Женаты по договору

Глава 25. Королевский ужин

Низ живота тянет неприятно, но терпимо. Куда как больше дискомфорта доставляет невообразимо чувствительная грудь, которую раздражает даже прикосновение сорочки.

Что уж говорить о тугом корсете, от которого боль такая разносится, что хочется взвыть белугой…

И мигрень… Ужасная. Раздражающая. И к вечеру только усилившаяся.

И ничего ведь не помогает.

Но по-другому нельзя.

Нет выбора — королю не отказывают.

Накануне, когда Дэниэль привычно принес супругам их корреспонденцию, среди вороха писем и конвертиков оказалось и письмо от Его Величества Филиппа. Точнее говоря, два письма — каждому из супругов.

Официальные. Деловые. Явно написанные не его рукой, но с его подписью и оттиском королевской печати.

Мира удивилась, конечно. Неужели нельзя было ограничится одним на супругов приглашением на званый ужин во дворец? К чему это бумагомарательство?

Но вспомнила фразочки дам и непроизвольно поморщилась.

— Это было лишь делом времени, — так сказал Аттавио, когда она отдала тому адресованное ей письмо, — Тебе не нравится проявление внимания со стороны самого короля?

— Ну какое это внимание? — спросила она недоуменно, — Всего лишь ужин.

— Ужин во дворце. Девушки и их родители готовы ради такого приглашения крупные суммы выкладывать, чтобы пробраться на такое вот мероприятие.

— Говоришь так, будто это что-то исключительное и закрытое…

— Вообще-то, так оно и есть. Наверное, ты просто не понимаешь, что ужин с королем — это возможность не только встретиться с ним лицом к лицу, но и пообщаться с ним в неформальной обстановке.

— Но… зачем мне это? Вот ты — это другое дело. Тебе это необходимо. А я тут причем?

— Серьезно? Мне надо объяснять даже это?

Мире тогда понадобилось несколько секунд, чтобы понять — а муж-то над ней насмехается! Но вместо того, чтобы обидеться, фыркнула.

А вот Аттавио стало невообразимо приятно и тепло на сердце. Хоть и необоснованно. Это Мира сейчас строит из себя невесть что — а после, скорее всего, поменяет свое мнение на этот счет.

Ведь как устоять перед сиянием и величием своего короля? А то, что Филипп определенно заинтересуется его юной супружницей, он совершенно не сомневался.

Его Величество Филипп был красив и молод. Но обладал той неповторимой властностью и величием, что отличает всех царственных особ чуть ли не с рождения. И покоряет этой совокупностью черт легко и незатейливо.

С юности знакомый не только с дворцовой жизнью, ее блеском и внешней красотой, но и с сопутствующими всему этому интригами и откровенной лживостью, Филиппу было не привыкать с ювелирной точностью распознавать, когда люди искренни, а когда — старательно демонстрируют лишь маску.

Многочисленные королевские обязанности редко давали ему самому возможность побыть самим собой. И вряд ли он мог назвать хотя бы пару человек, которых считал своими настоящими друзьями и товарищами.

Подчиненными и слугами — да. Соратниками и даже помощниками — тоже да.

Но другом? С которым мог бы без затей и не задумываясь о последствиях поговорить и поделиться чувствами?

Наверное, короли просто не заслуживают подобного счастья.

Поэтому Филип, несмотря на всю свою власть, на все свои возможности и влияние, был совершенно по-человечески несчастен и неприятно одинок. И порой был… чрезмерно суров и жесток в своих наблюдениях и суждениях.

… Традицию проводить ужины для представителей аристократического света или просто для влиятельных особ в небольшой компании и по-семейному уютной обстановке начала еще его мать. Причина была простой — найти для будущего правителя единомышленников и обсудить насущные проблемы.

Потом — это были попытки присмотреть невесту и просчитать траекторию развития той или иной семьи с потенциалом.

Или выявить пробелы и заботы аристократического сообщества.

Или, может, еще разглядеть возможности развития новых направлений… Шанс привлечения в королевскую казну новых денежных вливаний…

Да мало ли что?

По сути, это «неформальные» ужины являются слишком «формальными». Потому что за ними всегда стоит цель — четкая и конкретная.

Но и отказать себе в развлечении Филипп не может. Какое-никакое, а веселье.

Поэтому — разглядывает сидящих за столом женщин и мужчин, причем иногда настолько откровенно, что у некоторых может возникнуть приятная и тщеславная мысль. А король-то выделил! Отметил! А значит, этим надо пользоваться и не опростоволоситься!

Потому-то девушки и женщины практически не едят и не пьют. Так, вид делают. Зато спинки держат ровными, глазками стреляют и и постоянно улыбаются, из-за чего, кажется, толстый слой макияжа вот-вот треснет, как штукатурка.

Мужчины тоже недалеко ушли. Говорят и говорят, на вопросы короля отвечая и одновременно — пытаясь уличить друг другу в некомпетентности и непрофессионализме.

Но и те, и те расфуфырились по полной программе. Надели все самое роскошное и яркое, следуя якобы дворцовой моде. Витиевато причесались, напудрились и даже парики нацепили, и надушились так, что, если бы не открытые форточки, дышать в небольшой столовой было бы просто невозможно.

Исключение составляет всего четыре человека.

Первой была вдова ля Марьи. Несмотря на то, что ее муж — полковник ля Марьи, выдающийся солдат и стратег — умер больше десяти лет назад, Анетта ля Марьи по-прежнему носила траурные одеяния и строгие, лишенные блеска и украшений прически. Но не для поддержки вдовушки секретарь пригласил на сегодняшний ужин именно ее. Наоборот. Поддержку могла оказать именно Анетта — может, уже немолодая, но та все еще была полной сил женщиной, которая, между прочим, занималась крайне доходным делом — лесопильней. И каменоломней. И была богата, хоть по ее внешнему виду это было и не видно.

Она и разговаривала мало, больше предпочитая слушать. Иногда метко вставляла какие-то замечания, а на короля смотрела больше как-то… по-матерински, что ли. Слегка снисходительно, но мягко.

Как ни странно, это было приятно.

Вторым таким человеком был Арман Коэль. Выходец из колонии и семьи, занимающейся золотоносными приисками, он в Игдаре был человеком новым и еще не приобретшим столичный лоск. И приглашение на королевский ужин определенно стал для него сюрпризом. И едва ли он чувствовал себя комфортно и спокойно в этой новой для него обстановке.

Но король и его советники видели в нем перспективный проект. Потому что Арман был не только богат, но и имел приличное образование и опыт ведения дел по добыче золотой руды.

Помимо ля Марьи и Коэля еще двое отличались от всех присутствующих. И если совершенно сдержанный и в повадках, и в одежде Аттавио Тордуар Филиппа совершенно не удивил — тот всегда, сколько король его знал, делал и вел себя так, как хотел, а не так, как того требовала мода или традиции, то сопровождающая его супруга, о которой он благодаря болтливым придворным был наслышан чрезмерно много, его определенно удивила.

Как Филипп и ожидал, графиня Тордуар оказывается очень молода. И красива. Возможно, даже слишком красива, хотя на первый взгляд, из-за закрытого платья неяркого темно-серого цвета и скромных жемчужных украшений, это красота совершенно не привлекает к себе внимания и даже разочаровывает и вызывает тихие шепотки разочарования и насмешки.

Но, если приглядется… Если задержать свой взгляд…

Отмечаешь и совершенной формы личико с аккуратными и точеными чертами настоящего, исконного аристократизма. Губы — нежные и пухлые, как у лесного эльфа. Глаза — невозможно зеленого оттенка, глубокие и проницательные, в обрамлении пышных темных ресниц в тон тонким бровям вразлет. Ровный и гладкий лоб, не прикрытый челкой. Изящный и говорящий об упрямстве подбородок и тонкую и длинную, как у мраморной статуи нимфы, шею, к которой так и хочется прильнуть губами.

Держится графиня подчеркнуто строго и независимо. Но при этом — не вызывающе и с достоинством. И чем-то при этом страшно напоминает своего собственного супруга и нельзя не отметить — вместе граф и графиня Тордуар смотрятся очень органично и слаженно, как, наверное, и полагается супругам.

Конечно, король Филипп прекрасно знал историю их брака. И о взаимовыгодном договоре — тоже знал.

Как и том, что с самого начала Аттавио был равнодушен к своей молодой жене и без каких-либо угрызений совести отпустил в провинцию, чтобы спокойно заниматься делами и, уж чего скрывать, услугами и вниманием куда как более зрелых и опытных любовниц.

И это он, Филипп, поставил условие вернуть законную графиню в лоно семьи, чтобы новоявленный граф приструнил свой далекий от целомудрия нрав, а заодно и обзавелся полагающимся наследником и продолжателем рода.

Не ожидая, конечно, что при этом Аттавио неожиданно прикипит к супружнице, а та сама станет одной из главных тем для разговоров и сплетен.

Поэтому — вот, не удержался Филипп и сам. Настоял на приглашении обоих супругов Тордуар, хотя изначально должен был прийти только Аттавио. Уж больно любопытна ему показалась Мираэль.

А увидев воочию — еще более интересной и занимательной.

Наблюдает за ней Филипп — и очень ему нравится то, что он видит.

Нравится мягкость жестов и изящество движений. Нравится, с каким спокойствием и достоинством молодая графиня держится и легко поддерживает разговоры. А когда ее пытаются уколоть или подловить, она отвечает мягко, но уверенно. И с полным пониманием хитросплетений раскинутых словесных капанов.

Но Филиппу также кажется, что не рада она здесь находится. Бросает иногда на мужа взгляд украдкой, а в нем — немой вопрос.

А тот слегка коснется ее или кивнет скупо, незаметно совсем, но король видит — они до странно хорошо понимают друг друга.

Любо-дорого посмотреть.

Но вот странность — эта картина вызывает… зависть? Да, похоже на нее. Инстинктивную, но вполне объяснимую. Аттавио, конечно, мужик умный и деятельный. И не просто так — не за красивые глаза точно — достиг невероятных высот.

И титул свой смог получить лишь благодаря деньгам.

Но одно дело — жениться на какой-то страшиле или старухе.

А тут — такая красота. И воспитание с умом вкупе. Редкое и приятное глазу сочетание.

Филипп даже решает обратиться к графине напрямую:

— Как вам столица, графиня? Сильно изменилась за то время, что отсутствовали?

Конечно, вопрос мгновенно привлекает внимание сидящих за столом, и все они тут же замолкают. Смешно переглядываются и скрещивают взгляды на девушке.

— Изменилась, сир. Стала краше и обрела множество достойных внимания мест.

— И какие места радуют ваш глаз особенно? Наверное, новые салоны? Признаюсь, их стало в разы больше за последние пару лет и, на мой взгляд, чрезмерно балуют женщин таким выбором платьев и аксессуаров.

— Но девушкам нужен этот выбор, — поспешно вставляет свое слово одна из приглашенных гостий, — Благодаря этому они получают возможность почувствовать свою исключительность… свою красоту и привлекательность…

Филипп демонстративно поднимает вверх ладонь, показывая, что речь заговорившей девушки ему нисколько не интересна. Та испуганно замолкает.

— Так что, графиня? Ваш вердикт?

— Согласна. Салонов действительно много. Но больше по душе мне пришлись книжные магазины. И общественные библиотеки. И открытые благодаря вашему сиятельному дозволению университеты и колледжи. Раньше их было в разы меньше…

— Так ведь Игдар — столица, — с усмешкой отмечает Филипп, искренне удивленный таким выбором достопримечательностей. — Нам полагается идти в ногу со временем.

— Недостаточно одно факта открытия университета. Нужны специалисты. И финансирование для того, чтобы приглашать ученых мужей.

— А вам, Мираэль, интересны занудные речи профессоров?

— Экстравагантно, надо сказать, — усмехается кто-то из мужчин, — Говорят, когда женщина чрезмерно увлекается умными книжками, ее чресла становятся сухими и безжизненными.

— И, видимо, ущемляет мужское эго? — тут же парирует Мираэль, безошибочно находя взглядом заговорившего. — Мне кажется, это не более, чем досужие домыслы, возникающие с одной лишь целью — отвлечь от жизненно необходимых и важных вопросов.

— Каких, например? — спрашивает Филипп, с удовольствием глядя на очаровательную девушку, которую пренебрежительный комментарий совершенно не сбивает с толку.

И та, мимолетно глянув на Аттавио, говорит — неторопливо, мягко и складно, невольно завораживая теперь еще и звучанием своей правильной и грамотной речи.

Говорит о необходимости обучения не только детей аристократов, но и мещан. О повышении уровня и возможностей университетского образования, ведь ограниченность — главнейший враг развития и совершенствования. О системности и целеполагания, которые только мешают налаживанию торговли и правильно выстроенной конкуренции.

— Конечно, я могу судить о многих вещах лишь поверхностно как раз из-за узости своего образования и, возможно, именно из-за женского мышления. Я не претендую на переворот сознания или умозаключений… Не строю воздушных замков и не идеализирую возможное будущее. Никогда к этому не стремилась.

— И все же так смело рассуждаете. И да, вы правы — о подобном легко рассуждать, а вот реализовать — гораздо сложнее. — отмечает Филипп больше для галочки и ожидая, что на это отреагирует графиня. — Но продолжайте, пожалуйста. Неужели вы думаете, что ваш король так плохо работает в данном направлении, раз мадам так смело осуждает современную систему?

— Отнюдь. Более того — я восхищена Его Величеством.

— Вы говорите правду? Или все же льстите?

— Уверена, то, что сейчас происходит в Игдаре благодаря стараниям Его Величества, скоро начнет реализовываться и в других местах. Именно об этой системе я и хотела сказать. Увы, провинция до сих пор живет застоявшимися традициями и привычками, в которых нет места ни выбору, ни свободе воли. И когда в итоге ограниченность сталкивается с современными реалиями, увы, в результате мы получаем ту же ограниченность, только озлобленную и уже не подчиняющуюся контролю.

— Значит, что всем виноваты традиционные устои?

— Устои ни в чем не виноваты. Виноваты люди, которые используют их в своих целях.

— Но ведь благодаря одной из таких традиций вы и вышли замуж за такого человека как граф, Мираэль. Ведь я не ошибаюсь — вас выдали за него по воле батюшки? И он выбрал для вас очень хорошую и выгодную партию, редкая девица может подобным похвастаться.

— Я счастлива, будучи на своем месте. — невозмутимо отвечает девушка, — Но речь не о том, что мне повезло. Я права, Ваше Величество? Вы лишь поинтересовались моим мнением. Но это всего лишь мнение. При чем субъективное.

— Я всего лишь рад, что мы с вами мыслим в одном направлении. Поверьте, мы с министрами неустанно работаем по реализации этого плана. Но подобное быстро не делается, уважаемая графиня.

— Не делается, — кивает Мира, — Но все в наших руках. Не так ли, сир?

— Как много знает ваша жена, Аттавио? — с улыбкой спрашивает у графа король, — Почему-то у меня складывается впечатление, что она специально говорит общими фразами и о многом умалчивает. Неужели вам больше нечем заняться, как беседовать с ней о работе и делах?

— Едва ли, сир, — кривит в скупой улыбке мужчина свои губы.

— Больно говорливая она у вас, граф Тордуар. Почему ж не учите свою жену скромности и послушанию?

— А с чего бы вам, месье Реньемар, так беспокоится об этом? — спрашивает король обманчиво спокойно, а на деле — недовольный тем, что его невинной беседе с привлекательной девушкой мешают. — Не все же учить супружниц по вашему примеру? Как, кстати, здоровье госпожи Реньемар? Не хворает, чай? Буду рад увидеть ее на следующих выходных на прогулке. И, как я уже сказал, в полном здравии.

Конечно, ни для кого не было секретом, что богатый судовладелец Жан Реньемар порой поколачивал свою супругу, которая, между прочим, была уже не столь молода и красива, как раньше, но злость мужа вызывала легко и чаще всего беспричинно. Слишком уж он был человеком вспыльчивым и неуравновешенным, хотя отмечали за ним и религиозность. Да и в деле своем толк знал отлично.

Впрочем, такая ли уж это была редкость?

— Кстати, мадам графиня! — поспешно вставляет слово леди Ирэн де Касэль, стремясь перевести тему, — Ваши наряды благодаря щедрости вашего супруга стали отдельной темой для разговоров. Но сегодня вы оделись очень скромно. Хотя жемчуга на вас превосходные.

— Надо сказать, даже я наслышан о роскошных платьях графини, — говорит король, с любопытством глянув на Аттавио, — Есть какие-то особые причины для этого?

— Никаких причин. Сугубо выбор моей супруги.

И тут Аттавио искренне удивляет как Филиппа, так и прочих сидящих за столом — открыто берет ладонь жены в свою и, поднеся к губам, целует кожу на тыльной стороне. Глаза Мираэль тут же наполняются удивительным теплом, и сама она нежно и трепетно улыбается, мгновенно становясь похожей на совсем юную и молоденькую девушку на выданье.

«Как это интересно… — думает король почти зачарованно, — Не уж то и правда — влюблены в друг друга? И как так получилось? Почему?»

И тут же сразу перед глазами молодого правителя, как наяву, встает образ его собственной невесты, андалазийской принцессы, с которой и него совсем скоро будет заключен договорной брак, как приличествует в королевских семьях.

Девочка молоденькая и юная, но пятиминутной личной встречи хватило ему, чтобы понять — ума в ней столько же, сколько и прожитых лет. То есть — до ужаса мало.

И о какой любви тут может идти речь?

И вдвойне неприятнее осознавать это, видя весьма гармоничный и явно искренний тандем этих двух людей, которые сейчас с такой неподдельной и искренней нежностью смотрели друг на друга и что-то… видели… видели в глазах, слышали в дыхании друг друга.

И как будто читали в душах.

Да так разве вообще возможно в их прогнившем за тысячелетия мире и обществе, где жемчужное ожерелье заслуживало внимания больше, чем чистые и, может быть, немного наивные помыслы одной молодой женщины? Где муж бьет жену, потому что та не вовремя попала под горячую руку, а девушки из кожи вон лезут, чтобы понравится королю, хотя понимают — светит им не более, чем место придворной дамы или фаворитки. Да, если повезет, замужество за каким-нибудь приближенным к Его Величеству… И не важно, что человек этот будет старым и некрасивым… А то и с тяжелым и неприятным характером…

Зависть и ревность — не очень хорошие и приятные чувства. Особенно для короля, который привык получать все, что хочет.

Но и лишать себя общества такой интересной пары он не намерен. В конце концов, эта пара, граф с графиней Тордуар, очень приятно разбавляют его двор. Как и саму столицу.

Да и интересно поглядеть — а надолго ли их самих хватит? Жизнь — она скоротечна. И любит выдавать такие фортели, что никакие пьесы новомодных драматургов и рядом не стояли.

— Откуда ты вообще это старье достала, а? — уже дома, в спальне Миры, рассеянно глянув на разложенное на спинке кресла жемчужно-серое платье, спрашивает Аттавио и переводит взгляд на сидящую перед зеркалом жену, которая распускала свою прическу.

Сам-то он уже переоделся и пришел к Мире, хотя знал — ему еще поработать надо, а не по этажам шастать.

Но по-другому не мог. Уж какой-то бледной ему показалась девушка, когда они возвращались в карете домой. И как-то странно замешкалась она и поморщилась, когда ступила на подножку, а с нее — на вымощенную камнем дорожку. И в локоть его вцепилась, будто вот-вот в обморок упадет.

Но сейчас Мираэль выглядела уже куда как лучше. Ее хмурый от напряжения лоб разгладился, глаза перестали сверкать лишь ему одному заметным раздражением, а плечи и спина расслабились.

И сразу она стала ему как-то… понятней. Проще. Ближе. И все вопросы мигом отпали.

Но о чем-то поговорить все равно хотелось. Просто так, без специальной на то причины.

— А ты не узнал? — посмотрев на мужа через зеркало, тихонько спрашивает Мираэль. — Ну да, столько лет прошло… Это платье в числе прочих кое-кто отправил в родовое поместье Тордуар, чтобы новоиспеченной невесте было в чем появиться среди приличных людей. Вот в этом наряде я в Игдар и приехала… Сейчас оно как раз мне по размеру, а тогда мешком висело. Хорошо, что не перешили.

— Так… А зачем его к королю надела? — спрашивает Аттавио, подтягивая поближе к жене кресло и садясь в него.

На деле — не очень-то ему это все и интересно. А еще — сам догадывался и подозревал весьма прозаические и простые причины.

Вот и Мире такое любопытство кажется странным.

— Хотела на реакцию посмотреть.

— Но понимала же, что рискнула?

— Как и ты.

— Моя жена, оказывается, та еще интриганка, — усмехается Аттавио, протягивая руку и подхватывая прядку распущенных золотистых волос.

Тянет, заставляя девушку наклонится к себе, и прижимается губами к ее скуле. Целует. Ласково и нежно. А после касается второй рукой обнаженной в вороте сорочки кожи и легонько поглаживает. Мираэль рассеянно улыбается и фыркает. Выгибает шею, когда муж скользит ртом по щеке и подбородку, опускается ниже и целует уже в тонкий и изящный изгиб.

— Аттавио… — тихонько шепчет она, прикрыв глаза, — У меня того… дни грязные…

— Знаю… Жаль, конечно… Ничего делать не буду, не волнуйся. Ну, почти…

И действительно — ничего такого граф не делает.

Только приласкал немного… поцеловал…

В постель отнес, да одеялом заботливо укутал. И рядышком лег, с нежностью поглаживая ноющую у молодой женщины грудь и живот.

— Ничего, девочка… — когда та погружается в сон, шепчет граф, — Торопиться некуда. Успеем… Все успеем…