Гость из будущего. Том 2

Глава 24

По сценарию муж директрисы Русского музея работал слесарем в НИИ. Я специально не стал уточнять адрес этого заведения, чтобы случайно не бросить ненужную тень на нужный плетень, и чтобы потом не понеслась коричневая субстанция по трубам. Так как в нашей советской державе таких институтов нагородили почти 6 тысяч штук, а младших научных сотрудников, словно кроликов в соответствующем заповеднике, расплодили под целый миллион.

Была ли от этого польза? Безусловно, да! Ибо из НИИшной среды вышел конкурс целинной песни, КВН, туристические слёты, сплавы и скалолазание, а ещё талантливые писатели фантасты, юмористы, поэты и первые советские рокеры. А кто по осени горбатился на картофельных полях, спасая урожай, пока граждане колхозники дегустировали самогон? Они — младшие научные сотрудники. И если бы Борис Пастернак тусовался бы с этой публикой, то он непременно бы написал примерно так:

Не спи, не спи, наука,

Нам скоро на турслёт.

Забудем слово — скука!

Кто слямзил мой отчёт?

— Ну что, Феллини, мы сегодня снимать будем или как? — подёргал меня за локоть главный оператор Дмитрий Месхиев, пока я задумчиво рассматривал крупнейшее административное здание в СССР, где одновременно располагались НИИ радиоэлектроники и Дом Советов.

Семиэтажный центральный корпус этого наиболее яркого представителя сталинского ампира обрамляли 14 мощнейших колонн, а на самом верху, на карнизе, был выполнен здоровенный барельеф, где можно было рассмотреть маленькие фигурки колхозников, рабочих и красноармейцев. Ну а вместо античного акротерия был установлен герб советского союза размером с двухэтажный дом.

— Мы сегодня снимать будем или что? — повторил свой вопрос Месхиев.

— Эх, снять бы первый план с коптера, — пробурчал я. — Представь горизонтальная панорама с герба на входную группу. Эффектно, чёрт возьми.

— С чего снять? — проплетал главный оператор.

— Со специального маленького вертолётика, — замялся я. — Я слышал, что в штатах уже такую штуковину разрабатывают. Ладно, где наши герои? Где Ларин, Волков и Казанова? Где Пороховщиков, Стеблов и Видов? Где муж директрисы?

— Да вон они, курят красавчики, — кивнул Дмитрий Давыдович в сторону нашего киносъемочного автобуса.

Кстати, сегодня решили обойтись без палатки и без больших осветительных приборов. Сцену слежки за мужем директрисы по моим прикидкам лучше всего было снять с рук, и по возможности скрытой камерой, чтобы придать немного документальности разворачивающегося на экране детектива. На роль мужа взяли актёра из массовки, который более-менее соответствовал имеющемуся рисунку. Этому актёру приклеили усы по форме шеврон, и одели в обычный среднестатистический костюм. Так как муж директрисы должен был слиться с толпой обычных инженеров и служащих, которые спешат по своим делам и не подозревают, что идёт съёмка фильма.

— Послушай, а как этим вертолётиком управлять и кто будет наводить фокус? — задумчиво пробормотал главный оператор.

— Есть многое на свете, друг Давыдыч, что и не снилось нашим мудрецам, — хохотнул я. — Всё, давай работать. Первый план делаем из машины. Волков смотрит на рисунок и на людей, выходящих из дверей института.

Этот фрагмент будущего детективного кино, который в сценарии обозначался всего одним предложением: «Волков, Ларин и Казанцев следят за мужем директрисы», мы снимали почти четыре часа. Сначала Слава Волков проехался на машине за нашим так называемым объектом наблюдения, который вышел из дверей института.

Затем на перекрёстке Волкова сменил Володя Казанцев. В ожидании мужа директрисы Казанова стоял у стенда с газетами, которые сейчас в 60-е заменяли и «Твиттер», и «Телеграм» одновременно. А когда мужчина проследовал мимо сыщика, тот «сел ему на хвост» и, держась в четырёх метрах от объекта наблюдения, проводил его до автобусной остановки.

На самой же остановке к слежке подключился Андрей Ларин. Сначала он, попросил у Казановы закурить, как будто они до этого не были знакомы, а потом встал в трёх метрах от нашего подозреваемого. Кстати, Ларин за мужем директрисы влез и в переполненный автобус, следующий в сторону Московского вокзала. А старший лейтенант Казанцев дождался служебного автомобиля и уже в компании лейтенанта Волкова поехал следом. Далее, по Невскому проспекту, за мужчиной с наклеенными усами вновь принялся следить Слава Волков.

Как мы только не изгалялись, снимая этот эпизод со слежкой. Какие-то планы главный оператор делал прямо из окна автомобиля, что-то было снято из нашего киносъемочного автобуса прямо из открытых дверей. Где-то камеру прятали в кусты, а небольшую сценку на автобусной остановке сработали таким образом: трое человек главного оператора прикрывают, а он украдкой снимает.

И только в «Летнем саду» всё уже было подготовлено для нормального съёмочного процесса: территория была огорожена, массовка проинформирована, что камеру бояться и пялиться в неё не надо, и в довершении всего большущие светильники уже были выставлены и подключены к электропитанию.

Далее по моей команде безымянный муж директрисы музея прошёлся по аллее и, миновав несколько мраморных статуй полуголых греческих женщин, уселся на длинную садовую скамейку. По переднему плану прошагала парочка молодых влюблённых, затем мамаша прокатила коляску с ребёнком и камера, сделав длинную резкую горизонтальную панораму, поймала в кадр ещё одну скамейку, где сидел странный гражданин с газетой.

— Стоп! Снято! Меняем ракурс! — скомандовал я. — Давыдыч, сними, как через дырку в газете за подозреваемым следит капитан Ларин.

— А потом? — проворчал Дмитрий Месхиев, которому не всегда нравилось, что я иногда слишком категорично ему указываю, куда поставить камеру.

— Затем рядом с Лариным присаживается наш Казанова, но уже без пиджака, в одной рубашке, и в кепочке, натянутой на глаза. Присел, закурил. Куда пошли перекуривать⁈ — заголосил я, так как техники, услышав знакомое слово, разом развернулись и двинулись в укромный уголок парка. — Впереди всё самое интересное! Собрались!

— А давай я всю эту сценку сниму с рук, одним планом, — предложил Месхиев. — А рваные панорамы ты потом на монтаже вырежешь.

— Мне нравится ход твоих мыслей! — похвалил я главного оператора. — Сам хотел предложить. Всё! Работаем! Ра-бо-та-ем!

«Гладко было на бумаге, да забыли про овраги», — думал я, сидя этим вечером в монтажке, где вместе с Раисой Кондратовной, двоюродной сестрой старухи Шапокляк, монтировал отснятый материал. Бок моего бедного тела ныл, локоть левой руки болел, а на скуле начинал зацветать небольшой, но неприятный синяк.

— Да уж, под знатный дождичек вы угодили, — захихикала дальняя родственница самой вредной старушки в СССР.

— Как шарахнул на самом интересном месте, словно из брандспойта, — простонал я, потерев больной локоть. — Включайте с этого места, где красавчик Казанова присел к хмурому и неприветливому Ларину. Посмотрим ещё раз, что у нас получилось.

— А мне, между прочим, ваш Андрюша Ларин больше нравится, этот белобрысый, сразу видно серьёзный мужчина, — хохотнула Раиса Кондратовна и включила плёнку, заряженную в звукомонтажный стол.

И в маленьком экранчике я увидел, как белобрысый Володя Казанцев подсел на скамейку к Андрею Ларину, который читал газету. Однако старший лейтенант Казанцев даже не успел закурить, так как его товарищ и коллега быстро прошептал:

— Ты видел? Он что-то прилепил к днищу скамейки.

— Видел, — буркнул Казанова.

И на следующем кадре камера мне показала, как муж директрисы направился на выход из «Летнего сада». А затем, выждав несколько секунд, Ларин и Казанцев устремились к тому самому месту, где сидел этот усатый мужчина.

— Это что такое? — тихо прошептал Казанова, когда в руках Андрея Ларина оказалась маленькая цилиндрическая коробочка.

— Диафильм «Приключение Буратино», — хмыкнул капитан Ларин.

— Шутишь? — криво усмехнулся Володя Казанцев.

— Да какие шутки? — проворчал Андрей Ларин и быстро прилепил цилиндрическую коробочку кна место. — Отошли, быстро, — прошипел он.

— Хочешь сказать, что это шпионская закладка? — спросил Казанова, когда они вдвоём вновь вернулись на свою скамейку.

— Наверное, негативы какой-то документации и сейчас за ними пожалует заказчик, — ответил Ларин, расправив газету.

— А если он уже здесь?

— Тогда не пожалует. Облажались мы с тобой, Казанова, — пробормотал капитан Ларин и снова стал наблюдать за противоположной скамейкой через дырку в газете.

— Ушёл гад, затерялся в толпе, — запыхавшись, произнёс Слава Волков, усевшись рядом с Андреем Лариным.

— Ты вот что, Славка, дуй к телефону-автомату и звони подполковнику Петренко, — скомандовал старший по званию. — Пусть подключаются смежники. Это дело как раз по их специализации.

— Какие ещё смежники? — опешил Волков.

— Да теперь уже никакие, — медленно пробормотал капитан Ларин, так как на скамейку, которая была под наблюдением присел странный тип в чёрных очках.

И этим странным типом был не кто иной, как я сам. А почему бы и нет? Рязанов любил играть в эпизодах, Гайдай иногда снимался в своём же кино. К тому же лучше меня, гостя из будущего, никто в СССР не изобразит иностранного шпиона. «Забавно», — подумал я, когда увидел сам себя в маленьком экранчике звукомонтажного стола.

А потом началась погоня, и полил сильнейший ленинградский дождь. Сначала я, в роли иностранного шпиона, лихо перескочил через скамейку и бросился улепётывать от Ларина и Казанцева, петляя между деревьев. Огромные дождевые капли заливали моё лицо, и может быть благодаря дождю я бы и ушёл от преследования, но такой поворот сюжета не вписывался в сценарий, к тому же на маленькой полянке мне под ноги бросился младший лейтенант Волков. И я знатно растянулся, рухнув прямо в лужу.

Однако мне резко удалось вскочить на ноги и провёсти красивую «вертушку», которой я отправил в кусты лейтенанта Казанцева. А затем прямым ударом ногой в грудь отбросил от себя, набежавшего капитана Ларина. Но пока я возился с этими парнями, мне на спину напрыгнул Евгений Стеблов, исполнитель роли Славы Волкова. После чего, перелетев через мою голову, с громким криком в ту же самую лужу улетел и он.

А потом прямо на объектив кинокамеры Шура Пороховщиков провёл свою коронную боксёрскую двоечку, лево-правой. Поэтому после следующей склейки я красиво шмякнулся отлетев к стволу ветвистого клёна. И тут же на меня сверху метнулся Олег Видов, который играл Казанову. Но я чисто автоматически успел выставить правую ногу и очень чувствительно пробил нашему замечательному актёру прямо в живот. Даже в этом маленьком экранчике было заметно, как Олегу больно. А дальше я опять вскочил в стойку, но капитан Ларин провёл эффектный апперкот, после которого шпион, в моём лице, рухнув в мокрую траву, затих.

— Нормально, — пробурчал я, досмотрев этот эпизод до конца.

— А хорошо они тебя помяли, Феллини, — захихикала Роза Кондратовна, остановив плёнку.

— Я их тоже, — улыбнулся я и тут же схватился за больной бок.

На следующий день, перед утренней сменой, где нам требовалось отснять вчерашнюю коротенькую сцену в отделении милиции, я медленно прогуливался по павильонным декорациям. Техники и осветители, как всегда весело переругиваясь, тянули кабеля и устанавливали осветительные приборы. Главный оператор Дмитрий Месхиев проверял плавность перемещения тележки долли по рельсам, а актёры всё ещё были на гриме.

«Быстро время пролетело, — подумал я, потирая ушибленное плечо. — Словно жизнь в миниатюре. Сначала зарождение идеи, затем мучительное воплощение её в реальность с нервотрёпкой и профессиональным выгоранием. И наконец, демонтаж, отработанных декораций, чтобы освободить место под софитами для других творцов. Остановка конечная, автобус дальше не идёт».

— Привет, Феллини, — неожиданно передо мной появилась Анастасия Вертинская.

— Здравствуй, — кивнул я. — Если тебе срочно нужно в Москву, то обратись к дяде Йосе. Он у нас билетами заведует. И вообще, сегодня последний съёмочный день, потом банкет, затем привет.

— Знаю, — буркнула актриса. — Я просто хотела поговорить.

— Согласен, каюсь, роль получилась небольшая, не для твоего огромного таланта, но пойми и ты…

— Я это уже поняла, — усмехнулась Анастасия. — У тебя своя муза, поэтому на главные женские роли претендовать глупо. Мне всё время не даёт покоя одна мысль, как ты мог знать, что нужно надеть Наташке Селезнёвой, чтобы её Гайдай утвердил на роль Лиды?

— Если я скажу правду, ты всё равно не поверишь, — хитро улыбнулся я. — Да и какая теперь разница?

— А вдруг поверю, хы-хы?

— Чтобы заглянуть в будущее нужно налить воду в таз, поставить свечку и настроиться на нужную волну, — протараторил я. — Так звучит достоверно?

— Ну, допустим, — посерьёзнела девушка. — А ведь ты не случайно приехал в нашу «Щуку». И ты не случайно спас меня от сумасшедшего поклонника с ножом.

— Нет, вот нож мне приписывать не надо, — отмахнулся я. — Я — человек мирный. С ножом вышло всё совершенно случайно. Хочешь спросить, знаю ли я твоё будущее?

— Да, — кивнула Анастасия, потупив глаза.

— С твоим серьёзным и ответственным отношение к делу, с врождённым талантом и красотой, ты будешь много сниматься в кино, и играть в театре. В этом самом, как его? — я почесал затылок, — в «Современнике». Только курить нужно бросать, а то голос огрубеет.

— А что в личной жизни? — заулыбалась актриса, услышав про «Современник».

— И личная жизнь у тебя тоже будет интересная и насыщенная, но бОльшего сказать не могу. Меня этот аспект, кто с кем и где, никогда не интересовал.

— А Марианнке-то сказал, чтоб она с Кончаловским не встречалась! — схватила она меня за рукав, заметив, что я уже хочу побыстрее закончить неприятный разговор и переместиться на съёмочную площадку.

— Потому что по Кончаловскому издалека видно, что он — «ходок», — буркнул я и чуть ли не трусцой посеменил туда, где уже разогревались большущие ДИГи.

— Ха-ха-ха! — громко и выразительно загоготал подполковник Юрий Саныч Петренко, после того как перед его лицом Анечка хлопнула киношной хлопушкой, заработала камера и стал писаться звук. — Хороши, нечего сказать! Красавцы!

Исполнитель роли подполковника Леонид Быков обвёл взглядом Олега Видова, Евгения Стеблова и Шуру Пороховщикова. У каждого актёра на лице были нарисованные живописные синяки и ссадины.

— Почему сразу красавцы, я протестую, — пискнул Стеблов-Волков.

— Чисто же сработали, товарищ подполковник? — возмутился Видов-Казанцев. — Или вы думаете, что он бы смежникам бока не намял.

— Шустрый парень, я это ответственно подтверждаю, — поддакнул Пороховщиков-Ларин.

— Ха-ха-ха! — снова захохотал Быков-Петренко и, смахнув слезинки, которые иногда выскакивают при сильной эмоциональной встряске, произнёс, — муж директрисы Русского музея, ха-ха, полторы недели назад, ха-ха, сбрил усы. Ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха! — разом загоготали и оперативники, тыча пальцами, друг в друга.

— А где тогда был настоящий муж? — поинтересовался Казанова.

— Настоящий муж всё ещё на работе, ха-ха, — отмахнулся подполковник Петренко. — У них там аврал. Установку какую-то монтируют.

— Значит, повезло, — пророкотал капитан Ларин. — Но, между прочим, везёт тому, кто везёт.

— Постойте, а кто же тогда украл картину? — вдруг перестал гоготать лейтенант Волков.

— По моим скромным расчётам, мы это узнаем через несколько минут, — ответил Юрий Саныч Петренко, посмотрев на свои наручные часы.

И в этот момент, словно по команде дверь отварилась, и в неё вошли Анастасия Абдулова и Анна Казанцева.

— Что скажете, барышни? — тут же спросил их товарищ подполковник.

— Я, пожалуй, промолчу, — буркнула Нонна-Анастасия. — Пусть лучше расскажет Анна Сергеевна.

— Эту записку мне кто-то бросил прямо под ноги, когда я выходила из музея, — произнесла Вертинская-Казанцева и, вынув из сумочки сложенный вчетверо клочок бумаги, протянула его подполковнику Петренко.

Однако, чтобы посмотреть на эту странную записочку к начальнику отделения милиции разом подошли Волков, Казанцев и Ларин.

— Почему надпись сделана по-английски? — пролепетал Петренко. — Ах, да.

— Там сказано, что завтра в тринадцать ноль-ноль меня будут ждать на Аничковом мосту, — пояснила содержимое записки Анна Казанцева. — Деньги, 10 тысяч долларов, я должна иметь при себе.

— Неплохо, — присвистнул Слава Волков.

— Вот, братцы сыщики, что и требовалось доказать, — с деловым видом произнёс Быков-Петренко.

— Стоп! Снято! Молодцы! — захлопал я в ладоши. — Сейчас, пока погода хорошая, едем на Аничков мост, и здесь же вечером в павильоне доснимем финал. Потом запланирован небольшой дружеский фуршет.

— А что будет завтра? — спросил кто-то из съёмочной группы.

И я хотел было ответить, что завтра мы все разъедимся, кто куда, разойдёмся по разным киношным проектам, но за моей спиной неожиданно появился директор киностудии Илья Николаевич и проворчал:

— Завтра, 30-го июля, сюда приедет товарищ Толстиков Василий Сергеевич. И я надеюсь, нам есть, что показать товарищу первому секретарю Ленинградского обкома КПСС?

— А 31-го нельзя? — хмыкнул я.

— Можно, но нельзя! — рявкнул директор «Ленфильма». — Ты учти, Феллини, если что-то пойдёт не так, то я-то выкручусь, а вот тебе в нашем кино больше не работать. И такую я тебе характеристику состряпаю, просто загляденье.

— В том смысле, что можно будет смотреть и жмуриться? — съязвил я.

— Можно даже совсем зажмуриться, ха-ха, — Илья Киселёв выдавил из себя небольшой смешок, который не вызвал даже улыбок на лицах актёров. — Товарищ Толстиков, это тебе не Дунька Распердяева. Понял, Феллини? А то я смотрю, ты у меня совсем звезду поймал.

— Кстати, о звезде, — криво усмехнулся я и резко заголосил древнюю народную частушку:

С неба звёздочка упала

Прямо к милому в штаны.

Ничего, что всё сгорело —

Лишь бы не было войны!

— Паяц, — обиженно пробурчал напоследок директор киностудии, а когда он покинул съёмочный павильон, все мои коллеги просто легли со смеху.

Зря меня директор Илья Киселёв пугал товарищем Толстиковым. Первый секретарь нашего обкома приехал на студию в прекрасном расположении духа. Перед просмотром, он ещё раз похвалил меня за короткометражку с Савелием Крамаровым. И вообще почти весь фильм с лица Василия Сергеевича не сходила беззаботная немного детская улыбка.

А вот лично мне было нехорошо. Ведь всю ночь, не смыкая глаз, мне пришлось монтировать оставшиеся эпизоды детектива, и по чуть-чуть переделывать старые. И я сейчас себя ловил на таком неприятном ощущении, что ещё немного и мой организм сам собой отключится и провалится в сон. «Неделю буду отдыхать, минимум, — думал я, украдкой поглядывая на товарища первого секретаря. — Потом ещё пару дней поваляюсь в кровати, а уже потом займусь озвучанием картины. На работу со звуком уйдёт почти месяц, не меньше».

— Хорошо дерутся, чертяги, — не удержался Василий Толстиков, когда на экране пошёл эпизод задержания банды Кумарина. — Ловко.

— Это каскадёры Саши Массарского, — шепнул ему на ухо Илья Николаевич.

— А жаль, что Паганини убили, — буркнул Толстиков. — И песню он пел хорошую, душевную. Что за актёр?

— Виктор Высоцкий, молодой начинающий артист из Москвы, — тут же ответил Илья Киселёв.

— Замечательная у нас подрастает смена, — хохотнул Василий Сергеевич. — А это кто такой белобрысый? Казанова?

— Шура Видов, тоже из Москвы, — прокашлялся Илья Николаевич. — Дебютант.

— Ну, Волкова-то я знаю, это парень из «Я иду, шагаю по Москве», хороший актёр, — зашептал Толстиков, пока на экране шла сцена выслеживания шпиона. — А кто играет капитана Ларина?

— Этот самый, Олег Пороховщиков, тоже первая роль на экране, — уверено буркнул директор нашей киностудии.

— Вот, сволочь, шпион недобитый, — пролепетал первый секретарь, когда началась погоня за мной, шпионом из недружественных стран. — Взять его ребята, взять! — Толстиков шарахнул кулаком по подлокотнику и гаркнул на весь просмотровый кинозал, — ломай его, сынки!

«Виктор Высоцкий, Шура Видов и Олег Пороховщиков, — усмехнулся я про себя. — Ничего-ничего, вот выйдет фильм на экраны, как толпы поклонниц начнут писать письма на киностудию, тогда вы, Илья Николаевич, наизусть запомните, как кого зовут. Ещё и детям станете рассказывать, с кем довелось поработать».

— Так кто же всё-таки преступник? — не вытерпел Василий Толстиков, когда началась сцена задержания на Аничковом мосту.

Так как этот эпизод был снят субъективной камерой, другими словами объектив кинокамеры временно стал глазами этого самого преступника. И сначала он увидел, как у перил моста стоит в одиночестве Марианна Вертинская. Затем похититель картины сделал несколько шагов в направлении этой псевдо иностранки. И вдруг с одной стороны моста навстречу преступнику вышел подполковник Петренко и капитан Ларин. Камера резко развернулась в противоположную сторону. Однако и за спиной похитителя оказались сотрудники милиции — лейтенант Волков и старший лейтенант Казанцев, которые преграждали путь к отступлению.

— Никогда бы не подумал, что именно вы украли картину, — произнёс подполковник Петренко, когда действие перенеслось в отделение милиции.

И камера, наконец, наехала на лицо преступника, которым неожиданно для товарища первого секретаря оказалась экскурсовод Майя Добрынина, в исполнении Елены Добронравовой. Товарищ Толстиков даже ойкнул от неожиданности.

— Давайте угадаю, — продолжил свой монолог Быков-Петренко. — Вы вырезали холст из рамы, когда выходили за пирожками и термосом с кофе. Затем…

— А затем, Майя Андреевна, сунула холст в тубус и выбросила его в форточку, которая постоянно открыта в курилке музея, — продолжила следователь прокуратуры Анастасия Абдулова. — Поэтому когда сотрудники музея, работавшие над новой экспозицией, пошли домой, у Майи Андреевны в руках ничего кроме сумочки и не оказалось.

— Кхе, — кашлянул подполковник Петренко. — Да, наверное. А кто оставил следы на лестнице пожарного выхода?

— Я знаю! — пискнул лейтенант Волков. — Следы были оставлены за два дня до кражи, чтобы мы подумали, что преступление совершил кто-то со стороны.

— И этим кем-то должен был стать муж вашей директрисы, — сказал Володя Казанцев. — Только вы не знали, что он сбрил усы. Кстати, вы здорово придумали попасться на глаза сотрудникам пэпээс, которые примерно в одно и то же время ходят по одному и тому же маршруту. Вы спустя полчаса вернулись к музею, подняли тубус с картиной, надели плащ, шляпу и наклеили усы. Только как вы изменили голос?

— Мне курить нельзя, — буркнула экскурсовод Добрынина. — У меня даже после одной затяжки голос начинает сипеть.

— А кто предложил иностранному туристу Питеру Баткину задействовать в покупке и перевозу картины напарника? — спросил Быков-Петренко.

— Тоже я, — кинула головой героиня Елены Добронравовой. — Так было надёжней.

— Зачем же вы пошли на преступление? — произнёс подполковник Петренко, и камера показала копию картины Франса Хальса «Святой Лука».

— Мне предложили должность экскурсовода в Москве, но с условием, что жилищный вопрос я решу сама, — ответила женщина. — А у меня ещё и тётка больная, которая вырастила меня в голодное послевоенное время. Думала, перевезу её в Москву, покажу московским специалистам.

И вдруг в дверь кабинета оперативников ворвался реставратор Геннадий Маслов. Галстук на актёре Евгении Леонове был сбит набок, пиджак расстёгнут настежь, а по лицу блуждала немного шальная и нелепая улыбка. В этот момент киноактёр был таким, каким его я его запомнил по фильму «Старший сын», где Евгений Павлович гениально сыграл роль Григория Сарафанова.

— Не верьте ей! — закричал Леонов-Маслов. — Это я всё придумал! Это я украл картину!

— Не надо Гена, — буркнула экскурсовод Добрынина. — Не наговаривай на себя.

— Глупая, тебя же посадят! — реставратор пробежал несколько шагов и буквально рухнул на колени перед, сидящей на стуле, любимой женщиной. — Запомни, я тебя буду ждать. Я тебя буду ждать! — исступлённо проорал Леонов-Маслов.

Но тут зазвонил телефон и трубку поднял товарищ подполковник.

— Петренко слушает, — по-деловому ответил герой Леонида Быкова, а затем добавил, — братцы сыщики, на выезд.

После чего на экране появилось несколько чёрных пустых кадров, и прямо с припева зазвучала «Песня гонщиков», поверх которой были смонтированы не вошедшие в фильм смешные и нелепые кадры неудачных дублей. Я, таким образом, обозначил место, где у меня пойдут конечные титры.

Скорости не сбрасывай

На виражах.

Только так научишься

Побеждать. Побеждать…

Из просмотрового кинозала в свой рабочий кабинет на четвёртом этаже я возвращался в смешенных чувствах. С одной стороны, черновой вариант фильма товарищу Толстикову в целом, за исключением небольших замечаний, понравился. Он после просмотра тридцать секунд жал мою руку. А с другой стороны к 23-ему февраля мне было поручены снять продолжение «Тайн следствия». И на все мои возражения, что зимой работать сложно, ведь для техники и актёров — это непростое испытание, первый секретарь весело ревел: «Партия сказала надо, режиссёр ответил есть! Ха-ха!».

И вдруг откуда-то сбоку мелькнула крупная тень. Обычно в коридорах «Ленфильма» полно народу, но сейчас здесь было пустынно.

— Привет от Сан Саныча! — буркнул грубый мужской голос.

После чего словно в замедленной киносъёмке на мою черепную коробку стал опускаться завёрнутый в газету стальной прут. «Вот он приветик от подпольного букмекера», — успел подумать я, подставляя под удар блок больной левой рукой. Благодаря чему прут, соскользнул вниз, обжог меня по рёбрам, но разминулся с самым ценным органом человеческого организма, с головой.

— Ха! — рявкнул я, нанося противнику короткий прямой удар ногой в живот.

— Мать, — просипел этот довольно-таки крепкий мужичок и, отлетев к стене, потерял своё орудие нападения.

Однако разлёживаться на бетонном полу не входило в планы напавшего на меня мерзавца. Поэтому он, извернувшись ужом, резво рванул на лестницу, оставив меня в коридоре одного. А у меня тут же поплыли радужные круги перед глазами, сказалась всё же бессонная ночь и напряжённая работа без выходных. Поэтому я, схватившись одной рукой за стену, медленно сполз на пол, где почему-то мгновенно заснул. «Хорошо всё, что хорошо кончается», — подумалось уже во сне.