Женщины в жизни Владимира Высоцкого. «Ходил в меня влюбленный весь слабый женский пол…»

«Представьте — муза ночью у мужчины! Бог весть, что люди скажут про нее…»

В середине 1960-х Высоцкий попадает в высший свет тогдашней столичной интеллектуально-богемной элиты. Был даже удостоен чести встречать новый, 1965 год, в доме самого (! — Ю.С.) Андрея Вознесенского. Кроме жены поэта Зои Богуславской, там присутствовала и Майя Плисецкая с Родионом Щедриным, и другая публика. Высоцкий для моральной поддержки же прихватил с собой друзей — Смехова и Кохановского. Ну, и, естественно, «в обнимочку с об шарпанной гармошкой, — меня и пригласили за нее.»

Носительница титула Божественной, Майя Михайловна, была совершенно покорена «Письмом на сельхозвыставку». Слушая ее, она так отчаянно хохотала, что молодой автор от смущения вынужден был прерваться.

В унисон ей задыхалась от смеха восходящая звезда балета Екатерина Максимова, проникнувшись страданиями героя ВДНХ, умолявшего невесту не писать ему про любовь.

Примерно тогда же, в середине 60-х годов, у Высоцкого приключилась забавная романтическая ночь еще с одной видной балериной. Алла Осипенко в ту пору уже была народной артисткой России, звездой Кировского театра.

А начиналось все просто. Питерские актеры 1 мая решили пригласить к себе друзей с Таганки, впервые выехавших на гастроли. Гостей оказалось много, больше десятка. Плюс сюда, в гостеприимный дом по Новочеркасскому проспекту, свои подкатили, тюзовцы, кировцы. Весело было. «Я, возможно, и Высоцкого бы не запомнила, если бы остаток ночи мы не провели вместе. Володя был с какой-то неизвестной мне девушкой, блондинкой. Могу только предположить, что это была «гастрольная девушка». За все время нашего общения девочка не произнесла ни одного слова! И голоса ее я так и не услышала! Я, было, даже подумала, не глухонемая ли она… Скорее всего, это была одна из его, в то время еще немногочисленных поклонниц… Я уже была наслышана, что Высоцкий поет под гитару свои песни, что он в компаниях заводила. Мне казалось, что дай ему гитару, и Высоцкий будет петь ночь напролет! Но какого-то яркого впечатления от его пения у меня не осталось. Совру, если скажу, что тогда все вертелось вокруг Высоцкого. Володя не пил. Не знаю, был ли он «подшит» или просто был, что называется, в завязке. Да и вообще Высоцкий показался мне очень замкнутым, даже мрачным человеком. В его поведении чувствовалось некое напряжение. Допускаю, что сказывался комплекс неполноценности, когда все вокруг пьют, а тебе нельзя…»[434]

Алла тоже не пила — была за рулем. Да и вообще настроения не было: с мужем, актером Геннадием Воропаевым, нелады. Поближе к утру, часика в четыре, засобиралась домой. Ее попросили захватить с собой Высоцкого и подбросить его в гостиницу «Октябрьская». Она согласилась с большой неохотой: не хватало еще этого мрачного попутчика.

В «Волге» Высоцкий уселся рядом с водителыпей, а девушка расположилась сзади. «Володя попросил меня покатать по городу, показать ему не парадный Ленинград, не тот, что показывают каждому приезжему… Возила я их и к Новой Голландии, и на Кировские острова, показывала какие-то… переулочки. Показала Петербург Достоевского… Не могу сказать, что Высоцкий воспринимал виденное «Ах, ах, ах!» Нет, спокойно, но с интересом. На Крестовском острове подвезла к дому, где до революции был офицерский бордель. Володе захотелось заглянуть внутрь. Мы вошли в парадное. Там еще сохранился камин, помещение, где размещались апартаменты бандерши. Поднялись на второй этаж — длинные коридоры и множество дверей… Когда мы вернулись в машину, Высоцкий, которого так же, как Воропаева, женщины называли «переходящим Красным знаменем», принялся уговаривать меня не уходить от Воропаева! Я удивилась: «Володя, а почему вы меня уговариваете?! Коль вы уж начали этот разговор, значит, в какой-то степени посвящены в наши семейные дела. Значит, вам известна причина развода». — «Да. Поймите, Алла, у вас с Геной есть сын! А дети — это же самое главное, что может быть в жизни человека! Все остальное — преходящее!..» В какие-то моменты он был категоричен: «Алла, вы не имеете права разводиться!»[435]

И это говорил Высоцкий!.. Хотя, может быть, тут сказывались элементы каких-то своих личных переживаний. Кто знает?..

Алла с ним спорила, приводила свои резоны: дескать, Воропаев сам не думает о сыне, считает, что таких красавцев, как он, не бросают и т. д. Словом, разговор затянулся до половины седьмого утра. Уже выходя у гостиницы, Высоцкий сказал ей на прощание: «А вы все-таки хорошенько подумайте»… Все. Больше они не встречались, разве что Алла Евгеньевна частенько посещала потом Таганку и восхищалась игрой на сцене своего ночного собеседника. Как она говорила сегодня, «в моей жизни была одна-единственная ночь с Высоцким, но такая, какой, вероятно, больше ни у кого не было…»

В моменты тоски или творческого кризиса — «не пишется, душа нема…», он обращался прежде всего к друзьям. А однажды «поплакался в жилетку» жене Вознесенского Зое-Озе. Потом отписал в Магадан Игорю Кохановскому, что она его успокоила: «сказала, что и в любви бывают приливы и отливы, а уж в творчестве и подавно…»[436]

Зое Борисовне явно приходилась по душе роль наставницы. С не меньшим удовольствием она пользовала Высоцкого в решении своих, сугубо житейских проблем. Когда с сыном Богуславской случилась очередная неприятность в школе, она сочла, что лучшим способом смягчить ситуацию — организовать выступление Высоцкого в школьном актовом зале. (Почему же не мужа-поэта? Представляла раз-новеликость?.. Кто знает?.. — Ю.С.)

Высоцкий на предложение Богуславской с легкостью согласился: «А что, давай!..» Гитары в тот день у него не оказалось. Обеспокоенная мать достала. В школе он выступил, а потом попросил: «Мне сегодня надо еще в два дома съездить, дай мне эту гитару». А утром звонок: «Зоя, гитара потерялась». В каком доме, где он побывал за ночь, бог его знает… Господи, хватаюсь за голову: что же делать?! Антикварная. Ее Зураб Церетели купил. Или взял у кого-то. Я звоню: «Как быть, Зураб?» — «Забудь, дорогая! Все в порядке. Будем мы огорчаться из-за такого пустяка!..»[437]

Богуславская не мнила себя красавицей, но была уверена: «что-то притягивало ко мне». Любила ли она мужчин? Да. «За то, что они мужчины. Предпочитаю честность, способность иронического отношения к себе, мужчин, неординарно поступающих и мыслящих…» Соответствовал ли этим требованиям Высоцкий? Тут нужен знак не вопроса, а восклицания!..

Совершенно особые, возвышенные и трепетные чувства питал Высоцкий к поэтессе Белле Ахмадулиной. Как к профессионалу — раз. И как к женщине, естественно, тоже. В их отношениях присутствовал элемент нежного обожания.

В свое время у Ахмадулиной и Высоцкого мог состояться своеобразный поэтический поединок, или некая творческая дуэль в экспериментальном фильме братьев Климовых «Спорт, спорт, спорт». Герман Климов — автор сценария — придумал отдельный эпизод: «философско-поэтический диалог о спорте. Один поэт, говоря о реалиях спорта, о его вышибающих искры парадоксах, ведет свою линию наступательно, жестко и зло, другой, не вступая с ним в полемику, отвечает возвышенно и косвенно, говорит о духовной подоплеке поражений и побед, о потаенной сути спорта, который в сконцентрированном виде и есть сама жизнь. Кандидатуры поэтов мы определили почти сразу: Высоцкий и Ахмадулина. Оба так же сразу согласились…»[438] Но что-то там не сложилось, хотя к этой работе Владимир Семенович готовился серьезно. В архивах сохранились черновые наброски несостоявшегося диалога.

Даря Высоцкому свой сборник «Стихи», Белла Ахатовна написала нежное посвящение: «Володя, как я люблю тебя! Как я счастлива, что — ты! Марина, моя нежность к тебе, мое безмерное восхищение — как объяснить? Люблю. Целую. Белла».

А он ей потом чувственно ответил:

Людмила Абрамова была благодарна Ахмадулиной: «Белла Ахатовна… поняла, что он никому не меньшой. Наверное, интуитивным, женским, жалостливым чувством, как и я…»[439]

Рассказывая о Высоцком, Ахмадулина говорила: «Дружила… Вот на этих ступеньках он сидел, читая нам стихи и совершенно искренне горюя об их неиздании. Я очень старалась ему помочь, пробить туманное и непонятное сопротивление официальных лиц. Но что я могла… Я иногда шутила: «Володька, меня скоро выгонят из Союза писателей, иди на мое место…» А как ждал Володя своей книги при жизни, как удивительно наивно, по-детски хотелось увидеть ему свое слово напечатанным…»[440]

Она печалилась: «Я имела счастье числиться в его товарищах. О, если бы вы знали, как желала я тогда, чтобы его печатали… Сегодня видно, как вредило ему, что стихи не печатались. Он вытягивал голосом по три варианта строки, а решения — ни одного…»[441]

После смерти Высоцкого Ахмадулина признавалась, что «очень любила получать отнего письма. Безумно радовалась, когда Володя и Марина уезжали на автомобиле в Париж. Тогда я сидела возле окна и думала: как здорово, что они сейчас едут в этом автомобиле. И им хорошо вдвоем. Володя всегда мог написать строчку, после которой было хорошо несколько дней…»[442]

Ее поражала невообразимая широта характера Высоцкого: «Он был необыкновенно щедрый, необыкновенно добрый человек. Ему ведь очень трудно приходилось зарабатывать деньги, к тому же он был окружен всяческими запретами. У меня однажды было такое положение, что совершенно необходимы были деньги. Я ему позвонила. Он думал буквально полминуты, где взять деньги, а потом привез их. А ведь у него самого не было, он для меня достал…»[443]

Борис Мессерер с восторгом вспоминал, как они «тесно дружили вчетвером… Ходили друг к другу через день. А потом мы поехали к ним в Париж. Жили на «рю Росле», маленькой улочке, где у Марины была квартирка с четырьмя крошечными комнатами. Володя уезжал на спектакли в Москву, снова приезжал. Вместе мы были в гостях у Миши Шемякина…»[444]

Это сказочное предрождественское путешествие четы Мессерер-Ахмадулиной в город «Парижск» состоялось в конце 1976 года. В тамошних ресторанах балетно-изящные официанты подавали им «кальвадос» и диковинные блюда. И улыбались.

Как-то московские путешественники заблудились. «И Володя Высоцкий задумчиво сказал: «Знаешь, в одном я тебя превзошел». Ахмадулина удивилась: «Что ты! Ты меня во всем превзошел!» — «Да нет. Я ориентируюсь еще хуже, чем ты…»[445]

Но вот уж ресторан «Распутин» Высоцкий мог, безусловно, отыскать и с закрытыми глазами. Он водил туда своих гостей послушать Алешу Дмитриевича. «Возможно, благодаря тому, что Алеша не умел читать и писать, у него был бешеный нюх! — вспоминал потом Костя Казанский. — Ахмадулина сказала: «Господи, на каком языке он поет! Давай напишем ему слова!» А Володя говорит: «Оставь, это его язык, русский Алеши Дмитриевича!..»[446]

Как счастлива была Ахмадулина, когда Высоцкий опять-таки с помощью Марины Влади подарил ей невероятную встречу с живым классиком русской литературы Владимиром Набоковым… «Мы с мужем Борисом Мессерером оказались в 1977 году в Швейцарии и мои друзья, русские люди, живущие за границей и безмерно любящие Россию, знавшие про мое отношение к Набокову, организовали мне встречу с ним…» — рассказывала она[447]

На вечере памяти Владимира Семеновича в Центральном доме кинематографистов 24 января 1987 года Изабелла Ахатовна говорила: «Высоцкий — несомненно, вождь своей судьбы. Он предводитель всего, всего своего жизненного сюжета… И мне довелось из-за него принять на себя жгучие оскорбления, отношение к нему как к независимому литератору. Я знаю, как была уязвлена столь высокая, столь опрятная гордость, но опять-таки будем считать, что все это пустое. Я полагаю судьбу Высоцкого совершенной, замкнутой, счастливой. Потому что никаких поправок в нее внести невозможно…»

Смерть Владимира Семеновича, словно короткое замыкание, шарахнула по поэтам. Одной из первых боль коснулась Ахмадулиной.

Она написала в шекспировском стиле:

Затем Ахмадулина принимала живейшее участие в разработке концепции мемориального спектакля памяти Высоцкого. Во время одного из «мозговых штурмов» высказала шальную идею: поставить «Гамлета»… без Гамлета… Еще она сказала: «…Пекло боли останется безутешным, и навряд ли найдется такая мятная прохлада, которая когда-нибудь залижет, утешит и обезболит это всегда полыхающее место»[448]

Однако бывший муж Беллы Ахатовны писатель Юрий Нагибин считает, что «Б. Ахмадулина недобра, коварна, мстительна и совсем не сентиментальна, хотя великолепно умеет изобразить беззащитную растроганность. Актриса она блестящая… Белла холодна, как лед, она никого не любит, кроме — не себя даже, а производимого ею впечатления…»[449] С ним категорически был не согласен другой бывший муж Ахмадулиной, поэт Евгений Евтушенко, с восхищением рассказывая, что его первая жена была единственной, кто отважился навестить опального академика Сахарова в горьковской ссылке, с нежностью добавляя при этом: «Вот какая она, наша Беллочка!»[450]

Однокурсница Ахмадулиной по Литературному институту Юнна Мориц явно переоценила свои хрупкие силы, когда в начале 71-го года попыталась вмешаться было в «операцию» по спасению Высоцкого от самого себя и их общего пагубного недуга, обманом отобрав у него авиабилеты на Кавказ. Ее темпераментный напор и бесцеремонность сперва вызвали у Владимира Семеновича недоумение, а затем мягкий, но решительный отпор.

Хотя, вполне возможно, действовала она из самых лучших побуждений, стремясь уложить Высоцкого хотя бы на короткое время в «психушку» к своему знакомому врачу. Не стоит строго ее судить. Тем паче, именно Юнна Петровна Мориц одной из первых среди поэтов откликнулась на смерть Высоцкого. Помните ее строки «Все корни тянутся к свободе, и все поют стихи, Володя, и счастья нет, и свет в окне…», ставшие прекрасной песней? И еще нужно низко поклониться Мориц за мастерский перевод с украинского удивительной «Песни старого лирника» («Майдан») Виталия Коротича, исполненной в память о Высоцком семейным дуэтом Никитиных.

А первооткрывателем живого, сочного языка песен молодого Высоцкого среди женщин-поэтов была сама Анна Андреевна Ахматова! Да-да, именно Ахматова, чье имя во все годы XX столетия было окутано дымкой легенд и тайн. Опальная и недосягаемая, как свергнутая с престола, но не потерявшая имени и достоинства, императрица-мать.

Встречалась ли Анна Андреевна с глазу на глаз с молодым Высоцким? Как свидетельствовал Павел Леонидов, да. И якобы эту встречу двух поэтов организовал писатель-сатирик Виктор Ардов, близкий Ахматовой человек. Высоцкий вроде бы пел Анне Андреевне «Парус», она благосклонно поблагодарила и сообщила начинающему собрату по перу, что слышала его имя от актера Алексея Баталова. И тогда же на своей книге «Реквием», изданной где-то на Западе, якобы написала — «Моему юному другу Владимиру Высоцкому»… Возможно, это встреча поэтов одного века, но разных эпох, была очередным мифом?.. Тогдашняя спутница жизни Высоцкого Люся Абрамова, например, напрочь отрицает вероятность подобной встречи[451].

Но, во всяком случае, нобелевский лауреат Иосиф Бродский рассказывал, что «впервые я услышал его из уст Анны Андреевны — «Я был душой дурного общества…»[452]

В свое время Высоцкий гщетно добивался встречи с вдовой Осипа Мандельштама легендарной Надеждой Яковлевной. Началось все довольно прозаически. Высоцкого попросили помочь молодой художнице Татьяне Осмеркиной устроиться на работу в театр. Он отказал довольно резко: «Нет. Я никого не устраиваю».

Прошло какое-то время, и Высоцкий неожиданно узнает, что, оказывается, Танина мама ходит в приятельницах Надежды Яковлевны Мандельштам.

«Он так ко мне пристал, чтобы я их с Надеждой Яковлевной познакомила, — рассказывала Татьяна, — обещал, что он и пить не будет… Он сказал мне: «Стихи Мандельштама спасли меня от безумия и от смерти. Я бы отдал все, чтобы она выслушала меня». А Надежда Яковлевна сказала: «Кто? Какой еще Высоцкий?.. — И вот тут она опять стала прежней Надеждой Яковлевной. — Нет. Нет. Нет. Это не моего плана, и вообще, зачем это мне?» Я так обиделась на нее. А главное, я ему-то обещала. Не потому, что там мне театр был нужен, он мне сам очень нравился. Мне нравились его вещи, и он так хотел с ней познакомиться… Я ужасно на нее обиделась. И маме это сказала. Та просила тоже, но Надежда Яковлевна была неумолима. И так небрежно о нем, как Анна Андреевна (Ахматова. — Ю.С.) о Вертинском…»[453]

Ахматова — прямая наследница царскосельской культуры, где не было ни тени хамства и пренебрежения к собеседнику, испытывала спокойное равнодушие и безразличие к творчеству Вертинского. Это-то и убивало автора душещипательных романсов о «китайчонке Ли», «лиловых неграх», «доченьках» и пр.

Жена писателя Юрия Трифонова Ольга Романовна, также имевшая профессиональное отношение к литературе, прекрасно помнит совместную встречу последнего для Высоцкого Нового — 1980 — года: «Наши соседи по даче собрали звезд. Был Тарковский, Высоцкий с Мариной Влади. Люди, нежно любившие друг друга, чувствовали себя почему-то разобщенно. Все как в вате. Мне кажется, причина заключалась в слишком роскошной еде — большой жратве, необычной по тем временам. Еда унижала и разобщала. Мы сидели рядом с Владимиром Семеновичем, я видела гитару в углу, мне ужасно хотелось, чтобы он спел. Я неловко подольстилась к нему: «Хорошо бы позвать Высоцкого, он бы спел». И вдруг он очень серьезно и тихо сказал: «Оль, а ведь здесь никто, кроме вас, этого не хочет». Это была правда… Все закончилось очень плохо. Каким-то девицам было скучно, среди ночи они захотели в Москву. И Владимир Семенович их повез. Марина казалась очень недовольной, нервничала. Он обещал, что довезет их только до шоссе — это два километра, но не вернулся. Потому что повез дальше в Москву, и там они попали в аварию. Под утро позвонили врачи, сообщили, что Высоцкий в больнице. Благодаря их усилиям уголовное дело не возбудили… Девицы пострадали не сильно, но машина была разбита…»[454]

(Пострадали другие: Абдулов и Янклович. Они потом, как рассказывал мне постоянный спутник Владимира Семеновича в гастрольных поездках Николай Тамразов, названивали из больницы и ему, и Высоцкому: «Ребята, приезжайте, мы уже тут всех медсестричек перетрахали!..»)

Кинокритик, кандидат искусствоведения Ирина Рубанова, автор единственного прижизненного буклета (брошюры?) о Владимире Высоцком, вышедшего в 1974 году, с особой гордостью рассказывала о своих взаимоотношениях с героем очерка: «Я не была с ним знакома и решила, что напишу статью без общения с ним. Не хотела, чтобы он на меня как-то повлиял, чтобы я зависела от него. Когда книжка… вышла… он мне позвонил просто… Высоцкий уже тогда был знаменит, он уже был с Мариной Влади. Первый вопрос, который он мне задал, меня поразил. Он спросил: «Вы действительно так думаете, вы так серьезно и профессионально разобрали эту роль. Она действительно кажется вам серьезной?» (Речь шла о роли фон Корена в фильме «Плохой хороший человек». — Ю.С.) Затем я ему послала рекламный экземпляр буклета, текст которого он читал… Мне удалось организовать и творческий вечер-концерт, с которым он выступал… Он человек был сложный, и другим быть не мог…»

Слава богу, была при театре на Таганке такая славная девочка, как Ольга Ширяева. Начиная с 1965-го года она вела дневники и фотохроники, посвященные Таганке и, естественно, Высоцкому. Впервые она переступила порог театра, будучи девятиклассницей.

Оля училась в спецшколе с расширенным препо-дованием немецкого. Увлекалась переводами. Высоцкий ее всячески в этом поддерживал. Ее мама — Муза Васильевна Найденова — работала в Институте русского языка АН СССР, стала организатором его сольного концерта в этом серьезном учреждении. В начале 1970-х Оля Ширяева окончила иняз, работала в «Интуристе», потом в издательстве «Мир». Валерий Золотухин, благословляя публикацию Олиных записей, рассказывал: «Она не сразу согласилась передать в газету свои дневниковые записи. Согласилась, лишь когда ей очень серьезно объяснили: это тоже документ времени. Пишите, девочки…»[455]

Позволю себе небольшой фрагмент из дневников Ольги Ширяевой. «24.01.67 — в канун Володиного дня рождения я собиралась дарить ему свой перевод избранных сцен «Преследования и убийство Жан-Поля Марата…» Петера Вайса, который три вечера подряд печатала на машинке одним пальцем… В антракте я нашла Володю. Он стоял в длинной очереди в актерском буфете. Вокруг было много народу, масса свидетелей. Я подала ему пакет, но предусмотрительно просила, чтобы он пока не смотрел, что там, потому что я от смущения провалюсь сквозь землю. Говорила всякие поздравительные слова, а Володя благодарил, хотя не знал за что. Я быстро убежала…»[456]

Смешная девочка-очкарик, трогательная, самоотверженная, преданная. Спасибо ей — «за настойчивость и терпение». Взятые в кавычки слова — фрагмент благодарственной надписи Высоцкого автору данных записок на моем самодельном томе его стихов.

Тонкий знаток театра Наталья Крымова в свое время писала: «Счастлив тот, кто видел нежного Высоцкого…»[457] Она была первым профессиональным литератором, который отважился написать о Владимире Высоцком добрые слова — в январе 1968 года в весьма специфическом журнале «Советская эстрада и цирк» появилась ее статья «Я путешествую и возвращаюсь», несколько абзацев которой было посвящено ему. Да еще с фотографией! Да еще и в канун его 30-летия! На одном из посмертных дней рождения Высоцкого его близкие и друзья рассыпались в комплиментах Натальей Анатольевне, вспоминая, какую невероятную радость она доставила ему той своей первой публикацией. «И как будто мне ОТТУДА пришла благодарность…» — говорила Крымова.

Наталья Анатольевна очень точно определила истоки прохладного, мягко говоря, отношения к поэту со стороны официальных лиц: «Высоцкий был непредсказуем и неуправляем — он был опасен»[458].

Увы, больше новых, изящных и отточенных, словно стрелы, оценок творчества и характера Высоцкого, принадлежащих Наталье Анатольевне Крымовой, мы уже не прочтем.

К сожалению, вслед за Крымовой в начале февраля 2003 года ушла из жизни писательница, фотомодель, поэтесса, певица и еще бог знает какими дарованиями наделенная Наталия Медведева. Ей было всего 44. Она была совершенно уверена, что все еще у нее впереди — и новые книги, и новые клипы, и новые песни, и вообще новая жизнь.

Она хорошо знала Владимира Семеновича и собиралась писать воспоминания о встречах с ним и другими выдающимися мужчинами. В своем интервью, которое было опубликовано уже после ее кончины, Медведева говорила о Высоцком: «У нас были очень тесные отношения, даже более того… Это была интересная жизнь. Я столько лет молчала… Если расскажу вам, вы сделаете себе имя, а я опять останусь за бортом. Поэтому я сама все напишу в собственных воспоминаниях. У меня еще много времени впереди. Моя жизнь только начинается…»[459]

Ошиблась.

Хотя, безусловно, в ее короткой жизни было спрессованно столько бурных, ярких событий, встреч. Чем-то она копировала судьбу и метания Высоцкого.

Наталия Медведева долгие годы была одной из наиболее скандальных и эпатажных особ как российского, а потом и парижского бомонда. Наталии еще не было семнадцати, когда ей, питерской девчонке из подвальной богемы, удалось выскочить замуж и оказаться в заморском городе Нью-Йорке. Там она начала работать как манекенщица, позировала для «Плейбоя», снималась в рекламе. В Лос-Анджелесской консерватории Медведева освоила эстрадный вокал, с успехом стала исполнять русские романсы, шлягеры из мюзиклов в тамошних кабаках и ночных клубах. Развелась, потом вновь вышла замуж. Познакомившись с бесшабашным и малопредсказуемым писателем-эмигрантом Эдичкой Лимоновым, в начале 80-х перебралась в Париж. Там концертирует, в том числе в знаменитом кабаре «Распутин», выпускает компакт-диск, пишет романы «Отель «Калифорния», «Мама, я жулика люблю!». Одновременно выступает на подиумах в Японии, США, Западной Европы, позирует для знаменитого парижского цирюльника Видала Сэссуна…

Начиная с 1989 года Медведева наездами стала бывать в России. Новая (перестроенная? — Ю.С.) страна ее одновременно пугала и притягивала. После жуткого покушения в Париже, когда на рассвете мартовского дня 1992 года на Наталию при выходе из ресторана «Балалайка» напал неизвестный и нанес ей шесть ударов отверткой в лицо, Медведева решила окончательно возвратиться на историческую родину.

В Москве она активно сотрудничала с издательством «Вагриус». Создала шоу-программу «Трибунал Наталии Медведевой», затем антивоенный проект «НАТО». Произошли и радикальные изменения в семейной жизни — она расстается с увлекшимся национал-болыпевизмом Лимоновым и сходится с солистом рок-группы «Коррозия металла» Сергеем Высокосовым («Боров»). Все вроде бы складывалось успешно. «Я таких людей, как Наталья, — рассказывал Сергей, — не видел… Знаю, люди десятки лет бьются над созданием имиджа — Наталья этого не делала. Она просто жила, и вся ее история совершенно никак не связана с формированием образа… Наталья жила, отдавая себя целиком. Может быть, за счет этого ее фигура и стало такой яркой в этом мире, потому что очень редко сейчас встретишь человека, который самовыражается не ради удовлетворения своего эго, а просто из-за того, что он красивый…»[460]

И вот — такая неожиданная смерть, которая для многих стала настоящим шоком. В газетах, по телеканалам сообщалось о внезапной остановке сердца. Близко знавшие ее люди говорили, что Наталия увлекалась транквилизаторами и алкоголем, а в последнее время ее коньком стал феназепам в сочетании со слабоалкогольными «баночками»…»[461] Друзья говорили, что «Наташа неважно себя чувствовала, сильно похудела, почти ничего не ела… Она неумолимо приближалась к критическому для женщины возрасту и сильно из-за этого переживала. Не хотела и боялась стареть. Мечтала поправиться, хотя все время жаловалась на боли в желудке. У Наташи не было времени ходить по врачам и не было денег. Вместе с Сергеем они перебивались, как могли…»[462]

Она была неудобным человеком. Неудобным и эстраде, и литературе, и жизни. Медведева не считала себя красавцией, говорила: «Я приложила много усилий, чтобы не быть таковой. Точнее, не усилий, а мой образ жизни — без ограничений, без барьеров, которые ставят себе те же манекещицы и исключительно на губах, на носу зарабатывают деньги…»[463]

В Москве ее тело кремировали, прах перевезли в Питер, похоронив рядом с могилой отца. Он умер, узнав о смерти дочери…

Медведева ушла и унесла с собой тайны отношений с Владимиром Высоцким. Ей принадлежат горькие слова: «Я на этой земле чужая среди своих…»

О ком слагала свои стихи Наталья Медведева, я не знаю: