Женщины в жизни Владимира Высоцкого. «Ходил в меня влюбленный весь слабый женский пол…»

«Я вышел ростом и лицом…»

Был ли Высоцкий безудержным бабником, ловеласом, ловким дамским угодником?.. По-моему, нет. Он не был создан угоджать. Завоевывать — да! Даже во время публичных выступлений мог «закадрить» приглянувшуюся: «Девушка, а зачем вы ко мне спиной повернулись? Мне жалко, все время сидите спиной. Повернитесь ко мне, я хочу вас видеть лучше, в фас…» Порой Высоцкому пеняли, что у него, дескать, маловато лирических песен. Он с этим с искренней улыбкой не соглашался. И правильно делал — любви и женщинам он посвятил множество произведений.

Руководствовался при этом принципом: «Пишите больше о любви, но меньше плюйте на любимых…» Несколько странноватые строки, не так ли? А родились они одним августовским днем, о котором много позже рассказал петрозаводский журналист Виктор Дергилев. Как-то в начале 1970-х годов ему довелось быть в гостях в доме сестры Есенина Екатерины Александровны и ее дочери Наташи во Вспольном переулке. Дергилев увлекался в ту пору сочинительством, при этом стремясь подражать своему любимому Сергею Есенину. В тот день «есенинцу» хозяйка дома предложила почитать что-нибудь новенькое. Молодой человек с горечью в голосе и на челе прочел о своей неудачной любви:

«Мне плевать на твою красоту. Что мне эти пустые чары?!.. Потому я плевал на тебя, Что и ты на меня плевала…»

Все рассмеялись, а Высоцкий даже захлопал. При расставании он крепко пожал Дергилеву руку и в шутку сымпровизировал: «Пишите больше о любви, но меньше плюйте на любимых!»[754]

Еще раз повторю: на мой взгляд, несмотря на все свои многочисленные увлечения, Высоцкий не был исключительным бабником. Ради друга, ради мужской компании он мог отодвинуть на время затеянную было интрижку. Вот его строки тому в подтверждение:

Я никак не могу согласиться с известным литературоведом, исследователем творчества поэта Владимиром Новиковым, который категорично заявил: «Высоцкий никого не любил! Это, кстати, одно из подтверждений его гениальности. Гений никогда не ставит любовь на первый план в своей жизни. Любовь в песнях Высоцкого всегда иронична, всегда с подковыркой… Как говорится, любовь к женщине, земной, единственной, — это не его конек… Высоцкий — поэт мужской… Он человек, диаметрально противоположный мне, предпочитающий мужскую компанию женскому обществу. Русская любовная лирика богата, и вовсе не обязательно требовать от Высоцкого нового вклада в нее»[755]. Автор книги серии ЖЗЛ «Высоцкий» невольно подставляется: может, Высоцкий-то и предпочитал мужскую компанию, а вот отдавали ли предпочтение женщины «диаметрально противоположному» Новикову — большой вопрос…

И еще одно хотелось бы узнать у уважаемого Владимира Ивановича. Как выше им приведенное относительно любовной лирики Высоцкого согласуется с его же тезисом, высказанным в книге «Владимир Высоцкий. Жизнь и творчество»[756]. «В мире Высоцкого только любовь делает человека личностью… Любовная лирика исследовалась Высоцким с присущим ему аналитизмом и творческим остроумием… В своей любовной этике Высоцкий удивительно старомоден. Женщина для него — предмет поклонения и ответственной заботы…»?

Или, может быть, я «чего-то там не понял, а она обиделась, ушла…»?..

Каждая женщина, естественно, по-своему видит и чисто внешне или, если хотите, физически, воспринимает одного и того же мужчину.

Марина Влади, например, считала так: «У него был такой шарм и такая сила на публику, он так держал свою публику, даже в колоссальных залах, где он стоял один, тоненький, маленький человечек. Ведь он был, в общем, довольно скромный человек, в смысле фигуры. Он был, если его встретить на улице, ну, как обыкновенный, любой… А на сцене вдруг сразу же становился гигантом…»[757]

«Он… был маленького роста, худенький. С пронзительными глазами. Он начал говорить, и я поразилась, насколько голос может выдавать такое сильное мужское начало…» (Валентина Новицкая, преподаватель Томского вуза). «Невысокого роста, щупленький такой…» (Вера Серафимович, сотрудница «БелНИИгипросельсстрой»). По мнению Елены Садовниковой, «сложен Володя был просто изумительно. Как врач, я многих людей перевидала, но такого ладного, красивого, сильного тела не было ни у кого. Лицо — дело вкуса. Лично мне оно нравилось. Мужественное лицо… С точки зрения психологии, он вообще уникальная личность. И лицо его в этом смысле лучше всякого зеркала отражало малейшие изменения в его состоянии: от тихой, светящейся радости, что, впрочем, бывало, нечасто, до тяжелейшей депрессии, когда жить ему становилось невмоготу…»[758]

У Аллы Демидовой, родившейся, по ее признанию, с «сорокалетней душой», изначально был обоюдоострый взгляд, как у хирурга: «Высоцкий, как никто, умел удивляться, и в результате неожиданная, открытая, осветляющая все лицо улыбка, с чуть выдвинутой вперед нижней челюстью и кривоватыми зубами, которые нисколько не портили его лицо, а лишь подчеркивали индивидуальность…»[759] «Остановить его было все равно, что пытаться удержать на взлете реактивный лайнер..»[760]

Алла Сергеевна всегда отличалась повышенным вниманием к визуальным деталям. Вот как она описывала своего партнера в телепередаче Эльдара Рязанова: «Он пришел к нам в потертом пиджаке с потертыми рукавами, который долго носил потом. И помню, на какой-то первый гонорар он купил себе коричневую куртку с меховыми вставками, синтетическими, и был так горд этим, и все время ходил к зеркалу, и все время смотрел на себя… У него было… какое-то обостренное отношение к костюмам. Вот я, например, его потом, после этого твидового пиджака, ни разу не видела в пиджаке. Он носил всегда свитера… у него была любимая красная такая тенниска шелковая, которая обтягивала его намечающиеся бицепсы, грудь широкую. Эту он долго носил, ее очень любил. И после джинсов носил аккуратные такие, очень ладные брюки английские. И обувь всегда была очень ладная, вычищенная, с хорошей подошвой. Эстетически это любил… Один раз он на каком-то нашем очередном юбилее неожиданно пришел в прекрасном синем блейзере, с золотыми пуговицами. Все застонали от неожиданности и восторга. Но он на это и рассчитывал. Потом я… его ни разу не видела в этом блейзере…»[761] Она же говорила, что в одежде он любил оттенки коричевого, с лица постепенно изчезала одутловатость — и оно приобретало характерные черты — с волевым подбородком, чуть выдвинутым вперед…»[762]

Вот первое, чисто бытовое, впечатление жены Вадима Ивановича Туманова Риммы Васильевны: «…Звонок в дверь… Смотрю — стоит. Он же небольшого роста… Аулыбка-то до ушей! Но рожа-то симпатичнейшая! Пошутила: «Господи, такой малой, а уже ВЫСОЦКИЙ!» Он смотрит. Потом — на тебе, с порога: «Римм! Я так жрать хочу!» Он это так сказал, что я растаяла вконец и от меня вообще ничего не осталось…»[763]

Виктория Гора (Высоцкий неизменно ласково называл ее «Виточка»), которая одно время занималась организацией его концертов, была довольно внимательной женщиной и показательно такое ее наблюдение: «…Володя не переносил конкуренции мужской в присутствии женщины…»

«Что меня поразило — его пронзительный взгляд, открытый, что вообще редкость, и мощный, как у Гамлета в сценах с Гертрудой, «глаза зрачками в душу» (Вера Юрьевна Савина, сотрудница Белорусского ТВ)[764]. Вере, кстати, добродушная Алла Сергеевна Демидова советовала: «Не вздумайте влюбиться в него. Он такой человек, что может сделать больно». В. Савина в своих воспоминаниях говорит так: «Он мог быть одним в отношениях с мужчинами и совершенно другим — с женщинами. Я чувствовала его внимательность, элегантность и даже галантность. Его нельзя было назвать джентльменом… Для русских мужчин это, скажем так, неестественное состояние… Высоцкий был резким. Нравится — не нравится, буду — не буду. И он не признавал многих условностей… После многих встреч и дней общений с ним мне так и хочется сказать некоторым слишко-им дотошным ревнителям морали — да совершенно неважно, как и с кем он пил, когда и с кем он трахался, не это главное для поэта…»[765]

«…даже сейчас… я слышу его хрипловатый, но красивый и дорогой голос, — вспоминает Лидия Александровна Вакуловская, автор сценария белорусского же фильма «Саша-Сашенька». Кругом все аплодировали, а он улыбался и снова повторял «дубль»… Его очень уважали и любили в нашей съемочной группе. Но были и те, кто хотел запретить Высоцкого»[766]. Администратору из Ярославской филармонии Алле Кузнецовой Владимир Семенович показался «Очень простым. Общительный, спокойный, улыбчивый… красивая у него улыбка была… Свой, что называется. Говорил негромко. А взгляд какой замечательный у него — добрый, открытый. Вообще, удивительные у него глаза были. Как будто в них весь мир помещается, вся планета, весь глобус. И Ярославль в том числе. Я еще сказала ему об этом. Точно, ответил, весь «шарик» хочу посмотреть…»[767]

А вот для жены Олега Даля Елизаветы Высоцкий «был таким человеком… громким»[768]. Она полагала, что для нее и Олега это чересчур.

Наталью Анатольевну Крымову, тонко чувствовавшую людей, очень давно занимал образ Владимира Семеновича не только как актера: «Смотришь на него и видишь: он тот, в котором все женщины всегда видят защитника, всегда ждут, как опору, и всегда, во все времена верят, что такая опора должна существовать…» Тогда же она замечательно сказала: «Когда… играл и пел Высоцкий, мы видели, как голос стремился разорвать телесную оболочку. Тогда шея человека почти становилась подобием фантастического, почти уродливого органа, трубы которого перекручены, как бывает искорежен огнем металл. Или переплетены, как в мощной лесной коряге. Вблизи это зрелище было почти страшным. А издали, из последних рядов зрительного зала, оно казалось вообще нереальным: какой-то невесомый комочек тела, быстрая, легкая, даже звериная легкость поступи и вместе с тем устрашающая сила звука…»

Ей чуть ли не в унисон вторила дочь кинорежиссера Юнгвальд-Хилькевича Наталья: «Он пел, а я смотрела на его шею. Синие жилы надувались с каждым куплетом все больше. Помню, я боялась: аорта лопнет и хлынет кровь. Слова «аорта» я, конечно, еще не знала. Но мне было ужасно жалко этого человека. Внутри него что-то билось, клокотало, рвалось наружу…»[769]

Так уж случилось, что последняя, посмертная публикация Крымовой была также о Высоцком. Она писала: «Голос был — яростной силы. Никакой благостности и в намеке не было… Голос особый — редкий по музыкальному диапазону (на две октавы!), он песню обрабатывал, как наждак, то крупнозернистый, то мельчайший, которым пользуются, может быть, ювелиры…»[770]

Ларисе Лужиной казалось, что «до Франции он был крепыш… Когда… стал жить в Париже, на нем появился другой отпечаток, он сделался субтильным. Из невысокого, но могучего русского парня как бы ушла сила. Такой французик… Я встречала его потом… в джинсовом костюмчике, худенький, маленький…»[771] Ну о причинах неприязни Лужиной к Франции, и, в частности, к одной белокурой парижанке, выше уже говорилось…

«Стоило ему начать говорить, — рассказывала актриса Ольга Лысенко, — как он становилося центром любой компании. У него была такая завораживающая складность речи и мощнейшая энергетика. Он мог часами рассказывать истории о разных смешных случаях и делиться своими впечатлениями о странах и людях…»[772]

Это о добром. Но было и иное. Наталья Юнгвальд-Хилькевич своими глазами видела: «Заглянула в кухню: Высоцкий сидел с закрытыми глазами, качаясь вперед и назад, как маятник, и стонал. Я ощутила тягостное ощущение сосущей тоски, близкое к тому, что переживает человек в зрелом возрасте, когда осознает, что время — это физическая величина, а жизнь — конечна…»[773]