Женаты по договору

Глава 19. Сомнения и/или ревность

Аттавио нравится смотреть на спящую жену. Нравится касаться ее — тихой и неподвижной, но доверчиво откинувшей голову. Привыкшие к темноте глаза без труда угадывают изящный изгиб шеи и светлую на фоне темного постельного белья кожу — так и хочется без устали касаться ее своими пальцами и ртом. А ведь он и так оставил на ней несколько новых отметит, совершенно не пожалев ни ее чувства, ни ее отношения к этим знакам принадлежности его «сиятельной персоне».

Как же все забавно закрутилось-то… Всего три недели назад он только присматривался к этой девушке, сравнивая «ту», прежнюю графиню, и теперешнюю. Видя разницу и отмечая потрясающе приятные глазу изменения. А теперь она в его постели, и вот уже две недели, как не представляет подле себя другую женщину. Слишком уж чувственной и сладкой оказалась его молодая и красивая супруга. Слишком…

Его.

И отсутствие опыта совсем им не мешало. Наоборот. Это… вдохновляло и погружало в состояние, близкое к детскому восторгу. Так интересно было обучать ее… Чувствовать на себе ее робкие попытки показать результат этих интересных и сладостных уроков.

А он…

Он покрыл все ее тело этими отметинами — ее груди, ее плечи, ее нежные бедра. И пришел в понятный гнев, только представив, что их может увидеть кто-нибудь еще. И добавить своих собственных.

Дьявол!

Чертово письмо!

Разумеется, у Мираэль никого не было. Слишком уж честной была ее натура, несмотря на умение играть и носить светскую маску. С ним она всегда была честной и открытой. Даже чересчур.

А еще понимающей. Разумеется, она сразу что-то почувствовала. И не испугалась. Сама потянулась и сама проявила удивительную щедрость, отдаваясь ему полностью и безраздельно.

И так и не сняв того самого чертова кольца, которое он зачем-то достал этим вечером из ларца.

Оно и сейчас блестит в темноте — ни в чем не повинное, едва ли красивей других украшений Мираэль, но непроизвольно навевая воспоминания…

Однако прошло слишком много времени, чтобы они по-настоящему беспокоили его. И уж тем более меркли по сравнению с тем, что ему «посчастливилось» увидеть.

Специально или нет, но Дэниэль перепутал почту графини и принес вместе с прочей корреспонденцией письмо, адресованное ей. А сам Аттавио вскрыл изысканный конверт из тонкой бумаги, не поглядев на приписку.

Хотя осознал ошибку с первой строчки. Но почему-то зачем-то стал читать дальше, борясь с невесть откуда взявшейся волной яростного гнева, которая, вместо того, чтобы отхлынуть, как и полагается нормальной волне, поднималась все выше и выше, перехватывая дыхание и заливая глаза пурпурным маревом.

«Дорогая, прекрасная моя Мираэль…»

Моя.

Моя.

Ни черта она не твоя. Кто это тут такой смелый?!

«Ваша сияющая и теплая улыбка до сих пор стоит у меня перед глазами, а сердце заходится в шторме. Вы, как прекрасный лучик весеннего солнца, осветили мою безрадостную жизнь, и теперь я считаю минуты до встречи с вами, чудесная Мираэль…»

Ага. Минуты он считает. Считать-то больше нечего!

«Запах вашего парфюма дразнит мои ноздри — я по-прежнему чувствую эти удивительные нотки роз и апельсинов. Кажется, он преследует меня повсюду, и едва ли я могу отвлечься на прочие дела, пока чувствую ваше фантомное присутствие рядом…»

Парфюм, значит. Преследует, вот же номер! Как это… «мило»!

«Иногда мне кажется, что я вижу вашу фигуру на улице. Хочу подойти, хочу лично, глядя в ваши невозможно зеленые глаза цвета весенней травы после дождя, сказать, что чувствую к вам и как вы меня восхищаете, Мираэль! Вы так прекрасны, что это кажется невозможным! Вы будто сошли с картин самых искусных художников, которые имеют привычку приукрашивать свою модель, но вас приукрасить невозможно! Вы — само совершенство! Идеал! Божественное и невозможное видение! Послушайте, Мираэль…»

Тут, конечно, не согласиться трудно — графиня Тордуар удивительно красива, а, познав чувственность и удовольствие, еще и стала постепенно приобретать ту особенную женственную мягкость и теплое очарование уверенной и знающей себе цену женщину.

«Послушайте, Мираэль! Вы удивительное существо неземного порядка! Вы выше всей этой суетящейся толпы вокруг, и вам нужен мужчина под стать! Вы чувственны и нежны, в вас так много божественного света и нежности, что вас не испортит ни простое мещанское платье, ни отсутствие драгоценных камней! Вы вся сама — сплошное украшение этого мира, и я боюсь…»

Сколько эпитетов! Сколько восторгов! Аж тошнит!

«… и я боюсь, что вы погибнете подле человека, для которого вы не больше, чем удачное приложение! Неужели вы не видите, что он не ценит, какое сокровище попало ему в руки? Я слышал, что граф на целых пять лет отправил вас в деревню, чтобы вы не мешали ему развлекаться с любовницами! Разве такого вы достойны? Разве можете вы, человек с такой тонкой душевной организацией и трепетным сердцем терпеть подобное отношение?! Одумайтесь, и я готов оказать вам всю возможную поддержку для того, что сделать вашу жизнь приятной и достойной!»

Как же много слов… И сколько восторженной самоуверенности!

«Я понимаю вас… О, как я понимаю вас! Вы так молоды и так трепетны, поэтому многого не видите, но я помогу вам! Я открою вам иной мир — мир чувств и искренних эмоций, а не жестокости и холодности, которые вам может дать муж. А ведь эта глыба льда только на это и способна…»

Как много на себя берет этот трепетный поклонник! Неужели искренен? Слишком уж много слов — видно, что перечитался любовных романов, и это молодого человека, на самом деле, совершенно не красит.

От дальнейшей любовной чепухи Аттавио почти тошнит. И ему бы посмеяться — ну не чушь ли? А вместо этого он испытывает не только раздражение, но и жуткую… ревность!

Письмо оказывается подписано — и граф без труда узнает отправителя.

Мартин Кваранта.

Чертов Мартин, мать его, Кваранта.

Малолетний сукин сын.

Красивый мальчик, с отлично подвешенным языком и помешанный на новомодных романизированных веяниях, провозглашающих наслаждение и удовольствие вершиной эволюции. Испорченный и развратный мальчишка, умеющий, к сожалению, искусно обводить людей вокруг своего красивого и ухоженного пальчика.

Прыщ на заднице родителей, герцогов Кваранта.

Но любимый младший сын. Как следствие — избалованный и капризный.

Они встретились с ними на последнем рауте в поместье графа ЛеРавье. Не заменить интереса младшего Кваранта к Мираэль он не смог, как обычно, глубоко внутри возмутился, но старательно скрыл. Потому что этих «мальчиков», пускающих слюни на его жену, становится с каждым разом все больше и больше — уже нет никаких сил считать их и отваживать. И так уже опростоволосился тогда, с принцем.

И хотя в результате они с женой стали настоящими супругами и разделили постель, но…

Осадочек-то остался.

Люди шептаться начали. И раздувать из мелочи всевозможные слухи, на которые ему-то было глубоко наплевать.

В отличие от, наверняка, той же самой Мираэль.

А теперь вопрос — сколько уже таких писем получила его дражайшая супруга? Какой отклик они получали в ее юном и неопытном сердце?

Неужели не льстит такое внимание?

Неужели не привлекает и не заманивает перспектива познать что-то новое, да еще и с человеком, который будет разделять ее страсть к литературе и мягкий, чувствительный к прекрасному, характер?

Ревность отравляет. А Аттавио не привык чувствовать ревность.

Пытается привести разумные доводы. У него нет причин сомневаться в жене — он видит все своими глазами. Видит, как она реагирует на него, и как — на прочих. Видит, как улыбается ему, и как — другим, даже самым обаятельным кавалерам. И уж точно прекрасно осознает, насколько искренняя она, оказываясь в его руках.

Его маленькая и красивая жена…

«Разменная монета» — как-то сказала она.

Пусть. Случилось что случилось.

Брак принес ему титул, ее семье — деньги.

Ей тоже пожаловаться было не на что. Она познала роскошную жизнь, осталась к ней равнодушной, стала изучать мир сначала через книги, потом — через собственный опыт в роли простой учительницы и скромную жизнь.

Сейчас она снова училась. На этот раз вещам куда как более изысканным, пусть и, как она говорит, развратным.

И ее учитель — он сам.

Но надолго ли?

В какой момент она, с любопытством исследователя познав все, захочет большего? Оглянется вокруг себя, зацепится взглядом за… да за того же герцога и, трогательно склонив голову набок, решит: «А почему бы и нет?»

Эти мысли почему-то выводят Аттавио из себя. И даже заставляю скрежетать зубами от плохо скрываемой ярости!

Слегка забывшись, мужчина слишком сильно сжимает живот лежащей подле него супруги. Та порывисто выдыхает. И просыпается.

— Что случилось? — шепчет она сонно и растеряно.

— Ничего, — откликается граф хмуро, — Спи.

— А почему сам не спишь?

Потому что дурак, почему же еще.

Раздраженный и ревнивый дурак, который, видимо, с возрастом размяк и совершенно потерял голову.

Не может обуздать собственные чувства и мысли. Перевести их в мирное и деловое русло, как это всегда было раньше.

Перевернувшись на бок — лицом к нему, — Мираэль неожиданно обнимает руками его голову и закидывает ногу на бедро. Легко, пребывая в дремотной лени, прижимается и тянется губами ко рту.

Целует. Все так же рассеянно и сонно.

У нее такое бывает. Не скованная приличиями дня, находясь на пограничье между сном и явью, полученным удовольствием и предвкушением продолжения, она может тянуться к нему, может быть, только в чисто женском желании получить порцию тепла и нежности, но на деле вызвать куда как более низменные порывы. И это в его-то возрасте, когда, казалось, плотские удовольствия должны были уже если не приесться, то, хотя бы, немного надоесть…

Но — Аттавио целует жену в ответ. Крепко обнимает за тонкий стан, прижимая к себе. Опускает руку чуть ниже, обхватывая мягкие и округлые бедра и чувствуя, как естество отзывается в ответ на неосознанную ласку Мираэль.

А ведь он только-только кончил…

— Скажи, если тебя что-то беспокоит, — шепчет его маленькая супруга, рассеянно проводя пальчиками по лицу, — Может, станет легче…

И оскорбить ее своей ревностью? Поймет ли?

— Ничего, — врет, отвечая, Аттавио, — Ничего меня не беспокоит. Но спасибо.

— Обращайся…

Через несколько секунд она снова засыпает — прижавшись к нему, тихонько сопя в шею и продолжая обнимать. Доверчиво. Расслабленно. Как-то по-детски.

А Аттавио, неожиданно успокоенным этим, очень скоро присоединяется к ней.

Пока она здесь, под боком, ему спокойно и уютно.

А эти трепетные мальчики…

Черт с ними. Разберется. Со временем.

Первую половину следующего дня Мира занимает себя готовкой. Хотя, на самом деле, по большей части она больше контролирует и помогает, совершенно незамысловато наслаждаясь неспешной суетой в жаре кухни, беззаботной болтовней с кухаркой и невинной перебранкой с поварятами.

Ну, а самой челяди нравится их молодая хозяйка. Она проста и совершенно не заносчива, может посмеяться и улыбается искренне и светло. И одновременно все равно видно — несмотря на все замашки обыкновенной мещанки, перед ними тем не менее дама благородного происхождения: графиня не повышает голоса, порой изъясняется витиевато и хитро, а уж голосок у нее — заслушаешься. Мягкий, вкрадчивый и музыкальный.

А еще она не чурается простой бытовой работы по дому. Может и со стола сама за собой убрать, и вещи сложить, и чай себе или мужу приготовить. Не ругается и истерики не закатывает, не придирается, к слугам обращается вежливо, но с достоинством госпожи. А любые спонтанные склоки пресекает сухо и строго. Причем так же не повышая голоса. Может так глянуть своими зелеными глазами, что даже взрослые женщины и мужчины язык прикусят и голову опустят, признавая свою неправоту.

И было принято единогласно — это достойная супруга для их хозяина.

Несколько слуг, которые работали еще тогда, когда Мираэль только появилась в этом доме, однажды по секрету признались, что раньше госпожа графиня была другой. Гораздо тише и как будто бесправней. Оно и понятно — юная госпожа едва ли знала в полной мере, как правильно вести себя. Ее многое могло смутить и смешать, и потому она, стесняясь своей провинциальности, старалась вообще никак не проявлять своего характера.

И вот маленькая девочка превратилась в женщину — уверенную и знающую себе цену. Это и восхищало, и вызывало уважительный трепет. Невысокая и миниатюрная, очень красивая и нежная, она все же держалась уверенно и самодостаточно. Особенно, когда между супругами обозначались явно очень близкие отношения.

Конечно, весь дом знал о неуемной страсти между хозяином и хозяйкой. Порой уши прислуги могли уловить такое, что одновременно и забавляло, и смущало. То, что граф порой позволял себе по отношению к жене, было далеко от приличий великосветского общества. Но понятно более простым людям, именно поэтому предпочитающим прикрыть глаза на некоторую… мужскую нетерпеливость и несдержанность.

Главное, хозяева были вполне довольны друг другом. А если довольны господа — то ведь и слугам не на что было жаловаться. Извечная истина. И простая, как букварь.

… И вот Мираэль, одетая в простое и скромное домашнее платье с высоким воротничком, прикрывающим свежие следы неуемной страсти мужа, ловко и умело снует по кухне, что-то режет, что-то мешает, пробует и наполняет изысканной и вкусной едой посуду. Сегодня к ней придут гостьи — любопытствующие соседки из квартала Санженпэри, и ей хочет показать себя гостеприимной и доброжелательной.

Хотя особого восторга от перспективы тратить на что-то подобное столько своего времени она не испытывает. Только мода на подобные посиделки, да обязанности ее статуса подталкивают ее к выполнению подобной работы. А в том, что это была работа — совершенно неинтересная и откровенно напрягающая — у нее не было никаких сомнений.

Когда самые изысканные и именитые женщины квартала собираются в малой гостиной особняка Тордуар и рассаживаются за низеньким чайным столиком, Мираэль успешно надевает маску радушной хозяйки и, улыбаясь и умело поддерживая разговоры, внимает своим собеседницам.

Некоторые из них, дружные по книжному клубу, ведут себя просто и легко. Некоторые, наоборот, — настороженно и как будто бы ревниво, будто не понимая, почему они вообще собрались здесь в такой компании. Но вкусный чай и изысканные закуски делают свое дело — беседа становится легкой и незамысловатой, как и всякая женская болтовня.

Гостьи обсуждают самые, на их взгляд, важные на свете дела — модные дома и салоны, новые веяния в нарядах и прическах, духи и масла, детей и гувернанток, мужей и…

Любовников.

О да, эта тема мусолиться с особенным удовольствием. Немного сдержанно, приглушенными голосами и стыдливым румянцем на щеках, но — определенно с удовольствием.

А Мира, несмотря на свое непродолжительное пребывание в столице, уже настолько привыкла к этой теме, что вполне успешно сдерживает явное смущение.

Эти женщины ювелирно играют словами и фразами. Комментируют действия и умения того или иного мужчины, завуалировано, но от этого не менее красочно обсуждают пассии своих «подруг» и даже сравнивают их друг с другом.

Если капнуть поглубже, то оказывается, что с одним и тем же мужчиной спало сразу несколько присутствующих тут дам. Замужних между прочим. Графу Тордуару тоже достается, но Мира делает вид, что не понимает двусмысленных намеков. А кто-то из женщин делает незаметное замечание. Видимо, понимает, что они оказались на тонкой грани, и это может привести к неприятной ситуации.

И все же мадам Вуалье — известная сплетница местного сообщества, но безобразно богатая и к тому же являющаяся двоюродной сестрой прокурора — бесстыже интересуется:

— А как вы относитесь к богатому опыту своего дорогого супруга, госпожа графиня? Достаточно ли ему вас, или он продолжает пользоваться вниманием других дам?

Шумный и возмущенный вздох одной из женщин оглушает. Но он один. И искренне сопереживающая Мираэль женщина — тоже одна. Остальным же страшно любопытно, и на молодой графине перекрещиваются глаза разных форм и оттенков.

Приходится девушке ответить:

— Можем ли мы осуждать то, что сами же сейчас с таким удовольствием обсуждаем? Это слишком двусмысленно. Но я уверена — у графа нет любовницы.

— О, какая прелесть! — восторгается Вуалье, даже хлопая в ладоши, — Вы так доверяете графу? А ведь он известный дамский угодник.

— Дамский угодник — не совсем верное слово, — аккуратно замечает очередная гостья, мадам Ромери, — Если ранее граф и правда позволял себе… лишнего… едва ли кто-нибудь мог обвинить его в поведении, недостойным общественного места. Ничего странного в том, что на светских раутах его сопровождали знакомые и приятельницы, пока отсутствовала госпожа графиня, нет…

— И другое дело — когда муж приводит любовницу одновременно с женой, — тут же подхватывает, ухмыльнувшись маркиза Ла Лермитт, — Помните, как было с Ли-Сантэ?

— Вера тоже хороша! — фыркает баронесса де Маро, — Юный Дюваль в тот вечер ни на шаг от нее не отходил. А та явно его поощряла.

— Долго ли да умеюче? — пожимает плечами Вуалье, — Сейчас мы видим влюбленного в собственную жену графа, но надолго ли? Наверно, он соскучился по вам, дорогая Мираэль, да и вы девушка красивая и приятная — как мужчине не соблазниться? Но скоро ему приесться однообразие, и что нам, бедным женушкам, останется? Терпеть очередную любовницу и делать вид, что так и надо… Вы уже задумывались об этом, госпожа графиня?

«Какая она неприятная, — раздраженно думает Мираэль, тем не менее улыбаясь, будто какой-то шутке, — А если я сейчас как бы случайно опрокину на нее чай — как громко эта мымра будет кричать?»

— Мой вам совет, — неожиданно проникновенно говорит Вуалье, резко наклоняясь в ее сторону, — Ни в коем случае не позвольте себе забеременеть! Как только понесете — муж тут же охладеет к вам, так как вы уже не сможете удовлетворить все его… желания. А он, как я слышала, человек очень страстный. Кстати, изумительные кружева! Андалайские, да? Раньше вы так не обматывались. У вас такие красивые линии плеч и шеи, а вы скрывается эту красоту… Или что-то другое?

Женщины понимающе переглядываются и улыбаются. Но не насмешливо. А вполне себе по-доброму. И даже с некоторой завистью.

— Ах, молодость! — как-то по-особенному восторженно вздыхает маркиза.

— Не завидуйте — все в наших руках! — смеется сидящая по левую от нее руку дама, — Чувствуете, как пахнет в доме? Признайте, Мираэль, это какие-то особые духи, да? Они кружат мужчинам голову! Только слепой не заметит, как на вас смотрят молодые щеголи, совершенно не стесненные вашим замужним положением!

Уже предчувствуя вопрос от той же злополучной Вуалье (что-то вроде «Приглядели себе кого-нибудь?»), Мираэль поспешно указывает на блюдо с миниатюрными пирожными:

— Попробуйте, милые мои! Если вам нравится этот запах — а это всего лишь розы и апельсин — то вам понравятся и эти пирожные! Тесто с апельсиновой цедрой, а начинка — из розового варенья, взбитого со сливками. А эта крошка — засахаренные лепестки…

Спустя пару секунд от женщин полетели комплименты.

— Как изысканно!

— И как сладко!

— Ваша кухарка — чудо! Попросите ее поделиться рецептом с моей!

Девушка с облегчением выдыхает. На время знатных лакомок получилось отвлечь. Можно немного отдохнуть.

Жаль, что от уже брошенных слов так просто не отдохнуть. И приходится жить с их последствиями, отравляющие сердце сомнениями и…

Ревностью?