Женаты по договору

Глава 27. Вместе

И без восхищенного трепыхания горничных, и без восторженных восклицаний цирюльника и его подмастерья Мираэль понимает, что выглядит потрясающе.

Но сама она чувствует скорее удовлетворение от идеального сшитого по фигуре платья и гармоничного сочетания роскоши и стиля, украшений и прически.

Будто в противовес строгому темно-жемчужному платью на королевском ужине этот наряд был пышным, светлым и блестящим. Нежно-пудровая парча была густо расшита серебряной нитью и мелким зеленым бисером, а низкий вырез и рукава в несколько слоев украшали тончайшие кружева золотыми кисточками и капельками изумрудов.

Такого же оттенка изумруды украшали и камею на белом бархатном шнурке, и длинные массивные серьги. А также браслеты и диадему.

Туго завитые локоны были не только витиевато уложены в сложнейшую конструкцию, но и струились золотыми водопадом по спине и плечам и были украшены чудесными резными шпильками и бархатными цветами с теми же изумрудами.

А макияж Зола нанесла своей госпоже легкий и почти незаметный — ведь и без них Мираэль отличалась чудесными красками, данными ей от природы.

Разве что надушилась графиня чуть сильнее обычного. Правда, уже успела пожалеть об этом, но Амир Касара убедил ее, что ничего страшного в том нет.

Кстати, немного забавным показался Мираэль тот факт, что Аттавио выбрал для своего собственного наряда очень темный оттенок красного, практически черный, который разбавляли лишь белые кружева на воротнике, да синяя лента придворного с орденом.

— Какой шик! — восклицает Амир, когда видит супругов вместе уже перед самым выходом, — Черное и белое! Как шахматные фигуры!

— Не совсем белое, — тихо отмечает Луи Олонсо, — Скорее, слоновая кость.

— Все-то ты подмечаешь, — морщится цирюльник, — Сладу с тобой нет!

— За работу спасибо, — обрывает обоих граф Тордуар, передавая подмастерье увесистый кошель, — Надеюсь, наше сотрудничество продлится и дальше.

— А как же иначе, граф! Вы с супругой — мои драгоценнейшие клиенты! Я ценю вас, как самых дорогих друзей!

Забраться в карету и обустроиться на сиденье Аттавио помогает жене собственноручно. А Рико, который их сегодня сопровождает, снова отправляет к кучеру. Секретарь и графиня обмениваются короткими и насмешливыми взглядами, а Аттавио слегка хмурится, заметив это.

— И так слишком много времени с ним проводите вместе, — раздраженно бросает муж, захлопнув дверцу.

Мираэль, кивнув, фыркает.

— Наверное, придется зарплату ему поднять, — безмятежно замечает она, поправляя накинутую на плечи теплую шаль, — Теперь он не только твоими делами занимается, но и моими.

— Он слишком много на себя берет.

— Для твоей ревности нет причин, Аттавио… Пожалуйста, не наказывай его.

— Ничего страшного. С него не убудет.

«Только задницу, бедняга, себе отобьет», — думает отвлеченно девушка, успокаивающим жестом погладив мужа по руке, которую тот мгновенно перехватывает и прижимает к губам.

— Мираэль… — вдруг шепчет мужчина, поддавшись к ней, — А покажешь, какого цвета на тебе чулки?

— Что? — пораженно распахивает глаза Мираэль, резко повернув к мужу голову, — Ты чего это? Зачем?

— Да я как тебя увидел… — граф по-звериному проводит носом по душистому виску жены и тут же сжимает через платье женское колено, — Так захотел тебя…

Мираэль слегка нервно смеется. Но ерзает и отклоняется в сторону.

— Мы же только утром занимались… этим, — смущенно шепчет она, — Да и как ты себе это представляешь? Здесь? В карете?

— Шторки видишь, девочка? Успеем…

— Платье помнешь!

— Я аккуратно…

— Аттавио! Нельзя!

— Можно, милая… Мне — можно…

— Аттавио!

Но граф затыкает ее, закрывая рот поцелуем, а рукой — задирая многочисленные и пышные юбки. Ловко пробирается через ворох тканей к промежности… Умело возбуждает и делает влажной… А потом усаживает сверху, и та, позабыв и о стыде, и от приличиях, двигается и скачет, закусив до крови губу, пока не доводит их обоих до пряного и острого пика наслаждения.

После всего, конечно, она недовольно ворчит и морщится, но, пощипывая ее за подбородок и невозможно нежно целуя в искусанные губы, Аттавио все же заставляет ее сознаться.

— Тебе же понравилось, девочка. Ну же, скажи! Понравилось и хочется еще! Ты была такой мокрой и горячей…

— Да! Понравилось! Но это было безрассудно и неприлично, Аттавио! Прическа наверняка растрепалась…

— Не растрепалась, не переживай.

— Платье помялось!

— Не помялось. А будешь еще болтать — пойду на второй заход!

Конечно, после такой угрозы девушка тут же замолкает. И под насмешливым взглядом супруга начинает приводить себя в порядок.

И ей это удается настолько успешно, что никто не может заподозрить ничего крамольного, когда на площади возле центрального входа в Королевский парк их с графом карета останавливается, и она выбирается из нее с помощью услужливо протянутой мужем руки. А тот ее еще и обнимает после — аккуратно и заботливо, будто боится, что она может оступиться после их небольшой и далеко не невинной игры.

А ведь у нее и правда до сих пор ноги немного подрагивают… И ощущения неприятные между бедрами, по которым семя мужчины медленно стекает, пачкая не только кожу, но и ткань чулок…

— Что не так, красавица? — чутко улавливает ее настроение граф, но при этом усмехается коварно и торжествующе, будто ребенок после удавшейся шалости, — Беспокоит что-то?

Глянув на мужа снизу вверх, девушка снова фыркает. Ведь знает тот, что именно ее «беспокоит». Вот и радуется, как дитя малое. Это немного даже забавляет, конечно, но и… в то же время страшно смущает.

Но в какой-то момент Аттавио смурнеет и становится строже.

— Не уходи далеко, — говорит, оглянувшись на возникшего под боком Рико, но обращаясь к жене, — Больше положенного ни с кем не разговаривай. И даже если посланник якобы от короля обратится — сначала мне скажи.

У девушки удивленно распахиваются глаза, и она недоуменно заглядывает в мужнее лицо.

— А тебя-то что беспокоит? Опасаешься потенциальных соперников? Или хочешь заставить волноваться почем зря?

— Как хочешь — так и думай. Но от меня или, в крайнем случае, от Рико — ни на шаг. Поняла?

— Поняла, Аттавио… Не нервничай. А то я ж действительно испугаюсь…

Хватка на ее талии становится жестче и крепче. Но это как раз девушку не смущает. Ей так даже комфортнее — уверенность внушает.

Да и привычно давно стало — идти с мужем рука об руку, бедром к бедру. И пусть благодаря своей близости и объятьям они нарушали всякие нормы приличий… А еще это вызывало и зависть, особенно, по понятным причинам, со стороны дам…

Но какого черта? Мире было уютно и тепло. А значит, она могла справится со всем…

Едва ли Мираэль хорошо понимала, что происходит. Ведь изначально все было нормально и обыденно — как и несколько дней назад, они мирно прогуливались по дорожкам… Иногда останавливались в тени аллеи, чтобы перевести дыхание… угощались закусками и вином, которыми были щедро заставлены расположенные в разных уголках парка столы… Разговаривали со знакомыми… Обсуждали насущные и актуальные вопросы…

Потом встретились с королем и в числе его свиты продолжили неторопливое шествие по парку и аллеям…

Посетили зимний сад… и оранжерею…

Составили даже компанию Его Величеству за общим столом, как будто были его близкими товарищами и соратниками.

Получили весьма щедрый комплимент их такой «примечательной и яркой паре», и Мире даже задали завистливый вопрос о том, каким образом ей получилось заполучить у мадам Дэльфины столь потрясающий наряд.

В целом, все шло спокойно и своим чередом… Степенным и мерным…

Возможно, слишком мерным, оттого никто и отметил вовремя, когда обычная дискуссия превратилась в весьма эмоциональную перепалку.

Которая, в свою очередь, совершенно незаметно перетекла во что-то возмутительно неподобающее.

— Как так получилось, что вы аж пять лет прожили вдали от Игдара? — спрашивает кто-то из присутствующих за столом дам, — Признайтесь — за какие такие прегрешения муж сослал вас в провинцию?

— Все это — досужие домыслы, — негромко отмечает Мишель Барсле, тоже оказавшаяся в этот вечер за одним столом с королем и четой Тордуар — благодаря, разумеется, близкому знакомству с самой графиней.

— Конечно, — степенно кивает Мира, внутренне благодаря учредительницу книжного клуба, — Ни о какой ссылке не может быть и речи.

— И все же все мы задаемся вопросом — почему столица на протяжении столько времени была лишена вашего сияния?

— Хотя, конечно… — ухмыляется невысокий, с некрасивым лицом мужчина с чрезмерно пухлыми губами, — Кто ж признается в подобном?

— Было бы в чем признаваться… Мое здоровье просто не позволило мне остаться в столице, жить в ее темпе. В быть мужу обузой я не хочу.

— Да разве такая красавица может быть обузой? Граф, вы весьма жестокий человек! Ваша жена такая нежная птичка! А вы…

— А мне кажется, что вы просто что-то утаиваете! Аттавио, ну правда! Столько времени прошло — можно уже и поделиться своими секретами.

— Вы слишком настойчивы. Это уже… неприлично, — не выдержав, говорит Мира.

— Что вы такое говорите, дорогая графиня? Мы же с вами друзья! А между друзьями не может быть никаких секретов!

— Да, Мираэль! Поделитесь уже с нами!

— А может там, у себя в провинции, вы оставили кто-то дорогого своему сердцу? — насмешливо спрашивает еще одна дама, — Аттавио, дорогой! Если это так, тогда сразу все встает на свои места! В таком случае вы правильно сделали, граф, что вернули супругу к себе!

Ни взглядом, ни выражением своего лица Аттавио Тордуар не показывает и капли неудовольствия или раздражения. Привык за это время и к козням, и к откровенным провокациям со стороны представителей высшего света. Но одно дело — уколы в его сторону. И совсем другое — в сторону Мираэль.

— Правильно ли я понимаю, что вы обвиняете мою жену в наличии любовника? — стальным голосом спрашивает он.

— Аттавио, боже правый, не надо делать столь яростное выражение лица, вы пугаете наших дам! — усмехнулся один из мужчин, — Да и с каких пор вас волнуют подобные условности? Уверен, мы можем простить нашим прекрасным женщинам некоторые вольности — лишь бы они были счастливы…

— И не мешали в свою очередь своим супругам, не так ли? — откровенно смеется еще кто-то.

И в этот момент Мираэль неприятно удивилась и осознала одну вещь — по не совсем понятным для нее причинам люди просто перестали опасаться ее мужа. И дело было не в выпитом вине. И не в разнузданной обстановке. Еще совсем недавно девушка видела — редкие смельчаки или попросту дураки могли себе дерзкие речи в сторону Аттавио. Да и жестикуляцию свою старательно контролировали.

Сейчас же ни женщины, ни мужчины не сдерживали своих порывов и любопытства. И тем самым приближали неминуемое…

— Разве вы сам, граф, не позволяете себе невинные шалости? Уверен, в вашем прекрасном особняке всегда найдется место для двух-трех симпатичных мордашек, чтобы не перетруждать свою молоденькую и хрупкую женушку…

— Это кто кого еще жалеет? Я слышала, любезная Мираэль, что у герцога Кваранта на вас присутствуют долгоиграющие планы…

— Ох, да только ли Кваранта? Уверен, любой уважающий себя юноша мечтает о внимание сиятельной графини!

— Как же жестоко будет разбить им сердца! А ведь графиня славится своей добродой и чистосердечием! Она никогда…

— Попридержите-ка язык! — тут уже Аттавио не выдерживает и не только хмурит брови и зло поджимает губы, но и яростно сжимает кулаки, — Вы переходите всяческие границы!

— Ну что вы, граф… Какие границы? Лишь элементарная констатация факта…

— Ошибаетесь! — Аттавио резко поднимается, отчего стул под ним громко скрипит по мраморной плитке и едва не падает навзничь, — Я требую прилюдных извинений!

— Извиняться за правду? Бросьте, Аттавио… Не раздувайте из мухи слона… У вас премилейшая супруга, и я не вижу ничего ужасного в том, чтобы она, поддавшись минутной слабости, отдала предпочтение более молодому и перспективному герцогу…

— А вот, кстати, и он сам! Милорд! Дорогой вы наш герцог!

От этой фразы Мираэль холодеет и едва ли сдерживает свой порыв повернуться в сторону прохода.

— Какая приятная встреча! — насмешливо восклицает явно желающий произвести впечатление Барсле, — Неужто вы и правда прилетели на крыльях любви? Вот что значит — молодость! Она пытлива и трепетна и с такой легкостью отзывается на спонтанные порывы!

— Вы невозможны! Настоящий поэт! — хохочет одна из дам, поощрительно щелкнув мужчину кончиком веера по плечу.

— Мы с вами еще не закончили! Я по-прежнему жду ваших извинений! — тихо, но четко рокочет Аттавио.

— Хватит, граф… Мы же всего лишь шутим…

Но Аттавио, дернувшись в сторону, все-таки хватает Барсле за грудки и даже встряхивает его, как котенка. Отчего полный мужчина мгновенно бледнеет и пораженно охает, неверяще вытаращив глаза.

— Граф! — испуганно вскрикивает дама напротив.

— Мираэль! Вы только посмотрите, что происходит! Остановите этот произвол немедленно!

Но не только Аттавио поддался своим эмоциям. Разгоряченные и возбужденные представлением, к нему и его дерзкому оппоненту уже бросается несколько мужчин, желая не то растащить их в разные стороны, не то принять участие в назревающей потасовке. При этом Кваранта, действительно появившийся в этом уединенной части парка, огороженной высокими кустарниками и рощами, под тканевыми балдахинами и при свете зажженных в преддверии вечера масляных ламп, оказывается настолько шокирован увиденным, что замирает, а после неуверенно шагает назад.

И свидетелем всего этого произвола становится сам Его Величество король. Молодой монарх смотрит на своих подданных, но в его глазах нет ни гнева, ни раздражения. Скорее, ленивое любопытство. Возможно, потому-то все эти люди и позволили себе лишнего, узрев в молчании Его Величества разрешение на подобную дерзость.

И вот оно — самое настоящее представление. Оскорбления и крики сыплются как бисер… Дергаются ткани… ленты… эполеты… А попытки остановить это безумие приводит только к большей экспрессии и эмоциональным порывам.

Некоторую лепту вносит в итоге и тот самый злосчастный Кваранта. Как только он приходит в себя и останавливает свое позорное бегство, он неожиданно приближается к Мираэль, и, конечно, Аттавио тут же замечает это. И, возбужденный и разъяренный, просто не может проигнорировать этот момент.

Когда и молодой герцог попадает под горячую руку графа, Мираэль испуганно вскрикивает — замахнувшись, Аттавио бьет молодого человека по лицу. От удара герцог не только удивленно распахивает рот и глаза, но и падает. Бьется бедром сначала о стол, а после — и о плитку. Девушка снова вскрикивает, но хватается за руку мужу, останавливая того, хотя граф, вроде как, и не собирается продолжать. Только кулаки сжимает, зубами скрипит и желваками играет.

Свою жену не отталкивает. Но и исправлять как-то ситуацию не собирается.

— Граф! Да в своем ли вы уме?! — снова кричит кто-то.

— Тордуар совсем потерял рассудок! — добавляет в ужасе чей-то женский голос.

— Аттавио! Успокойся! — тихонько, но настойчиво шепчет Мира, прижимаясь к плечу мужа и пытаясь заглянуть тому в лицо.

Мужчина дергается и с шумом выдыхает. А она смотрит на него по-прежнему недоуменно и неверно — слишком уж непривычно на взводе ее муж. И это ее шокирует и бьет непониманием. Более того — ей неприятно, что окружающие их люди разделяют с ней эти чувства и потому рассеяны и испуганы.

«Бог-Творец! Ведь это видел король! — вдруг ловит себя девушка на неприятной мысли. — Что же делать?!»

И Мира вполне закономерно оказывается в непростой для себя ситуации. Да и она ли одна? Оба супругов Тордуар вдруг предстали в совершенно неприглядном и не презентабельном свете.

Одно непонятно — как они позволили втянуть себя в скандал? Почему не оказали должный отпор?

И как действовать дальше?

Слово от автора:

Следующая глава будет разделена на две части, и первая представляет собой незамысловатые, но пикантные утехи наших героев. Поэтому ее можно смело пропустить, так как для сюжета она не играет большой роли.

Также хочу принести свои извинения за ставшие регулярными задержки. «Отмазка» классическая и неинтересная — огромное количество работы просто не оставляет мне свободного времени и в итоге сказалось на здоровье. В первую очередь — психологическом. Ну, и сердечко пошаливать начало, зараза. Поэтому я перехожу в так называемый энергосберегающий режим и заодно выстраиваю для себя новый режим. Пытаюсь хоть немного восстановиться.

А еще у меня появилась задумка для новой истории. И как только я закончу с «(Не)парой для звезды» и «Женаты по договору», надеюсь, приступлю к ее реализации.

И как же удержаться и не выложить фрагмент из нее?

Кстати, его тоже можно пропустить)))

Рабочее название для этой истории — «Я (не) твоя игрушка».

Пользуясь ярким и совершенно не уютным освещением, далеким от полумрака номера в Плазе, где мы встречались с Булатовым в последний раз, я с жадностью выхватываю его фигуру и одновременно чутко прислушиваюсь к своим ощущениям.

Они, как я и ожидала, неоднозначные. А когда Стас при нашем появлении поднимает и поворачивает голову, мысленно киваю.

Да уж. Этот человек практически не изменился. То же лицо. Тот же холодный и сканирующий взгляд. Жесткая линия губ. И редкое спокойствие, которое отдает тихой яростью, как бы странно это не звучало.

Хотя, кажется, Булатов немного заматерел. Всегда стройный и больше жилистый, чем мускулистый, сейчас, спустя пять лет, он выглядит немного крупнее. Разворот плеч и грудная клетка стали шире, а выражение лица еще более жестким и отталкивающим.

У меня даже дыхание сбивается. А Александров тушется и холодеет. Поэтому его голос звучит сбивчиво и странно.

— Добрый день, Станислав Игоревич, — здоровается он, — Девочка прибыла.

— Вижу, — емко откликается Булатов, пронзая меня взглядом, — Документы.

Поспешно обойдя меня, Иван передает тому папку, и Стас быстро перелистывает ее, проверяя текст контракта и наличие всех полагающихся подписей.

Кивает. Берет со стола свой телефон, что-то нащелкивает в нем и показывает экран Александрову.

Ни одного лишнего движения. Ни одного лишнего слова. А Иван, понимая, что с его стороны тоже будет неправильным встревать и что-то говорить, рассеянно кивает и бросает на меня слегка раздосадованный взгляд.

Но все договоренности улажены. Теперь я — собственность клиента. Ему здесь больше делать нечего.

— Спасибо, Вань, — поэтому говоря я мягко, — Можешь ехать.

— Звони, если что, девочка, — тихо роняет мужчина, проходя мимо меня, — Да и просто не теряй связь.

— Конечно. Еще раз — спасибо.

— Пока, девочка, — прощается он, наклонившись и мимолетно мазнув губами по моему виску. — Удачи.

Я киваю. И терпеливо жду, когда он уйдет.

— Садись, — сразу после этого приказывает Булатов.

Я подхожу к креслу, чтобы выполнить это требование, но тут же ловлю недовольный прищур и едва заметное дерганье подбородка.

И понимаю без слов. Он хочет, чтобы я села рядом. Не совсем понимаю, зачем ему это, но, бесшумно вздохнув, я все-таки подхожу к Булатову и сажусь по левую от него сторону. Энергетика мужчины накрывает меня с головой, заставляя все тело покрыться мурашками. Меня начинает откровенно трясти.

Но вместо того, чтобы что-то спросить или посмотреть на меня, Булатов возвращается к своей работе. Это обескураживает, но я и без того сижу тихо, как мышка. И только осторожно выдохнув, начинаю украдкой наблюдать за мужчиной.

Точнее говоря, за его руками, которыми он перебирает бумаги, иногда что-то пишет или печатает на ноутбуке.

У Стаса красивые руки. Не изящные и не узкие, как у пианиста, а тяжелые и широкие ладони зрелого мужчины с длинными, немного узловатыми пальцами и аккуратно обработанными ногтями. И я очень хорошо помню, как эти ладони умеют прикасаться.

Постепенно я успокаиваюсь и наконец-то понимаю — самому Булатову не было никакой нужды сажать меня рядом. Это нужно было мне. Нужно, чтобы успокоиться и привыкнуть. Собраться с мыслями. Подготовиться.

Даже напряжение немного утихает, позволяя успокоить и сердцебиение.

Когда Булатов заканчивает, я уже совершенно спокойна. Я занимаю себе тем, что, переключившись с мужских рук, рассматриваю окно и вид за ним — зелень лужайки и серую дорожку, ровно подстриженные кустарники и голубую полоску неба.

— Дарья, — вдруг негромко зовет меня Стас, заставляя снова перевести на него взгляд.

Облокотившись на колени и повернув ко мне голову, Булатов смотрит на меня прямо и тяжело. Я же воспринимаю это неожиданно спокойно и взгляд не отвожу. К тому же я знаю, что выгляжу хорошо. Еще в машине я проверила макияж и прическу, а надетое перед выездом брючный костюм стильный, строгий и одновременно вполне женственный. А блестящая ткань благородного серого цвета очень подходит под местный колор. Так что, думаю, я вписываюсь сюда идеально.

— Да? — откликаюсь я мягко.

— Раздевайся.

«Сейчас?» — спрашиваю я. Но про себя. Вместо того, чтобы задать этот глупый вопрос вслух, я поднимаюсь на ноги и вытягиваюсь перед мужчиной по струнке.

Разуваюсь. Неторопливо снимаю пиджак и маечку из атласа. Потом — брюки. На пару секунд остаюсь в белье — красивом и сексуальном, из светло-бежевого кружева, а после — снимаю и их.

Мои движения — отточены и мягки. Я много тренировалась, сугубо из принципа и профессионального интереса, и не сомневаюсь — у меня получилось сделать это красиво и сексуально. Но когда я замираю возле Булатова в полном неглиже при том, что сам он полностью одет, меня всю передергивает. Хочется машинально прикрыться, хотя знаю — моя фигура вполне себе привлекательная и приятная глазу.

Поэтому я встаю, чтобы принять наиболее выгодную позу, слегка согнув одну ногу в колене и выгнув бедро.

— Волосы распусти, — отдает очередной приказ мужчина.

Что ж, это я тоже выполняю беспрекословно. Занеся руку за голову, я вытаскиваю из пучка две длинные заколки, слегка встряхиваюсь и позволяю волосам свободно разметаться по спине. За пять лет они значительно отросли, а еще я их регулярно подкрашиваю, осветляя.

Судя по взгляду, увиденно Булатову нравится, и он едва заметно, но удовлетворенно кивает.

Ну как? Есть мысли, какая получится из этого история?

Но давайте все же вернемся к Мире и Аттавио Тордуар…