Хаос: отступление?

Уилл Макинтош – лауреат премии «Хьюго» и финалист премии «Небьюла», чей дебютный роман «Soft Apocalypse» был наминирован на премии «Locus Award», «John W. Campbell Memorial Award» и «Compton Crook Award». По его последнему роману «Defenders» киностудия «Уорнер Бразерс» планирует снять художественный фильм. Опубликовал четыре романа и десятки рассказов. Два десятка лет был профессором психологии, потом все свое время посвятил писательскому творчеству. Живет в Вильямсбурге с женой и детьми-близняшками.

Танцы с незнакомцем в краю кивающих

Когда музыка из «Короля Льва» затихла в задних колонках, Тиль, не спуская глаз с пустого, покрытого снегом шоссе, принялась искать в стопке дисков очередной дивиди. Нашла и подняла к глазам. Это был «Замороженный». Она наполовину опустила стекло и выбросила диск.

– Как насчет музыки?

И через висящее спереди зеркальце посмотрела на задние сиденья – Элия справа, Чантилли слева. Время от времени они моргают, да легко поднимается и опускается грудь – вот и все признаки того, что они живы.

– Теперь очередь Элии, верно? Как насчет Рич Хоми Куана?

Она откопала нужный сиди и вставила его в плейер, встроенный в переднюю панель минивэна «Мерседеса R-350», в котором они ехали.

До того как разразилась эпидемия вируса «нод», Тиль презирала хип-хоп, но теперь любимая Элией музыка стала связующим звеном с теми днями, когда Элия мог прыгать, бегать и плясать. В зеркало Тиль видела, как глаза Элии прыгали туда-сюда, словно он отчаянно пытался отыскать что-то взглядом. Только его глаза врем от времени были способны на такое. Она не знала почему.

Тиль протянула руку к пассажирскому креслу и похлопала Уилсона по колену.

– Не переживай. Взрослые тоже получат свою порцию, но по очереди. Может быть, немного…

Мысль прервалась, когда ее взгляд упал на датчик температуры, встроенный в приборную панель. Стрелка была гораздо выше, чем она привыкла видеть, – почти на красной черте. Неужели она была там все время, пока она вела машину? Она ведь взяла минивэн у дилера прямо перед поездкой, и она не вполне знакома с установками приборов. Что она не могла себе позволить, так это застрять на сломанной машине посредине штата Колорадо, в этот лютый зимний холод. Поэтому она и выбрала совершенно новый «Мерседес». Что может быть надежнее этого долбаного совершенно нового «Мерседеса»?

Стрелка ползла все выше и выше и добралась до красной черты. А что будет, если машина сломается? На улице – двадцать градусов.

Тиль принялась всматриваться в обочины – не покажутся ли дорожные знаки.

– Ну, давайте же.

Предательское колечко черного дыма выскользнуло из-под капота.

– Ну, давайте!

Дым становился все гуще, все темнее.

Тиль попыталась вспомнить, когда ей попался последний знак, выводящий на боковую дорогу к жилищу человека. А когда сквозь густые ветки деревьев мелькнул последний город? Миль двадцать назад, не меньше. Если машина все-таки заглохнет, ей придется пойти вперед в надежде, что следующий населенный пункт окажется ближе. Но как долго ее семья сможет продержаться в машине без обогрева? Она не представляла.

Машина дернулась, мотор фыркнул и замолчал. Тиль нажала на акселератор, но вэн не отвечал.

– Черт! Черт!

Она изо всех сил хлопнула ладонью по рулевому колесу. По инерции вырулила на обочину и встала. Сердце бешено стучало в ее груди. Вокруг не было видно ничего – ни зданий, но боковых дорог. Пусто.

Лицо Уилсона, как всегда, было расслабленно отрешенным, но теперь в его глазах светилось влажное беспокойство. У них жили только глаза – как будто личность каждого из членов ее семьи спряталась в них.

Тиль повернулась к детям:

– Повода для беспокойства нет. Я достану другую машину. Скоро вернусь.

Открыв и сразу же закрыв дверь, чтобы не выпустить наружу тепло, Тиль поторопилась к задней дверце и вытащила из багажного отделения чемодан с зимними вещами. Изо всех сил стараясь выглядеть спокойной, она натянула на детей пальто, перчатки и шапки – те смотрели на нее испуганными глазами. Кроме того, она укутала их пледом, дала им попить из термосов, как всегда поразившись, насколько оживленными становятся их лица, как только их губы, повинуясь рефлексу, охватывают трубочку. Одев также Уилсона, она натянула перчатки, шарф и шляпу, после чего нагнулась и достала из бардачка пистолет, который засунула в свой рюкзак.

– Держитесь и не теряйте веры! Вернусь скорее, чем вы успеете моргнуть.

Порыв колющего ветра пронзил Тиль, стоило ей выйти из прогретого вэна. Она захлопнула дверь и побежала прочь, понимая, что они смотрят на нее, что ей нужно быть сильной и быстрой и показать, что до ближайшего города она запросто пробежит на спринтерской скорости.

Но когда вэн скрылся из виду, Тиль притормозила. Ее легкие горели, ноги стали ватными. Какой из нее спринтер! Она была простой домашней женщиной с лишними тридцатью фунтами веса, которая чувствовала себя нормально только за столом в комнате с климат-контролем. Полная противоположность Элии, которого синдром гиперактивности держал в состоянии непрекращающегося движения – пока вирус не отобрал у него его тело.

Впереди, в полумиле, Тиль заметила дорожный знак. Попыталась вновь прибавить. Зеленый знак подполз ближе, но до него все еще было далеко. Она перешла на шаг, чтобы присмотреться, прищурилась и чуть не задохнулась от отчаяния. На знаке было написано: «Ганнисон – 13 миль».

Тиль с трудом подавила всхлип. Тринадцать миль? Да на это уйдут часы. Она представила свою семью, оставшуюся в вэне. Наверняка они уже замерзают. Окинула взглядом темный лес, обнимающий шоссе. Может быть, начать продираться через него. А вдруг там на сотни километров никакого жилья?

Альтернативы не было. Стараясь не паниковать, она вновь побежала вдоль шоссе.

Через десять минут к горлу подступила тошнота, и Тиль вынуждена была вновь замедлить бег. Подавив ладонью острую боль, пронзившую бок, она представила себе: вот они, сидят в заледеневшем вэне, и слабые облачка последнего дыхания исходят из их замерзающих губ. И она возвратится к ним, уже замерзшим, уже неживым, уже…

На мгновение она застыла. Более ужасного чувства, чем в этот краткий момент, она в своей жизни не переживала.

И вдруг она почувствовала облегчение.

Облегчение от того, что ей уже не придется менять им подгузники и пеленки, кормить их, переносить в постель. Облегчение от того, что они станут свободными от своих тел, которые превратились для них в тюрьмы. И еще от того, что, с одной стороны, она не будет свидетелем их смерти, но с другой – она и не бросает их так, как бросали и бросают своих близких многие и многие люди.

Неожиданно слух ее уловил ровный шум. Мгновение, и она поняла – где-то неподалеку работает мотор машины. Она остановилась и повернулась. На дороге появился внедорожник, направлявшийся прямо в ее сторону.

Тиль вышла на дорогу, размахивая руками:

– Помогите! Эй, помогите!

Внедорожник остановился на обочине в сотне ярдов от нее.

Тиль двинулась к ней.

Из машины никто не вышел, и Тиль остановилась. Почему они выходят? Они хотят удостовериться, что она одна и без оружия?

Она сбросила рюкзак с плеч, достала пистолет – так, чтобы те, кто сидит во внедорожнике, видели это, – и засунула его за ремень джинсов. Сигнал должен быть прочитан верно: «Я могу защитить себя, но я не собираюсь никому причинить вред».

Подходя к машине, она молила господа, чтобы в нем сидели женщины или старые люди, но не бородатые мужчины с автоматическим оружием.

Дверь со стороны водителя открылась, и на дорогу вышел белый молодой мужчина в военных ботинках и винтовкой на плече.

Сердце у Тиль сжалось. Она остановилась и положила руку на рукоятку пистолета.

– Вы один? – спросила она.

– Нет.

И человек сделал шаг вперед.

Тиль отступила и выхватила оружие:

– Стойте! Не приближайтесь!

Молодой человек остановился и вытянул вперед руки ладонями вверх, показывая, что в них ничего нет.

– Это вы меня остановили, не я вас. Вам нужна помощь или нет?

– Нужна, и очень. Моя машина сломалась в нескольких милях отсюда. И там моя семья.

Молодой человек кивнул в сторону своего внедорожника:

– Садитесь. Заберем их. Я смогу отвезти вас в следующий город.

Тиль посмотрела на машину. За тонированными стеклами с этого расстояния не видно было ничего.

– Кто с вами? – спросила она.

– Мои жена и дочь.

Подойдя, молодой человек открыл заднюю дверь и сделал шаг назад, давая Тиль пройти. Забираясь внутрь, она напряглась, опасаясь, что кто-нибудь сейчас ее схватит. Но на заднем сиденье неподвижно сидела девочка возраста Элии, а на переднем, рядом с местом водителя, словно замерзшая – молодая женщина.

Тиль осмотрела задние сиденья, заставленные запасами.

– Но как же моя семья здесь поместится, – спросила она. – Нас всего четверо.

– Я кое-что оставлю, – пожал плечами молодой человек. – Недостатка в продуктах и прочем пока нет. Во всяком случае, пока.

Тиль забралась в машину и села рядом с девочкой. Все правильно. Можно зайти почти в любой дом, и если ты выдержишь запах, то найдешь всего вдоволь – консервы, нужные инструменты, постельные принадлежности. Не говоря уже о драгоценностях, мебели, дивиди, туалетной бумаге. Целый дом в твоем распоряжении, если ты захочешь убрать тела.

– Куда вы едете? – спросил молодой человек. – Кстати, меня зовут Джил. А это Сизон.

Он показал на жену.

– И наша дочь Эриел.

Тиль улыбнулась и кивнула Эриел.

– Я – Тиль. Мы ищем какой-нибудь город, чтобы некоторое время там пожить. Мы из Денвера.

– В Денвере слишком много тел?

– Очень. Если бы там были только кости, я бы еще потерпела. Но сейчас это просто невыносимо.

– К тому же не стоит забывать и о болезни, – кивнул Джил. – У нас та же история.

У него был резкий голос; рукава он закатил до локтей, открыв татуировку: глаза, источающие слезы.

Они переговаривались, обмениваясь новостями, которые слышали либо по радио, либо от прочих выживших, с которыми встречались в те месяцы, что прошли с начала осени. Президент по-прежнему выступал с радиообращениями, но почти все уже были уверены, что это не очень удачная имитация – голос был немного не тот.

– Вы думаете, что мир когда-нибудь будет таким, каким был раньше? – спросила Тиль.

Джил остановился возле минивэна, где находилась семья Тиль.

– Уверен, – сказал он. – Рано или поздно все вернется на круги своя.

Жутко оптимистическое заявление. Наверняка Джил говорит так, чтобы услышала его семья. Тиль и сама бы так говорила, если бы в машине были ее близкие.

Странно было оставлять еду на обочине – гнить. С другой стороны, еда гнила повсюду. После начала эпидемии в течение нескольких недель сгнила вся свежая еда. Теперь начали портиться крупы и чипсы в пакетах и коробках. Через несколько лет останутся только консервы, хотя их будет предостаточно. Это даст выжившим время соединить свои усилия, вновь научиться сажать различные растения и выращивать скот.

Тиль протянула руку и похлопала Чантилли по колену. Последнее время она особенно часто прикасалась к членам своей семьи, гораздо чаще, чем раньше.

– А что вы до этого делали, Тиль? – спросил Джил.

– Работала в группе, которая лоббировала проект легализации марихуаны во всех штатах.

Джил рассмеялся:

– Похоже, вы одержали победу. Теперь любой имеет право курить травку – столько, сколько хочет.

Когда все было в порядке, эта работа казалась Тиль крайне важной. Она верила в это. Теперь в проекте не было смысла – как и во многих вещах, которые казались до эпидемии. Когда девяносто семь процентов населения либо умерло, либо пребывало в состоянии кататонического ступора, многие вещи, ранее казавшиеся важными, потеряли смысл.

– А что делали вы?

– Последнее время я был отцом-домохозяйкой. А до этого – учителем старших классов и тренером по теннису, девочек тренировал. А еще раньше работал на компанию кабельного телевидения. У меня было много профессий.

Знак, приветствовавший их на въезде в Ганнисон, штат Колорадо, говорил о том, что город является домом для Западного колледжа штата, который, если исходить из размеров города, был колледжем совсем небольшим. Проезжая по Мейн-стрит, которая была бы весьма привлекательной старомодной улочкой, если бы не разбитые окна да не лежащие на обочине и упакованные в белые мешки тела погибших от вируса, Тиль скоро перестала искать глазами свободную машину, а занялась изучением городка.

Это было наиболее красноречивое воплощение модели маленького американского городка. Наверное, он был достаточно далеко от Денвера. Пожилая женщина в синем спортивном костюме, шедшая по тротуару, остановилась и стала их разглядывать. Тиль ей помахала. Женщина подняла руку в приветствии и, отвернувшись, продолжила свой путь.

Слева, впереди Тиль заметила маленькую гостиницу.

– Знаете, Джил, – сказала она. – А почему бы вам не забросить нас в эту гостиницу? Мы найдем себе новую машину потом.

Джил, который вел машину на минимальной скорости, рассматривая город, включил сигнал поворота.

– Вы сигналите белкам? – спросила Тиль.

Джил усмехнулся:

– Привычка.

Он подъехал к дверям гостиницы и, повернувшись, посмотрел на Тиль.

– Забавно, но вы думаете о том же, о чем думаю я, – сказал он. – Мне тоже пришла мысль остановиться здесь ненадолго.

– Великие умы мыслят в сходных категориях, я полагаю, – засмеялась Тиль.

– Да, это будет круто. У меня будет по крайней мере один сосед, с кем я буду знаком.

– Один из четырех, вероятно, – пошутила Тиль, выбираясь из внедорожника.

Дверь вестибюля была не заперта. Тиль осмотрелась в темноте и заметила тележку для багажа.

– Как найдете место, сразу станете устраиваться? – спросила Тиль, пока Джил помогал ей погрузить в тележку Уилсона; ей придется по одному перевозить членов своей семьи в комнату.

– Мы, наверное, как и вы, устроимся где-нибудь на ночь, а уж завтра поищем постоянное жилье.

– А почему бы вам не остаться здесь?

– А мы не помешаем? – спросил Джил. – Если вам нужно много места, мы запросто найдем себе другую гостиницу. Здесь их множество.

И он махнул в сторону, вдоль улицы.

– Мне кажется, моей семье было бы интересно ради разнообразия видеть новые лица, – сказала Тиль.

Ей и самой хотелось видеть новые лица. Особенно, если эти лица могли бы с ней поговорить. Когда твои близкие постоянно молчат, ты чувствуешь себя более одиноким, чем если бы ты был совсем один.

Нэт Кинг Коул выводил на стереопроигрывателе «Белое Рождество», в то время как Тиль крепко держала чашку, из которой через трубочку Уилсон в пять глотков поглотил крепко сдобренный специями егг-ног – рождественский напиток из сырых яиц напополам с молоком.

Горло Тиль сжал комок. Она едва сдерживала слезы. Поток воспоминаний о прошедших празднованиях Рождества накрыл ее, обнажив душевные раны, к которым она уже притерпелась. Еще в прошлом году Чантилли и Элия попытались продержаться и не заснуть всю рождественскую ночь, но в четыре или в пять рухнули и проспали до полудня следующего дня. А пять лет назад, ровно день в день, Уилсон натянул на себя костюм Санта-Клауса и побежал через задний двор прямо к лесу, а дети пришли в полный восторг оттого, что увидели такое чудо.

Песня закончилась.

– Чей черед выбирать музыку? – спросила Тиль вымученно радостным голосом.

– Эриэл, я думаю.

Джил вскочил с места, демонстрируя энергичное веселье, хотя улыбка на его лице застыла гримасой. Он поставил какую-то мальчиковую группу, их рождественскую песню. Он стоял возле стерео слишком долго, и Тиль заметила, что его плечи слегка содрогаются. Оказывается, Джил плакал.

Потом он выскользнул в кухню, так и не повернувшись.

– Еще немного егг-нога? – спросила она Уилсона, взяв его чашку со стола и выходя вслед за Джилом. Тот, скорчившись, сидел на полу и беззвучно рыдал. Когда Тиль, успокаивая его, положила ему руку на плечо, он поднял к ней мокрое от слез лицо с покрасневшими глазами.

– Я так по ним скучаю! Меня разрывает скорбь, и я чувствую себя виноватым, потому что скорблю по еще живым.

– Я знаю, знаю, – кивнула Тиль.

Она опустилась рядом с ним, прислонившись спиной к ящикам кухонного шкафа.

Джил отвязал полотенце, висевшее на ручке плиты, и вытер глаза, хотя дыхание его все еще прерывалось сухими всхлипами.

– Иногда я сомневаюсь, что поступаю правильно. Мне страшно оттого, что Сизон вдруг заговорит со мной, в самый последний раз, и скажет: «Отпусти меня, ибо я в аду».

Тиль сидела молча. Много раз и она думала о том же, но отгоняла от себя эти мысли.

– Но я ничего не могу предпринять, – продолжал Джил. – Что тут можно сделать, если не знаешь, чего они хотят?

Три часа Тиль сдерживала слезы, но теперь они полились рекой.

– Я говорила о Элии и его синдроме гиперактивности?

Джил отрицательно покачал головой.

– До того как он подхватил вирус, он не мог спокойно усидеть и минуты. То, что происходит с ним сейчас, для него, наверное, абсолютное мучение.

Мысль о том, что ее дети никогда не смогут двигаться, ударила ее с новой силой.

– Это выше моих сил – видеть их в таком состоянии, – проговорила с трудом она. – Это для меня такая боль!

– Но вы же не хотите, чтобы они видели, как вы страдаете? – спросил Джл.

– Нет, не хочу.

Она не без труда перевела дыхание; ей казалось, что на ее груди покоится тяжелая могильная плита. Скоро ли закончат свою песню эти чертовы мальчики?

– Еще я не хочу, чтобы они видели, как я их иногда ненавижу.

Собственные слова поразили Тиль. Ладонью зажав рот, она повернулась и, рыдая, лбом прижалась к плечу Джила. Он положил руку ей на голову и прошептал:

– У меня то же самое.

Только в самых потаенных уголках ее сознания иногда мерцало негодование на близких, недовольство их беспомощностью. Она понимала, что это нечестно, потому что они не были виновны в своей беспомощности, и она ненавидела себя за то, что испытывала эти чувства.

– Нужно было забыть, что нынче Рождество, и притвориться, что это обычный, будний день, – проговорила она, все еще прислонившись к плечу Джила.

– Мне очень жаль, – ответил он. – Если бы я не вел счет дням, мы бы и не вспомнили.

– Это была моя идея отпраздновать Рождество. Не стоило это предлагать.

Тиль выпрямилась, собравшись встать. Когда лицо ее приблизилось к лицу Джила, она наклонилась и поцеловала его.

Почти незнакомец, но ее неожиданно накрыла волна тепла и покоя. В первый раз за долгие месяцы она ощущала не боль и страх, а нечто другое. Оторвав губы, Тиль положила голову на грудь Джила, и в таком положении они оставались, пока песенка «Веселый звон» не сменилась композицией «Джингль-Белл-Рок».

– Нам бы лучше вернуться, – сказал Джил глухо.

– Хорошо.

Он немного задержался в кухне, словно не хотел, чтобы другие видели, что они вошли вместе.

Всех накормив и уложив в постель, Тиль вышла, чтобы прогуляться и проветрить голову, а заодно подумать о том, что случилось в кухне. Чувство неловкости и вины переполняло ее, но одновременно она ощущала такой прилив жизненных сил, какого не испытывала давно. Чтобы поцеловать Джила – об этом она подумала в самую последнюю очередь, и только в тот момент, когда сделала это. Так утопающий хватается за спасательный жилет в момент, когда, потеряв все силы в борьбе, уже собирается отправиться на дно.

Что это было? Логическое следствие затянувшейся депрессии? Или ощущения полной безнадежности и горя? Как ни назови: депрессия, безнадежность, горе, а может быть, состояние новой, особой нормальности – все одно.

– Эй!

Джил стоял, склонившись над своим внедорожником, опершись ногой на бампер. Словно разряд тока пронзил Тиль. Она попыталась подавить его и спросила себя, вышел ли Джил в надежде, что выйдет и она, или же это просто совпадение.

Она подошла.

– Хотите поговорить о том, что было там, в кухне? Или просто забыть, или… – Джил явно терялся в предположениях.

– Или? А что, есть третий вариант?

Джил улыбнулся. Отводя глаза, он проговорил:

– Помогите мне выбраться из того, что случилось. Я слегка потерялся.

– Думаете, я не потерялась? – с сухим, горьким смешком спросила Тиль.

Это было нечестно – она же поцеловала Джила, а не наоборот.

Тиль действительно была растеряна. В том, другом, мире до всего, что с ними со всеми произошло, она никогда не целовалась с другими мужчинами, даже тогда, когда бывала навеселе. Даже после того, как узнала о связи Уилсона с Бет Эдвардс.

– Я не могу даже притронуться к Сизон, – сказал Джил. – Я имею в виду, с сексуальными намерениями. Однажды я попробовал, но это было как изнасилование, а не любовь.

Джил закрыл лицо руками:

– Не понимаю, зачем я это вам говорю.

– А у меня смелости не хватает попробовать это с Уилсоном. Я знаю, это не его вина, но трудно прийти в нужное настроение, когда понимаешь, что на твоем партнере – подгузник для взрослых. Правда, знаете, время от времени я помогаю ему облегчиться – рукой.

Придавленная всем, что случилось после того, как появился вирус, Тиль даже не имела возможности осознать, насколько вымотали ее вынужденное молчание и одиночество. Какое это простое удовольствие: что-то сказать – что угодно! – чтобы другой человек услышал тебя и ответил!

Улыбнувшись, Джил проговорил:

– Вы хорошая жена.

– Я сама так думала, – ответила она, осознав внезапно, что проблема состояла совсем не в том, что она поцеловала Джила, а в том, что она хочет это сделать вновь.

Вдали, из-за крыши небольшого магазина, поднимался мерцающий оранжевый свет. Кто-то, вероятно, жег в своем заднем дворе костер.

– Наверное, я пойду, – сказала Тиль.

На этот раз Джил поцеловал ее.

Услышав свое имя, Тиль вздрогнула и проснулась.

– Уилсон? Это ты?

Уилсон лежал рядом с ней с закрытыми глазами и руками, вытянутыми вдоль тела – точно так, как она его положила.

– Прошу тебя, скажи, что это ты!

Она смотрела на его лицо, выглядевшее во сне абсолютно нормальным. Казалось, сейчас он откроет глаза и одарит ее своей обычной широкой улыбкой.

Знал ли он что-нибудь? Подозревал ли? А если подозревал, то понимал ли? А вдруг все это время он, пребывая внутри себя, абсолютно неподвижного, мучается муками ревности и отчаяния? Тиль не могла солгать потому, что Уилсон ни о чем не спрашивал.

– Тиль! – Приглушенный шепот раздался снаружи. Она подошла к окну. Джил, засунув руки в карманы, стоял внизу.

Тиль осторожно вышла из комнаты и, перед тем, как надеть пальто и выскользнуть наружу, проверила, как там Чантилли и Элия.

И растаяла в объятьях Джила.

– Как ты?

– Уже хорошо.

– Проект с Большим городским советом продвигается?

– Не знаю, что и как продвигается, – ответил Джил, целуя ее в щеку. – Но я уже закончил перепись. В Ганнисоне, штат Колорадо, шестьдесят девять жителей, официально.

– Интересное число.

– Я знал, что тебе понравится.

Джил выпустил Тиль из объятий и взял за руки.

– Слушай, – сказал он. – Я должен тебя кое о чем спросить.

Он облизнул губы. Явно нервничает.

– Спрашивай.

Отпустив одну из рук Тиль, он вытащил из кармана маленькую коробочку и движением большого пальца открыл.

В коробочке дремало кольцо с бриллиантом. «Маркиз» челновидной формы, карата в три.

– Я хотел попросить тебя выйти за меня.

Тиль тронула то кольцо, что уже было на ее пальце, с бриллиантом в полкарата. Повернула его, пытаясь понять, что происходит.

– Я люблю тебя и не хочу это скрывать. Не могу. Я не могу ничего делать за спиной Сизон. Это ведь и тебя беспокоит, правда?

Да, это ее беспокоило. Весь последний месяц она хила с тяжелым камнем на сердце. Иногда она была совершенно уверена, что Уилсон знает, куда она уходит, сказав, что отправляется погулять.

– Но как это сделать? Все рассказать им?

Тиль попыталась представить, как она говорит Уилсону, что выходит замуж за Джила. Конечно, Уилсон никак не выразит своих чувств. Равно как Чантилли и Элия. Но что они будут чувствовать, когда их мамочка скажет им, что любит Джила?

– Представь, каково это – сидеть в неподвижности, день за днем, пока твоя жена целуется с другим мужчиной. Лучше умереть.

Джил смотрел себе под ноги.

– Как ни крути, они все равно могли бы быть уже на том свете.

Тиль вспомнила те ужасные дни, когда вирус свирепствовал и повсюду были слышны приглушенные разговоры о безболезненных способах избавления от страданий; эти разговоры разные люди вели в отношении своих близких. Сколько оксикодона или валиума нужно для этого подмешать в воду. Тиль, обмотав рот и нос шарфом, была рядом со своим другом и соседом Марком Меланконом, когда тот поил своего сына грейпфрутовым соком, в который был подмешан валиум. Она до сих пор видела слезы, текшие по щекам Марка, пока Джереми пил. Через несколько дней Ванесса Меланкон держала такую же чашку, а Марк пил из нее.

– Окажись я в их положении, я был бы благодарен Сизон, если бы та положила несколько таблеток оксидона в мой сок, – сказал Джил. – И если бы я не знал, что умираю. Я бы просто уплыл в никуда – и все. Это было бы самое большое благо, которое она бы для меня сделала.

– Так почему же так не сделал ты?

Тиль никогда не спрашивала выживших, что стало с их семьями, почему большинство из них были одни, и никому не меняли подгузники и пеленки. Очевидно, они приняли не то решение, которое приняла Тиль. Но она не судила их и не осуждала.

– Я знаю, это было бы им во благо. Но я не уверен, что смогу это сделать.

«Не уверен, что смогу это сделать!» – Месяц назад он сказал бы: «Я не смогу этого сделать».

– Я тоже не уверена, – отозвалась Тиль.

По улице пронеслось нечто – не то сурок, не то енот. Джил проследил взглядом, куда смотрела Тиль.

– Правильно ли я понимаю, – произнес Джил сдавленным голосом, – что мы говорим о том, что нам следует сделать это?

– Я не знаю, о чем мы говорим.

Тиль посмотрела вверх, на окно, за которым спали ее дети. Губы ее дрожали, в груди застыла боль. Она не хотела продолжать этот разговор; единственным ее желанием было лечь в постель и оставаться там как можно дольше.

– Может быть, нам и нужен был этот толчок, чтобы сделать то, что правильно? – сказал Джил. – Может быть, мы тешили свой эгоизм, надеясь на то, что они поправятся?

Это была дикая мысль, но в сложившейся дикой ситуации в ней был смысл: им нужен был некий эгоистический мотив, некая совершенно ненормальная причина, чтобы сделать правильную, нормальную вещь. Но дело было не в причине. Дело было в том, что лучше и что хуже для детей.

Она освободилась еще от одной иллюзии. Все дело в Элии и Чантилли. Если бы не дети, Тиль давно избавила бы Уилсона от тех страданий, которые он испытывал.

Именно так. К черту Уилсона. Как будет лучше детям – если они умрут или останутся жить? Вот в чем состоял вопрос. Тиль закрыла глаза, попыталась забыть и про Джила, и про Уилсона. Она слушала свое сердце.

Наконец она открыла глаза. Борясь со спазмами в груди, Тиль смогла произнести эти несколько слов:

– Я думаю, мы должны помочь им уйти.

Тиль вставила Элии наушники в уши и включила Игги Азалию. Пока тот слушал, она почистила ему зубы и причесала. Волосы его снова отросли. Скоро нужно его стричь…

Мысль пришла к Тиль в тот момент, когда на мгновение она позабыла все, что было вчера. И тут же ее охватило отчаяние. Пришла пора отпустить их. Сегодня. Нынче они с Джилом будут по-настоящему сильными и помогут своим близким уйти – исключительно повинуясь своей любви к ним.

Глаза Элии опять бешено двигались – зрачки напоминали мячи, прыгающие по бетонному полу. Так же как тогда, в минивэне, когда она поставила ему Рич Хоуми Квана, так же как и десятки раз до того. Тиль погладила сына по щеке, которая уже покрывалась подростковым пушком, и широко улыбнулась, чтобы и видом своим не дать им понять, что сегодняшний день чем-то отличается от других дней. Крайне важно было сделать все так, чтобы они ни о чем не подозревали и ушли легко, ушли тихо. Ни боли, ни страха.

Глаза Элии продолжали танцевать, пока она ухаживала за Чантилли, готовя ее к сегодняшнему дню. Надела на нее ее белые брюки и толстовку с изображением снеговика Олафа из диснеевского мультфильма. И замерла, успев надеть толстовку на дочь лишь наполовину.

Он танцевал.

Именно этим был занят Элия. Он танцевал глазами.

Сколько раз Тиль пыталась заставить их общаться с помощью движения глаз. Смотришь налево – да, направо – нет. Но они не могли, не могли по собственной воле двигать глазами. Глаза лишь рефлекторно реагировали на движение – так же, как губы инстинктивно хватались за трубочки, через которые она их кормила.

Но глаза Элии умели танцевать. Для него танец был делом столь же инстинктивным, как и питье. На уровне рефлекса или нет, но он наслаждался музыкой. Он чувствовал удовольствие. Может быть, для них их состояние все-таки не является адом?

Солнце тронуло вершины скалистых гор, когда Тиль просунула записку под дверь комнаты Джила и вышла из гостиницы.

Она забралась на водительское место уже заведенной «Хонды Одиссей», куда до этого погрузила свою семью. Подавляя слезы, она приняла свой обычный бодрый тон.

– Итак, в дорогу! Несколько часов езды, и мы уже в другом отеле!

Слава богу, Джила поблизости не было. Если бы он выбежал из дома, она бы не выдержала и сорвалась. И тогда Уилсон узнал бы то, что он, вероятно, так и не успел узнать.

– Кто выбирает первый сиди?

Выехав на улицу, она схватила первый попавшийся диск. Рич Хоуни Кван.

– Весной поедем в путешествие. Начнем с Большого каньона, потом леса красного дерева, Тихий океан и дальше, вдоль побережья. Подальше отсюда.

В зеркало заднего обзора она видела, как город постепенно исчезает из вида и как весело и задорно танцуют глаза Элии.