Женаты по договору

Глава 12. В пути

Несмотря на опасения девушки, Аттавио ведет себя почти прилично — половину пути он просто сидел напротив, молчал и, казалось, размышлял о чем-то. Ну, а то, что его откровенные разглядывания раздражали кое-кого, его совсем не трогало.

В конце концов, Мираэль, утомившись, задремала. И только тогда граф пересел к ней, чтобы та смогла прилечь. Правда, она этого совершенно не заметила — просто в какой-то момент она трогательно склонила голову набок с закрытыми глазами и опасно накренилась в сторону, и мужчина очень вовремя оказался рядом, когда та чуть не упала на красный бархат сидения. И мягко опустил на собственные колени, которые стали для нее подушкой на несколько часов. Конечно, иногда ему приходилось менять положение, чтобы ноги не затекли, но девушку едва ли беспокоило это — почему-то она спала крепко и если и открывала глаза, то только на секунду, и снова смыкала веки.

Вид спящей жены оказался необычной мил и трогателен, и Аттавио даже поймал себя на мысли, что ему невероятно приятно на нее просто смотреть. А еще легонько и ненавязчиво поглаживать по голове и плечику. Будто доверчиво прикорнувшего котенка. Очень соблазняла ее тугая прическа, не прикрытая ни платком, ни вуалью — хотелось, как вчера, запустить в густые и блестящие волосы свои пальцы и потревожить этот строгий и чопорный порядок, пропуская сквозь фаланги гладкий и манящий шелк да посмотреть, как свет отражается в локонах и играет со слегка вьющимися волосками.

Хотелось, конечно, позволить себе и большего — провести ладонью по стройному стану и тонкой талии, огладить округлое под плотной тканью платья бедро и, разумеется, посмотреть на по-детски подобранные ножки в изысканных чулках с голубыми подвязками. С чего он взял, что они голубые? Да черт его знает. Он ведь не знал, какой цвет у Миры любимый. Но, кажется, ей мог пойти совершенно любой цвет.

Кроме черного. Хотя нет. Даже черный, и тот шел ей. Просто черный, казалось, делал девушку недоступней и возводил вокруг нее стену, которую так хотелось преодолеть.

Какой же она была желанной, эта маленькая графиня. И в то же время, с некоторым удивлением понял Аттавио, хотелось ее оберегать и заботиться о ней. Ведь Мира была такой… маленькой. Такой хрупкой. Такой нежной. Пусть она и хотела выглядеть самодостаточной и сильной.

Да, это волновало его. И раздражало одновременно. Слишком уже сильно девушка начала выбивать его из привычной ему комфортной зоны, в которой он был и царь, и бог. И прекрасно мог держать себя в руках.

По крайней мере, раньше…

Чтобы отвлечься от всяческих соблазнов, Аттафио упирается локтем в небольшой деревянный выступ, подпирает кулаком щеку и устремляет взор в однообразный вид за окном. Небольшие каникулы, которые он устроил себе благодаря поездке в Фэрдер, подходят к концу. Надо думать о делах грядущих. А их всегда очень и очень много. Его деятельная натура всегда против праздности. Будь иначе, он не смог бы по праву считать одним из богатейших людей Игдара.

… Когда карета проезжает мимо очередной деревеньки, мужчина решает разбудить спящую на его коленях девушку и аккуратно проводит подушечками пальце по ее изящной скуле.

— Мираэль, — негромко зовет жену Аттавио, — Просыпайся.

Мгновенно распахнув глаза, девушка вглядывается в лицо мужа над собой и судорожно вздыхает, безошибочно определяя положение своего тела. И ожидаемо пытается быстро выпрямиться.

Но властная мужская рука, опустившаяся на ее грудь, не дает ей этого сделать. Поэтому она возмущенно хмурится.

— Если встанешь слишком резко, голова закружится, — предостерегает ее Аттавио, но в ответ Мира лишь пренебрежительно фыркает. И деловито интересуется:

— Подъезжаем?

Аттавио кивает. Позволив себе полежать еще с минуту, Мира опускает ноги на пол кареты, аккуратно выпрямляется и выглядывает в окно. Видит вполне себе обыкновенную и идеалистическую картинку — домики и небольшие хутора, заборчики и палисадники, зеленые глади поля и отдаленные полосочки лес и рощ — и решает поверить супругу на слово. Слишком плохо она знает окрестности столицы, чтобы по этому совершенно стандартному пейзажу понять, что они действительно около Игдара.

— У нас есть еще где-то около получаса, — вдруг шепчет совсем рядом с ней Аттавио, и крепкие уверенные руки обволакивают ее вокруг талии.

Мира вздрагивает и рассеянно оглядывается. А Аттавио уже притягивает ее к себе и, положив ладонь на стянутую корсетом и плотной тканью платья грудь, вжимает в свой торс.

— На что? — спрашивает она машинально, шумно сглатывая, когда пальцы мужа мужчины мягко проходятся вверх, обхватывают ее челюсть и гладят по подбородку.

— Ты, Мираэль, использовала мои колени как подушку. Хочу свою награду.

Опять он за свое!

— Вы ведете себя, как ребенок, — недовольно бурчит Мира в приблизившиеся губы.

— А ты — как монашка. Ну-ка, госпожа аббатиса, поцелуйте своего мужа.

— Зачем?

— Затем, что это чертовски приятно.

Больше она не успевает ничего сказать, потому что губы Аттавио накрывают ее рот, и знакомый трепет проносится по ее груди, ногам и концентрируется особой томностью в животе, из-за чего она судорожно вздыхает. А мужчина пользуется этим, чтобы мгновенно сделать поцелуй знакомо глубоким и откровенным.

Уже в третий раз он целовал ее так. И уже сейчас Мира не могла отрицать того, что ей… неожиданно нравилось.

Никто и никогда не целовал ее. Особенно так. Только он, Аттавио. Аттавио Дэрдаш. Богач. Торговец. Нежеланный муж. Ледяная глыба. Изменщик. Самонадеянный и независимый красавец. Граф Тордуар.

Сколько имен… и все про него одного.

Наверное, ее просто укачало в карете. А еще она устала от продолжительной дороги, несмотря на то, что большую часть пути благополучно и крепко проспала. Потому что другой причины, почему она, прижавшись спиной к груди графа, неудобно изогнувшись и повернув голову, отдается неправильному и порочному поцелую с невероятным пылом и жаждой, позволяя мужским губам и языку творить такое…

А Аттавио такой отклик, разумеется, оценил. И только рыкнул недовольно, потому что закрытый верх платья, его многочисленные юбки и подъюбники — это не то, с чем хочется возиться, обладая ничтожным количеством временем. Да и не совсем удобным местом.

Хотя кое-что он все же себя позволяет. И даже немного удивляется, когда Мира не отталкивает его руку, не мычит протестующе.

Откинувшись в бок диванчика и продолжая жадно и умело целовать свою жену, он начинает уверенно расстегивать пуговки верхнего платья, имитирующего покрой военного камзола — дань многовековой моде, от которой до сих пор не могут избавиться даже в столице, когда речь идет о дорожном платье или амазонке. Потом — ослабляет шнурки на затянутом вороте нижней сорочки. И, освободив себе наконец-то достаточно места для маневра, Аттавио ласкает пальцами нежную кожу шеи, ключиц и приподнятых полушарий груди, особенное внимание уделяя нежной и заманчивой ложбинке между, рядом с которой, кстати, притаилась очень заманчивая и привлекательная маленькая родинка — о-очень привлекательная и о-очень соблазнительная.

Уже от возбуждения Мираэль снова всхлипывает. Как же мужчина ее понимает! Ему тоже не терпится перенести эту сладкую игру на более подходящую плоскость, да избавить их обоих от ненужных одеяний.

И вообще — это плохая идея, дразнить и Миру, и самого себя в таком месте. Ладно еще такая неискушенная девушка, как молодая графиня. Судя по всему, что-то не очень баловали ее любовники, раз она вспыхивает от одного лишь поцелуя.

Но он-то? Он-то не молодой юнец, да и раньше отлично справлялся с позывами плоти, если того требовала ситуация.

Что ж происходит сейчас, черт возьми?!

Почему его так ведет? Почему собственная жена его манит настолько сильно? Причем, самое интересное, ничего для этого не делая! Только губами своими пухлыми и мягкими завораживает да своими невозможными глазищами смотрит, будто оттолкнуть хочет, да воспитание не позволяет!

Вот только сейчас она не отталкивает, нет! Наоборот — закинув руку за его голову, уже сама тянется, сама прижимает его к себе, жадно поглощая воздух из его легких.

И ничего более естественного, чем это, кажется, и нет.

Наверное, он все-таки ошибся. И это девочка очень даже знакома с мужскими ласками и желанием. Вон как дрожит и трепещет, желая большего, чем эти скудные ласки украдкой.

— Все. Хватит, — почувствовав недовольство, приказывает Аттавио, обрывая поцелуй. Мысль о возможных любовниках жены почему-то остужает его и неприятно царапает по самому нутру.

Мира непонимающе хлопает ресницами, но уже через секунду ее лицо вспыхивает, глаза наполняются зловещим блеском, и девушка, отпрянув, что-то невразумительно цедит сквозь губы и принимается дрожащими пальцами приводить себя в порядок.

Правда, без особого успеха.

Понаблюдав за этими трепыханиями, Аттавио обреченно вздыхает.

— Иди сюда, — тоже раздраженно говорит он, протягивая руки, чтобы помочь застегнуть пуговки.

— Отстань! Сама! — огрызается разъяренной кошкой девушка, отстраняясь.

Но Аттавио все равно делает по-своему, заставляя ту смириться с самоуправством. И его ловкие, несмотря на размеры ладоней, пальцы без проблем справляются с миниатюрными кнопочками.

Как же Мираэль раздосадована! Как она зла и недовольна!

Да что ж это такое происходит, а?!

Почему она позволяет… все это?!

Но больше всего раздражает то, что она чувствует разочарование от того, что Аттавио не продолжает начатое. Именно он, а не Мира, прекращает непотребства, а после еще и, как маленького ребенка, одевает.

Вот же стыд!

Неудивительно, что, накручивая себя больше и больше, Мираэль вылетает из кареты, стоит той остановится в квартале Санженпэри около парадного входа их столичного дома, некогда принадлежавшему самому принцу и проданному в часть карточного долга одному из королевских аристократов, а позже — и новоиспеченному графу Тордуар.

Пренебрегая приличиями (вот до чего ее довел бесстыдный муж!), она лишь машинально кивает выстроившейся в две шеренги прислуге и, проигнорировав даже приветственную речь дворецкого, бросается напрямую к дому.

Аттавио провожает супругу не совсем довольным, но при этом понимающим взглядом и сразу обращается к немного опешевшему персоналу, который, надо сказать, вышколен настолько, что никак это не показывет:

— Всем доброго вечера!

— Добрый вечер, мессир граф! — дружным хором отзываются слуги.

— Добро пожаловать домой, мессир граф, — низко кланяется дворецкий, степенно шагая навстречу своему хозяину.

— Здравствуйте, Даниэль. Дома все в порядке?

— Конечно. Мы рады, что вы вернулись. И госпожа графиня тоже.

— Ее комната готова?

— Разумеется. Я получил письмо господина Монро и своевременно отдал все полагающиеся распоряжения.

— Хорошо. Спасибо.

— Рад стараться, мессир граф.

Вернуться домой приятно, хотя в молодости Аттавио не придавал этому особого значения, предпочитая проводить все время в конторе или на бирже. К тому же этот аристократический особняк всегда казался ему излишне большим и помпезным.

Зато отвечал вкусу и стилю столицы. И поддерживал статус графа.

Сейчас в этот дом вернулась его настоящая хозяйка. В течении последних пяти лет здесь время от времени жила то одна женщина, то другая, выполняющая незамысловатые обязанности, благо, на наличие любовниц прогнившее аристократическое общество всегда смотрело сквозь пальцы.

Но сейчас все было по-другому. Теперь, когда его жена снова здесь, он и не подумает приводить сюда никого другого. Слишком уж большие планы у него на собственную супругу.

Возможно, стоит с ней поговорить? Обозначить свои планы и притязания? И сделать конкретное и на деле простое предложение?

Крайне заманчивое и вполне закономерное предложение, между прочим.

— Что случилось, господин Тордуар? — тихо спрашивает его Рико, когда Аттавио, пройдя мимо прислуги, входит в дом, — Почему графиня выглядела…. такой расстроенной?

Аттавио бросает на секретаря изучающий взгляд.

— Это так важно? — слегка раздраженно вопрошает он.

— Конечно. Графиня молодая и мы только вернулись. Будет нехорошо, если ей взбрет в голову… что-нибудь этакое.

— Не взбредет. А если и так, то у нее хватит ума не показать этого.

— Было бы хорошо. Уже завтра вам надо быть на рауте Легуазамо.

— Я помню. Спасибо.

— А госпожа знает? Мне сказать ей?

— Я сам, Рико, — жестко говорит Аттавио, внутренне чертыхаясь. Помимо воли он вспомнил, как помощник помог его жене и как та улыбалась ему. И тот был счастлив этой улыбке и даже не думал скрывать этого.

Конечно, в этом не было ничего особенного. Всего лишь обыкновенное дружелюбие, не более. И ранее Аттавио никогда не сомневался в своей секретаре, ответственном и преданном работнике, поэтому в том, чтобы начинать это делать сейчас, не было никакого смысла.

Но ничего поделать со своим раздражением не мог. Только скрыть, заняв себя чем-нибудь.

— Прикажи накрыть через час ужин, Рико, — распоряжается граф, — А пока пусть принесут в кабинет чай.

Принимая приказ, секретарь коротко кивает. Но одновременно тихонько хмыкает, откровенно забавляясь. И в предвкушении ждет, что же еще такого интересного преподнесет ревнующий Аттавио.

В это же самое время на второй этаже особняка Мираэль уже влетела в свою спальню, недоуменно остановилась посреди комнаты и тут же раздраженно закатила глаза. Это же надо! Совсем позабыла и про правила, и про положенную ее статусу сдержанность. Повела себя, как взбалмошная девчонка, да еще и перед таким количеством людей. Будто ей 15, что ли, и она обыкновенная невоспитанная девчонка из провинции, не умеющая правильно себя вести.

А все почему?

Потому что про гордость забыла. Про достоинство собственное. И все-таки позволила чувствам взять верх.

Что теперь делать? Как реабилитироваться?

В душе вспыхивает ярость.

И Мираэль, не в силах сдерживать ее, начинает зло трепать свою прическу, безжалостно дергая пряди и вытаскивая многочисленные шпильки. Бросает красивые штучки прямо на пол и распускает косу, чтобы, нервно дернув головой из стороны в сторону, позволить тяжелым и слегка вьющимся локонам заструится по плечам, рукам и груди.

Потом так же неистово начинает раздеваться. Платье летит в одну сторону, с корсетом приходится ожидаемо помучиться, но и он падает на пол. Подъюбники один за другим опускаются воздушными облачками на ковер, и, разувшись, в чулках и нижней сорочке девушка быстро шагает в ванную.

Там она выкручивает латунные рукоятки, и две тугих струи, после короткого шума в трубах, начинают бить о керамическое дно, оглушая и заставляя невольно вздрогнуть.

Глаза девушки обжигает непрошенная влага, и вот тут-то она и начинает плакать. Неожиданно, зло и отчаянно.

Шум воды заглушает непрошенный вой, но Мираэль все равно зажимает рот и нос ладонями и, опустившись тонкий коверчик и неестественно свернувшись, утыкается лицом в свои колени.

И плачет, плачет, плачет…

Кажется, бесконечно. Хотя, конечно, невозможно плакать долго. Проходит всего пару минут, Мира сотрясается плечами, все ее тело ходит ходуном, она всхлипывает и некрасиво воет.

Но постепенно затихает, лишь изредка издавая не самые красивые звуки.

И когда стыд накатывает на нее — за этот порыв, за эти эмоции и невообразимые чувства, она инстинктивно обнимает себя за плечи и начинает потихоньку раскачиваться из стороны в сторону.