Гость из будущего. Том 2

Глава 6

Во вторник 30-го июня 1964 года в отделе кадров мне выдали новые корочки, в которых значилось, что с этого дня я, Ян Игоревич Нахамчук по прозвищу Феллини, теперь режиссёр «Ленфильма». Естественно директор киностудии Илья Киселёв решился на этот рискованный и авантюрный шаг не от хорошей жизни. Сам первый секретарь Ленинградского обкома пригрозил ему небесными и земными карами, если к октябрю не будет снято продолжение моей короткометражки. Поэтому Илья Николаевич пошёл на все мои требования: срочный сбор всего актёрского ансамбля для читок и репетиций, строительство в павильоне декораций отделения милиции и предоставление мне отдельного кабинета, где я мог бы спокойно решать всевозможные рабочие вопросы.

Кроме того мне требовались: главный оператор, звукорежиссёры, гримёры, костюмер, декоратор, собственный ассистент и директор картины. Кстати, с директором картины вопрос решился быстрее всего, им стал дядя Йося Шурухт, который сам напросился совмещать работу на кинокомедии «Зайчик» и на моём детективе «Тайны следствия». Он же привёл за собой пышнотелую блондинку гримёршу Лидию Сергеевну. А я в ассистенты перетащил своего армейского дружка осветителя Геннадия Петрова, рукастого, расторопного и башковитого парня. Остальные должности были пока вакантны.

— Что будем строить, Феллини? — спросил меня в пустом павильоне №2 бригадир рабочей бригады, широкоплечий и бородатый мужик лет сорока. — Где чертежи?

«Чертежи, чертежи, какие чертежи? У меня от недописанного сценария голова пухнет», — подумал я и, кисло улыбаясь, уверенным голосом произнёс:

— Бери мел, верёвки и землемерный метровый циркуль. Сейчас разметим всё прямо здесь на бетонном полу.

— Чую, весёлое будет кино, — хмыкнул бригадир, но взяв мел, пошёл рядом со мной.

Сначала я при помощи бригады наших рабочих-универсалов разделили всю площадь квадратного кинопавильона на четыре равных квадрата. Затем ровно по центру справа налево разметил четырёхметровый коридор будущего отделения милиции. И наконец, вдоль линию коридора на одинаковом расстоянии поставил три засечки.

— Вот, собственно говоря, и всё, — сказал я, смахнув пот со лба.

— Не понял? — опешил бригадир.

— Смотри, — я прошёл к началу коридора, — здесь построите вход в милицейский участок. Слева от входа до первой засечки установите дежурную часть. Напротив «дежурки» сделаете помещение с лавками и решёткой.

— «Обезьянник», — брякнул какой-то «знаток» из рабочих бригады.

— Обезьянник в зоопарке, у нас будет комната для административно задержанных граждан, — поправил я товарища рабочего. — Пошли далее. Справа и слева, на длину двух засечек, стройте две большие комнаты. С одной стороны мы обустроим кабинет для оперативных работников, с другой — спортзал с матами на полу, который можно будет легко переделать в тир. И у нас остались последние не занятые квадратные метры — это кабинет начальника милиции и кабинет экспертов криминалистов. И ещё раз напоминаю, что в коридоре будут установлены рельсы, камера и светильники, значит все «четвёртые стены» должны легко отодвигаться и так же легко придвигаться обратно. Окна в камеру для задержанных и в спортзал вставлять не надо. Вопросы?

— Суть ясна, — брякнул «знаток» милицейского жаргона. — Для ускорения производственного процесса авансик бы?

— Для ускорения процесса могу врубить по волшебному рубильнику между ушей, — громко отчеканил я каждое слово. — Я же чётко дал понять, что аванс и премия будут уплачены сразу по окончанию всех работ в субботу. Бюджет на кино выделен хороший. Не обижу.

— В эту субботу? — присвистнул бригадир.

— Нет, через месяц, — рыкнул я. — Если на следующей неделе не начнём снимать, то директор положит партбилет на стол. Но пока он будет его класть, прилетит и мне, и вам по головам. Илью Николаевича потом, конечно же, простят и восстановят, а вот нам в трудовые книжки такого понапишут, что мало не покажется.

— Чую, весёлое будет кино, — тихо под нос пробубнил бригадир рабочих-универсалов.

— Совсем ты, Феллини, обнаглел, забурел, — опять подал голос «знаток».

— Бурый, зато справедливый, — рыкнул я, покидая пока пустой съёмочный павильон.

А как иначе? Сегодня дашь слабину бригаде рабочих, завтра они же сядут на шею, налепят криво-косых стен, врубят окна на уровне колена или под потолком, и ещё потребует к премии банкет с закуской. А между тем пустые стены нужно будет ещё покрасить приятной мышиной светло-серой краской. Расставить в кабинетах сотрудников соответствующую мебель, и добавить небольшого повседневного беспорядка, чтобы придать мёртвым декорациям жизни и натурализма.

«А вдруг к октябрю не успею? — подумал я, купив в нашем киношном кафе кружечку кофе и бутерброд с сыром. — Пока строиться отделение милиции пройдёт десять дней, за которые я должен проделать большую подготовительную работу. А это уже 10-е июля. В сценарии 25 эпизодов. И чтоб не было в голове каши, лучше снимать фильм по порядку. К сожалению, каждый день по эпизоду отрабатывать просто нереально, значит, прибавляем ещё 35 дней. Получаем 15-е августа. Даже если монтажи делать параллельно съёмкам, то ещё целый месяц займут: домонтаж и озвучание фильма. А потом могут появиться правки и редактура. Выходит, что даже при самых благоприятных раскладах финал всей истории — это первые числа октября. Ох, с огнём играю».

— Здравствуй, Феллини, — вдруг за мой столик присели две легендарные личности нашей киностудии: Иосиф Ефимович Хейфиц и Григорий Михайлович Козинцев.

Оба этих маститых режиссёра в данный момент руководили Первым творческим объединением «Ленфильма» и вели между собой незримый бой за то, кто снимает лучшее кино. Козинцев стал известен всей стране после трилогии 30-х годов про простого работягу Максима, который боролся за идеальные идеалы революции. Хейфиц же прославился уже в 50-е, когда на экраны вышли подряд две киноленты с мелодраматическим уклоном «Дело Румянцева» и «Дорогой мой человек». Надо сказать прямо, что снявшийся в главной роли Алексей Баталов просто покорил сердца миллионов советских женщин.

Кстати, и в этом году Иосиф Ефимович выпустил в прокат очередную мелодраму с Баталовым «День счастья». А Григорий Михайлович вместо банальной мелодрамы выдал классическую классику «Гамлета», где главную роль сыграл Иннокентий Смоктуновский. К сожалению, и «Гамлета» и «День счастья» народ встретил прохладно, без сумасшедшего ажиотажа. В эти дни люди буквально ломились, скупая билеты в три дорога у спекулянтов, на знаменитые «Парижские тайны», где в главной роли просто блистал Жан Маре.

— И вам доброго времени суток, — буркнул я, дожёвывая бутерброд.

— Правда, что тебе в обход нашего худсовета доверили съёмку какого-то детектива? — процедил сквозь зубы Иосиф Хейфиц, который щеголял по киностудии в больших заграничных квадратных очках.

— Правда — это понятие субъективное. Волк, который гонится за добычей тоже прав, ему семью надо кормить, — ответил я, не понимая, чего от меня добиваются товарищи режиссёры.

— Я смотрел твою работу, — задумался на несколько секунд Григорий Козинцев, — ну, есть в ней что-то такое. Тебе же элементарно учиться надо. Я проверял, у тебя кроме среднего образования нет ничего за душой.

— Откажись от этой работы пока не поздно, — насел на меня с другого бока Хейфиц. — Сам опозоришься и наш «Ленфильм» опозоришь.

— Вы мешок писем сегодня видели на проходной? — пробурчал я, еле сдерживаясь, чтобы не испортить отношения с мэтрами кино. — Вчера там тоже был мешок. Люди со всей страны требуют: «Свободу Юрию Деточкину, то есть Фёде Косому». Потому что герой моего фильма не оставил простых зрителей равнодушными. Мне сам первый секретарь сказал: «Феллини, друг, смотреть нечего, прошу тебя — снимай».

— Демагогия, — прошипел Козинцев.

— Значит демагогия? — стал заводиться я. — А вы знаете, что такое на самом деле позор? Это когда «Парижские тайны» спасают план наших кинопрокатчиков. Позор, это когда реальную статистику «Парижских тайн» воруют и переписывают её нашим маститым режиссёрам. Вы по Невскому мимо кинотеатра пройдите, когда там демонстрируется французская картина. Очередь длиннее, чем за колбасой.

— Твои «Тайны» — это банальная дешёвая и развлекательная клюква, — Григорий Михайлович стукнул по столу кулаком и все посетители кафе, разом оглянулись на наш столик. — Там же всё сплошная ложь. Сначала один бездельник и богач ради развлечения на карете гонит по улицам Парижа и убивает ни в чём неповинного человека. А потом он же вдруг становится благородным человеком. Берд! Он не маленький ребёнок! Был бы изначально порядочным человеком, никогда бы не стал гнать по улицам наперегонки, сбивая с ног прохожих, которые для него мусор.

— Всё в порядке, у нас творческая дискуссия, — сказал я коллегам, мирно сидящим за другими столиками. — Согласен, моральный облик маркиза дэ Самбрей автором слишком приукрашен, — кивнул я Козинцеву, — тем более стыдно снимать хуже. Поэтому я сниму лучше.

— Наглец, — фыркнул Хейфиц.

— Спасибо за высокую оценку, — хмыкнул я, оставив мэтров отечественного кино в одиночестве.

«Ну, почему я должен оказываться от работы? — думал я, поднимаясь с третьего этажа, где было кафе, на четвёртый, где мне выделили собственный кабинет. — Это же просто подло — лишать человека возможности проявить себя».

— Феллини, подожди, — услышал я за спиной голос с небольшим грузинским акцентом.

Из-за чего я притормозил на лестничной площадке и обернулся. И в человеке, который сейчас поднимался мне навстречу, я узнал оператора Дмитрия Месхиева, который снял с настоящими тиграми и львом «Полосатый рейс». Широкоплечий 40-летний мужчина с большой головой и характерным орлиным грузинским носом, остановившись рядом и пожав мою руку, вдруг зашептал:

— Дурак ты, Феллини, зря с ними поссорился. Выживут они тебя со студии, поверь моему слову. Ты ведь для них кто? Мотылёк. Фу и нет тебя. А короткометражка у тебя смешная получилась. Сам два раза смотрел.

— Спасибо друг, сигнал принят, — я ещё раз пожал руку оператору, который в будущем снимет «Два билета на дневной сеанс» и «Звезду пленительного счастья». — Если честно, то мне теперь не Хейфица и Козинцева нужно бояться. Вот если я в октябре не сдам фильм первому секретарю Ленинградского обкома, то вылечу быстрее пули без посторонней помощи.

— Вай-вай-вай, — смешно закачал головой Месхиев. — Кто хоть у тебя оператор — Василич?

— Сергей Васильевич Иванов над «Зайчиком» работает, — тяжело вздохнул я. — Может, посоветуешь кого?

— Сценарий покажи, — хитро улыбнулся оператор.

— Пошли, — махнул я рукой и пошагал по ступенькам вверх. — Хронометраж детектива — 80 минут. 25 эпизодов, среди которых постановочные драки с элементами бокса, самбо и восточных единоборств. Погони на машинах, катерах, вертолётах, мотоциклах и прыжки с пятиэтажного дома отсутствуют.

— Это ещё почему? — спросил Месхиев, когда мы вошли в мой кабинет, на котором пока отсутствовала соответствующая табличка.

— Дорого, опасно, да и тематика не подходящая. Смотри, — я без ложной скромности обвёл рукой кабинет, где на одной стене висели портреты актёров и роли, которые они будут исполнять, а на другой была наклеена примерная и схематичная раскадровка каждого эпизода.

— Вай-вай-вай, — покачал головой оператор и стал вслух читать название детектива, которое было написано над раскадровкой крупными буквами. — Тайны следствия. Возвращение «Святого Луки».

— «Святой Лука» — это картина Хальса, — сделал я небольшое пояснение. — Сейчас она выставляется в Эрмитаже, но мы кражу картины перенесём в Русский музей, за которым есть кинематографичный Михайловский сад.

— Эпизод первый: кража в музее, где в соседнем зале готовится новая выставка, — Дмитрий Месхиев подошёл вплотную к раскадровкам, — преступник с рулоном картины поздно вечером идёт по саду и натыкается на патруль из двух милиционеров и спрашивает у них: «скажите, пожалуйста, который час?». Лицо преступника скрыто от объектива кинокамеры. Эпизод второй: оперативники тренируют приёмы бокса и самбо в спортзале и их срочно вызывают к начальнику уголовного розыска. Аха. Слушай, у тебя тут камера практически ни на секунду не останавливается. Почти всё в динамике. Как ты это хочешь снять?

— Как «Заставу Ильича», — улыбнулся я. — Мне хочется, чтобы зритель подумал, что этот детектив — реальное документальное кино о тайнах следствия, которые запечатлены на ручную камеру.

— А ты видел фильм Хуциева?

— Видел рабочие материалы, ­– соврал я. — Кстати, в киноленте «Я шагаю по Москве» есть очень много эпизодов, которые подсмотрены у Марлена Хуциева. А так же скопирована и манера съёмки.

— Слушай, Феллини, я что-то не понял? — подвис Месхиев, когда досмотрел все раскадровки. — Двадцать пятый эпизод: следователь прокуратуры Анастасия Абдулова, она же актриса Нонна Новосядлова, в отделении милиции рассказывает, как было совершено преступление. Камера медленно переезжает на преступника, и мы видим…. А кто преступник-то? В предыдущем эпизоде вор задержан, но лицо его опять не показывают зрителю. Кто спёр Луку?

— А это пока секрет для всех, — хмыкнул я. — Конечно, догадаться можно, но сложно. Во время кражи картины, в музее готовили новую выставку шесть человек: директор музея, актриса Людмила Гурченко, и три научных сотрудника, актёры: Анастасия Вертинская, Алексей Кожевников и Елена Добронравова. И ещё работали два реставратора, актёры Георгий Штиль и Евгений Леонов. По описанию милиционеров патруля преступник был с усами, невысокого роста и плотного телосложения. Однако никто из сотрудников музея усов не носит, кроме мужа директорши музея — плотного невысокого мужчины, который трудится слесарем седьмого разряда в НИИ. Кстати, при осмотре пожарного выхода из музея установлено, что дверь недавно открывали отмычкой.

— Преступник — муж директорши! Верно⁈ — выкрикнул Дмитрий Месхиев. — Хотя Штиль и Леонов тоже могут быть преступниками, если наклеят усы.

— Дмитрий Давыдович, а давай так, — я протянул руку оператору, — ты соглашаешься поработать на моей картине, а я тебе по очень большому секрету скажу — кто преступник?

— Эээ, неее, — протянул Месхиев. — У меня в Калининграде этой осенью съёмки. Извини друг, — тяжело вздохнул он и, пожав мою пятерню, добавил, — когда кино своё сделаешь, тогда и узнаю. Бывай.

— Пока-пока, — махнул я рукой и тихо буркнул короткое слово: «жаль», когда захлопнулась входная дверь.

Вечером к двери моего кабинета наконец-то прибили табличку: «Х/ф „Тайны следствия“, режиссёр — Ян Нахамчук». «Лёд тронулся», — подумал я, открывая первое официальное рабочее совещание. В это время за столом с суровыми сосредоточенными лицами сидели: мой ассистент Генка Петров, директор моей первой полнометражной картины дядя Йося Шурухт, гримёрша Лидия Сергеевна, которая чем-то напоминала Мэрилин Монро, но была чуть шире в объёмах, и смотрела на меня огромными серыми глазами актриса Нонна Новосядлова. Кстати, Нонна пришла сразу со съёмок «Зайчика», за что я был ей крайне благодарен.

— Товарищи мои дорогие, — начал я заседание, — есть у меня такое неосязаемое предчувствие, что мы с вами снимем настоящую бомбу.

— Это за три-то месяца? — с сомнением хмыкнул Шурухт. — Снять бы просто добротное кино.

— Да уж, сроки какие-то нереальные, — поддакнула Лидия Сергеевна.

— Ну и чё? — возразил Генка. — Вон, короткометражку сделали вообще за день, а её уже взяли на конкурс.

— На какой конкурс? — спросили мы почти хором.

— Объявление у входе читать надо, — заворчал мой бравый ассистент. — С 1-го по 7-е августа в Выборге пройдёт Первый всесоюзный фестиваль советского кино. Мы участвуем в разделе короткометражных фильмов.

— Правильно, Геночка, надо говорить: «у входа», — поправила моего армейского дружка Нонна. — У меня вопрос, — девушка подняла руку как в школе. — Почему у моей героини имя Анастасия Романовна Абдулова, а не Зина, как в короткометражке? Мы ведь как бы снимаем продолжение.

— Потому, что ты Феде Косому представилась чужим именем, — буркнул я и добавил про себя: «И потому что „Знатоков“ я снимать не намерен, пусть этим занимаются супруги Лавровы, когда придёт их время».

— У меня тоже вопрос, — поднял руку дядя Йося, который вёл себя как-то уж слишком вежливо, следовательно, ему опять что-то требовалось. — Почему Марианна Вертинская у нас в сценарии сначала была сотрудником милиции, где она заведовала картотекой, а теперь стала преподавательницей иностранных языков из Университета?

— Вопрос хороший и по существу, — улыбнулся я. — По сценарию наша Марианна должна несколько раз изображать иностранку, демонстрируя прекрасные знания немецкого и английского языков. Для заведующей картотекой — это перебор. Более того в новом варианте сценария у Марианны появляется и младший брат: старший лейтенант Володя Казанцев или «Казанова», которого играет Олег Видов. Он же её и уговаривает помочь в расследовании. Вот так будет логичней. И вообще сценарий не догма, что-то не понравится — перепишем. Ещё вопросы?

— Кто преступник? — спросили вразнобой все участники нашей молодой киногруппы.

— У тебя, Феллини, 25-ый эпизод почему-то не прописан? — возмутился Генка Петров.

— Эта информация пока закрыта, — упрямо произнёс я. — Теперь по существу. К субботе к 4-у июля нужно обзвонить и собрать всех актёров первого и второго плана на студию. Проведём читку, пару небольших репетиций и устроим культурное товарищеское застолье.

— Это правильно! — хлопнул в ладоши дядя Йося. — Бюджет позволяет. Где заказывать столики?

— Гулять будем в Неве, — сказал я, как отрезал.

И вдруг дверь чуть не отлетела в сторону. На пороге стоял оператор Дмитрий Месхиев. Лицо Дмитрия Давыдовича выражала крайнюю степень озабоченности.

— Я догадался! — выпалил он. — Преступник — это сотрудник музея, которого играет Алексей Кожевников. Он конечно высокий, но если немного согнуться, то он сразу будет низкий. Он, просто подлец! Он тайно украл картину, а потом специально спихнул вину на своих товарищей: Леонова и Штиля!

— Скорее всего, он, — неопределённо пробурчал я. — Дмитрий Давыдович, ты работать с нами будешь или как? К середине августа съёмки закончим — это я гарантирую. Твой Калининград не пострадает.

— Если Калининград не пострадает, то поработаем, — кивнул Месхиев. — Я человек слова. Я там уже пообещал.

— Вот и замечательно, — теперь я хлопнул в ладоши, ведь мне такой физически крепкий оператор, который легко мог отработать смену с ручной кинокамерой был просто необходим как воздух.

— Что замечательно? — спросил Леонид Быков, который незаметно показался в проёме приоткрытой двери, в руках у актёра-режиссёра была шестиструнная гитара. — Извиняюсь, что опоздал. Я тут как бы в первом павильоне тоже кое-что снимаю. Ха-ха. Феллини, я полистал сценарий и не понял…

— Картину со святым Лукой украл Кожевников, — захохотал Дмитрий Месхиев, — заходи, дорогой, гостем будешь. Правда, на столе пока пусто. Но можем и организовать.

Оператор, который всего лишь секунду назад стал членом нашей съёмочной группы, моментально почувствовал себя хозяином моего кабинета. «Ладно, потом с глазу на глаз проведу отдельную беседу», — подумал я, пропуская к столу Леонида Фёдоровича.

— Не надо ничего организовывать, у меня вопрос другого плана, — смущённо сказал Быков. — В сценарии написано, что мой персонаж — это подполковник Юрий Александрович Петренко, бывший фронтовик и бывший спортсмен автогонщик, который выступал за общество «Динамо».

— Можно переписать и на футболиста, правого полусреднего, — улыбнулся я. — Не принципиально.

— Нет-нет, я автомобили люблю, — замах руками Леонид Фёдорович. — В 21-ом эпизоде мой персонаж во время посиделок с коллегами у костра поёт какую-то песню автогонщиков. А в сценарии нет ни слов, ни аккордов.

Быков протянул мне гитару и все собравшиеся в кабинете киношники разом уставились на меня, как будто я пророк, который сейчас родит некую непреложную истину.

— Песня остаётся с человеком, песня — верный друг твой навсегда, — пробухтел я себе под нос и взял гитару. — Да, по сценарию подполковник Петренко поёт. Однако эта песня не так проста для исполнения. Это вам не «ромашки спрятались, поникли лютики». Эта вещь жёсткая и динамичная, чтобы музыку можно было ещё подложить и под драку сыщиков с бандитами. Кстати, гитару в 21-ом эпизоде можем легко заменить на радиоприёмник или магнитофон.

— Пой, давай, — недовольно буркнул Леонид Фёдорович.

Честно говоря, я просто сломал голову, когда думал какой музыкой украсить детектив. Взять бы Виктора Цоя, но его время ещё не пришло. Да и на худсовете меня просто расплющат за «Группу крови на рукаве». И буквально два дня назад я вспомнил детский фильм «Большое космическое путешествие», которое в детстве засмотрел до дыр. «Ну что ж, врежем рок в этой дыре», — подумал я и на двух басовых струнах заиграл песню Алексея Рыбникова из 70-х годов:

Наши лица ветром

Скорость обжигает,

Мчится нам навстречу

Трека полотно.

Тот, кто не рискует,

Тот не побеждает,

В жизни ли, на гонках —

Это все равно!

Скорости не сбрасывай на виражах.

Па-па-па па-бу-па!

Только так научишься побеждать.

Побеждать.

— Ну, что звёзды кино в шоке? — усмехнулся я, когда после одного припева и куплета увидел широко открытые и выпученные глаза абсолютно всех свои коллег.

— Ох, ёёё, — почесал затылок Леонид Быков. — Слушай, Феллини, а давай я эти слова просто спою, на унца-унца, как блатную песню. Хорошо получится. Как наша пионерлагерная. Ха-ха! Давай слова.

Я протянул Леониду Фёдоровичу свою записную книжку, куда записывал умные мысли и удачные фразы для диалогов, и отдал гитару. И товарищ Быков за пять минут забойную песню из будущего превратил в «изгиб гитары жёлтой, ты обнимешь нежно», которую тут же с удовольствием принялись подпевать и остальные члены съёмочной группы. «Ничего, для боевой сцены я запишу музыку в стиле рок, — подумал я. — Как здорово, что все мы здесь, сегодня собрались».