Греховные клятвы

ГЛАВА 10

ЭЛСИ

Мой пульс пронзительно бьется в горле, когда глаза Майкла встречаются со мной. Мой взгляд перемещается между ними.

— Привет. Опять, — нервно говорю я ей, пока он пристегивает ее в автокресле.

— Я знаю, что ты видела ее в тот день, когда проказничала, София, — твердо говорит ей Майкл.

Она кривит рот в гримасе.

— Ладно, хоооорошо. — Она закатывает глаза, но это гораздо симпатичнее, когда она так делает. — Я не сказала тебе, потому что ты бы сказал ей уйти, а она выглядела очень грустной, папочка.

В ее глазах, когда она смотрит на меня, есть доброта, и мне интересно, откуда она берется.

— Никогда больше не лги мне. — Он кладет руку ей на плечо. — Очень важно, чтобы мы всегда были честны друг с другом, детка. Ты понимаешь?

— Хорошо. — Она кивает, глядя на свои колени с обидой. — Мне очень жаль.

— Все в порядке. — Он обхватывает ее лицо обеими руками.

Она смотрит на него с лучезарной улыбкой, и когда он улыбается в ответ, на его лице исчезают все суровые черты. Мое сердце… оно практически подпрыгивает от этого зрелища. Эмоции захлестывают меня с головой, и мне хочется выплеснуть их на пол. Видя их вместе, я начинаю скучать по своей семье.

Мы с родителями были близки. Я их единственный ребенок. Я часто думаю, продолжает ли папа работать в финансовой сфере, а мама — пластическим хирургом. Думают ли они обо мне, даже спустя столько лет? Ищут ли они меня до сих пор?

Эти вопросы преследуют меня. Думаю, они будут преследовать меня всегда. Но год — не такой уж большой срок. Я могу найти их позже.

— Итак, папа… — София бросает на него дерзкий взгляд. — Кто она такая и почему она в твоей машине?

Он прочищает горло. И я клянусь, что сейчас этот человек выглядит более неловко, чем когда-либо, когда он убивал того парня.

— Это Элси. Она моя подруга. — Его холодный, смертоносный взгляд пригвоздил меня к месту, уголок его рта дрогнул. — Очень хорошая подруга.

— Э-э… папа? — Она откидывает голову назад. — У тебя нет друзей. Кроме меня.

Он сдерживает смех.

— Ну, теперь у меня есть еще один.

— Угу. — Она переводит взгляд своих карих глаз с него на меня, потом обратно на него.

Она снова медленно смотрит на меня.

— Если ты папин друг, почему ты пряталась в его особой комнате?

Она наклоняет подбородок, пытливо глядя на меня, как будто она детектив.

Я провожу пальцами по губам, пытаясь придумать правдоподобный ответ на этот вполне резонный вопрос.

— Мы с твоим папой играли в прятки, и я не хотела, чтобы он меня поймал.

— Глупости. — Она хихикнула. — Так ты поймал ее, папочка?

Она смотрит на него с нежностью, но его глаза… они на моих.

— Конечно, поймал, принцесса. — Его губы подрагивают. — Я всегда так делаю.

Мой желудок подпрыгивает. Потому что он смотрит на меня, его взгляд голодно блуждает по моему телу, как будто он не уверен, хочет ли он поцеловать меня или достать пистолет и использовать его.

Он продолжает пристально смотреть на меня, секунды пролетают, шепот призрачного прикосновения скользит по моему телу, как будто он здесь, рядом со мной, эти большие мужские руки на мне.

Его широкие пальцы зачесывают волосы назад, и чары разрушаются.

— Ладно, хватит вопросов. Поехали домой.

Он закрывает ее дверь и открывает свою, садится внутрь и выводит машину на дорогу.

— Папа, поставь ту песню, которая мне нравится. Поооожалуйста.

— Хорошо, принцесса.

Он нажимает несколько кнопок, и София тут же начинает петь от всей души. Я смотрю на нее с мягкой улыбкой, потому что я знаю эту песню. Я хорошо ее знаю. Когда-то давно она была моей любимой.

Из стереосистемы громко звучит песня Тейлор Свифт «We Are Never Ever Getting Back Together».

И я не успеваю опомниться, как начинаю подпевать, шепча слова, вспоминая, как мы с девчонками включали эту песню снова и снова, и она никогда не надоедала.

— Боже мой, сделай погромче. Я обожаю эту песню! — говорю я Джейд с заднего сиденья ее внедорожника.

Но вместо нее это делает Кайла со стороны пассажира.

— Мне тоже, — говорит она, покачивая головой в такт, ее темные золотисто-каштановые волосы колышутся на плечах.

— Еще неделя до нашей поездки, — добавляет Джейд. — Ребята, вы можете в это поверить? Мы будем одни на открытой дороге. Я не могу дождаться!

— Моя мама уже с ума сходит. — Кайла наполовину поворачивается, чтобы посмотреть на меня. — Она сказала мне, что не хочет, чтобы я ехала. Она беспокоится, что с нами может что-то случиться.

Я машу рукой.

— С нами все будет в порядке. Мы есть друг у друга.

— Верно. — Из зеркала заднего вида на меня смотрят глаза Джейд, ее голубой взгляд мерцает от волнения. — У нас все будет хорошо.

Но мы не будем в порядке. Через неделю нас похитили с обочины трое мужчин, работавших на Бьянки.

Они нашли нас в закусочной, когда мы проезжали через город, и испортили машину Джейд. После того как мы уехали, машина заглохла на пустом участке дороги, и тогда они устроили засаду.

Сначала они делали вид, что помогают. Пока один из них не ударил Кайлу по голове и не выстрелил мне в икру. Я не могу забыть выражение ужаса на лице Джейд, когда они тащили меня прочь, моя кожа горела от трения о каменистый гравий подо мной.

Я продолжаю петь, закрыв глаза, воспоминания о прошлом нахлынули на меня волнами грусти. Я забываю, где нахожусь, музыка практически омывает меня, по рукам бегут мурашки.

Музыка. Это еще одна вещь, которой мне не хватало.

Слезы жгут глаза, и я борюсь с желанием не заплакать. Это просто: мелодия, слова, то, как они соединяются вместе и образуют нечто прекрасное. Но когда ты так долго был без нее и слышишь ее снова, особенно знакомую песню, песню, которая подарила тебе последний по-настоящему счастливый день, это нечто совершенно особенное. Боже мой, это буквально пронзает мою душу. Мой голос растет, и я больше ничего не слышу, эта песня все еще звучит в моей голове даже спустя столько лет.

Но тут музыка ни с того ни с сего замолкает, и, когда я открываю глаза, на меня через зеркало смотрят сузившиеся глаза. Его глаза. И я понимаю, что мы снова в доме, в гараже.

— Ты красиво поешь. — Она усмехается, расстегивает ремни и выпрыгивает.

— Спасибо, — шепчу я, видя, что он вышел одновременно с нами.

— Ты должна спеть с папой. — Ее лицо светлеет, когда она обращает свое внимание на нас обоих, пристраиваясь между нами. — Он тоже хорошо поет.

Я осмеливаюсь посмотреть налево и вижу его напряженный взгляд, устремленный на меня.

София берет нас за руки, и мы идем бок о бок, как будто мы одна большая счастливая семья.

Но это не так, и эта маленькая девочка даже не подозревает об этом. И это совсем несправедливо.

— Ты останешься на ужин? — спрашивает она, и волнение переполняет ее глаза.

Я моргаю.

Что же мне ей ответить?

— Эм…

— Вообще-то она собирается пожить у нас некоторое время, — отвечает Майкл.

Она окидывает нас обоих любопытным взглядом, переходя от него ко мне.

— Почему? Она твоя девушка или что-то в этом роде?

— Может быть? — Его губы дрогнули в улыбке.

— О Боже! — У нее открывается рот, и она визжит, практически подпрыгивая от возбуждения. — Подожди, пока я расскажу Джеки.

— Почему это должно волновать твою подругу? — Он с любопытством наклонил лицо.

— Ну, вчера она сказала мне, что ее мама сказала, что ты никогда не женишься, потому что ты недоступен. — Она делает паузу, хлопая длинными ресницами. — Что это вообще значит?

— Неважно. — Он медленно покачал головой. — Почему мама твоей подруги говорит с ней обо мне?

— Она разговаривала с мамой Сьюзи, а Сьюзи и Джеки подслушали.

— Угу.

Я поджала губы, подавив смех от его неловкого выражения лица.

Его пальцы поднимаются к лицу, он проводит ими по шраму на щеке, и я снова задаюсь вопросом, как он его получил. Поймав краем глаза мой пристальный взгляд, он тут же опускает руку, его челюсть напрягается.

Мне сразу же становится жаль, что я пялилась. Меня не беспокоит его шрам. Я даже не задумывалась об этом. То есть, не так уж важно, что я думаю. Мы не пара. Он не более чем неудобство. Мои мысли не должны иметь для него никакого значения, но мне вдруг показалось, что они имеют. Что шрам как-то беспокоит его, и что люди, которые смотрят на него, тоже беспокоят его.

Мое сердце сжимается, и я обнаруживаю, что мне его жаль, что глупо, учитывая, кто он такой и что он заставляет меня делать. Но я не могу побороть растущую потребность прикоснуться к этой отметине на его лице, провести пальцами по бугоркам и припухлостям. Показать ему, что я нахожу это не отталкивающим, а красивым.

— Так как вы с папой познакомились? Вы собираетесь пожениться?

Ее глаза мерцают, когда она смотрит вверх, и я не могу удержаться от широкой улыбки. Она такая милая.

— Боже мой! Подождите, пока я расскажу дяде Джио! — Ее волнение растет. — Он поспорил со мной на пять долларов, что у тебя никогда не будет девушки. Никогда.

— Пять? — Майкл отшатнулся назад. — Ты должна была поставить сто. Всегда ставь большие цели.

— О, папочка, — хихикает она. — Я еще ребенок. Мне не нужны сто долларов.

Мы оба смотрим друг на друга, улыбаемся, и где-то внутри меня возникает чувство радости, как будто это реально, как будто это все может принадлежать мне. Но это не так. Это принадлежит ему. Я только в гостях.

— А дедушка с бабушкой знают? О, если вы поженитесь, можно я буду цветочницей? А можно мне купить такую карету, как у Золушки? — Она продолжает и продолжает, ее расширенный взгляд мечется между нами.

— Конечно, — обещает он. — Когда мы поженимся, мы купим карету, и ты сможешь ехать с нами.

— Ура! — Она роняет мою руку и со всей силы обнимает бедра отца, ее ресницы трепещут, когда она закрывает глаза.

Наблюдая за ними, я не могу сдержать улыбку на своем лице. А когда он опускает глаза на меня, мое сердце вдруг замирает, улыбка тает, сменяясь учащенным биением пульса. Этот напряженный взгляд… Я не знаю, как это объяснить. Как будто он говорит мне то, о чем я никогда его не спрашивала, как будто он как-то видит меня. Это глупо и бессмысленно, но так он поступает каждый раз, когда смотрит на меня таким взглядом.

Проходят долгие секунды, и мы просто смотрим друг на друга, застигнутые врасплох невыразимыми чувствами.

— Пойдем, папа, — говорит София. — Я хочу есть.

Он вмиг отводит глаза, поворачивает ручку двери и впускает нарядную Софию внутрь.

— Сначала сними обувь, потом помой руки! — кричит он, его плечи покачиваются от небольшого смеха.

— Она очень рада этому, — замечаю я, когда он запирает дверь.

— Похоже на то. — Он выскользнул из своих шоколадных мокасин и поставил их в шкаф в фойе, а я сделала то же самое со своими кроссовками.

— Что ты собираешься сказать ей после окончания года?

Теперь он стоит передо мной и смотрит на меня сверху вниз, его неровное дыхание поднимает его объемную грудь при каждом вдохе.

— Я все придумаю. Тебе не стоит об этом беспокоиться. — Его голос становится низким и хриплым. — Почему тебя это волнует?

Тыльная сторона его руки опускается к нижней части моей челюсти, едва касаясь, но достаточно, чтобы почувствовать, что он касается меня повсюду.

Я сглатываю.

— Я… э-э… мне просто неприятно причинять ей боль, вот и все. В отличие от тебя, она кажется милой.

Он хмыкает, его рука не хочет убираться, а глаза впиваются в самую мою душу.

— Она такая и есть, и она определенно не взяла с меня пример.

Я делаю паузу, боясь задать вопрос, на который хочу получить ответ. Но я все равно это делаю, потому что если я этого не сделаю, то буду гадать.

— Кто же тогда? — Я понижаю тон, не желая, чтобы София услышала мой вопрос. — Где ее мать?

— Мертва, — отвечает он так непринужденно, как будто рассказывает мне, что будет на ужин.

Никаких эмоций. Я даже не вижу, чтобы его лицо дрогнуло. Кем бы она ни была, она явно не имела для него никакого значения. Тепло его взгляда продолжает прилипать к моему.

— Это печально, — говорю я, опуская взгляд на пол.

Его рука опускается на бок, и все его лицо становится жестким.

— У нее есть я. Ей больше никто не нужен. — Гнев в его словах хлещет меня по коже, как тяжелый кнут.

— Ты, кажется, прекрасно с ней ладишь, и я не сомневаюсь, что ты хороший отец. — Я снова смотрю на него и вижу боль в его глазах. Боль, которую он хорошо умеет скрывать под слоем гнева.

— Но что, Элси? — Он низко хрипит, грубо обхватывает меня за шею и приближает свое лицо, его челюсть сжимается, когда он смотрит на меня глазами сломленного человека.

— Ничего, — вздыхаю я, потому что чувствую его страдания и не хочу причинять ему еще больше боли.

С долгим вдохом он прислоняет свой лоб к моему.

— Скажи это, — хрипло шепчет он, пальцами углубляясь в мой затылок. — Скажи, что меня недостаточно.

В груди зарождается печаль, потому что мужчина передо мной… ему действительно больно, и я знаю об этом. Он может вести себя как крутой, но внутри у него все рушится. И вдруг все, чего я хочу в этот момент, — это обнять его и сказать, что его более чем достаточно для этой маленькой девочки.

— Тебя достаточно, — говорю я. — Для нее тебя всегда достаточно.

Я чувствую, как влага собирается в моих глазах. Его дыхание становится все более неровным, тепло приливает к моим губам. Мы так и стоим, прижавшись друг к другу, связанные этим смятением, два человека, которые никогда не должны были встретиться — полные противоположности — и все же мы здесь. И я чувствую к человеку, который ничего не чувствует ко мне.

Его грубые выдохи бьются о мои губы, его рот приближается, почти касаясь моего, и я почти умоляю его сделать это. Чтобы он поцеловал меня. Чтобы прекратил эту откровенную пытку. И я задаюсь вопросом… каково это — целовать такого мужчину?

— Папочка? Ты идешь готовить со мной ужин?

— Черт, — тихо бормочет он, быстро отрывая голову, но его рука остается на моей шее, а глаза по-прежнему смотрят на меня. — Да, детка. Я иду. Вымой руки.

— Я уже помыла.

— Вымой их еще раз, — подчеркивает он, и его голос становится все громче.

Он не может отвести взгляд, и я тоже не могу разорвать нашу связь. Мое сердце бьется так быстро, что может разорваться.

— Но, папа…, — хнычет она.

Его дыхание становится тяжелее, но не из-за нее, а из-за меня. Клянусь, такое ощущение, что он хочет схватить меня и трахнуть прямо у стены.

И я бы ему позволила. Прямо сейчас. Прямо здесь. Я бы позволила.

— Еще раз, София. Вымой их снова.

Мои губы дрожат; я практически чувствую, как он пожирает их.

София ворчит, и ее ноги топают прочь, пока мы их не перестаем слышать. Тогда я перевожу взгляд на него, вырываюсь из его хватки, и он отпускает меня. Еще секунда, и я бы бросилась в его объятия и умоляла о поцелуе. Просила и умоляла бы попробовать его на вкус, узнать, каким должен быть поцелуй на самом деле.

Я так давно не жаждала этого. Мальчики из моего прошлого… ну, я уверена, что он целуется лучше, чем они когда-либо. Нет смысла фантазировать о чем-то подобном с ним, с тем, кто может причинить мне боль.

Но ведь он еще не сделал этого, не так ли?

Когда мои ноги начинают удаляться, его рука захватывает мое запястье, не настолько сильно, чтобы причинить мне боль, но достаточно мощно, чтобы я почти перестала дышать. Его властная хватка заставляет меня желать большего.

Он разворачивает меня и притягивает к себе. Слегка прикрытые глаза, изучают каждый сантиметр моего лица, грубые касания смягчаются, когда он проводит по моей челюсти.

— Мне жаль. — От его голоса мой пульс бьется все быстрее и быстрее, пока я не начинаю бояться, что он вырвется из моего горла. — Я сделал тебе больно? Чуть раньше?

— Что…

Замешательство рассеивается, и так же быстро я понимаю, что он имел в виду, когда схватил меня за шею.

— Нет. — Я качаю головой, сведя брови. — Я проходила через гораздо худшее, Майкл. Твое прикосновение… оно не причиняет мне боли.

— Блять, — бормочет он, закрывая глаза, когда он делает один резкий вдох, вена на его шее вздувается.

— Я готова, папочка. — София проскакивает назад, и, еще раз долго посмотрев мне в глаза, он наконец отпускает меня.

Никогда раньше мне так сильно не хотелось, чтобы кто-то обнял меня.