Гость из будущего. Том 2

Глава 8

В кинопавильоне №2, куда я заглянул после содержательного разговора с директором всего этого беспокойного киношного хозяйства, дела на самом деле двигались к финалу. Оставалось только покрыть стены из деревоплиты серой шпаклёвкой, и можно было заносить мебель из мебельного цеха. Дежурка и «обезьянник» вообще получились как настоящие, любо дорого посидеть. Поэтому бригадир рабочих-универсалов, как официально назывались парни, труд которых использовался по самому разному профилю, с гордостью мне показывал дело рук своих подчинённых.

— Это кабинет, гражданина начальника, — сказал он, когда мы вошли в комнату, похожую на квадрат.

— Нормально, — кивнул я. — Здесь поставим шкаф, где разместим кубки, медали и грамоты. Тут стол, на этой стене повесим портрет.

— Никиты Сергеевича? — заинтересовался бригадир.

— Нет, Феликса Эдмундовича, — буркнул я, при этом подумав, что портреты Никиты Хрущёва очень скоро будут снимать абсолютно везде, и что характерно не в кино.

— Четвёртая стена крепится и сверху, и снизу большими болтами, но дверьми лучше не хлопать, конструкция может не устоять, — проинструктировал меня деловой дядька.

— Точно. Разболтаются болты, и пойдёт жизнь от балды, — пробубнил я себе под нос. — Пошли смотреть кабинет криминалистов. Здесь всё ясно, как божий день.

Мы тут же переместились в другое помещение, которое в данный момент ничем не отличалось от своего собрата. Поэтому я, немного покрутившись на месте, пробормотал:

— По центру установим лабораторный стол с полками. И расставим на нём разные колбы, пробирки и баночки с реактивами. Тут встанет шкаф с вытяжкой, тут центрифуга, на эту стену повесим портрет.

— Товарища Хрущева?

— Можно и Хрущева, но лучше Менделеева. Химия — это наше всё. Пошли дальше, — махнул я рукой.

«Коридор какой-то невыразительный, неживой, — подумал я, пока мы топали в кабинет оперативников, — придётся задействовать реальные коридоры „Ленфильма“. Да и здесь все стены нужно будет украсить наглядной агитацией. Например, плакатами: „Ты — написал чистосердечное признание?“ или „Болтун — находка для эстрады“ и „Сегодня пьян и завтра пьян, а в результате по посадкам сорван план“. И ещё что-нибудь о правилах дорожного движения. Что-нибудь такое: „Соблюдай дистанцию, а то поцелуемся“. Хотя у нас цензура без чувства юмора, лучше повесить графики раскрываемости преступлений: и бессмысленно, и полезно».

— Ой, ёёё? — крякнул я, когда мы вошли в кабинет оперов, так как в лицевую стену товарищи строители вместо стандартного большого окна впендюрили окно с балконной дверью. — Это кто же до такого додумался? Вы бы ещё сюда панорамное окно с видом на Нью-Йорк пришпандорили. Капитан Ларин откидывает полог, а там сияет огнями неоновой рекламы Бродвей.

— А я может быть, в милиции за всю жизнь никогда не был, — обиделся бригадир. — Что теперь, переделывать?

— Зачем переделывать? — прошипел я, стараясь изо всех сил в голос не заржать. — Тащи топор, я сейчас сам эту стену на щепки разнесу. Кто у меня сегодня хотел ящик коньяка за перевыполнение пятилетнего плана⁈

На этих словах в кабинет оперативных работников милиции заглянули любопытные лица рабочих-универсалов.

— Значит так! — рявкнул я на работяг. — За эти художества, за этот импрессионизм на рабочем месте, коньяк незаметно превращается в один очень слабоалкогольный напиток, в кефир. Где топор? Где топорище и колун⁈ — прокричал я и в поисках какой-нибудь монтировки или ещё какой-нибудь мощной железяки ринулся из кабинета оперов в коридор, где лежали разные инструменты.

Перепугавшийся бригадир рванул следом и как правильный хороший начальник запричитал:

— Слушай, Феллини, не дури. Зачем же в щепки ломать? Ребята честно отпахали. Мы стенку и подоконник немного нарастим, зашпаклюем, и никто ничего не заметит. Да постой ты! — гаркнул он, когда я схватил двумя руками тяжёлую кувалду.

«Ладно, пошутили, пошумели и хватит, — улыбнулся я про себя. — Парни на самом деле поработали на совесть. Но спектакль нужно доиграть до конца, чтоб в следующий раз головой соображали, а не другим местом».

— Хорошо, ломать стенку не буду, — я опустил «стальной ударный инструмент» на пол. — Значит, шпаклевать стены будете тоже вы?

— Ясное дело, мы же универсалы, — пробурчал бригадир.

— Тогда, чтоб к 8-у июля закончили шпаклёвку, шалопаи, — я погрозил кулаком всей бригаде.

— А коньяк? — спросил меня кто-то из-за спин «горестроителей».

— Выдам три бутылки, остальное пол литражу получите кефиром, — ответил я. — И, кстати, балконную дверь можно не заделывать. Мы её на съёмках длинной шторой завесим. Вот так, товарищи Сизифы.

«Владимир Высоцкий без гитары — это всё равно, что брачная ночь без невесты», — улыбнулся я, когда вошёл в собственный кабинет. Актёры, по всей видимости, уже обсудили сотрудников правоохранительных органов и сейчас они пили кофе и слушали, как Владимир Семёнович своим хриплым баритоном ведёт сказ про того, кто с нею раньше был.

Но тот, кто раньше с нею был,

Меня, как видно, не забыл,

И как-то в осень, и как-то в осень

Иду с дружком, гляжу — стоят.

Они стояли молча в ряд,

Они стояли молча в ряд —

Их было восемь.

Высоцкий допел куплет, краем глаза заметил моё появление и, дважды рубанув по струнам, сказал:

— Товарищ режиссёр, у нас в 13-ом эпизоде идёт задержание банды вора-рецидивиста Кумарина. Сначала камера показывает, как мы, воры и бандиты, сидим в хате и выпиваем. А давайте я там спою?

— Ну, не знаю, — протянул я, хотя идея мне сразу понравилась, так как песня Высоцкого привносила в эпизод дополнительный драматизм.

Я моментально представил, как сначала зритель прослушает пару хороших куплетов песни, проникнется к ворам некой симпатией и уважением, а потом, когда мои опера начнут с бандитами драться, в душе человека, пришедшего в кинозал, возникнет самый настоящий эмоциональный всплеск. Случится то, ради чего люди слушают сказки, читают книги и смотрят кино.

— Феллини, это же гениально! — загудел актёр Станислав Чекан, который в моём детективе играл роль авторитетного вора Владимира Кумарина, по кличке Кум. — Ты только представь: стол, закуска, грибочки, лучок, банка самогона, тут мужики из моей банды сидят, пригорюнились, тут девочки присели, призадумались. А тут Володя поёт: «И тот, кто раньше с нею был, он мне грубил, он мне грозил». А я такой хлобысь рукой по столу. Выпил стакан, встал и толкнул твой монолог про воровскую жизнь о том, что власть над простым народом глумиться, обманывает его, обирает, рвёт из него последние жилы и при каждом удобном случае втаптывает в грязь, и только мы, воры, живём как свободные люди. Мне кажется — это гениально.

— Стас, это очень сильно! — тут же поддакнул Евгений Леонов. — Вот так, Феллини, и надо снимать. Вот это и есть настоящее кино.

— Я могу ещё что-нибудь исполнить, — моментально предложил Владимир Высоцкий. — У меня вообще много песен.

— Если друг оказался вдруг и не друг, и не враг — а так, — неожиданно для себя произнёс я и быстро прикусил язык. — Владимир Семёнович, оставляем эту песню, которую вы сейчас исполняли. Она годится. И вот ещё что. Заменим твоему персонажу кличку. Наум — не то и не сё. С этого дня в сценарии появляется спекулянт валютой по прозвищу Паганини.

— Почему Паганини? — почему-то возмутился Савелий Крамаров.

— Как-то раз, Сава, этому итальянскому скрипачу враги порвали струны, и он сыграл на одной струне так, что никто в зале не заметил, — хмыкнул я. — Вот и наш Паганини после какой-то драки, когда на его гитаре осталась одна струна тоже сбацал: «Пошёл ты лесом дорогой».

— Ха-ха-ха! — дружно захохотала вся компания актёров.

— А что? Вор Паганини — звучит, — улыбнулся Владимир Семёнович Высоцкий.

— Хватит, товарищи! — я хлопнул три раза в ладоши. — Поехали дальше. Марианна Вертинская, пожалуйста.

— Здравствуйте, — поздоровалась старшая из сестёр Вертинских, — я, Анна Казанцева, старшая сестра оперативника «Казановы», преподаю немецкий и английский в Университете и одновременно пишу диссертацию по Германским языкам. По сюжету у меня завязываются романтические отношения с капитаном Лариным. — Марианна с сомнением покосилась на Александра Пороховщикова. — Этот момент мне не совсем понятен. Неужели интеллигентная девушка с широким кругозором не могла найти себе кого-нибудь из преподавателей или из представителей творческих профессий?

— Интересный вопрос? — кивнул я. — В принципе симпатия и романтические отношения на короткий срок могу возникнуть спонтанно, где угодно и с кем угодно. А вот почему возникают более серьёзные отношения? Кто мне ответит?

— А чёрт его знает, — пробурчал Евгений Леонов. — Встретились на гастролях, выпили кофе, потянуло друг к другу. А потом не успели и глазом моргнуть, как появились дети. Всё, понимаешь, деваться некуда, живи и радуйся.

— Браки совершаются на небесах, — добавила Анастасия Вертинская, наверное, вспомнив своих знаменитых родителей.

— Не думаю, что на небесах есть ЗАГС, — я с сомнением покачал головой. — Но Бог или Творец всего сущего, как кому угодно, если он есть, наверняка на ближайшие годы прописал некий сценарный план, схематичную канву событий. Следовательно любовь — это способность почувствовать этот божественный план и сыграть в нём свою роль. Встретить своего человека и прожить с этим своим человеком и в горе, и в радости столько серий, сколько прописано в сценарии.

— И нельзя эту роль поменять? — спросил Пороховщиков.

— Можно, — буркнул я, — в американских сериалах есть такая практика: вводят в картину маленького персонажа на две или три серии. Потом смотрят, как на него реагирует публика. Если он цепляет зрителя, то актёру дописывают ещё роль, добавляют диалогов и экранного времени. Но бывает и наоборот — одного из главных героев убивают как можно скорее. С глаз долой из сериала вон. Я думаю, Творец поступает так же.

— А если, допустим, Творец не прав? — возмутился Высоцкий. — Я, конечно, атеист, ну мало ли.

— Бог — не фраер, — ухмыльнулся я. — Поверьте мне, он такие сценарные ходы заворачивает, что лучшие из лучших мастеров печатного слова нервно курят в сторонке. Вот у меня сейчас такое предчувствие, что один из нас женится на звезде французского кино. Каков сюжетец?

— Фантастика, — проворчал Лев Прыгунов, — ерунда.

— А на ком женится-то? — пискнул Евгений Стеблов.

— На Брижит Бардо, когда ей стукнет 60, — пробурчал я, под дружный гогот актёров и актрис. — Поэтому, Марианна, — я посмотрел на Вертинскую старшую, — если автор написал в сценарии, что у твоей Анны Казанцевой завязываются романтически отношения с капитаном Лариным, то так тому и быть. И лучше поискать то, что вас объединяет, чем ждать принца на белом коне. Товарищи дорогие! — я захлопал в ладоши, чтобы прекратился галдеж, и гадание — кто на какой французской кинозвезде женится. — Предлагаю сейчас пообедать. А после у нас на очереди: директор музея Наталья Суркова — актриса Людмила Гурченко. Научный сотрудник и экскурсовод Майя Добрынина — актриса Елена Добронравова. Реставратор Геннадий Маслов — актёр Евгений Леонов, и ещё один реставратор Сергей Дьячков — актёр Георгий Штиль. Старший научный сотрудник, археолог Павел Гурьев — актёр Алексей Кожевников, научный сотрудник и экскурсовод Маргарита Фомичёва — актриса Анастасия Вертинская. Спекулянт и коллекционер икон Виктор Ситников — актёр Игорь Горбачёв, а так же иностранный турист и коллекционер картин Питер Баткин — актёр Игорь Дмитриев. Затем у нас поход в костюмерный цех на фотопробы. Актёров, которые играют в фильме воров, спекулянтов и фарцовщиков будем обсуждать в спортзале.

— В каком спортзале? — спросили меня сразу несколько человек.

— А когда поход на экскурсию в ресторан «Нева»? — заинтересовался Лев Прыгунов.

— Спокойно, — хохотнул я, — наш коньяк, вино и лимонад никто без нас не выпьет. Закуски тоже не пострадают. И в спортзал поедут только те, кто задействован в разных потасовках и драках. Мы там познакомимся с постановщиком трюков Александром Массарским. И я ещё посмотрю, кто из вас на что способен.

— Форму и перчатки дадут? — спросил боксёр разрядник Пороховщиков.

— Считай, что уже дали, — кивнул я.

Странное дело, но в маленьком спортзальчике, который находился в Аптекарском проспекте, нас уже ждали. Обычно бывает наоборот: приехал, поздоровался, удивился, поскандалил, и лишь дали пройти. К тому моменту, как нашу киношную делегацию встретил каскадёр Массарский, широкоплечий мужчина с волевым круглым лицом, число актёров заметно порядело. На дикий и грубый мордобой отказались смотреть: Игорь Дмитриев, Игорь Горбачёв, Алексей Кожевников и вся женская половина нашего актёрского ансамбля, которая предпочла перед походом в ресторан отдохнуть и привести себя в надлежащий для культурного отдыха вид.

— Кто из вас режиссёр? — спросил каскадёр, пожав первым делом руку Леониду Быкову.

— Потом приедет, — соврал Леонид Фёдорович, — показывайте, как надо драться, а то у нас мало времени.

— Финансовые условия обговорим чуть позже, — добавил дядя Йося Шурухт, проходя в зал, где кроме самодельного татами, по углам стояли снаряды для занятия гимнастикой.

Я же, войдя в помещение, сначала окинул взглядом группу парней, которые под руководством Александра Массарского занимались дзюдо и самбо. Именно этим парням предстояло сыграть роли рядовых бандитов, именно они должны были на общих планах бегать, прыгать, драться и красиво кинематографично падать.

— Как тебе подручные? — спросил я у Станислава Чекана.

— Нормально, усы подклеим, наколки нарисуем, — кивнул актёр. — У меня тут в сценарии запланирована драка со старшим лейтенантом Казанцевым, когда я из «малины» ухожу огородами. Я же вашего Видова зашибу.

— Драться будем строго по сценарию: удар, блок, падение, со спины кувыркаться будут подготовленные спортсмены, — ухмыльнулся я.

— Так что, начинаем? — спросил бригадир первых советских каскадёров, который тоже куда-то спешил. — Странный у вас какой-то режиссёр, задумал какой-то кипишь-микишь, актёры на месте, а его нет.

— Начинай Александр Самойлович, — распорядился высокий и представительный Чекан. — В 13-ом эпизоде у меня бой на кулаках с этим белобрысым пареньком. — Станислав Юлианович показал на Олега Видова. — Значит, я ухожу задами, перескакиваю через забор, и тут меня встречает опер, который сидел в засаде.

— На сколько секунд драка? — поинтересовался Массарский.

— Секунд на 20, — пожал могучими плечами актёр.

— Толя, иди ко мне, — засуетился бригадир каскадёров. — Я, значит, преступник, выбегаю на дорогу, а ты меня бьёшь из-за спины, так как прятался в засаде. Потом я падаю, ты ко мне подходишь, а я хлоп по колену ногой, и набрасываюсь на тебя, и начинаю душить. Давай-давай, работаем.

— Феллини, а я догадался — кто преступник, — зашептал мне на ухо Евгений Леонов, когда на татами Массарский и его ученик стали разыгрывать сценку больше похожую на схватку двух алкашей за бутылку пива около общественной бани. — Я — этот преступник, то есть мой реставратор Гена Маслов. Я ведь по сценарию влюблён в героиню Лены Добронравовой, предлагаю ей уехать в Одессу, где мой друг обещает место главного инженера мебельной фабрики. А она мечтает переехать в Москву. Мне деньги нужны для кооперативной квартиры.

— Ну и что? — хмыкнул я и улыбнулся, так как на борцовском помосте каскадёры потешно катались из стороны в сторону. — Директрисе музея тоже деньги нужны. Она с мужем стоит в очереди на машину — это раз. Второй реставратор, которого играет Гера Штиль, имеет картёжный долг — это два. Археолог в исполнении Кожевникова ухаживает за молоденькой Настей Вертинской. И ему деньги нужны, чтобы устроить своё личное счастье. А Вертинская могла своим бывшим однокурсникам проболтаться, что во время создания новой выставки на полчаса будет отключена сигнализация. Кстати, у вашей зазнобы Добронравовой сосед по коммуналке отсидел, правда по политической статье. Но вдруг у него злость на советскую власть проснулась?

— То есть мы все под подозрением? — тяжело вздохнул Леонов.

— Все, — кивнул я, но вздохнул с облегчением, так как каскадёры закончили свой номер боевой самодеятельности.

— Ну, как, Стас, годится? — с гордостью спросил у актёра Чекана бригадир каскадёрской группы.

— Нормально! — громко высказался я. — Мне понравилось. Разрешите представиться, Феллини, режиссёр этого самого кипиша-микиша.

Я вышел на борцовское татами и пожал руку товарищу Александру Массарскому, который ещё прославится работой в «Белом солнце пустыни», в «Стрелах Робин Гуда», в «Золотой мине» и во многих других отечественных кинокартинах.

— Родственник что ли? — хмыкнул бригадир каскадёров.

— Как и все, сын своего отца, — протараторил я. — Поединок получился хороший, но мы будем снимать чуть-чуть другое кино.

Затем я подтащил к краю самодельного татами гимнастический подкидной мостик, выбрал из молодых каскадёров самого крепкого парня и дал ему в руки большую боксёрскую подушку.

— Встань на маты в трёх метрах от мостика, — попросил я паренька под тихие шёпотки своих актёров. — Подушку держи перед грудью.

— Хотите с разбегу боднуть меня головой? — усмехнулся смышлёный ученик Массарского, чем вызвал смех остальных молодых и крепких спортсменов.

— Я разве бык, чтобы бодать? Держи крепче, герой Шипки! — хохотнул я и отбежал к самой стенке спортзала.

«Ну, родной, не обделайся у всех на виду», — пробурчал я про себя и резво рванул, как на пожар. Сначала в зале раздалась барабанная дробь от топота моих ног по паркету, затем громкий хлопок от соприкосновения ступней с деревянной поверхностью откидного мостика. И наконец, в стремительном и молниеносном полёте я громко закричал: «кияя!» и со всей силы шибанул двумя ногами по боксёрской подушке.

— Б…! — выкрикнул каскадёр и, отлетев вместе с подушкой на три метра назад, вполне профессионально брякнулся на спину.

И тут же раздались аплодисменты моего актёрского ансамбля.

— Вот так, товарищи каскадёры, мы и будем работать, — сказал я, поднявшись с татами.

— А это сейчас что такое было? — почесал мощный затылок Александр Массарский.

— Можно назвать и японским каратэ, — улыбнулся я, — но, по сути, это обычное боевое самбо или если угодно рукопашный бой, основанный на русской народной боевой забаве — буза. За работу товарищи. У меня ещё много интересных задумок.