Эти дни были в жизни Васи Одинокова тяжёлыми в прямом смысле слова: лейтенанта Курочкина пришлось везти на телеге, разделив груз железа между собой. Место укуса гадюки воспалилось, идти командир не мог, время от времени впадал в бредовое состояние. Командование на такие случаи он передал не ефрейтору Свинцову, вопреки его ожиданиям, а рядовому красноармейцу Одинокову.
Шли, навьюченные, аки верблюды, а очкастому Диме Золотницкому пришла охота рассказывать о себе и своей любимой архитектуре. Шагает, обливается потом и бормочет речи про зодчего Баженова:
— Пашков дом знаете, на углу Знаменки?
— А, да. Симпатичный домишко, — признал Вася. Но шедшие рядом Свинцов и Кожин этого знаменитого дома не знали, пришлось объяснять. Когда объяснили, Золотницкий продолжил:
— Баженов строил! Он и церкви строил тоже. Есть Владимирская церковь его работы возле города Долгопрудного. Я во время практики ездил её зарисовывать. Там была усадьба Виноградово на Долгом пруде, а она принадлежала прадеду Пушкина…
К вечеру перекинулся на рассказы, как ради удобства прохода войск во время парадов на Красной площади снесли Воскресенские ворота с Иверской часовней. И хотели даже снести храм Василия Блаженного, но товарищ Сталин прислушался к мнению архитекторов и сохранил его.
Василий не мог поддерживать беседу. Лямки мешков, набитых боевым железом, страшно давили плечи. Голову будто стянуло металлическими обручами.
За сутки до выхода к своим они пересекали шоссейку местного значения — надо было перейти из одного леса в другой лес. Двое отправились к дороге разведать, что к чему.
Шоссейка была пуста, и только на обочине валялся немецкий автомобиль, подорвавшийся на мине и ещё чадящий, и перевёрнутый мотоцикл, а к мотоциклу прилагались два дохлых немецких мотоциклиста. Хотя погибли они, судя по состоянию тел, недавно, местные жители успели поживиться: немцы были в касках, но разутые и без оружия. Разведчики забрали с них планшет с картами и документами, а вернувшись, отдали его Василию. Тот повесил ещё один груз на натруженные плечи и тут же о нём забыл: мысли не держались в дурной от слабости и усталости голове.
…До расположения части добрались глубокой ночью, да и добрались только потому, что с передовой — а вышли они в расположение соседней армии — их довезли на полуторке по рокадной дороге. Выложили груз и свалились едва не замертво.
Укушенного лейтенанта Курочкина с ними не повезли, соседи оставили его в своём медсанбате.
Утром, отоспавшись и без аппетита позавтракав, Вася пошёл к начальству. Брёл, повесив немецкий планшет на плечо, по расположению части с головой, будто набитой ватой, и пытался понять, о чём ему сейчас толковал дежурный. «Не подбирать какие-то кульки». Листовки, что ли, вражеские? Он их и так в руки не брал никогда. Мысли расползались, ему было не по себе.
— Господи, что со мной? — прошептал он сухими губами. — Как мне…
А додумать мысль уже не мог.
— Красноармеец Одиноков! Вася! — послышался женский голос. До него не сразу дошло, что окликали его уже несколько раз. С трудом повертел головой: вот те на! Добрая врачиха, Галина Васильевна!
— Здрасьте, Галина Васильевна. То есть разрешите доложить, товарищ… — начал он, еле ворочая языком.
— Минутку… Обойдёшься без доклада. А ну, стой спокойно. Дай я тебя осмотрю.
Она осмотрела Васю, пощупала лоб:
— Открой рот, высунь язык. Так. Кто командир?
— Лейтенант Курочкин. То есть не знаю… Курочкин того… А вы здесь как… как оказались?
— По делам приехала, — ответила она и крикнула властно: — Найдите командира батальона!
— Сейчас позовём, товарищ военврач!
Пока солдаты бегали за командиром, она выпытывала, чем Вася тут занимается.
— Ходили на ту сторону, — пролепетал Вася. — Сбор бр… брошенного оружия.
— А, знаю-знаю! И несли, конечно, на себе?
Что-то было в её вопросе смешное, но Вася так себя хреново чувствовал, что даже не мог сообразить, что. Мозгов хватило только для максимально простого ответа:
— А на ком же ещё…
Пришёл майор Кондрусь. Как и всякий нормальный человек, он понимал, что на войне с врачами надо очень сильно дружить, а потому излучал просто солнечную любезность.
— Здравствуйте, товарищ военврач, восхитительная Галина Васильевна!
— Вы мне бросьте эти политесы, майор, а лучше посмотрите на красноармейца Одинокова.
Кондрусь посмотрел на Васю, потом перевёл глаза свои опять на доктора:
— Галина Васильевна, а в чём тут суть?
— В том, что он бледный, просто белый весь, горячий и неадекватный. Неделю назад, всего неделю назад он вышел из госпиталя, а последние пять дней, как я поняла, вы заставляли его таскать тяжести, недопустимые даже для здорового человека.
— Война, товарищ военврач.
— Ой, как хорошо, что вы мне сказали! А я и не знала! Короче, рядовой Одиноков едет со мной в госпиталь.
Кондрусь задумался:
— Как это, едет? Надо же оформить.
— Оформляйте. Прямо сейчас.
— Галина Васильевна, прямо сейчас не получится. Прямо сейчас я намерен принять у красноармейца Одинокова доставленное из-за линии фронта оружие. Он в группе вместо командира. Вы езжайте, а я потом оформлю и отправлю красноармейца вам вослед.
— Что-то я не понимаю, — удивилась военврач. — Или вы что-то не понимаете? Он едет со мной, вот и всё. Я его не могу тут оставить в таком виде.
Она указала Ваське на скамейку рядом, велела сесть, а не маячить тут. Потом, видя, что Кондрусь продолжает размышлять, кивнула головой на «ЗиС» командующего армией Рокоссовского, тихо въезжающий на плац:
— Мне, что ли, Константина Константиновича попросить, чтобы он приказал вам оформить Одинокова на лечение?
— Нет, — поперхнувшись, чужим голосом пискнул майор, — не надо Константиныча.
И повернул голову, а машина уже стояла у него за спиной, и Рокоссовский открывал дверцу. Вслед за ним из машины выбрался командир дивизии Смирнов и ординарец командующего армией. Присутствующие на плацу, включая военврача, вытянулись по струнке. Вася Одиноков, встав со скамейки, тоже изобразил отдачу чести. Смирнов указал командарму на Кондруся, негромко доложил:
— Командир батальона, майор Кондрусь.
— Здравствуйте, товарищ майор.
— Разрешите доложить, товарищ командарм первого ранга! Красноармеец Одиноков привёл с той стороны отряд с собранным оружием! Принял командование отрядом в связи с выбытием из строя лейтенанта Курочкина!
— Благодарю, красноармеец Одиноков.
— Служу! — чужим голосом сообщил Василий. Командарм снова повернулся к майору:
— Что случилось с лейтенантом?
— Укушен змеёй во время выполнения задания!
Командарм кивнул, посмотрел на военврача, улыбнулся ей:
— Вы уже осмотрели лейтенанта, товарищ военврач?
Об их с Галиной отношениях знала вся армия. Но при людях он старался придерживаться с ней официального тона.
— Нет, об укушенном лейтенанте слышу впервые. Я здесь по поводу кульков.
— Разрешите доложить! — вмешался майор Кондрусь. — Лейтенант Курочкин оставлен на излечение у соседей, в 30-й армии!
Командарм кивком обозначил, что информацию принял, спросил Галину Васильевну:
— Так что с кульками?
— Ночью опять накидали. Приехала взять образцы, проверить состояние здоровья тех, кто с ними контактировал. И вдруг, представьте, вижу вот это, — и указала на Василия.
— А что с ним не так?
— Он только что из госпиталя. А товарищ майор отправил его в этот рейд, боец нёс недопустимую после ранения тяжесть, и теперь его надо долечивать. Садитесь, красноармеец Одиноков.
Вася посмотрел на остальных командиров, и поскольку никто не возразил, сел. Командарм глянул на комбата, и у того прорезался голос:
— Разрешите доложить, товарищ генерал-майор! В формуляре красноармейца Одинокова написано: «Годен к строевой».
— Нет-нет, — погрозила пальцем военврач. — Там написано: «Щадящий режим».
— Так ведь рейд простенький…
— Как показал себя красноармеец в рейде?
— Задание выполнил! Инициативен, смышлён, физически крепок! Несмотря на щадящий режим! В связи с укушением лейтенанта Курочкина принял командование отрядом!
Василий, невзирая на слабость, опять встал:
— Товарищ майор! Разрешите обратиться к товарищу полковнику! — Кондрусь разрешил, и Василий обратился к Смирнову: — Товарищ полковник! Разрешите обратиться к товарищу генерал-майору! — и, услышав разрешение, протянул Рокоссовскому немецкий планшет: — Здесь карты и документы, взятые у погибшего немецкого офицера.
Его беспокоили эти документы. Потому и предпочёл передать их сразу в руки высшего военного лица. На двух или трёх привалах, которые они устраивали после перехода той шоссейки и обретения этого планшета, Василий смотрел документы, изучал карты. И каждый раз у него происходило какое-то раздвоение сознания: с одной стороны, он видел обыкновенные бумажки с буковками, линиями и стрелками, с другой — испытывал ужас, каким-то чудом зная, что может произойти на этой земле. Какая-то в этой карте была недоговорённость, но он её чувствовал.
Рокоссовский, просмотрев документы, развернул карту, воскликнул:
— Вот оно что! Вот чего задумали! — он показал карту Смирнову, постучал по карте пальцем: — Видите? — посмотрел на Васю: — За это особая благодарность, товарищ Одиноков. Вы даже не представляете…
Но Вася как раз представлял: на него опять накатило.
— Там… Там… — он пытался понять и не мог.
— Вам надо лечь, красноармеец, — сказала Галина Васильевна, показала на выгородку в тени, спросила комбата: — У вас там что, сено?
— Сено, сено, — подтвердил комбат.
— Вот, ложись на сено, а я с кульками закончу, заберу тебя, и поедем лечиться.
И тут Вася наконец понял:
— Сенино! — сказал он. — Сенино, товарищ командарм! Там есть Сенино и есть Кулиабкино, — он произнёс так, как было написано на немецкой карте — Kuliabkino. — А между Сенино и Кулиабкино лес. Сверху нарисована узкоколейка, а куда идёт — стёрто, и станции тоже нет. А в этом лесу, я сам слышал, сгружали танки. Наверное, на этой станции. Несколько ночей подряд. Это будет ужасно, ужасно, их надо остановить, — и затем его повело, и он рухнул на скамейку. Майор посмотрел на него с недоумением, военврач велела молчать, Рокоссовский позвал ординарца, распорядился:
— Запишите: Одинокову благодарность в приказе, лейтенанта Курочкина к ордену.
Затем сказал майору, что сейчас подойдёт к складам смотреть доставленное оружие, а потом с высоты своего роста повёл головой, заглянув в глаза всем, кто был рядом, и едва заметно кивнул, отпуская их. И все, будто услышав команду «вольно», расслабились, пошли по своим делам. Даже ординарец скрылся в машине. И остались на плацу только командующий, военврач и опять развалившийся на скамеечке красноармеец Одиноков.
— Ну зачем примчался? — ласковым голосом спросила Галина, сохраняя строгий вид.
— О чём ты? — лицемерно удивился Константин Константинович. — У меня тут дела.
— Неужели?
— Да ладно тебе, — сказал он. — Ты же знаешь мою примету.
— В приметы он верит!
— Да, если мы видимся с утра того дня, когда я еду на передовую, со мной ничего страшного не случается. Ну правда! Стопроцентно. Проверено.
— И ведь боевой генерал! — сокрушённо сказала она. — Слышали бы тебя твои солдаты.
И они синхронно посмотрели на Васю.
Вася попытался сидя отдать честь:
— Разрешите идти!
— Сидеть! — приказала Галина Васильевна.
— А что, красноармеец Одиноков, вы читаете военные карты? — спросил командарм.
— Читаю. Я студент, геолог, — облизывая сухие губы, сообщил ему Василий.
— Вот как! И немецкий язык знаете?
— Знаю.
Рокоссовский щёлкнул пальцами, из машины тут же выглянул ординарец.
— Запишите: Одинокова — на ускоренные курсы младшего комсостава, — распорядился командарм.
— После выздоровления, — уточнила Галина Васильевна.
По пути к райцентру, где располагался госпиталь, Василий отмяк, ему стало лучше. Сработали, наверное, порошки, которые дала ему доктор. Он их запил тёплой водой из термоса её шофёра, пристроился на заднем сиденье, подремал. Какая-то мысль не давала ему покоя. Что-то сегодня было сказано… или услышано… прошёптано важное. Но — ускользала мысль. Зато вспомнилось про кульки.
— Можно спросить, Галина Васильевна?
— Да, Вася.
— А вот вы про кульки говорили. Я не понял, это что?
— Это, Вася, такие бумажные пакетики. Уже несколько дней немцы сбрасывают их с самолётов в расположении наших войск. А в них — мельчайшие насекомые. Что это такое, опасны они или нет, пока неизвестно. Велено следить за каждым вражеским самолётом, собирать эти кульки и сжигать на месте. Проводим дезинфекцию. Несколько штук отправили на проверку в Москву.
— Вот же гады, — без эмоции в голосе пробормотал Василий. — Мало, что сами к нам припёрлись, так теперь ещё и своих вшей нам скидывают.
Шофёр захохотал.
В госпитале Васю обследовали, пришли к выводу, что надо полежать, попринимать лекарства, реабилитироваться.
— Опоздали бы на два дня, мог помереть, — спокойно сказала ему терапевт. — Были уже такие случаи.
Вечером он лежал на чистой простыне, слушал стоны за стеной, голоса под окном. На душе было легко.
12 сентября 1941 года
Опыт борьбы с немецким фашизмом показал, что в наших стрелковых дивизиях имеется немало панических и прямо враждебных элементов, которые при первом же нажиме со стороны противника бросают оружие, начинают кричать: «Нас окружили!» и увлекают за собой остальных бойцов. В результате подобных действий этих элементов дивизия обращается в бегство, бросает материальную часть и потом одиночками начинает выходить из леса. Подобные явления имеют место на всех фронтах. Если бы командиры и комиссары таких дивизий были на высоте своей задачи, паникёрские и враждебные элементы не могли бы взять верх в дивизии. Но беда в том, что твёрдых и устойчивых командиров и комиссаров у нас не так много.
В целях предупреждения указанных выше нежелательных явлений на фронте Ставка Верховного Главнокомандования приказывает:
1. В каждой стрелковой дивизии иметь заградительный отряд из надёжных бойцов, численностью не более батальона (в расчёте по 1 роте на стрелковый полк), подчинённый командиру дивизии и имеющий в своём распоряжении кроме обычного вооружения средства передвижения в виде грузовиков и несколько танков или бронемашин.
2. Задачами заградительного отряда считать прямую помощь комсоставу в поддержании и установлении твёрдой дисциплины в дивизии, приостановку бегства одержимых паникой военнослужащих, не останавливаясь перед применением оружия, ликвидацию инициаторов паники и бегства, поддержку честных и боевых элементов дивизии, не подверженных панике, но увлекаемых общим бегством.
3. Обязать работников особых отделов и политсостав дивизий оказывать всяческую помощь командирам дивизий и заградительным отрядам в деле укрепления порядка и дисциплины дивизии.
4. Создание заградительных отрядов закончить в пятидневный срок со дня получения настоящего приказа.
5. О получении и исполнении командующим войсками фронтов и армий донести.