Хаос: отступление?

Бен Х. Уинтерс. Его роман «The Last Policeman» удостоен «The Edgar Award» и «Amazon.com Best Book 2012». Другие работы: «The Secret Life of Ms. Finkleman» (номинировался на «The Edgar Award»), сиквел «The Mystery of the Missing Everything», психологический триллер «Bedbugs», два пародийных романа: «Sense and Sensibility and Sea Monsters» (бестселлер «Нью-Йорк таймс») и «Android Karenina». Журналист, драматург. Живет в Индианаполисе и на сайте BenHWinters.com.

Небеса спускаются на Землю

Пи медленно поднимается на ноги, покачиваясь и испытывая покалывание во всех частях тела; невозможный, немыслимый голос Бога заполняет все ее существо.

«СЕЙЧАС!» – говорит Бог, и громовой голос, мелодичный и мощный как басовые ноты органа, разносится по окрестностям, подобно звуку канонады.

«СЕЙЧАС НАЧНЕМ!»

Только представьте себе, что она должна чувствовать: наконец, после ожидания длиной в жизнь в ее сознании – и ошибки быть не может – звучит величественный всепобеждающий голос всемогущего Бога.

Выпрямившись, ошеломленная Пи стоит, превозмогая дрожь, и, осматриваясь, вглядывается в пространство по ту сторону стены, где на окраинах мерцает огонь костров. Сзади нее – башни города. Она не видит Бога; она знает, что он не явится ей воочию. Смущенная и подавленная, Пи понимает: Бог невидим, но слышим. Именно так Его всегда описывали те, кого она знала – Бог вездесущ, но не для желающих видеть, а для понимающих и принимающих.

Пи не видит Его, но наконец – как долго она ждала этого! – слышит. Слышит, как Он говорит, как голос Его разносится вокруг подобно волнам бесконечного океана.

«ГОТОВА ЛИ ТЫ ПРИНЯТЬ МЕНЯ, КАК Я ПРИНЯЛ ТЕБЯ, ДИТЯ МОЕ?»

О, этот голос, уверенный и сильный. Голос зверя, голос святого, голос нежного, готового приласкать гиганта. После стольких лет отсутствия этот голос звучит как легкое дуновение ветерка, щекочущего поверхность спокойного пруда. После горя, страданий и страха последних двух дней он смягчает ей душу и возвращает ей жизнь. Подняв голову, Пи вдыхает запах кипящей серы, несущийся с окраин. Она все еще стоит у стены, куда они с Робертом носили тела, чтобы похоронить. Они поставили себе задачу похоронить все трупы, тела всех людей в мире, за исключением собственных. Но потом Роберт неожиданно напал на нее, чтобы и ее причислить к уже захороненным, но в ней неожиданно родились невероятные силы и, повинуясь инстинкту, Пи использовала их, перебросив Роберта через ограду, где и он стал жертвой смерти.

Теперь все это кажется сном, от которого она наконец пробудилась. Голос Бога – это новый день. Голос Бога – это занавес, поднятый над миром мертвых.

«МЫ СОЗДАДИМ НОВЫЙ МИР», – говорит Бог, и его голос звучит как колокол, возвещающий приход нового дня. Роберта больше нет, и никого больше нет, и осталась только она, одна – тринадцати лет от роду, последний человек в этом мире, и наконец – с Богом, которого она ждала так долго.

«ТЕПЕРЬ ТЫ ЕДИНА И НЕДЕЛИМА, А ПОТОМУ МИР МОЖЕТ НАЧАТЬСЯ», – говорит Бог, и голос Его звучит словно колокол.

– Но что это значит? – шепчет Пи.

«РАБОТА, ДИТЯ МОЕ. ПОРА БРАТЬСЯ ЗА РАБОТУ».

Волна радости охватывает Пи. Ну, конечно же! Да! Именно так! За работу!

Она отворачивается от стены, окружающей окраины, и, повернувшись, быстро идет к городу.

Все умерли вчера утром. Все слышали голос Бога; все, но не Пи. Несколько лет назад Бог начал говорить людям мира, когда и как они должны «обратиться в обратимое», и вчера все повиновались. Теперь же жива только Пи, и она держит путь через оставленный позади мир, назад, в опустевший город, чувствуя, как наливаются в ней силы, с каждым шагом все более уверенная в себе, все более мощная и властная.

Потому что наконец Бог говорил с ней. Не и с ней тоже. А только с ней.

«ДИТЯ МОЕ!» – говорит Бог, и, остановившись, Пи оборачивается и поднимает голову, словно хочет принять в себя все сияние солнца.

«ВСЕ ПРИШЛО В УПАДОК».

На мгновение ей овладевает беспокойство. Она морщит лоб и моргает. Мир пугает Пи, и она не понимает, что Бог имеет в виду. Но Бог лишь повторяет: «УПАДОК!» И тяжкая печаль звучит в его голосе. Упадок.

Но стоит Пи войти в город, как она уясняет, что имел в виду Бог. Не в том дело, что все умерли и мир опустел. Мир всегда пребывал в упадке, и именно это Пи видит теперь; всегда, но она этого не замечала.

Она продолжает идти – туда и сюда, поворачивая на перекрестках налево и направо, обходя пустые автомобили, пробираясь под тентами у входа в безлюдные магазины. Бог не сказал, куда ей идти, она сама выбирает свой маршрут.

Упадок. Пи оказывается на маленьком островке безопасности в самом центре города, в тени тощего бурого дерева. Она видит, как мал мир, каким крошечным был он всегда. Мир, о котором она всегда думала как о чем-то огромном и сложном, оказался размером с мяч, с детскую игрушку. Простой рисунок на страничке их тетрадки.

И этот мир пришел в упадок. Дома обветшали. Дома уносятся стенами далеко ввысь, но они уже просели, а стекло потрескалось и покрылось пятнами. Дверные балки провисли. Куски камня выпали из оббитых по краям карнизов. Статуи отцо – основателей города, слегка склоненные, стоят тут и там, возвышаясь над заброшенными улицами, но они проржавели и покрыты птичьим пометом.

Мир, который Пи так любила, единственный мир, который был ей знаком, открылся перед ней таким, каким был на самом деле – старым и пришедшим в упадок.

«НАЧНЕМ!»

– Начнем? Но с чего и как?

Но Бог просто повторил: «НАЧНЕМ!»

Пи улыбается. Это даже не улыбка, а смешок; в конце концов, Пи – еще ребенок. Несмотря на то что она уже пережила и переживает сейчас, она все еще подросток. Еще на прошлой неделе она носилась по дворам, дерзила родителям, и дикая радость сменялась в ней ребяческой раздражительностью. Только прошлым вечером Роберт проник в ее спальню, признался, что втюрился в нее, и попросил разрешения поцеловать. И она разрешила.

Другая жизнь – другие времена.

«ДИТЯ! ДИТЯ МОЕ!»

Это не приказ. Бог ни на чем не настаивает. Это предложение, высказанное с любовью в голосе, нежная просьба. Ответ на это может быть лишь один. И Пи приступает.

Назовем это утром первого дня.

Одну за другой Пи осматривает наклонившиеся бурые башни. Переходит на другую сторону улицы от дома 32. Здесь жила Арно, ее подружка, милая смешная девочка со смеющимися глазами (теперь она мертва, как и все).

Здание пусто. Дверь полуоткрыта. Подобная молнии трещина прошла по центру стекла в одном из окон первого этажа. Пока Пи рассматривает дом, с балкона пятого этажа на землю сыплется ручеек ржавчины, похожий на грязный снег.

«ДИТЯ МОЕ!» – произносит Бог. Пи, моргнув, начинает. Вперив взгляд в неприглядную башню камней, которую представляет собой сейчас дом 32, и почувствовав вдруг тот же самый неожиданный прилив сил (который помог ей противостоять нападению Роберта), она вытягивает руки по направлению к дому, развернув ладони и пальцы, и сейчас же здание начинает обваливаться: сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, кирпич за кирпичом, панель за панелью, камни и стекло – все сползает вниз, разбивается, и само здание с рокочущим грохотом опадает внутрь себя этаж за этажом. Пи совсем по-девчоночьи взвизгивает и, спохватившись, прикрывает рот рукой, пораженная произошедшим и удивленная теми разрушениями, которые она только что учинила.

В момент все кончено: дом 32 рухнул, и клубы пыли, вырвавшись из-под обломков, взметнулись вверх.

«О, ПИ!» – не скрывая своего удовольствия, говорит Бог, и она принимается прыгать и скакать, широко раскрыв озорные глаза, а внутри нее Бог смеется теплым смехом доброго дедушки.

Пи оборачивается. На островке безопасности, прямо напротив того места, где возвышался дом 32, стоит статуя, которую Пи помнит еще с тех времен, когда приходила к Арно, статуя, которую она никогда не любила: мать с ребенком, держась за руки, пристально вглядываются в небо над головой. Пи фыркает, на пару секунд концентрирует свое внимание на этой статуе, и та начинает дымиться, а потом взрывается, словно попкорн, – сперва мать, а затем девочка. Куски горящего металла взмывают в воздух и опадают, не задевая Пи. Стайка маленьких птичек, сорванная с места грохотом взрыва, суматошно удирает прочь.

От удовольствия глаза Пи расширяются. Чуть дальше по улице стоит дом 34, у которого желтая краска лохмотьями висит по краям входной двери. Пи фокусирует на доме взгляд и поднимает руки.

И так продолжаются день первый и ночь первого дня, и второй день, и вторая ночь. Все больше и больше работает Пи, без устали, без остановки. И Бог сопровождает ее – не давая наставлений, а только одобрительно посмеиваясь. Пи идет по городу, от улицы к улице, от дома к дому и от дерева к дереву, изливая свою волю на уродливый старый мир. Повинуясь только своему инстинкту, некоторые дома она не трогает, зато взрывает и поднимает на воздух целые кварталы, если того захочет ее внутреннее чувство.

И вот, наконец, в конце второго дня Пи перестает разрушать и начинает строить.

Используя только свою волю и свой дух, не прерываясь ни на мгновение, без страха и устали он расчищает руины поверженных зданий и на их месте возводит новые дома. Начать она хочет с той точки города, где когда-то стоял дом 32, но вдруг ей является идея, и на месте, где раньше стояла уродливая старая стеклянная башня, она решает возвести спиралевидный стеклянный дворец о ста комнатах ровно, каждая в разных тонах; и стоит ей подумать об этом, как дворец уже стоит и сверкает хрустальными ребрами.

Вернувшись к руинам, которые она нагромоздила на улицах города, Пи ставит на их месте новые сооружения. Каждое являет собой чудо свободного архитектурного гения, плод радостного творческого воображения. Вот пряничный домик, а вот величественный особняк, рядом с которым вознесся кукольный домик, увеличенный до человеческих пропорций. Там, где громоздился массивный приземистый дом 19, теперь ветвится здание в форме дерева с комнатами, каждая из которых врезана внутрь утолщений ствола наподобие жилища белки.

От радости Пи хлопает в ладоши. Танцует, лихо вращаясь на месте. Мир, новый мир встает вокруг нее.

«ОТЛИЧНАЯ РАБОТА! – говорит Бог, и Пи сияет. – ТЫ МОЕ ВСЕСИЛЬНОЕ ДИТЯ!»

Голос могуч и спокоен – как широкий звездный горизонт, рассыпающий серебро перед ее сверкающим взором.

На третий день наконец Пи доходит до Центрального храма, массивного, круглого в основании собора со стенами, прорезанными множеством окон и дверей. Пи вздыхает и складывает руки на груди, чувствуя внутреннее беспокойство. Трудно поверить, что все свое детство, всю свою жизнь она провела в тени этого убогого стеклянноглазого здания. А почему? Потому что ее родители боялись и этого здания, и работавших там людей – если бы эти люди узнали, что Пи глуха к голосу Бога, они бы ее забрали. Заставили бы родителей отказаться от нее, бросить.

Теперь никого уже нет. И родители Пи, и работники храма – все умерли. Осталась только она, Пи. Лукаво улыбнувшись, она поднимает голову, вздымает вверх руки, и Центральный храм взрывается изнутри, а когда пыль рассеивается, на его месте Пи возводит новый храм, в форме праздничного торта и совсем без дверей – любоваться можно, входить нельзя!

Сотворив это, Пи в первый раз испугалась – а не рассердится ли Бог за то, что она сделала с Его церковью.

«ПРЕКРАСНО! – говорит Бог. – ПРЕВОСХОДНО!»

Пи успокаивается.

– Спасибо! – говорит она и продолжает.

И на смену третьему дню приходит четвертый. Здание за зданием, улицу за улицей она делает мир лучше, чем он был до сих пор.

Мир всегда был таким – все время жизни Пи. Она никогда его не видела, но он выглядел именно так. С тех самых пор, когда его основали предки предков поколения Пи. Те, кого здесь оставили другие, – те, что отправились в странствие в поисках годной для жизни планеты. Оставшиеся, к роду которых принадлежала Пи, должны были ждать возвращения путешественников. Ждать и жить.

Но те так и не вернулись. Год за годом, десятилетие за десятилетием отцы-основатели делали то, что им было предписано. Они ждали, они жили. И когда отчаяние уже готово было заговорить в них, для них зазвучал голос Бога. Первой его услышала Дженнифер Миллер из дома 14, потом другие, потом все остальные. Бороться не было причины; не было повода делать этот мир прекрасным для жизни, потому что Бог сообщил им о будущем, и будущее их было коротким. Скоро, очень скоро они все должны «обратиться в обратимое».

Именно на это всегда указывал Роберт, и именно это так печалило и злило его все дни, пока Бог был с ними: после того как вслед за Дженнифер Миллер все стали слышать голоса, они были так очарованы смертью, что забыли, что это значит – жить. Все были так озабочены ожиданием того, как небеса опустятся на Землю, что перестали видеть мир, и мир стал медленно разваливаться на куски.

Роберта все это доставало. Пи до сих пор улыбается, вспоминая, как смешно он брызгал слюной, вздыхая и поминутно поправляя очки на носу.

Жаль, что он не дожил до этого, не увидел, как Пи уничтожает старый мир и строит новый.

В конце линии башен Пи видит отвратительный с виду автомобильный гараж, и сейчас же строение взлетает на воздух и превращается в пыль, а когда пыль рассеивается, на его месте образовывается поле зеленой травы с раскиданными тут и там купами деревьев, украшенных яркими желтыми цветами – точь-в-точь как Пи представила это в своей голове.

В конце концов, Роберт хотел именно этого – что бы все выглядело красивым. Чтобы мир был прекрасен.

Но когда Пи принимается изучать свое новое создание, смутная тень ложится на ее сердце.

И было это на закате, на закате третьего дня. И к этому времени уже много часов Пи не слышала голос Бога.

И когда, осознав это, она ужаснулась, ей явился вдруг новый голос. Голос тихий настолько, что едва различим.

«Будь осторожна!»

Пи напрягается, склоняется вперед, вертит головой из стороны в сторону, чтобы получше распознать слова, хотя знает, что источник голоса находится внутри нее, хотя и надеется, что больше его не услышит. Но голос является вновь:

«Подумай хорошенько!»

Хриплый шепот – как проржавевшее лезвие ножа, зазубренное и холодное.

«Берегись!»

Пи это все не нравится. Волнение теснит ее грудь, по большей части оттого, что она не знает, кто с ней говорит и откуда доносится этот голос. Когда с ней говорил Бог, все было ясно. Она ждала его всю жизнь, и наконец он ей явился. Но этот голос ей совсем незнаком; он скрежещет как металл, и чернота парит над ним густым красным туманом.

«Не верь, – говорит он. – Не верь».

И тишина.

Пи стоит на пустой улице и, переводя дух, оценивает содеянное. Она ждет, что Бог вновь заговорит с ней, надеясь, что он заполнит упавшую на город тишину, но ничего не происходит – молчание повисает над одиноким миром.

Она с новой настойчивостью принимается за дело, решив не обращать никакого внимания на этот новый голос. Закусив губы и пристально вглядываясь перед собой, идет дальше. Вот ее старый дом, номер 49. Здесь она родилась и выросла, здесь умерли ее родители, которых они с Робертом потом вытащили из кухни и спустили по лестнице башни. Пи моргает и превращает дом в игровую площадку с горками, качелями и лестницами.

Когда утром четвертого дня Пи выходит на улицу, она сразу понимает, что все изменилось. Нужно перестроить еще так много зданий, нужно снести так много уродливых электрических столбов, но Пи обуреваема беспокойством и страхом. Сила ее по-прежнему с ней, но нет ощущения значимости того, что она делает. Она просто поворачивает голову по направлению к сооружению, которое намеревается снести, вздыхает и просто смотрит, как оно обращается в руины. Все три предшествующих дня она ощущала себя магом, чародеем, волшебником; теперь же чувствует себя простым работягой, просто почему-то наделенным сверхъестественными возможностями. Бах! И здание рассыпается в пыль. Раз! И новый дом восстает на месте обломков. И снова, и снова, и снова – одно и то же, без вариантов.

Зачем все это? – говорит она про себя, вопрошая затем вслух:

– Зачем?

«ИДЕМ!» – слышит она голос Бога.

И Пли, веруя меньше, чем раньше, и любя Бога меньше, чем раньше, спрашивает:

– Куда?

«ИДЕМ СО МНОЙ!»

Бог ведет Пи назад, к окраинам, к границе выстроенного мира. Ведет вдоль стены, где Роберт попытался убить ее, а вместо этого она убила Роберта. Ведет туда, где она впервые услышала Его голос, и этот голос поставил ее на колени. Она понимает, что Бог знает – конечно, Он знает, потому что Бог знает все, – знает, что она утомлена, что ею овладели сомнения. Ее ждет новое чудо, и предвосхищение его укрепляет ее силы и волю. Пи выходит на окраины и видит по ту сторону стены бурлящее серное море, и вновь ощущение силы накрывает ее, и она смотрит в удивлении на то, как ядовитые воды, заполняющие все пространство до горизонта, закипают и паром поднимаются над поверхностью. Пузыри серы булькают и шипят, распространяя сильный запах, но потом запах исчезает, и там, на дне пересохшего моря, Пи видит тела своих родителей. Это ее отец и мать, которые спорили друг с другом, кто из них больше ее любит, которые и нежили, и ублажали, и защищали ее все недолгие дни ее жизни.

Разложение не тронуло тела, и они отлично сохранились. Хотя они и лежали долго на дне всепоглощающего красного моря, выглядят родители Пи так, словно просто спят.

«НАЧИНАЙ!»

– Но…

«НАЧИНАЙ, ДИТЯ МОЕ!»

Но звучит другой голос, противный первому, и он становится громче, он звучит взволнованно:

«Нет! Нет!»

Пи не обращает внимания на протесты. Остановиться она уже не в состоянии. Она пристально вглядывается в мертвые тела, лежащие на дне океана, склоняет голову, поднимает подбородок и, прищурив глаза, расплавляет стену. Сила ее взгляда столь велика, что земля начинает стонать, и обширные мили морского дна поднимаются, вставая вровень с берегом и превращаясь с ним в единое целое. Пи не отводит взгляда, и тогда тела встают и идут к ней.

Сердце Пи наполняет страх. Она отступает назад.

«Нет! – звучит протестующий голос. – Нет, ты же знаешь, что это невозможно».

Но голос Бога возражает:

«НЕЛЬЗЯ ЖИТЬ В ОДИНОЧЕСТВЕ! НЕЛЬЗЯ ЖИТЬ ОДНОЙ!»

И тогда спотыкающиеся тела родителей Пи протягивают к ней свои руки; плоть их возвращается к ним, но белые глаза их пусты.

«Нет!» – говорит тайный голос, и теперь сама Пи восклицает ему в тон:

– Нет!

Она содрогается в конвульсиях и кричит; силы оставляют ее. И она видит, как тела ее родителей оседают и падают на землю как трупы, коими они до этого и были.

Тишина и молчание воцаряются повсюду; мало-помалу и вера, и ощущение радости, и сила духа покидают Пи, бурля и пенясь, словно вода, истекающая из крана. Пи закрывает глаза, и жизнь представляется ей сном; но это не сон, и она вновь открывает глаза. Перед ней реальный мир, и ей необходимо знать, что происходит.

– Кто ты? – вопрошает она.

Бог молчит.

«Ты видишь… Ты видишь…»

– Помолчи! – говорит она тайному голосу и вновь обращается к Богу – тому, кто явился всем как Бог и голосом своим обрек на смерть ее родителей и всех людей планеты:

– Кто ты?

«ТЫ ДОЛЖНА ПОНЯТЬ!» – произносит голос и вдруг начинает колебаться – он колеблется, и неуверенность, которую Пи слышит в голосе Бога, лишает ее последних капель надежды и последних остатков веры. Тот, кто пел ей, наставлял ее и умиротворял, не мог быть Богом. Бог исчез. Бог, если он действительно Бог, не сомневается и не колеблется. Бог никогда не размышляет о том, что должен или не должен сказать. Пи смотрит на тела своих родителей, умерших теперь уж навсегда. Действительно, реально умерших. И чувствует ту крайнюю степень одиночества, которая открывается человеку, когда он наконец понимает, что Бог, которого он принимал душой, есть ложь, а смерть – это единственная и вечная реальность.

Но голос, который не принадлежит и никогда не принадлежал Богу, произносит снова:

«ТЫ ДОЛЖНА ПОНЯТЬ!»

Пока ей рассказывают историю, Пи вновь обходит свой мир – мир, который она сама создала. Идет по аллеям, которые выложила розовым известняком, по тротуарам, вдоль которых высадила цветущие деревья.

Но теперь, когда голос Бога уже не звучит для нее со всей своей ужасной мощью, она смотрит на созданное без особой радости. Как бы ей хотелось, чтобы все вернулось на круги своя; но то, что изменилось, обратить вспять уже нельзя.

Остановившись в центре города, Пи усаживается на то, что когда-то было тяжелой чугунной скамьей, а теперь превратилось в скамейку для влюбленных, смотрит на измененные горизонты города и ждет Его конца.

Они покинули старый мир. Обреченный старый мир, мир умирающий. Все, кто был жив и кто хотел жить, сели на корабли, держа за руки своих детей, забрав с собой все, что можно было забрать, и устремились на поиски нового места.

Обреченные дети обреченной планеты устремились к звездам.

Но в долгий и опасный путь отправились не все: люди разделились на тех, кто улетал, и тех, кто оставался. Оставался в мире, где теперь жила Пи, мире обветшавшем и едва пригодном для жизни.

Первые все мчались и мчались вперед, не сводя ищущего взгляда с пространств вселенной. Они обещали вернуться – тогда, когда найдут пригодное для жизни место. Они непременно вернутся за теми, кто остался, говорили они, улетая.

Проходили годы. Поколения сменялись новыми поколениями. Оставшиеся не теряли надежды. Днем и ночью они следили за небесами. Они создали свой маленький ветхий мир, застроив его так, как умели. Добыли воду, сконструировали водоводы. Они работали на пределе возможностей, не забывая ждать.

Все это Пи отлично знала. Это ее предки, оставленные улетевшими, построили маленький печальный мир, где она жила. Мир ее предков, мир ждущих и надеющихся, мир, уставший ждать и надеяться. Мир, который уже не следил за небесами и не верил, что те, Другие, когда-нибудь вернутся. Ничего удивительного не было в том, что Пи разрушила его с такой легкостью. Можно было ожидать, что он так легко превратится в пыль. Он не был построен на века – город из гипса, палаточный город, плывущий по просторам вселенной.

Но голос продолжает повествование, и говорит о том, чего Пи не знает, чего она не может знать. Он повествует о тех, кто рискнул двигаться все дальше и дальше, в то время как предки Пи боролись за выживание.

Те, другие, плыли и плыли по просторам вселенной; они пережили и великие потери, и великие испытания – пока не достигли удивительных мест, где можно было осесть и отдохнуть.

– Остановись, – тихо говорит Пи.

Все это входило в ее сознание, все находило место и обретало смысл. Разрозненные факты собирались в единую мысль.

– Перестань говорить они, – попросила она. – Говори мы.

Помедлив, голос согласился. Он подчинился Пи, как когда-то она подчинилась голосу.

«МЫ. МЫ НАШЛИ УДИВИТЕЛЬНОЕ МЕСТО, ГДЕ МОЖНО БЫЛО ОСЕСТЬ И ОТДОХНУТЬ».

Найденная планета была не просто пригодна для жизни; она была своего рода батареей, источающим энергию живым существом, на груди которого пережившие долгие страдания люди превратились в счастливый процветающий народ. Устроившись, они выросли и количеством, и силой.

В то время как их оставшиеся далеко сородичи едва сводили концы с концами, они сделали гигантский скачок в развитии. Каждое новое поколение обретало все более мощный потенциал. Болезни были уничтожены. Они забыли о том, что такое войны. Смерть была побеждена. Население росло и множилось.

А потом ты знаешь, что…

– Знаю, – прошептала Пи.

Тогда ты знаешь, что произошло потом…

Конечно, Пи узнала этот тихий голос: он шел не извне, а изнутри; это был ее собственный здравый смысл, указывавший ей на то, что ей давно следовало знать самой. Она содрогнулась, понимая, что ей предстоит, боясь того, что сейчас перед ней откроется.

История же тем временем продолжалась, подходя к кульминации, к ужасной развязке.

Те, другие, представляют сейчас совсем иную расу, иной вид. Они развивались так быстро, так мощно. И им потребовалось больше места. Бесконечное пространство – вот что стало их целью. Смерть была уничтожена, и чисто логически (или алгоритмически) они поняли, что им нужно все существующее пространство, все пространство вселенной. И они вновь отправились на поиски, наполняя небеса других планет огнями своих кораблей. Единым ударом уничтожали население и захватывали покоренные миры.

Все, за исключением одного.

– Нашего, – прошептала Пи.

– Да, – ответил голос Бога, на этот раз совсем тихий, более интимный, которым говорят с женщинами и маленькими детьми. Голос, который уже не гремел, а тихо вливался в ее сознание. И она поняла, что этот голос может быть таким, каким пожелает. Быть чем пожелает и делать что пожелает.

– Наши предки заслуживали большего. Наши сородичи.

Для своих сородичей завоеватели задумали нечто из ряда вон выходящее. Назови это надувательством, обманом или благословением – все одно!

– Они дали им дар Бога. Не просто смерть, но причину умирать.

Голос Бога уже не гремит, не перекатывается громовыми раскатами; тихий и вкрадчивый, он продолжает объяснять.

– Не просто смерть, а смерть как цель. Как благословение.

Пи сидит с закрытыми глазами, и слезы прожигают горькие дорожки на ее щеках. Она знала это, знала всю свою жизнь. Про все и про всех.

– Подумай об этом, дитя мое! Единым махом мы уничтожали прочие планеты, но твой народ… наш народ в лице двух поколений знал, что Бог ждет их. Два поколения, не знавших ужаса, не ведавших сожаления. Два поколения, которые смело смотрели вперед и вверх и не знали горя.

Пи плачет. Она одна и одновременно не одна на этой нелепой скамейке для влюбленных, которую сама и создала. И ей стыдно оттого, что она плачет не по своим родителям и не по миру, который столько пережил, а по себе.

– А что со мной? – спрашивает она. – Почему я не такая, как все? Почему я спаслась?

– Мы не знаем, Пи. Чтобы стать тем, чем мы стали, нам потребовалось в течении многих поколений жить на другой земле, под другим солнцем. А ты стала такой, какая ты есть, сама по себе. Как бабочка под стеклом. Ты такая одна. Ты – нечто особенное, Пи.

Она встает.

– Я не хочу быть чем-то особенным.

– Ты одна из нас, Пи.

– Я не хочу быть одной из вас.

«ИДИ И СМОТРИ!»

Голос вновь гремит раскатами. И это не один голос, это мириады голосов.

«ИДИ И СМОТРИ!»

И Пи ракетой взлетает вверх, не понимая, сама ли она это делает или кто-то делает это за нее, но тысячи голосов вновь наполняют ее сознание:

«СМОТРИ!»

Пи парит в воздухе и видит то, что она сумела сделать за три дня: она перестроила все дома, полностью изменила поверхность мира. Мертвую планету она превратила в уютное и удобное жилище.

«ТЫ ПОСТРОИЛА СОБСТВЕННОЕ БУДУЩЕЕ, ДИТЯ МОЕ».

– Нет!

Как она скучает по своим родителям! Как она скучает по тому миру, к которому так привыкла! Но будущее уже здесь, оно нисходит на нее, все ближе и ближе. Сейчас оно начнется – небо освещается тысячами огней, и это огни кораблей, которые заполняют собой весь горизонт.

И будущее начинается.