Житие Одинокова

Глава шестнадцатая

Ванная комната на Ближней даче была удобной. Всё самое необходимое. Электрический камин грел воздух, водонагреватель «Сименс» — воду. Мылся Сталин под душем, сидя на подвесной скамеечке, установленной на низкие бортики ванной.

Была, правда, одна трудность — но он попросил, и для него изготовили специальную щётку на длинной ручке, с мочалкой на конце.

У семейных таких проблем не бывает. Позвал жену, и она тебе намылила спинку. Хотя лично он даже при живой Наденьке делал это сам… Потому что… Негоже мужчине показывать себя в некоторые моменты. Конечно, в другие моменты женщина видит мужчину неодетым, и неприятных чувств он у неё не вызывает. Мы согласны с этим тезисом, товарищи. Но неодетый мужчина в постели — это совсем не то же самое, что неодетый, но сидящий в ванной. Или на толчке. Как сторонники диалектического материализма, мы обязаны это понимать…

Наденьки давно нет… А Валя, сколько раз она предлагала: «Мне не трудно, Иосиф Виссарионович, я вас помою» — но он обходится своей специальной щёткой. «Спасибо, Валя, я сам». Она ему только всё здесь приготовит и уходит, вздохнув.

Даже если бы он стал сапожником или если бы он стал священником — всё равно думал бы так же. Своё тело — это своё тело. Не будем смешивать общественное и личное. Построить городскую баню — дело общественное. Помывка в той бане — личное. Тем более, если помывается товарищ Сталин.

Его давно занимал вопрос: что такое Сталин? Не кто такой Сталин — это он знал не хуже прочих, а что?.. Вряд ли правильно, что Сталин — это вот это тело: с испорченной рукой, с некрасивыми зубами и жёлтыми от внутренней болезни глазами. Но ещё большим упрощенчеством веет от заявлений, что Сталин — великий вождь всех народов, залог наших побед. То есть, конечно, залог — но что это за такой залог? В чём его смысл?

Исторический материализм не позволял найти ответа. Но он владел и другими методами познания! В духовном училище был из лучших, получил похвальный лист. Он усваивал православие максимально полно, хоть и не верил в Бога… Нет, не так: он не верил в того Бога, каким его рисовали учителя. Он понял: Бог ничего не делает за людей. Люди всё делают сами, а помогает им не Бог, а вера в Него! Вера, вот в чём сила.

Однажды — давно — шалопай Васька набедокурил в школе. Наказывать его никто не решился, а он и не боялся. К счастью, один из учителей, посмелее других, сообщил об этом ему. Он позвал Василия, усадил напротив себя, спросил:

— Ты что, думаешь, ты — Сталин?

Мальчишка удивился, ответил, что на его тетрадках стоит эта фамилия.

— Нет, — усмехнулся он. — Ты не Сталин.

— Ну если, в смысле, как бы, того, — заблеял отпрыск, — что я не этот, который ты…

Он покачал головой, наклонился к нему, прошептал:

— Ты думаешь, я — Сталин?

Васька ничего не сказал, но по лицу было видно, что удивился ещё больше. А он опять покачал головой, как бы отрицая, что он — Сталин, и указал трубкой на собственный портрет, висящий на стене:

— Вот Сталин!

Это бесполезно. Не понял дурачок, да и не поймёт никогда. А мать его, Наденька, была верующая. Думала, он не знает, что она в церковь ходит. Нет, милая моя, дорогая моя, любовь моя. Товарищ Сталин всё знал. Вот Наденька могла бы понять, что такое Сталин, да только не решилась: тяжела была ноша, не по её силам…

…Он вытерся, натянул брюки, надел домашний китель. Какую ложь распускал патриарх Тихон о Советской власти! Говорил, мы разрушаем веру. Смешно. Уж кому-кому, а товарищу Сталину известно, как было на самом деле. Насколько издевательский режим был в духовных — в духовных! — учреждениях при царизме, какие там применялись иезуитские методы воспитания. Слежка, тайные обыски, подавление воли… При таком отношении к делу церковь сама себя разрушала. Как только Временное правительство отменило в армии обязательную исповедь и причастие, сразу и выяснилось, что количество верующих солдат ниже пяти процентов. Остальные просто перестали ходить к исповеди. А солдаты — сплошь крестьяне, то есть веру в Господа потеряло российское крестьянство. Крестьянство! Потеряло веру! Кто его до этого довёл? Большевики, что ли?

Вспомнил притчу: человек сломал хлеб, и оказалось, тот внутри — гнилой. Виноват ли человек, сломавший хлеб, в том, что хлеб — гнилой?.. Пробормотал про себя: «Не хотели они ходить путями Его и не слушали закона Его. И Он излил на них ярость гнева Своего… Но они не заметили; горела земля у них, но они не поняли».

Через двадцать лет после свержения царизма больше половины населения указали в переписных листах, что они — верующие. Статистика! Научные методы. Почему так произошло? Легко догадаться! Проблема была не в православии, а в людях, устроивших себе из церкви кормушку. Не стало тех людей, не стало и той проблемы; вера окрепла… Надо бы учитывать это во внутренней политике, так новая беда: выросло целое поколение управленцев, убеждённых, что вера в Господа — это что-то тёмное, отсталое. А сами, если разобраться, подменили веру в Господа верой в Сталина.

…К ужину ждали нескольких генералов, из тех, кто в этот день был в Москве.

Правый от входа конец стола занимали закуски, там же стояло несколько бутылок с вином и коньяком, водка в графинах. Далее были выставлены приборы, хлеб, соль и пряности, травы, овощи, орехи. Первые блюда в больших судках располагались на другом столе. Обслуживать себя, в том числе наливать суп, каждый должен был сам.

Генералы уже пришли. Практически со всеми Сталин был знаком, помнил их имена-отчества. В отличие от деловых бесед, в которых он неизменно называл себя во множественном числе: «мы полагаем», «по нашему мнению» и т. д., а обращались друг к другу по фамилиям с прибавлением слова «товарищ», — в застольных беседах следовало держаться проще.

Военные парни всё же чувствовали себя скованно: кроме Голованова, Василевского и ещё двоих-троих, они крайне мало общались со Сталиным, а на таких «дачных» посиделках не бывали вовсе, и потому робели.

Приехали Молотов и Микоян.

Прибыл и ещё один гость: друг детства Сталина, священник Георгий. Накануне он прибыл из Грузии в Москву, просил о встрече. Сталин ответил, что не может принять его в Кремле в одежде священника: люди неправильно поймут. Или переоденься, или приезжай на дачу. И вот Георгий пошил себе модный гражданский костюм и приехал на дачу. Когда он вошёл в зал, Сталин засмеялся:

— Ай, Гога! Переоделся! Бога не побоялся, а меня испугался! Ай, Гога!

— Здравствуй, Сосо, — с застенчивой улыбкой проговорил гость. — Как дела?

Сталин левой рукой приобнял его за талию, повёл к столу с супами:

— Ты спрашиваешь, как наши дела, друг мой? Какие у нас дела! Вот у вас, — и он потыкал пальцем вверх, — дела. А у нас — харчо! — и правой рукою приподнял крышку судка. — Харчо, специально для тебя, Гога. А здесь уха… Щи…

Он налил гостю и себе первого, затем так же без всякого особого приглашения то же сделал каждый из присутствующих. Субординация тут не соблюдалась.

Также по своему выбору каждый налил себе спиртного. Священник пожелал «Цоликаури», и Сталин ему налил. Сам он предпочёл «Телиани». Наполнив маленькую рюмку, обратился к присутствующим:

— Товарищи! Вот — отец Георгий, православный священник и мой старый друг. Выпьем за его здоровье.

Сталин выпил, отец Георгий перекрестился, пошептал и тоже выпил, а затем и все остальные. Закусили, оживились.

— Гога, какой у тебя костюм! Какой костюм! — восхищался Сталин. — У нашего Молотова костюм хуже.

Молотов равнодушно оглядел костюм Георгия и уткнулся в тарелку с ухой.

— Грузин-портной пошил, — объяснил священник. — Хочешь, адрес дам? Ателье на Полянке. Спросить Вахтанга.

Сталин отрицательно покачал головой:

— Наверное, дорогой костюм.

— Нет, совсем бесплатный.

— Как это?

— Э, слушай. Я пришёл. Вахтанг благословения попросил, руку поцеловал. Я говорю: костюм нужен, завтра. Нет, говорит, отец, завтра никак. Уважаю, говорит, тебя и Господа, но никак. Я говорю: завтра меня ждёт Сталин. Он отвечает: что ж ты сразу не сказал? Приходи вечером на примерку, а завтра будет костюм. Сегодня забираю, спрашиваю, сколько платить. Он отказывается, говорит: за костюм, который пойдёт к товарищу Сталину, я сам заплачу.

Сталин смеялся:

— Костюм пойдёт к Сталину! Вы слышали? А? Костюм пойдёт! Ай да костюм!

Выпили уже по второй и по третьей, народ размяк. Сталин короткими репликами направил разговор на тему религии.

— Все люди верят! — шутил генерал от артиллерии. — Одни верят, что Бог есть, другие, что его нет.

— А по мне, сказки всё это, — мужественно заявил другой. — Наука выше веры.

— Ответь ему, Гога, ответь, — подначивал Сталин.

Священник вытер губы салфеткой:

— Отвечу. И даже пример приведу. Учёные уверяют, будто в древние времена в Александрийской библиотеке насобирали семьсот тысяч книг. Но они, дескать, сгорели. А сообщалось об этом только в двух книгах, которые тоже исчезли. Остаётся учёным только верить, что была такая библиотека и что она сгорела. И они же сомневаются в Господе нашем, указывая, что о нём написано только в нескольких книгах. А в чём разница?

Сталин засмеялся:

— Ты жалеешь о том пожаре?

— Не могу сказать, Сосо. Товарищ Сталин. Подозреваю, если библиотека была, в ней хранили языческие книги… Я жалею только людей.

— Да? Немцев тоже?

Отец Георгий выпрямился на стуле:

— В Священном писании читаем: «Не радуйся смерти человека, хотя бы он был твой лютый враг: помни, что все мы умрём». К чему эта притча? Не уподобляйтесь врагу, ведите ратное дело, не впадая в злобу. Поразив врага, не кричите: «Слава Богу!», но говорите: «Господи, помилуй мя».

Сталин был доволен, гордился своим другом.

— Как хорошо вы говорите по-русски, отче, — сказал Василевский.

— В семинарии, где мы учились, грузинский язык был под запретом, — объяснил отец Георгий. — Разрешалось общаться только по-русски, даже вне занятий.

— Да, — подтвердил Сталин. — Нарушителей ловили и наказывали. Не уважали царские сатрапы культурные традиции и права народов… А скажите, товарищи генералы, есть ли верующие в ваших воинских частях?

Генералы отмалчивались, некоторые неопределённо вращали глазами и морщили лбы. Один встал и доложил, что верующие в его частях имеются, и даже известны факты новообращения к вере солдат и офицеров.

— Крестятся в купели, — сокрушённо сказал он. — Как только рядом с расположением части оказывается действующая церковь, так и бегут туда. Не уследить, товарищ Сталин.

— А ваше ли дело следить за этим?

— Нет, но мой комиссар озабочен.

— А эти новообращённые воюют лучше или хуже прочих?

— Не хуже, товарищ Сталин. Так же.

— А если так, зачем за ними следить?.. В армии, а особенно среди партизан, есть не только верующие, а даже священнослужители. Они такие же граждане.

— Может, надо отдать приказ, чтобы поощряли переход к вере?.. — предложил один из генштабистов.

— Мы не можем отдавать такие приказы, они вопреки всей прежней политике, — негромким голосом заметил Молотов.

— Дело не в прежней политике, — прищурился Сталин. — Политика служит интересам страны, и мы можем её менять. Но такого приказа не отдадим, потому что верить или не верить — это личное дело каждого. А отдай такой приказ, так начнут крестить насильно.

Обнаружив, что товарищ Сталин благосклонен к религии, каждый из генералов постарался вспомнить хоть что-то, что знал на эту тему — но не знали практически ничего. Сталину наскучил их детский лепет, подогретый спиртным, и он перевёл разговор на более известный им предмет, обстановку на фронтах. Врага остановили. Фронт проходил восточнее Волоколамска и далее по линии рек Нара и Ока, а на юго-западных подступах к Москве — в районе Тулы. Вождь выслушивал разные мнения, высказывал своё.

Напомнил указание, что командиры обязаны изыскивать в сутки для себя и своих подчинённых как минимум пять-шесть часов для отдыха, иначе плодотворной работы не видать. А то иногда забывают о сне. Понятно, что идёт война, но не выспавшийся боец — это уже полбойца, что уж говорить о командирах. О воинах надо заботиться!

Выпили за армию. Сталин заговорил о причинах поражения Франции:

— Уверовав, что у них после Первой мировой войны самая сильная армия в Европе, а линия Мажино неприступна для немецких войск, французское правительство перестало заботиться о своей армии и её вооружении. К руководству армией там пришли никому не известные генералы Гамелен, Жуэн и другие. До этого они обанкротились, пытаясь заниматься бизнесом. Потом потерпели поражение в выборах депутатов парламента. Хотели получить министерские портфели, но и в этом не преуспели. Решили возглавить армию. На это правительство согласилось. Дескать, армия, это неважное дело, его можно доверить даже таким неумехам. И в итоге к военным во Франции стали относиться пренебрежительно. Даже девушки перестали выходить замуж за офицеров…

Присутствовавшие офицеры засмеялись. Сталин улыбнулся, продолжил:

— …и Франция проиграла войну. Товарищи! Армия может быть сильной только тогда, когда пользуется исключительной заботой и любовью народа и правительства. В этом величайшая моральная сила армии, залог её непобедимости.

— А союзники, товарищ Сталин? — спросил один из генералов. — Они собираются бить гитлеровцев в Европе? Или так и будут делить с ними колонии в Африке?

Сталин указал на Молотова, и тот незамедлительно пустился в нудные и непонятные для военных рассуждения о тонкостях дипломатической игры.

— Разрешите обратиться, — не выдержал один из командиров ПВО. Он весь вечер ёрзал, чувствуя какое-то беспокойство, и наконец не выдержал. Увидев кивок вождя, спросил: — Товарищ Сталин, опасное время. Немцы в любой момент могут совершить налёт. А у вас везде горит свет — это… это… — он боялся сказать, что вождь нагло нарушает приказ о светомаскировке, и подбирал слова. Наконец подобрал: — Это неправильно.

— Не беспокойтесь, — улыбнулся Сталин. — Гитлеровцы едва успеют поднять свои самолёты, а нам сюда уже сообщат. Мы успеем выключить свет.

Заметил, что двое приглашённых не пьют совсем. Сказал им:

— По рюмке можно и морякам.

Принесли набор вторых блюд, каждый брал что хотел. Сталин посоветовал отцу Георгию рыбу.

— Очень хорошая рыба, Гога, дорогой. Уверяю, ты такой не кушал. Очень вкусно.

— Товарищ Гога! В рыбе фосфор! Полезный! — улыбаясь, пошутил генерал Судаков.

Сталин молча посмотрел на него, и смотрел долго. Генерал заёрзал, начал краснеть. Все замолчали. Наконец Сталин тоже улыбнулся:

— Фосфор? Вам виднее, вы химик. Но в рыбе есть ещё острые кости.

— Да, товарищ Сталин, — выдавил из себя генерал.

— Будете кушать эту рыбу, не забывайте про кости.

— Слушаюсь, товарищ Сталин.

Сталин прошёл к патефону, выбрал пластинку. Зазвучала русская песня «Стонет сизый голубочек». Он послушал, снял её и, сказав: «Для нашего гостя», поставил пластинку с грузинской песней. Когда пластинка докрутилась до конца, вдруг снова обратился к генералу Судакову:

— Вы извините, что я задумался, глядя на вас. Я вспоминал название вашей статьи, опубликованной в бюллетене Академии наук.

— Она называлась «Будущие взрывчатые вещества и химическая защита», — выдавил из себя Судаков. — Вы её читали, товарищ Сталин?

— Конечно.

— Это мне очень… очень… — Судаков задыхался от волнения.

— Успокойтесь, Николай Петрович. На днях вас пригласят, и мы с вами обсудим эти проблемы. Запишите на листочке, кого ещё из специалистов стоило бы пригласить.

— Непременно… Непременно…

Как всегда на таких посиделках, в завершение ужина пили чай. Наливали его из большого самовара, кипевшего на отдельном столе. Чайник с заваркой подогревался на конфорке.

Разъехаться успели до налёта немецкой авиации. Отец Георгий остался на ночь…

…С утра в Ставке Верховного Главнокомандования командующий Московским военным округом и Московской зоной обороны генерал Артемьев докладывал, как строится новая зона обороны. Вдруг Сталин задал вопрос:

— А как вы готовите части гарнизона к параду на Красной площади 7 ноября?

— Товарищ Сталин, — удивился генерал, — мы всё отдали на фронт. Вряд ли наберём нужное количество войск для парада. Ну «коробки» пехоты ещё можно сколотить. А танки? Их у меня нет ни одного. И вся артиллерия на огневых позициях.

— Вы недооцениваете политическое значение парада, — вынув изо рта трубку, ответил Сталин. — Этот парад равен фронтовой операции. Парад готовить! Необходимые войска найти. Артиллерией поможет Главное артиллерийское управление, будут и танки.

— Слушаюсь, товарищ Сталин.

— Подготовку ведите в секрете. Сделайте так, чтобы до последнего часа никто не знал, когда начнётся парад.

— А на какой час его назначить?

— Час назначите накануне. 6 ноября будет торжественное заседание. После заседания скажете лично мне.

— Товарищ Сталин, а если прорвётся вражеский самолёт и начнёт бомбить парад?

Сталин усмехнулся:

— Во-первых, ни один вражеский самолёт не должен прорваться. А во-вторых, если всё же сбросит бомбу, то уберите пострадавших и продолжайте парад.

Он встал из-за стола, прощаясь с генералом:

— Посоветуйтесь с товарищем Будённым. Он будет принимать, а вы — командовать парадом.

На другой день в Ставку прибыл срочно отозванный с Западного фронта маршал Будённый. Поздоровавшись с ним, Сталин сказал:

— Мы собираемся провести 7 ноября в Москве военный парад. Что вы на это скажете?

Будённый оторопел.

— Парад мы проведём обязательно, — как бы рассуждая сам с собой, повторил Сталин. — Мы с вами, Семён Михайлович, разделим обязанности принимающего парад: вы объедете и поздравите войска, а я скажу небольшую речь. Согласны?

— Я буду рад выполнить это поручение.

В Москву из Куйбышева прибыла Светлана. Она уже месяц как просила его о встрече:

И вот она прилетела.

Было 28 октября 1941 года. Её привезли в Кремль, провели в недавно построенное бомбоубежище, полностью оборудованное. Отделанные деревянными панелями комнаты, мебель, большой стол с приборами были такие же, как у него в Кунцеве, на Ближней даче. Кругом лежали и висели карты…

Сталину докладывали обстановку на фронтах. Ожидали встречи с ним три наркома. Группа инженеров привезла для показа опытные образцы новых противотанковых ружей. Ждали ответа многие письма. Вечером предстоял обед с американцами, надо было подготовиться.

Пришло сообщение, что немецкий самолёт, пролетев над Москвой, сбросил некоторое количество небольших бомб. Они попали в университет на Моховой и в здание ЦК на Старой площади. Полутонная бомба угодила в Большой театр: взрывом развалило фасадную стену, образовалась громадная брешь — и Большой театр стал непригодным для проведения 6 ноября торжественного заседания, посвящённого годовщине Великой Октябрьской социалистической революции.

А Светланка приставала, хотела говорить с ним. Она была счастлива, а ему жалко было отвлекаться от дел. Он вообще не знал, о чём с ней говорить…

С обыденной точки зрения, он был «плохим отцом». В последние годы его дети были разбросаны по близким родственникам, их жизнью он практически не интересовался, не проявлял себя любящим и ласковым, заботливым родителем. Но если бы кто высказал ему подобные претензии, он бы не согласился. Он возразил бы, что занят важной работой, что от этой работы зависит счастье и благосостояние всего народа, а значит, и его собственных детей. В дни войны — тем более. Семья ушла на второй план? — нет, она для него на тех же позициях, что и весь народ. Он Главнокомандующий, и если его Армия победит врага, то спасены будут все. Кто может сделать для своей семьи больше?!

Такого же отношения к жизни он ожидал и от выросших детей. Выросли. Яшка в плену. Васька — избалованный, слабовольный, лживый юноша средних способностей, склонный шантажировать окружающих начальников тем, что он «сын Сталина». Только третий сын, прижитый в ссылке, вроде нормально работает. Но он с ним не общается, чтобы тот не испортился, как Васька.

А вот в их младенчестве он их тетёшкал. А как же. Наденька была строга с ними, редко ласкала, а он как раз наоборот… Хоть и не каждую минуту, всё же занятой человек. Светланку носил на руках, целовал, называл «воробушка», «мушка». Кто отнимет у него эту любовь? Кто кинет камень, что сейчас он занят, тем более теперь её на руки не поднять, а целовать при всём сборище генералов и наркомов и вовсе не дело.

— Ну как ты там, подружилась с кем-нибудь из куйбышевцев? — спросил он, чтобы хоть как-то обозначить свой интерес к её делам.

— Нет, — ответила она, — там организовали специальную школу из эвакуированных детей, их много очень.

Сталин удивился, потом пришёл ярость — чего она совсем не ожидала:

— Как? Организовали специальную школу? Ах вы! — он искал слова поприличнее. — Ах вы, каста проклятая! Ишь, правительство из Москвы приехало, их деткам школу отдельную подавай! «Провинциальные» дети им не ровня!

Он быстро пожалел об этой вспышке. Обнял дочь за плечи, говорил ей какие-то нежные слова, повёл обедать. Но голову сверлила мысль: эти детки, бесталанные сынки тех «годных людей», которых он, Сталин, нашёл и назначил на должности, когда-нибудь войдут в силу и будут считать, что страна принадлежит им. Они создадут для себя специальные школы, поликлиники, городские кварталы, магазины, рестораны… Любой из них будет жить лучше любого трудящегося — не потому, что сам он «годный человек», а по праву рождения. Это дворянство в его самом ужасном воплощении, дворянство, не обязанное работать на страну, но взявшее себе право потреблять произведённое народом.

Вот это поколение руководителей уже не будет верить ни в Бога, ни в Сталина. Ничто не остановит их жадности. Дела пойдут всё хуже. Придёт время, скажут: «Социализм плох». Но плох будет не социализм, а беспринципные люди, вставшие во главе…