Гость из будущего. Том 2

Глава 2

«Гоп со смыком — это буду я, братцы, посмотрите на меня, — напел я про себя, когда на экране по длинному и узкому коридору конвоир, в исполнении артиста Алексея Кожевникова, повёл вора Федю Косого, в исполнении Савелия Крамарова, а за кадром зазвучал мотив этой старинной блатной песни. — Ремеслом я выбрал кражу, из тюрьмы я не вылажу, и тюрьма скучает без меня».

Затем на экране пошли начальные титры: автор сценария, режиссёр, роли исполняли и наконец, выплыло название самого фильма — «Так не бывает». Я искоса посмотрел в кинозал и отсвет от горящей на экране картинки выхватил лица зрителей, которые ютились на первых четырёх рядах. Как встретит мою короткометражку остальной народ, мне оставалось только гадать и слушать. Кстати, коллеги по киношному ремеслу первый раз громко проявили себя, когда конвоир подвёл Федю Косого к тюремной камере.

— Заходи-заходи, как и обещал, двухместный номер со всеми удобствами, — сказал охранник, а Федя, скорчив недовольное лицо, стал возмущаться:

— Чё сюда что ли? В клетку? Ну, вы даёте. Да я только неделю назад как из санатория выписался!

На этих словах вплотную к решётке подошёл дядя Лёша Смирнов и так мощно отыграл лицом, изобразив на нём крайнюю степень возмущения и одновременно детское любопытство, что зрители, не выдержав, дружно захохотали. Кстати, и второй взрыв гогота не заставил себя долго ждать.

— Иду значит, смотрю, а навстречу идёт… — произнёс Федя Косой, сидя уже на нарах напротив своего сокамерника.

— Участковый? — спросил дядя Лёша Смирнов, чем снова привёл в восторг собравшуюся публику, которая почти весь дальнейший диалог двух нарушителей закона встретила на ура.

А техники, которые также как и я, смотрели фильм, стоя в проходе, ржали, вообще не переставая, после каждого слова главных героев: «Иностранка? Ха-ха-ха. Инвалидка что ли? Ха-ха-ха. Сам ты — инвалид. Это памятник без рук, а она с руками! Ха-ха-ха». А мой армейский дружок, Генка Петров, согнувшись пополам, выдавливал из себя короткие звуки похожие на всхлипы: «хе, хе, хе, хе».

— Красивая девчонка, — шепнул кто-то из техников, когда на экране появилась актриса Нонна Новосядлова, с которой Савелий Крамаров встретился около комиссионного магазина.

— А браслетик со змейкой и одним изумрудным глазком, тоже у вас? — спросила девушка, удивлённо похлопав огромными ресницами.

— И браслет тоже у меня. Хи-хи-хи! — хохотнул Косой.

— Ты что на овощной базе работаешь? — в следующем кадре спросил Федю Косого дядя Лёша Смирнов, когда действие резко перенеслось в тюремную камеру.

— Сам ты — овощебаза, — ответил Савелий Крамаров, чем вновь довёл всех зрителей до истерического гогота.

— Хи, хи, хи, не могу, — трясся рядом со мной Генка Петров.

Даже, державшийся до поры до времени, директор киностудии Илья Николаевич, поддавшись общему настроению, громко загоготал. Лично я, на всё экранное действие взирал, лишь немного улыбаясь, так как каждую фразу знал наизусть. И чувствовал я себя в эти мгновенья поваром, который больше не может смотреть на еду. Наконец герои моей короткометражки оказались в ресторане «Нева», куда Федю Косого пригласила сотрудница милиции Зина, в исполнении актрисы Нонны Новосядловой.

— Маэстро, я неделю назад из командировки приехал в отпуск, сыграй нашу, пионерлагерную. Ха-ха! — издал короткий смешок Федя Косой, сунул десять рублей в раструб саксофона и начался дикий танец.

С этим эпизодом на монтаже я промучился больше всего, потому что делал очень короткие монтажные склейки. Вот в кадре появилось на крупном плане комичное лицо Крамарова, затем замелькали ноги киноактёра, выделывающие что-то среднее между твистом и рок-н-ролом. Потом на четыре секунды я показал музыкантов и Эдуарда Хиля, певшего: «вода-вода, кругом вода». Следом пошёл танцпол ресторана общим планом. И в этот момент, за отжигающим в танце Федей Косым, совершенно случайно попали в кадр посторонние посетители, которые были немного навеселе и тоже решили поразвлечься. А чего стесняться? Подумаешь, снимается какое-то кино. Я их специально не вырезал, с выпивохами эпизод получился гораздо смешнее.

Следующим кадром я пристыковал крупное лицо красавицы Нонны, которая, сидя за столом, смотрела на всё это танцевальное безобразие и загадочно улыбалась. А дальше, отыграв один куплет и припев, барабанщик на ударных выдал барабанную сбивку: «Ту-ту-ту, бац!». И довольный собой и немного уставший, Федя Косой плюхнулся за столик, где его уже поджидал официант, в исполнении Леонида Быкова.

— 144 рубля? — удивлённо вскрикнул Крамаров-Косой, увидев принесённый счёт. — Откуда взялись такие цены, дядя? Что это за цифры такие подозрительные?

— Довожу до вашего сведения, молодой человек, что 144 — это статья УК РСФСР, — усмехнулся Быков.

— Вы обвиняетесь в краже вещей гражданки Никаноровой, — Нонна показала Феде красные корочки, в которые Крамаров буквально упёрся взглядом.

В этот момент в кинозале народ как-то резко перестал улыбаться. Но когда Федя Косой, кинувшись наутёк, выбежал из кадра, а затем через секунду его кто-то силой вернул в согнутом виде обратно, зрители вновь громко захохотали. Ведь лицо Савелия Викторовича мало того что было удивлённым и смешным, в его глазах застыл страх, обида и внезапная растерянность.

— Спокойно, гражданин Косой, здесь кругом наши люди, — произнёс Леонид Быков и кивнул музыкантам головой.

— Гениальный актёр, — кто-то громко пробурчал в зале.

А Эдуард Хиль и его музыкальная группа на сцене запели: «Наша служба и опасна и трудна и на первый взгляд как будто не видна». И хоть музыкальный фрагмент продлился всего один куплет, я отметил про себя, что внимание зрителей вновь пошло на спад. Зато когда на экране появились, сидящие в тюрьме актёры Смирнов и Крамаров, народ вновь захихикал.

— Враньё. Так не бывает, — протянул дядя Лёша Смирнов.

— Какое враньё? Век воли не видать! — возразил Крамаров под оглушительный хохот собравшихся на просмотр моих коллег.

«Всё! Кина не будет. Электричество кончилось», — буркнул я про себя, когда появился финальный титр: «Конец». В зале включили свет. Директор киностудии «Ленфильм», товарищ Киселёв, с вопросительным видом обвёл задние ряды, как бы спрашивая: «ну, как вам эта ерунда, сделанная на коленке за один день?». И тут кто-то с самой галёрки гаркнул:

— Включай по второму разу! Что-то как-то пока не понятно!

— Правильно! — поддержали этого товарища техники, которые рядом со мной ржали весь фильм, и часть слов главных героев элементарно не слышали.

— Слушай, Феллини, это что-то с чем-то, — зашептал, пожимая мне руку, мой армейский дружок Генка. — Признаюсь честно, не ожидал.

— Да, Геннадий, кино — это тебе не мелочь по карманам тырить, — хохотнул я и вышел из просмотрового кинозала в коридор, потому что мне всё стало окончательно ясно: «если простые техники мою работу оценили по высшему разряду, значит, короткометражка без сомнений пойдёт в широкие народные массы».

Вдруг следом из дверей кинозала показался директор «Ленфильма» Илья Николаевич Киселёв. Невысокий, полненький, кучерявый 50-летний мужчина, который пять лет отсидел в «Каргопольлаге», глянул на меня как на «неведому зверушку». «Понимаю, я бы тоже сильно удивился, если бы молодой парень без профильного образования за один день снял такую вещицу», — подумалось мне.

— Что же мне с тобой делать, Феллини? — пролепетал он, почесав свой мощный затылок.

— Если можно — выпишите премию, если нет, то дайте «засраку», то есть заслуженного работника культуры, — коротко и внятно ответил я.

— Нет такого звания, как твой «засрака», — проворчал Илья Николаевич. — В субботу вместе поедем в Москву, покажем твою фильму и будем думать дальше, как нам жить?

— Кому покажем?

— Дуньке Распердяевой! Идиот! — психанул директор. — Все фильмы снятые в СССР сдаются в Госкино. Оформим твою «Такнебывайку» как сюжет из киножурнала «Фитиль». Если картину примут для кинопроката, то будет тебе и премия, и гонорары актёрам. Гоп со смыком — это буду я… тьфу, привязалась гадость, — отмахнулся от меня Илья Николаевич и пошёл на второй этаж в свой собственный кабинет, а в просмотровом кинотеатре, где кино запустили по второму разу, вновь раздался весёлый и дружный гогот.

Гулянка по поводу моей дебютной короткометражной ленты на четвёртом этаже главного корпуса «Ленфильма» шла уже второй час. В кабинете съёмочной группы кинокомедии «Зайчик» было душно, тесно, накурено, а алкоголь в виде дешёвого вина и портвейна разливался по кружкам с необычайной щедростью, часто переливаясь за ободок. В углу трещал проигрыватель с маленькой пластинкой фирмы «Мелодия», которую дядя Йося Шурухт привёз из Москвы.

«Выпросил, стоя на коленях», — несколько раз похвастался он, показывая обложку, где был коллективный снимок актёров «Зайчика», ибо песни на виниловых дорожках были именно из этой ещё не снятой картины. На одной её стороне заливался Эдуард Хиль, исполняя «Королеву красоты». Далее шла замечательная и красивая песня «Любовь настала» в исполнении Хиля и Нонны Новосядловой. А на обороте красавица Нонна пела уже сольно легкую и беззаботную вещь «День на двоих», и завершала крохотный музыкальный марафон «Любовь настала» в одном инструментальном исполнении.

— Эта пластиночка скоро будет звучать из каждого открытого окна! — периодически, когда разливался алкоголь, возбуждённо выкрикивал дядя Йося. — Выпросил стоя на коленях!

— Есть к чему стремиться, — подмигивал я собравшемуся народу. — Следующая пластинка должна зазвучать из каждого утюга!

— Товарищи, какая замечательная идея — утюг с динамиками! Давайте за это выпьем! — радовался как ребёнок дядя Йося Шурухт, мысленно подсчитывая будущую прибыль.

Кстати именно он проспонсировал сегодняшнюю творческую пьянку, взяв небольшую сумму на мелкие расходы из бюджета комедии «Зайчик». Мои же карманы в этот прекрасный ленинградский вечер были до невозможности пусты. И я даже хотел было с данного сабантуя аккуратно соскочить. Но, во-первых, в меня мёртвой хваткой вцепился Евгений Леонов, который заявил, что ничего не желает знать и требует отметить удачный режиссёрский дебют «накрытой поляной».

Во-вторых, с другой стороны насели актёры и актрисы из «Рабочего посёлка»: Гурченко, Доронина, Добронравова, Виктор Авдюшко. А когда мою руку сжал Станислав Чекан, сыгравший в 1957 году Ивана Поддубного в фильме «Борец и клоун», то я понял, что деваться некуда: либо проставлюсь, либо вывихнут кисть, либо перестанут уважать. Пришлось «накрывать поляну». Хотя стоило признать, гуляли мы интеллигентно: много пели, рассказывали анекдоты и травили актёрские байки, а танцы начались уже тогда, когда коллеги по киношному ремеслу как следует подогрелись вином и портвейном.

По переулкам бродит лето,

Солнце льется прямо с крыш,

В потоке солнечного света

У киоска ты стоишь, — звучал из колонок оперный баритон Эдуарда Хиля.

— Не ожидала, что ты, кроме того, что боксёр, врун и хвастун, ещё и интересный режиссёр, и автор песенник, — хмыкнула Елена Добронравова, которая в отличие от коллег не бросилась отплясывать под заводной ритм песни.

— К сожалению, на этом мои таланты исчерпываются, — улыбнулся я. — Топориком работать не умею, лобзиком не выпиливаю, на швейной машинке строчить не могу, крестиком не вышиваю.

— Всё ради этой своей девчонки стараешься? — актриса кивнула на обложку миньона, где шире всех улыбалась Нонна Новосядлова.

— Кино, Елена Борисовна, это занятие интимное. Поэтому каждый режиссёр собирает свою команду актёров, и ищет свою главную актрису. Кстати, скажу по секрету, в Голливуде творится то же самое безобразие, такой же семейный подряд.

— Меня-то в свою команду возьмёшь? — насупилась Елена Добронравова.

— Считай, что яркая роль второго плана уже твоя, — хохотнул я и бросил короткий взгляд на круглые настенные часы, где стрелки показывали ровно десять ноль-ноль.

На проигрывателе закончилась «Королева красоты» и после короткой паузы разлилась по кабинету красивая мелодия следующей медленной композиции. Народ по обоюдному согласию стал разбиваться на танцующие парочки. Елена Борисовна также попыталась меня вытащить на медлячок, но я подбежал к проигрывателю и безжалостно приподнял головку звукоснимателя.

— Уууу, — разом завозмущались танцующие люди.

— Товарищи дорогие, прошу всего тридцать секунд тишины! — крикнул я. — У меня важный разговор с Москвой.

— Ноннке своей собрался звонить, — хмыкнула ассистентка Любочка.

Я же, не теряя ни единого мгновения, действительно набрал номер коммунальной квартиры, где проживала Нонна Новосядлова. В этот момент часть гостей сабантуя деликатно вышло покурить в коридор, но остались и те, кому интересно было послушать чужой любовный разговор. А актёр Евгений Леонов вообще подошёл почти вплотную.

— Алло, — раздался знакомый голос из Москвы.

— Привет с берегов Невы! — захохотал я.

— От нас тоже передай привет, — подсказал Леонов. — Скажи, что нам понравилось ваше кино.

— Евгений Палыч, ну? — возмутился я и спросил Нонну, — как идут репетиции к отчётному спектаклю?

— Плохо, — захныкала на том конце провода актриса. — Роль не получается.

— Роль не получается, плачет, — объявил я всем гостям, которые притихли, словно по радио передавали важное правительственное сообщение.

— Скажи, чтоб глубже погружалась в образ, — подсказал Леонов. — Дай я сам скажу. — Евгений Палыч вырвал трубку и заголосил на весь кабинет, — копай глубже, девочка! Подумай о том, кто твои папа, мама, бабушки, дедушки. Вспомни детство золотое!

— Деревянные игрушки, прибитые к полу, — подсказал я.

— Игрушки к полу! — выкрикнул в трубку Леонов и все кто был в кабинете, дружно захохотали.

И в этот момент трубку перехватил я:

— Нонна, никого не слушай! Вы же Тургенева ставите? Значит, тебе и играть-то ничего не надо, будь сама собой, обычной тургеневской девушкой! А если тебе кто-то из зависти что-то нашептал, наплюй и забудь! Поняла?

— Поняла, — всхлипнула московская актриса. — Ты в субботу на спектакль приедешь?

— Считай, что я уже приехал! — крикнул я, потому что связь была отвратительная. — На счёт три целуем трубку!

— И от нас её тоже поцелуй, — подсказал Евгений Леонов, из-за чего я отвлёкся и на том конце провода раньше времени послышались короткие гудки.

— Евгений Палыч, ну как же так? — я развёл руки в стороны.

— Молодец, уважаю, — буркнул он и загорланил на весь кабинет, — давайте танцевать! Эх, хорошо-то как братцы! Королева кра-со-тыыы!

Примерно в половину двенадцатого после танцев и песен под гитару гости стали медленно расходиться по домам и гостиницам. Кого-то лично я сам усадил в такси, так к алкоголю даже не притронулся и был сейчас в прекрасной физической форме, в отличие от некоторых. Но нашлись и те товарищи, которые из-за врождённого упрямства решил добираться до гостиницы, находящейся на Адмиралтейском острове, на метро или вообще на своих двоих. Ведь на улице было светло как днём, да и температура держалась в районе 20 градусов Цельсия.

— Решено! — заявил будущий Винни-Пух советского союза, — идём в «Асторию» пешком! Прямо через Неву.

— Гулять — так гулять! — поддержали его последние гости моего импровизированного праздника: Людмила Гурченко, Елена Добронравова и Станислав Чекан.

Кстати Чекан прихватил на студии дежурную гитару и теперь, перекинув ремешок инструмента через плечо, громко горланил «Гоп со смыком» на весь Кировский проспект, которому после перестройки вернут прежнее название — Каменноостровский. Я, конечно, попытался как-то урезонить, разгулявшихся артистов, сказал им, что народ хочет спать, завтра трудовая пятница.

— Спокойно, Феллини, мы тоже хотим спать, у нас тоже завтра пятница, — хохотнул Леонов и вторым голосом заорал «Гоп со смыком»:

Сколько бы я, братцы, не сидел,

Не было минуты, чтоб не пел, — хулиганистым актёрам принялись подпевать Гурчено и Добронравова:

Заложу я руки в брюки и пою романс со скуки,

Что же, братцы, делать, столько дел⁈

— Что же, братцы, с вами делать? — всплеснул я руками. — Можно же петь как-то душевней что ли, потише? Что вы орёте как бригада пьяных грузчиков?

— А мы и есть пьяные грузчики! — захохотала Людмила Гурченко. — Если я неправедно живу — попаду я к черту на Луну…

— Признаюсь тебе как родному, — шепнул Евгений Леонов, — пообещай, что снимешь нас всех в своём новом кине, тогда и перестанем хулиганить.

— Станислав Юлианович, дай-ка мне бандуру, — проворчал я и отнял гитару практически силой у актёра, который несколько лет назад играл Поддубного. — Песня режиссёрская, печально-завиральная, — объявил я в наступившей тишине и заорал как ненормальный, тренькая на трёх блатных аккордах:

Режиссёр, как на параде,

Не жалеет голоса,

Весь к утру в губной помаде,

Даже ниже пояса!

— Если Госкино выдаст моей короткометражке прокатное удостоверение, — немного отдышавшись, сказал я, — то я торжественно обещаю, что всех вас сниму в следующем своём кине! Только не надо больше петь про гоп со смыком, умоляю.

— Да уж, — протянула Людмила Гурченко, — сдать кино в прокат дорогого стоит. Три года назад я снялась в «Человеке ниоткуда». Когда его смотрели своей компанией, так же смеялись как сегодня на студии. А в результате фильм до сих пор на полке валяется. И Эльдар Александрович Рязанов чуть инфаркт не получил.

— Нужно было дать кому следует, и не было б проблем, — буркнула Елена Добронравова.

— Ты, мать, на что намекаешь? — округлила глаза Гурченко.

— На взятку она намекает, на взятку, — вступился за коллегу Станислав Чекан.

— Это всё ерунда, — похлопал меня по плечу Леонов, — Феллини у нас счастливчик. Я это первый почувствовал. Ха-ха. Всё будет тип-топ! Ха-ха. Вот увидите.