Гончие Артаксеркса

Глава 21

Калоса в храм Барзан повёз, Маржик же прям из Ифеса поехал ко двору Оха, на этот раз в Пасаргадах. С собой они тащили полибол, усовершенствованную умельцами, к которым ещё наведаться надо было, а то забыли его волки шелудивые.

Лидиец надеялся, что Ох поддержит его с поездкой в Македонию, и Артабаз цепляться там не будет.

Но боги посмеялись над ним, хотя Маржик в них и не верил. Вместо того, что бы влезть в очередное приключение, и навестить друзей детства, пришлось сопровождать Артаксеркса к жрецам и исполнять свои прямые обязанности — придворного врача.

Владыка даже полибол не посмотрел, не смотря на все свои увлечения механикой. Он просто приказал Маржику следовать за собой.

А потом они долго ждали в тёмной зале, когда их призовут жрецы, держать ответ перед Ахурой.

Большое помещение было разделено натянутыми красными полотнами тканей на маленькие комнатушки, в одной из них Артаксеркс со своим врачом ждали вызова.

Владыка был в полном ритуальном облачении, даже лицо его было накрашено на мидийский манер. Его бордово-красный кандис был искусно расшит золотом. Свет от огня полыхавшего в треножниках, яркими искрами играл в золоте, надетом на Охе в большом количестве.

Мужчина волновался, он мерил свою клетку как лев, хозяин зверей, ходя туда-сюда, только вместо хвоста, на поворотах взлетали полы кандиса.

Великий Ох боялся, не столько за себя, сколько за верного Аджи. Он уже видел багоя на дыбе, в окружении бесстрастных жрецов. Как маги всеми правили почти стёрлось из памяти, но именно это, когда-то обескровило власть и, только, божественным жребием, по ржанию своего жеребца был избран Дарий. Правитель боялся повторение истории. Если сейчас убьют его багоя, то, вскоре и до него доберутся. Да и отдавать своего мужчину на растерзание жрецам, Ох не собирался. Он готовился бороться за него со всем остервенением уходящих лет, страха одиночества, потери единственного близкого человека. Артаксеркс готовился к обороне, даже сейчас, в своём глубоко почтенном возрасте, он был ещё бодр и полон сил. Ох не обращал внимание, на застывшего у колоны Маржика, он собирался на свой бой со жрецами. Жаль, что не успел он взять с собой слова пророка, как бы они сейчас ему пригодились.

Правитель прекрасно знал кто за всем этим стоит. Если с Атоссой они давно пришли к общему соглашению: не лезть в жизнь друг друга, то старшая их сестрица совала свой нос везде, и он Владыка, должен теперь отчитываться перед её науськанными прихвостнями. Овдовев и уйдя в храм, Сисигамбиз, казалось мстила своей семье живущий по мирским законам.

— Мужика у не лет десять не было, вот и жечью и пышет, — прошипел он себе под нос.

«Храм Анаитиды подразумевал и храмовую проституцию, но ведь эта злобная тварь объявила себя белой дамой, почтенной матерью, и не подпускает к себе мужчин, как непорочная Ардви, храмом она что ли ошиблась. Да и даэвы с ней, так нет, другим спуску не даёт,» — Артаксеркс злясь на сестру топнул ногой.

Появилась служанка жены, молоденькая, худенькая как тростинка. Змейкой она шмыгнула к Великому Правителю, что бы передать большой библон. В ней заключался канон данный пророком Заратушрой.

Атосса позаботилась о нём, не забыла… Ох вцепился в библон, будто это был его единственный щит от озверевших жрецов. Было страшно, и только взывая к Ахуре, положившись на его волю и собрав всю свою в кулак, он сможет выдержать это испытание.

Группа багоев наконец снизошла до Правителя, вышли тесной кучкой, глаза прячут, взгляд отводят, сами чуют, что ввязались не по правде. Этих бездельников целый штат, при каждом Владыке, при каждом его родственнике и приближенном, все тайны двора знают, везде нос суют и по ветру держат.

Подошли, поклонились, зайти к жрецам пригласили, ведут скромно, почтенно, Ох сразу понял, пока не его время пробило, если багои себя виновато чувствуют, значит нет у магов на него ничего. Владыка последовал за ними, а следом уже врач.

В комнате, освящённой дрожащим пламенем, их ждали жрецы, сидящие на полу полностью закутанные в ритуальные одеяния серо-голубого цвета, низ лица каждого покрывал паити, противостоящий загрязнению священного огня человеческим дыханием.

Именно на их суд призвали Владыку.

Обвиняли Правителя в нарушении заповедей Заратуштры, общение с некромантом и даэвами. Ему тут же объявили, что по иску великой жрицы Анаитиды, ему выдвинуты обвинения, и предстать он должен перед Ахурой и его Спентами. Варун судьёй ему будет.

Владыка опустился на колени возле каменного алтаря, где горел огонь, руки он положил на библон, и это давало силы. Маржик встал за его спиной, поддерживать, наблюдать и контролировать решение жрецов.

— Бог великий Аурамазда, который создал эту землю, который создал то небо, который создал человека, который создал благоденствие для человека, который сделал Тебя, Артаксеркса Правителем единым над многими повелителями, спрашивает тебя: Верен ли ты ему? — начал жрец допрос.

— Я отвергаю дэвов.

Я провозглашаю себя поклоняющимся Мазде, учеником Заратуштры, врагом дэвов.

Я преподаю заветы Ахуры.

Я славлю Бессмертные Святые Силы и взываю к ним, — заученно, с выражением и искренне произнёс Ох. Ни один мускул не дрогнул на его лице.

Жрец жестом попросил Владыку показать руку, что тот и исполнил задрав рукав. Маг проверил движение вен. Утвердительно кивнул остальным восьми жрецам.

— Видел ли ты, Артаксеркс Ох, чтобы багой Аджи поклонялся Ахриману?

— Нет, не видел, — не покривя сердцем ответил Владыка, о чём свидетельствовало ритмичное биение его вен. Багой не посвящал его в свои ритуалы, да он и не стремился их знать. Те немногие, на которых Оху привелось присутствовать имя врага Ахура Мазды не упоминалось.

— Видел ли ты, или знаешь, Артаксеркс Ох, чтобы багой Аджи общался с даэвами? — сурово спросил жрец.

— Нет, не видел, не знаю, — последний ответ дался с трудом, но сердце не дрогнуло, всё таки он был Правителем, умел держать себя в руках, не выдавая истинных чувств.

Между вопросами, пока жрецы шушукались, Владыка нервно теребил листы библона. Шершавые, плотные станицы пергамента придавали надежды, что всё удачно разрешиться.

— Видел ли ты, или знаешь, Артаксеркс Ох, чтобы багой Аджи оборачивался змеем трёхглавым, приспешником Ахуры Майны?

— Нет, не видел, не знаю, — и тут его сердце не дрогнуло, несмотря на возмутительную абсурдность обвинения. Жрец подтвердил правдивость ответа.

— Да хранит Аурамазда от всякой скверны Артаксеркса Оха и дом его и эту страну. Об этом просим Аура Мазду. Это Аура Мазда да подаст. — С напутствием жрецы отпустили их, и Владыка с достоинством удалился. Маржик последовал за ним.

Только покинув комнату Ох с облегчением вздохнул — пронесло. Сунув сделавший своё дело библон в руки врача, он поспешил на свежий воздух.

Сквозь щель между занавесами, лидиец увидел подвешенного на дыбе одного из евнухов. Его распущенные чёрные волосы скрывали опущенное лицо, разорванные белые одежды были пропитаны кровью, от боли он мог только хрипеть, сорванным от криков голосом.

В этот момент от колоны отделилась тень. Только когда человек попал под правдивые лучи солнца Маржик узнал багоя Оха. Молодой мужчина одетый в неброский серый кафтан и тёмные мешковатые мидийские штаны, голову покрывал войлочный колпак, весь вид его говорил, что он готов к бегству, и живым жрецам даться не спешит. «Пусть поищут…»- так и говорил весь его вид.

На его застывший в настороженных глазах вопрос, Ох победно подмигнул. Багой облегчённо вздохнул, ухмыльнулся и отступил назад, опять скрываясь в тени.

Утро следующего дня Артаксеркс, окружённый своими товарищами, встретил в дроге. Маржик всё ещё сопровождал Правителя.

Охотничьей ватагой, по главной мощённой дороге, через несколько дней Владыка въехал в Экбатаны, где в храме Анаитиды засела Сисигамбис.

До храма они добрались весело, с кличами подбадривая себя. У храма же всадники словно натолкнулись на невидимую скалу духовной отчуждённости. Святилище жило своей жизнью, чуждой светской суеты. Медленно, величественно, мимо спешившихся спутников Артаксеркса на золочёном троне пронесли его сестру, гордо и величаво восседающую под зонтом. Жрицу внесли в храм, после чего вереница паломников хлынула в открытые двери.

Спутники Оха расчистили ему путь, и перекрыли дорогу человеческому потоку.

Не дожидаясь, пока сестра слезет с переносного жреческого трона, и пригласит его, Владыка вошёл сам.

Женщина слезла со своего помоста. Её движения не были ни величественными ни грациозными. Это была всего лишь старая полная женщина, возомнившая себя воплощением богини.

Расправляя ткани своих белых одеяний, она тяжело опустилась на жреческий трон. Рукава верхнего….. тяжело свисали по её спине. Кроме лица, она вся была закутана в дорогие ткани шитые была белым шёлком, всё вместе это напоминало необыкновенно красивое кружево облаков.

Она повернула к Владыке своё полное бабье лицо приглашая его войти. В нём не осталось уже ни красоты, ни значимости, но в то же время оно было каким-то просвятлёным, какое бывает у слишком ревностных верующих.

— Брат, ты отринул страх. Ты общаешься с отбросом, отдавшим свою душу Ахриману. Уже не ты, а какой-то житель Мудраи, багой правит государством. Он наложил на тебя свои мерзкие заклинания, и ты стал его куклой.

Её ярко накрашенные глаза вытаращились, выразительно показывая брату насколько низко он пал.

Ох не успел вставить и слова, как Сисигамбиз продолжила свои нападки на него, читая нотации, как малолетнему мальчишке, как в детстве. Ему было горько и обидно.

— Твой багой змея, пригретая на груди. Этот чудовищный дракон вокруг себя сеет яд, отравляя всё вокруг. Арсик, если ты сам не видишь, и околдован его речами, то я тебя освобожу от этого прислужника Ахримана. Я вырву корни зла поселившиеся в твоей душе. Я раздавлю эту гадину именем Неба. А ты должен молиться Ахуре о спасении своей души, молиться и просить прощения за свои грехи. И если благочестивым сейчас жрецам не удалось вытравить приспешника зла, а я ещё проверю, не околдованы ли и они, то позже мы всё равно найдём его ворожбу, пусть даже мне придётся самой снять с него живого кожу и оскверниться в его крови.

— Ведьма! — только и смог выкрикнуть ей в лицо Ох, — сгниёшь здесь, в своём храме.

Развернувшись, Артаксеркс в злобе вышел.

Сисигамбис горестно вздохнула глядя брату в спину.

— Я приложу все силы, что бы ты к богам вернулся.

Пока эта блаженная сидела в храме, Владыка не мог её достать, лишняя ссора со жрецами могла обернуться большими неприятностями. Да и отказываться перед сном, каждую ночь, слышать хрипловатый голос с лёгким акцентом центральных порогов Нила, Ох отказываться не хотел. За своего багоя он готов был бороться. Теперь нужно было срочно вернуться в Пасарград, где в разгаре был праздник Кшатра-Варью, на который съехались сатрапы со всей территории. Теперь надо было решать, кто из них поддержит его, а кто переметнётся к жрецам.

Владыка всклочил на своего огромного, словно вырезанного из дерева топором, жеребца, грубого, мощного, нессенских кровей.

Маржик следовал за повелителем на своём ослике. Даже на охоту Правителя, врач умудрялся на нём не отставать от остальных.

Пасарград тем временем жил своей, праздничной жизнью. Знать приехала со всей подвластной территории, заверить Правителя в своей преданности и любви.

После родов ноги почти не болели, но отказать себе в массаже, проводимом помощником врача, Атосса не желала. Она любила поговорить с Барзиком, послушать о семействе Маржика, похихикать над тем, как он добивается любви мальчишки. Это были не многие забавные истории, которые радовали её слух. Но сейчас было не до них. Барзан поняв это, молча растирал ступни, натирал пахучими маслами икры… Женщина думала. Праздник проходил уже несколько дней, муж бросив всё умчался в Экбатаны, прихватив с собой близкую ему знать и аристократов. Сейчас всё легло на её плечи, которые она вовремя подставила, подобно древней горе, несущей небесный свод.

— Гора Пентая, на месте своём стой! С большой звездой не тягайся. Гора Харга, стой на месте своём! Гора Тудхалия, на месте своём стой! С большой звездой не тягайся! — тихо проговорила женщина себе под нос, — и я как гора, гора Атосса…

Барзан вопросительно на неё лицо, она только отмахнулась, не до него сейчас.

Перед Великой Правительницей свой танец вела одна из наложниц супруга, услаждая её взор. Женщины полностью были в её власти и не докучали раздражительному Оху.

В тёмном голубовато-сером одеянии, в высоком сакском колпаке, худая как палка, наложница в танце двигалась грациозно и завораживающе. Её длинные рукава, то взлетали в порыве движения подобные ветру, то опадали вниз подобно сорванным цветам.

Атосса наблюдала за ней из под опущенных ресниц, не вникая в рассказ её тела. У неё были гораздо интереснее вопросы, которые необходимо было решить: кто из аристократов поддержит Артаксеркса, а кто переметнулся к жрецам?

Малышка запелёнутая в дорогие ткани начала попискивать, требуя еды. Атосса тут же дола ей грудь, привычные действия не отвлекали от мыслей. Правительница размышляла, какую бы кость кинуть жрецам, что бы надолго их занять, и себя не очень обременить. Маги хотят крови, сестрица с ними. Может быть её сына Кодомана приблизить к столу Правителя? Может тогда она успокоиться. Кодоман смелый поединщик, отменно показавший себя при подавлении кадусиев, за что и получил сатрапию. И он, и Артабаз, особой надёжностью не отличаются, хотя и ближайшая родня. Вместо того, что бы продолжать дело своей семьи, объединять в единый кулак территории и их правителей, стоять над ними и повелевать, они играют в эллинскую демократию. Забыли что потомки Ахемена из самого Аншана, их теперь деньги и прибыль заботят. Купцами стали, а так скатиться и до лжи и предательства легко, забыв заветы предков. Не с проста восстания вспыхивают в одном городе за другим…

Резкие и сильные движения танцовщицы не убаюкивали, напротив, они наполняли отстранённо наблюдавшую танец правительницу силой, вдыхая в неё уверенность и упорство. Почти напоминавший военный, танец настраивал на общение с сатрапами, позабывшими, под пятой жрецов, кто здесь хозяин и осмелевших подымать головы, против четы выбранной богами.

Накормив малышку, женщина передала её служанке, рабынь к дочери она не подпускала, опасаясь их продажности и злокозненности. А что ещё ждать от женщин, насильно уведённых из своих домов? О них Атосса судила по себе, прекрасно осознавая, как бы она мстила окажись на их месте.

До полудня ей предстояло у дворца на самом солнцепёке руководить торжеством, и теперь, чуть чуть отдохнув она внутренне готовилась продолжить это нелёгкое для неё сейчас испытание, быть Правительницей.

Вечные и несокрушимые горы взирали на женщину, словно спрашивая: Выдержат ли теперь её плечи бремя власти, осталась ли она такой же стойкой и монолитной как камни. Её сёстры — горы, в праве ли ещё она носить своё имя Атосса?.. Или же размякла влюбившись и родив дочь, но тогда всё рухнет, её страна, народы, доверившиеся им, всё закружится в вихре страстей, не сдерживаемых сильной рукой, и поглотит спокойствие бытия, её семь, и малышку. Нет нельзя Атоссе быть просто женщиной, и придаваться чувствам, кто, если не она, удержит хаос дерущихся за власть мужчин?

Сквозь зелень парадиса, стоя на ступенях, среди красных колон, и сама одетая в красные, шитые золотом, праздничные одеяния, Правительница наблюдала за бестолково бегающей челядью, призванных украшать празднество. Женщины были разодеты в самые дорогие ткани, их высокие причёски украшали свежие, яркие цветы, а от царящей суеты, эти яркие пятна беспорядочно перемещались в зелени. Создавая впечатление то ли порхающих бело-розово-красных бабочек, то ли диковинных испуганных птиц. Всему нужна сильная рука и плеть, чтобы был разумный порядок.

Гонки на верблюдах главное событие этого дня. Всадники мчались подымая по песчанкой дороге клубы пыли. В песчаных тучах с трудом угадывались силуэты. Люди стоящие на обочине дорог кричали, поддерживали своих родных вырывающихся вперёд из общей кутерьмы людей, верблюдов и песка. Вернувшиеся с Артаксерксом аристократы присоединились к зевакам. Гомон от людских голосов усилился, орали, кричали, свистели, хлопали… Но Атосса не слышала ничего.

Глаза женщины из толпы выделили только одного человека и впились в него, в статного одетого во всё белое бактрийца. Их взгляды встретились. Холодное мужественное лицо с узкими смеющимися миндалевидными глазами, было обращено на неё, его губы тронула лёгкая улыбка, и сердце женщины затрепетало как маленькая птичка, и она уже не была великой Правительницей. Весь её мир сжался до этого мужчины, всё вокруг исчезло, словно боги отделили из от толпы небесным куполом. И время замерло.

Мимо пронеслись всадники подняв пыль, но и это не привело в чувства замершую статуей Атоссу, вступившую в немой диалог глазами и сердцем со своим возлюбленным.

— Не приличествует это, — Подошедший Артаксеркс рукой коснулся плеча супруги, — уйди во внутрь. Не давай жрецам повода.

Женщина вздохнула, опустила голову, прав был муж, у них не та обстановка, чтобы расслабляться и придаваться любовным грёзам. Прикрывшись красной прозрачной накидкой, Владычица вместе с супругом вошли во дворец.

— Пошлю за Оксиртом, пусть сюда придёт, а на людях своих чувств не показывай, нельзя давать им оружие против себя. Затаись, — высказывал Ох сестре. — много у нас злопыхателей.

Атосса благодарно сжала руку мужа, чувствуя в нём поддержку.

— На людях не надо, не надо. Много тут всяких приехало. Всё будет хорошо, Аджик за ним сбегает, к вечеру твой Оксирт у тебя будет. А ворон пугать нечего, а то разлетятся с карканьем, говна не оберёшься. И не переживай… Сейчас багой сходит.

Так же как и муж, Атосса доверяла этому багою, который ещё юношей попал в их семейство. Их отец никогда не мечтал увидеть на троне Арсика, младшего из своих законных детей, именно из-за предпочтений к мужчинам. Но так сложилось, что именно он оказался самым хитрым и умным из братьев. Он смог стравить старшего брата, уже признанного наследником, с отцом, и тот, в припадке гнева убил своего первенца. Потом Ариасп покончил с собой, и как подозревает Атосса, не без участия брата. Отец был стар, а она ещё молода, после смерти мужа, она должна была уйти в храм, навсегда скрыв себя от Мир. Но юная кровь ещё бурлила, и хотелось жизни. Вот тогда и сговорились они с братом, поженившись, она осталась на троне и в жизнь мужа не лезла.

Юноша из Мудраи появился у них не сразу. Были другие, но так никто не прижился. Аджи… Сначала юный мудрай благодаря красоте своего голоса стал багоем. Своими псалмами он смог отогнать даэвов от правителя. А тех, вокруг Артаксеркса скопилось превеликое множество, это и духи убиенных братьев, и смерть отца, которую тоже приписывают Арсику. Аджи пел ночами псалмы, и под его голос измученный даэвами Артаксеркс смог заснуть спокойно. И он остался при Правителе. Потом юноша рос на их глазах, превращаясь в красивого мужчину…, в эту личную жизнь супруга Атосса уже не вмешивалась, радуясь что в жителе Мудраи тот нашёл чуткого, понимающего и верного человека.

Вечера женщина еле дождалась.

Всё вокруг должно было придать встрече атмосферу чувственности, тяжёлый запах мускуса и сандала отгоняли всякие сомнения, впуская в жизнь радость, которой за государственными заботами так не хватало, простой, житейской, бабьей…

Лёгкие, полу-прозрачные ткани колыхались на тёплом ветру, создавая ощущение движущихся теней, завораживающее в своей трепетности и мягкости. Сквозь них Атосса заметила приближающийся мужской силуэт. Струящиеся ткани делали его размытым, нечётким, женщине было приятно наблюдать как из бесформенной фигуры появляется он… Высокий, почти на полторы головы выше Атоссы, стройный, с широкими плечами, рядом с которым она чувствовала себя маленькой и беззащитной.

— Стерна моя не земная… — его бархатный голос завораживал, сердце в груди женщины бешено забилось, подобно этой маленькой птичке, с которой он сравнил возлюбленную.

Атосса молча смотрела на своего мужчину поглощая взглядом его всего, каждую часть его мускулистого тела. Тонкие шёлковые ткани, развешенные повсеместно колыхались от вета, даже парили в помещении, приятной прохладой они касались тела, словно обтекая его и охлаждая, а потом, под порывом ветра, вспархивали крыльями бабочки, продолжая постоянное движение.

Служанка в корзинке принесла малютку, скрывая от постороннего взгляда. Передав ребёнка хозяйке, она скрылась в тканях, превратившись в отдалённый силуэт.

Живая девочка тут же попыталась схватить отца за нос. Оксирт довольный рассмеялся. Подхватив дочь на руки он принялся веселить её подкидывая вверх. Малышка не испугалась, не заплакала.

— Это тебе не копьё крутить, — Атосса попыталась остановить своего мужчину. Воспользовавшись заминкой малышка ухватила отца за усы крепкой маленькой ручкой.

Тихие семейные радости не мешали обсуждать реформу в армии. Атосса намерялась поменять окрас щитов личной гвардии и с кем, как не с его командиром это быдл обсуждать. Кроме того, она хотела отдать под начало Оксирта пару слонов. В дорогих чешуйчатых попонах, служащих им одновременно защитой, и украшенных кистями, боевые слоны не только будут смотреться дорого и красиво, но и устрашат врага.

Оксирту, одному из Бактрийских князей, предстояло вступить в бой с посмевшим дерзить ахеменидам соседом. Её мужчина поведёт войска к Гиндукушу. У неё есть свой проводник, из преданных людей который знает где вода сладкая вода, как обойти неприятности в песках, и она даёт его Оксирту. Как любая женщина, Атосса хочет, что бы её мужчина вернулся к ней живым и здоровым, и готова сделать всё для этого. Вода в том районе плохая, без знания сокровенных источников там не выжить. А он ей всё таки, ещё живой нужен.

Атосса засмеялась, приникнув к могучей груди, и было на ней так спокойно и хорошо, словно в крепости за толстыми стенами.

Возникшая из тканей служанка поставила перед ними фрукты и опять растворилась в полотнищах.

А потом появился багой мужа принеся горячие лепёшки и горячий напиток, он распорядился, что бы служанка забрала малышку, и Атоссе больше никто не докучал. Влюблённые остались одни.

На руках служанки, Маржик осмотрел малышку, девочка была сильная здоровая, провидимому, подобно матери, воительницей будет. Крепкие руки обещали ей великое будущее. Следом вышел багой, любимец Артаксеркса. На нём уже был привычный чёрный длинный, просторный кандис, туго перетянутый на поясе, широким кушаком, подчёркивая тонкую и гибкую талию молодого мужчины. Мягкий белый китарис ниспадающий с головы и накрученный вокруг шеи подчёркивал блестящие тёмные волосы и оттенял подведённые чёрным глаза. Бледная кожа лица мужчины оттенённая белой тканью казалась наполненной внутренним светом. Отрицать красоту этого молодого человека было бы бесполезно, многим его одарила природа, но он и сам мог умело подчеркнуть свою привлекательность.

Маржик чуть поклонился. Багой усмехнулся, небрежным жестом рукой отпустил служанку с младенцем. Как не странно, ему импонировало поведение этого врача, с его пренебрежением к власти. Лидиец умело варьировал по самой кромке приличия и бунта. Багою было интересно наблюдать за этой опасной игрой, подспудно он ждал, когда же лидиец споткнётся, но пока он был нужен, как опытный врач и интересный, неординарный человек.

— Слишком много вокруг злобных скорпионов точащих на Господина моего свои жала. Найди их всех. Кого сможешь убей, дом Повелителя моего только не трогай, сестру его и детей её, и племянников, — багой усмехнулся, нехороший огонёк пробежал у него в глазах. — С ними я сам разберусь, потом. Но те, кто с ними — твои.

Маржик согласно кивнул.

— Только не забудь, поднявших восстание против Господина и дома его. Тех, кто огнём зажёг Кипр.

— Не забуду, — Маржик на лету подхватил брошенный ему кошель с золотыми украшениями.

Через несколько дней он, со своей бандой, уже въезжал в Сидон, деловито, собрано, подобно псам притравленным на дичь. Они цепко вглядывались в городскую суету, подмечая все даже мелкие детали.

В городе процветала весёлая суета. Праздничные дни Эшмуна праздновали не только сидонцы, но и из всех окрестных городов, Тари и Арада стеклись сюда. Не случайно эти города называют Триградом. Разодетые чужеземные купцы из колоний и просто, свободных городов, все прибыли на праздничный торг.

Городская, деревянная стена была вся украшена цветными флажками, повсюду весели праздничные ленты. Ленточками обвиты и свевают с колов, воткнутых в землю, на прочных верёвках которых катались счастливые дети. Шум, гомон и смех накрыли Сидон, дни Эшмуна рождали веселье в душах людей, даже врачи, в эти дни, в честь своего бога лечили бесплатно.

Маржик въехал в город на своём неизменном ослике, рядом на коне гарцевал Барзан, крытой повозкой со скарбом управлял Лешай.

Вокруг кишил весёлый торг, сквозь гомон Барзан почти не слышал, что пытался ему рассказать Маржик. Его постоянно отвлекали подбегающие дети просящие монетку. Врач, в честь Эшмуна давал им полшекля, получив денюшку детвора отбегала, что бы опять, через некоторое время прибежать за монеткой.

«Бессмертные» резко выделялись в толпе торговцев и яркими одеждами и хозяйским поведением. Гвардия ахеменидов не забывала подчёркивать кто здесь хозяин. Они же стояли около лестницы в парадис сидонского правителя. Их оранжевые, синие кандисы гармонировали с ярко окрашенным парадисом напоминавшем хвост павлина.

Маржик помнил, что почти в такой же обстановке послединй раз видел сидонского правителя Танниса.

Тогда, в Сузах, он шёл по главной лестнице к Оху, тому срочно понадобилось какое-то снадобье, Таннис же спускался с аудиенции. Он сам подошёл к Маржику, словно они до этого нет расстались врагами. Вместе с сидонцем был его жрец, одетый в длинный кандис, на Таннисе же был короткий военный гаунака, и военная же повязка на голове, всё было расшито фригийской золотой нитью. Марж не мог не отметить, как подчёркивало это одеяние ладную фигуру сидонца, по которой он пускал слюни ещё с молодости.

Тогда Таннис, словно не помня, что он сломал Маржику палец, когда тот попытался к нему приставать, разговаривал дружелюбно, даже пригласил в гости. Вот они и приехали. Маржик хитро сощурился, вспоминая ушедшие годы, даже обрадовался, что Калоса рядом нет. Врач довольный почесал бородку, он Таннису напомнит о себе.

А вот и тот показался, словно почувствовав, что его вспоминают.

Правителя Сидона сопровождало человек двадцать, он же выделялся из них своей весёлостью и непосредственностью. Одетый в тёмные коричневые одеяния, казалось бы, которые должны были его сдерживать, мужчина оставался непоседливым как жидкое серебро, таким же, каким был в юности. Лидиец помнил эти смеющиеся голубые глаза, эти рыжие волосы сейчас скрытые под белой повязкой свисающей по лицу, казалось, Таннес не менялся.

— Маржик! — радостно заорал сидонец, он быстро сократил разделяющее их расстояние.

— Пророков не боишься? Тебе же говорили, сюда соваться не стоит, — весело рассмеялся мужчина.

— Не боюсь, — хмыкнул лидиец, когда-то предсказали ему, что его появление в Сидоне повлечёт череду событий погубящих его, но такое можно сказать почти обо всём, даже о рождении человека. Ведь однажды родившись человек непременно умрёт. Многие за это ненавидят Кир, крылатых спутниц человеческой души, даруемых людям при рождении и сопровождающим их на протяжении всей жизни до смерти. Считают, что они и ведут к смерти. Так неужели он, Маржик, такой же глупец как остальные, и будет этого страшиться? Если, как говорят, всё определено, так чего же сопротивляться. А если нет, так и побарахтаться можно. Он же в предсказание не верил, считая их верхом тугодумия.

Всё в этом мире, конечно же связанно, но подчинено законом логики, а не каким-то оракулам и пророкам. А если всем управляет логика, то у него то хватит мозгов просчитать свои действия, чтобы не погибнуть напрасно. Насчёт ума Таннеса Маржик был не уверен.

Распорядившись, чтобы гостей достойно разместили правитель Сидона вместе с сопровождающими двинулся в Нижний город к обычным людям. Вместе с ним шёл его темноволосый жрец, в праздничном одеянии первосвященника, он задержал на лице Маржика внимательный изучающий взгляд, и потом ещё неоднократно оборачивался вглядываясь в лидийца и его окружение.

Его надо будет первым убрать, этого жреца, уж больно въедливый, без него до Таннеса добраться будет легче — сделал для себя заметку Маржик.

Тем временем правитель Сидона панебратьсяки обсуждал с с горожанами рабочие вопросы города, без охраны, только с сопровождением Таннес ходил по Нижнему городу переговариваясь с торговцами, споря о постройке мостов. Что надо спилить, что построить новое, во всё влезал правитель города, всё его интересовало, и люди с ним говорили доверительно, по свойски.

Как Маржику захотелось уничтожить его, за всё, за то, как Таннес отказал ему в юности, за вот эту вот лёгкость в общении с людьми, которая была так не свойственна ему, за весёлость и беззаботность сидонца… Он, Маржик, представитель ахеменидов, господ, чувствует себя здесь брошенным и лишним. Он отомстит этому зарвавшемуся выскочке, этому провинциальному прыщу, возомнившему себя суверенным правителем.

Тем временем, ничего не подозревающий, Таннес разговаривал с каким-то судовладельцем по имени Дидим об отправке пары кораблей в колонию. А оттуда привезти сладки меди, остальным пусть там торгуют, решил правитель. Слушая издалека разговор, Маржик понял, что у Таннеса баба есть, и она сейчас в Карфагене, корабли сама повела. Вот к ней сидонец этого Дидима и отправлял, и наказывал, что передать.

Маржик представил, как заключит Таннеса в тюрьму, и тот перестанет быть таким счастливым. А ещё. Он сам подберёт ему стражу, мужиков здоровых, диких, чтобы имели его во все дырки, а он сам придёт и посмотрит, как этот сейчас довольный взбалмошный засранец будет в ногах у него валяться весь грязный, в своих нечистотах, блевотине и сперме охраны. Он очень хочет увидеть Таннеса жалким и сломленным, за то, что он отверг его, и сейчас не уделяет должного внимания. Маржик должен отомстить.

Правитель Сидона продолжал пребывать в благодушном настроении. Увидев продающиеся небольшие кровяные колбаски, он ещё больше обрадовался, ведь именно за ними он спустился в Нижний город.

— Мои колбаски, — радостно закричал Таннес, и не обращая внимания на свой статус, как юноша, помчался к торговке.

Маржик понял, что эта светловолосая, розовощёкая женщина с носом картошкой, хорошо знает правителя Сидона. Таннес о чём то с ней хихикает. Лидийца даже передёрнуло от слащавости виденного. Он заметил, как жрец пытался одёрнуть своего спутника, что бы тот вёл себя прилично при людях, всё-таки правитель. Но у того было слишком радостное настроение, и это выводило Маржика из себя.

Торговка пообещала, что просто так отдаст колбаски, если правитель ей станцует.

Не долго думая Таннес пускается в пляс, весело, озорно. Маржика, наблюдавшего за сидонским правителем взбесила эта непосредственность. Он не понимал, да и не хотел, как человек занявший такой пост, пусть даже и в захудалом Заречье, может так себя вести, словно обычный человек, а не обожествляенный властью. А друзья Таннеса, из Скудрии, нищие македоны, такие же. Маржик брезгливо передёрнул плечами.

Друг когда-то у него был, Гешка, так пообщавшись с этой компанией тоже таким же стал… Заразное это что ли. Маржик непроизвольно вытер об халат руки, заметив себе, что в Сидоне осторожнее быть надо, дабы самому и банде его не подцепить эту болезнь, что как эпидемия захватывает неокрепшие умы, склонные к творчеству. Нет, он не такой человек, он на земле стоит на всех четырёх, он врач, а не жрец доморощенный.

Весёлость Таннеса передалась окружающим его они ладошами создавали ритм для танца. Торговка весело и звонко смеялась. Правитель Сидона смешно выкидывал коленцы, за что получил от женщины заслуженные колбаски.

На этом радость Таннеса закончилась. К нему подошёл пожилой мужчина, но ещё крепкий как морёный дуб, он протянул папирусные свитки, с письменами, Маржику никак со своего места не удавалось разглядеть, что же там понаписанно. Зато он понял. Что мужика звать Дидимом, и он судовладелец.

Откусывая от полученных колбасок, правитель занялся делами. Пробежав по свиткам глазами, он заинтересовался.

— С утра ко мне с ними приди. Я твой проект в дело пущу. И ещё кораблей дам. Выгодное дело…

Увиденное Маржик запомнил. Сейчас нужны были любые сведения. Что бы разработать стратегию, как уничтожить Таннеса, как отомстить так, что бы он чувствовал запах этой мести, что бы захлебнулся своими слезами и болью, что бы страдал в разы больше, чем Маржик, когда-то в юности, когда сидонец походя отверг его. Тут у лидийца к делам Артаксеркса примешались и личные мотивы.

Что же, у него мозгов хватит расколоть этот орешек. А потом он доберётся и до предавшего его Гешки, беззаботно живущего в Скудрии, под покровительством Тора.

Маржик кивнул своим, показывая, что тут он всё закончил, и они пошли устраиваться.