Гость из будущего. Том 2

Глава 20

Прежде чем схватить меня за грудки, директор киностудии «Ленфильм» Илья Киселёв закрыл дверь своего кабинета на ключ и попросил секретаршу полчаса нас не беспокоить. Затем он как-то нехорошо улыбнулся и вцепился своими сильными пальцами в ворот моей новенькой рубашки.

— В чём дело? ­– смущённо пророкотал я, когда директор начал дергать туда и сюда, купленную у фарцовщиков вещицу. — С пивом же дело замяли. «Синеглазку» разобрали и закрыли. Правда, народ долго возмущался. Но потом как всегда смирился и успокоился. Но в чём, собственно говоря, дело⁈

— Сволочь, — зашептал он, при этом продолжая теребить ворот моей рубашки, — сволочина, сволота! Ты смерти моей хочешь? Хочешь, чтобы меня обратно отправили по этапу в Каргопольлаг? Да я тебя сейчас своими собственными руками удавлю, сука.

— Илья Николаевич, рубашка, между прочим, новенькая, за большие деньги куплена, — смущённо пробурчал я. — Если нужно открыть обратно пивной ларёк, я этой ночью одинок, и даже водка не согреет душу мне, то я только — за. Хотя в душе — против.

— Плевать на твою «Синеглазку», — прошипел директор. — Разоделся как Дунька Распердяева. Да я твою рубашку сейчас на клочки разорву!

— Давайте переведём беседу в русло конструктивной критики. Может вам что-то в черновом варианте фильма не понравилось? — спросил я, крепко обхватив запястья распоясавшегося товарища Киселёва. — Что надо отрежем, что не надо прибавим.

— Отцепись, сволота, — немного успокоился он, перестав издеваться над моей рубашкой. — С фильмом пока всё путём. Только пока.

Илья Николаевич медленно переместился к своему столу и взял стопку бумаг, на которых была распечатка дальнейших изменений в моём сценарии. Так уж складывался съёмочный процесс, что мне постоянно приходилось от каких-то сцен отказываться, а какие-то сцены наоборот дописывать. И само собой, все правки я первым делом относил в кабинет директора киностудии. Ведь если что, то отвечать придётся не только мне, но и нашему нервному и импульсивному товарищу Киселёву. Кстати, Илью Николаевича как раз и снимут с занимаемой должности после опального фильма «Проверки на дорогах».

— Ты хоть иногда перечитываешь написанное? — проворчал он и, тряхнув моим сценарием, принялся читать. — Диалог фарцовщика Паганини и его старшего брата, авторитетного вора по кличке Кум. Первые слова пропускаем, аха, вот. Кум спрашивает: «И ответь мне наконец, кто ты по жизни?». Паганини криво улыбается и отвечает: «Я — человек божий, обшитый кожей, брат. А бумажки эти американские мне нужны, чтобы мир посмотреть и себя показать. Скучно мне здесь, тесно, дышать нечем. Париж хочу увидеть, Лондон, Рим, Нью-Йорк. Хочу сходить на концерт Элвиса Пресли. А иначе, для чего я родился? Чтобы мотаться с малой зоны на большую?». — На этих словах Илья Николаевич, показал мне кулак и продолжил чтение. — «На какую большую? Ха-ха», — ухмыльнулся Кум. «Да вот на эту, которая огорожена красными флагами и красными транспарантами», — ответил ему Паганини, разведя руки в стороны.

— А что не так? — буркнул я, когда директор «Ленфильма», взявшись за сердце, присел на стул. — Паганини — фарцовщик, Кум — вор в законе. Они ведь нехорошие люди, одним словом — редиски. Они так и должны воспринимать нашу советскую власть и самую прогрессивную в мире страну, где так вольно дышат граждане и гражданки. Что не так-то?

— Ты, сволочина, меня под монастырь хочешь подвести? — пролепетал Илья Николаевич. — Если эта антисоветская галиматья, что вся наша страна — это большая зона, прозвучит с экранов кинотеатров и пусть даже из уст уголовников, то через день мы с тобой воочию, на своей шкуре, узнаем, что такое зона малая. Ты баланду когда-нибудь хлебал?

— Бастурму ел, бишбармак пробовал, бигос один раз употребил в пищу, а вот баланду не довелось, — захихикал я.

— Значит у тебя всё ещё впереди, — рыкнул Киселёв.

— Ну, хорошо, — кивнул я. — Если в нашей самой свободной стране даже помечтать нельзя о том, чтобы слетать на концерт Элвиса Пресли, то диалог будет переписан. Но всё равно не понятно, почему я свои честно заработанные деньги не могу законно обменять на доллары и съездить отдохнуть хотя бы в Турцию? За что меня ограничили в нормальных человеческих правах?

— Тебя, гад недобитый, ограничили в правах, потому что мы строим самое справедливое государство в мире! — рявкнул директор и трахнул кулаком по столу. — Учение Маркса всесильно, потому что оно верно! — тяжёлый кулак Ильи Николаевича вновь звонко грохнул о полированную поверхность рабочего стола.

— Отгородившись от всего мира, можно построить только Северную Корею, где каждый спит и видит, как оттуда свинтить, — пробурчал я.

— Поговори мне ещё, — устало пробормотал директор киностудии. — Хрен с тобой, пусть Паганини мечтает о красивой жизни за бугром. Это не возбраняется. Но только заикнись, что мы строим что-то наподобие зоны, я тебя лично сдам куда следует.

— Понял, не тупой, — улыбнулся я, — больше не повториться.

— Свободен, Феллини недоделанный, топай, — отмахнулся Илья Николаевич, — и откуда ты только взялся на мою голову?

— Как все, из отдела кадров, — буркнул я, выскочив из директорского кабинета.

«Да, с тем, что наш советский союз — это одна большая зона, я палку перегнул, — думалось мне, пока я шагал в сторону ленфильмовского кафе, так как мне сейчас непременно требовалось выпить кружечку кофе и слопать какой-нибудь бутерброд с плавленым сырком. — В конце концов, мы живём лучше, чем папуасы Новой Гвинеи и лучше, чем малоразвитые племена Африки. И значительно лучше, чем товарищи китайцы, у которых дурак и мракобес Мао Цзэдун пару лет назад провозгласил так называемый „Большой скачок“. И ради этого „большого рывка и громкого пердка“ массово настроили в сельской местности кустарных доменных печей и перебили птиц, которые поедали зёрна на полях. Как итог, металл из этих сооружений выходил негодного для производства качества, а уничтожение птиц привело к стремительному размножению насекомых-вредителей. Страшнейший голод накрыл всю „поднебесную империю“ и больше 20 миллионов человек ушли в лучший из миров. А через пару лет, уже совсем скоро, в 1966 году, тот же самый кретин Мао начнёт ещё и „Культурную революцию“, чтобы покарать проклятых врагов родины, которые помешали его прорывной политике „Большого скачка“. И ещё несколько миллионов человек будет пущено в расход. Сначала, малообразованные хунвэйбины перебьют идейных противников Мао Цзэдун, а потом сам же Мао введёт войска и подавит беспорядки хунвэйбинов в крови. Всё в лучших традициях марксизма — маниакальный поиск шпионов и врагов и нарастающая классовая борьба все против всех. Ежов убил Ягоду, Берия убил Ежова, а самого Берию потом шлёпнули Хрущёв и компания. А смысл? А смысл элементарен и прост: если мы живём в нищете, и у нас не получается коммунизм, значит нам помешали враги. Найдём врагов, покараем и заживём. Именно такую муру проще всего скормить обывателю. Хотя справедливости ради надо признать, что на фоне кровавого мудака Мао Цзэдуна наши Хрущев с Брежневым — ангелы воплоти. Перегнул я всё-таки палку с большой зоной».

— Мы живём просто хорошо, замечательно живём, — буркнул я неожиданно вслух, стоя уже в очереди за кофе и бутербродами.

— Что вы сказали? — обернулся стройный, высокий и худощавый парень примерно 28-и лет отроду.

— Жить хорошо, а хорошо жить, ещё лучше, — хохотнул я.

— Неплохо сказано, — улыбнулся незнакомец. — Смотрел сейчас черновой монтаж вашего нового фильма, просто потрясён. Динамика зашкаливает, песни, драки, легкий юмор и детективная история. Гениально. Извините, забыл представиться, моя фамилия — Мотыль, бывший режиссёр Свердловской киностудии, сейчас на вольных хлебах. Можно просто Володя.

— Владимир Мотыль? — удивился я, вспомнив будущие работы этого мастера, среди которых окажутся такие «брильянты» — как «Белое солнце пустыни», «Звезда пленительного счастья» и «Женя, Женечка и „катюша“». — Как же, наслышан-наслышан.

— Делайте уже заказ! — рыкнула на нас продавщица.

— Анна Семёновна, как можно? Товарищ спустился с Уральских гор, что он теперь подумает о нас, о ленинградцах? Где ваша фирменная улыбка? — пристыдил я продавщицу, которой мои наивные претензии были до одного места.

— Не выступай, Феллини, не в Италии, — улыбнулась она. — Делайте заказ, товарищ с Урала.

В отличие от меня Владимир Яковлевич Мотыль одним кофе и бутербродами не ограничился. И когда мы присели за свободный столик, в распоряжении этого режиссёра был салат из квашеной капусты с яйцом, селёдка с картошкой и сто грамм коньяка в небольшом стеклянном графинчике. На его предложение дрябнуть за знакомство, я вежливо отказался.

— Какими судьбами в Ленинграде? — поинтересовался я, после того как Мотыль поморщился, пропустив несколько капель для сугрева.

— Предлагают хороший сценарий про войну, — просипел Владимир Мотыль. — Вот думаю браться или не браться. Директор у вас немного, кхе, своеобразный.

— Про экипаж «катюши» боевой? — хмыкнул я, расправляясь с бутербродом. — Правильно, думать никогда не вредно. А что касается Ильи Николаевича, то он мужик хороший, — сказал я нарочито громко, чтобы меня услышали все недруги и завистники. — Жизнь повидал во всех её жестоких и некрасивых проявлениях.

— А ты откуда знаешь про сценарий? — удивился Мотыль.

— А у нас тут, как в большей деревне, словно мухи тут и там, ходят слухи по столам, — я окинул взглядом соседние столики. — Ты вот что, на главную роль присмотрись к Олегу Далю. Только пить ему не давай. Командира батареи тебе замечательно исполнит наш Гера Штиль. Работает на площадке замечательно, никаких проблем. Жмот Захар Косых — Миша Кокшенов. На связистку Женечку Земляникину можно попробовать Наталью Кустинскую или малоизвестную Галину Фигловскую студентку училища Бориса Щукина. Кстати, у меня в детективе почти все главные женские роли исполняют девчонки из «Щуки». Все как одна — звёзды кино.

— Если ты знаешь все детали, то почему бы тебе самому не взяться за сценарий? — помрачнел Владимир Яковлевич.

— Потому что такова судьба. Это, Володя, твой фильм, и только твой, — я погрозил собеседнику пальцем, чтобы он и не думал отказываться от сценария. — У меня чуйка.

— Здрасте, посрамши⁉ — выпалила Нонна Новосядлова, войдя в кафе в обществе сестёр Вертинских. — Мы тебя в кабинете ждём, волнуемся, кулаки за тебя держим, а ты тут коньяк пьёшь?

— Как можно сеньориты? — улыбнулся я. — Коньяк и я — две вещи несовместимые. Кстати, познакомьтесь: начинающий талантливый режиссёр Владимир Мотыль.

— Очень приятно, — проворчала Нонна и вместе с девчонками присела за наш столик.

— И мне приятно, — смущённо улыбнулся Мотыль, — это, девушки, мой коньяк.

— Как худсовет? — тут же спросила Анастасия Вертинская.

— Да, что тебе сказали коллеги? — поддакнула её сестра Марианна.

— Не было никакого худсовета, — ответил за меня Володя Мотыль. — В кинозале присутствовал товарищ из КГБ, забыл его фамилию, он первым высказался, что фильм — правильный и хороший, и остальные сразу же воздержались. Хотя кое-кто и скрипел зубами на задних рядах. Отличное у вас получается кино, замечательное. Обязательно сниму что-то подобное.

— Да, с КГБ не поспоришь, себе дороже, — пробурчал я. — Кстати, если будешь снимать где-нибудь в Средней Азии что-нибудь со стрельбой и погоней, то обязательно введи в повествование местного Саида, который на вопрос: «ты как здесь оказался?» будет отвечать коротко и чётко: «стреляли».

— Ха-ха-ха! — дружно захохотали и девчонки, и будущий режиссёр «Белого солнца пустыни».

— Неплохо сказано, запомню. Выпьем за ваш киношедевр? — спросил мой коллега девчонок, приподняв графинчик с коньяком.

— Шампанского бы, — хитро улыбнулась Анастасия Вертинская.

После чего Нонна и Марианна почти синхронно покосились в мою сторону, так как я уже неоднократно им читал лекции о здоровом образе жизни, о том, что нужно бережно относиться к той уникальной внешности, которой одарила природа. И тогда можно будет сниматься хоть до гробовой доски. Ведь в будущем для развитого коммунистического телевидения потребуется целая прорва сериалов. В общем, запугал я девчонок на славу. И кстати, правильно сделал, так как до молодильных яблок или молодильных таблеток медицина на моей памяти не дорастёт.

— Рано пока пить за киношедевр, — проворчал я. — Завтра ключевой 13-й эпизод. Отснимем его, вот тогда и выпьем в ресторане томатного сока. Волнуюсь я что-то за завтрашнюю съёмку. Предчувствия какие-то нехорошие мучают меня.

— Какие предчувствия? — захихикала Анастасия. — Ерунда. Молотим уже две недели без простоев. И где такое видано? Лично я с таким темпом никогда не сталкивалась.

— И я такое не припомню, — улыбнулась её старшая сестра Марианна.

— Правильно, девочки, вот и завтра всё будет на высшем уровне, — сказала Нонна, положив свою изящную ладонь на мою мощную пятерню.

— А я выпью, — буркнул Владимир Мотыль и, добавив, что рад был знакомству, залпом осушил весь графинчик с коньяком.

На следующий день, в пятницу 24-го июля, нехорошие предчувствия, что съёмка будет сорвана, только усилились. Хотя по небу бежали весёлые кучевые облака, актёры и массовка пребывали в хорошем расположении духа, но что-то меня всё равно смущало. Кстати, для съёмки «воровской малины» я и главный оператор подобрали замечательный частный дом, который шёл под снос. На его заднем фоне возвышалась новостройка, в шаговой доступности протекала река Волковка, и располагалось старое Купчинское кладбище. В общем, было где актёрам и каскадёрам побегать и подраться.

«Ё-моё!» — выругался я про себя, когда к нашей съемочной палатке, где размещались гримёрки и оператор имел возможность поменять плёнку, подошёл мой ассистент Генка Петров с тремя актрисами массовки. Если в прошлый раз мой армейский дружок привёл на съёмочную площадку фигуристых, аппетитных девушек, то сегодня его эстетический вкус качнулся в прямо противоположную сторону. Так как передо мной стояли три барышни, которые больше походили на невзрачных учительниц младших классов, чем на боевых подруг товарищей бандитов.

— Ё-моё, — сказал я вслух. — Отойдём, Геннадий.

— А мы? — поинтересовалась одна из актрис.

— А вы постойте, — буркнул я.

— Учтите, мы целоваться и раздеваться, не согласны, — высказалась та же самая девушка.

«Если ты, голуба, в кадре разденешься, то люди из кинотеатра разбегутся», — подумал я и, несколько раз выразительно прокашлявшись, сказал:

— Спокойно, барышни, эротические сцены в сценарии не предусмотрены. Эротика в советском союзе уголовно наказуема.

— А Леонид Быков сегодня снимается? — задала вопрос ещё одна начинающая актриса.

— Сегодня снимаются все, — проворчал я и тут же обратился к нашей замечательной гримёрше Лидии Сергеевне. — Лидочка, сделайте из трёх этих невинных девушек трёх разбитных и развязных девиц, которые якшаются с сомнительными личностями.

— Мы не невинные, — обиженно проворчала самая бойкая из троицы барышня. — Просто мы не шаболды всякие.

— Значит так, — рыкнул я, — макияж поярче, губы намазать как следует, подвести глаза и наложить прочие тени. И ещё, Лидия Сергеевна, скажите нашему костюмеру, чтобы на грудь и бёдра девушек поддели дополнительный костюм.

— Сделаем, не в первой, — усмехнулась гримёрша.

— А что со мной? — спросил Генка, которому я хотел устроить разнос.

— А с тобой всё ясно, — отмахнулся я и тут из-за поворота выехал тентованный военный грузовик марки «Урал».

И я подумал, что очень хорошо, что с бойцами внутренних войск для съёмок договаривался дядя Йося Шурухт, у которого оказалось множество полезных знакомств. Генка наверняка бы притащил сюда половину ленфильмовского общежития, которые не знают, как держать автомат, и тогда съёмочный день был бы на 100 процентов сорван.

— Солдатики, — обрадовалась Лидия Сергеевна. — Люблю мужчин в военной форме.

— Я об этом обязательно скажу дяде Йосе, — буркнул я и направился к грузовику.

Тем временем армейский «Урал» затормозил, не доезжая до съёмочной палатки метров десять, и тошнотворный запах бензина мгновенно ударил по моим ноздрям. «Техника на грани фантастики, сделана на отвались, — проворчал я про себя, изобразив на лице дружелюбную улыбку, — расход топлива литров 70 на каждые 100 км, не меньше». Я помахал рукой офицеру, который сидел на пассажирском кресле и, дождавшись, когда этот высокий и нескладный юноша с жиденькими усами, выскочит из кабины, сделал шаг навстречу.

— Старший лейтенант Ярков! — отрапортовал парень, приложив кончики пальцев к козырьку фуражки. — Прибыл со взводом бойцов в количестве 15-и человек для участия в киносъёмке.

— Вольно, — улыбнулся я, протянув руку лейтенанту. — Меня зовут Ян Игоревич, можно просто Феллини.

— Тот самый? — удивился он.

— Однофамилец, — хмыкнул я. — Холостые патроны на киностудии получили?

— Так точно! — Ярков опять вытянулся в струнку и козырнул. — Выдали по две коробки в одни руки.

— Товарищ старший лейтенант, давай без этого, мы не на параде, — проворчал я. — Расслабься. Сейчас план будет такой: через 15 минут привезут завтрак, покормишь своих «архаровцев» и займи их чисткой и разборкой оружия.

— Это ещё зачем? — вдруг возмутился мой временный подчинённый.

— А затем, товарищ Ярков, что не дай бог боевой патрон случайно окажется в патроннике, и твои парни кого-нибудь подстрелят. — Я кивнул в сторону кузова автомобиля, из которого повыскакивали бойцы внутренних войск. — Есть желание оказаться на скамье подсудимых?

— Никак нет, — сник старший лейтенант. — Разрешите вопрос? А Леонид Фёдорович Быков сегодня снимается?

— Пошли, познакомлю, — буркнул я.

— Шевчуков, остаёшься за старшего! — скомандовал младший офицер, и от очень знакомой фамилии меня опять передёрнуло, и нехорошие предчувствия нахлынули с новой силой.

Но пока всё было спокойно. В ожидании завтрака актёры, каскадёры и члены съёмочной группы, рассевшись на завалинке этого деревянного дома, дни которого уже были сочтены, слушали новую песню Владимира Высоцкого про коней привередливых:

Сгину я, меня пушинкой ураган сметет с ладони,

И в санях меня галопом повлекут по снегу утром.

Вы на шаг неторопливый перейдите, мои кони,

Хоть немного, но продлите путь к последнему приюту!

Вдохновенно хрипел будущий кумир миллионов, и каждое его слово с замиранием сердца внимали все, кто сегодня находился на съёмочной площадке. Кстати, кроме непосредственных участников 13-го эпизода сюда заявились сёстры Вертинские, Савелий Крамаров и Лев Прыгунов. Приехали, так сказать, чтобы поддержать своих коллег. Я же, честно говоря, не люблю, когда актёры без дела слоняются на съёмках. Если не твой съёмочный день, то сиди дома или в гостинице, отдыхай, набирайся сил. «Эх, чую, что именно Крамаров с Прыгуновым чего-нибудь нехорошее и отчебучат», — подумалось мне. И только сейчас я обратил внимание, что пришедший со мной старший лейтенант Ярков стоит и слушает Высоцкого, открыв рот.

Чуть помедленнее, кони, чуть помедленнее!

Не указчики вам кнут и плеть.

Но что-то кони мне попались привередливые,

И дожить я не смог, мне допеть не успеть.

Владимир Семёнович допел второй куплет и, увидев меня, смачно брякнул по струнам и вдруг замолк.

— Принимай работу, Феллини, — захохотал он. — Как и договорились, на один твой куплет, я написал два. Моя теперь песня или как?

— Замечательная вещь, — тихо пробормотал актёр Станислав Чекан. — За душу берёт, сил нет. Выпить бы чего.

— Да, красиво написано, — согласился и Леонид Быков. — Вечером дрябнем.

— Говорю при всех, чтобы сто раз не повторять, — сказал я, обведя взглядом всю собравшуюся публику. — Песня «Кони привередливые» принадлежит Владимиру Высоцкому и точка. А вот настроение ваше, товарищи актёры и каскадёры, мне не нравится. Сниматься нужно весело на кураже. Протяните мне гитару, я вам сбацаю куплет.

Высоцкий криво усмехнулся, но спорить со мной, с главным режиссёром, не стал и протянул свою гитару мне. «Нагнал тоски и рад. Ну, Высоцкий, ну вражина погоди!» — подумал я и, приняв инструмент, быстро перенастроил струны на классический «испанский строй». Тем временем к нашей компании подтянулись бойцы внутренних войск и дядя Йося Шурухт, который, скорее всего, привёз завтрак. Подошла и его ненаглядная гримёрша Лидия Сергеевна. Она, кстати, привела наспех загримированных под подруг воров и бандитов трёх девушек, чтобы показать мне примерный результат. Я же, подмигнув своей ненаглядной Нонне, без предварительного проигрыша весело заголосил студенческую песню буйных 70-х годов:

В пещере каменной нашли напёрсток водки,

Комарик жареный лежал на сковородке…

Но… мало, мало, мало водки, мало нам закуски!

Это не по-нашему! Это не по-русски!

Выслушав первый же куплет, солдатки дружно грохнули от хохота, а я продолжил:

В пещере каменной нашли бутылку водки,

Бифштекс жареный лежал на сковородке…

Но… мало, мало, мало водки, мало нам закуски! — стали подпевать мгновенно развеселившиеся зрители.

Это не по-нашему! Это не по-русски!

В пещере каменной нашли цистерну водки,

Там мамонт жареный лежал на сковородке…

Но… мало, мало, мало водки, мало нам закуски!

Это не по-нашему! Это не по-русски!

В пещере каменной нашли источник водки,

Там стадо мамонтов паслось на сковородке…

— Мало, мало, мало водки, мало нам закуски! — дружно заорал народ, пока я затих, выдерживая небольшую паузу.

— Всё спели? Красавцы, молодцы, — хохотнул я и, снова ударив по струнам, запел сам:

Выжрали всю водку, сожрали всю закуску,

Это вот по-нашему, это вот по-русски! Всё!

— Вот с таким настроение и работаем сегодня весь съёмочный день! — гаркнул я, перекрикивая хохот актёров, техников, каскадёров и солдатиков внутренних войск. — А теперь завтрак привезли, садитесь жрать, пожалуйста.