Гончие Артаксеркса

Глава 18

Приехали в Кадингир вовремя. Схватки только начинались. Роженица находилась в круглом шатре, поставленном в задних покоях дворца.

Багой наблюдал за происходящим через щель между толстыми коврами составляющими шатёр. Внутри было почти темно, только фигуру врача и Атоссу освящал слабый свет. Огонь экономили, что бы не осквернить его родовой кровью. Хорошо что у них был ликийский врач, принявший зороастризм, но совершенно не следующий ни правилам ни ритуалам. Благовония источали свой аромат отгоняя множественных демонов спешащих на запах крови.

— Ахура-Мазда создал этот мир добрым, красивым и приятным, но Ангра-Манью принёс в него 99 999 видов горестей и тяжких болезней. И в результате Ахура-Мазда отправил изедов Нирусанга и Аирьемана для спасения человечества и четвероногих (животных) от этих хворей, и для избавления от ахриманских болезней. И те изеды срочно приступили к этой миссии, усердно и результативно работая над лечением людей и животных. С помощью растений, лекарств, соблюдения правил гигиены, хирургических операций, а также молитв и заклинаний они занялись исцелением больных и уничтожением болезней и смертей, что делали наряду с уничтожением всякого рода колдунов, злых фей, джинов и безбожников — бормотал багой себе под нос священные слова учения Заратуштры, продолжая наблюдать за действиями врача.

Маржик завораживал. Его невысокая фигура, облачённая в белые одеяния, притягивала взгляд. Даже лицо лидийского врача было завязано белой тканью, ей же была повязана и голова, что бы ни один волос не помешал во время его священнодействия. Он выгладил как сам изеда спустившийся к людям, во тьму. Что бы помочь, противостоять злу и скверне. Белым пятном он словно перерезал тьму царящую в шатре. Врач двигался быстро, его движения были собраны, сжаты выверены до мелочей.

Роды были сложные, младенец не хотел выходить, видимо боги не хотели этого ребёнка или собравшиеся вокруг демоны были слишком сильны. Ребёнок шёл вперёд ножками и престарелая Госпожа, великая Правительница этого бы не выдержала. Маржик резал ей брюхо, что бы достать маленькую жизнь. Багой наблюдал, если его врач ошибётся, он сам его казнит, даже не передаст палачам Арсика.

Раздался крик ребёнка. Багой видел, как чистенького омытого младенца на руки взял Барзик, помогавший вожаку своей стаи. За последнее время, в походе, Барзан повзрослел, расширился, возмужал, в армии такому бы цены не было, а он всё за приключениями бегает. На руках с младенцем фригиец вышел.

— Кто? — поинтересовался багой.

— Девочка, — пояснил тот и понёс малышку мимо, где-то в глубине ждал Оксирт.

— Пария, — брезгливо передёрнулся багой, а ведь Арсик, его Господин и Повелитель, усыновит дочь Атоссы, не вынося домашние тайны на суд всех кому ни попадя. Откуда им знать, как живут правители? И хорошо что не знают, легче подчиняться будут.

Вскоре из шатра вышел и Маржик, серьёзный, сосредоточенный, погружённый в свои мысли.

— Великая Госпожа? — нервозно поинтересовался багой, не хватало что бы с ней что-нибудь случилось, Ох тогда точно не усидит на месте, прикопают и не спросят как звали, а потом жрецы нового правителя избирать будут, из числа убийц. Молодой мужчина вздрогнул, представив что сулит им с Арсиком смерть Атоссы.

— Всё нормально, спит, — чуть уставше, но всё ещё живенько проговорил врач. — Травы её усыпили. Хорошо всё прошло. Здоровая баба, выживет.

Маржик над тазиком стал смывать с рук кровь, мыть острый нож, которым резал правительницу. Багоя пердёрнуло, он отошёл подальше. Что бы капли случайно не попали на него, не осквернили. Врач руки мыл тщательно, выскребая с кожи всё, отмывая ногти, потом он подняв их вверх растирал в лучах солнца, словно оно их тоже очищало, убирая оскверняющую их кровь.

Багой не мог не уважать своего лидийского врача, примчавшись в Кадингир и осмотрев Госпожу. Он сразу понял серьёзность ситуации, и, несмотря на запрет о помощи, тут же всё приготовил к операции. А ведь мог всё оставить на волю богов, сослаться на происки даэвов. Но Маржик не убоявшись наказания, за возможные последствия или деже, смерь Владычицы, самоотверженно принялся за своё врачебное дело.

Храм Пильданаса вовсе не напоминал единый, гармоничный ансамбль. Все здания были построены в разное время, разным стилем и за разные деньги. Рядом соседствовали длинные деревянные дома, бытовавшие в моде ещё до прихода скифов и глинобитные арочные, а были в лёгкие, дорогие в стиле модного нынче Та-Кемет. При храме сохранилось много подземных сооружений, в одном из таких Калос проходил посвящение.

В полной темноте, которая должна была произвести впечатление на юное существо, впечатлять, потрясти, лаконец под заунывные гимны получил ритуальную тканевую полоску. Как не странно, Калос остался равнодушен. То ли сказалось общение с Маржиком, то ли жрецы делали не от души, приватив ритуал в рутину, но не тронуло всё действо струн в душе юноши. Получив свою «верёвочку», как Ласик для себя назвал выданную ткань, он вышел наружу.

Первое что бросилось юноше в глаза, это было толстое дерево, украшенное «верёвочками». свою он тоже повязал на ветку, и, наконец, закончив с подготовительными ритуалами, пошёл размещаться на новом месте.

Маржик на обучение не поскупился, Калосу выделили место среди детишек богатых родителей, это были пять домов в стиле Та-Кемет. Деревянные, без окон, с одной дверью, они особняком стояли на деревянном настиле, в форме буквы «пи». Их зелёные крыши изящно вздымались вверх подобно ласточкиному хвосту. В одном из них лаконцу и было отведено место.

Внутри было всё добротно и лаконично. Что не могло не порадовать. Четыре кровати стояли по стенам, рядом с которыми тяжёлые и удобные столы с ящиками, на которых ярко горели лампады. Масло никто не экономил. На всех был один умывальник с зеркалом. Условия жизни были не хуже каталогии.

Осмотревшись лаконец пошёл погулять под дерево, ожидая прихода соучеников.

Чего только он не передумал стоя под деревом, целых пол дня было в его распоряжении. Он обдумывал, как правильно встретиться с людьми, с которыми четыре года предстоит учиться бок о бок. И каждый раз он возвращался к образу Маржика, прикидывая, как бы тот поступил на его месте. Даже будучи обиженным на лидийца, юноша не мог не признать, что тот великолепно разбирался в людях, и прекрасно мог ими манипулировать. Вот теперь и ему предстояло правильно выбрать свою тактику.

К вечеру, когда ученики начали сползаться к своим местам, Калос статуей застыл на на деревянном помосте и всем приходилось его обходить, юноша же видел их лица, их реакцию, и оценивал каждого, что от кого ждать.

Были кто проходил молча, были кто кривился, один даже плечом задел. И их юноша запоминал.

— О, порно вызывать не надо, своя шлюшка белобрысая появилась… Потаскух у нас только не хватало для полного комфорта.

Калос отметил, что великовозрастный болван, попытавшийся его задеть, живёт с ним в одном доме. Это даже хорошо, всегда под наблюдением будет. Лаконец, дождался когда все прошли, усмехнулся, предвкушая развлечение, гибко потянулся, разминая мышцы, и пошёл следом за самым говорливым, к своему временному жилищу. Его движения были уверено раскованные. Юноша остановился на пороге, вальяжно закинув длинные худые руки на верхний косяк двери.

— Вы, щенки, слушайте меня. Если ещё какая недоросль тявкнет фаллосы ваши оторву, и вам же в глотку вобью. Вы козлы безрогие, я вас сам отделаю, мухими у меня тут все станете, если ещё пасти откроете.

Парни от этой тирады завозились на своих кроватях, не ожидая от беловолосого выражений отпетого уголовника.

— Шёл бы ты, лялька беловолосая, — попытался послать его самый смелый.

В мгновение ока, как прыжок пантеры, лаконец оказался рядом с ним, нависнув парня к стене, взяв за шею, щёлкнул зубами, почти у самого носа. Получилось не хуже чем у Абдастарта. Этот Калос совсем не напоминал того воспитанного, чуткого и нежного мальчика, которого знала семья. Резкий, уверенный. Собранный сейчас в храме он чувствовал себя как в бою.

Беловолосый зашипел парню прямо в лицо, глаза его стали чёрными, из-за расширившихся зрачков, лицо бледным, превращаясь в страшную маску, а на губах застыл хищный оскал. Словно белая пантера вселилась в Калоса.

— А тебя мразь, я сам поимею, если ещё тявкнешь.

Больше ему никто не перечил, почему-то все поверили что эта беловолосая шалава до смерти опасна. Как не странно, лаконец чувствовал себя старше всех этих маменькиных сынков учащихся на отцовские деньги, не знавших лаконской плети, тюремных оков и ласк семьи, никогда не убивавших, избалованных деньгами и сытой жизнью.

Больше Калоса не задевали, боялись. С кем-то даже подружился, потом, во время учёбы.

Учился лаконец усердно, где не хватало таланта, брал усидчивостью и прилежанием. В медицине его подготовка позволила перейти сразу на следующую ступень, из своего дома он только один ходил вскрывать трупы и изучать внутренности.

В храме Пильданаса или, как его называли эллины Мышиного Аполлона, врачеванию уделял должное значение, но всё-таки меньшее, чем Асклепион. Маржик же был отличным учителем, и давно уже начал натаскивать мальчишку.

В отличие от большинства ребят, Калос готовился к занятиям. Что бы не отвлекала от учёбы горячая юношеская кровь, он удовлетворял себя сам, лишаясь многих проблем которыми были завалены его одногодки.

Бывало по утрам когда остальные уже убежали купаться или веселиться, юноша оставался один дома, раскладывал свитки, и лёжа в цветастой мантие, поигрывая пальцами на голых ногах. Он вгрызался белыми ровными зубами в яблоко, что бы перебить вкус храмовой еды. Свитков было много, папирусные, тряпичные, где написано было с двух сторон.

Он просматривал их с удовольствием. Юноша с трепетом и любовью перебирал их, ему нравилось учиться, нравилось впитывать новые знания, и очень хотелось быть таким же умным как Маржик. Опять перед глазами встал строгий образ лугаля, не тот, который целовал, ласкал, лидиец представший перед внутренним взором был умный ироничный, знавший всё не понаслышке, в отличие от храмовых учителей.

Теперь юноша был уверен, Маржик его не любил, и это было так обидно. Калос хотел быть для него хорошим мальчиком, он старался, всё делал, что бы лугалю было с ним приятно. И ведь, глупый, думал, что это любовь.

Лаконец хмыкнул. Какая любовь, если Маржик взял и его под Афдостарта подложил. Как так можно. Почему он думал, что его, такого замечательного, обязательно агапа будут, душевное единение. Наверно всё дело в родосце. Ему понравился Мемнон, не с проста же он им любовался.

То, к чему он готовился давались на удивление тяжело. Вызовы демонов, раньше он видел, как это делал Лешай. Но тот не был обученным жрецом и использовал свои методы, которые подсказывало ему нутро, природное чутьё, многое из которого официальная наука отрицала как в подходах так и в трактовке.

Учёба это было именно то, что позволяло не думать, не вспоминать семью, его Митрическую семью. Почти год он был среди них и теперь… скучал. Он скучал по неугомонному и как сатир похотливому Барзику, с которым было беззаботно и весело. Он вспоминал Лешая и Скусу, их ласковое и доброе отношение.

Мысли же о Маржике юноша гнал прочь, но они всё равно навязчиво возвращались вместе с хитрыми глазами, насмешливым голосом, теплом рук, и умными замечаниями. Калос тосковал. Он был свободен, сыт, имел крышу, даже деньги, но теперь ему не хватало того, к чему привык за почти что год общения с лидийцем, юноша уже втянулся в процесс и получал от него удовольствие. Теперь он ощущал себя брошенным. То внимание, в котором раньше купался, растаяло как лёгкое облако в небе, от этого было тоскливо, только учёба отвлекала от горестных мыслей.

Одевшись в длинную хламиду храма ежедневно он шёл на высокий берег. Там, во время одного из занятий он увидел небольшой грот в берегу. Толстое дерево упало в море, оставляя после себя дыру, второй корявый древний платан всё ещё держался позволяя опытному человеку, привыкшему лазить по горам, беспроблемно спускаться в этот грот. В этой земляной дыре, просторной и удобной, никем не посещаемой, Калос удовлетворял сам себя. С берега он смотрел на летающих чаек, на бающиеся об обрыв волны, вспоминал Маржика его руки, губы, требовательные, сильные, его фаллос, большой по сравнению с ростом врача. Лидиец никогда не доставлял ему боли или неприятных ощущений, на что богат был более горячий Барзик. Маржик всегда был нежен и предусмотрителен, он предугадывал все его желания.

Когда низ живота полностью затвердевал, превращаясь в деревянное копьё, Калос подымал хитон и начинал ласкать себя, для разрядки же приходилось садиться или опускаться по собачьи на четвереньки, когда его дырочка требовала внимание к себе.

Отдаться кому-то из учащихся или учителей он не хотел, хотя мог бы. Но это унизило бы его. А где один, там образовались бы и другие, и выстроилась бы к беловолосой умелой давалке целая очередь. А то бы и все вместе его поимели. Такой участи Калос себе не хотел, он держал всех на расстоянии при любом неудобстве себе выпуская свою башенную пантеру. Беловолосую стерву боялись не только ученики.

Отдохнув перед занятиями и ополоснувшись, с холодной головой он спешил к остальным.

Занятия проходили под раскидистым деревом, за двумя длинными столами, за которыми, обычно, обедали. Свободных мест было много, заниматься ходили те, кто хотел, никого из под палки не гнали. Калос ходил на всё, стараясь не пропустить ничего, и как губка впитать в себя всё, что возможно из старших жрецов.

Так сидя за столом под деревом и слушая жреца, юноша забрасывал его вопросами, если что-то не понимал. Лаконец спрашивал, переспрашивал учителя до тех пор, пока у него всё не укладывалось в мозгах и не оставалось белых пятен. Ему было всё равно, как косились другие ученики, как раздражался сам учитель, но Калос прекрасно понимал, если их семья платит за его знания, то они должны войти в него все полностью. Каждый раз, задавая вопросы он вспоминал Маржика, который всё объяснял гораздо быстрее и проще, просто на пальцах, и после не возникало ощущения что ты глуп. Всё было в неумении жрецов правильно объяснять. Его лугаль мог.

Со своего места, за заднем столом, Калос наблюдал, как впереди сидящей парень прикармливал к себе щенка, белого с тёмными пятнами. Толстое раскидистое дерево давало тень, позволяя не сжарится в лучах яркого летнего солнца.

Не хватало ещё, что бы юношам головы напекло. Они сейчас находились с том возрасте, когда и так огонь в теле превалировал. Переизбыток же его мог вызвать не только носовые кровотечения но и потерю сознания. Так, что учились в тени, сместив занятия с утренних часов, когда здесь проходил завтрак, потом подготовка к обеду, на послеобеденное время. Солнце уже перешло полдень и начинало двигаться к закату, уменьшая дневной жар.

Щенок забавно вертел головой пытаясь выклянчить ещё что нибудь у учащихся.

Места свободного было предостаточно, так что сидели вольготно, не мешая друг другу, разложив на столе глину для амулетов, свитки, кожу, всё, что необходимо для урока.

Щенок заискивающе подошёл к Калосу. Лаконец поднял его перед собой на руках. Толстое голое пузико, ещё маленькое достоинство и куций хвостик…

— Пацан, — лаконец потрепал щенка по голове и положил к себе на хитон, зажав хвостатого между колен, что бы не вырвался. Наличие щенка совсем не мешало запоминать формулы заклеиваний, при каких фазах луны они проихносятся, при каких наносятся молча. Пёсик не отвлекал, свернувшись калачиком, прогревшись он заснул.

Учитель рассказывал о демонах и даэвах, как их призывать. На грифельной доске Калос зарисовывал для себя услышанное, что бы лучше запомнить.

Из глины сразу же делали медальоны для призыва с древними знаками, знания о которых передавались только устно в храме. Они изучали основной храмовый призыв: призыв мышей. Потом следовало изгнание.

В призыве главное было запомнить правильный ритм стука пальцами по деревяшке, которой служил обеденный стол. Ученики совместно отрабатывали этот навык, пока не начало правильно получаться.

Из дупла толстого дерева вылезла любопытная мышь, провидимому, среагировав на призыв. Она была настолько забавна, что Калосу захотелось рассмеяться над её видом, но юноша сдержался. Вместо этого он по привычке начал забрасывать учителя вопросами. Тот кривился но отвечал. Всё это Калос вносил в рядом лежащий дорогой папирус. Здесь были заметки для себя любимого, помогающие в обучении. Лаконец был в храме на хорошем счёту, как старательный и умный ученик.

На следующий раз им было обещано изучать призыв змей, там уже не стук а шуршание отрабатывать надо.

Юноша прекрасно понимал, насколько нужно ему это обучение, он не собирался всю жизнь быть в семье кинайдосом. Пример Лешая его не впечатлял. Он хотел пойти своим путём, встать на ноги.

После занятий юноши весело обсуждали любопытную мышь.

— Калипп, к тебе отец приехал, — прибежал к учащимся молодой жрец.

— Это не отец, а любовник, — фыркнул Лаконец передавая щенка Лаомедонту, с которым сдружился в храме. — он личный врач самого багоя.

Калос подумал и добавил:

— Мой Маржик ещё и Артаксеркса лечит, сам…

Принадлежащая стая гончих всегда выручала багоя. Вот и теперь вовремя доставленные сведения о готовящемся восстании порадовали его Арсика. Они вместе даже смогли отменить наказание для врача, за операцию Великой правительницы, точнее перенести его на потом. Атосса жива и это было благо от самого Ахура Мазды. Но никто не имел права касаться ножом тела и пускать кровь.

С наказанием разберутся позднее, когда его стая вернётся с Кипра. Именно с этого дающего медь острова Артаксеркс решил начать разбираться с теми, кто замыслил против него дурное.

Сначала туда побегут его гончие, узнать всё на месте, а потом уже войска… что жало их впереди надо было спросить даэвов. Духи всегда слушались его. Его сил хватало, заставить служить себе мёртвые тени.

Багой нанёс краску на всё лицо, обвёл глаза, губы, брови, подчеркнул линию носа… из одежды он выбрал мидийское, невзрачного серого цвета.

Красный закат залил город пламенным цветом последних лучей солнца.

Багой поднялся на крышу своего дома. От краски чесалось лицо, но он сдерживал себя, это было трудно.

Молодой мужчина поднял руку к уходящему солнцу, готовящемуся скрыться за зиккуратом. Он вывернул руку ладонью вверх в просящем жесте. Желание, душа вспорхнула с протянутой в молитвенном знаке руки расправив невидимые крылья и понеслась вдаль, преодолевая расстояния…

Раб по велению господина на алтаре убил настоящую птицу. Острым ножом он начал резать её прям по перьям, ломая тонкие кости. Распластанное на алтаре мёртвое тело стало напоминать бесформенную кровавую массу с торчащими белыми костями.

Раб, мелкий человечишка, жалкий как червяк, с суетящимися и рваными движениями, поспешно вцепился корявыми пальцами в замирающее сердце птицы, и засунул его в свой рот.

Багоя брезгливо передёрнуло. Захотелось пойти и омыть руки, но он продолжил ритуал, цыкнув на раба, что бы он исчез с го глаз.

Мужчина бормотал заклинание. Перед его внутренним взором расчленённое тушка птицы начала заполнятся насекомыми, они вгрызались в мясо, шевелились, откладывали своих личинок. Багой даже слышал как скрежещут их панцири. Как от птицы начинает исходить смрадный запах… Так будет с Кипром, со всеми девятью городами восставшими против его Господина.

Он поднял нож и вонзил в распростёртое тело птицы-Кипра. Этим же ножом он мысленно вогнал себе в живот, соединяя свою жизнь с деяниями на острове.

Обессиленный мужчина ополз по алтарю. Он вымотался и устал во время ритуала. Молитвы он мог только шептать, на большее сил уже не хватало. У алтаря он и уснул.

Зелёные пологие горы закрывали собой сам город и храм. На каменистом берегу моря создавалось ощущение, что весь мир только этот клочок земли и больше ничего не существует, а дальше огромные водные просторы. И никого больше нет и ничего, всё заключено в них… сейчас и здесь…

Маржик неспешна шёл по берегу держа в руке сандали лаконца. Сам юноша, в своём длинном храмовом хитоне голыми ногами брёл по самой кромке воды.

Он грациозно перепрыгивал с камня на камень. Стройный и гибкий он, казалось, танцует над водой. Маржик очередной раз был очарован лаконским мальчиком. Калос знал это и старательно растягивал свои движения, при балансировании, создавая ощущение полёта.

— Мы едем на Кипр, ты с нами? — тихо спросил врач любуясь хрупкостью юноши.

Рядом с Маржиком, почему-то, Калосу всегда хотелось быть ребёнком слабым, беззащитным, за которого старшему надо было отвечать и решать. И это было очень приятно.

— Нет, я учусь, — буркнул юноша себе под нос, перепрыгивая на другой камень.

— Мемнон тоже учится в храме Пильданеса, но ведь брата сопровождает.

— А я учиться хочу, — по-детски надулся Калос. Упоминание о родосце совсем ему не понравилось.

— Учись, — нехотя согласился Марж. Немного подумав, он произнёс: — я от Лешая тебе подарки привёз. Для волос мазь. Но может ты не будешь красится.

Калос словно ждал этого вопроса, он зло обернулся на лидийца.

— Я кинайдос, чего уж скрывать. Кто хочет может трахнуть. Ты меня прям здесь возьмёшь?

Маржик вздохнул.

— Да, что же ты такой упрямый.

— А разве я не прав? — хмыкнув Калос отвернулся.

Лидиец попытался ему что-то объяснить, но юноша не отвечал.

Перед Маржиком был совсем другой человек, не тот беловолосый стервец, который держал в страхе соучеников в храме. Это был трогательный и беззащитный ребёнок, дерзивший старшему.

Врач опять вздохнул покачав головой. В отличие от мальчишки, в эту жаркую летнюю пору он был полностью одер по походному, в штанах, коротком хитоне, сапогах и, даже, кожаной шапке на голове. Он был полностью готов к походу.

— Мы семья, без твоего согласия тебя никто принуждать не будет… — пытался он объяснить. — С тирским правителем это задание было. Ну прости ты меня, старого… Ничего поделать было нельзя. Сведения нужны срочно….

Калос дулся и молчал.