечно, как следствие, война против красных!

XIII

Ланни вернулся пешком в Адлон и послал телеграмму: "Роберту Бэдду Ньюкасл, штат Коннектикут, все джейк все джимбанди Ланни". Он не знал, получит ли его отец её в таком виде, но если получит, то Робби предположит, что была совершена типографская ошибка. Ланни пошлет письмо с объяснениями, а у Робби будет над чем посмеяться.

Затем он подошел к газетному киоску и купил вечернюю газету. На первой полосе был заголовок: "Abetz aus Paris Ausgewiesen!" Застыв на месте, Ланни прочитал текст сообщения из Парижа, изложенный в нацистском стиле, что еврейско-плутократические политики, которые теперь взяли верх во французском правительстве, обвинили известного немецкого лектора и литератора Отто Абеца в деятельности враждебной Франции, чьим пылким другом он был. Полиция дала ему три дня на то, чтобы собрать свои вещи и вернуться в Германию. Пока неизвестно, намерена ли полиция изъять бумаги герра Абеца, но посольство Германии предприняло шаги, чтобы предотвратить такое преступление. Сообщение продолжало цитировать посольство, выражая глубокое сожаление по поводу этого жестокого и необоснованного обвинения, в то время, как усилия герра Абеца на укрепление франко-германской дружбы были высоко оценены интеллектуальными и ответственными элементами страны.

Ланни погулял, размышляя над этим докладом. Он попал в такое положение, когда ему приходилось трудно отделить свое настоящее я от своей роли. Событие в Париже затруднило ему встречу с фюрером и завоевание его доверия. Но, в конце концов, то, что узнал Ланни, и как он узнал, не имело никакого значения по сравнению с реальными событиями в этой дипломатической борьбе. Изгнание Абеца было ударом в солнечное сплетение для умиротворителей и признаком того, что Франция, наконец, проснулась. Итак, в то время как притворный Ланни был смущён и растерян, реальный Ланни танцевал от радости, шествуя по Унтер-ден-Линден.

"И, кроме того", – прошептал агент президента, – "я увижу Абеца здесь, и он будет более чем когда-либо настроен для разговора!"

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Дуракам закон не писан

³⁹

ЛАННИ позвонил в офис Рудольфа Гесса и узнал, что заместитель фюрера находится в Праге и ожидается через пару дней. У Ланни появилось свободное время. Как гласят принципы богословия, или, возможно, демонологии, для праздных рук всегда найдёт занятье Сатана. Занятие, найденное для Ланни, было связано с мисс Лорел Крестон, жившей неподалеку в пансионе. Ланни вспомнил детскую считалку о пансионе, где подавали ветчину и яйца три раза в день. Но, конечно, это не относится к учреждению в Германии, где сочетание Schinken und Eier не приветствовалось.

Сын президента Бэдд-Эрлинг Эйркрафт вообразил леди из Балтимора, изучающей интеллектуального лидера немецких социал-демократов Карла Каутского. Ланни познакомился с ним много лет назад в школе, которую поддерживал Фредди Робин. Скромный, но безапелляционный старый джентльмен с маленькой белой бородой и в очках. С ним были его жена и старший сын. Все трое были активными партийными работниками, и враги называли их Святым семейством. Отец сумел убежать от нацистов самым верным способом – умереть. Жена была в Голландии. А сын, как сказали Ланни, был в концлагере. Прошло двадцать лет с тех пор, как Ланни прочитал их сочинения, и теперь, оглянувшись, они показались ему сухими. Но так всегда обстоит дело с произведениями, содержание которых становится очевидным, и трудно вернуть ощущения первого открытия.

Мисс Крестон читала Социальную революцию и после, в которой изучался вопрос о том, как организованные рабочие должны были взять власть, и какой мир они построят. Книга была написана задолго до Советской революции. Неортодоксальной революции. По словам Каутского-Маркса, переворот должен был произойти в промышленных высокоразвитых странах. А царская Россия к ним не принадлежала. Мисс Крестон поймет это или ей будет нужен кто-нибудь, чтобы объяснить это? Монк был компетентен, но его будет тяжело найти. И Ланни вообразил себя профессором социальных наук, очень добрым и по-отцовски настроенным. Конечно, таких объяснений никогда не будет. Он никогда не мог бы признать, что даже слышал имя Каутского, и если бы мисс Крестон упомянула это имя, то он бы притворился, что принял его за русское имя. Не Каутский-Маркс, а Каутский-Троцкий!

Ланни должен был признать, что он недооценил разум этого ученика. Он был не просто умным и сатирическим, он был серьезным и пытливым. Он говорил с ней на более низком уровне, чем она этого заслуживала. И он обнаружил, что хочет исправить эту ошибку. Можно было быть глубоким и философским в области искусства, а также в области общественных наук, и Ланни в своем воображении начал создавать лекции, которые помогли бы начинающей женщине-писателю в создании ее мировоззрения и избежать ловушек цинизма и дилетантизма. Кроме того, Монк попросил его предупредить ее. Это было действительно долгом, и он должен был найти выход!

На следующее утро он позвонил в пансион Баумгартнер и спросил, находится ли там еще мисс Крестон. Когда его попросили назвать его имя, он ответил: "Просто скажите ей, что это старый друг из Америки". Когда она подошла к телефону, он по-прежнему не назвал своего имени, но сказал: "Это троглодит, меня не было в течение длительного времени". Он не сказал: "Я должен был предупредить вас, что я уезжаю". Он просто считал, кто старое помянет, тому глаз вон. "Дома я встретил несколько ваших друзей", – заметил он, – "и подумал, что вам может быть интересно узнать о них".

На одной из боковых улиц у Фридрихштрассе он заметил небольшой венгерский ресторан. Он никогда туда не заходил, но, похоже, это было место, где он вряд ли столкнется с высокопоставленными нацистами. Несомненно, для большей обходительности её надо было привезти туда на такси. Он никогда не говорил ей, что у него есть машина. Но она захотела прийти в ресторан, он не стал её отговаривать. Он не мог позволить себе быть подчёркнуто любезным.

Она пришла, выглядя очень красиво в светлом шелковом кисейном платье с большими цветочными узорами, которые носили дамы, синими цветами на белом и синими цветами на маленькой мягкой соломенной шляпе. Он заказал Fogosh am Rost, Mohnstrudel⁴⁰ и Stierblut, название последнего заказа звучало тревожно, бычья кровь, но это было просто лёгкое красное вино. Пока они расправлялись с заказом, он рассказывал ей о своем визите домой, о том, как Ориоль прибыл в Ньюкасл, и как позже он заехал в долину Грин-Спринг, осмотрел картины дяди Реверди и играл в теннис с Лизбет в загородном клубе. Он упомянул, что дядя стал инвестором в Бэдд-Эрлинг Эйркрафт. Он был уверен, что племянница это знает, потому что он видел ее имя в списке тех, кто должен был подписывать чеки. Но она не упомянула об этом обстоятельстве, так что он тоже этого не сделал.

В ходе беседы он заметил: "Я ничего не говорил о том, что встретил вас".

"Почему нет?" – Удивленно спросила она.

– У меня почему-то сложилось впечатление, что вы не слишком дружили с ними. Ваши взгляды резко отличаются от их.

– Они думают, что я пустяшный человек, но у нас никогда не было разногласий. Я научилась держать свои мысли при себе.

"Ну, об этом я догадался", – сказал Ланни. – "Я не знал, говорили ли вы им о том, что были здесь, или о том, что вы делали или думали о делах здесь". Он не произнес слова "нацист" в этом ресторане, но удовлетворился тем, что сказал: "Вы так сильно не одобряли некоторых моих знакомых".

"Я ещё не до конца разобралась с вами", – ответила она, и он оставил это замечание без ответа. Лучше остаться с ней человеком загадкой.

III

Потом они пошли гулять и вошли в Тиргартен, большой парк Берлина. Там в тени они нашли скамейку, на которой не было написано желтой буквы "J". Некоторое время они там посидели, он рассказывал ей о предложении провести персональную выставку Дэтаза в Балтиморе, а затем о других выставках, которые они провели в Нью-Йорке, Париже, Лондоне, Берлине, Мюнхене. Он рассказывал забавные истории о людях, которые пытались притвориться, что понимают искусство. Одна старая леди думала, что Ланни сам нарисовал все эти картины, а другая думала, что Кап Финистерре является именем художника, и иначе зачем упоминать его воинское звание? Наступило затишье, и Ланни оглянулся, чтобы убедиться, что поблизости нет никого. Затем он начал: "Мисс Крестон, есть кое-что, о чем я хотел поговорить с вами. Вы сейчас пишете?"

– Да, довольно много. Вы знаете, что я этим живу.

– Мне пришло в голову, что вы можете писать о том, что вы наблюдаете в этой стране. Так случилось, что я знаю Германию уже четверть века, что, как я подозреваю, почти столько же, сколько вы находитесь в этом мире. Тщательно продумайте мой совет, не пишите ничего о том, что вы видели здесь, пока не покинете страну и не соберётесь вернуться домой.

– Вы считаете, что у меня могут быть неприятности?

– Я имею в виду именно это. Вы понимаете, я знаком с вашими взглядами и поэтому так говорю.

– Но вы должны знать, мистер Бэдд, что я не пишу о политике. У меня нет на это настроя.

– У вас есть настрой наблюдать за уймой ошибок и глупостей людей, окружающих вас, и если вы напишете здесь такие вещи, они будут восприняты как политические. Так здесь принято, и последствия будут такими неприятными, какими вы не можете их себе представить.

– Неужели вы думаете, что кто-нибудь обратит внимание на мои игривые и слегка сатирические картинки жизни заграницей?

– Обратит и много внимания. Может быть, пройдет какое-то время, прежде чем вы это узнаете. Люди, с которыми вы встречались, будут допрошены, и могут возникнуть серьезные неприятности. Когда-нибудь вы будете удивлены, узнав, что тот, кому вы доверяли, был приставлен наблюдать за вами, и составил длинный список ваших неблагоразумных поступков.

"Благодарю вас за добрые слова", – сказала леди. – "Вас должно утешить, что я уже рассмотрела такую возможность и предприняла шаги для ее предотвращения. Все, что я пишу, пока остаюсь в Германии, будет опубликовано под псевдонимом".

"Это не снимает моего беспокойства", – ответил Ланни. – "Я боюсь, что это будет воспринято только как знак того, что вы были осведомлены о том, что вы делаете. Это может навлечь на вас подозрения".

– Вы хотите сказать, что немецкие власти прочитают рассказ в американском журнале и даже возьмут на себя труд узнать настоящее имя автора?

Ланни сказал: "Подождите!" Приближался прохожий, один из тех старомодных берлинских бюргеров, которые носят шляпу дерби в середине лета, с застежкой в жилетной петлице, на которую можно повесить шляпу. Ланни заметил: "Они кормят львов днем, и мне говорят, что это очень интересное зрелище. Мы не должны быть пропустить это!" Затем, после того, как старый джентльмен вышел из зоны слышимости: "Они следят за всем, что появляется в Америке, что они считают пагубным для своего режима, и особенно если там есть признаки информации отсюда. Они узнают, кто написал это, и если они смогут схватить его, то ему мало не покажется".

– В моем случае, мистер Бэдд, редактор согласился сохранить мое имя в тайне.

– Моя дорогая леди! Ведь вы получили это согласие по почте? Вы знаете, через сколько рук прошло ваше письмо, прежде чем оно дошло до вашего редактора? Есть ли у вас информация о секретарше редактора, и с кем она обедает? Ваш рассказ жизнен, и люди говорят о нём. Секретарша редактора встречается с культурным немецким джентльменом, который приглашает ее куда-нибудь и начинает расспрашивать её о рассказе: 'Есть кто-то, кто действительно знает, как сейчас обстоят дела в Германии!'. - говорит он со смехом, а секретарша отвечает: 'Да, действительно. Автор живет в Берлине, ее зовут Лорел Крестон'. Эту информацию телеграфируют гестапо. И в тот же день в пансион Баумгартнер поселяется женщина, которая обладает широкой культурой и добрыми манерами, и которая, кстати говоря, говорит на хорошем английском языке. Она встречает всех на месте и слышит то, что они говорят о вас, может быть, она встречает вас и слышит то, что вы говорите о Германии, конечно, в строгой тайне. Возможно, это может закончиться тем, что кто-то попадёт в концентрационный лагерь.

– Вы, кажется, много знаете о деятельности гестапо.

– Я вращаюсь в немецких социальных кругах, и хотя я не принимаю участие в таких дискуссиях, я слушаю и учусь.

– И вам это нравится?

– Почему вы спрашиваете об этом? Я искусствовед, и я здесь по делу. Я встречаюсь с самыми разными людьми. Вчера я провел час или два с маршалом Герингом и получил от него комиссию за направление ряда произведений искусства в Америку. Он говорил, я слушал.

– И вашу совесть совсем не угнетает знать, какие чудовищные жестокие вещи происходят все время?

– Меня беспокоит, когда я вижу, что земляк попадает в неприятности из-за незнания того, что такое Старый свет. Поэтому я делаю вам дружеское предупреждение. Но помимо этого у меня есть одно простое правило. Я оставляю политику каждой страны, которую я посещаю, тем людям, которые живут в этой стране. А я рассказываю им о различии между хорошим и плохим вкусом в искусстве и какую цену, я готов посоветовать моим клиентам в Америке, надо заплатить за ту или иную конкретную работу. Так я могу отправиться куда угодно и встречаться с кем угодно. Если когда-нибудь наступит время, когда я решу бросить заниматься искусством и поселиться в Ньюкасле или в долине Грин Спрингс, тогда я мог бы написать книгу или рассказать вам то, что я видел, и разрешить вам написать об этом.

Вот такой он, троглодит, упрямый и непроницаемый. Он нашел безопасную пещеру и удобно устроился в ней, и его оттуда не выманишь никакими средствами. Мисс Крестон сдалась и позволила ему рассказать о новой книге, которую он читал, Новые рубежи разума доктора Рейна. Это был не первый случай, когда феномены паранормальных исследований попадали в лабораторию, но этот было последним. Ланни спросил ее, знает ли она что-нибудь об этой странной потаенной области, в проявления которой нельзя было поверить даже после их наблюдения. Она призналась, что многого не знала, поэтому они возобновили отношения, которые мужчина считает наиболее приемлемыми. Мужчина учитель, женщина внимательная ученица.